ем более, что один из заливов практически и не существует больше. Шооран по приграничной полосе пошел на запад. Слева от него дышали огнем авары, справа желтели сохнущие поля. Лишь в одном месте шапками вспенивалась свежая зелень - там был Царский оройхон. Туда целыми днями тянулись цепочки людей с бурдюками на плечах - поливать сады вана. Выйти на оконечность залива, где можно было строить, Шоорану не пришлось. Возле Свободного оройхона он наткнулся на мощную охрану. Вряд ли она была поставлена ради илбэча, земли теперь хватало всем. Скорее всего, в преддверии грозящих испытаний ухудшались отношения между соседними странами. Неудача не огорчила Шоорана. Он даже не попытался пройти через кордоны, а пошел назад по побережью, ставя оройхоны там, где это было возможно. Чертова дюжина оройхонов украсила его путь на восток. Там застав не было, очевидно, ван окончательно уверовал в преданность Моэртала. В юго-восточном углу Шооран прожил три недели. Пользуясь тем, что далайн был довольно близок к границе мира, Шооран поселился на пустой приаварной полосе, а днем ходил промышлять на мокрое. Время от времени он совершал ночные походы к материку вана, располагая новые оройхоны так, чтобы казалось, будто илбэч трудится на другом берегу. проол-Гуя он не встречал, тот бушевал где-то в центральной части далайна, тоже сжавшейся до мизерных размеров. Когда стало трудно выбирать место для новых островов, Шооран нанес подряд четыре мощных удара, от которых едва не надорвался, и превратил некогда крупный залив в тонкую и короткую кишку вроде тех, что оставались на западе. Казалось, следующим шагом надо бы застроить оставшийся промежуток, но все же Шооран ушел. Уходя, он сам удивлялся своему поступку, недоумевая, почему еще ни в одной части мира не покончил с далайном полностью, а оставляет какие-то крохи, чтобы еще и еще раз возвращаться к ним. Хотя можно было объяснить и по-другому: просто отброшенный далайн стал слишком далеко, и на дорогу к нему надо тратить целых два часа. К центральной части далайна Шооран подходил осторожно. Недавняя болезнь и надрывная работа измотали его, и он не знал, выдержит ли, если проол-Гуй разрушит недостроенный оройхон. Поэтому новые острова Шооран принялся ставить по одному, раскидывая их по разным местам, хотя этих мест было не так много. Наконец, осмелев, поставил три оройхона разом, в том месте, где почти год назад последний раз видел Многорукого. проол-Гуй не появился и на этот раз. Более того, сборщицы чавги сказали, что несколько дней назад он объявился где-то на юго-востоке. Раздосадованный Шооран едва не кинулся вдогонку за беглым богом, но вовремя осознал абсурдность ситуации - ведь это проол-Гуй должен гоняться за ним. Поэтому Шооран поставил еще четыре оройхона, обративших грозное сердце далайна в жалкую лужицу, и лишь тогда тронулся в путь. До мягмара оставалось полтора месяца, и Шоорана тянуло домой, в страну изгоев, где можно было хотя бы месяц пожить по-человечески. За прошедший год Моэртал ни на шаг не продвинулся вперед. Дальновидный политик понимал, что одной воинской силой братские земли не освоить, а поток переселенцев из старых мест иссяк. Так что Моэртал счел за благо перейти к обороне. В самом узком месте поперек страны был насыпан защитный вал, тянущийся на шесть оройхонов, считая мокрые и огненные земли. Никаких проходов в костяном частоколе оставлено не было, тот, кто оказался западнее границы, проведенной завоевателем, мог жить или умирать по своему усмотрению. Проходя здесь в прошлый раз, Шооран видел странную возню с костью, но не придал ей значения, подумав, что нельзя же перегородить рогатками весь мир. Оказалось, что можно. Шооран начал готовиться к штурму укреплений, стараясь нарастить берег и обойти преграду стороной. В первую ночь он установил три оройхона, но потом должен был спасаться от нагрянувшей облавы. Стало ясно, что Моэртал доволен достигнутым, и больше илбэч ему не нужен. С трудом избежав опасности, Шооран сделал вид, что смирился, отошел назад и даже сделал там оройхон, как бы показывая, что уходит. Но сам в тот же день прокрался обратно и проломил дорогу на ничейную землю. Убегая от шума и воя труб, он едва не кричал от радости: только что поставленный оройхон разменял последнюю двойную дюжину еще не построенных островов. Меньше двойной дюжины - год работы! Всего год, если опять не помешает какой-нибудь Боройгал. И все же радость была так велика, что Шооран остановился, схватил на руки Ай, расцеловал ее в обе щеки, приговаривая: - Мы с тобой молодцы! - Ага! - согласилась Ай и добавила сказанную уже когда-то фразу: - Здораво бижали! x x x Через день Шооран понял, в какую западню он сам себя загнал. Если три месяца назад в этих краях было трудно прожить, то сейчас наступил настоящий голод. В прошлом месяце земля не родила вообще ничего, и даже наыс в подземельях алдан-шавара почти