дище, привычные же к этому явлению богатыри спокойно отерли мечи о траву и вложили их в ножны. - Я к вашим услугам! - воскликнул Иван, очнувшись, - продолжим поединок! - И тут заметил, что богатыри о чем-то таинственно перешептываются. Совещание их быстро закончилось, и слово взял Алеша Попович: - Вот что, добрый молодец. Негоже нам драться с тобою после того, как вместе мы чудище одолели, землю русскую защитили. - Что, струсили?! - истерично закричал Иван и даже сам обалдел от своей дурости. Богатыри довольно заржали. - Кончай, земеля, - ласково сказал Илья, - объясни-ка лучше, чего это ты про лиходея рассказывал, именем твоим воеводе назвавшемся? Иван понял, что боя не будет, но радости своей сумел не выказать. - Да не лиходей Емеля, - махнул он рукой и принялся подробно рассказывать о своей с последним встрече, о его любви к Несмеяне и о собственном решении ему не мешать. Выслушав его рассказ, богатыри растрогались. - Да, Вань, - сказал Добрыня, когда дурак закончил свое повествование, - благородный ты юноша. Может быть даже благородней меня. А я очень благородный. И скромный. - Благородство-благородством, а выручать надо парубка, - заявил Алеша. - Поехали к князю, все как есть расскажем, пусть он Микуле прикажет в богатыри тебя принять, а уж что с Емелей делать - пусть сам решает. - Да не могу я... - начал было Иван, но его перебил Илья Муромец: - А тебя никто и не спрашивает. И князю, и Микуле мы твою историю так и так расскажем, а то благородством своим ты сам себя в могилу сведешь. Так что поехали вместе. Делать нечего. Пришпорил Иван своего Гнедка и, понурясь, двинулся вослед богатырям. Но вскорости настроение его изменилось. От того, что на полдороги к палатам Владимира повстречался им княжеский стражник. - Не ты ль Иваном-дураком будешь?! - обратился он к нашему герою. - Он, он, - подтвердили богатыри, - а чего? - Микула к себе требует, в дружину принимать. - А Емеля как же?.. - вырвалось у Ивана, но он тут же испуганно прикрыл рот ладонью. - Самозванец-то? - расплылся в улыбке стражник, - самозванец утек. И вот что, сопровождая богатырей и Ивана, рассказал стражник дальше. Заступив в караул, Емеля выбрал удачный момент и прокрался в опочивальню Несмеяны. Несмеяна рыдала над книжицей. Напрягшись, Емеля прочел название на обложке: "Му-му". Емеля, умилившись, замер в дверях. В этот миг Несмеяна приостановила рыдания, смачно высморкалась на пол, выжала мокрую от слез простыню, затем открыла книжицу с начала и разрыдалась с новой силой. - Не плачь, красна девица, - хриплым от любовного волнения голосом сказал Емеля. Несмеяна взвизгнула и, подскочив, как ошпаренная, принялась судорожно оправлять ночную рубашку. Однако мокрая рубашка липла к телу, подчеркивая перед охальником соблазнительные округлости тела. Ноги Емели от этого зрелища подкосилися и, чтобы не упасть, он покрепче ухватился за косяк. - Ты кто? - с искренним любопытством спросила Несмеяна, прокричавшись. - Емеля я, суженный твой, - ответил тот приготовленной заранее фразой. - Суженный? - переспросила Несмеяна и кокетливо всхлипнула. - А ежели я папеньку позову, тебе голову отрубят. - Не отрубят, - уверенно заявил Емеля, - потому как я тебя сейчас рассмешу. А тому, кто это сделает, батюшка твой, государь, обещался в жены тебя отдать. Да полцарства впридачу. Так что он мне уже почти что тесть. - Уже рассмешил, - хлюпнув носом, недоверчиво сказала Несмеяна. - Не веришь, - кивнул головой Емеля. - Ну гляди. - И он торжественно произнес: - По щучьему велению, по моему хотению, засмейся, царевна! Царевна изо всех сил попыталась скривить губы в улыбке, но ничего у нее не вышло, и она снова тихонько заплакала. - По щучьему велению, по моему хотению, засмейся, царевна! - повторил Емеля дрожащим голосом. - Да щука-то тут при чем?! - возмутилась царевна, вновь взахлеб разрыдавшись, - бестолочь! - И, с ненавистью глядя на Емелю, закричала: - Папенька! - Ау, доченька, - раздался из соседней комнаты голос князя. - Зови палача, папенька, клиент пришел! Пораженный очередным предательством щуки, Емеля понял: пора делать ноги. И сделал их. ...Вызванный на место преступления Микула Селянинович без труда определил, кто был наделавшим переполоху неудачливым претендентом на руку и сердце царевны. Объявив на Емелю розыск по всей Руси, послал он и за Иваном дураком, чтобы восстановить сына своего старого товарища в утерянных правах. - ...Вот что, Ваня, - сказал воевода дураку, когда наша четверка появилась в его кабинете. - Теперь все у тебя путем пойдет. Но в богатыри я тебя сразу принять не могу. Поскольку ты, выходит, вроде как помог прохиндею этому - Емеле - в наше доверие втереться... Иван хотел было возразить, но Микула Селянинович осадил его взмахом руки: - Знаю, знаю, что не по умыслу злому, однако ж... Походи пока в "добрых молодцах", конюшни княжеские почисти. Конюха - Авгием зовут. И там, между прочим, подвиги совершать можно. А потом и видно будет. Однако ж, чую я, а опыт у меня, сам понимаешь, велик, ждут тебя большие дела! ...