, -- подхватил матрос. -- "Меч" сломался, покуда она билась и все рвалась на волю. Слыхал я, как что-то трахнуло, будто треснул корабельный брус; и потом сразу же плот перестало швырять, все успокоилось. Господи помилуй! Ну и удар! Доска-то, поди, самое малое -- дюймов пяти толщиной, а вот видишь, длиннорылый пробил ее насквозь да еще наружу "меч" высунул на фут с лишним. Ну и ну! Что за диковинные, сумасбродные твари водятся в океане! Этим философским рассуждением матроса и закончилось приключение. Глава LII. МЕРТВАЯ ХВАТКА Теперь уже весь этот странный эпизод перестал быть загадкой для обоих взрослых. Ясно было, что меч-рыба проткнула доску своим отростком и сломала его. Очевидно, "удар мечом" не был нанесен с намерением напасть на "Катамаран". Это произошло совершенно случайно. Да и вряд ли могло быть иначе: ведь удар оказался роковым для самого меченосца. Несомненно, сейчас чудовище лежало мертвым где-нибудь на дне морском: костяной клинок сломался почти у самого основания, а его обладатель не мог жить без своего оружия. Даже если страшное увечье не сразу убило меч-рыбу, все равно потеря этой длинной "шпаги", посредством которой она только и добывала себе пропитание, наверняка должна была сократить остаток ее дней, и развязка не замедлила наступить. Но ни матрос, ни бывший кок не сомневались, что рыба совершила самоубийство против собственной воли. Бен Брас объяснял все это Вильяму просто и логично. Меч-рыба погналась за стайкой альбакоров. Ослепленная стремительностью своего бурного натиска и страшной прожорливостью, она не заметила плота, покуда не наткнулась своим длинным "мечом" на доску и не пробила ее насквозь. Не в силах вытащить глубоко застрявший в дереве мечевидный отросток, огромная рыбина билась до тех пор, пока не наступила катастрофа. Очевидно, это произошло так: плот подбросило кверху, а потом вдруг накренило со всего размаха вниз -- она и напоролась на доску. Не было необходимости все это подробно объяснять юнге: Вильям и без того уже знал кое-что. Из прежних разговоров на эту тему ему были известны случаи, когда меч-рыба вот так же легкомысленно "фехтовала" своим оружием. Впрочем, сейчас было не до этого. Как только "Катамаран" принял прежнее положение и Снежок вскарабкался на плот, взоры всей команды, в том числе и негра, вновь обратились к странному зрелищу, которое занимало их внимание до этого столкновения. Все принялись наблюдать за необычным поведением фрегата. Птица все еще носилась над самой водой, металась из стороны в сторону, билась и, вздымая брызги, хлопала крыльями. Маленькое облачко пены, окружая ее словно ореолом, всюду следовало за ней. Даже Бен Брас и Снежок, разгадавшие странную историю с меч-рыбой, не могли понять, что творится с птицей. За всю свою жизнь на море они не видели, чтобы так вел себя фрегат или какой-либо иной пернатый хищник океана. Долго стояли они, дивясь и переговариваясь между собой. В чем же тут причина? Видно было, что судорожные движения птицы непроизвольны, что происходит какая-то борьба. К тому же она дочти непрерывно кричала -- от страха или боли, а может быть, и от того и другого. Но почему она так упорно держится у самой поверхность моря? Ведь известно, что эта птица может взмыть в воздух почти вертикально и взлететь так высоко, что за ней не угнаться ни одному из крылатых созданий. Вопрос этот долго оставался неразрешимым для матроса и негра. Они не только не могли найти ключ к его решению, но даже не пытались строить сколько-нибудь правдоподобные предположения. Добрых десять минут ломали они себе головы. И вот наконец-то задача была решена: загадочное происшествие получило объяснение. Но злосчастная птица не была добровольной участницей этой драмы -- она попала в плен. Казалось, фрегат начинает изнемогать. По мере того как силы его слабели, крылья все тише хлопали по воде, брызги пены уже не вздымались вокруг и море волновалось меньше. Теперь зрители увидели, что птица была не одна: там, внизу, какая-то рыба вцепилась ей в ногу. По форме, величине и лазоревой окраске легко можно было признать альбакора. Несомненно, это был тот самый хищник, который одновременно с птицей состязался в погоне за летучей рыбкой. Так вот почему фрегат не мог подняться над водой! Но это еще не все. Видимо, альбакор, измученный схваткой, тоже выбился из сил: он уже не носился стрелой из стороны в сторону, как вначале, а двигался еле-еле. Стало видно, что лапа морского ястреба вовсе не застряла в пасти у рыбы, как думали катамаранцы,-- нет, птица стояла на голове у альбакора, словно забравшись на жердь, и балансировала на одной ноге. Чудо из чудес! Что это все могло бы значить? Борьба фрегата и альбакора как будто приближалась к развязке: теперь схватки перемежались паузами. После каждого перерыва птица все тише взмахивала крыльями, рыба все медленнее шевелила плавниками. Под