." В течении пяти минут он освободил: Ивана-коровьего сына, Ивашку, Иванко, Фэт-Фрумоса, Сослана, Кобланды-батыра, Корвина и Манаса. Слегка смущенный таким изобилием, Иван осторожно открыл дверь следующей темницы. По ней бродил восточного вида юноша в тюрбане, развевающихся штанах и белой рубашке. Время от времени юноша подпрыгивал и толкал ладонями потолок. - Ты кто? - ошалел Иван. Но в этот миг в потолке вывалилась плита, звонко расколовшаяся о тюрбан незнакомца, и тот его вопроса не услышал. Подпрыгнул, и скрылся в открывшейся в потолке дыре. - Не иначе, принц персидский, - рассудил Иван и сел передохнуть. От впечатлений гудело в голове. А так было тихо, узники уже смылись, лишь в подпертой булавой камере бесился самозванец. - Ладно, кончаем осмотр, - решил Иван-дурак и направился к последней камере, приговаривая: - Темницы рухнут, и свобода вас встретит радостно у входа, и братья ключ вам отдадут... Хотя какой ключ, темницы-то уже рухнули... Эй, кто здесь сидит? Последняя камера разительно отличалась от остальных. Здесь было чисто и уютно, на стене висело блюдечко, по которому каталось наливное яблочко, создавая изображение голых девок, купающихся в пруду. На застеленной шелковыми простынками кровати сидел поп Гапон и жрал бананы. - Вот ты где, гад! - заорал Иван, выхватывая кладенец. - Предатель! Россию, мать твою, продал! А ну отдай банан! Вырвав изо рта Гапона недожеванный банан, Иван нервно съел его и сообщил: - Ну все. Готовься к смерти. "Отче наш" прочти, или что там полагается, покайся как следует... - Иван, Иван, успокойся, - затараторил Гапон. - Я ж и сам пленник горемычный, Кащеем в застенки посаженный. - Видали мы таких пленников! - мрачно сообщил Иван. - Блюдечко цветное в камере, бананы свежие... дай еще один!.. простынки чистые. Убью! - Иван, отпусти душу на покаяние, - зарыдал Гапон. - Не марай светлый праздник победы над Кащеем моей кровью грязной! - Не паясничай! - оборвал его Иван. - За что в немилость Кащееву попал? Говори! Гапон вздохнул, встал на колени, и прошептал: - Честность меня подвела. Был я у Кащея в советничках, неплохой оклад имел, раз в квартал премиальные обещаны были. Да вздумал на днях Кащей дать мне на прочтение свои былинки юмористические, боянов да богатырей высмеивающие. Прочитал я их, да и скривился. Чушь собачья! И дернул меня нечистый записать в дневничке для памяти: "Кащей парень хороший, но пишет всякое говно. Надо сказать ему об этом, но помягче, поделикатнее..." - Ну? - заинтересовался Иван. - Что, не сумел сминдальничать? - Кащей, падла, шмон устроил! - теряя всю интеллигентность заорал Гапон. - Мой личный дневник прочел! Вот и посадил в камеру! - Смягчающих обстоятельств не нахожу, - заявил Иван, поигрывая кладенцом. - Быть по моему. Рубить тебе голову хитрую... - Не губи, Иван! - завопил Гапон. - Я тебе тайну Кащея открою! Где он сережки Василисины прячет, да где смерть его! - А ты откуда знаешь? - поразился Иван, пряча меч. - Да, как-то дневник Кащея под руку подвернулся... - смутился Гапон. Иван погрузился в раздумья. Наконец изрек: - Значит так. Ты не предатель, ты хуже. Ты Гапон. Убивать не буду, коли тайны великие откроешь. Но и назад в Киев дороги тебе нет. Убирайся с Руси к половцам. - Уберусь, уберусь, надоела эта Русь, - просветлел лицом Гапон. - Значит так. Есть у Кащея комнатка заветная, в подвале схороненная. Там вещи премудрые стоят, гудят да светятся. Нить волшебная от них к дубу высокому тянется. Пойдешь по той нити, заберешься на дуб, там - яйцо. В яйце - сережки Василисы, а к ним игла припаяна. Ту иглу отломи, в ней смерть Кащея. - Ясно, - сказал Иван. - Гапон, Гапон... И умом тебя Бог не обидел, и хитростью. Что ж ты язва такая, по характеру? И с этими словами Иван вышел, оставив Гапона в полном недоумении. ...Быстро нашел Иван комнатку заветную, где Кащей держал вещи премудрые. Похожи они были на сундуки железные, светящимися каменьями разукрашенные. Гудели да шумели, огоньками помаргивали. А из самого большого сундука нить волшебная тянулась, из медной проволоки скрученная да резиной обмотанная. Пошел Иван по нити, да и вышел к огромному дубу. Был тот дуб в сто сажень вышиной, облака за его верхушку цеплялись, ручьи да речушки меж корней извивались. Засучил Иван рукава да и полез на дуб. Долго ли, коротко ли, а добрался он до самой вершины. Оглянулся - лепота! Всю Русь-матушку с дуба видно. И стольный Киев-град, и Муром родной, и иные селения, помельче размером. Вон Змей Горыныч летит, вон богатырь за чудом-юдом гонится. Вон, на неведомых дорожках, следы невиданных зверей... А вот и яйцо, из хрусталя хитро сделанное. В яйце - сережки василисины - пластиночки синенькие в виде лепесточков. Между ними - игла серебряная, к которой нить волшебная припаяна. - Вот и