Выйдя от воеводы, обрадованные богатыри принялись что есть силы дубасить Ивана по спине и плечам, приговаривая: "Ну, поздравляем, дружище!", "С назначеньицем!"... - Это дело надо спрыснуть! - уже во дворе заявил Алеша Попович. Давайте-ка, друзья, соберемся вчетвером в кабаке часов эдак в десять. В том, что на Муромской дороге, а?! - Дело говоришь! - согласился Илья Муромец. - Дело! - подтвердил Добрыня. И богатыри вскочили на коней. А с ними и Иван - на Гнедка. - Я бы рад, - взял он слово, - да только остановиться мне где-то надо, крышу над головой найти. - А чего ее искать-то?! - заявил Алеша, - к дядьке Черномору тебя определим. Один черт, у него на постое тридцать три богатыря. Тридцать четвертым будешь! Тем паче, с хозяйкой я знаком коротко, - добавил он потише, слегка зардевшись. После слов этих богатыри пришпорили коней и двинулись в известном им направлении. Иван поспешил вслед. ...Выйдя из черноморовской хаты, Алеша объявил: - С хозяйкой все улажено, заходи, располагайся. Она сейчас одна дома, - он многозначительно подмигнул. - А мы пока пойдем, подвигов поищем. - Не забудь: в десять - в кабаке! - напомнил Добрыня. - Не забуду! - заверил Иван и шагнул в сени. Там и встретила его хозяюшка... Марья-искусница. Иван так и обомлел. Марья же, приветливо улыбаясь, стояла, держа во белых руках хлеб да соль. - Вот и свиделись, добрый молодец. И на сеновал ходить не надобно, - сказала она игриво. - Ну как, не лишней голова у змея оказалась? - Ужель твоя работа, красавица?! - воскликнул Иван вне себя от счастья. - Моя, не моя, - скромно потупила глаза Марья, - а все таки не зря я "искусницей" в народе прозвана... Тут Иван опечалился: - Ты, значит, дядьки Черномора жена? Опечалилась и Марья: - Так это, Ваня. Да только давно уж я при живом-то муже вдовствую. Сутки напролет Черномор с тридцатью тремя богатырями бражничает. А придет домой, сразу в ванну лезет: без воды он, понимаешь, не может. - А на тебя и внимания не обращает? - Не обращает... - Да как же он может? На такую бабу!.. Марья Искусница, забыв на миг горести, засмеялась обольстительно: - А ты, Иван, хоть и дурак, а хитер, хитер! Садись-ка лучше столоваться. С этими словами Марья накинула на стол скатерть-самобранку и принялась дружка своего нового поить да потчевать. За вкусным обедом, да игривой беседою, преисполненный самых соблазнительных надежд, Иван и не заметил, как настало ему время мчаться на условленную встречу с богатырями. 3. ИВАН ЗНАКОМИТСЯ С НЕВЕСЕЛОЙ ИСТОРИЕЙ СВОЕГО НОВОГО ДРУГА Как на крыльях прилетел Иван в кабак. - Друзья! - вскричал он, усаживаясь за уставленный снедью дубовый стол. - Поистине сегодня счастливейший день! Сегодня я приобрел не только трех прекрасных друзей, но и возлюбленную! Знали бы вы как она хороша! Как... как... - Эх Ваня, - остановил его Илья Муромец, кладя тяжелую ладонь ему на плечо. - Счастье твое просто смешно. - С этими словами свободной рукой он поднял с пола трехведерную зеленую бутыль и водрузил ее на стол. - Хотел бы я знать, что бы ты сказал, если бы я рассказал тебе одну любовную историю. - Случившуюся с тобой? - Или с одним из моих друзей, не все ли равно? Алеша и Добрыня многозначительно переглянулись. - Расскажи, Илья Муромец, расскажи, - запросил Иван. - Выпьем, это будет лучше, - попытался сменить тему Илья. - А ты пей и рассказывай. - Это действительно вполне совместимо, - заметил Илья, наполняя кружки богатырям и Ивану. Как из под земли перед столом вырос благообразный седоватый старец с гуслями на ремне. - Ой вы, гой еси, добры молодцы! - приветствовал он сидящих и протянул откуда ни возьмись взявшуюся в его руке пустую кружку, раза в три большую объемом, чем у богатырей, - не споможите ль народному сказителю в созидании вдохновения? - спросил он явно риторически. - Да ты присаживайся к нам, Боян, чего уж, - предложил Добрыня приветливо. Боян погладил ладонью свою белую окладистую бороду, якобы размышляя, принять ли приглашение, затем ответил с достоинством: - Что ж, не грех с героями былинными чарку распить. - И опустился на скамью рядом с Алешей. Тот вскочил и церемонно обратился к Ивану: - Знакомься, Ваня, это Боян. Поэт. Затем повернулся к старцу: - Боян, это Иван. Дурак. - Знаю, знаю, - закивал старец, - дуракам на Руси завсегда почет. Много я о тебе преданий слышал, Ваня. А вот ликом ты каков, еще не видывал. "Интересно, чего это он обо мне слышать мог?" - удивился Иван, но промолчал, решив однако порасспросить еще. А Боян продолжил: - Что ж, друзья мои, за удаль