ды десантных судов и сопровождавших их кораблей проявили исключительное мужество и преданность и было совершено много превосходных подвигов, результаты оказались разочаровывающими и наши потери очень велики. Во второй канадской дивизии 18 процентов из 5 тысяч человек, находившихся на судах, погибли и почти 2 тысячи были захвачены в плен. 1 См.: The Canadian Army (1939--1945), by Colonel С. P. Stacey. * * * Теперь, когда оглядываешься назад, жертвы, понесенные в результате этой памятной операции, могут показаться не соответствующими достигнутым результатам. Но было бы неверно подходить к этому эпизоду исключительно с такой меркой. Дьеп занимает особое место в истории войны, и тяжелые потери не должны заставлять нас расценивать эту операцию как провал. Это была дорогостоящая, но не бесплодная разведка боем. В тактическом отношении она чрезвычайно обогатила наш опыт. Она пролила яркий свет на многие ошибки в наших взглядах. Она заставила нас своевременно построить различные новые типы судов для использования в дальнейшем. Мы еще раз узнали, насколько ценной является мощная поддержка тяжелых морских орудий при высадке десанта с боем, и в результате этого наша техника орудийного обстрела, как морского, так и авиационного, улучшилась. Кроме того, эта операция показала, что индивидуальное искусство и доблесть без тщательной организации и комбинированного обучения войск не даст положительных результатов и что залогом успеха являются согласованные действия. А это по силам только подготовленным и организованным десантным соединениям. Все эти уроки были учтены. В стратегическом отношении эта операция заставила немцев серьезнее относиться к угрозе, создавшейся для всего побережья оккупированной Франции. Это помогло удержать на Западе немецкие войска и ресурсы, что несколько облегчило давление на Россию. Слава храбрым, павшим в бою. Их подвиг был не напрасным. * * * Будучи в Каире, я настаивал на оказании сильной воздушной поддержки советскому южному флангу. Премьер-министр, Каир -- заместителю премьер-министра, министру иностранных дел, генералу Исмею и начальнику штаба военно-воздушных сил 19 августа 1942 года "1. Я согласен с тем, что нет возможности повлиять на положение в ближайшие 60 дней. Я также согласен, что ничего нельзя предпринять до того, как здесь будет достигнуто решение, а оно, несомненно, будет достигнуто через 40 дней, а может быть, гораздо раньше. 2. Этот вопрос следует рассматривать в свете долгосрочной политики, а именно -- необходимо направить на южный фланг русских армий значительные английские, а позже и американские военно-воздушные силы: а) с целью общего усиления русской воздушной мощи; б) с целью создать передовую линию обороны всех наших интересов в Персии и Абадане; в) ради морального значения проявления духа товарищества с русскими, которое превзойдет все то, что можно ожидать от сил, которые будут представлены. Мы должны иметь возможность совершить в отношении них дружественный акт, в особенности ввиду затруднений с отправкой конвоев "PQ" после сентября, и г) потому, что это представляет собой не распыление сил, а еще большую концентрацию сил против главного объекта военно-воздушных сил, а именно изматывание германской авиации ежедневными боями. Мы можем сражаться против нее более успешно в обычных фронтовых условиях, чем ожидая всяких неприятностей от нее над Ла-Маншем. Даже если мы теряем свой самолет за каждый сбитый немецкий, это нам выгодно. В своих переговорах со Сталиным я дал обязательство от имени правительства его величества проводить такую политику, и я должен просить кабинет поддержать меня в этом. Обратите внимание также на отчет о военных переговорах в Москве, когда вы получите его, и на мою переписку с президентом Рузвельтом по этому вопросу, которому он придает большое значение. Начальник штаба военно-воздушных сил должен подготовить проект отправки авиационных соединений в плане, намеченном главным маршалом авиации Теддером, который я смог бы прежде всего отправить президенту, сопроводив его телеграммой. Если его ответ будет удовлетворительным, я затем сделаю определенное предложение Сталину, которое, возможно, не удастся осуществить до ноября, но которое даст возможность немедленно начать работу по ознакомлению с посадочными площадками и подготовке их и даст нам доступ в русскую сферу в Персии и на Кавказ. Если все будет обстоять благополучно, мы будем наступать вместе с южным флангом русских, в противном случае нам так или иначе придется направить силы такого порядка в Северную Персию. Я хочу телеграфировать президенту до своего отъезда отсюда. Окончательное решение может быть принято дома, когда мы получим его ответ. 