- к слизи на берегу девственного моря. Я не могу, не осмеливаюсь сказать больше. Это все слишком неопределенно, сложно и ужасно. Я могу только намекнуть на те огромные и потрясающие перспективы, через которые я словно в тумане наблюдал за развитием жизни, не вверх от обезьяны до человека, но вверх от червя. Но вернемся к моему рассказу. Я, Большой Зуб, знал Быстроногую не как существо с более изящной лицевой и телесной симметрией, с глазами окруженными длинными ресницами, с переносицей и опущенными вниз ноздрями, которые делали ее почти красивой. Я знал ее просто как молодую женщину с кроткими глазами, издающую нежные звуки и не дерущуюся. Я не знал почему, но любил играть с ней, искать еду в ее компании, и воровать птичьи гнезда. И я должен признать, что она научила меня кое-чему из жизни на деревьях. Она была очень умной, очень сильной, и никакие цепляющиеся юбки не стесняли ее движений. Приблизительно в это время Вислоухий был замечен в некотором отступничестве. У него вошло в привычку бродить неподалеку от дерева, где жила моя мать. У него появилась привязанность к моей злобной сестре, а Болтун терпел его. Кроме того, там была еще молодежь, отпрыски других пар, живших по соседству, и Вислоухий играл с ними. Я никогда не мог заставить Быстроногую присоединиться к ним. Всякий раз, когда я подходил к ним, она бросалась прочь и исчезала. Помню, однажды, я приложил особенные усилия, чтобы убедить ее. Но она метнулась назад, бросая обеспокоенные взгляды, а затем удалилась, подзывая меня с дерева. Вот почему я редко сопровождал Вислоухого, когда он шел навестить своих новых друзей. Быстроногая и я были хорошими товарищами, но как я ни пытался, так и не смог найти ее убежище. Нет никакого сомнения, что если бы ничего не случилось, мы бы скоро стали семейной парой, поскольку наша симпатия была взаимной. Однако, случилось. Однажды утром, когда Быстроногая не пришла, Вислоухий и я спустились к устью топи поиграть на бревнах. Едва войдя в воду, мы вздрогнули от злобного рева. Это был Красноглазый. Он стоял у горы из древесных стволов и изливал на нас свою ненависть. Мы были ужасно испуганы, ведь здесь не было пещеры с узким входом, где можно было укрыться. Но лежавшие между нами двадцать футов воды на какое-то время могли нас защитить и дать нам временную безопасность, и мы ощутили прилив мужества. Красноглазый выпрямился и начал бить кулаком в свою волосатую грудь. Два наших бревна были рядом, мы сели на них и рассмеялись над ним. Сначала наш смех был нерешительный, с оттенком опасения, но как только мы убедились в его бессилии, мы вошли в раж. Он бушевал и бесился глядя на нас, скрипя зубами от неутоленной ярости. Вообразив, что нам ничто не грозит, мы дразнили его изо всех сил. Мы всегда были недальновидными, как и все наше племя. Красноглазый вдруг перестал бить себя в грудь и скрипеть зубами, и бросился через завал к берегу. И наше веселье сразу сменилось испугом. Не в повадках Красноглазого было легко отказываться от мести. Дрожа от страха мы ждали, что будет дальше. Нам и в голову не пришло отгрести подальше. Он возвратился назад большими прыжками через завал, и одна огромная ладонь у него была полна круглой, обкатанной водой галькой. Наше счастье, что он не смог найти метательных снарядов побольше, я имею в виду камни весом в два-три фунта, поскольку мы были на расстоянии нескольких шагов, и он, конечно, убил бы нас. Так что опасность была велика. Ж-жж-и! Крошечная галька просвистела мимо со скоростью пули. Вислоухий и я начали отчаянно грести. Виз-жжи-бум! Вислоухий закричал от внезапной боли. Галька ударила его между плеч. Следующая оказалась моей и завопил уже я. Нас спасло только то, что у Красноглазого иссякли боеприпасы. Он помчался назад к россыпи гальки, чтобы пополнить их, в то время как Вислоухий и я гребли прочь, пытаясь отплыть подальше. Постепенно мы вышли за пределы его досягаемости, хотя Красноглазый продолжал пополнять свой боезапас и галька по-прежнему свистела рядом с нами. В центре болота было небольшое течение, и в нашем возбужденном состоянии мы проглядели, как оно вынесло нас в реку. Мы гребли, а Красноглазый не отставал, следуя за нами по берегу. Потом он нашел камни побольше. Такие боеприпасы увеличили его дальнобойность. Один кусок, не меньше пяти фунтов весом, ударился в бревно рядом со мной, и сила его удара была такова, что он разлетелся на осколки, которые раскаленными иглами вонзились мне в ногу. Если бы его бросок достиг цели, он сразил бы меня наповал. А потом речное течение подхватило нас. Мы гребли так самозабвенно, что Красноглазый первым заметил это, и предупреждением нам стал его ликующий вопль победителя. Там, где край течения касался стоячей воды, была цепь маленьких водоворотов. Наши неуклюжие бревна попали в них, и они завертели, закружили нас. Мы отчаянно гребли, пытаясь уйти оттуда, и изо всех сил стараясь