молодецкую! - Он опрокинул кружку, затем смачно крякнул и занюхал выпитое грязным рукавом кафтана. Богатыри последовали его примеру. Иван осушил свою кружку залпом, и почувствовал, что его глаза вылезли на лоб. Алеша галантно подал ему крынку с огуречным рассолом: - Запей, Ванюша. Царская водка - напиток богатырский, не сразу по нутру бывает. Не печалься, привыкнешь вскорости. Иван осушил крынку и лишь после этого сумел с хрипом выдохнуть. Боян, черпая большой расписной деревянной ложкой черную икру и намазывая ее на печеные плоды хлебного дерева, вновь обратился к Илье: - Мне показалось, своим появлением я, богатырь, перебил тебя. - Да, да, Илья, - обрадовался Иван, к которому дар речи уже вернулся, - ты начал любовную историю... - Вы непременно этого хотите? - обвел Илья присутствующих тяжелым взглядом. Те закивали, набивая рты яствами. - Хорошо, пусть будет по-вашему... Один из моих друзей, некий богатырь, родом, как и я, из села Карачарова, что недалече от славного города Мурома... - Брось жеманиться, Илюша, - перебил его Баян, - в селе-то Карачарове только один богатырь и был. Илья Муромец густо покраснел. - Что ж, ладно, будь по вашему, - сказал он замогильным голосом. - Резанем правду-матку... Так вот. Родился я в селе Карачарове, что под Муромом, отец мой, батюшка, был крестьянином. И сидел я сиднем целых тридцать лет... - А чего? - удивился Иван. - Детский паралич, - шепотом пояснил Алеша. Тем временем Боян, не дожидаясь приглашения, хряпнул еще кружку, утер губы ладонью и вмешался: - Ну, эту-то историю любой дурак знает. Разве что кроме этого, - он покосился на Ивана. - И как тебя калики перехожие вылечили, и как ты Святогора-богатыря в гроб загнал. И как жену твою Калин-царь извел. А вот про любовную интрижку, - он скабрезно хихикнул, - про это мы еще не слыхивали. Ближе к телу, Илюша! Илья ударил кулаком по столу так, что огурцы и апельсины запрыгали по нему, как мячики. - Слушай, дед, еще раз вякнешь, седин твоих не пожалею я... - Молчу, молчу, - испуганно затряс головой Боян. - Не, Илюха, ты кончай, - вмешался Алеша Попович, - старик дело глаголет. Обещал про бабу, а сам опять про калик своих... Услышав эту фразу, Добрыня поднялся, держа свою кружку в вытянутой руке: - За пр-р-релестных дам! Выпили. - Ну ладно, - сказал Илья, - дело, значит, было так. Перебив всю нечисть вокруг Мурома, собрался я на службу ко Владимиру. Отстоял заутреннюю, седлал своего добра коня и попер. Еду я еду, вдруг - на дороге камень, а на камне том надпись... Боян, желая вставить словечко, открыл было рот, но Илья показал ему свой волосатый богатырский кулачище, и тот, клацнув зубами, рот захлопнул. А Илья продолжил: - "Налево пойдешь, в избу читальню попадешь, - на том камне писано, - направо пойдешь, славу себе сыщешь, а прямо пойдешь, голову свою сложишь". Ну, думаю, налево мне не надо, грамоте-то я не шибко обучен. За славой мне тоже недосуг бегать, пусть она за мной бегает. И двинул я коня прямой дороженькой. На Киев. И любой богатырь бы так поступил, верно я говорю? Алеша и Добрыня согласно закивали. И вновь опрокинули на радостях свои чарки в глотки. Вокруг раздался одобрительный гул. Впервые, доселе увлеченный беседой, Иван украдкой огляделся. В кабаке за столами дубовыми сидело по меньшей мере три десятка бравых молодцев. И все устремили свое внимание к столу его новых товарищей. - Ну вот, - продолжал Илья, - не прошел мой конь и десятка верст, как услышал я посвист змеиный, да окрик звериный. Конь мой встал, как вкопанный, а я, хоть и не робкого десятку уродился, сомневаться стал: туда ли еду. Кровь от того свиста в жилах, прямо скажу, стынет. Глянул я по сторонам, никого нетути. Глянул вверх и вижу: на трех дубах корявых гнездо огромадное свито. Тут слетает с него и встает передо мной птица-не птица, человек-не человек... - Соловей разбойник, - не выдержав, вставил словечко Боян и испуганно прикрыл рот ладонью. - Точно, - сказал Илья с расстановкой, тяжелым взглядом смерив старца, - соловей. - Молчу, молчу, - затравленно втянул голову в плечи сказитель. - Правильно, - одобрил Илья, - и вот говорит мне соловьище этот поганый: "Доброго пути тебе, Илья Муромец. А давай мы с тобой, богатырь, побратаемся. Будь ты мне братом названным. Станем мы по Руси гуляти рука об руку, подвиги вершить богатырские". Ничего я ему не ответил, только вынул свой булатный меч, да и срубил чудищу буйну голову... - За что?! - поразился Иван. - А так, - объяснил Илья, - что б не лез с любовью со своей. - Темный ты, - сказал тихонько Боян Ивану на ухо, - былин не знаешь. У них, у богатырей, заведено так. Вот и Алеша с Тугариным тоже, и Добрыня... А Муромец рассказывал дальше: - Положил я соловьеву голову в чемодан и дальше двинул. Чуть-чуть проехал, глядь: терем