И они получали их по цене вдвое против рыночной и платили с большим удовольствием. Я в некотором роде вошла в моду, стала предметом увлечения этих дам. И никто не был внакладе. Овощи были прекрасные, ничуть не хуже других овощей на рынке, а подчас и гораздо свежее. Не забывайте, что мои покупатели одним ударом убивали двух зайцев: помимо всего прочего, они совершали доброе дело -- они не только получали самые лучшие и самые свежие овощи прямо с грядки, но и гордились сознанием, что помогают достойной вдове. Стало даже признаком хорошего тона покупать овощи у миссис Мортимер. Но не стоит вдаваться в эту тему, она завела бы нас слишком далеко. Короче говоря, моя маленькая усадьба стала излюбленным местом, куда ездили прокатиться или просто убить время. Стало известно, кто я такая, кем был мой муж и что я делала раньше. С некоторыми из дам я была знакома в лучшие времена. Они всячески старались содействовать мне. К тому же я завела обычай угощать своих клиентов чаем. Таким образом, покупательницы становились как бы моими гостями. Я и теперь подаю чай, когда они приезжают, желая похвастать мною перед своими приятельницами. Итак, вы видите, что цветы сослужили мне немалую службу. Саксон с увлечением выслушала этот рассказ, зато Билл явно не разделял ее восторга. Его синие глаза словно затуманились. -- Ну, говорите, не стесняйтесь, -- обратилась к нему миссис Мортимер. -- С чем вы не согласны? К удивлению Саксон, он ответил прямо и -- к еще большему ее удивлению -- выдвинул против миссис Мортимер такие доводы, какие ей самой и в голову бы не пришли. -- Все это ловкие фокусы, -- сказал он. -- Вот что я увидел из ваших слов... -- Да, но эти фокусы достигают цели, -- прервала его миссис Мортимер, и ее живые глаза весело сверкнули за стеклами очков. -- И да, и нет, -- упрямо отозвался Билл со своей обычной внушительной неторопливостью. -- Если бы каждый хозяин сажал овощи на одной грядке с цветами, то каждый хозяин получал бы за свои овощи двойную цену против рыночной, и тогда никаких двойных рыночных цен уже не было бы. Значит, ничего бы не изменилось. -- Это теория, а я говорю о фактах, -- настаивала миссис Мортимер. -- А факт тот, что другие хозяева этого не делают. И факт, что я получаю двойные цены. С этим-то вы спорить не можете. Ей, видимо, не удалось переубедить Билла. Но и он затруднялся ей ответить. -- Все равно, -- пробормотал он, медленно покачивая головой. -- Я в этом смысла не вижу. Я хочу сказать: нам это не годится -- моей жене и мне. Может быть, погодя я как-нибудь разберусь, где закавыка. -- А пока давайте пройдемся по моим -- владениям, -- предложила миссис Мортимер. -- Я хочу, чтобы вы все видели, и я расскажу, как и что я делаю. Потом мы присядем, и вы узнаете, с чего я начинала. Видите ли, -- она посмотрела на Саксон, -- мне хочется хорошенько втолковать вам, что в сельском хозяйстве главное -- как взяться за дело. Я ведь сперва ничего не понимала, и у меня не было такого славного, сильного муженька, как у вас. Я была совсем одна. Но это я вам расскажу потом. За час, проведенный среди овощей, ягодных кустов и фруктовых деревьев, на Саксон обрушилось столько новых сведений, что она лишь старалась их запомнить, с тем чтобы разобраться после, на досуге. Билл тоже смотрел и слушал с интересом, но он предоставил Саксон беседовать с хозяйкой, а сам лишь изредка задавал вопросы. Во дворе, где все было так же чисто и благоустроенно, как перед домом, хозяйка показала им птичий двор. Здесь, в особых вольерах, разгуливало несколько сот мелких белоснежных курочек. -- Белые леггорны, -- пояснила миссис Мортимер. -- Вы не представляете, какой доход они мне дали в этом году. Я никогда не держу курицу после того, как она перестает нестись. -- То же самое говорил я тебе, Саксон, насчет лошадей, -- прервал ее Билл. -- И только благодаря тому, что я вывожу цыплят в те сроки, какие мне нужны, -- что у нас пока делают разве какие-нибудь единицы из десятков тысяч, -- куры у меня несутся зимой, когда птица обычно перестает нестись и когда цена на яйца особенно высока. У меня свои постоянные покупатели. Они платят мне за дюжину на десять центов больше рыночной цены, потому что я поставляю только однодневные яйца. Она мельком взглянула на Билла и увидела, что он все еще хмурится и занят своими мыслями. -- Ну как, не согласны? -- спросила она. Он помотал головой: -- Нет, не согласен. Если бы каждый хозяин продавал однодневные яйца, вам не удалось бы продавать ваши на десять центов дороже рыночной цены, и все опять осталось бы по-прежнему. -- Но тогда все яйца были бы однодневные, не забывайте этого! Все решительно, -- настаивала миссис Мортимер. -- А нам с Саксон это ни к чему, -- возразил он. -- Вот в этом-то я все время и старался разобраться и, наконец, разобрался. Вы говорите о теории и о фактах. Десять центов выше рыночной цены -- это для Саксон и для меня