удержать бревна рядом. В это время Красноглазый продолжал бомбардировать нас. Куски камня, падали вокруг, поднимая фонтаны воды и угрожая нашей жизни. В то же самое время он злорадствовал над нами, дико вопя... Случилось так, что на реке оказался крутой поворот в том месте, где болото граничило с рекой, и основная масса речной воды отклонялась к другому берегу. И к этому берегу, северному берегу, мы быстро дрейфовали, одновременно спускаясь вниз по течению. Это быстро вывело нас из зоны досягаемости Красноглазого, и последний раз мы видели его вдали на берегу, скачущего вверх и вниз и распевающего победную песнь. Кроме попыток удержать бревна рядом, мы с Вислоухим ничего не предпринимали. Мы были предоставлены судьбе. Мы плыли по воле волн, и это продолжалось до тех пор пока мы не поняли, что дрейфуем вдоль северного берега и на расстоянии от него не больше ста футов. Мы начали грести к нему. В этом месте течение резко поворачивало назад к южному берегу и в результате своих усилий мы пересекли течение в том месте, где оно было самое быстрое и узкое. Придя в себя, мы обнаружили, что выбрались из течения и оказались в тихой заводи. Мы узнали как можно переплыть реку, но не поняли этого. Никто из нашего племени никогда не совершал ничего подобного. Мы были первыми ступившими на северный берег реки и скорее всего последними. Несомненно, наши соплеменники в будущем сделали бы это, но миграция Людей Огня и последовавшее за ним перемещение остатков нашего племени, остановило наше развитие на века. Вообще-то, мне неизвестно насколько бедственным оказался результат миграции Людей Огня. Лично я склонен думать, что это привело к распаду племени, к тому, что мы, более низкая ветвь эволюции, подающая надежды развиться в человека, были сильно потрепаны и отброшены вниз к ревущей полосе прибоя, туда где река впадала в море. Конечно, все это требует пояснений, но я опережаю свой рассказ, и такое разъяснение будет сделано в соответствующем месте. ГЛАВА XII Я хорошо помню голод, который мы испытали в горах между Длинным Озером и Дальним Озером, и теленка, которого мы застигли спящим в зарослях. Еще там были Древесные Люди, жившие в лесах между Длинным Озером и горами. Это они загнали нас в горы и вынудили идти к Дальнему Озеру. Сначала, после того, как мы оставили реку, мы шли на запад, пока не дошли до небольшой реки, которая текла через болота. Здесь мы повернули на север, обходя болота и через несколько дней достигли того, что я назвал Длинным Озером. Древесные Люди издавали звуки подобные нашим и похожие по значениям. В конце концов, они и наше Племя не очень отличались внешне. Я первым нашел его, слабого, усохшего старика, морщинистого, с затуманенным взглядом и трясущегося. Он был законной добычей. В нашем мире не было никакого сочувствия между видами, а он был другим. Он был Древесный Человек, и он был очень стар. Он сидел рядом с деревом - скорее всего это было его дерево, потому что на ветках было видно дырявое гнездо, в котором он проводил ночь. Я указал на него Вислоухому, и мы бросились на него. Он начал взбираться на дерево, но слишком медленно. Я поймал его за ногу и стащил на землю. Потом мы забавлялись. Мы щипали его, тянули за волосы, дергали за уши, тыкали прутьями, и все это время мы смеялись до слез. Его бессильный гнев был нелеп. У него был комический вид, когда он пытался раздуть пламя в холодном пепле своей юности, чтобы возродить ее силу, мертвую и утекшую сквозь годы. Строящий жалкие рожи вместо свирепых, скрипя остатками зубов. Бьющий в худую грудь немощными кулаками. Вдобавок ко всему он кашлял, задыхаясь, сипя и разбрызгивая слюну во все стороны. Каждый раз, когда он пробовал подняться на дерево, мы стаскивали его назад, пока, наконец, он не смирился со своей слабостью, сел и заплакал. Вислоухий и я сели рядом, обнялись, и расхохотались над его несчастьем. От плача он перешел к скулежу, а потом к воплям, пока наконец не дошел до крика. Это встревожило нас, но чем больше мы пытались заставить его остановиться, тем громче он кричал. И затем, недалеко в лесу, раздалось " Гоек! Гоек! " В ответ прозвучали другие крики, и откуда-то издалека послышалось басом " Гоэк! Гоэк! Гоэк! " А потом призывы " Ху-у!Ху-у! " раздались по всему окружающему лесу. Затем началось преследование. Казалось, что оно не кончится никогда. Они гнали нас по деревьям, все их племя, и почти поймали нас. Мы были вынуждены спуститься на землю, и здесь у нас было преимущество, поскольку они и в самом деле были Древесными Людьми, жителями деревьев, они имели там преимущество, но зато мы брали над ними верх на земле. Мы бежали на север, а они выли у нас за спиной. Пересекая открытые места, мы отрывались от них, но в кустарнике они догоняли нас и не раз было, что мы шли вровень. Во время преследования мы поняли, что мы тоже не такие как они, и между нами совсем не было взаимного сочувствия. Погоня продолжалась несколько часов. Лес казался бесконечным. Мы держались поближе к полянам, насколько это было возможно, но они всегда переходили в еще более густой лес. Иногда мы думали, что спаслись, и усаживались отдохнуть, но каждый раз прежде, чем успевали отдышаться, слышали ненавистное " Ху-у!