конец оба хищника замерли: фрегат над океаном, альбакор в воде. Если бы птица не распростерла так широко свои могучие крылья, она, наверно, погрузилась бы в глубь океана. Рыба все еще время от времени делала слабые попытки cтaщить ее вниз, под воду. Но мешали крылья, раскинувшиеся почти на десять футов над водой. Это диковинное зрелище разыгралось прямо перед "Катамараном", и плот, идя по ветру, все приближался к месту поединка. С каждым мгновением силуэты противников вырисовывались все отчетливее. Но лишь когда "Катамаран" подошел вплотную и обоих выбившихся из сил борцов взяли на борт, выяснилось окончательно, как они сцепились между собой. Оказалось, что схватка произошла совершенно случайно, помимо желания обеих сторон. Да и как могло быть иначе? Альбакор слишком силен для клюва фрегата, слишком велик, чтобы птица могла заглотать его своим громадным зевом. Со своей стороны, разве решился бы фрегат вторгнуться во владения могущественного морского хищника? Причиной встречи, которая привела к такой роковой путанице, оказалось то, что они погнались за одной в той добычей. То была маленькая летучая рыбка, которой удалось ускользнуть от врагов, подстерегавших ее в обеих стихиях -- и в воздухе и в воде. Бросившись на летучую рыбку, птица промахнулась и угодила кривыми когтями прямо в глаз альбакору. То ли когти пришлись как раз по глазной впадине, то ли слишком глубоко погрузились они в волокнистую ткань мозга,-- так или иначе, они там застряли. И ни птица, ни рыба, страстно жаждавшие сбросить мучительное ярмо, не могли положить конец вынужденному содружеству. Разлучить их пришлось Снежку. Им объявили развод, самый эффективный, какой когда-либо давался судом со времен сэра Крессуэлла Крессуэлла[17]. Суд был короткий. Каждому из преступников был вынесен приговор, и казнь свершилась тотчас же вслед за осуждением -- рыбу оглушили ударом по голове; иная кара, не менее скорая, постигла птицу--ей попросту свернули шею. Так погибли два морских тирана, будем надеяться, что такое же возмездие за свои злодеяния получат все тираны земли! Глава LIII. МРАЧНЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ Новое появление меч-рыбы -- не была ли это та самая, что уже однажды повстречалась им?--разогнало всех альбакоров по соседству с "Катамараном". Вернее же, они заметили стайку летучих рыбок и пустились в погоню, так что теперь поблизости не осталось ни одного альбакора, кроме того, который был вырван из когтей фрегата. Оправившись от волнения после этого необычного происшествия, почти столь же странного, как и предшествующий случай, команда занялась осмотром плота: нет ли повреждений от толчка. К счастью, ничего серьезного не было обнаружено. Была пробита доска, в которой крепко застрял костяной отросток, но это оказалось сущим пустяком. Правда, "меч" почти весь целиком, кроме выдававшейся над доской верхней части, торчал на несколько футов вниз. Но все-таки его не стали вытаскивать: он не особенно мешал "Катамарану" на ходу. Доска чуть сдвинулась с места, бревно, другое расшаталось -- вот и все. Что стоило исправить этакую безделицу умелым рукам Снежка и матроса! Оба они закинули было снова удочки в воду, насадив на крючки приманку; но солнце уже садилось, а клева все не было. Ни одного живого существа: ни альбакора, ни рыбы, ни птицы -- не было видно на фоне заката. Солнце, медленно опускавшееся в безмолвную пучину океана, оставило их одних в пурпуровой мгле. Невесело было им в этот сумеречный час. Правда, они пережили столько захватывающих приключений, что им было некогда скучать. Днем волнующие происшествия не давали задуматься над истинным положением вещей. Но сейчас, когда повсюду вновь воцарился покой, мысли их невольно обратились к прежнему: как мало надежд спастись из этой безбрежной водной пустыни, простирающейся словно до самых границ мироздания! Печальным взглядом провожали они солнце, погружавшееся в море. Золотое светило исчезло на западе, там, куда стремились и они. Если бы только в этот момент они могли быть там, где светил сияющий шар,-- о, тогда они очутились бы на суше! Уже одна мысль о земле, о чудесной, незыблемо твердой земле охватила блаженным трепетом эти несчастные жертвы кораблекрушения, цеплявшиеся за свой утлый плот среди безграничного океана. Их угнетала мертвая тишина, царившая кругом. Малейшее дуновение ветерка замерло перед заходом солнца. Море сделалось спокойным, гладким, как стекло. Сумерки сгущались, и в этой зеркальной поверхности отразились мириады мерцающих звезд, мало-помалу высыпавших на небе. Было что-то величественное и грозное в этой торжественной тишине, и им стало страшно. Изредка молчание нарушалось какими-то звуками. Но они скорее наводили грусть, чем радовали. Ибо то были звуки, которые можно услышать только в безмолвной пустыне океана: крик морской чайки, напоминающий чей-то