перевелся. Что-то добыть можно было лишь на мокром, и те люди, что оставались во владениях добрых братьев, скопились на побережье. До поры их спасало то, что проол-Гуй редко заплывал в узкий пролив, ограничивавший страну. Но теперь оттесненный с востока, он начал появляться и здесь. Шооран быстро сориентировался в обстановке и пошел прямиком через обезлюдевшие сухие земли. Но и широчайший проход в землю изгоев оказался закрыт. Здесь не ставили непосильной задачи - выстроить защитный вал длиной в полторы дюжины оройхонов. Просто каждый земледелец окружал свое поле колючим забором и постоянно укреплял его, так что вал вырос сам по себе. Суровые жители приграничья захватили землю и защищали ее от недавних соотечественников. К Ээтгону они присоединились всего несколько месяцев назад, плохо знали обычаи и порядки новой родины. Имя Шоорана ничего им не говорило, а вот проползти мимо их дозоров не смог бы и жирх, тем более, что на западе тоже свирепствовал голод. В прежние времена Шооран прибегнул бы к проверенному способу: выстроил бы себе дорогу и пошел куда ему надо, прежде чем хоть кто-то успеет преградить путь. Но сузившийся далайн не позволял рвать себя, его можно было уничтожать только с оконечности заливов, а как раз туда было и не пройти. В отчаянии Шооран поставил те полдюжины оройхонов, что еще можно было вбить на разных участках берега. Оройхоны никуда не вели, зато их появление вызвало взрыв злобы у погибающих людей. Недавние святоши, покинутые добреньким Тэнгэром и вынужденные жить запретной чавгой, чуть не поголовно становились приверженцами проол-Гуя и ненавидели илбэча со всем пылом горячих неофитов. Лишь немногие продолжали веровать по-старому, самые фанатичные из них упорно держались в сухих краях. Про их общины рассказывали, что там царит людоедство, и в это было нетрудно поверить. Конечно, можно дождаться мягмара, когда и напор голодных, и бдительность охраны ослабеют, но Шооран смотрел на Ай, прозрачную от долгого недоедания, и видел, что она до мягмара не дотянет. Не всякий день им удавалось найти хотя бы пару чавг. Оставалось последнее: попытаться вернуться к Моэрталу. Залив в том месте расширялся до трех оройхонов и можно попробовать пробиться на волю, проскользнув между цэрэгами и проол-Гуем. То, что проол-Гуй скрывается именно там, ни для кого не было секретом - больше для великана нигде не было места. Не стоило сбрасывать со счетов и бродяг, скопившихся на берегу свыше всякого счета. Но если бояться каждой опасности, то лучше сразу умереть со страху. Шооран решил рискнуть. Ночная работа илбэча была знакома всем, и ревнители новой веры устраивали по ночам засады там, где ожидали появления чудотворца, поэтому первый оройхон Шооран поставил рано утром. Быстро перебежал вперед, надеясь успеть создать второй участок прежде чем начнется кутерьма. Но едва начал работу, как почувствовал удар - в дело вмешался проол-Гуй. Очевидно, опомнившийся бог решил не уступать так просто последний свободный клочок далайна. Шооран еще не успел втянуться в работу и удар перенес относительно легко. Несколько секунд он выжидал, а когда Многорукий кинулся на один из оройхонов, спрыгнул с поребрика и побежал. Казалось, на этом приключение должно закончиться, но едва Шооран появился на сухом, его путь загородил какой-то человек. - Куда? - крикнул он, замахиваясь гарпуном. - Там проол-Гуй! - Сам слышу. Великий бог гневается. На тебя, подлый илбэч. Отовсюду, привлеченные громоподобными шлепками проол-Гуя, сбегались люди, не меньше дюжины человек уже были рядом и нельзя было ни бежать, ни даже убить непрошенного разоблачителя. Среди стекавшихся людей была и Ай, но она ничем не умела ему помочь. На секунду Шооран растерялся, но тут же понял, что бродяга ничего не мог видеть и просто бросается на первого попавшегося человека. - Вре-ешь! - распаляя себя, прохрипел Шооран. - Я знаю, это ты илбэч. Я давно за тобой слежу! - Что?! - размахивая гарпуном, заорал незнакомец. - Да я!.. Да меня все знают! А ты кто?! - И меня знают! - не сдавался Шооран. - Я вон с ней вдвоем хожу, - использовал он свой главный козырь, - а ты - один! Значит, ты и есть илбэч! - Да! Да! - закричала верная Ай. Напряжение в толпе упало. Многие действительно знали самозваного сыщика, другим успел примелькаться Шооран, им было известно, что он действительно ходит не один. Но разойтись так просто люди не могли. - Бей его! - крикнул кто-то. И хотя неясно, кому были адресованы эти слова, бродяга немедленно кинулся на Шоорана. Тот отпрыгнул в сторону и выхватил хлыст. В глазах бродяги мелькнул испуг, но отступать было поздно - оружие обнажено, и уйти от поединка, значит, признать себя виновным. Очевидно, шооранов противник служил в цэрэгах не только последний год, но и раньше, когда солдат еще учили приемам боя, особенно против секущих хлыстов, которыми были вооружены кольчужники старейшин. В