Ху-у! " и жуткий " Гоэк! Гоэк! Гоэк! " Этот последний иногда заканчивался свирепым " Ха- ха- ха- ха- хaaaaa!!!" Вот так охотились за нами рассерженные Древесные Люди по лесу. Наконец, к полудню, местность пошла в гору, уклоны стали становиться все выше и выше, а деревья все ниже. И мы оказались на поросших травой склонах гор. Только здесь мы смогли сбавить скорость, потому что Древесные Люди отступили и вернулись в свой лес. Горы были суровы и неприветливы, и трижды в тот полдень мы пробовали войти в лес. Но Древесные Люди поджидали нас и снова гнали назад. Вислоухий и я спали той ночью на карликовом дереве, не выше кустарника. Оно не давало защиты, и мы могли бы стать легкой добычей для любого хищника бродившего поблизости. Утром, проникнувшись уважением к Древесным Людям, мы ушли в горы. Я уверен в том, что у нас не было никакого определенного плана или даже мысли о нем. Нами просто двигала опасность, которой мы хотели избежать. У меня сохранились туманные воспоминания о наших блужданиях по горам. Мы провели в этой суровой области много дней, и сильно страдали, особенно от страха, потому что все вокруг было таким новым и странным. Кроме того, нас мучил холод, а позже и голод. Это была пустынная земля камней, пенящихся потоков и гремящих водопадов. Мы поднимались вверх и спускались в огромные ущелья и узкие теснины, и везде, повсюду простирались перед нами, во всех направлениях, одна выше другой, нескончаемые горы. Ночи мы проводили в норах и расщелинах, а в одну холодную ночь мы взгромоздилась на узкую вершину скалы, которая чем-то напоминала нам дерево. И затем, наконец, в один жаркий полдень, с кружащимися от голода головами, мы вышли к водоразделу. С этого позвоночного столба земли, на севере, среди менее высоких гор, мы разглядели проблеск далекого озера. Солнце играло на его поверхности, а вокруг раскинулись широкие и ровные, покрытые травой луга, в то время как на востоке была видна темная линия далеко простирающегося леса. Мы добирались до озера два дня и совсем ослабели от голода, но на его берегу мы нашли подросшего теленка, безмятежно спавшего в зарослях. Он доставил нам много неприятностей, поскольку мы не знали никакого другого способа убить его, кроме как руками. Когда мы насытились, то отнесли остаток мяса на восток в лес и спрятали на дереве. Мы никогда не возвратились к тому дереву, потому что берег реки, которая вытекала из Дальнего Озера был завален лососем, который шел от моря, чтобы метать икру. На запад от озера протянулись покрытые травой равнины, и здесь было множество бизонов и дикого рогатого скота. Там бродили многочисленные стаи диких собак, и так как там не было деревьев, это было для нас не самое безопасное место. Мы шли по берегу реки несколько дней. Затем, не знаю почему, мы ушли от реки и повернули на восток, а потом пошли на юго-восток, через дремучий лес. Я не буду навевать на вас скуку описанием этого перехода. Я говорю обо всем этом только для того, чтобы показать, как мы наконец достигли земель Людей Огня. Мы вышли к реке, но мы не знали наша ли это река. Мы скитались так долго, что привычка к скитаниям стала нашей второй натурой. Оглядываясь назад, я отчетливо вижу, как наши жизни и судьбы были сформированы самым простым случаем. Мы не знали, что это было наша река - нам ничто не говорило об этом, и если бы мы не переплыли ее, то скорее всего никогда не вернулись к Племени, и я, нынешний, рожденный через тысячи столетий, так никогда бы и не появился на свет. И все же Вислоухий и я очень хотели вернуться. Мы тосковали по дому во время нашего странствия и жаждали увидеть своих соплеменников и свою землю, а ко мне часто подступал образ Быстроногой, молодой женщины, издававшей нежные звуки, с которой приятно было быть вместе, и которая жила одна в месте, известном только ей. Мои воспоминания о ней были сродни чувству голода, но тоже самое я испытывал, когда не был голоден и сразу после еды. Но вернемся к реке. Еды было много, в основном ягоды и сочные корни, мы играли на речном берегу и задерживались на одном месте по несколько дней. И затем Вислоухому пришла в голову мысль. Это был видимый процесс- прибытие мысли. Я наблюдал его. Выражение его глаз стало жалобным и обеспокоенным, и он был очень встревожен. Затем его глаза затуманились, как будто мысль ускользнула от него. Это же выражение сохранялось все то время как мысль упорствовала, а он пытался ухватить ее снова. Он смотрел на меня, и на реку и на далекий берег. Он пытался что-то сказать, но у него не было слов, чтобы выразить свою мысль. Результатом его