конец твой, Кащей, - сказал Иван добродушно. Уцепился двумя пальцами левой руки за дуб, а правой рукой как дал по яйцу! Треснуло оно и разбилось. Схватился тогда Иван за иголку - а та колется, огнем жжет! Сопротивляться вздумала! А вместе с тем почувствовал Иван, как из иглы в него силушка несметная вливается. Рассмеялся Иван смехом веселым, дурацким, да и переломил иглу между пальцами. Только искорки синие заплясали... И случилось тут с ним что-то неладное. Ослабли вдруг руки-ноги богатырские, меч-кладенец к земле потянул. Змей Горыныч, мимо пролетавший, каркнул испуганно, да вороной средних размеров обернулся. Чудо-юдо, за которым вдали богатырь гнался, дикобразом предстало. Заорал Иван дурным голосом, не со страху, а с удивления. И полетел вниз с дуба высокого, навстречу верной погибели. Только и дуб внезапно вниз стал расти. Превратился в пальму обычную, высоты невеликой. Упал вниз меч богатырский, а на него Иван сверху шмякнулся. Да так больно! Вся стойкость богатырская куда-то делась! Встать попробовал - а кладенец к земле-матушке тянет. Пришлось отвязать себя от меча, да и оглядеться вокруг. А вокруг чудеса творились диковинные. Дубы да ивы в пальмы и манговые деревья превращались! Буренушки в отдалении пасущиеся, буренушками остались, а вот бык, что их крыть готовился, носорогом обернулся! Кладенец, на земле валявшийся, скукожился и железячкой заковыристой обернулся, той самой, что Кейсеролл мумми-бластером прозывал. А на душе-то как стало! Скучно да обыденно. Тоска, хоть волком вой. Посмотрел Иван на дворец Кащеев, а тот вдруг превратился в серое здание, в коем всего чудес, что окна огромные, из хорошего стекла сделанные. А над дверью вывеска, на русском и еще каких-то языках: "Этнографический музей", на вывеске было написано. 8. КАЩЕЙ ОБЪЯВЛЯЕТ, ЧТО ЭТНОС ПОРОЖДАЕТ ЭПОС, НО ИВАНУ ЭТО НИ О ЧЕМ НЕ ГОВОРИТ А другую надпись - "хранилище" - Иван прочел на двери в темницу. Пошатываясь, спустился по лесенке. Кощей снова стал маленьким лысеньким толстячком. Само-собой, уменьшившись, его руки и ноги из оков выскользнули. Теперь, сидя на глиняном полу, он, морщась и постанывая, растирал запястья и лодыжки. Увидев Ивана, скривился в подобии улыбки: - Серьезный вы человек, Иван Иванович. Сумели таки! Да только и сами не рады, как я погляжу. - Да что случилось-то, Кащей?! Что со мною? Что с замком? Что... Вообще?... - Сережки-то василисины при вас? - вместо ответа задал вопрос Кащей. - Тута они, куда ж им деться-то? - разжал Иван потную ладонь, демонстрируя синевато поблескивающие пластинки. - Дайте хоть полюбуюсь на них... - Ишь, чего захотел! - снова сжал кулак Иван. - Хватит! Налюбовался! - Да бросьте, Иван Иванович, - махнул Кощей рукой досадливо, - чего боитесь-то? Силушка-то моя улетучилась вся. - Так ведь и у меня - улетучилась, - смущенно признался Иван. - И чего ж тогда нам, каликам немощным, таиться друг от друга теперича?.. - И то правда, - вздохнул Иван и протянул серьги Кащею. Тот, близоруко прищурившись, поднес украшения к глазам, шмыгнул носом растроганно и, сказав самому себе задумчиво: "С них-то все и началось...", обратно Ивану вернул. - Да что началось-то?! - вновь обозлился Иван, - признавайся, Кащей проклятый! - Ладно, - кивнул тот, - начнем с того, что звать меня на самом деле Манарбит. А Кащей... Еще в юности я увлекся изучением русской культуры, выяснил, что у меня самого предки были русскими, стал доискиваться корней своей родословной и узнал, что фамилия моих пра-пра-прадедов - Кащеевы. А уж потом, после Преобразования... - Какого такого преобразования? - потряс головой Иван. - О чем ты? Кащей с кряхтеньем поднялся на ноги. - Иван Иванович, да что мы тут-то, на складе, беседуем? Пройдемте наверх, кофею выпьем. Взяв Ивана за руку, он прихрамывая двинулся вверх по лестнице и продолжил разговор неожиданным вопросом: - Иван Иванович, где, по вашему, мы находимся? - Как где, тать проклятый, - неуверенно выругался Иван. - В замке твоем поганом, где ж еще нам быть-то... - Да нет же, Иван Иванович, я шире, шире спрашиваю. В земле какой, в каком краю? А? - Совсем обалдел аль издеваешься? На Руси мы! Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек! Кащей, ухмыльнувшись, глянул на Ивана искоса и сообщил: - Четверть века назад остров сей носил название Мадагаскар. В Африке мы. - В Африке?! - не поверил своим ушам Иван. И вспомнил тут же песенку кубатаеву да бормотание его... "Ах, басурман!!! - возмутился он про себя, - издевался, выходит!" Но от бессилия гнев его вылился лишь в жалобный стон: - О-о... в Африке... - Да, - твердо сказал Кащей, садясь в кресло. - В Африке. Сие - остров Мадагаскар, - плавно окинул он рукой пространство вокруг себя, - двадцать пятый век от Рождества Христова. Выпучив глаза, Иван рухнул в кресло напротив, и Кощей продолжил свой рассказ, включив по ходу кофеварку. ...