теория. А факт -- что у нас нет ни яиц, ни кур, нет земли, на которой эти куры могли бы разгуливать, и места, где бы они могли нестись. Хозяйка сочувственно кивнула головой. -- И еще что-то тут есть, с чем я не согласен. Я чувствую, но пока мне трудно сказать, что именно, -- продолжал он. -- Но есть, есть... Они осмотрели коровник, свинарник и псарню. Все было невелико, но все приносило доход, уверяла миссис Мортимер и тут же подсчитывала свои барыши. У них дух захватывало от цен, которые она платила и получала за породистых персидских кошек, свиней, шотландских колли и джерсейских коров. И для молока джерсейских коров у нее был особый рынок сбыта, причем она получала за кварту на пять центов больше, чем стоило молоко коров лучших местных пород. Билл сразу отметил разницу между ее фруктовым садом и тем, который они осматривали накануне, а миссис Мортимер указала ему на ряд дополнительных преимуществ; многое из ее объяснений Билл так и не понял и вынужден был принять на веру. Затем она познакомила их еще с одной отраслью своего хозяйства -- изготовлением домашнего варенья и джемов, которые она поставляла заказчикам по совершенно несуразным ценам. Саксон и Билл сидели в удобных плетеных креслах на веранде и слушали рассказы миссис Мортимер о том, как она подняла цену на свои варенья и джемы, сбывая их только лучшему ресторану и самому аристократическому клубу в Сан-Хосе. Начиная это дело, она отправилась с образцами к владельцу ресторана и буфетчику клуба и после долгих споров убедила их создать себе из ее товаров "специальность", всячески рекламируя их посетителям, а главное -- резко повысив цену на все блюда, в состав которых они входят. Пока она говорила, глаза Билла снова затуманились. Миссис Мортимер увидела это, смолкла и стала ждать, что последует. -- А теперь начните сначала, -- попросила Саксон. Миссис Мортимер согласилась только при условии, если они останутся на ужин. Несмотря на явную неохоту Билла, Саксон приняла приглашение. -- Итак, -- продолжала свой рассказ миссис Мортимер, -- вначале я ничего не понимала в сельском хозяйстве, ведь я родилась и выросла в городе. О деревне я знала лишь, что туда ездят отдыхать, но я всегда предпочитала курорты, горы или море. Я много лет была старшим библиотекарем донкастерской библиотеки и почти всю свою жизнь провела среди книг; потом вышла замуж за мистера Мортимера. Он тоже имел дело только с книгами, -- мой муж был профессором Санмигельского университета. Он долго болел, а когда умер, я осталась без всяких средств. Даже его страховка была истрачена до того, как я могла развязаться с кредиторами. Что касается меня, то я была совершенно измучена, нервы сдали окончательно, я ни на что больше не годилась. Но у меня еще оставалось пять тысяч долларов, и я, недолго думая, решила заняться сельским хозяйством. Климат здесь превосходный, участок этот недалеко от Сан-Хосе -- конечная остановка трамвая всего в четверти мили отсюда, -- и я купила его. Две тысячи заплатила наличными, а на остальные две дала закладную. Таким образом, земля обошлась мне по двести долларов за акр. -- Двадцать акров! -- воскликнула Саксон. -- Это ведь ужасно мало, -- заметил Билл. -- Много, даже слишком много! Прежде всего я сдала десять акров в аренду, и до сих пор сдаю их. Даже с теми десятью акрами, которые я себе оставила, я долго не знала, что делать. И только сейчас я чувствую, что мне стало тесновато. -- И эти десять акров кормят вас и двух работников? -- удивился Билл. Миссис Мортимер всплеснула руками и засмеялась. -- А вы слушайте! Я же много лет была библиотекарем и умею разбираться в книгах. И вот я прежде всего перечитала почти все, что написано по этому вопросу, и подписалась на лучшие сельскохозяйственные журналы и газеты, И вы еще спрашиваете, как это десять акров могут прокормить меня и моих двух работников! Я вам расскажу. У меня работают не два, а четыре человека. Десять акров должны прокормить и кормят не только их, а еще и Анну, -- это шведка, вдова, она ведет у меня домашнее хозяйство и положительно незаменима в сезон варений и джемов, -- да еще ее дочку, которая ходит в школу и помогает ей, да моего племянника, взятого мною на воспитание. Таким образом, десять вполне заменяют мне все двадцать и дают возможность содержать и дом, и службы, и весь мой племенной скот. Саксон вспомнила, что монтер говорил о португальцах. -- Десять акров здесь ни при чем! -- воскликнула она. -- Все это вы сделали благодаря вашим знаниям, и вы это прекрасно понимаете. -- В том-то и дело, милочка. Это доказывает, что человек с головой может преуспеть в сельском хозяйстве. Помните всегда, что земля щедра. Но и она требует щедрости, а старозаветному американскому фермеру это невдомек. Соображать надо, вот в чем суть. Когда такой допотопный хозяин и догадывается, что его истощенная земля нуждается в удобрении, он не желает видеть разницу между