5. Все обычно считают удобным облегчить свое положение за счет России, но от сохранения хороших отношений с ее колоссальной армией, находящейся сейчас в чрезвычайно тяжелых условиях, зависят серьезные проблемы. Меня трудно будет убедить в том, что подобные действия в рамках, о которых говорил Теддер, помешают осуществлению операции "Торч". * * * Мне удалось также закончить одно важное дело, связанное с передачей Персидской железной дороги под американское управление, о чем мы договорились в Тегеране. Премьер-министр -- заместителю премьер-министра, генералу Исмею и другим заинтересованным лицам 21 августа 1942 года "В результате совещаний, которые мы провели в Тегеране и Каире с г-ном Гарриманом и его американскими железнодорожными специалистами, мы договорились, что я должен принять предложение президента передать американцам эксплуатацию Трансперсидской железной дороги и порта Хорремшехр. Мы не можем эксплуатировать эту дорогу, если они не обеспечат нам 60 процентов всего необходимого персонала. Они предлагают взять на себя эксплуатацию дороги и обслуживать нас полностью, но вести эксплуатацию по американским нормам и с помощью американского персонала, военного и гражданского. Передача будет производиться постепенно и займет много месяцев. Когда она закончится, высвободится около двух тысяч человек британского железнодорожного персонала, который нам срочно требуется на других участках нашей военной железнодорожной системы. Вы ознакомитесь с моей телеграммой президенту, когда она будет проходить через Лондон". Бывший военный моряк -- президенту Рузвельту 22 августа 1942 года "1. Я задержал свой ответ до тех пор, пока не смог на месте изучить положение на Трансперсидской дороге. Сейчас я это сделал как в Тегеране, так и здесь и совещался с Авереллом, генералом Максуэллом, генералом Сполдингом и с их железнодорожными экспертами. Предполагается, что к концу года общая пропускная способность Трансперсидской железной дороги достигнет трех тысяч тонн в день. Мы все убеждены, что ее следует повысить до шести тысяч тонн. Только таким образом мы можем обеспечить увеличение поставок России, пока мы будем создавать вооруженные силы, которые мы должны направить в Северную Персию на случай возможного продвижения немцев. 2. Для того чтобы достигнуть этой более высокой цифры, будет необходимо значительно увеличить персонал железной дороги и предоставить дополнительный подвижной состав и техническое оборудование. Кроме того, поставленной цели можно будет достигнуть в сравнительно непродолжительное время только при условии, если эта задача будет осуществляться с достаточным энтузиазмом и энергией и все связанные с ней требования будут выполняться в первую очередь. 3. Поэтому я приветствую и принимаю Ваше весьма ценное предложение, содержащееся в Вашей телеграмме, чтобы управление, усовершенствование и эксплуатация железной дороги были переданы американской армии. Вместе с железной дорогой должны быть переданы порты Хорремшехр и Бендер-Шахпур. Ваши люди, таким образом, возьмут на себя великую задачу создания персидского коридора, через который в основном будут направляться Ваши поставки России. Все наши люди здесь согласны с тем, какие преимущества создаст одобрение Вами этого предложения. Мы не сможем найти необходимые ресурсы без Вашей помощи, и бремя, которое мы испытываем на Среднем Востоке, будет ослаблено тем, что мы сможем использовать в других районах английские части, занятые сейчас на эксплуатации железной дороги. Ваши люди будут полностью отвечать за управление железной дорогой и портами, хотя распределение перевозок должно остаться в руках английских военных властей, для которых эта дорога служит важнейшим средством связи для оперативных целей. В этом я не усматриваю препятствия нашему гармоничному сотрудничеству... " * * * 19 августа я снова посетил фронт в Пустыне. Я проехал вместе с Александером в его машине из Каира мимо пирамид около 150 миль через Пустыню к морю близ Абукира. Все, что он рассказал, весьма ободрило меня. Домой я отправил следующий отчет: Премьер-министр -- заместителю премьер-министра, для военного кабинета, генералу Исмею и другим, кого это касается 21 августа 1942 года "1. Только что провел два дня в Западной пустыне, посетив штаб 8-й армии. Брук, Александер, Монтгомери и я посетили расположение 44-й дивизии, 7-й бронетанковой дивизии и 22-й бронетанковой бригады, а также представителей новозеландской дивизии. 