расписной. Постучал я в дверь, та из петель-то и выскочила. А в сенях - девица красная стоит, в руках кочерга: от врага обороняться. Как ударила она мне той кочергой промеж глаз, так и полюбил я ее сразу. - Ну наконец-то, до дела добрался, - радостно потер ладони Алеша, а Добрыня спросил, поблескивая глазами: - А какая она, девка-то? Опиши, да поподробнее. Ноги, там, у ней какие, остальное все... - Какая? - переспросил Илья и тут же ответил: - А мне как раз под стать. Кочерга-то у ней была в девяносто пуд. - А ноги-то, ноги? - настаивал Добрыня. - Ноги?.. - Илья задумался, потом пожал плечами, - ноги как ноги, шестьдесят восьмой размер. Добрыня мечтательно закатил глаза к потолку и зачмокал губами. А Иван вспомнил свою изящную миниатюрную Марью и вновь утвердился в мысли, что о вкусах не спорят. - "Красна девица, - спрашиваю я ее, - как звать тебя?" "Алена", - отвечает. "А будь ты, Алена, женой мне", - говорю. Улыбнулась она в ответ, словно солнышко взошло ясное, и вижу: полюбился я ей. Взял я ее на руки, отнес во поле чистое, и тут же мы с ней и повенчались - под ракитовым кустом. - Вот это по нашему! - хлопнул себя по коленке Алеша и от избытка чувств опорожнил очередную чарку. Иван же, разомлев от алкоголя и грез о Марье мечтательно произнес: - И жили они долго и счастливо... - Если бы! - горестно осадил его Илья, - эх, если бы. И умерли бы мы в один день... Уж кто-нибудь позаботился бы. Так нет, вернулись мы к ее терему рука об руку, тут и попутал меня нечистый похвастаться. Поставил я в горнице ее на стол чемодан свой да и говорю: "Глянь, Алена, от какого чудища я землю русскую избавил!" И крышку-то отворил. Как на голову соловьиную Алена глянула, закручинилась. "Что ж ты, богатырь, наделал, - говорит, - это ж батюшка мой, отец родный. Люб ты мне стал, Илюша, да отец - дороже. Поеду я теперича в Киев-град на тебя, богатыря, управу искать у князя, у Владимира, у Красно Солнышка". Сказала так, вскочила в седло моего коня и была такова, только пыль вдалеке заклубилася. Так-то вот. Не сдержался тут Иван и заплакал во весь голос. - А дальше, дальше, что было? - спросил он, всхлипывая. - А дальше вот что было, - ответил Илья, ликом чернее тучи став, - пошел я во Киев, во стольный град пешим ходом. С чемоданчиком. Три дня и три ночи шел, да раздумывал: "Не по смерть ли я иду да по скорую? Не сносить мне головы, коль Алену Владимир послушает..." Вот пришел я в Киев, двинул сразу в палаты княжеские, прошел во гридни столовые, глядь, князь со свитой своей пир пирует. Крест я клал по писанному, да кланялся и Владимиру, и Василисе-княжне, и боярам, и богатырям... - Вот это я уже помню! - обрадовался Добрыня, - как ты Владимира под орех разделал. Дозволь дальше мне рассказывать, со стороны-то виднее. - Рассказ этот ноша мне тяжкая, - молвил Илья Муромец, - не пристало богатырю ношу с плеч перекладывать. Он замолчал, и возникшая пауза была довольно тягостной. Наконец, он вновь нарушил ее: - Позднее я узнал, что, выслушав Алену, князь к ней сжалился и меня наказать обещался. А саму ее, красну девицу, за попа Гапона сосватать... - А это еще кто? - спросил Иван. - Не знаешь? - удивился Боян, - ничего, узнаешь еще. - Гапон - это Владимиров главный советник, - пояснил Добрыня. - Ежели Алена за попа выйдет, второй дамой на Руси станет, после Василисы. Но сам поп - прохиндей тот еще. Владимир ему верит, а мы, богатыри, закваску в нем вражью чуем. Да доказательств нету. - Как вошел я в княжескую гридню столовую, - продолжал Илья, - встретил меня Владимир неласково. "Это кто еще, - говорит, - к нам пожаловал, словно пес пешком, не на коне лихом? Посадите-ка его на конец стола, там, где нищие да убогие..." А рядом с князем попик сидит. Тот так надо мной насмехается: "То, видать, к нам Илюшка пожаловал, что не знает, как к девице свататься, не срубив головы ее батюшке". Осерчал я, понятно, за стол садиться не стал, только чемоданчик свой на него кинул да и вон пошел... - Ой, погоди, Илья, - снова влез Добрыня, язык которого слегка заплетался, - дай я хоть расскажу, что у князя потом было, ты же не видел. Когда ты вышел, да дверью хлопнул, стены в тереме треснули да покосилися. Чемоданчик мы открыли, там - голова соловьева. Потом прибегает стражник: "Князь, - кричит, - Илья Муромец с крыши твоей все золотые маковки посбивал, а теперь в кабаке сидит, пропивает их. И всю голь киевскую поит." Рассердился князь, послал семерых богатырей Илью сковать да к нему прислать. Не вернулись те богатыри, споил их Илья. Послал трижды по семь, и те не вернулися. Видит князь, вся дружина его так переведется. Говорит: "Видно спутал я Илью-богатыря с кем другим еще. Кто тут храбрый есть? Вы найдите его, да скажите, что приму его с великими почестями." Тут мы с Алешей и вызвались. Ох, и