дикий хохот, пронзительный свист птицы-боцмана. У наших скитальцев сегодня появилась еще одна причина для уныния: они тревожились о потере столь необходимых запасов сушеной рыбы. Правда, прожорливый океан поглотил только часть провизии. Но и об этом стоило погоревать -- не так-то легко будет возместить утрату. Пока они охотились за альбакорами в надежде на удачный улов, это их не так беспокоило. Зато теперь, когда вся стая ушла и у них остались всего лишь три рыбки, они острее почувствовали свое бедствие. Мало было надежды, что попадется другой такой косяк. По мере того как сумерки сгущались, все более глубокое уныние овладевало нашими друзьями. Прошел час, другой, но печальные скитальцы не обменялись ни словечком. Глава LIV. ВЕЧЕР НА ПЛОТУ Уныние не может длиться вечно -- так уж устроила благодетельница-природа. Бывают времена, когда тоска овладевает сердцем более или менее надолго, но такие моменты всегда сменяются светлыми проблесками -- и наступает если не радость, то, во всяком случае, некоторое облегчение. Примерно через час после захода солнца люди на "Катамаране" вновь воспрянули духом, словно освободившись от тягостного настроения, угнетавшего их. Конечно, произошло это не без причины. Что-то изменилось в окружающей природе: поднялся легкий бриз и подул на запад, как раз в том самом направлении, куда так стремились катамаранцы. И они пустились в путь. Несмотря на страшный удар мечом, полученный "Катамараном", плот понесся с попутным ветром так быстро, словно хотел показать, что нападение меч-рыбы вовсе не вывело его из строя. Всякое движение оказывает благотворное действие на человека, впавшего в тоску, особенно если двигаешься в нужном направлении. "Вперед!" -- вот слово, ободряющее павших духом, чудодейственное слово для отчаявшихся. Никто на "Катамаране" и не помышлял о том, что бриз отнесет их к твердой земле или хотя бы продержится так долго, что продвинет плот на много миль по океану. Но уже одна только мысль, что они все-таки не стоят на месте, подбодрила их. И они стали подумывать об ужине. Снежок с готовностью вскочил на ноги и отправился к своим запасам. Его "кладовая" помещалась посередине плота. И так как далеко идти было незачем, а выбирать припасы не из чего, то вскоре он вернулся на корму, где неподалеку уселись его товарищи. В руках он держал с полдюжины соленых морских сухарей и несколько кусков вяленой рыбы. Это был весьма скудный и неприхотливый ужин; при виде его любой бедняк пренебрежительно скривил бы губы. Но катамаранцы, для которых он предназначался, оказали ему весьма радушный прием. Тут же, перед их глазами, на настиле "Катамарана", лежал еще больший деликатес -- то был альбакор, по вкусу не уступающий ни одной из океанских рыб. Но мясо альбакора пришлось бы есть сырым, а у Снежка была запасена вяленая рыба, что, по мнению катамаранцев, было гораздо вкуснее. Вообще в положении наших скитальцев не приходилось быть слишком разборчивыми, особенно если можно запить ужин глотком канарского вина, но--увы!--вино распределялось весьма экономно и щедро разбавлялось водой. Надо сказать, что Снежок был очень бережлив. Может быть, именно этому свойству он был обязан тем, что остался в живых. Ведь если бы негр не собирал так усердно и не хранил так тщательно свои запасы, наверно, и сам он, и маленькая Лали уже давно погибли бы голодной смертью. Поедая свой более чем скромный ужин, Снежок погоревал о том, что нет огня, на котором можно было бы поджарить альбакора. Уж кто-кто, а шеф камбуза отлично знал, какой лакомый кусочек эта рыба! Он и в самом деле сильно огорчался не столько за себя, сколько за свою любимицу Лали. Как охотно угостил бы он ее чем-нибудь повкуснее вяленной на солнце рыбы и соленых сухарей! Но так как об огне нечего было и мечтать, приходилось отказаться от удовольствия приготовить ужин для Лали. Чтобы хоть сколько-нибудь вознаградить себя, он дал девочке сладкого канарского больше, чем им всем полагалось. Как ни микроскопичны были порции, доставшиеся на долю каждого, все же выпитое вино еще больше подбодрило наших скитальцев. Покончив с ужином, Снежок, Вильям и Лали легли спать. На "собачьей вахте" остался Бен Брас--править рулевым веслом и нести все прочие обязанности дежурного. Глава LV. СНЕЖОК ВИДИТ ЗЕМЛЮ Долгие ночные часы простоял на вахте Бен Брас. Верный своему долгу, он ни на минуту не оставлял рулевое весло. Ветер продолжал дуть все в ту же сторону, и плот быстро шел на запад, подгоняемый экваториальным течением. С океана стал подниматься легкий туман, и звезды скрылись из виду. Казалось бы, теперь рулевому уже нельзя будет держать курс по-прежнему. Но Бен считал, что ветер не меняет направления, и, руководствуясь этим, вел плот. И впоследствии оказалось, что он не ошибся. Лишь перед самым рассветом его сменил Снежок, приняв вахту и заняв его место у рулевого весла. Бен