В середине третьего тысячелетия, когда в результате войн и естественной ассимиляции все нации и народности напрочь перемешались, неожиданно вспыхнула овальная мода "восстанавливать" свою национальность, изучать "родные" язык и культуру. Одну из самых сильных и фанатичных групп составили те, кто поклонялся всему русскому. Они называли себя "Новые Славянофилы". И именно они настояли на создании "этнического заповедника" - места, где было максимально воссоздано все русское - архитектура, одежда, быт, язык... Сюда съехались историки, археологи, психологи, лингвисты, литературоведы и другие ученые, по тем или иным причинам имеющие интерес к русской культуре. А так же съехалось огромное количество "диких" Новых Славянофилов. Город Антананариву в Киев переименовали, поселенья мелкие - в Москву, Муром, Псков да прочую Рязань. Правда, не очень понятно, почему под русский этнический заповедник всеземное правительство выделило Мадагаскар... Возможно, чтобы другим неповадно было... Недаром же второй по численности группе - фанатам национальной культуры государства Буркина-Фасо - всеземное правительство выделило участок земли в Гренландии. Фасисты-буркинисты протянули недолго... А вот Славянофилы оказались крепче. Выстроили избы, оделись в русские одежды, говорили, само-собой, только по-русски... В самом центре Мадагаскара расположился этнографический музей с экспонатами разными. В том же здании - небольшая лаборатория, которой и заведовал Манарбит Кащеев, руководя группой талантливых ученых-славянофилов. В теории Кащеева причудливо переплелись физика и философия. Физика. Человечество издавна мучает вопрос - что такое гравитация? В ХХV столетии люди уже научились управлять ею. Но природа ее осталась неясной. Почему тела притягиваются друг к другу? Каков механизм?!! Есть только гипотезы, для удобства принимаемые за аксиомы. По теории Кащеева, гравитация - сила магическая. Потому с научной точки зрения и необъяснимая. Предметы притягиваются друг к другу, и все тут. Магия. А так тупо она действует потому, что ничем разумным не управляется. Теперь из области философии. Есть такое понятие - "этнос". Но что это такое, никто толком не знает. То ли национальное сознание, то ли совокупность идей одного народа, то ли его культура, то ли что-то генетическое... Древний ученый Бердяев утверждал, на этот счет одно, ученый Соловьев - другое... Теперь же, когда и народов-то отдельных не стало, и вовсе черт ногу сломит... Кащеев открыл, что подсознания людей на небольших расстояниях телепатически взаимодействуют. Подсознания людей одной национальности схожи, и там, где таких людей много, их подсознания входят в резонанс. И возникает КОЛЛЕКТИВНОЕ ПОДСОЗНАНИЕ. Это и есть ЭТНОС. И наконец главное в теории Кащеева. Оказывается именно этнос способен взаимодействовать с гравитационным (магическим) полем. Тут-то и возникает этномагическое поле (ЭМ-поле), преобразующее обычную реальность в реальность сказочную... Иван не понял ничего. Перебивать же Кащея у него просто сил не было. Но кофе подействовало на него бодряще, и в этом месте он все-таки вымолвил: - К чему клонишь-то, злыдень? Какую-такую реальность? - Сколько вам лет, юноша? - Осьмнадцать минуло. - Вот в том-то и дело. Вы родились тогда, когда Преобразование реальности уже свершилось, и все окружающее казалось вам естественным. Вот люди из реального мира сразу поняли бы... В этот миг дверь отворилась, и на пороге показались двое - Кубатай с оголенной сабелькой в руках и Смолянин, понурый, держащийся, словно баба на сносях, за поясницу. - Кащей, он же - Кащеев, он же - Манарбит! - вскричал Кубатай, - Именем верховного правительства Земли, вы арестованы! - Что ж, - вздохнул Кащей, - рано или поздно это должно было случиться... - Хотя, честно сказать, мне вовсе не охота вас арестовывать, - продолжил Кубатай уже не так решительно. - Почему это? - приободрился Кащей. - Остров Русь - единственное место, где я мог по-настоящему отдохнуть, - объяснил Кубатай. - Зачем же вы тогда помогали бедному юноше? - кивнул Кащей на Ивана-дурака. Кубатай выпятил грудь: - Это мой долг: вы искажаете реальность, а я - сотрудник Департамента Защиты Реальности! - Это-то я сразу понял, - кивнул Кащей. - Как там у вас, кстати, все по-старому? На прыгоходах по кочкам скачете, в космос нельзя, в прошлое - нельзя?.. - По-старому, - сокрушенно махнул рукой Кубатай. - И вы все это защищаете? - легкая презрительная улыбка скользнула по лицу Кащея. Кубатай насупился, но тут на его защиту встал Смолянин: - Да он, вообще-то, космолетчик. Генерал-сержант. Он тут случайно, в отпуске. На боянскую тусовку прилетел. Любит, шельма, тусовки. Прямо хлебом не корми, дай