дешевыми -- плохими, и хорошими -- дорогими удобрениями. -- Как бы мне хотелось все это узнать! -- воскликнула Саксон. -- Я поделюсь с вами всем, что знаю сама. Но вы, наверно, очень устали; по-моему, вы даже прихрамываете. Войдемте в дом. А о вещах не беспокойтесь -- я пошлю за ними Чанга. Для Саксон, при ее врожденной любви к красоте и изяществу, внутреннее убранство домика оказалось своего рода откровением. Ей еще не приходилось бывать у людей среднего достатка, и то, что она увидела, не только превзошло все, что она могла себе представить, но и сильно отличалось от тех картин, какие она себе рисовала. Подметив, как заблестели глаза молодой женщины, как она внимательно разглядывает все вокруг, миссис Мортимер с величайшей готовностью стала показывать ей дом. Будто бы для того, чтобы похвастать перед гостями, она рассказала, как все сделала своими руками, не забывая упомянуть, что сама красила полы, сколачивала книжные полки и собирала присланное ей антикваром старинное кресло. Билл, осторожно ступая, следовал за женщинами. Хотя он держался свободно и независимо, ему удалось избежать слишком явных промахов даже за столом, а ведь им с Саксон впервые пришлось обедать в частном доме, где во время еды прислуживают. -- Если бы вы пожаловали ко мне в будущем году, -- с сожалением сказала миссис Мортимер, -- я бы поместила вас в комнате для гостей, которая у меня к тому времени будет готова. -- Ничего, не беда, -- отозвался Билл, -- и так большое вам спасибо. Мы доедем до Сан-Хосе, а там переночуем в гостинице. Видя, что миссис Мортимер все еще очень огорчена тем, что ей негде уложить их, Саксон перевела разговор на другое и попросила рассказать еще о себе и своем хозяйстве. -- Помните, я говорила вам, что земля обошлась мне всего две тысячи наличными, -- продолжала миссис Мортимер. -- У меня оставалось три тысячи на все мои начинания. Конечно, друзья и родственники предсказывали мне полную неудачу. И, конечно, я натворила кучу ошибок. Но их было бы еще больше, если бы я не продолжала расширять свои познания по сельскому хозяйству. Я делаю это и до сих пор. -- Она указала на тянувшиеся вдоль стен полки с книгами и журналами. -- Я все время не переставала учиться. Я твердо решила быть в курсе всего нового и выписала себе отчеты опытных станций. Скоро я пришла к выводу, что наши фермеры, которые хозяйничают по старинке, делают все шиворот-навыворот, -- и, знаете ли, была недалека от истины. Вы не можете себе представить, до чего доходит их тупость. Я и советовалась с ними, и обсуждала разные новшества, и критиковала их устаревшие методы, и требовала, чтобы они хоть как-то обосновали свою нетерпимость, свои предвзятые мнения. Но результат был всегда один: они говорили, что я сумасшедшая и сама себе яму рою. -- Но ведь вы победили! Вы победили! Миссис Мортимер благодарно улыбнулась Саксон. -- Иногда мне и самой удивительно, как я не провалилась. Но мои предки были люди упорные, и мы так долго были оторваны от земли, что сумели увидеть вещи по-новому. Если мне что-нибудь представлялось правильным, я тут же применяла это на практике, каким бы нелепым оно ни казалось. Возьмем хотя бы прежний фруктовый сад. Он никуда не годился. Ну никуда! Старик Кэлкинс чуть не умер от разрыва сердца, когда увидел, что я с ним сделала. А поглядите на этот сад сейчас! Вместо дома стояла какая-то старая развалина. На время я поселилась в нем, но сразу же снесла коровник, свиной хлев, курятник, все подчистую. Соседи только головой покачивали да вздыхали, глядя, как безрассудно хозяйничает бедная вдова, которой в пору только прокормиться. Но худшее было впереди. Они просто остолбенели, узнав, сколько я заплатила за трех прекрасных свиней улучшенной честерской породы, -- шестьдесят долларов за трех маленьких, только что отнятых от матки поросят. Затем я отправила всех непородных кур на рынок и заменила их белыми леггорнами. Обе старые коровы, которые перешли ко мне вместе с усадьбой, были проданы мяснику по тридцать долларов каждая, а за двести пятьдесят я купила двух чистокровных джерсейских телок -- и получила на этом прибыль, между тем как тот же Кэлкинс и остальные фермеры продолжали возиться с лядащими коровенками, дававшими так мало молока, что оно не окупало даже кормов. Билл одобрительно кивнул. -- Помнишь, что я тебе говорил о лошадях, -- опять обратился он к Саксон; и, поощренный вниманием хозяйки, очень толково рассказал о лошадях -- с деловой точки зрения. Когда он после ужина вышел покурить, миссис Мортимер вызвала Саксон на разговор о ней самой и Билле и не обнаружила ни малейшего смущения, узнав о его склонности к боксу и к избиению штрейкбрехеров. -- Красивый молодой человек, и очень порядочный, -- сказала она Саксон. -- Это видно по его лицу. А уж как любит вас и гордится вами! Я прямо сказать не могу, до чего мне понравилось, как он смотрит на вас, особенно когда вы