не решился разбудить негра и, вероятно, великодушно оставался бы на посту до угра, если бы тому вздумалось еще поспать. Снежок проснулся не по своей охоте и не потому, что его потревожил товарищ,-- его охватила дрожь от сырого тумана. Очнувшись, он несколько минут весь трясся, словно в лихорадочном ознобе, так что навешанные на нем побрякушки из слоновой кости дребезжали, стукаясь одна о другую. Не скоро еще Снежок окончательно пришел в себя: из всех видов климата африканский негр хуже всего переносит холодный. Не раз он похлопывал себя обеими руками по широкой груди крест-накрест, так что кончики пальцев почти сходились на позвоночнике, пока ему удалось наконец восстановить кровообращение. Лишь тогда, спохватившись, что самое время становиться на вахту, к рулю, он предложил сменить матроса. Разумеется, тот и не подумал отказаться. Но прежде чем лечь спать, он дал Снежку необходимые указания, как вести "Катамаран", чтобы не отклониться от взятого курса. Тем временем Вильям, верно, видел во сне отчий дом в Англии, а крошка Лали грезила о своей африканской родине. Матросу же, скорее всего, снилось, что он благополучно "погрузился" на бак британского фрегата, идущего под всеми парусами, а кругом, растянувшись на нарах или подвесных койках, спят сотни таких же матросов, как он сам. В первый час вахты Снежок ни о чем не думал и старался только, следуя инструкции матроса, вести "Катамаран" по курсу. Между прочим, ему было наказано наблюдать, не покажется ли где парус. Но в таком густом тумане, какой окружал их сейчас, не удалось бы заметить и самый большой корабль, пройди он даже в одном кабельтове от "Катамарана". Поэтому Снежок и не пытался разглядеть что-либо в океане. Но он не прекратил своих наблюдений, чего и требовал матрос,-- ведь моряку уши служат не хуже, чем глаза. Если и не увидишь корабль, зато услышишь голоса команды или другие случайные звуки на борту. Случалось не раз, что таким образом судно выдавало свое присутствие и в самую темную ночь, и в глухой туман на море. Правда, в такую погоду чаще бывает, что корабли подходят и удаляются, и ни один из них не знает о том, как близко другой. Подобно двум призракам-великанам, они встречаются посреди океана и молчаливо расходятся вновь, каждый бесшумно следуя своим путем. Уже светало, а черный кормчий все еще не слышал ни звука, кроме шелеста ветра в парусе "Катамарана" и глухого плеска волн, ударявшихся о пустые бочки по краям плота. Наступило утро. Над горизонтом показался верхний краешек солнечного диска, и под его лучами туман стал медленно, но заметно рассеиваться. И тогда вдруг перед глазами у Снежка возникло нечто такое, что кровь его с быстротой молнии прихлынула к сердцу, забившемуся в бешеном восторге, словно хотело выскочить из могучей груди. В то же мгновение он вскочил на ноги, бросил рулевое весло, словно в руках у него очутился раскаленный докрасна железный брусок, и, ринувшись вперед, на правый борт "Катамарана", встал, жадно всматриваясь в морскую даль. Что же могло так внезапно потрясти нашего негра? Какое зрелище поразило его? Он увидел землю! Глава LVI. ЗЕМЛЯ ЛИ ЭТО? Казалось бы, при виде этого зрелища, столь неожиданного и радостного, он тотчас же завопит на весь мир о своем открытии. Но этого не случилось. Наоборот, он молчал: и когда прошел вперед по настилу плота, и когда, спустя некоторое время, стоял на носу и смотрел вдаль. Вот она, страстно желанная, нежданная, негаданная земля! Поэтому-то он все еще опасался объявить о ней спутникам. И немало прошло времени, пока он решился поверить, что зрение не обманывает его. Правда, негр не отличался обширными познаниями в географии морей, но ему были хорошо знакомы тропические широты Атлантики. Не раз проделал он этот страшный путь через экватор: однажды закованный в цепи и частенько потом на службе у работорговцев, помогая перевозить "живой груз" таким же бесчеловечным способом. Ему было известно, что там, где они, по всей вероятности, находятся сейчас, поблизости нет ни клочка земли, будь то остров, скала или риф. Никогда не приходилось ему видеть или слышать о чем-либо подобном. Он знал, что здесь есть остров Вознесения и маленький необитаемый островок Святого Павла. Но ни один из них не мог оказаться на пути "Катамарана". Что же все-таки он увидел? Не ослеп же он! Картина острова отпечаталась на сетчатке у него так ясно, с такой отчетливостью, что это не могло быть обманом зрения. Только вполне уверившись, он решился наконец: закричал громовым голосом и разбудил своих спутников. Все сразу вскочили на ноги, мигом очнувшись от сна. -- Земля! -- орал Снежок. -- Земля? -- откликнулся Бен Брас, вскакивая и протирая заспанные глаза. -- Земля, говоришь, Снежок? Да что ты! Быть не может! Тебе, верно, почудилось, дружище! -- Земля? -- переспросил Вильям. -- Да где же, Снежок? -- Земля! -- воскликнула