потусоваться... Напряжение как-то само собой спало, и Кащей пригласил новоприбывших гостеприимным жестом: - Да вы присаживайтесь. В ногах правды нет. - Понимаете, Манарбит, - заговорил Кубатай, усаживаясь, - очень уж случай удобный. До сих пор никто из местных на вас идти не решался. Ваня, вот, первый, - кивнул он на юношу, - от того, что дурак, наверное. - Но-но, - насупился Иван и сделал рукой вялый протестующий жест. - А чего ж ДЗР-овцы сами ни разу прийти не пробовали? - спросил Кащей. - На вас-то, нерусей, поле не действует. - Пробовали! - махнул рукой Кубатай. - Но в эпицентре действия вашего транслятора "неруси", как вы нас называете, черт знает во что превращаются: кто в колобка, кто в зайчика, а кто и вовсе - в щелкунчика какого-то. Вот и сейчас - я в кота превратился, а он - в утку. - Так ты, гад, выходит, заранее все знал?! - вскричал Смолянин гневно. - А знаешь, как меня достало яйца золотые нести?! - И он, привстал с кресла, угрожающе растопырил перепончатые пальцы и завопил срывающимся голосом: - Замочу, век воли не видать! - В утку, говорите? - вмешался Кащей, восхищенно разглядывая его руки. - Я так и думал! Продолжительное воздействие ЭМ-поля вызывает необратимые последствия! - Не, - смутился Смолянин и спрятал руки за спину, - это у меня и раньше так было. - Жаль, жаль, - вздохнул Кащей. А у Ивана от всей этой трескотни в голове засело только одно слово. - "Транслятор", - повторил он, - что это такое? - А юноша не так глуп, как может показаться, - обрадованно сообщил Кащей. - Видите ли, взаимодействие гравитации с этносом происходит далеко не всегда. Точнее - крайне редко. А образуемое поле - нестойко. Самый, пожалуй, заметный исторический прецедент - описанная некиим очевидцем Гоголем ночь перед Рождеством - где-то в конце ХIХ века. Известен ряд более слабых проявлений. Обычно как: сольются все необходимые факторы, и на небольшом участке площади возникает ЭМ-поле. Тут и превратится, к примеру, какая-нибудь бедная женщина в ведьму. Полетает, побезобразничает, как, например описано некиим очевидцем Булгаковым, затем - вернется домой, и все напрочь забудет. А свидетелям потом, само-собой, не верит никто. Иногда решают, что они - психически не нормальны... Думаю, раньше, когда все народы еще не перемешались, и когда люди в чудеса верили, ЭМ-поле все же почаще возникало... Хорошо, когда свидетелем оказывался литератор, он мог хотя бы подробно увиденное описать и выдать за игру собственной фантазии... Так вот, в моей лаборатории был построен транслятор некоего катализирующего поля, которое делало взаимодействие гравитации с этносом прочным и нерушимым. - Ничего не понимаю, - потряс Иван головой. Потом вспомнил рассказ пленного печенега и добавил: - Хотя, что-то понимаю... Выходит, кроме как на Руси, нигде никаких чудес не случается? - Никаких, - подтвердил Кащей. А Кубатай покивал уныло. - А почему все именно так? - невразумительно спросил Иван. И уточнил: - Ну, почему именно баба Яга, именно скатерть-самобранка?.. - Браво, юноша! - воскликнул Кащей. - Вопрос очень и очень верный. Видите ли, управляется-то ЭМ-поле не сознанием, а ПОДСОЗНАНИЕМ, и не одного человека, а многих. Видимо, вся эта вами перечисленные чертовщина - глубоко в подсознании каждого русского человека сидят. - А сережки василисины тут при чем? - Для излучателя транслятора необходимы были две пластины из венерианского минерала "призмалита". Именно из этого камня и именно такой формы и были серьги моей бывшей сокурсницы Василисы... - Так это что же теперь на Руси-то делается?! - встрепенулся Иван. - Богатыри теперь - не богатыри, сапоги - не скороходы, а Марья моя - не искусница?! - Точно, - подтвердил Кащей. - Ох вы бедные, да несчастные - люди русские!.. - запричитал Иван, - Как живется-то вам нынче тягостно! - он поднял блестящие от слез глаза на Кащея. - Ведь по себе чувствую... Глянь на басурманов-то этих - кивнул он на Кубатая со Смолянином, - им что поле, что не поле - все едино, а у меня, человека исконно русского, словно лопнуло что внутри... - Это кто, вы что ли - человек исконно русский? - поднял брови Кащей. - Иван Иванович, милый, вы ж негр чистокровный! - Да я... да за такие слова!... - аж запыхался Иван от возмущения. - Вот, извольте сами убедиться - протянул Кащей Ивану зеркальце. Тот уставился на отражение. Все - как обычно: кудри по-русски вьются, нос - по-русски вздернутый... Вот только черное все, черное!.. И волосы, и кожа!... - Это сажа, сажа въелася, - слабо крикнул Иван в оправдание, да тут же и заплакал от неубедительности своих слов. - Брось кручиниться, Ваня! - попытался упокоить его добрый Кубатай, - главное, дух у тебя русский. Вон, Пушкин Александр Сергеевич тоже был негр немножко, а его до сих пор помнят - как великого русского