его руке мгновенно появился летучий кистень с увесистым гранитным желваком, добытым, вероятно, на кресте Тэнгэра в те времена, когда соседняя страна была захвачена братьями. "Все повторяется," - подумал Шооран, вспомнив свой первый поединок. Если не считать орущих зрителей, все действительно было очень похоже. Разница заключалась в том, что на этот раз Шооран хотел убивать. Он желал смерти этого человека, виновного в том, что не вовремя и глупо встал на пути. И еще одно отличие - у Шоорана не было копья. Был только нож, по старой бродяжьей привычке скрытый в рукаве. Кистень с жужжанием вращался на коротком ремне, но Шооран знал, что он может неожиданно вырасти, и тогда камень полетит словно из пращи. Прежде всего, надобно погасить его движение. Конец хлыста на мгновение словно слился с мягким ремнем, Шооран дернул хлыст на себя и сам прыгнул вперед. Он не надеялся вырвать ремень из руки противника, хотел лишь не дать врагу отступить и замахнуться гарпуном. Бойцы столкнулись, ударившись грудью в грудь, и тогда Шооран пустил в ход нож. Опасаясь, что противник тоже носит кольчугу, Шооран ткнул клинком в основание шеи, туда, где ключица образовывала глубокую яму. Бродяга громко всхлипнул и, выронив гарпун, осел на землю. - Га!.. - завопили в толпе. - Убили илбэча! Так его!.. Шооран наклонился, вытер и спрятал нож, поднял гарпун, потом начал стаскивать с убитого башмаки. Он победил в честном поединке и, значит, имел право раздеть побежденного. Хотя полностью раздевать убитого не рекомендовалось, кое-что надо оставить зрителям. Кроме гарпуна и новых башмаков Шооран забрал кожаные охотничьи штаны, которые не пропускали к телу нойт, даже если провалиться в него по грудь. Когда-то, раздевая убитого кольчужника, Шооран мысленно просил у него прощения. Сейчас, взяв необходимое, он кивнул зевакам: "Это ваше!" - отошел в сторону и начал примерять высокие, до середины голени башмаки. Толпа быстро расхватала вещи и одежду, все до последнего клочка, подхватила нагой труп, потащила к поребрику, за которым копошились руки проол-Гуя. - Вот илбэч! Мы убили его! - вразнобой закричали голоса. Тело раскачали и бросили через поребрик. Немедленно его обвили несколько рук и поволокли по камням к одному из малых ртов. - Умер илбэч! - кричали люди фразу, которую последнее время принято стало кричать после всякого убийства. - Илбэча убили! Шооран сидел, натянув на одну ногу чужой башмак. Боевой угар рассеялся, и он слушал крики в честь своей победы с иным чувством, чем минуту назад. Илбэча не убили, илбэч жив, а вот куда делся человек Шооран, где растратилась его душа? Осталась в тюремной камере или истерлась по бесконечным оройхонам, очерствела и ожесточилась среди черствых и жестоких людей? Или ее задавила великая идея, долг, превративший его из человека в илбэча? Тогда понятно, почему никто не может любить его. Проклятие проол-Гуя здесь ни при чем, просто такой подвиг выше человеческих сил... Узкая ладошка Ай легла на его плечо. Ай присела позади, прислонилась к его спине лбом. Шооран знал, что она делает так в минуту сильной усталости, но все-таки было очень похоже, что его хотят утешить. Тем более, что уставать сегодня не с чего, весь день они провели на одном месте. - Сейчас пойдем, - сказал Шооран и натянул второй башмак. В прошлый раз башмаки убитого жали ему, а эти были впору, словно на него и сшиты. Ай как всегда с готовностью вскочила, но вдруг покачнулась и, ухватившись за Шоорана, опустилась обратно. - Никак, - сказала она. - Ноги устали. Шооран глянул на тонкие как тростинки хохиура ноги Ай, перевел взгляд на осунувшееся лицо. Сколько же дней она ничего не ела? Пять? Или может быть, семь? - Сиди здесь, - сказал он. - Я сейчас принесу еды. Шооран осмотрел гарпуны: трофейный и свой, во время драки лежавший среди вещей, подумал и взял оба. Приготовил связку факелов, изготовленных из смолистого туйвана (Только в этом дурацком краю людям могла прийти в голову мысль - жечь дерево!). Проверил экипировку, усмехнулся мрачно: судьба заставляет отрабатывать все, даже чужие штаны - а потом направился к ближайшему из неразоренных мокрых оройхонов. Подошел к зеву шавара, запалил драгоценный факел и, выставив его вперед, шагнул в глубокий нойт. Мелькнула мысль: проол-Гуй рядом - вынырнет, запрет в шаваре - и прощай илбэч. Но делать нечего: Ай, ослабевшая от голода, сидит возле узлов и терпеливо ждет, когда он вернется с добычей. Ледяная мозглость охватила его со всех сторон, липко сгустилась на лице, даже факел словно притух и казался не так ярок. Первые камеры и проходы, обысканные охотниками вдоль и поперек, Шооран миновал не останавливаясь. Заблудиться он не боялся, за много лет привык ориентироваться в темных коридорах, а вот нойт, поднявшийся уже выше пояса, пугал его. Не страшно схватиться с видимым врагом, а сейчас Шоорана не оставляло ощущение, что зазубренные