размышлений стала тарабарщина, рассмешившая меня. Это возмутило его, он бросился на меня и повалил на спину. Само собой, мы подрались, и в конце концов я загнал его на дерево, где он вооружился длинной веткой и тыкал в меня ею каждый раз, когда я пробовал добраться до него. И проблеск мысли исчез. Я не знал, а он забыл. Но на следующее утро это произошло с ним снова. Возможно эту мысль пробуждал в нем звериный инстинкт, позволяющий животному находить путь к своей норе. Так или иначе мысль появилась снова и была яснее, чем прежде. Он повел меня к реке, где лежало бревно, выброшенное на берег течением. Я решил, что он хочет поиграть, как мы играли в устье болота. Я не изменил своего мнения, даже когда увидел как он подтащил второе бревно поближе к воде. Только когда мы оказались на бревнах, сидя рядом и удерживая их вместе и выгребая в стремнину, я понял его замысел. Он остановился, чтобы указать на далекий берег, и снова стал грести, одновременно издавая громкие ободряющие крики. Я понял, и мы начали грести еще энергичнее. Быстрый поток поймал нас и бросил к южному берегу, но прежде, чем мы смогли причалить к берегу, он утащил нас назад к северному берегу. Здесь возникли разногласия. Видя так близко северный берег, я начал грести к нему, а Вислоухий пытался грести к южному берегу. Бревна стали плавать по кругу, а лес проносился мимо, пока нас сносило вниз по реке. Подраться мы не могли. Мы знали, что должны держаться за руки и за ноги, удерживая бревна. Но мы поносили друг друга на своем тарабарском языке до тех пор пока поток не бросил нас снова к южному берегу. Теперь это была самая близкая цель, и мы дружно погребли к нему, пристали к берегу рядом с одним из водоворотов, и сразу взобрались на деревья, чтобы посмотреть, где мы находимся. ГЛАВА XIII Только ночью, после нашего первого дня на южном берегу реки, мы обнаружили Людей Огня. Наверное, это был отряд бродячих охотников, разбивших свой лагерь недалеко от дерева. где я и Вислоухий устроили себе гнездо на ночь. Голоса Людей Огня поначалу встревожили нас, но позже, когда спустилась темнота, мы были привлечены огнем. Мы ползли осторожно и молча от дерева к дереву пока перед нами не открылась вся сцена происходящего. На открытом месте недалеко от реки, среди деревьев, горел огонь. Вокруг него сидело полдюжины Людей Огня. Вислоухий внезапно схватил меня, и я почувствовал, что он дрожит. Я пригляделся повнимательнее и рассмотрел маленького, морщинистого, старого охотника, который несколько лет назад своим выстрелом свалил с дерева Сломанного Зуба. Когда он встал и сделал несколько шагов, подбрасывая хворост в костер, я заметил, что он хромает поврежденной ногой. Это была верная примета. Он казался более высохшим и сморщенным, чем раньше и волосы на его лице были совсем седые. Другие охотники были молоды. Я заметил, лежа рядом с ними на земле, их луки и стрелы, и я знал для чего они предназначены. Люди Огня носили на себе шкуры животных вокруг талии и поперек плеч. Их руки и ноги, однако, были голыми, и они не носили никакой обуви. Как я уже говорил раньше, они были не такие волосатые как мы. Головы у них тоже были небольшие, но между ними и нами было некоторое различие в степени наклона лба назад от глаз. Они меньше сутулились, их движения были менее резкими. Их позвоночники, бедра и коленные суставы казались менее гибкими. Их руки были не такими длинными как у нас, и я не заметил, чтобы они помогали себе ими при ходьбе, опираясь о землю. Кроме того, их мускулы были более округлые и пропорциональные, чем у нас, и их лица были более привлекательными. Ноздри у них были направлены вниз, соответственно переносица была отчетливее, а сам нос не выглядел таким приземистым или перебитым как наш. Их губы были менее дряблыми и отвислыми, и их глазные зубы не так походили на звериные клыки. Однако, они были такие же узкобедрые как мы, и весили ненамного больше. В общем, они меньше отличались от нас, чем мы от Древесных Людей. Конечно, все три вида были родственны, и их родство было не таким уж отдаленным. Огонь, вокруг которого они сидели, особенно привлекал нас. Вислоухий и я просидели несколько часов, наблюдая языки пламени и клубы дыма. Самым восхитительным был момент, когда они подбрасывали свежее топливо и потоки искр летели вверх. Мне хотелось подползти поближе и посмотреть на огонь, но это было невозможно. Мы сидели на ветке дерева, стоявшего у кромки леса, притаившись и не смея обнаружить себя. Люди Огня сидели на корточках вокруг огня и спали, уткнув головы в колени. Их сон не был крепким. Их уши дергались во сне, а сами они вздрагивали. Постоянно то один, то другой вставал и подбрасывал в огонь дрова. Рядом с кругом света в лесу, в темноте бродили хищники. Вислоухий и я могли узнать их по издаваемым звукам. Там были дикие собаки и гиена, и какое-то время слышался сильный визг и рычание, мгновенно