поэта... Иван только всхлипнул горестно в ответ. Тогда Кубатай высказал другой успокоительный довод: - Известно, что русская нация тем испокон и сильна была, что все лучшее от других в себя вбирала да впитывала. Вот, к примеру, писатель французский Дюма на Руси так популярен был, что чуть ли не за своего почитался, а некие Жуки, музыканты англицкие, любы всякой душе русской были... И вообще, говорят, каждый второй русский - евреем был, и ничего, стояла Русь-матушка!.. Но Иван все причитал безутешно: - Пресвятая Богородица, как же теперь жить-то я буду?.. Да что я? Как вообще-то?!! Тут, вроде бы, и сказке конец. ЭПИЛОГ. ВЕСЕЛЕЕ БЫЛЬ ДЕЛАТЬ СКАЗКОЙ, ЧЕМ СКАЗКУ - БЫЛЬЮ, А ДЛЯ ЧИТАТЕЛЯ ПЫТЛИВОГО - МОРАЛЬ Ан нет. Проплакавшись, Иван-дурак тяжело вздохнул и с ненавистью посмотрел на свою пухлую черную руку. Негр! Негр! И никуда от этого не деться. Кончилась Русь-матушка, и кончил ее он, вот этими самыми пухлыми черными ручками. Всхлипнув, Иван утер слезу и посмотрел на мудреца. Тот понимающе кивнул и продолжил успокаивающе: - Что тебе сказать, негр... Точнее - афрорусич, или черный русский. По опыту забытых цивилизаций прошлого предположу, что эти названия для тебя будут менее обидными. - Менее, - вздохнул Иван-дурак. - А все равно - тяжко... - Не кручинься, афрорусич Иван-дурак. Русь ваша все равно останется, будет тут заповедник фольклорный, как и раньше. Наедут мудрецы, такие же, как и я. Кубатай вдруг замолчал. И в голове Ивана мелькнул луч света... то есть, надежды. - Кубатай-Кубатай, - вкрадчиво сказал он. - Как обидно, что Русь для всех мудрецов станет открыта. Так бы ты в памяти народной остался, былины бы о тебе слагали, богатыри твоим именем клялись... А теперь? Кто кроме нас тебя вспомнит? Кто песенку споет? - Я за славой не гонюсь, - сухо ответил Кубатай. - Былины, подумаешь... Я в пяти рассказах да двух повестях героем выступаю. Прямо так и написано, черным по белому: "Кубатай - герой." Обо мне, может, еще оперу напишут. Роман, может быть... Манарбит вскинул голову и пристально посмотрел на Кубатая. Спросил: - Звал, генерал-сержант? - Нет. - Значит почудилось... Эх, конец Руси великой пришел. Да и я теперь долго не протяну. С моими черными делами да на нынешней чистой совести... - Что вы заладили - черные, черные! - завопил Иван. - Черным по белому, черные дела... Намекаете? - Пошла этническая напряженность, - опасливо ежась, сказал Смолянин. - Вначале они негров прищучат, потом... - Не мешай! - оборвал его мудрец. - Кубатай думать будет! И он погрузился в процесс мыслительной деятельности. Вначале неглубоко, а потом и с головой. Минут пять длилось молчание, потом Кубатай изрек: - Не могу ни признать, что разрушение транслятора не пошло на благо человечеству. Полностью отметаю личные корыстные мотивы в этом решении. Полностью! Иван, былины обо мне петь будут? - Будут, будут, - затрепетал Иван. - Хорошо. Отметаю личные мотивы! Предлагаю восстановить транслятор! - А как же задание? - пискнул Смолянин. - А как же сережки василисины? - грустно спросил Иван. - Даром я с Кащеем бился? - Насчет задания... Мы здесь, Смолянинчик, в отпуске. И лезть голым энтузиазмом на кладенец, то есть на мумми-бластер, не обязаны. Ты думаешь, Кейсеролл тебе премию выплатит? - А как же? - С каких денег? Если остров Русь в Мадагаскар превратится, нам живо ассигнования срежут. Только и останется, что со сфинксами на Венере воевать, да по небу... по космосу, за машинами времени гоняться. - Восстанавливаем магию! - завопил Смолянин. - Я задарма работать не привык! - Хорошо. Теперь о сережках. Думаю, умелые руки Манарбита и мои дельные советы позволят изготовить точную копию сережек из подручных материалов - латуни, стекла, олова. - Это нам раз плюнуть, - оживился Смолянин. - Если что - золотом подсоблю! - Отлично, - кивнул мудрец. - Что, решено? - Решено, - кивнул Манарбит. - Нравится мне бессмертным быть, мелкие пакости учинять да с богатырями ссориться. Делаем новые сережки! - Учти, мы тебя вначале в цепи закуем, а уж потом транслятор включим, - предупредил Иван. - А то ты и нам пакость учинишь. Манарбит подумал, но махнул рукой. - Ладно. Один фиг, бессмертным стану. Рано или поздно, кто-нибудь меня сдуру освободит. То-то смеху будет! И началось делание великое. Кубатай давал советы, Иван бегал за требуемыми материалами и раздувал огонь в горне, Смолянин перековывал золотые яйца на серьги, а Манарбит придирчиво оценивал конечный продукт. Это у него получалось лучше всего. Работали все весело, с охоткой. Между делом Смолянин похвастался, что им с Кубатаем уже не впервой мир спасать. Заинтригованный Иван полюбопытствовал: - Так что, были у вас уже схватки великие? - Ну, схватки не схватки, а потужиться пришлось, - сказал честный толмач. - Из прошлого далекого, из