2. Я убежден, что мы шли к катастрофе при предыдущем командующем. Армия была разбита на отдельные мелкие части и находилась в угнетенном состоянии в результате замешательства и неуверенности. До сведения людей на фронте не было доведено никакого ясного боевого плана, никакая сильная воля не воздействовала на соединения... С тех пор на основании того, что я мог увидеть, посетив войска, и услышать от их командиров, атмосфера полностью изменилась. Александер приказал Монтгомери готовиться к наступлению, а тем временем удерживать все позиции, и Монтгомери издал энергичную директиву всем своим командирам, текст которой я представлю по возвращении. В войсках царит необычайное оживление и активность. Позиции повсюду укрепляются, и распыленные силы сортируются и перегруппировываются в прочные соединения. Однако представляется возможным, что Роммель атакует в период полнолуния до конца августа. Бои, которые развернутся в результате этого, будут тяжелыми и критическими, но я глубоко верю в Александера и Монтгомери и убежден, что армия будет сражаться наилучшим образом. Если Роммель не атакует в августе, то его самого атакуют при сравнительно более неблагоприятных обстоятельствах в сентябре. Это благоприятствовало бы задачам операции "Торч". Для битвы в августе мы должны иметь на фронте около 700 танков и 100 в запасе, около 700 боевых самолетов, 500 полевых орудий, около 400 шестифунтовых и 440 двухфунтовых противотанковых пушек, но поскольку мы имеем всего 24 средних орудия, мы определенно слабее в отношении артиллерии среднего калибра. Поскольку следует ожидать больших парашютных десантов и поскольку Роммель, несомненно, сделает все, чтобы одержать победу, армии придется напрячь все свои силы". * * * В эти последние дни моей поездки все мои мысли были сосредоточены на предстоящей битве. В любой момент Роммель мог атаковать своими сокрушительными бронированными силами. В полном согласии с генералом Александером и начальником имперского генерального штаба я распорядился о целом ряде чрезвычайных мер для обороны Каира и водных рубежей, которые тянутся на север к морю. Были построены стрелковые ячейки и пулеметные гнезда, минированы мосты и на подходах к ним установлены проволочные заграждения и затоплены обширные районы. Я уже получил одобрение кабинета относительно директивы, которую следует оставить генералу Александеру. Он верховный главнокомандующий, с которым я теперь имею дело на Среднем Востоке. Монтгомери и 8-я армия подчиняются ему. Глава седьмая ПОСЛЕДНИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ОПЕРАЦИИ "ТОРЧ" Когда я вылетел из Лондона со своей миссией в Каир и Москву, командующий войсками в операции "Торч" еще не был избран. 31 июля я предложил, чтобы в случае, если генерал Маршалл будет назначен верховным главнокомандующим войсками в операции по форсированию Ла-Манша в 1943 году, генерал Эйзенхауэр стал бы его заместителем в Лондоне и занимался бы разработкой операции "Торч", которой он лично будет командовать с генералом Александером в качестве помощника. Велась соответствующая подготовительная работа, и еще до того, как я выехал из Каира в Москву, президент Рузвельт прислал мне две следующие телеграммы: Президент Рузвельт -- бывшему военному моряку, Каир 6 августа 1942 года "Предложение английских начальников штабов от 6 августа о том, чтобы генерал Эйзенхауэр был назначен главнокомандующим войсками в операции "Торч", приемлемо для меня и для начальников штабов Соединенных Штатов. Официальная директива для руководства генералу Эйзенхауэру, представленная английскими начальниками штабов, изучается, и о ней будет сообщено в ближайшее время". И 8 августа: "Я целиком согласен с тем, что дата операции "Торч" должна быть приближена, и я прошу приблизить ее на три