маленькая Лали, догадавшись, что значит это слово, хоть оно и было сказано на чужом языке. -- Да где же она? -- осведомился матрос, пробираясь по доскам на плоту, чтобы зайти спереди паруса, заслонявшего ему поле зрения. -- Вон, вон! -- твердил Снежок. -- Вон там, масса Брас, как раз у штирборта, справа! -- А ведь верно... право, земля!.. -- подтвердил матрос, пристально вглядываясь в незнакомые очертания, смутно виднеющиеся сквозь туман. -- Провалиться мне на месте, если это не земля! Да, да, это остров, хоть и небольшой, а все ж таки островок! -- Вот так штука! Да там люди!.. Гляньте, масса Брас, они ходят там повсюду. Я вижу их так же ясно, как солнце на небе. Да их там целые десятки! Снуют себе взад-вперед. Туда, туда смотрите! "Вижу, как солнце на небе" -- не совсем точно сказано, так как момент был выбран малоподходящий. Дневное светило все еще скрывалось в тумане, и поэтому трудно было различить неясные контуры острова, или, вернее, того, что наши скитальцы принимали за остров. Только Снежок, который дольше всех всматривался в эту "землю" и выработал в себе особую зоркость зрения, ясно различил там множество движущихся фигур. Теперь, когда он обратил на это внимание своих спутников, Бенy Брасу и Вильяму также стало казаться, что и они их увидели. -- Разрази меня гром! -- воскликнул матрос.-- А ведь и вправду люди! Мужчины и даже женщины, и в белых платьях! Кто они, откуда взялись?.. Черт побери! Я глазам своим не верю! Сроду не слыхивал, чтобы на этой стороне в Атлантике был остров! Разве только он выскочил из моря за какой-нибудь год, другой!.. Ну, а ты что скажешь, Снежок? Уж не Летучий ли это Голландец[18] или скала, что как раз сейчас высунулась из воды? Или все-таки самый настоящий остров? -- Что вы! Не водится здесь Летучий Голландец. Нет, масса Брас, ваш негр зря не бросает слов на ветер. Это -- остров, самая настоящая земля. Вот увидите сами! Только повернем "Катамаран" и подойдем чуть ближе. Послушавшись совета Снежка, матрос пробрался обратно через весь плот, взялся за рулевое весло и повернул "Катамаран" носом вперед, прямо к неведомой, только что открытой земле. Остров казался очень невелик -- он занимал ярдов сто на горизонте. Впрочем, не всегда удается правильно определить на глазок, особенно если, как сейчас, мешает туман. Казалось, остров возвышался на несколько футов над уровнем моря. С одной стороны он заканчивался крутым обрывом, с другой -- отлого спускался к воде. Люди виднелись главным образом на возвышенности. Кое-где они стояли, собираясь группами по трое и по четверо, в других местах прогуливались парами и в одиночку. Видимо, они были неодинакового роста и одеты по-разному. Даже сквозь туман можно было разглядеть, что на них самые разнообразные цветные платья. Встречались тут и рослые люди; рядом с ними попадались другие, казавшиеся карликами. Снежок утверждал, что эти "малютки" -- дети тех, кто повыше. Позы их также были различны. Некоторые стояли выпрямившись, с какими-то длинными копьями за плечами; другие, также вооруженные, нагибались к земле. Многие усердно трудились, равномерно ударяя по земле огромными кирками, как если бы рыли яму. Правда, все эти манипуляции виднелись неясно, так что катамаранцы никак не могли понять, что за работы ведутся на острове. Действительно ли у них перед глазами остров, а фигуры -- точно ли люди? Снежок не сомневался и с жаром отстаивал свою точку зрения. Однако Бен был настроен несколько скептически и держался менее решительно. Впрочем, это не мешало ему клясться и божиться, поминутно изъявляя желание тотчас же "провалиться на этом самом месте", если только это не остров. Матрос не оспаривал факт существования острова. В те времена, о которых мы рассказываем, то и дело возникали внезапно новые земли посреди океана--там, где раньше о них и понятия не имели. И сейчас, когда, казалось бы, мореплаватели избороздили океан вдоль и поперек, обследовав каждый дюйм, там все еще нередко открывают скалы, отмели, даже неведомые острова. Итак, Бена смущало вовсе не это. Его озадачивало другое: слишком уж много было там людей. Если бы на этой земле им встретилось человек двадцать-двадцать пять, ну тогда еще можно было бы объяснить, почему остров оказался обитаемым. Правда, такое объяснение едва ли пришлось бы по душе ему самому и его спутникам. Возможно, что это потерпевшие крушение матросы с "Пандоры" основали временную колонию на маленьком островке и, усердно работая кирками, роют колодцы в поисках пресной воды. Впрочем, едва ли это был экипаж погибшего в волнах невольничьего корабля: против этого говорили и самая многочисленность населения, и ряд других обстоятельств. Уверившись, что им не придется столкнуться с шайкой головорезов с "Пандоры", катамаранцы набрались смелости подойти поближе. Однако, невзирая на всю очевидность, матрос все еще сомневался, что