века двадцатого, прилетели к нам два пацана вредных... - Пацанов не обижай, - хмуро сказал Кубатай, разминая эфесом сабли осколок золотой скорлупы. - Ладно, - согласился Смолянин. - Не буду. Так вот, пацанов этих надо было в прошлое вернуть, а иначе б весь наш мир погиб! - Почему? - вежливо спросил Манарбит. - А потомок кого-то из них знаменитым ученым стал. Не будь пацанов, он бы не родился, и наш мир - тю-тю! - радостно сообщил Смолянин. - Может помните, Теймур Антонелли, генетик, что сфинксов-то придумал? - Козел он! - взбеленился вдруг Манарбит. - Он у меня в университете биологию преподавал, три раза экзамен пересдавать заставил! Кубатай поднял на них тяжелый взгляд и сказал: - Что-то ты разболтался, младший майор! Секреты разглашаешь! И работа закипела вновь. Не прошло и часу, как в руках Кубатая оказалась пара фальшивых сережек. Точь-в-точь как настоящие, не придерешься! Манарбита заковали в цепи, последний раз ему руку пожали, и оставили в подвале, наедине с камнями холодными да улитками, по ним ползающими. Настоящие сережки а антенну вставили, иголочку серебряную на место припаяли. Потом пошли в подвал, и Иван-дурак торжественно главную кнопку нажал. Учинился тут шум да треск великий, стены мхом обросли, Манарбит в Кащея обратился да и завыл в своих цепях дурным голосом: "Уничтожу! Всех уничтожу! Все уничтожу!" Мумми-бластер у иВана на поясе кладенцом обернулся, только не гнула уже к земле тяжесть его. Вновь силушка богатырская в Иване плясала! И события странные, что накануне случились, словно туманом подернулись. Вроде и помнилось все, но задумываться об этом не хотелось. Ну негр, ну богатырь не от рождения, а посредством чародейства. Ну и что? Главное - оптимизм! - Ура, друзья! Вернулась ко мне силушка! - воскликнул Иван, да и повернулся. За спиной у него кот сидел пушистый, грустно заканчивающий вылизываться, да утка, уже одно яйцо снесшая. Вздохнул Иван, взял своих незадачливых спутников под мышку, да и двинулся из замка Кащеиного прочь. На том самом месте, где давеча Смолянин с Кубатаем в зверушек превратились, груз в руках Ивана потяжелел. - Тормоза! - завопил толмач, обернувшийся вновь человеком. Кубатай выскользнул из рук Ивана, выгнул спину дугой, потом со вздохом поднялся на ноги. - Что ж, - грустно сказал он. - Большая часть наших приключений закончена. Удивительное, что ни говори, ощущение, котом побыть... - Ты бы яйца нести попробовал, - огрызнулся толмач. - Такие эмоции - опупеешь! Но Кубатай его не слушал. Он мечтательно поглядел в небо и непонятно сказал: - Теперь я лучше буду понимать ИХ. Гораздо лучше... - Сфинксов, что ли? - вопросил Смолянин. - Ну и дела! Отважный диверсант Кубатай готов помириться с заклятыми врагами человечества! Кубатаю, явно, было на все плевать. Он обнял Ивана за плечи и мечтательно произнес: - Почему мы не птицы? Почему не летаем? Обернулся бы я голубем сизым, да полетел над Русью... Эх... И все бы на меня смотрели, говорили: "Это летит Кубатай. Он настоящий герой! Он летает!" Ивану от такой лирики стало не по себе. Он отпихнул Кубатая, и, чтобы сгладить грубость, сказал: - Да, мудрец. Герой ты, ничего не скажешь. Тяжко тебе пришлось. - Ничего, - отмахнулся Кубатай. - Я ведь, если честно, кошек очень даже люблю. И они меня уважают. Стоял я однажды на кочке, ждал рейсового прыгохода... ну, повозки, в общем. И подошел ко мне котенок. Маленький, пушистый, ласковый. Стал об ноги тереться, мяукать. Следом увязался, домой пришел. Уж на что у меня домашние кошек не любили - и то умилились... - Ты его воспитал, да? - растроганно спросил Иван. Кубатай понурился. - На улицу выкинул. Через силу, да делать нечего. Мы ведь там, на большой земле, со сфинксами конфликтуем. А они вроде кошек больших. Посуди, как мне, генералу, дома кошку держать? Боевой дух упадет! Выкинул я его. В окно. - Не беда, кошка всегда на ноги упадет, - утешил его Иван. - Ты наших домов не видел, - тихо произнес Кубатай. - Ладно, хватит комплексы пережевывать! Мне очень помогло превращение в кота! Теперь я понимаю истоки своего неприязненного отношения к сфинксам. И смогу с ними бороться, не со сфинксами, конечно, а с истоками. - Вот и ладно, вот и славненько, - залопотал Иван. - А теперь поспешим, хорошо? Василиса ждет... - Дело, - заявил толмач. - Только знаешь, Иван, просьба к тебе есть. Я сейчас на пару шагов к Кащеиному замку подойду, обернусь уткой, да и снесу десяток яичек. А ты потом меня обратно вынеси. И яйца не забудь захватить. Я вот котомку под них подготовил, сложишь туда. Лады? К болоту друзья пришли, когда стало вечереть. Кубатай твердо печатал шаг, держа руку на эфесе сабли и глядя вдаль. За ним шел Иван-дурак, размышляя о пережитом. Следом плелся толмач, одной рукой держась за поясницу, а другой