недели по сравнению с ранее назначенной датой. Сообщение о назначении Эйзенхауэра я предоставляю сделать начальникам штабов в Лондоне и Вашингтоне". * * * Когда 24 августа я возвратился из Каира в Лондон, еще многое оставалось решить для того, чтобы окончательно оформить наши планы, и на следующий же день генералы Эйзенхауэр и Кларк пришли ко мне на обед, чтобы обсудить положение с операцией. После беседы с американскими генералами я телеграфировал президенту: Бывший военный моряк -- президенту Рузвельту 26 августа 1942 года "1. Отныне я концентрирую свое основное внимание на операции "Торч", и Вы можете быть уверены, что я сделаю все, чтобы обеспечить решительный успех Вашей великой стратегической концепции. Было бы чрезвычайно полезно, если бы мы с Вами дали Эйзенхауэру директиву наподобие следующей: "Вы начнете "Торч" 14 октября, атакуя теми войсками, которые будут иметься в Вашем распоряжении, и в местах, которые Вы сочтете наиболее подходящими". 2. В том виде, в каком я представляю себе эту операцию, она в основе своей прежде всего носит политический характер. Первая победа, которую нам нужно одержать, состоит в том, чтобы избежать боя, а вторая, если нам это не удастся, -- выиграть бой. Для того чтобы получить лучшие шансы на первую победу, мы должны: а) создать максимальное впечатление подавляющей мощи при первой же атаке и б) атаковать в максимально возможном количестве мест. Это совершенно отличная операция от Дьепской и от любых вариантов "Следжхэммера". Там нам пришлось иметь дело с германской боеспособностью и одетым в сталь, укрепленным побережьем Франции. Осуществляя операцию "Торч", нам придется в худшем случае иметь дело со слабым неорганизованным сопротивлением, и мы будем иметь большой выбор плацдармов, на которые мы можем высаживаться. Отсрочка удвоит риск и трудности, которые значительно превзойдут всякое увеличение наших сил. Тщательная разработка всех деталей, особый учет соображений безопасности во всех расчетах, дальновидные меры для долгосрочной кампании, предусмотрительность в отношении всех возможных неблагоприятных стечений обстоятельств, какими бы благоприятными они ни казались в теории, может на деле погубить всю операцию. Начало операции позже той даты, которую я упомянул, чрезвычайно увеличит опасность просачивания информации и предупреждения ее". * * * Но в этот момент из Вашингтона пришло неожиданное известие, которое произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Между английскими и американскими начальниками штабов возникли серьезные расхождения относительно характера и размаха нашего плана вторжения во Французскую Северную Африку и оккупации этого района. Американским начальникам штабов очень не нравилась сама идея участия в широких операциях за Гибралтарским проливом. Они, видимо, считали, что в какой-то мере их армии будут отрезаны в районе этого внутреннего моря. Генерал Эйзенхауэр, с другой стороны, полностью разделял английскую точку зрения, что энергичные действия в районе Средиземного моря и прежде всего в Алжире крайне необходимы для успеха дела. Его точка зрения в той мере, в какой он настаивал на ней, видимо, не оказала влияния на его военное начальство. Проводившемуся им планированию препятствовало настойчивое требование различных американских ведомств отложить всякие действия до тех пор, пока не будут направлены соответствующие контингенты и поставки. В такой обширной операции неизбежно кое-что будет отставать, а ожидать, пока абсолютно все будет готово, -- значит слишком задержать назначение даты операции. Американские начальники штабов настаивали на своей точке зрения, против которой возражали я и мои советники. Бывший военный моряк -- президенту Рузвельту 27 августа 1942 года "1. Мы все приведены в замешательство меморандумом, направленным нам американским комитетом начальников штабов 25 августа относительно операции "Торч". Мне кажется, что операция лишится смысла, если мы не захватим Алжир и Оран в первый же день. В Алжире мы имеем все основания надеяться на дружелюбный прием, и даже если мы не захватим ничего, кроме Алжира, мы добьемся важнейшего стратегического успеха. Генерал Эйзенхауэр при нашей сердечной поддержке фактически планировал высадку в Филиппвиле и Боне на третий день после начала операции. Мы, конечно, не