перед ними остров. Еще менее он мог поверить, что эти фигуры, сновавшие на берегу,-- действительно человеческие существа. Ничто не могло заставить Бена Браса поверить в это, пока "Катамаран" не подошел к берегам фантастического острова так близко, что он совершенно ясно заметил развевающийся на нем флаг. Флаг был сделан из алой материи, какая обычно идет на знамена, и водружен на высоком конусообразном древке, Он свободно развевался по ветру, и даже туман, наполовину его заволакивавший, не мог совсем скрыть его из виду. Слишком редко встречается в океане такой яркий красный цвет. Разве это может быть наряд какого-либо из морских обитателей -- длинные перья тропической птицы, которые так высоко ценятся полинезийскими вождями, или багряный зоб морского ястреба? Нет, это могло быть только полотнище флага, и ничто иное! Так в конце концов решил Бен Брас. И это его убеждение, выраженное на присущем ему своеобразном жаргоне, вселило уверенность в сердца всех. Итак, тот предмет, который виднеется на горизонте, должно быть, скала или риф, или остров, а движущиеся на нем существа -- несомненно, мужчины, женщины и дети. Глава LVII. КОРОЛЬ КАННИБАЛОВЫХ ОСТРОВОВ Торжественное заявление матроса рассеяло все сомнения. Конечно же, темное пятно там, впереди,-- это остров, а вертикальные фигурки на нем -- человеческие существа. При этой мысли сильнейшее возбуждение охватило катамаранцев. Чувство это овладело ими с такой силой, что они больше уже не могли сдерживаться и все разом подняли радостный крик. Если бы они вняли голосу осторожности, то не стали бы столь бурно выражать ликование. Правда, на острове не было разбойничьей шайки -- жертв крушения "Пандоры". Зато там могли оказаться другие, столь же злобные и кровожадные дикари. Кто мог поручиться, что там не живут людоеды? Может показаться странным, что мысль эта мелькнула в уме у наших скитальцев. Однако именно об этом сразу подумали все они, и в первую очередь сам Бен Брас. Жизненный опыт матроса не только не опроверг того, что он слышал в детстве о племенах, пожирающих людей, -- наоборот, этот опыт еще более укрепил его веру в существование людоедов. Бен Брас бывал на островах Фиджи, где познакомился с их королем Такомбо, прямым наследником династии Хоки-Поки-Вити-Вум, и с другими вельможами этого племени каннибалов. Он видел их огромные котлы для варки человеческого мяса; горшки и сковороды, где оно тушилось; блюда, на которых оно подавалось на стол; ножи, которыми обычно его резали; кладовые, набитые человечиной и насквозь пропитанные человеческой кровью. Более того, матрос был очевидцем одного грандиозного пиршества, где подавались тела убитых мужчин и женщин: и жареные, и вареные. В угощении принимали участие сотни придворных Такомбо. И рядом с ними сидел, взирая нa этот омерзительный церемониал, с внешне невозмутимым и довольным видом сам капитан нашего матроса, капитан британского фрегата,--да, коммодор британской эскадры, который имел в своем распоряжении столько пушек, что мог стереть с лица земли весь остров Вити-Bay! Нелегко понять образ действий этого англичанина, которого звали чуть ли не "его сиятельство". Единственное объяснение, которое здесь напрашивается, следующее: его ограниченный ум находился в плену у нелепой, но -- увы! -- нередко слишком удобной теории международного невмешательства -- самого опасного бюрократизма, который когда-либо сковывал щепетильную совесть глупца в чиновничьем мундире. Далеко не так действовал Уилкс, этот янки-командир, к которому мы так любим придираться. Он также посетил остров людоедов Вити-Вау. Но во время пребывания на острове Уилкс навел на него свои сорокафунтовые пушки и задал такой урок и королю и его подданным, что они если и не отреклись от своего противоестественного национального обычая, то уж, во всяком случае, закаялись справлять его и по сей день. В самом деле, хорошенькое невмешательство! Международная деликатность по отношению к племени кровожадных дикарей! Нация людоедов -- поистине, разве это нация? Тогда почему не признать национальное право за любой шайкой разбойников, которой посчастливилось завоевать себе независимое существование? Увы! Мир полон необоснованных претензий, отравлен ядом политического лицемерия. Конечно, сам Бен Брас так не рассуждал -- за него это делает его биограф. Бен мыслил узко и практически: он твердо верил в существование людоедов. И пока плот, с которым он, помимо воли, связал свою судьбу, шел к таинственному острову, матрос не переставал страшиться его обитателей. Поэтому он хотел подойти к берегу со всевозможными предосторожностями. Но только он собрался посоветовать это своим спутникам, как все его благие намерения рухнули. Снежок издал радостный крик "ура", ему вторил Вильям, и к общему хору присоединился полудетский голосок малютки Лали. Предостережение матроса запоздало, хотя