погудели! - Да-а, - протянул Алеша, жмурясь от приятного воспоминания, - пока все маковки золотые с Ильей на троих не пропили, из кабака не вылазили. Потом явились втроем к Владимиру да и говорим: "Прими, князь, Илью в дружину, мы ему даем свою богатырскую рекомендацию. А не примешь, мы с ним вместе по Киеву пойдем да камешка на камешке не оставим". Ну куда ему деваться было? Принял? - А Алена-то как? - поинтересовался Иван, несколько обескураженный услышанным. - А что Алена? - горестно тряхнул головой Илья, - похоронила она голову отцову как положено, да так за Гапоном сосватанная и осталась. Говорят и свадьба скоро. Поймал я ее как-то в княжеских сенях, зажал в угол, а она кричит: "Отстань, видеть тебя, лиходея, не желаю! То ли дело Гапон - мужчина интеллигентный, грамотный..." Отпустил я ее с богом, пусть живет. А все Владимир, пес, приказал бы ей, пошла б за меня. - Ох, как прав ты! - воскликнул Алеша в сердцах, - пес поганый наш князь! Гапону-то в рот заглядывает, а нам, богатырям, уж третий месяц жалования не повышает! - Не ему, собаке, мы служим, - внезапно зарыдав, поддержал друзей Добрыня, - а земле русской! - сказал и принялся ладонью размазывать по лицу слезы и сопли. Иван беспокойно огляделся. Хоть опыт его жизненный и невелик был, а все же чувствовал он, что речи подобные добром не кончатся. Нужно было как-то сменить тему. И он заговорил про то, чем сейчас его головушка более всего занята была: - Ну, Илья, твоя история - нетипичная. Не обязательно же так бывает! Вот у меня возлюбленная, она и лицом красна, и умом ясна. И никогда она мне поперечь не пойдет. - Тут хмель да желание покрасоваться пересилили иванову правдивость, и хвастовство его перешло в откровенное вранье: - Да я ей только шепну: "В койку, Маша", она уж там, одно слово - искусница! Богатыри довольно заржали, а Боян, ткнув Ивана в бок, зашипел ему в ухо: - Ты че, дурак, обалдел? Здесь ведь муж ее - Черномор. - Где?! - испугался Иван. - Да прямо за тобой сидит. Не удержавшись, Иван обернулся. Но место на скамье за соседним столом пустовало. - Нету там никого, - сказал он с облегчением. Глянул и Боян. - Только что тут был, а теперь и след простыл. Ну, жди Иван неприятностей... Но не придал Иван словам этим особого значения, так как Добрыня и Алеша принялись тем временем рассказывать и свои увлекательные истории. Подумал только: небось Черномор давным-давно из кабака ушел. Подумал и успокоился. А зря. Потому что на самом-то деле все слышал Черномор и теперь, сжигаемый ревностью, мчался он в палаты княжеские, лелея в душе нехитрый план мести. Бежал Черномор дорогой не окольною, а прямиком через джунгли, пугая обезьян и попугаев. Вот и палаты. Князя он застал в тронном зале за игрой в домино с Гапоном. Видно Владимиру в игре не везло, так как сидел он в одних кальсонах да в короне, а его сапоги, мантия и прочие одежды кучкой лежали возле Гапона. - Не вели казнить, вели слово молвить! - вскричал Черномор, кланяясь. - Ни минуты спокойной! - возмутился князь, не отрывая взгляда от стола. - Поиграть не дадут! Может все ж таки повелеть казнить, а не слово молвить, а? - но тут же, выговорившись, смягчился: - Ладно, давай, выкладывай. - И обернулся к Черномору. Гапон, пользуясь тем, что Владимир не смотрит, принялся подменивать костяшки. - Три твоих богатыря да дурак с ними сидят сейчас в кабаке да тебя, Красно Солнышко, хают принародно. - Вот же мерзавцы! - возмутился князь. - И как они меня хают? - "Не собаке князю мы служим, - говорят, - а служим земле русской". - Про землю русскую - это хорошо, - заметил справедливый князь. - А вот про собаку - не хорошо. - Гапон, - повернулся он к попу, и тот мигом отдернул руки от фишек, - чего делать-то с безобразниками будем? Воспитывать? - Поздно, - заявил Гапон злобно, - воспитывать надо было, когда они на лавку поперек ложились. Теперича только одно поможет: головы поотрубать. - И то верно, - согласился князь, - мудрый ты у меня, - он ласково потрепал Гапона по щеке, - они мне и самому как бельмо на глазу. Только водку жрут да похваляются, а толку никакого. Но как их взять-то, ежели они втроем по силе всей моей дружины стоят. Только угроблю ее бестолку. - Ну, это просто, - ухмыльнулся Гапон, - они как напьются, куда идут? - Ко мне, - ответил князь, - явятся, на ногах чуть стоят, "хотим, - говорят, - подвиг совершить, прикажи, князь, чего-нибудь!" - Ну вот, давай подождем. Как явятся, тут мы их тепленькими и покоцаем с дураком ихним вместе. - Точно! - обрадовался князь, - а пока сыграем? - Сыграем, сыграем, - закивал Гапон, - больно мне кальсоны твои глянутся. И корона. - На корону не зарься, она казенная! Черномор нерешительно кашлянул. Князь и Гапон повернулись к нему. - Чего тебе еще? - спросил Владимир, - ступай. - А может