можем быть уверены в том, что захватим Тунис, прежде чем это сделают немцы, но нельзя с уверенностью сказать также и то, что немцы будут хорошо встречены французами в Тунисе, даже если бы Виши разрешило немцам вступить в Тунис. Хорошо закрепившись в Алжире и поддерживая коммуникации через Оран, мы могли бы бороться с немцами за Тунис, даже если бы они проникли туда. Но не решаться наступать восточнее Орана -- значит подарить противнику не только Тунис, но и Алжир. Операция, ограничиваемая Ораном и Касабланкой, не создаст впечатления силы и широкого одновременного наступления, которое, как мы полагаем, могло бы оказать благоприятное воздействие на французов в Северной Африке. Мы все убеждены, что Алжир является ключом ко всей операции. Генерал Андерсон, которому Эйзенхауэр поручил выполнение этой задачи, убежден в своей способности захватить Алжир. Оккупация Алжира и наступление к Тунису и Бизерте является неотъемлемой частью наступления на Италию, что представляет собой лучшую возможность заручиться сотрудничеством французов и является одним из главных объектов нашей будущей кампании. Мы все согласны относительно Орана, и, конечно, мы хотели бы, чтобы была оккупирована также и Касабланка, но если бы пришлось выбирать между Алжиром и Касабланкой, то несомненно, что первой представляет собой неизмеримо более выгодный и многообещающий объект. В октябре в пределах Средиземного моря высадку можно производить в течение четырех дней из каждых пяти. На Атлантическом же побережье Марокко это соотношение как раз обратное -- там всего один день из пяти благоприятствует высадке. Тем не менее, если операции в Оране и Алжире вызовут благоприятную реакцию и дадут благоприятные результаты, можно обеспечить без труда появление вооруженных сил близ Касабланки, и маневр для отвлечения внимания противника, несомненно, будет оправданным. Этот пункт, однако, гораздо тяжелее атаковать, и он отстоит гораздо дальше от важнейших объектов в Средиземном море. Касабланка может легко оказаться изолированной и, дав нам лишь небольшое преимущество, обратит против нас все опасности, с которыми сопряжен этот великий план. Что касается Алжира, то мы просим вас выделить только небольшой американский отряд, чтобы иметь возможность показать (американский) флаг. Однако мы (сами) не можем одновременно вести операции против Алжира и Орана. Поэтому если вы хотите осуществить против Касабланки широкую операцию, невзирая на сопряженный с этим риск, необходимо, чтобы американские войска продолжали ориентироваться на Оран, как сейчас планирует союзный главнокомандующий. Полное изменение планов, предлагаемое в меморандуме, роковым образом отразилось бы на дате и тем самым, возможно, и на всем плане. В октябре у Гитлера не будет сил, чтобы двинуться на Испанию или в неоккупированную Францию. В ноябре и с каждой новой неделей его способность оказывать нажим на правительство Виши и Мадрида будет быстро увеличиваться. Я надеюсь, г-н президент, что вы будете иметь в виду обещание, которое я дал Сталину, поддержанное с вашего полного одобрения Гарриманом. Если "Торч" сорвется или размах операции будет ограничен, как сейчас предлагается, это пагубно отразится на моей позиции. Из всех этих соображений я весьма настойчиво прошу пересмотреть меморандум и разрешить американскому союзному главнокомандующему продолжать действовать в соответствии с составленным им планом, над которым мы сейчас работаем день и ночь. Начальники штабов сообщат аналогичное мнение своим американским коллегам". 30 августа я получил ответ президента. Президент Рузвельт -- бывшему военному моряку 30 августа 1942 года "Я тщательно изучил вашу телеграмму относительно операции "Торч". Мое глубокое желание состоит в том, чтобы атаковать как можно скорее. Время является существенным фактором, и мы решительно ускоряем приготовления. Я придерживаюсь твердого мнения, что первые атаки должны быть предприняты исключительно американскими сухопутными силами при поддержке ваших военно-морских, транспортных и авиационных частей. Поэтому я предлагаю следующее: а) американские войска высаживаются одновременно близ Касабланки и Орана; б) они стремятся обеспечить шоссейные и железнодорожные коммуникации друг с другом по другую сторону горной цепи. Расстояние составляет несколько более 300 