разбудившие весь кружок спящих Людей Огня. Один раз лев с львицей встали под нашим деревом и уставились на нас, ощетинив шерсть и сверкая глазами. Лев облизывался и был возбужден, ему хотелось продолжать охоту. Но львица была более терпелива, именно она обнаружила нас. И они продолжали стоять и смотреть на нас, молча, с дергающимися от нашего запаха ноздрями. Потом они зарычали, еще раз посмотрели на огонь и ушли в лес. А мы с Вислоухим еще долго не спали, наблюдая за происходящим. Время от времени были слышны движения тяжелых тел в чаще и подлеске, а из темноты по другую сторону от костра, были видны глаза, мерцающие отраженным светом пламени. Вдали был слышен львиный рык, и совсем издалека донесся крик какого-то раненного животного, плескавшегося и барахтавшегося у водопоя. Также, от реки, долетело громкое хрюканье носорогов. Проснувшись утром, мы подползли к огню. Костер все еще тлел, а Люди Огня уже ушли. Мы сделали круг по лесу, чтобы удостовериться в этом, а потом подбежали к огню. Мне хотелось рассмотреть что это такое, и я взял большим и указательным пальцами пылающий уголь. Испущенный мною вопль боли и страха обратил Вислоухого в паническое бегство на деревья, а его бегство в свою очередь напугало меня. Вернувшись, мы стали осторожнее и не трогали раскаленных углей. Мы стали подражать Людям Огня. Сев на корточки у костра, согнули головы к коленям, притворяясь спящими. Потом стали подражать их речи, пытаясь разговаривать друг с другом на их лад, извергая из себя жуткую тарабарщину. Я вспомнил как сморщенный старый охотник совал в огонь палку. Я стал тыкать палкой в костер, переворачивая кучи тлеющих углей и поднимая облака серого пепла. Это было интересное занятие, и скоро мы стали белыми от пепла. Рано или поздно мы должны были начать подражать Людям Огня в том, как они подкармливали огонь. Сначала мы пробовали сделать это с помощью маленьких кусочков дерева. У нас получилось. Дерево пылало и потрескивало, и от восхищения мы стали плясать, бормоча нечто невнятное. Потом мы начали подбрасывать куски побольше. Мы бросали и бросали, пока не разгорелся гигантский костер. Взбудораженные, мы носились взад и вперед, подтаскивая сухие сучья и ветки из леса. Пламя поднималось все выше и выше, а столб дыма поднялся над деревьями. Раздался оглушительный хлопок, потом треск и рев. Это была самая впечатляющая работа, которую мы когда-либо делали нашим руками, и мы были горды этим. "Мы тоже Люди Огня", думали мы, обсыпанные пеплом карлики танцующие посреди пожарища. Загорелась сухая трава и подлесок, но мы не заметили этого. Внезапно большое дерево на краю поляны охватило пламя. Мы испуганно уставились на него. Жар от него отогнал нас назад. Загорелось другое дерево, еще одно, а потом полдюжины. Мы были напуганы. Чудовище вырвалось на свободу. В страхе мы присели, в то время как огонь пожирал все вокруг, и мы оказались в самом пекле. У Вислоухого появился тот жалобный взгляд, который всегда сопровождал непонимание, и я уверен, что мой взгляд был таким же. Мы застыли, обнявшись, пока жар от огня не добрался до нас, и мы не почувствовали запаха горящих волос. Тогда мы ринулись прочь оттуда, и побежали на запад через лес, оглядываясь назад и смеясь на бегу. К середине дня мы были у перешейка песчаной косы, созданного, как мы позже обнаружили, огромным изгибом реки, почти образовавшей здесь круг. Прямо поперек перешейка лежала гряда из нескольких низких, кое-где поросших лесом, холмов. Мы взобрались на них, оглядываясь назад на лес, превратившийся в море пламени, которое поднявшийся ветер гнал на восток. Мы пошли дальше на запад, по берегу реки, и прежде, чем поняли это, оказались в стойбище Людей Огня. У него было прекрасное стратегическое положение. Это был полуостров, защищенный с трех сторон изгибающейся рекой. Только с одной стороны можно было пройти к нему по земле - по узкому перешейку, но и здесь несколько низких холмов были естественным препятствием. Почти изолированные от остального мира, Люди Огня, должно быть, жили и процветали здесь долгое время. Я даже думаю, что именно их благоденствие стало причиной, вызвавшей их последующее переселение, которое привело к таким бедствиям для моего народа. Скорее всего численность Людей Огня росла, до тех пор пока им не стало тесно в прежних границах. Они начали расселяться, в ходе миграции столкнулись с нами и поселились в пещерах, заняв нашу территорию. Но Вислоухий и я не помышляли ни о чем таком. Нам с ним было не до этого, когда мы оказались в цитадели Людей Огня. Единственным нашим желанием было поскорее убраться подальше оттуда, хотя мы не могли сдержать своего любопытства, подглядывая за жизнью селения. Мы впервые видели женщин и детей Людей Огня. Большинство детей бегали голыми, но на женщинах были шкуры диких животных. Люди Огня, как и мы, жили в пещерах. От пещер шел спуск к реке и на нем горело много