головы-то рубить не надо, а? - спросил Черномор слегка напуганный результатами своего навета. - Да и богатыри-то тут ни при чем, главное - Иван... - Ступай, ступай, - повторил князь, - сами разберемся. - И вновь повернулся к домино. - Елки палки! Все что ли уже?! - Все, - скромно подтвердил Гапон. Разоблачайся, княже. Понурившись, дядька Черномор медленно двинулся прочь. В сенях, зажав под мышкой княжеские кальсоны, его догнал Гапон. - Эй, Черномор, дело есть! - Какие у нас с тобой дела могут быть, собака поповская? - Ну, кто собака, это мы с тобой потом обсудим. Ты вот о чем подумай. Трех богатырей сейчас казнят, так? - Так, - тяжело вздохнув, признал Черномор. - А без них дружина княжеская - тьфу, верно? - Верно. - Теперь представь, что как раз в этот момент на Киев печенеги нападут. - И представить-то боязно. - А ты не страшись. Ежели ты со своими тридцатью тремя богатырями за печенегов выступишь, быть тебе у ханского наместника воеводою! - Да ты что?! - взъярился Черномор, - да я тебя сейчас!.. - Только тронь, - пригрозил Гапон, - в миг голова с плеч слетит. - А я сейчас Владимиру про твои речи расскажу. - Поверит он тебе! Мне он поверит, а не тебе! - И то правда, - снова вздохнув, согласился Черномор, - что же делать-то? - А ты иди домой да подумай хорошенько, - посоветовал Гапон, - ванну прими, тебе в воде лучше думается, так ведь? - Так, - сокрушенно подтвердил Черномор. - Ну тогда адью, до встречи, - помахал ему Гапон ручкой, - как надумаешь чего, сообщи, - и поп вприпрыжку помчался обратно в тронный зал. 4. АЛЕША НЕ ЖЕЛАЕТ БЫТЬ РЕШКОЙ Но вернемся к нашему герою и его доблестным друзьям. Пока у князя Владимира плелись дворцовые интриги, много пива, зелена вина да водочки утекло в утробы богатырские. Усилиями Ивана беседа за столом двинулась в ином русле. Да и трудно разве русского мужика склонить к разговору о женщинах. - А вот у меня тоже история, - нетрезво ухмыляясь, заявил Алеша Попович. - И у меня, - ревниво перебил его Добрыня. - Нет уж, я первый, - заупрямился Алеша. Добрыня схватился за меч: - Давай-ка, любезный, силушкой померимся, чья возьмет, тот и первый. - Стойте, стойте, - принялся утихомиривать их Иван, - пусть ка Бог вас на правду выведет, - и, достав из кармана двугривенный, предложил: - Орел - будет Алеша, а решка - Добрыня. - Почему это Алеша - орел, а я - какая-то там решка?! - возмутился Добрыня. - А потому! - ехидно хихикнул Алеша. - Ну, давайте наоборот, - торопливо предложил Иван. - Но-но, - на этот раз схватился за меч Алеша. Иван понял, что попал в щекотливое положение, и не сносить бы ему головы, не вмешайся в беседу Боян: - Полно ссориться вам, добры молодцы. Лучше чарки свои богатырские вы наполните-ка зеленым вином, да испейте их друг за друженьку. Да за Русь нашу - милу матушку. - Дело Баян говорит, - поддержал сказителя Илья Муромец, - давайте вмажем, чем меж собой собачиться. Иван расслабился. Выпили. - А все-таки интересно было бы мне рассказы богатырские послушать, - заметил дурак. - А давайте-ка я расскажу о вас, - предложил Боян, - ведь давно уже все ваши подвиги превратились в преданья былинные. - Да чего ты расскажешь? - презрительно сморщился Алеша, и стало заметно, что он уже не вяжет лыка, - вы ж, бояны, все переделали, все приукрасили. - А, пусть рассказывает, - махнул рукой Добрыня и угодил ладонью в чашку маринованных кокосов, - а мы поправлять будем. - Ладно, ври, - разрешил Алеша. Боян проворно выставил перед собой гусли, ударив по струнам извлек из недр инструмента немелодичный аккорд и вдохновенно заголосил: - Из славного Ростова, красна города, шел Алеша, что попа сын соборного! Не за славою он шел, не за золотом, а на службу он шел ко Владимиру!.. Алеша вдруг разрыдался и упал лицом в тарелку с печеными устрицами, причитая: - Не за славой, точно, не за золотом. - И затих. Воодушевленный успехом Баян заголосил дальше: Вот сидит он за столом у Владимира, А за тем же столом - Тугарин Змеевич. Он по целой ковриге мечет за щеку, Да по целому ведру питья медвяного. Указал на Тугарина Алеша-млад Да и молвил он князю Владимиру: "Ой, нечестно твой Змеевич пьет да ест, Как болван, дурачина нетесаный. Как возьму я за шкирку Тугарина, Да под гору высокую выброшу! Почернел тут Тугарин, что ночь зимой, Да с Алешей пошел в чисто полюшко. Там ему богатырь во честном бою И оттяпал поганую голову. Тут Алеша перебил Бояна, подняв перемазанное устричным соусом лицо: - Говорил я, врать будешь, так и есть, не удержался. - Зато красиво, - заступился за Бояна Добрыня. - А на хрена она мне, красота эта?! - продолжал кипятиться Алеша и передразнил: "Там ему богатырь во честном бою..." Да во честном-то бою меня бы Тугарин мизинцем левым придавил. Обманом я его взял, самым что ни на есть подлым. Аж поныне