миль. Это обеспечит для всей операции базу снабжения в Марокко, которая не будет зависеть от пролива и может быть использована для переброски подкреплений и снабжения для операций против Алжира и Туниса. Основная проблема, видимо, состоит в том, что нет достаточного прикрытия и боевых десантных судов для осуществления более чем двух высадок. Я понимаю, что было бы гораздо лучше провести три высадки, причем третью вы произвели бы на восточном побережье через неделю после нас. С этой целью, я думаю, мы должны пересмотреть наши ресурсы, собрать все до нитки, чтобы сделать возможной эту третью высадку. Мы можем временно отказаться от посылки конвоев в Россию на это время и подвергнуть риску или же вообще задержать отправку других грузовых судов. Однако я хочу подчеркнуть, что при любых обстоятельствах одна из операций по высадке должна быть произведена на Атлантическом побережье. Директива главнокомандующему всей операцией должна предусматривать, что операцию следует начать как можно скорее". Как видно из этой телеграммы, возник целый ряд новых трудностей, вытекающих из уверенности американцев в том, что в то время как французы встретят американские войска без боя или, может быть, даже будут их приветствовать, всякое появление англичан повлечет за собой ожесточенное и упорное сопротивление. Воспоминания об Оране, Дакаре, Сирии, Мадагаскаре и нашей блокаде служили серьезными источниками вражды между Англией и Виши. Американский посол адмирал Леги, с другой стороны, поддерживал близкие и дружеские отношения с Петэном. Мы всегда старались подчеркивать американский характер этой экспедиции, а я так хотел, чтобы они согласились на нее, что с самого начала приветствовал то обстоятельство, что президент Рузвельт взял на себя руководство. Однако когда дело дошло до составления плана, было сочтено необходимым, чтобы очень большое число войск, основную долю транспортных средств и, по крайней мере, равную долю военно-воздушных и две трети военно-морских сил для операции выделили англичане. Я не вполне разделял американскую точку зрения, что Виши так любило их и так ненавидело нас и что от этого зависело, будут ли французы сражаться или покорятся. Но я очень охотно соглашался с тем, что при условии, если будут приведены в действие необходимые силы и размах операции не будет роковым образом ограничен, нам следует пойти на то, что мы будем держаться на втором плане, насколько это физически возможно. Я даже согласился бы с тем, чтобы английские войска, которые будут участвовать в первой атаке, были в американской форме. Ничто так не важно, как успех. 8 сентября Эйзенхауэр и Кларк обедали со мной. Это была наша обычная встреча по вторникам. Я только что возвратился из палаты общин, где выступил с речью о результатах своей недавней поездки. Главная цель нашей беседы в тот вечер состояла в том, чтобы обсудить окончательную дату атаки в Северной Африке. Люди, занимавшиеся планированием этой операции, все еще намечали ее начало на 4 ноября. Я спросил Айка, каково его мнение. "8 ноября -- 60 дней, считая с сегодняшнего дня", -- ответил он. Новая задержка, видимо, вызывалась необходимостью экипировать американские усиленные батальоны. Я снова, как и раньше, предложил одеть наши отлично подготовленные отряды "коммандос" в американскую форму для того, чтобы избежать дальнейших задержек. Однако Айк стремился сохранить исключительно американский характер операции. 15 сентября я телеграфировал президенту: Бывший военный моряк -- президенту Рузвельту 15 сентября 1942 года "Я вполне согласен с Вашими политическими соображениями относительно операции "Торч". Они разумны, если нас не опередят. Нет никаких признаков того, что противник знает об операции, и настроение французов сейчас как нельзя лучше. Я считаю дни. В отношении всей операции "Торч", как ее военной, так и политической стороны, я считаю себя Вашим помощником и претендую лишь на то, чтобы откровенно высказывать Вам свою точку зрения. Ко дню высадки мы будем иметь очень мощную радиостанцию, и если Вы заранее запишете на граммофонные пластинки Ваше обращение к Франции и другой пропагандистский материал, то их можно будет передать во время операции. Мы, англичане, выступим только в том случае и только тогда, когда Вы сочтете необходимым. Это американское предприятие, в