придерживая котомку с яйцами. Золото тянуло его к земле-матушке, но он не сдавался. - Алеша! - завопил Иван в клубящийся испарениями сумрак. - Попович! Друг! Выходь! Болото молчало. Кубатай почесал затылок и заметил: - Стоит позвать кикимору. Слух у нее тонкий, плюс магические способности... Услышит. Иван вздохнул. Не хотелось ему с кикиморой коварной общаться, да что поделаешь... - Лизавета! - крикнул он. - Русалочка болотная! Выплынь-ка на бережок, укажи, где мой дружок! Тишина. - Алексей! Алешенька! Дружок! - снова крикнул Иван. И тут болото забулькало, завоняло, образовало длинную цепочку кочек, и до Ивана донесся знакомый голос. - Да здесь я, угомонись! Как дела? Кащея побили? - Побили, побили... - прослезился на радостях Иван. - Алеша! Жив! - Как видишь, - самодовольно заявил Попович, выходя из темноты. - Отпустила тебя злыдня болотная, - радостно прошептал Иван. - Вот счастье-то! - Но-но! - посуровел Алеша. - Не ругайся на жену мою будущую! Осерчаю! - Что? - оторопел Иван. - Невеста она моя, - отчеканил Алеша. - Сейчас пожиточки соберет, да и придет. Повенчаемся мы с ней в Киеве, да и заживем припеваючи. Она, пусть на жабу и похожа, зато без обмана - и днем и ночью одинакова. - Ну, коли так, - смутился Иван. - Что ж, совет да любовь! Алеша просветлел лицом и зашептал Ивану на ухо: - А главное, теща со мной не поедет в Киев! Останется в этом болоте! Жену я нашел, тещи не будет! Чего еще богатырю желать? По кочкам тема временем грациозно вышла на бережок кикимора. В кружевном платьице она показалась Ивану не такой уж уродливой. А что зеленая... Так ведь и сам - не беленький... Кубатай галантно подал даме руку и сказал: - Рад за вас, очень рад. Примите мои поздравления, прелестница. - Ох, льстец... - смущенно залопотала Лиза. Кубатай подхватил ее за пояс, и повел по кочкам. Следом двинулись Иван с Алешкой и покряхтывающий Смолянин. - А у нас тут, на болоте, чудо дивное случилось, - делился впечатлениями Алеша. - Представь, почудилось вдруг мне, что никакой я не Алеша Попович, а простой мужичок по имени Васасек. И не богатырь я вовсе, а торговец мелкий, срамными картинками на базаре торговавший. Будто жил я в неведомой стране, а потом приехал на Остров Русь... - Алеша запнулся, и неуверенно продолжил: - ну да, вроде как на остров, и богатырем обернулся! Представляешь? - Не бери в голову, Попович, - ласково успокоил его Иван. - То морок был, Кащеем напущенный. Ты - богатырь. Зовут тебя Алеша. - Да, наверное, - задумчиво сказал Алеша. - Я богатырь. Зовусь Васа... тьфу, Алешей! Вот сволочь, Кащей! Ладно, рассказывай, как побил ты ворога? И дурак принялся вдохновенно врать, понимая, что не стоит забивать другу голову неприглядной истиной. Так, за разговором, и болото форсировали. На берегу привал разбили, пожевали, да спать легли. А утром дальше в путь тронулись. Впятером оно куда веселее было... Вскоре и рощица бамбуковая, посреди которой дуб могучий рос, показалась. А от дуба доносился посвист страшный, от которого бамбук словно ива плакучая гнулся. - Худо дело! - воскликнул Алеша. - То Алена Соловейкина! Вспомнила папашины фокусы, да и стала Илюшку свистом пытать! - На помощь! - крикнул Иван, выхватывая кладенец. И друзья побежали к дубу, лавируя между гнущимися бамбучинами и придерживая шапки, норовящие улететь вдаль. Кубатай храбро размахивал сабелькой, и даже миролюбивый толмач воинственно крутил над головой увесистую котомку. Только возле дуба остановились они, и рты в недоумении разинули. Потому что там, в огромном гнезде, сидели обнявшись Алена с Илюшей, да и свистели на два голоса, мечтательно в небо глядя. - Ты губы трубочкой складывай, - поправляла Муромца Алена. - А язык в глотку подбери, тогда свист заливистый да могучий, как положено. Я же буду тебе подсвистывать, рулады выводить дивные... Земля вокруг дуба была усеяна пустыми бутылками из-под зелена вина "Князь Владимир" и банановой кожурой. Видать, самобранка на славу потрудилась, чтобы помирить Илью с Аленой. - Муромец! - заорал ошеломленный Иван. - Ты - свистишь?! - Фрейдизм! - мудро изрек Кубатай, разглядывая насвистывающую парочку. - Вытеснение подсознательных комплексов. Илюша-то Соловья кончил, потому что сам слуха музыкального был лишен начисто. А теперь он преодолел свое эго... - А, ребята! - радостно воскликнул Илья. - Полезайте на дуб, мы вас свистеть научим! Кстати, как там с Кащеем? - Побили мы его, - хмуро сказал Иван. - Но не кончен еще труд наш богатырский! Надо сережки Василисе отдать, спасти ее от позора, а землю русскую - от междоусобицы. - Надо, надо... - вздохнул Илья. - Видать не время мне еще от дел удаляться, да свистеть в свое удовольствие. Алена! Пойдешь за меня замуж? - Еще спрашиваешь, охальник! - возмутилась Алена. - После всего, что у нас