это, может быть, и было необходимо для безопасности команды "Катамарана". Неосторожный возглас возымел совершенно неожиданный эффект: произошло нечто такое, что изменило весь ход мыслей не только у Бена Браса, но и у его спутников. Шумный хор голосов нарушил спокойствие океана и вызвал внезапную перемену во всей картине острова, или, вернее, во внешнем виде его обитателей. Если это были человеческие существа, то они принадлежали к странной, очень странной расе: у них имелись крылья! Как же иначе они могли бы, заслышав крики с "Катамарана", оторваться от твердой земли и все как один взлететь высоко в воздух? Впрочем, катамаранцам не приходилось долго ломать себе голову. Если еще можно сомневаться, что перед ними остров, то его обитатели уже перестали быть загадкой. -- Да это птицы!--вскричал негр.--Только и всего! -- Правильно, Снежок! -- согласился матрос. -- Ну да, самые настоящие птицы! Что ж, тем лучше! Так оно и есть. Кое-кого я даже узнаю. Тут и фрегаты, и глупыши, и много других. А вот и выводок буревестников, сдается мне... Да тут есть всякие -- и большие и малые!.. Больше не стоило строить догадок о том, что за существа населяют остров. Загадочные фигурки, которые ввели в заблуждение команду "Катамарана", оказались, правда, двуногими, но отнюдь не людьми и даже не земными обитателямв. То были "жители воздуха". Когда их спугнули странные крики, которые донеслись до них впервые, они бросились искать спасения в родной стихии, где можно было не страшиться преследований врагов на земле и в воде. Глава LVIII. ЭТО КИТ! Отлет птиц разрушил предположения катамаранцев, но все же не поколебал их до конца. Остров оставался на месте, перед глазами у всех, правда совершенно пустынный, покинутый обитателями. Достаточно было одного возгласа, чтобы внезапно началось массовое переселение. Над островом по-прежнему развевался флаг. Но на берегу, как видно, не было ни одного существа, которое с гордостью салютовало бы этому одинокому знамени. Да, здесь не ступала нога человека. Разве иначе птицы прожили бы так долго, словно в заповеднике, что в конце концов их испугал самый звук человеческого голоса? А если на острове никого нет, значит, отпадает всякая необходимость в дальнейших предосторожностях, следует только присматривать за плотом. И, придя к решению высадиться на берег необитаемого острова, матрос и Снежок вместе с Вильямом усердно взялись за весла, чтобы поскорее причалить. Подгоняемый бризом и усилиями гребцов, "Катамаран" понесся по воде с большой быстротой. Не прошло и нескольких минут, как "Катамаран" уже очутился в каких-нибудь ста саженях от таинственного острова и, скользя по волнам, все более приближался к нему. Остров был уже близко. Утренний туман рассеялся в лучах восходящего солнца, и перед катамаранцами яснее вставала загадочная земля там, впереди. Бен Брас, бросив весло, еще раз обернулся, чтобы заново разглядеть ее. -- Ну и земля! -- воскликнул он с первого же взгляда.-- Как же, хорошенький остров, держи карман шире! Разрази меня гром, если это остров!.. Какая же тут земля --ни клочка ее нет! Так, что-то вроде скалы. Да нет, не скала, скорей на кита смахивает!.. Ну да, кит, очень похоже! -- Очень, очень похоже! -- откликнулся Снежок, далеко не в восторге от того, что обнаружилось такое сходство. -- Да это и есть кит! -- во всеуслышание заявил матрос уверенным тоном.-- Самый настоящий... Ну да,-- продолжал он, как бы осененный внезапной догадкой,-- теперь-то все ясно. Это большой кашалот. Удивляюсь, как это не пришло мне в голову раньше. Его убили с какого-нибудь китобойца, вон оно что! Видите, флаг торчит на спине? Они и поставили веху. Это чтобы легче было найти тушу, как только возвратятся сюда... Китобои вернутся обязательно, вся надежда на это. Кончив свои объяснения, Бен выпрямился, взобрался на самое высокое место на "Катамаране" и, не удостаивая кита больше взглядом, стал жадными глазами обозревать море вокруг. Всем сразу стало понятно, с какой целью он снова принялся за разведку,-- его окрыляла надежда. -- Кит наверняка был убит,-- рассуждал матрос.-- Ну, а где же тогда китобои? Добрых десять минут обозревал он океан, пока не обследовал все кругом. Сначала взгляд его горел надеждой и уверенностью, но мало-помалу на лицо матроса снова легла тень, и это настроение немедленно передалось его спутникам. Насколько охватывал глаз, на море не видно было паруса. Ни одно пятнышко не омрачило сияющую морскую даль. С глубоко разочарованным видом "капитан" "Катамарана" покинул свой наблюдательный пост и снова обернулся к мертвому кашалоту. Теперь их отделяло всего около ста саженей; и расстояние это уменьшалось -- плот под парусом подходил все ближе. Оптический обман рассеялся вместе с туманом, непомерно увеличивавшим и искажавшем очертания предметов. Уже нельзя было принять тушу кашалота за остров, но она все еще