говорите. Он очень считается с вашим мнением, иначе он бы не отправился с вами в это странствие, -- ведь это же ваша затея. -- Миссис Мортимер вздохнула. -- Вы счастливица, дорогое дитя, действительно счастливица. И вы еще не знаете, что такое мужской ум. Посмотрите, что будет, когда он проникнется вашими планами. Вы будете поражены, как он примется за дело. Тогда уж вы за ним не угонитесь. Но пока -- ваше дело руководить им. Не забудьте, что он дитя города. Нелегко будет отучить его от привычного образа жизни. -- О... ему город тоже опротивел... -- начала Саксон. -- Не так, как вам. Любовь не заполняет целиком существования мужчины. Город причинил вам больше зла, чем ему. Ребеночка ведь вы потеряли. А его интерес к ребенку и чувство к нему были довольно мимолетны, и их нельзя сравнить с глубиной и живостью ваших чувств! Миссис Мортимер повернулась к входившему в комнату Биллу. -- Ну что, поняли, наконец, чем вам не нравится моя система? -- Кажется, понял, -- ответил он, усаживаясь в указанное ему миссис Мортимер большое кресло, -- Дело в том... -- Минуточку, -- прервала она его, -- это отличное, большое и крепкое кресло, и вы тоже большой и сильный, а ваша женушка очень устала... Нет, нет, сидите, -- ей нужна ваша сила. Да, да, прошу вас, дайте и ей местечко. Она подвела Саксон к мужу и посадила к нему на колени. -- Вот так, сэр! Вместе вы прямо картинка. А теперь выкладывайте ваши возражения против моего способа пробивать себе дорогу в жизни. -- Дело не в вашем способе, -- быстро возразил Билл. -- Он совершенно правильный. Он замечательный. Я только хочу сказать, что для нас-то он не годится. У нас ничего бы не вышло. У вас было много преимуществ -- богатые знакомые, люди, знавшие, что вы были библиотекарем, а ваш муж -- профессором. У вас... -- Тут он запнулся, не находя слов, которые могли бы выразить мысли, еще неясные ему самому. -- У вас были возможности, каких у нас нет. Вы образованная, и... как бы это сказать... умеете держаться и знаете, как надо вести дела. Все это не для нашего брата. -- Но, голубчик, и вы можете этому научиться, -- убежденно заявила она. Билл покачал головой. -- Нет. Вы меня не поняли. Ну вот, представьте себе, что я, к примеру, являюсь со своим вареньем и джемом в этот шикарный ресторан, -- как явились вы, -- и хочу поговорить с главным метрдотелем. Так вот, я с первой минуты оказался бы не к месту в его конторе. Да я и сам чувствовал бы себя не на месте и от этого обиделся бы и тут же полез бы на стену, а так дела не делаются. А потом я бы вообразил, будто он считает меня неотесанным дикарем, -- где уме мне вареньем торговать! А дальше? Меня взорвало бы от любого пустяка: "Пусть не думает, что я задаюсь, это он задается", и так далее. Понимаете? Уж я так воспитан. Либо принимайте, какой я есть, либо ничего не надо, а варенье я так бы и не продал. -- Все, что вы сказали, -- правда, -- весело подхватила миссис Мортимер. -- Но у вас есть жена. Поглядите на нее. Она произведет самое выгодное впечатление на любого дельца. Каждый из них с удовольствием выслушает ее. Билл выпрямился, в его глазах вспыхнул опасный огонек. -- В чем я еще провинилась? -- смеясь, спросила хозяйка. -- Я пока еще не собираюсь пользоваться для таких дел красотой моей жены, -- сердито пробурчал он. -- И вы совершенно правы. Вся беда в том, что вы оба отстали лет на пятьдесят от современности. Вы -- американцы старого покроя. И то, что вы очутились в самой гуще современной жизни, просто чудо. Вы -- Рип Ван Вникли [6]. Где это видано в наш век упадка, чтобы молодая пара из большого города, взвалив на плечи тюки с одеялами, пешком отправилась искать себе землю? В вас живет все тот же дух наших аргонавтов! Вы принадлежите к той же породе людей, которые некогда запрягали своих волов и держали путь на Запад, к странам, лежащим по ту сторону заходящего солнца. Держу пари, что это были ваши отцы и матери, деды и бабушки! Глаза Саксон засияли, а глаза Билла снова стали приветливыми. -- Я сама принадлежу к этой старой породе, -- горделиво продолжала миссис Мортимер. -- Моя бабушка была одной из немногих уцелевших участниц партии Доннера. Мой дед, Язон Уитни, обогнул мыс Горн и участвовал в восстании на Сономе. Он находился в Монтери, когда Джон Маршалл нашел золото в Сэттери. Одна из улиц в Сан-Франциско названа его именем. -- Я знаю эту улицу, -- вставил Билл. -- Это Уитни-стрит. Она вблизи Рашин-Хилл. Мать Саксон тоже прошла через прерии. -- А дедушку и бабушку Билла убили индейцы, -- добавила Саксон. -- Его отец был совсем малышом и жил у индейцев, пока белые его не освободили. Он даже не знал своего имени и был усыновлен неким мистером Робертсом. -- Да что вы говорите! Значит, мы с вами, дорогие дети, почти что родственники, -- радостно воскликнула миссис Мортимер. -- На меня так и повеяло былыми временами! Теперь они, в наше столь быстротечное время, увы, забыты. Я