ниже нуля, ледяной ветер, забираясь под одежду, пронизывал до костей. Впервые за все эти месяцы Деннин встал с койки. Его мускулы так долго находились в бездействии, тело так отвыкло от стоячего положения, что он едва держался на ногах: его шатало из стороны в сторону, он то и дело спотыкался и все норовил ухватиться связанными руками за Эдит. -- Ну прямо как пьяный,-- посмеивался он, а минуту спустя сказал: -- Ух, и рад же я, что все кончилось. Эта проклятая койка чуть меня не уморила. Когда Эдит надела ему шапку и опустила наушники, он рассмеялся и спросил: -- Зачем это? -- На улице мороз, -- ответила она. -- И бедный Майкл Деннин может отморозить уши? А разве через десять минут ему не будет на это наплевать? Перед последним страшным испытанием Эдит напрягла всю свою волю, стараясь держать себя в руках, однако слова Деннина нанесли тяжелый удар ее самообладанию. До этой минуты она жила как во сне, в каком-то призрачном, нереальном мире, но высказанная им грубая правда заставила ее прозреть, и все происходящее предстало перед ней в новом свете. Ее волнение не укрылось от Деннина. -- Я кажется, расстроил тебя своими дурацкими словами,-- сказал он с раскаянием.-- Я пошутил, ей-богу. Сегодня великий день для Майкла Деннина, и он весел, как жаворонок. Он принялся бодро насвистывать, но скоро свист оборвался на довольно унылой ноте. -- Жалко, священника нет, -- задумчиво проговорил он, но тут же добавил поспешно: -- Ну, да Майкл Деннин -- старый солдат, ему не к лицу вздыхать о перине, когда время идти в поход. Пленник был так слаб и так отвык ходить, что порыв ветра чуть не опрокинул его навзничь, как только он шагнул за порог. Ганс и Эдит шли по бокам, поддерживая его с двух сторон, а он отпускал шутки, стараясь их приободрить. Лишь на минуту стал он серьезен, когда, оборвав себя на полуслове, принялся объяснять, как переправить его золото матери в Ирландию. Поднявшись по отлогому холму, они вышли на прогалину между деревьями. Здесь, расположившись полукругом на снегу вокруг перевернутой вверх дном бочки, собрались все индейцы во главе в Негуком и Хэдикваном. Весь поселок, вплоть до грудных детей и собак, явился поглядеть, как белые люди будут вершить свой закон. Неподалеку на растопленном кострами снегу виднелась неглубокая яма, которую Ганс вырубил в мерзлой земле. Деннин деловито все осмотрел: могилу, бочку, веревку, перекинутую через сук; проверил толщину веревки и крепость сука. -- Молодец, Ганс! Приведись мне готовить это для тебя, я, верно, не мог бы сделать лучше. Он громко рассмеялся своей шутке, но мертвеннобледное лицо Ганса было угрюмо и неподвижно,-- казалось, лишь трубы страшного суда могли бы вывести его из этой каменной неподвижности. Ганс крепился, но ему было тяжело. Только сейчас понял он, как это трудно -- отправить своего ближнего на тот свет. Эдит поняла много раньше, но это не облегчило ей задачи. И сейчас она боялась, что у нее не хватит сил выдержать до конца. Ее то и дело охватывало непреодолимое желание заплакать, закричать, упасть на снег, зарыться в него лицом или броситься бежать -- все бежать и бежать, через лес, куда глаза глядят... Только огромным напряжением всех своих душевных сил могла она заставить себя прийти сюда, держаться прямо, делать то, что было нужно. И все время она мысленно благодарила Деннина, видя, как он старается ей помочь. -- Подсади-ка меня,-- сказал Деннин Гансу и взобрался на бочку. Он наклонился вперед, чтобы Эдит было легче накинуть ему петлю на шею, потом выпрямился и ждал, пока Ганс укрепит веревку на суку у него над головой. -- Майкл Деннин, хочешь ли ты сказать что-нибудь? -- звонко и отчетливо спросила Эдит, хотя голос ее дрожал. Деннин потоптался на бочке, смущенно глядя себе под ноги, как человек, впервые в жизни собирающийся произнести речь, и откашлялся. -- Я рад, что с этим будет покончено, -- сказал он. -- Вы поступили со мной по-христиански, и я от души благодарю вас за вашу доброту. -- Да примет Господь Бог душу раскаявшегося грешника! -- сказала Эдит. И, вторя ее звенящему от напряжения голосу, Деннин глухо проговорил: -- Да примет Господь Бог душу раскаявшегося грешника. -- Прощай, Майкл! -- крикнула Эдит, и в этом возгласе прорвалось ее отчаяние. Она всем телом налегла на бочку, но не смогла ее опрокинуть. -- Ганс! Скорей! Помоги мне! -- слабо крикнула она. Силы оставляли ее, а бочка не поддавалась. Ганс поспешил к ней на помощь и выбил бочку из-под ног Майкла Деннина. Эдит повернулась спиной к повешенному и заткнула уши пальцами. Затем она засмеялась -- резким, хриплым, металлическим смехом. Ее смех потряс Ганса: страшнее этого он еще ничего не слышал. То, чего так боялась Эдит Нелсон, пришло. Но даже сейчас, когда тело ее билось в истерике, она ясно отдавала себе отчет в том, что с ней происходит, и радовалась, что сумела довести дело до конца. Покачнувшись, она прижалась к Гансу. -- Отведи меня домой, Ганс,-- едва слышно вымолвила она. -- И дай мне отдохнуть. Дай мне только отдохнуть, отдохнуть, отдохнуть... Опираясь на руку Ганса, который поддерживал ее и направлял ее неверные шаги, она побрела вперед по снегу. А индейцы остались и наблюдали в торжественном молчании, как действует закон белых людей, заставляющий человека плясать в воздухе.