совестно. Вышли мы в чистое поле, я и говорю: "Что ж ты, Тугарин, брешешь: говорил, что один на один будем биться, а сам войско за собой привел?" Обернулся Тугарин округ себя, тут-то голову я и отсек ему. Ивану за Алешу стало стыдно. - Не, Попович, - гнул свою линию Добрыня, - у Бояна-то красивше будет. Давай, дед, ври дальше. - Это он по скромности своей, - пояснил Боян реакцию Алеши и вновь ударил по струнам, - потому как Алеша Попович-млад своей доблестью честной прославился, ведь не зря ж он покинул свой дом родной и семью, и жену раскрасавицу... Вновь встрепенувшись, Алеша заорал: - Да кончай ты врать-то, уши вянут. В гробу я твою доблесть видел! Я как раз от жены-то в Киев и сбежал! Она же у меня - царевна-лягушка. - А, эту историю я тоже знаю, - обрадовался Боян, - очень романтическая история... Но продолжить Алеша не дал. В пароксизме хмельной искренности он заявил: - И это тоже вранье. По правде-то так дело обстоит: днем она баба как баба, очень даже симпатичная, а вот ночью - лягушка! Надоело мне это до смерти, вот в Киев и подался. Лучше службу служить, чем с лягушкою жить. Иван растерянно переводил взгляд с Алеши на Бояна, не зная кому из них верить, чему отдать предпочтение - красоте или правде. - Ох ты горе горькое, - взвыл тут Алеша, - разбередил ты, гад, душу мне! Как вспомню жизнь свою, так тошно становится! Не сыпь мне соль на рану, дед, хватит! Расскажи-ка лучше о себе ты, Добрынюшка. Мы-то с Ильей и так все знаем, а вот Ване, добру молодцу, в новинку да в урок будет. Добрыня, с трудом приподняв голову, согласился: - Будь по-твоему, Алеша. Слушай Ванечка. Расскажу-ка тебе я о том сейчас, как со змеем поганым в честном бою я племянницу князеву вызволил - красну девку Забаву Путятишну. Изрядно пьяный Боян, не остывший от распри с Алешей и преисполненный духа противоречия, перебил его: - "В честном бою..." Да все ж знают, что вы с тем змеем уговор держали друг на друга не нападать. Он и не ожидал ничего, когда ты в чертоги его ворвался. Добрыня покраснел как рак, свирепо глянул на сказителя и молвил: - В честном ли бою, не в честном ли, а Забаву Путятишну вызволил. - Еще б тебе ее не вызволить, когда втюрился в нее по уши. Только было сватов прислал, как змей ее из под носа и увел. Между прочим, с ее же согласия. Вокруг раздались смешки. Иван огляделся. Все посетители кабака промеж собой вовсе не разговаривали, а внимательно прислушивались к беседе за их столом. Добрыня, вновь многозначительно взявшись за рукоять меча, произнес с расстановкой: - А уверен ли ты, Боян в словах своих? - А чего же мне неуверенным быть? - вопросом на вопрос ответил тот, не заметив угрожающего жеста, - аль не я в твоих сватах ходил? - Чего ж Забава не пошла за меня, как ты думаешь? - спросил Добрыня ледяным тоном, явно Бояна провоцируя. А тот, как это порой бывает свойственно людям творческим, не заметил подвоха и упивался своей осведомленностью: - А чего тут думать-то? Владимир не отдает. Рылом, говорит, ты, Добрынюшка не вышел... Вокруг вновь одобрительно загоготали. - Ну все, дед, - побледнев, тихо сказал Добрыня Никитич и стал медленно медленно подниматься со скамьи, - договорился ты. Тут лишь Боян очнулся от эйфории. - Добрыня, ты мне друг, но истина дороже, - пролепетал он, осторожно сполз со скамьи и попятился к двери. - Врешь, не уйдешь! - вскричал богатырь и, взмахнув саблей, вскочил прямо на стол. Юрким выхухолем лесным скользнул Боян в дверь, а все прочие присутствующие повскакали с мест и, кто мечем, кто саблей острой, а кто и булавой пудовой принялись размахивать в воздухе, то и дело задевая соседей... Не долго думая, Иван схоронился под стол. Под столом было тихо и уютно. "Так, - подумал Иван, - пора смываться. Однако пойду-ка я за Бояном прослежу. Все-то этот дед знает. Ежели с ним дружбу свести, вскорости я всех подноготных киевских знатоком стану. А три богатыря уж так набрались, что, пожалуй, моего исчезновения и не заметят..." С мыслью этой он на четвереньках пополз к выходу. Вокруг хрустела мебель да косточки богатырские. Но внизу было вполне безопасно. Выбравшись наружу в душную летнюю ночь, в свете звезд Иван увидел невдалеке сутулую фигуру улепетывавшего по Муромской дороге Бояна и кинулся за ним. 5. ИВАН ВПЕРВЫЕ ВИДИТ ЗЕЛЕНОВОЛОСОГО ЧЕЛОВЕКА И ПРИНИМАЕТ УЧАСТИЕ В СОВЕЩАНИИ ВБО Иван бежал за Бояном резвым богатырским шагом. Когда Боян подозрительно оглядывался, дурак делал вид, что бежит в противоположную сторону, и успокоенный певец продолжал свой путь. Скоро они добрались до придорожного камня, и Боян, мусоля во рту палец, принялся громко читать надписи. - Налево пойдешь - в болоте пропадешь, прямо пойдешь - в кабак попадешь, направо пойдешь - к избе-читальне придешь... Ага! Боян побежал направо, и заинтригованный Иван