особенно интересовалась нашим прошлым, потому что составляла каталог для библиотеки, и прочла все, что касается тех лет. -- Вы, -- указала она на Билла, -- вошли в историю, или, вернее, ваш отец. Я теперь вспоминаю. Все это описано в "Истории" Бенкрофта. На партию пионеров, в которой находился ваш отец, напало племя модоков. В обозе было восемнадцать повозок. В живых остался только ваш отец; он был еще совсем крошкой и не понимал, что произошло. Его потом усыновил начальник отряда белых. -- Совершенно верно, -- отозвался Билл. -- Это были модоки. Партия белых, вероятно, направлялась в Орегон. Все они были перебиты. Интересно, не знаете ли вы чего-нибудь о матери Саксон? Она в те времена писала стихи. -- Они где-нибудь печатались? -- Да, -- отвечала Саксон, -- в старых газетах Сан-Хосе. -- А вы помните наизусть какое-нибудь стихотворение? -- Помню. Одно из них начиналось так: Словно неясная арфа Эола, Муза поет все нежней... Калифорнийские долы Эхом откликнулись ей. -- Мне почему-то знакомы эти строки, -- задумчиво сказала миссис Мортимер. -- Там было еще другое. Оно начиналось так: От толпы убежала туда, где лучом Озарен изваянии торжественный ряд; Вакх, увенчанный свежим зеленым плющом, И Психея с Пандорой недвижно стоят... И дальше в том же роде. Я не все понимаю в этих стихах. Они были посвящены моему отцу... -- Это любовное стихотворение, -- прервала ее миссис Мортимер. -- Я помню его. Подождите минуточку... та-та-та, та-та-та, та-та-та, та-та!.. Осыпали брызги ей руки и стан, Блеснув на груди аметистом, они Дождем осыпаются в светлый фонтан. -- У меня так и остались в памяти эти "брызги аметистов", хотя имени вашей матушки я не припомню. -- Ее звали Дэзи, -- начала Саксон. -- Нет, Дэйелл, -- внезапно вспомнив, поправила ее миссис Мортимер. -- Ее так никто не называл! -- Но она подписывалась этим именем. А как дальше? -- Дэзи Уилей Браун. Миссис Мортимер подошла к книжным полкам и скоро вернулась с большой книгой в простом холщовом переплете. -- Это сборник "Из архивов прошлого", -- пояснила она. -- Между прочим, здесь собраны и все лучшие стихи, печатавшиеся в газетах того времени. -- Она быстро пробежала глазами оглавление; вдруг ее взгляд на чем-то остановился. -- Я была права: Дэйелл Уилей Браун. Вот она. Десять стихотворений: "Поход викинга", "За золотом", "Верность", "Кабальеро", "Могилы Литтл Мэдоу"... -- Мы отбивались там от индейцев, -- взволнованно перебила ее Саксон. -- И моя мать, она была тогда еще совсем девочкой, вышла из лагеря и принесла воды для раненых. И индейцы не стали стрелять в нее. Все говорили, что это было настоящее чудо. -- Она вскочила с колен Билла и, протянув руки к книге, воскликнула: -- Дайте мне взглянуть на эти стихотворения! Дайте взглянуть! Это для меня новые стихи. Я их не знаю. Можно мне переписать их? Я выучу их наизусть. Подумать только -- стихи моей матери! Миссис Мортимер стала усиленно протирать очки; и в течение целого получаса, пока Саксон жадно читала дорогие строки, написанные ее матерью, миссис Мортимер и Билл сидели молча. Кончив, Саксон заложила пальцем знаменательные страницы; не сводя глаз с книги, она несколько раз благоговейно повторила: -- И я не знала, ничего не знала! За последние полчаса миссис Мортимер, видимо, что-то усиленно обдумывала. Потом она изложила свой план. Она уже на опыте убедилась в преимуществе интенсивного метода как в земледелии, так и в молочном хозяйстве и поэтому намерена по истечении срока аренды устроить на остальных десяти акрах молочную ферму. Ферма, как и все ее начинания, должна стать образцовой, что потребует дополнительных рабочих рук. Билл и Саксон именно те люди, какие ей подойдут. Будущим летом она сможет поселить их в домике, который собирается выстроить. А пока что она так или иначе достанет Биллу работу на зиму, она гарантирует ему работу, а у конечной остановки трамвая есть маленький домик, который сдается внаем. Под ее наблюдением Билл мог бы сразу же взять на себя руководство постройкой. Таким образом, они будут кое-что зарабатывать, готовясь самостоятельно вести хозяйство, и у них будет время хорошенько осмотреться. Но напрасно она их уговаривала. В конце концов Сак сон высказала за себя и Билла их общую точку зрения: -- Мы не можем остановиться на первом же месте, хотя бы даже таком красивом и приветливом, как ваша долина. Мы даже еще не уяснили себе, чего мы хотим. Мы должны идти дальше, посмотреть всякие места и всякие способы вести хозяйство -- и тогда уже решить, что нам нужно. И нельзя спешить с таким решением. Все это надо делать основательно. А кроме того... -- она заколебалась, -- кроме того, нам не нравится плоская равнина. Биллу хочется, чтобы на нашем участке были холмы. И мне тоже. Когда они собрались уходить, миссис Мортимер решила подарить Саксон сборник "Из архивов прошлого", но молодая женщина покачала головой и взяла у Билла