клешни тянутся к животу, готовясь распороть глухой жанч, смять кольчугу. Идти сквозь едкую кисельную густоту оказалось трудно, Шооран умолял пол подняться выше, но коридор, расширяясь и сужаясь самым причудливым образом, подниматься наверх не желал. Зато с одного из выступов стены, мягко всколыхнув смоляную недвижность нойта, скользнула неприметная тень. Скорее всего, это была тукка, Шооран не успел рассмотреть. Зверек исчез в слизи быстрее чем это можно представить. Шооран наугад ткнул гарпуном, хотя и понимал, что нырнувшего зверя ему не достать. Неожиданно острие не встретило дна, так что потерявший равновесие Шооран едва не окунулся в нойт лицом. Впереди был скрытый жижей провал в нижний ярус. Обычно они встречались в пещерах, а этот расположился ровно посреди прохода. Осторожно ощупывая путь, Шооран двинулся мимо провала. Получалось, что сбоку вполне можно пройти, если, конечно, выдержит камень. Но Шооран не успел вступить на узкий мостик. Что-то обхватило его ногу и сильно потянуло вглубь, к залитой нойтом яме. Шооран рванулся, ударил острогой - мимо! Невидимый хищник продолжал тянуть. Одним гарпуном Шооран уперся в противоположную стену, другим продолжал беспорядочно бить, стараясь поразить невидимую опасность. Лишь бы там был не уулгуй! Никто не знает, как бороться с бледным уулгуем, и потом... уулгуя нельзя есть... хотя сейчас об этом не стоит мечтать. Очевидно, зверь понял, что Шоорана вниз не сдернуть, потому что хватка ослабела - хищник начал всплывать. Воспользовавшись мгновением, Шооран отскочил от провала, вновь натянув привязь. Нойт над ямой нехотя взволновался, оттуда уродливым цветком выперли четыре шипастые клешни. Две из них тут же скрылись, а верхняя пара осталась над поверхностью. Время от времени клешни нетерпеливо щелкали, словно рехнувшийся музыкант бил в костяную доску. Гвааранз уверенно двигался вперед, туго натянутый осязательный отросток вел его точнее, чем крошечные глазки. Как всегда в минуту гибельной опасности сознание Шоорана раздвоилось: какая-то часть продолжала бороться, уже не ради добычи, а за саму жизнь, и в то же время появился сторонний, словно ничем не рискующий, наблюдатель. Он с любопытством следил за происходящим, успевая оценить и предугадать ситуацию. "Теперь стоит поступить так..." - не торопясь, размышляло воспарившее сознание, и оставшееся внизу тело успевало поступить именно так, а тягучего времени хватало на все, кроме страха и паники. Они придут потом, ежели ему удастся выбраться на волю. Выждав, когда гвааранз приблизится, Шооран рванулся вперед. Пружинящий ус помог ему, Шооран удачно миновал ждущие клешни и упал прямо на притопленную спину твари. От толчка гвааранз осел на дно, это спасло ноги Шоорана от бешено работающих плавательных перьев. И вновь Шооран успел хладнокровно обдумать ситуацию, подробно объяснить самому себе,что сейчас гвааранз стащит его со спины упругими осязательными усами, и что надо делать, чтобы этого не произошло. Прежде чем обхватившие его вибриссы вновь напряглись, Шооран подтянулся к голове зверя, погрузив обе руки в нойт, нащупал бугорки ушедших под панцирь глаз и на две пяди вогнал в один из них оставшийся в левой руке гарпун. Теперь ему было за что держаться, и, выхватив нож, Шооран принялся наносить удары, стараясь поразить уцелевшие глаза и сочления вибрисс. Гвааранз заметался, клацая клешнями и растопырив острые перья. Движения его стали беспорядочными, ослабевший ус соскользнул с ноги Шоорана. Гвааранз замер. Убедившись, что зверь мертв, Шооран с трудом оторвался от панциря, нащупал ногой потонувшие в нойте усы и потащил тело, цепляющееся клешнями за неровности дна. Через несколько шагов увидел сбоку свет, свернул туда. Выбраться наружу через узкое отверстие под потолком оказалось невозможно, зато при свете Шооран сумел зажечь один из уцелевших факелов. Спалил сидящих на стенах зоггов, осмотрел добычу. Гвааранз был велик. Вряд ли его удастся вытащить наружу целиком. Обычно охотники обрубали мешающие клешни и, ухватив за усы, буксировали остальное к выходу. На усах гвааранза нет острой кромки, за них удобно тащить. Но Шоорану всего нужнее были именно клешни - только там есть съедобная, хотя и затхлая мякоть. Шооран отделил клешни, перевязал из веревкой, взвалил на спину, придерживая левой рукой. Попытался было перехватить той же рукой факел, чтобы правой волочить остальное, но понял, что сил не хватит. Да и бросать уцелевший гарпун тоже нельзя, мало ли кто может встретиться на обратном пути. Ну и пусть их... мясо он донесет, а панцирь, ножи перьев и остальные богатства пусть достаются шаварным тварям. Переняв факел в правую руку, Шооран двинулся к выходу. Ай ждала его на прежнем месте. Шооран бросил чадящий огарок факела, поднял мешок с вещами, сказал хрипло: - Если можешь - идем. Ай пошатываясь поплелась за ним. Они пришли на тот оройхон, что Шооран