продолжил преследование. Вскоре показалась изба-читальня - большое каменное строение, из которого шел нестройный гул, напомнивший Ивану трактир в день большого празднества. Боян замедлил шаг, пригладил бороду и вошел в двери дубовые. Иван шмыгнул следом. Огромное помещение, залитое светом десятка свечей, гудело как растревоженный муравейник. Повсюду - на лавках у стен, на полу, на кадках с березками сидели бояны. Некоторые лениво перебирали струны гуслей, другие, насупившись, разглядывали соседей, и почти все похлебывали медовуху из глиняных крынок. Иван разинул рот и подумал: "Матушка! Все бояны вместе собрались! А ежели, не ровен час, печенеги сюда нагрянут? Без песен останемся!.." Твердо решив постоять на страже русской культуры, Иван сел в уголок, положил булаву по правую руку, сабельку - по левую и стал ждать. Вначале бояны подозрительно косились на него, потом кто-то хлопнул себя по лбу и громким шепотом сообщил: - Критик! Все тут же успокоились, потихоньку поставили на пол крынки с медовухой и приняли благообразный вид. Вовремя, потому что на центр зала неспешно вышел высокий моложавый мужчина с добрыми глазами на суровом лице. Достав из-за пазухи маленькие гусли, он призывно потренькал. Наступила тишина. - Ну вот, все и собрались, - негромко сказал боян с добрыми глазами. - И хорошо. Скоро начнем песни петь. Рад я, что никакая распутица нам не помеха, и даже набег хазаров не помешал приехать всем русским боянам. Дружба наша - залог песен веселых. - А веселье на Руси есть питие, - гнусавым голосом сказал сидящий рядом с Иваном лысый боян. Раздался одобрительный смех, и в рядах вновь замелькали крынки с медовухой. - Верхушкин! - строго посмотрел на лысого председательствующий боян. - Нельзя же так прямо! Вначале песни петь будем, потом разрешаю немного расслабиться. Только тихонько, чтобы простых русичей не пугать. А то, сами понимаете, трудно каждый раз для сбора новую избу искать. Первую избу-читальню, где собирались, народ до сих пор стороной обходит, у синего моря собирались - так после нашего отъезда избу в питейный дом переделали... - Почему? - ахнул кто-то. - Потому что запах не выветривался, а книги все - спалили. - Неправда, половину я вынес! - торжествующе достал из кармана закопченный берестяной свиток боян в первом ряду. - Ладно, ладно, не будем понапрасну ссориться. Все мы понимаем, что не будь нас, и читален бы не было. Давайте лучше решим, что сегодня делать будем. Предлагаю разбиться на маленькие группы, спеть друг другу свои песни, а потом обсудить их. - Да мы и так уже спелись! - протестующе крикнул боян Верхушкин. - Можем сразу все обсудить, а потом веселью предаться! - Он дело говорит, директор, - поддержал Верхушкина тот самый старенький седой боян, который только что с Иваном и тремя богатырями сидел в кабаке. - Все мы понимаем, что здесь собрались настоящие пивцы... певцы, то есть. Профессионалы! Не побоюсь даже сказать, гении... Чего ж нас, гениев, обсуждать? Лучше мы молодежь послушаем, решим, что с ней делать... - Лапкин! - погрозил ему пальцем директор. - Нам гении не нужны. Нам нужна чистота звука! Все дружно закивали. А боян-директор продолжал развивать свою мысль: - Помните, как в первый раз мы собрались? Какой разброд был в певческом деле? Отдельные именитые певцы пели в полный голос, а нас и слушать никто не хотел! И вдруг мы собрались кучкой, созвали народ и исполнили концерт "Версты былинные"! По одиночке нас бы закидали тухлыми кокосами, а когда мы вместе были - побоялись! И пусть кое-кто возмущался некоторой разноголосицей, все равно признано было, что многие из нас имеют слух, а некоторые - голос. Да что говорить, независимо от слуха и голоса все мы сочиняем и собственные былины! - Кстати, о собственных былинах! - приподнявшись, гневно заявил сидящий на кадке с березкой маленький сутулый боян. - Я сочинил уже столько былин, столько струн всем тут на гуслях перенастроил, такое активное участие в делах ВБО принимал, что мне давно пора организовать сольный концерт! Сидящий по правую руку от директора боян поднялся и иронически ухмыльнулся: - Ах, Шнобель, Шнобель... Ну зачем вам сольный концерт? Сольных - не надо. Когда бояны вместе поют, не так заметно кому чего не хватает! - А ты пел сольно, пел! - подпрыгивал не месте боян Шнобель. - У меня слух есть, - парировал тот и сел. Заинтригованный Иван толкнул сидящего рядом бояна булавой и спросил: - Слушай, кто это? - Боян, ткачев сын, - потирая бок ответил сосед. - А что такое ВБО? - Всерусское боянское объединение... Ну ты, критик, и темный! Кто ж нас не знает?! Пристыженный дурак примолк. А директор ласково потрепал по голове хнычущего Шнобеля, шепнул ему что-то на ушко и объявил: - Ну что ж, пора и обсудить кого-нибудь. На закуску, так сказать. Лапки