деньги. -- Там указано, что сборник стоит два доллара, -- сказала она. -- Не можете ли вы купить мне такую книгу и оставить ее у себя? Когда мы устроимся, я напишу вам, и вы мне перешлете. -- Ох уж эти американцы! -- пожурила ее миссис Мортимер, принимая деньги. -- Но обещайте мне писать время от времени, как у вас идут дела. Она проводила их до большой дороги. -- Вы молодчины, -- сказала она, прощаясь. -- Как бы и мне хотелось пойти вместе с вами, -- вот так, с мешком за спиной. Вы оба чудесные ребята. Если я смогу чем-нибудь вам помочь -- дайте мне знать. Я уверена, что вас ждет удача, и мне хотелось бы приложить к этому руку. Напишите, если у вас выйдет с казенной землей, хотя, предупреждаю, я не очень-то в это верю. Как бы она не оказалась слишком далеко от рынков сбыта. Миссис Мортимер пожала руку Биллу, крепко обняла и поцеловала Саксон. -- Ничего не бойтесь, -- серьезно сказала она на ухо Саксон. -- Вы победите. Вы стоите на верном пути, и вы были совершенно правы, отказавшись от моего предложения. Но помните, что это предложение, а может быть, и более заманчивое, никуда от вас не уйдет. Вы оба еще очень молоды. Не спешите. Где бы вы ни остановились, хотя на время, давайте мне знать, и я вам пришлю всякие сельскохозяйственные отчеты и материалы. До свидания. Желаю вам больших, больших, больших успехов! ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ В этот вечер Билл неподвижно сидел на краю кровати в маленьком номере гостиницы; он глубоко задумался. -- Что ж, -- заметил он, наконец, с протяжным вздохом. -- Можно сказать одно: на свете еще есть хорошие люди. Возьмем миссис Мортимер. Чудесный человек, настоящая американка старого закала. -- Умная, образованная женщина, -- согласилась Саксон, -- и ничуть не стыдится такой работы. Все наладила сама, своими силами. -- На двадцати акрах -- нет, на десяти! И заплатила за них, и ввела всякие усовершенствования, и себя кормит, и четырех работников, кухарку-шведку с дочерью, своего племянника! Просто не верится. Десять акров! Мой отец не признавал участка меньше ста шестидесяти акров. Даже твой братец Том и тот все на мили мерит... А ведь она женщина, и притом совершенно одинокая! Нам повезло, что мы с ней встретились. -- Чем не приключение! -- воскликнула Саксон. -- В пути именно так и бывает. Никогда не знаешь, что тебя ждет завтра. Мы встретились с ней как раз в то время, когда ужасно устали, и все спрашивали себя, скоро ли будет этот Сан-Хосе. Мы и не мечтали с такой встрече. И обошлась она с нами вовсе не как с бродягами. А какой дом у нее -- чистый, красивый. На полу ни пылинки. Я и не думала, что комнаты могут быть обставлены так уютно и изящно. -- И пахнет в них так хорошо, -- добавил Билл. -- Да-да! В журнале для женщин это называется "создать атмосферу". Я раньше не понимала, что это значит. А про дом миссис Мортимер действительно скажешь, что в нем царит атмосфера красоты и уюта. -- Это вроде твоих вышитых вещиц, -- сказал Билл. -- И это следующий шаг после того, как человек научился держать свое тело чистым, свежим и красивым; нужно, чтобы и его дом был свежим, чистым и красивым. -- Но так не может быть в помещении, которое сдается жильцам, а только в собственном доме, Саксон. Для сдачи внаем таких домов не строят. Одно мне ясно: дом миссис Мортимер в конце концов стоил недорого. Дело не в цене, -- дело в том, как он построен. Лес-то самый обыкновенный, его можно купить на любом лесном складе. И наш домик на Пайн-стрит из такого же точно леса, но построен он совсем по-другому. Я не умею объяснить, но ты сама понимаешь, что я хочу сказать. Саксон, занятая воспоминаниями о только что оставленных уютных комнатах, рассеянно повторила: -- Да, все дело в том -- как... На следующее утро они рано двинулись в путь и принялись отыскивать в предместье Сан-Хосе дорогу на Сан-Хуан и Монтери. Саксон хромала все сильнее. Началось с водяной мозоли на пятке, затем волдырь лопнул, и теперь башмак мучительно натирал ногу. Билл вспомнил советы отца относительно ухода за ногами и зашел в мясную лавку, чтобы купить на пять центов бараньего сала. -- Вот что тебе нужно, -- сказал он Саксон: -- иметь удобную обувь и хорошенько смазывать ноги салом. Как только мы выберемся из города, мы все это наладим. Хорошо бы прервать наше путешествие. Хорошо бы мне раздобыть работу и дать тебе несколько дней передохнуть. Уж я постараюсь. Когда они достигли городской окраины, он оставил Саксон на шоссе и, свернув в длинную подъездную аллею, направился к видневшейся вдали большой ферме. Он возвратился сияющий. -- Все в порядке! -- воскликнул он, подходя ближе. -- Дойдем вон до тех деревьев -- там есть ручеек, и мы раскинем лагерь. Я начну работать завтра с утра. Два доллара в день на моих харчах. А если на его харчах, так полтора. Я ему сказал, что предпочитаю первое и что все мое хозяйство при мне. Погода прекрасная, и мы тут