высушил сегодня утром. Странно, неужели это было лишь несколько часов назад? Шоорану казалось, что прошла вечность. Оройхон лениво умывался. Вода выступала далеко не так обильно, как бывало прежде, но все же ее хватало. Шооран влез в русло будущего ручья, смывая зеленоватый нойт с одежды, саднящих рук, лица. Вымыл добытые клешни, провозившись несколько минут расколол одну из них, извлек бледное мясо. Протянул Ай: - Ешь. Какие-то люди, пришедшие сюда, чтобы вымыться и набрать воды, остановились, глядя на жующих голодными глазами, но Шооран молча достал скатанный хлыст и положил на самом виду. Гарпун не менее красноречиво лежал поперек коленей, и люди отошли, ничего не сказав. Шооран разделал оставшиеся клешни, нарезал мясо, чтобы оно обветрилось и не портилось так быстро. Потом повернулся к Ай: - Ну как теперь дела? Получше? - Харашо! - проскрипела уродинка. - Вкусна... Всигда такое принаси. x x x Вскоре они пробрались в земли Моэртала. Для этого Шоорану понадобилось поставить три оройхона, а потом бежать через родившуюся землю и прятаться в шаваре. Четыре часа он простоял в нойте, держа Ай на руках и отпихиваясь он наползающей зубастой мелочи, после чего ползти через заросли хохиура и вновь нырять в шавар. Таких обысков, что устроили пограничники, ему еще не приходилось видеть. Очевидно и здесь в свалившихся бедствиях люди начали винить илбэча. Лишь через день, отойдя от границы, они сумели затеряться в толпе земледельцев, выгнанных засухой на промысел в мокрые земли. До самого мягмара беглецы кочевали вместе с голодной толпой. О том, чтобы строить тут, Шооран и не помышлял, понимая, что Моэртал может устроить всеобщую проверку, и на этот раз бродяги будут помогать ему. Зато в первую же ночь после конца праздника, когда берег опустел, Шооран выстроил четыре оройхона. Он рискнул на такое, потому что за день до этого во время всеобщего, хотя и не больно веселого гуляния глашатаи прокричали новый закон: отныне запрещалось находиться на мокром в одиночку. Шооран благодарил предусмотрительную судьбу за то, что она подарила ему Ай. Облавы прошли как на мокром, так и на сухом, но хватали только одиночек, и пара бродяг благополучно вышла из опасной зоны. В стране вана облав не было, но и здесь народ говорил, что стало слишком много земли, и воды на всех не хватает. Мягмар и в самом деле случился не обильным, а это значит, что в конце года снова будет засуха. Теперь Шооран и сам видел, что дело не обошлось без его помощи. Значит, действительно, господь поскупился, создавая мир, и илбэч добавляет к нему лишь землю, но не воду. Так что люди будут погибать как и прежде, но уже не от тесноты, а от голода. Что ж, пусть будет так. Но прежде он сотрет само воспоминание о далайне. Пользуясь безлюдьем берегов в первую неделю после мягмара, Шооран совершил рейд вдоль берегов вана и скрылся в краю изгоев. Здесь уже привыкли, что сказочник появляется вскоре после мягмара, и никто не удивился его приходу. Шооран и Ай шли по знакомым местам, по единственному во всей ойкумене куску земли, где их ждали. Выровненная, крепко утоптанная тропа проходила по вершине поребрика, справа и слева изгороди щетинились ребрами погибших рыб, но пешеходам ничто не угрожало - гладкий костяной поручень спасал руки и одежду. Поручень был поставлен Шоораном еще в те времена, когда он жил здесь. С тех пор многие оройхоны украсились удобными дорогами, и, если бы не голод последних лет, их было бы еще больше. Но сейчас голод кончился, пушистые кисти цветущей хлебной травы просовывались даже внутрь оград, а на шестилетних туйванах свежей листвы было не разглядеть из-за кумача лепестков. Наступал первый сытый месяц, и путешественники шли в гости к Тамгай. Тяжелая набухшая обувь - в руках, босые ноги отдыхают, касаясь теплого камня, а язык уже ощущает вкус наыса, которым их будут кормить, потому что первого хлеба ждать еще целую неделю. И тут Ай остановилась и села на обочину, спустив ноги с поребрика. - Я ни пайду. - В чем дело? Что-то случилось? Шооран обвел взглядом окрестности, высматривая, что напугало Ай. Да нет, все в порядке... хотя... ведь отсюда уже должна быть видна палатка. Вон разбитый тэсэг, и туйван на его верхушке зацвел, но из-за камней не выглядывает синеватый полог из рыбьей кожи... Может быть, Тамгай переставила палатку? - Я сейчас! - сказал Шооран, опустил на дорогу вещи и побежал. Палатки не было. Исчезла и тонкая, в один прут оградка, отделявшая поле Тамгай от соседнего участка, и Порхоэн, хозяин того поля, возился подле туйвана. Увидав Шоорана, Порхоэн выпрямился и, не дожидаясь вопросов, сказал: - Нет их. Умерли. Голод был страшный, вот мальчишка и не выдержал. А она, должно полагать, в далайне. Сам посуди, как ей без сына жить? Земля, вот, мне досталась. Земли теперь много, да не кормит она. Шооран молча слушал, неосознанно кивая головой, потом повернулся, побрел