небольших костров. Но готовили на них еду Люди Огня или нет, я не знаю. Вислоухий и я не видели их за этим занятием. И все же я считаю, что они, конечно, проводили какую-то грубую обработку пищи. Подобно нам, они носили в тыквах воду из реки. У них царила суета и раздавались громкие крики женщин и детей. Последние, играли и шалили точно также, как и дети Племени, и они гораздо больше походили на них, чем взрослые Люди Огня походили на взрослых нашего Племени. Вислоухий и я не стали мешкать. Увидев как некоторые подростки стреляют из луков, мы, стараясь остаться незамеченными, вернулись назад в лес и прокрались к реке. И там мы нашли катамаран, настоящий катамаран, очевидно построенный кем-то из Людей Огня. Два небольших, ровных бревна были соединены жесткими корнями и крестовинами из веток. На сей раз идея пришла к нам одновременно. Нам нужно было покинуть территорию Людей Огня. А что могло быть лучше, чем переезд через реку на этих бревнах? Мы поднялись на борт и оттолкнулись от берега. Внезапно что-то дернуло катамаран и круто развернуло его против берега. Резкая остановка едва не сбросила нас в воду. Катамаран был привязан к дереву веревкой из переплетенных корней. Мы развязали ее, прежде чем снова пуститься в плавание. Через некоторое время мы выбрались на середину реки и отдрейфовали так далеко вниз по течению, что предстали во всей красе перед стойбищем Людей Огня. Поскольку мы были заняты греблей, а глаза наши были прикованы к противоположному берегу, мы не догадывались об этом, пока наше внимание не привлек вопль с берега. Мы оглянулись. Множество Людей Огня смотрели и показывали на нас, а еще больше лезло из пещер. Мы сидели, уставившись на них, забыв, что надо грести. На берегу поднялся жуткий гвалт. Некоторые из Людей Огня разрядили в нас свои луки и несколько стрел упали рядом, но расстояние было слишком велико. Это был великий день для Вислоухого и меня. На востоке пожар, виновниками которого мы были, окутал дымом полнеба. А мы были здесь в полной безопасности на середине реки, огибая цитадель Людей Огня. Мы сидели и смеялись над ними, в то время как течение несло нас мимо них то на юг, то на юго-восток и на восток, и даже на северо-восток, и затем снова на восток, юго-восток и юг и почти на запад, делая большую двойную кривую, где река едва не завязывала узел на самой себе. Отнесенные к западу, мы оставили далеко позади Людей Огня, и вот перед нашими глазами возникла знакомая картина. Это был большой водопой - место, где мы бродили раз или два, наблюдая за животными, когда они проходили вниз, чтобы напиться. Дальше, мы знали, была морковная поляна, за ней пещеры и стойбище Племени. Мы начали грести к берегу, который стремительно проносился мимо нас, и прежде, чем мы поняли это, оказались у самого водопоя. Там были женщины и дети, водоносы, целая толпа, наполнявшая тыквы. При виде нас они, обезумев, ударились в паническое бегство, оставляя позади себя груды брошенных тыкв. Мы причалили, и, конечно же, забыли привязать катамаран, который уплыл вниз по реке. Со всей осторожностью мы стали красться вверх по тропе. Все Племя скрылось в своих норах, хотя то здесь, то там мы видели вытаращенные на нас глаза. Красноглазого не было видно. Мы были снова дома. В эту ночь мы спали в нашей собственной маленькой пещере высоко на утесе, хотя сначала нам пришлось выселить оттуда пару драчливых молодчиков, успевших занять ее. ГЛАВА XIV Летели дни. Драма трагичного будущего, конечно, будет сыграна, ну, а тем временем мы кололи орехи и жили. Я помню, что это был урожайный на орехи год. Мы наполняли тыквы орехами и относили их к скале. Там выкладыли их, разбивали камнем и поедали. Мы с Вислоухим вернулись из нашего опасного путешествия поздней осенью и наступившая зимы была мягкой. Я часто совершал вылазки в окрестности моего старого дома на дереве и частенько обследовал всю территорию, лежавшую между черничным болотом и устьем топи, где Вислоухий и я постигали науку кораблевождения, но так и не смог найти никаких следов Быстроногой. Она исчезла. И я хотел ее. Меня обуревали те чувства, о которых я уже упоминал, и которые хотя и были сродни физическому голоду, часто охватывали меня, когда мой живот был полон. Но все мои поиски были тщетны. Тем не менее жизнь в пещерах отнюдь не была однообразной. Был Красноглазый, с которым нужно было считаться. Мы с Вислоухим никогда не чувствовали себя в безопасности, если не находились в нашей маленькой пещере. Несмотря на то, что мы расширили вход, даже нам с трудом удавалось в него протиснуться. И хотя время от времени мы снова принимались за работу, он оставался все еще слишком мал для красноглазого чудовища. Но он больше не пытался штурмовать нашу пещеру. Он хорошо усвоил урок, а на шее у него торчала огромная шишка, в том месте куда я заехал ему камнем. Эта шишища осталась у него навсегда, и она была достаточно