отлично перебудем несколько дней, пока твоя нога не заживет. Идем. Устроим настоящий, заправский лагерь. -- Как ты достал работу? -- спросила Саксон, когда они бродили по берегу ручья, выбирая место для лагеря. -- Подожди, устроимся, тогда и расскажу. Все это было прямо как сон. Только когда были сделаны постели, разведен костер и в котелке закипели бобы, Билл, бросив у костра последнюю охапку хвороста, начал: -- Во-первых, Бенсон -- отнюдь не старозаветный старикашка. По виду и не скажешь, что фермер. Современный тип, крепкой хватки, говорит и действует как настоящий делец. Я понял это сразу, когда попал на ферму, хотя еще не видел его самого. А он меня в пятнадцать секунд раскусил. -- Пахать умеете? -- спрашивает. -- Конечно, -- отвечаю. -- А насчет лошадей как? -- Я вырос в конюшне, говорю. И тогда -- помнишь, за мной ехала фура с машинами, запряженная четверкой? Только я это сказал, она как раз во двор и въехала. -- И с четверкой справитесь? -- роняет будто так, мимоходом. -- Еще бы! Можете их запрячь хоть в плуг, хоть в швейную машину, хоть в карусель. -- Ну-ка, садитесь на козлы, берите вожжи, -- говорит он тут же, не теряя ни секунды. -- Видите сарай! Объезжайте-ка его справа и станьте задом для разгрузки. А надо тебе сказать, что не так просто объехать этот сарай. Я сразу по следам колес заметил, что все объезжают его слева. Ну, а мне предстояло сделать двойной поворот, вроде восьмерки -- с одной стороны угол загона, с другой -- угол сарая. Вот тут и обогни! Да еще кучи навоза набросаны на самой дороге, их не успели убрать. Но я стою себе как ни в чем не бывало. Возчик передал мне вожжи, и я вижу, что он про себя ухмыляется: думает, где уж ему! Пари держу, что сам он бы с этим не справился! Я и виду не подал, когда поехали, а ведь я и лошадей-то хорошенько не разглядел. Ты бы посмотрела, как я погнал их прямехонько на кучу навоза: левая чуть не задела стенку сарая, а ступица правого колеса прошла дюймов на шесть от углового столба загона! Иначе никак не получалось. А лошади у него -- красота! Передние чуть наземь не сели, когда я их осадил, дал тормоз и остановился как раз там, где было велено. -- Ладно, я вас беру, -- говорит Бенсон. -- Вы мастер. -- Ерунда, -- говорю с этаким ледяным равнодушием. -- Вы мне по-настоящему трудную работу дайте. -- Он улыбнулся, -- должно быть, понял. -- Вы здорово знаете свое дело, -- говорит. -- Я не всякому лошадей доверю. Большая дорога не место для вас. Вы хороший работник, да, верно, с пути сбились. Ладно, будете пахать на моих лошадях, начнете завтра с утра. -- Вот и видно, что умен парень, да не совсем. Он ведь не узнал, умею я пахать или нет. Когда Саксон подала бобы, а Билл -- кофе, она задержалась, осматривая все, что стояло на разостланном одеяле -- сахар в жестянке, сгущенное молоко, нарезанную солонину, салат-латук, помидоры, ломти свежего хлеба, тарелки с бобами, от которых шел пар, и кружки с кофе. -- Совсем не то, что вчерашний ужин! -- воскликнула она, всплеснув руками. -- Вчера у нас было настоящее приключение, прямо из книжки. Прав был тот мальчуган, с которым мы ловили рыбу. Помнишь, как красиво был вчера сервирован стол и как красив был дом, а теперь погляди на это. Мы с тобой могли бы тысячу лет прожить в Окленде и никогда не встретить такую женщину, как миссис Мортимер, и мы не подозревали бы даже, что бывают на свете такие дома. Подумай, Билли, а мы ведь только начали наше путешествие. Билл проработал в поле три дня. Он уверял, что отлично справляется с плугом и что пахать, пожалуй, гораздо интереснее, чем он предполагал. Узнав, что ему это дело нравится, Саксон потихоньку радовалась. -- Вот уж не думал, что это мне доставит удовольствие, -- заметил он. -- Пахать -- замечательное занятие. И здорово укрепляет мышцы ног; возчику этого особенно недостает. Если бы мне когда-нибудь опять пришлось тренироваться для бокса, я бы непременно занялся вспашкой. И знаешь, как хорошо пахнет земля, когда ее переворачиваешь! Страшно вкусный запах! Идешь себе весь день, поднимаешь толстые пласты земли, свежей, жирной! А лошади -- умницы! Знают свое дело не хуже людей. Да, уж у Бенсона во всей усадьбе не найдешь плохой лошади. В последний день небо покрылось тучами, воздух стал влажным, с юго-востока подул сильный ветер -- словом, появились все признаки того, что надвигаются зимние дожди. Когда Билл пришел вечером с работы, он принес небольшой сверток старого брезента и натянул его на раму, чтобы защитить их постель от дождя. Несколько раз он жаловался на боль в мизинце левой руки. Этот палец мучил его весь день, признался он Саксон; по правде сказать, уже несколько дней: боль как при нарыве, -- по всей вероятности, заноза; но где она сидит, он никак не найдет. Билл продолжал готовиться к непогоде. Он подложил под одеяло несколько старых досок, которые выломал из стен заброшенного, развалившегося сарая на