к ждущей на дороге Ай. Нигде не задерживаясь, они миновали сухие земли. Шооран молчал, и Ай не требовала объяснений. Лишь когда они остановились, чтобы обуться на пороге мокрых земель, Шооран произнес: - Это проол-Гуй, - и Ай кивнула согласно. А ведь на самом деле это не проол-Гуй, а проклятие илбэча. Легко рассуждать, что люди будут умирать как и прежде, но только от других причин. Нет ничего обыденней смерти, гибель посторонних незаметна, с ней не трудно примириться, ее легко планировать. Но илбэч должен знать, что первыми будут гибнуть его близкие. Благодарение судьбе, что живая Яавдай приносит ему больше мук,чем могла бы причинить ее смерть! Проклятие бьет больно, но уж зато теперь ему нечего терять! Шооран мрачно усмехнулся. Сколько раз он говорил себе эту фразу, но судьба всякий раз находила, как уязвить его. Значит, найдется что терять и впредь. А пока будем мстить за прошедшее и будущее. x x x Отсюда легко было подойти к оконечности залива, куда он не мог добраться с той стороны. Три ночи Шооран работал, ставя по четыре оройхона за раз, а днем скрывался на только что выстроенных оройхонах. Первые сутки, пока нойт не затянул шавар, там можно было легко спрятаться. Если кто-то и обыскивал новые земли, то в нижний ярус шавара он не совался. Все это время Ай была рядом с Шоораном. Покорно ждала отвернувшись, послушно бежала, по приказу пряталась, хотя до судорог боялась шавара. Что делалось за спиной, Шооран старался не знать. Разумеется, там рушилась с трудом созданная граница, вновь из диких земель открывался путь в страну изгоев. Шоорана беспокоили только две вещи: как бы не попасть ненароком на глаза людям и не встретиться во время дневки с проол-Гуем, которому тоже вход сюда не заказан. Расправившись с северо-западным заливом Шооран пересек страну, вбил три оройхона в случайно уцелевший боковой заливчик, а затем собрался на юг. Но прежде надо было немного поправиться с хозяйством, и Шооран, настроив суваг, вышел к людям. Два дня он ремонтировался, готовясь к новым походам, а вечерами пел, собирая не слишком обильное подаяние. Всего на отдых Шооран предполагал отвести не больше недели. Пока голод отступил, и люди сыты, надо как можно больше строить. Потом, когда болота переполнятся толпами истощавших людей, там уже не развернешься. Но на утро третьего дня возле временного лагеря появилось полдюжины воинов. - Вы оба пойдете с нами, - сказал командир, глядя мимо Шоорана. - Я сказитель! - возмутился Шооран. - Ээтгон разрешил мне свободно ходить по всей стране, в том числе и по мокрым местам. К тому же, вспомнил он, - сегодня общий день, на мокрое могут выходить все. - Ты видно с алдан-тэсэга свалился, - фыркнул командир. - Дни илбэча давно отменены. Кто их будет соблюдать, когда голод? А правитель Ээтгон как раз и приказал разыскать тебя. - Я не пойду, - сказал Шооран и сел на склизкий камень. - Если правитель возжелал послушать мои истории, он не должен бояться промочить ноги. Солдаты растерялись. С полминуты они переминались с ноги на ногу, не зная, что делать, потом командир послал одного из воинов с донесением. Шооран, орудуя костяной иглой, починял прохудившийся жанч. Через полчаса прибежал запыхавшийся гонец, прошептал что-то на ухо старшему. Командир недоуменно пожал плечами, но ничего не сказал. Шооран продолжал рукодельничать. И он добился своего: из-за тэсэгов показался Ээтгон. Уже давно молодой правитель не появлялся на людях без охраны, но сюда он пришел один, телохранители остались возле поребрика. Ээтгон был одет в цамц из соломенной пряжи и такие же тонкие, пряденные штаны. Башмаки с шипами, взятые, вероятно, у кого-то из солдат, нелепо смотрелись на его ногах. Сделав знак цэрэгам, чтобы те удалились, Ээтгон присел на корточки напротив Шоорана. - Здравствуй, сияющий Ээтгон, - произнес сказитель. - Здравствуй, - серьезно ответил Ээтгон. - Я хотел говорить с тобой. - Говори. Но Ээтгон молчал, и Шооран вернулся к рукоделью. Он успел накрепко заштопать последнюю дыру, когда Ээтгон медленно проговорил: - Ты, должно быть последний настоящий бродяга, для которого нет жизни на сухом... - Почему же? - не согласился Шооран. - Есть еще неисправимые. Хотя их немного. - И среди них - илбэч, - заключил Ээтгон. Он помолчал и добавил: - Я хотел говорить с илбэчем. - Ничем не могу помочь. - Можешь. Ты наверняка встречался с ним. Если он человек, то он сидел среди охотников и бродяг, слушая сказки о Ване. И вы еще не раз встретитесь, ведь вы оба ходите по мокрому, а мокрых земель осталось так мало. Значит, он услышит все, что ты скажешь ему. Так передай: пусть он перестанет строить. Людям больше не нужна земля, им нужен далайн. - Вместе с проол-Гуем? - проол-Гуй - неизбежное зло. Но Многорукий - это далайн, а без него нам не прожить. Можно одеваться в солому и шерсть бовэра, можно обойтись без чавги и научиться обрабатывать кожу, не