поражала своими громадными размерами. Теперь она скорее походила на большую черную скалу, возвышавшуюся над океаном. Кит имел более двадцати ярдов в длину; а тем, кто смотрел на него сбоку, с плота, он казался еще крупнее. Через пять минут они подошли, спустили парус и остановили плот. Бен закинул канат на один из грудных плавников, и вот уже "Катамаран" ошвартовался около кашалота, как маленький тендер рядом с огромным военным судном. Бену Брасу вздумалось взобраться на самую вершину этой горы из китового уса и жира. Как только плот был надежно закреплен, матрос начал свое восхождение. Но оказалось, что вскарабкаться на китовую тушу не так-то легко. Да и опасность грозила немалая -- очень уж трудно было удержаться на скользкой коже морского великана, сочащейся маслянистой жидкостью, которую, как известно, выделяет кашалот. Читатель, наверно, подумает, что такому пловцу, как Бен Брас, не страшно даже и поскользнуться: ведь падение в воду с высоты нескольких футов не грозит сколько-нибудь серьезными ушибами. Но если представить себе, что вокруг туши в поисках добычи рыскало множество акул, станет понятно, какая опасность подстерегала в случае падения отважного моряка. Но не таков был Бен Брас, чтобы спасовать перед какой бы то ни было опасностью. С помощью Снежка он воспользовался одним из грудных плавников кита, к которому был пришвартован плот, и таким образом ему удалось вскарабкаться на спину мертвого чудовища. Едва только он пристроился на новом месте поудобнее, ему бросили конец каната, и на кашалота взобрался Снежок. Оба моряка пошли к хвосту или, по выражению матроса, на "корму" этого своеобразного "судна". Здесь, в задней части, возвышалась пирамидальная глыба жира, заметно выдаваясь над хребтом кита. Это был ложный, или жировой, спинной плавник, какой обычно имеется у кашалотов. Взобравшись на эту выпуклость, моряки сделали привал. То была самая высокая точка на туловище кита; там развевался флаг на тонком древке. Они встали рядом, пристально всматриваясь в залитую солнцем, сверкающую морскую даль. Глава LIХ. НА КИТОВОЙ ТУШЕ Цель их совместной разведки была все та же, что и ранее. Вот они стоят на туше убитого кита. А где те, кто его загарпунили? Тщательно обследовав горизонт, матрос вернулся к осмотру морского гиганта и обнаружил здесь некоторые ранее не замеченные предметы. Высоко поднятый флаг, известный среди китоловов под названием "веха", оказался не единственным свидетельством того, какой смертью погиб кашалот. В боку у него торчали два больших гарпуна. Железное острие каждого глубоко вонзилось в жировой пласт животного. Из кожи выступали массивные деревянные рукояти; от них шли в воду лини с привязанными на концах толстыми колодами, которые держались на поверхности воды, как поплавки. Бен сразу же признал в них буи, какие имеются в снаряжении каждого китобойного судна. Они были ему хорошо известны, и он умел ими пользоваться. В былые времена, прежде чем стать матросом военного флота, он работал гарпунером и знал толк во всем, что связано с профессией китобоя. -- Да, -- заключил он, узнав орудия своего прежнего ремесла, -- точь-в-точь, как я сказал. В эти воды заходил китобоец и охотился на кашалота... А впрочем, пожалуй, тут я и промахнулся, -- заметил он, задумавшись на минутку. -- Почем знать, может, здесь и не было никакого судна. Что-то больно не по душе мне эти буи. -- Буи-то? -- переспросил Снежок. -- Вот эти колоды, что держатся на воде?.. Чем же они вам не нравятся, масса Брас? -- Да если бы не они, я знал бы наверняка, что здесь побывало судно. -- А то как же? Обязательно! -- утверждал Снежок. -- Иначе откуда бы взялись и флаг и гарпуны? -- Эх! -- вздохнул матрос. -- Да они могли сюда попасть, хотя бы гарпунеров здесь и близко не было. Ничего-то ты, брат, не смыслишь в том, как ловят китов! Такая речь привела негра в замешательство. -- Видишь ли, друг, -- продолжал матрос, -- буи здесь, потому что китиха еще не издохла, когда уходили вельботы. (Бывший китолов, как принято среди его прежних товарищей, говорил о китах всегда в женском роде.) Да, наверно, она была еще жива, -- снова продолжал он. -- Для того ей и привязали буи, чтобы далеко заплыть не могла. Там, видно, проходило целое стадо кашалотов, а потому матросам с китобойца не стоило время терять, возясь с раненой. Вот они и запустили в нее парочку гарпунов с буями, а в спину ей воткнули веху. Сначала, как я увидел все это, то думал совсем по-другому. Смотри, флаг торчит почти что прямо. А ну-ка, смекни, каким манером китобои могли всадить его так метко с вельбота? Опять-таки, у кого бы хватило духу, пока китиха не издохла, взобраться сюда да поставить флаг?.. -- Ваша правда, -- прервал Снежок. -- Да нет,--возразил матрос,--то-то и есть, что неправда... Поначалу я и сам так подумывал, а теперь вижу, что маху дал, вот как ты сейчас, Сн