большой, чтобы увидеть ее на расстоянии. Я часто испытывал истинное восхищение, наблюдая результат своих трудов, и иногда, когда я был само собой в безопасности, ее вид вызывал у меня приступы веселья. Хотя соплеменники отнюдь не бросились бы спасать нас в то время, как Красноглазый стал рвать Вислоухого и меня на части у них на глазах, однако они сочувствовали нам. Возможно сами мы им не слишком нравились, но так они выражали свою ненависть к Красноглазому. Во всяком случае они всегда предупреждали нас о его приближении. В лесу ли, на водопое или на площадке перед пещерами, они всегда были готовы предупредить нас. Таким образом у нас было преимущество многих глаз в нашей вражде с этим ходячим пережитком прошлого. Однажды он едва не заполучил меня. Было раннее утро и Племя еще не проснулось. Происшедшее стало полной неожиданностью. Мне был отрезан путь вверх по утесу к моей пещере. Прежде, чем я осознал это, ноги сами понесли меня в двойную пещеру - ту, где Вислоухий водил меня за нос много лет назад, и где старый Саблезуб пришел в замешательство, преследуя двоих из нашего племени. Когда я протиснулся через лаз, соединяющий две пещеры, я обнаружил, что Красноглазый не последовал за мной. В следующий момент он проник в пещеру с внешней стороны. Я скользнул назад через проход, а он выскочил наружу, обежал вокруг и снова был передо мной. и мне пришлось повторить все еще раз. Он караулил меня там полдня, прежде, чем уйти. После этого, если Вислоухий и я были полностью уверены, что успеем достичь двойной пещеры, мы больше не карабкались вверх по утесу к нашей пещере, когда Красноглазый появлялся на сцене. Мы должны были не спускать с него глаз, чтобы видеть, что он не отрезал нам путь к отступлению. Именно в ту зиму Красноглазый убил свою очередную жену. Я назвал его пережитком, но в этом он был еще хуже, чем атавизм, даже самцы животных не обращаются так грубо и не убивают своих самок. Поэтому, я думаю, что Красноглазый, несмотря на его огромные атавистические склонности, предвосхищал появление настоящего мужчины, ведь только самцы человеческого рода убивают своих подруг. Как и следовало ожидать, отделавшись от одной жены, Красноглазый решил заполучить другую. Его выбор пал на Поющую. Она была внучкой старика Мозговой Кости, и дочерью Лысого. Она была молода, очень любила петь у входа своей пещеры в сумерки и только что стала подругой Изогнутой Ноги. Он был тихим существом, никому не досаждал и не дрался с приятелями. В любом случае он не был бойцом. Он был невысок, худ и не столь быстр на ногу как остальные. Красноглазый никогда не совершал ничего более возмутительного. Все произошло тихим вечером, когда мы начали собираться на площадке перед тем, как начать карабкаться в наши пещеры. Внезапно Поющая бросилась по тропе прочь от водопоя, преследуемая Красноглазым. Она бежала к мужу. Бедный маленький Изогнутая Нога был ужасно испуган. Но он был героем. Он знал, что пришла смерть, и все же не стал убегать. Он выпрямился, закричал, ощетинился и оскалил зубы. Красноглазый взревел от гнева. То, что кто-то из Племени осмелился противостоять ему, было оскорблением. Он вскинул руку и сжал Изогнутой Ноге шею. Тот вонзил зубы Красноглазому в руку, но в следующий момент, со сломанной шеей, Изогнутая Нога бился и корчился на земле. Поющая визжала и бормотала что-то. Красноглазый схватил ее за волосы и потащил к своей пещере. Он грубо обхватил ее, когда начал подниматься вверх, и затолкал в свою берлогу. Мы были очень сердиты, безумно, громогласно сердиты. Мы били себя в грудь, ощетинивались и скалили зубы, и гнев собрал нас вместе. Мы услышали зов стадного инстинкта, который пытался собрать нас для совместного действия, дать импульс к сотрудничеству. Эту потребность в объединении мы ощущали очень смутно. И не было никакого способа достичь его, потому что не было никакого способа его выразить. Мы не могли броситься, все вместе, и уничтожить Красноглазого, потому что у нас не хватало слов. В нас бродили смутные мысли, для которых не было определенных слов. Но эти слова все же должны были быть медленно и мучительно изобретены. Мы пробовали сопоставить звуки с неопределенными мыслями, мелькающими как тени в нашем сознании. Лысый начал громко лопотать. Этими звуками он выражал гнев на Красноглазого и желание причинить вред Красноглазому. Это ему удалось и это мы поняли. Но когда он попробовал выразить стремление к совместным действиям, которое бродило в нем, звуки, которые он издавал превратились в тарабарщину. Тогда залопотал Большое Лицо, с ощетиниванием лба и битьем в грудь. Один за другим мы приняли участие в этой оргии гнева, пока даже старик Мозговая Кость не начал бормотать и шипеть надтреснутым голосом и ссохшимися губами. Кто - то схватил палку и начал колотить по бревну. Случайно он нащупал ритм. Подсознательно наши вопли и восклицания подчинились этому ритму. Это