вымачивая ее в нойте. Мы научимся делать инструмент из костей умерших родителей и забудем, что такое хитин и рыбий клей. Но мы не сможем существовать без воды. - Ты, должно быть, пересох, живя в алдан-шаваре, и забыл, что в далайне нет воды. Я ее доставал только на сухих землях. - И все-таки, это так. Хотя влага далайна мало похожа на воду, но вода заключена в ней. Просачиваясь через поры камня, влага очищается и выступает на сухих оройхонах чистой водой. А нечистая часть превращается в нойт и выходит на мокром. Так полагают мудрецы, и в этом есть резон. Иначе, как объяснить, почему во время мягмара, когда вскипает далайн, источники наполняются водой? - Я вижу, ты обзавелся придворными мудрецами? - заметил Шооран. - Прежде ты смеялся над ними. Я думаю, мудрецы говорят то, что ты хочешь от них услышать, ведь их хлеб в твоей руке. Измыслить можно все, что угодно. Может быть, наоборот, мягмар происходит оттого, что пришла вода. - Это не измышления... - Ээтгон покачал головой. - Сейчас многие полагают, что засуха происходит оттого, что земли стало много, а воды не прибавилось. Это не так. Мудрецы не зря едят хлеб, они сосчитали - воды стало меньше. Дюжину лет назад - ты должен это помнить - таких засух не случалось. Тогда далайн был огромен, занимал пространство на четыре с половиной двойных дюжин оройхонов, а сухих оройхонов насчитывалось только четыре двойных дюжины. Вот воды и хватало. Но с тех пор суша выросла вдвое, а далайн усох в шесть раз. Сегодня каждый новый оройхон несет беду. Еще немного, и вода не достанется не только полям, но и людям. - Это правда? - прошептал Шооран. - Да. Следующая засуха будет еще страшнее, потому что один из четырех заливов высушен полностью, да и от остальных осталось одно название. - Ээтгон потер переносицу и остро взглянул на Шоорана. - Я впервые не знаю, что делать. Я не знаю, известно ли правителям других стран то, что я рассказал тебе, не знаю, надо ли сообщать им об этом. Не знаю, говорить ли народу правду или держать его в неведении целый год. Мне неведомо, о чем думает и что собирается делать илбэч. Возможно, у него свои резоны и ему наплевать на людей. Но мне-то на них не наплевать! Я не могу убить илбэча, ведь тогда, рано или поздно появится новый, и все начнется сначала. Мне надо, чтобы этот илбэч перестал строить. Тогда, может быть, что-то удастся спасти. - Я... - сказал Шооран. - Я обещаю. Я не знал... Но я пройду по всему побережью. Сначала здесь, потом у вана, у Моэртала, а если потребуется, то и в диких землях. Илбэч услышит. Я обещаю... Новых оройхонов не будет. - А говорить ли людям правду - решишь ты! - закончил Ээтгон. - Все-таки, мы оба учились у Чаарлаха, но он всегда выделял тебя. x x x Так кончается жизнь. Однажды оказывается, что все, тобой сделанное не просто бесполезно, но наполнено злом. Твоя любовь убивает, забота несет гибель. Твои хлопоты смертельны, и сам ты страшнее, чем дюжина многоруких дьяволов. И вот, когда жизнь кончилась, последний, открытый для всех выход оборачивается тупиком. Далайн не примет тебя, и шавар для тебя закрыт, ибо в момент твоей смерти родится новый илбэч. Спасибо мудрому Тэнгэру, он предусмотрел все. Судьба заставит тебя существовать сегодня, завтра, и когда начнется голод, и вернется тщедушный мягмар, и еще много дюжин лет. Шооран и Ай кочевали во владениях Моэртала. Когда год лишь клонился к середине, здесь было проще прокормиться. Во-первых, у рачительного Моэртала и подданные жили побогаче, а во-вторых, здесь оставался последний значительный клочок далайна, и бродяги боялись проол-Гуя. Два других залива представляли собой длинные ленты шириной в один оройхон, а здесь далайн расширялся до трех оройхонов. Загнанный бог действительно укрылся здесь, но последнее время он выныривал редко, и чавга на берегах росла без помех. Но теперь, когда год близился к завершению, побережье переполнилось гибнущими людьми. Ээтгон оказался прав - прежние засухи не шли ни в какое сравнение с нынешней. Уже три месяца не было урожая, а недавно прошел слух, что родники у подножия суурь-тэсэгов высохли. Трудно сказать, чем бы это кончилось, если бы Моэртал не организовал выдачу воды. Дюжина цэрэгов с полными бурдюками выходила к поребрику каждого мокрого оройхона и безданно наливала воду подошедшим. Немедленно образовались очереди. Порядок в них поддерживался самими бродягами, нарушителей вышвыривали вон, а чаще - просто убивали. Цэрэги в эти схватки не вмешивались. На юге, где одонты вана вздумали по старой привычке продавать воду, вспыхнул бунт, вскоре переросший во всеобщую резню. На севере тоже было неспокойно. В диких землях, оставшихся на развалинах империи братьев некому было запасать хлеб и воду. Тамошних жителей первыми ударило несчастье, и, не видя иного выхода, они пошли на штурм костяной стены. Их встретили удары пик и залпы татацев. Моэртал недаром скупил у братьев