было! После того, как свистели на два голоса! Пойду! И Алена с Ильей, не сговариваясь, с богатырской грацией спрыгнули с дуба. Когда пыль рассеялась, а банановая кожура улеглась, Илья заключил друзей в объятия и воскликнул: - Теперь бы нам еще Добрынюшку спасти! Эх, погудели бы! Ой, ребята, а чего случилось-то со мной! Привиделось мне, что никакой я не Илья Муромец, а простой парень, с именем коротким - Яр, и силенкой, поболе чем у простых людишек. Что живу я в Киев-граде, только город тот на наш Киев не похож. Бананы там не растут, и говорят не по-русски. И вот я, то есть этот Яр, почувствовал в груди томление, поехал сюда и обернулся богатырем. Вначале тридцать три года баклуши бил, как положено, а потом стал крепким да добрым... Чудо дивное, друзья! А что Алене пригрезилось - этого мы никогда вам не скажем. Все равно не поверите. - То морок, Кащеем напущенный, - сказал Алеша и повернулся к Ивану. - Правильно говорю, Вань? - Правильно, правильно, - закивал дурак. - Ну что ж, в путь? - В путь, Добрынюшку выручать, - кивнул Илья. - Все в Киеве знают - Яр друзей в беде не бросает! Иван с Алешей сделали вид, что не расслышали обмолвку, и они всемером зашагали по дороге. Кубатай, по просьбе Ивана, исполнил песенку про Африку, потом, на бис, спел еще несколько песен на заморских языках. Вскоре к реке Смородине подошли. - Что делать-то будем? - спросил Иван у мудреца. - Подскажи, Кубатай! - Логичнее всего было бы пойти в Киев, - начал мудрец, но увидев лицо Ильи Муромца торопливо добавил: - Однако не бросать же Добрынюшку! Давайте попробуем найти Садко, уговорить его вернуться к морскому царю, заменить Никитича... - Долго, - отрезал Иван-дурак. - Что ж мы, вдоль всей Смородины будем идти, искать хитрого купца? Он же наверняка без дела не сидит, торгует между делом. - Такие низменные вещи мне в голову не укладываются, - вздохнул Кубатай. - Что ж, тогда кто-то из нас, самый плавучий, должен отправиться на дно морское... - Сейчас ты отправишься! - завопил Алеша, прикрывая кикимору грудью. Но Лиза отстранила его и гордо сказала: - Прав мудрец! Я одна могу Добрынюшку спасти. Я и отправлюсь в путь к царю морскому. А ты, Алешенька, не волнуйся. Царя я знаю, мы с ним вместе когда-то росли. Почти как брат и сестра друг другу, только еще лучше. Уговорю! С этим оптимистическим заявлением Лиза прыгнула в воду. Минут пять друзья стояли и наблюдали за безмятежной речной гладью, потом расстелили самобранку и сели трапезничать. - Лиза дело говорит, - успокаивал Алешу Илья. - Она одна способна Добрынюшку вызволить. Не по нраву мне вначале пришлась сия кикимора, а теперь вижу - душа у нее добрая. Будет она мне сестрой названной. И даже еще ближе. - Она, она замечательная! - возбужденно воскликнул Алеша. - Спасибо, Муромец! И я тебе скажу - ты для меня - словно я сам, жена твоя - словно моя! - Чего? - удивился Илья. Алеша покраснел. - Да это я так, по ошибке... Наливай, Илья. Недолго пришлось богатырям переживать за судьбу Добрыни и Лизы. Волны речные забурлили, разверзлись, и из них показалась кикимора с Добрыней Никитичем на плече. - Отпусти меня подобру-поздорову, чудище! - кричал Добрыня. - Не бери грех на душу, не неволь богатыря русского! Кикимора молчала. Видать тяжело ей было тащить Добрыню. - Никитич! - дружно завопили Алеша и Илья. - Все путем! Не бойся, это не чудище, а сестра твоя будущая! - А? - Добрыня перестал вырываться и изумленно уставился на своих товарищей. - Ребята! Живы! - Живы! - крикнул Иван. - А я Кащея побил! - Молодец! - обрадовался Добрыня, оказавшийся на твердой почве. - А чего вы про сестру мою будущую говорили? - и он опасливо покосился на Лизу. Та зарделась. Добрыне кратко объяснили ситуацию. И про примирение Ильи с Аленой поведали, и про подвиги Ивановы. - Рад за вас, - тихо сказал Добрыня, выслушав богатырей. - Что ж, хоть кому-то из нас судьба ласково улыбнулась. Отрадно, отрадно... Усевшись на бережку Добрыня стянул сапоги, выплеснул из каждого по полведра водицы, потом принялся вдумчиво, основательно выжимать портянки. Илья с Аленой переглянулись. Кому как ни им была понятна печаль Добрыни! Забавушка Путятишна, дочь Владимира, давняя любовь Добрыни Никитича, по прежнему ходила в девках... Илья хлопнул кулаком по скатерти-самобранке. Так сильно, что в Смородине вода плеснула, а с деревьев листочки принялись осыпаться. - Не бывать такому, что мы оженимся, а ты в холостяках останешься! - грозно воскликнул Илья. - Значит так. Идем к Владимиру, да и говорим: или отдавай дочку за Добрыню, или... - Или? - заинтересовался Смолянин. - Меня очень волнуют альтернативы! - Или осерчаем, - зловеще добавил Илья. - Алешу и Ивана не спрашиваю, а тебя, толмач, и тебя, мудрец, перед вопросом поставлю! Поможете нам? - С удовольствием, но полно