произвело на нас успокаивающий эффект и прежде, чем мы поняли это, наш гнев был забыт, и началось то, что я называю "хэ-хэ сборищами". Эти "хэ-хэ сборища" блестяще иллюстрируют непоследовательность и бестолковость Племени. Только что мы были объединены гневом и зовом к совместным действиям и тут же забыли обо всем под воздействием грубого ритма. Мы были общительны и чувствовали потребность в обществе себе подобных, и это совместное пение и веселье нравилось нам. В каком-то смысле "хэ-хэ сборища" были наброском и советов первобытного человека, и больших национальных собраний, и международных съездов современного человека. Но мы - Народ Юного Мира, испытывали недостаток слов, и всякий раз, когда мы были так объединены вместе, мы извергали гам, из которого возникало единодушие ритма, содержащее в себе суть художественного видения мира. Так рождалось искусство. Мы не могли долго следовать отбиваемому ритму. Мы быстро сбивались с него и воцарялась какофония, пока мы снова не находили прежний ритм или не изобретали новый. Иногда до полдюжины ритмов отбивались одновременно, и каждый ритм поддерживался своей группой, каждая из которых отчаянно пыталась заглушить остальные ритмы. В перерывах этой какофонии каждый лопотал, бранился, кричал, визжал и танцевал, сам себе король, заполненный собственными мыслями и побуждениями, отгородившийся от всех остальных, истинный центр вселенной, отбросивший на время любое единодушие с другими центрами вселенной, прыгающими и вопящими вокруг него. А потом опять мог возникнуть ритм - из хлопков в ладони, из битья палкой по бревну или например, из того, что кто-то подпрыгивал через определенные промежутки времени или из монотонного пения того, кто произносил отрывисто и регулярно, с то поднимающейся, то падающей интонацией " A-банг, а-банг! A-банг, а-банг!" Один за другим представители эгоцентричного Племени поддавались ему и скоро уже все танцевали или хором подвывали. " Ха - ах, ха - ах, ха- ах- ха !" Это был один из наших любимых припевов, а другим был, " А - вах, а - вах, ех-вах-хах!" Вот так, с безумными ужимками, прыгающие, раскачивающиеся и дергающиеся, мы танцевали и пели в мрачных сумерках первобытного мира, забывая обо всем, достигая единодушия, и впадая в поэтическое безумие. Так искусство успокоило наш гнев против Красноглазого, и мы выкрикивали свои дикие припевы пока ночь не напомнила нам о ее ужасах, и мы не уползли в наши каменные норы, тихо переговариваясь друг с другом, а в это время взошли звезды и опустилась темнота. Мы боялись только темноты. Мы не были заражены микробами религии или теориями невидимого мира. Мы знали только реальный мир, и вещи, которых мы боялись, были реальные, конкретные опасности, животные из плоти и крови, которые охотились за нами. Это они заставляли нас бояться темноты, поскольку темнота была временем их охоты. Именно тогда они выходили из логовищ и нападали в темноте, оставаясь невидимыми. Возможно, из этого страха перед настоящими обитателями темноты происходит страх перед несуществующими, достигший высшей точки в создании могущественного невидимого мира. С развитием воображения, вероятно, увеличивался страх смерти и последующие поколения перенесли этот страх в темноту и населили ее духами. Я думаю, что Люди Огня уже боялись темноты именно в этом смысле, но причинами того, что наше Племя прекращало свои сборища и забивалось в пещеры были старый Саблезуб, львы и шакалы, дикие собаки и волки, все алчущие мяса создания. ГЛАВА XV Вислоухий женился. Это была вторая зима после нашего опасного похода и это было совершенно неожиданно. Он не предупредил меня. Я узнал об этом однажды вечером, когда поднялся по утесу к нашей пещере. Я протиснулся внутрь и застыл в изумлении. Для меня не осталось места. Вислоухий и его половина заняли все, к тому же она оказалась никем иным как моей сестрой, дочерью моего отчима, Болтуна. Я попробовал проложить себе путь домой силой. Место здесь было только на двоих и это место уже было занято. Я тоже стал для них помехой и в результате получил такую взбучку, что был рад убраться прочь. Я спал той ночью, и много других ночей, в проходе, соединяющем двойную пещеру. Исходя из моего прежнего опыта он казался довольно безопасным. Поскольку те двое спаслись от старого Саблезуба, а я от Красноглазого, то мне казалось, что я смогу скрыться от хищников, переходя взад и вперед между этими двумя пещерами. Я забыл про диких собак. Их размеры позволяли им пройти в любой проход, через который я мог протиснуться. Однажды ночью они учуяли меня. Если бы они залезли в обе пещеры одновременно, я пропал. Но преследуемый частью стаи по лазу, я вылетел наружу через вход другой пещеры. Там меня поджидали остальные собаки. Они прыгнули на меня, а я прыгнул на стену утеса и начал подниматься. Один тощий, голодный пес перехватил меня в середине прыжка. Он вцепился мне в бедро и едва