другом берегу ручья; вместо матраца навалил на доски кучу сухих листьев; брезент укрепил при помощи обрывков веревок и проволоки. Когда брызнули первые капли дождя, Саксон пришла в восторг. Билл остался равнодушен. "Слишком болит палец", -- заявил он. Однако ни он, ни Саксон не могли ничем помочь этой беде и все острили, а вдруг будет нарыв. -- А может, ногтееда? -- сказала Саксон. -- Это что за штука? -- Право, не знаю. Помню, то же самое случилось с миссис Кэди, -- но я была тогда еще слишком мала, -- и тоже на мизинце. Кажется, она прикладывала вытяжной пластырь и потом мазала какой-то мазью. Нарывало все сильнее, и под конец сошел ноготь. А после этого палец очень скоро зажил, и вырос новый ноготь. Давай я тебе сделаю пластырь из горячего хлеба. Но от пластыря Билл отказался, -- он уверял, что к утру боль затихнет. Саксон очень встревожилась. Невольно поддаваясь дремоте, она чувствовала, что Билл не спит. Через несколько минут ее разбудил бурный порыв ветра и потоки дождя, хлеставшие по брезенту, и она услышала, что Билл тихонько стонет. Она приподнялась на локте и свободной рукой стала растирать ему лоб и виски, как делала не раз, когда он не мог заснуть. Потом она опять задремала, и опять ее разбудили, -- но на этот раз не буря. Было совершенно темно, однако она сразу почувствовала, что Билла нет рядом. Оказалось, что он стоит на коленях, упершись лбом в доски, и плечи у него сводит от нестерпимой боли, хотя он и силится ее подавить. -- Всю руку дергает, черт этакий! -- сказал он, услышав ее голос. -- Во сто раз худее всякой зубной боли. Но это все пустяки. Только бы брезент не сорвало. Подумай, каково было нашим отцам! -- говорил он, пересиливая боль. -- Отцу как-то пришлось быть в горах с одним товарищем, и тому медведь ногу ободрал почитай что до самой кости. Жратва у них вся вышла, и надо было двигаться дальше. Отец сажает его на лошадь, а с тем -- обморок, и так два-три раза. Пришлось его к лошади привязать. Они ехали пять недель... И отец все это вынес. А Джек Кингли? У него ружье разорвалось, и всю правую руку отхватило к черту, а охотничий щенок возьми да и сожри на его глазах три пальца! Джек был один-одинешенек на болоте, и... Саксон не пришлось услышать продолжение рассказа о Джеке Кингли: внезапно налетел ветер, сорвал веревки, сломал деревянную раму и на одно мгновенье прикрыл их обоих брезентом. В следующий миг брезент, раму и веревку унесло в темноту, и Саксон с Биллом залило дождем. -- Делать нечего, -- крикнул он ей в ухо, -- бери вещи и пошли в тот сарай. Они перебрались в сарай под проливным дождем и в полной темноте, два раза им пришлось переходить по камням через ручей по колено в воде. Старый сарай протекал, как решето, но в конце концов им удалось найти сухое местечко и расстелить там мокрые насквозь одеяла. Страдания Билла терзали Саксон. Ей понадобился целый час, чтобы заставить его уснуть, -- но едва она переставала поглаживать ему лоб, как он просыпался. Хотя и ее пробирали холод и сырость, она охотно примирилась бы с бессонной ночью, лишь бы он забылся и не страдал. Когда, по ее расчетам, было уже за полночь, кто-то вдруг вошел в сарай. В открытую дверь блеснул свет электрического фонаря, точно луч миниатюрного прожектора обежал все помещение и остановился на ней и Билле. Послышался грубый голос: -- Ага, попались! Ну-ка, вылезайте! Билл сел, ослепленный светом. Человек с фонарем приближался, повторяя свое требование. -- Кто здесь? -- раздался голос Билла. -- Это я, -- последовал ответ, -- и я вам покажу, как тут валяться! Голос звучал совсем рядом, на расстоянии ярда, не больше, но они ничего не могли разглядеть из-за света, который то вспыхивал, то гас, когда владелец фонаря уставал нажимать на кнопку. -- Ну, пошевеливайтесь! Выходите! -- продолжал голос. -- Свертывайте-ка ваше барахло и топайте за мной. Некогда мне с вами канителиться. -- Да кто вы такой, черт вас возьми! -- раздраженно прервал его Билл. -- Я здешний констебль. Пошли! -- Что же вам от нас нужно? -- Вы мне нужны. Вы оба. -- По какому случаю? -- Бродяжничество! А теперь -- живо! Не торчать же мне тут всю ночь из-за вас! -- Ах, проваливай откуда пришел! -- огрызнулся Билл, -- Я не бродяга. Я рабочий. -- Может, да, а может, и нет, -- заявил констебль. -- Это ты уж сам расскажешь утром судье Ньюсбаумеру. -- И ты, грязная скотина, воображаешь, что я пойду с тобой? -- начал Билл. -- Поверни-ка свет на себя, я хочу взглянуть на твою рожу. Забрать меня? Меня? Да я из тебя котлету сделаю... -- Успокойся, Билл, -- умоляла его Саксон. -- Не поднимай истории. Так и в тюрьму угодишь. -- Правильно, -- одобрил ее констебль. -- Слушайся своей барышни. -- Это моя жена, и потрудись обращаться с ней повежливее, -- с угрозой сказал Билл. -- А теперь катись отсюда, если хочешь остаться цел. -- Видал я таких молодцов! -- отозвался констебль. -- У меня найдется чем тебя убе