всю их артиллерию. Война голодных превратилась в жуткое побоище, и вновь шавар захлебывался, будучи не в силах пожрать столько тел сразу. Что творилось в земле изгоев, никто толком не знал, но Шооран был уверен, что Ээтгон успел подготовиться к черным дням, запас и хлеб, и воду, и укрепил границу, опрометчиво стертую невежественной злобой илбэча. Вероятно, и там раздается заранее запасенная вода, а может даже по крохам выделяется хлеб, взятый в начале года в виде налогов. Моэртал хлеба не выдавал, позволяя тем из подданных, кто не помыслил о себе заранее, погибать от голода. Чавга не могла прокормить всех, люди слабели и мерли, словно зогги от свежей воды. Среди бродяг появились случаи людоедства. В этой круговерти бывший илбэч со своей подругой жили лучше многих. Ай умела с первого взгляда определить, прячется ли под слоем смешанного с грязью нойта чавга, или все вокруг недавно перекопано, и новые клубни появятся лишь через две недели. Шооран стал охотником, удачливо бил жирха и, случалось, приносил тукку или небольшого парха. Крупные хищники теперь почти не встречались в шаваре, им не давал вырасти проол-Гуй, так что самую большую опасность представляли зогги. Их легко выжечь факелом, но тогда можно сразу распрощаться с надеждой на приличную добычу: тукка панически боится огня. Но так или иначе, профессиональным бродягам на мокром всегда легче, чем случайным людям. На эту ночь Шооран увел Ай с мокрых мест на приграничную полосу. Намедни ему удалось взять в шаваре парха, и теперь надо было разбираться с навалившимся изобилием. Чтобы мясо не протухло, его следовало прожарить до хруста, а это можно сделать лишь на аваре. Ай с плоской костью в руке присматривала за шипящими на камне кусками, Шооран резал мясо на тонкие ломти и думал. Вспоминал жутковатую сцену, что наблюдал сегодня утром. Они тогда шли вдоль далайна, высматривая, не найдется ли что-нибудь полезное для их походного хозяйства. Умирающий далайн ничуть не отличался от далайна великого, с тем же пренебрежением он вышвыривал на берег населявшую его мразь. Людей на берегу почти не было, и Шооран невольно обратил внимание на одинокую фигуру, разделывающую неподалеку от кромки прибоя рыбу. Это была обычная, никчемная рыба, каким даже названий не придумывают за полной ненадобностью. Ее плавники не годились ни на крючки, ни на иглы, чешуя не отличалась от всякой иной чешуи, и вообще, было неясно, что могло заинтересовать добытчика в этой твари. Лишь подойдя поближе, Шооран понял: человек ест. Он отрезал от растерзанного бока рыбы куски розоватого, сочащегося жидкой кровью мяса и тут же, давясь и чавкая, пожирал их. - Зачем? - невольно вырвалось у Шоорана. Человек поднял мутный взор и невнятно произнес, кривя наполовину парализованный рот: - Вкусно. Только рот колет, губы как чужие. А так вкуснятина, никогда такого не едал. Что же, одному проол-Гую сладко кушать? - и он снова погрузил почти уже непослушные руки в чрево добычи. Такое случалось все чаще: изголодавшиеся люди набрасывались на валяющуюся вдоль берега рыбу, желая хотя бы умереть сытыми. Многие из них успевали рассказать о чудных видениях, что их посещали, и о дивном вкусе отравы. Эти рассказы передавались из уст в уста, и волна самоубийств росла с каждым днем. Тогда у них еще не было парха, и Ай, проходя мимо рыбоеда, сглотнула, завистливо глядя на него. Шооран поспешил увести Ай. Через несколько шагов он оглянулся. Рыбоед лежал возле освежеванной туши, пытаясь скрюченной рукой вырвать хотя бы еще один кусок. Конвульсивные движения становились все реже и бессмысленней. Теперь Шооран размышлял, а не создадут ли массовые самоубийства новую религию. Уж больно привлекательна такая кончина для изголодавшегося человека. Тогда берег опустеет быстрее, чем можно надеяться. - Скоро мягмар, - произнес Шооран задумчиво, - как вода появится, пойдем в дикие земли. Там, считай, никого не останется. Огородим большой участок поближе к далайну. Соседей подберем хороших, я знаю таких. Алдан-шавар закроем, будем там хлеб хранить. Наыса насушить можно много. А воду в бурдюках хранить, как вино. Авхая бы промыслить, из него бурдюк хороший будет. - Ага, - подтвердила Ай. - Моэртал воду в ямах хранит. Заранее выдолбил и налил. Запасливый он. Говорят, у него там и бовэры живут. Нам тоже надо будет так сделать. Выдолбим ванну как для макания ухэров, просмолим, чтобы вода не ушла, и отведем туда ручей. - Ага. - Весной, глядишь, и у нас бовэры заведутся, а нет - так у Моэртала купим пару и сами разведем. Соседей только надо подобрать, какие и работать умеют и за себя постоять. Я кое-кого уже присмотрел. Вот заживем - и с хлебом, и в водой, и с мясом. - Ага! - согласилась Ай. За последний год уродинка сильно изменилась, хотя ничуть не выросла. Зато она стала чаще и осмысленней говорить, а ела все, не отвергая сухих произрастаний. Когда жизнь наладится,