котором мы являемся Вашими помощниками". Окончательное решение было принято 22 сентября на заседании начальников штабов, на котором председательствовал я и присутствовал Эйзенхауэр. Дата операции "Торч" была назначена на 8 ноября. * * * В разгар этой напряженной переписки с президентом относительно нашей главной операции Роммель предпринял решительную, но, как оказалось, последнюю попытку прорваться к Каиру. До тех пор пока эта битва не окончилась, я был всеми своими помыслами в Пустыне и все время думал о приближавшемся там испытании сил. Я полностью доверял нашим новым командующим и был убежден, что наше численное превосходство в войсках, танках и авиации значительно большее, чем когда бы то ни было ранее. Но после неожиданных неприятных сюрпризов последних двух лет было трудно избавиться от беспокойства. * * * Генерал Александер обещал мне прислать одно слово "Зип" ("Зип" -- застежка "молния" на моем костюме, который я так часто ношу), когда начнется наступление. 28 августа я писал ему: "Что вы теперь думаете о возможностях "Зипа" в этом лунном месяце? Военная разведка сейчас не считает его неизбежным. Лучших пожеланий". 30 августа я получил односложный сигнал "Зип" и телеграфировал Рузвельту и Сталину: "Роммель начал наступление, к которому мы готовились. Теперь может начаться важная битва". План Роммеля, правильно угаданный Монтгомери, состоял в том, чтобы проникнуть своими танковыми частями через слабо защищенный минированный район на южном участке английского фронта, а затем повернуть на север и сокрушить наши позиции с фланга и тыла. Самым опасным участком, который мог бы обеспечить успех этого маневра, была горная цепь Алам-эль-Хальфа, и Монтгомери позаботился, чтобы этот район не попал в руки противника. В течение ночи 30 августа две танковые дивизии германского Африканского корпуса проникли через минные заграждения и на следующее утро двинулись к впадине Раджил. Наша 7-я бронетанковая дивизия, организованно отступившая перед ними, заняла позицию на восточном фланге. К северу от германских танковых частей две итальянские бронетанковые дивизии и одна моторизованная также попытались проникнуть через минное поле. Они имели небольшой успех. Минное поле было более глубоким, чем они ожидали, и они оказались под сильным фланговым огнем артиллерии новозеландской дивизии. Однако 90-я германская легкая дивизия совершила успешный прорыв и открыла путь для наступления танковых частей на север. С другой стороны, одновременные сковывающие атаки были предприняты против индийской 5-й и австралийской 9-й дивизий. Эти атаки были отбиты после упорного боя. От впадины Раджил германские и итальянские танковые части должны были ударить на север против горной цепи Алам-эль-Хальфа или на северо-восток к Эль-Хаммаму. Монтгомери надеялся, что они не выберут последнего направления. Он предпочитал вести сражение на избранном им поле боя в районе горной цепи. Роммелю подсунули карту, которая показывала легкий проход для танков в этом направлении и более тяжелый -- дальше на восток. Генерал фон Томма, захваченный в плен два месяца спустя, заявил, что эта ложная информация возымела должное действие. И конечно, битва сейчас же приобрела именно ту форму, какую желал ей придать Монтгомери. Вечером 31-го атака в северном направлении была отбита, и танковые части противника расположились лагерем на ночь, которую они провели неспокойно, под непрекращающимся артиллерийским огнем и ожесточенными бомбардировками с воздуха. На следующее утро они начали наступление на центр английских линий, где сейчас против них была сконцентрирована 10-я бронетанковая дивизия. Песок было преодолевать гораздо тяжелее, чем они ожидали, и сопротивление было сильнее, чем они рассчитывали встретить. Атака, возобновленная днем, была отбита. Роммель теперь глубоко завяз. Итальянцы захромали. У него не было надежды послать подкрепление своим передовым танковым частям, а в результате трудностей передвижения по песку расходовалось много горючего, которого у него было мало. Он, возможно, также узнал о потоплении еще трех танкеров в Средиземном море. Поэтому 2 сентября его танковые части заняли оборонительные позиции и стали ожидать атаки. Монтгомери не принял приглашения, и Роммелю ничего не оставалось делать, как отступить. Он выступил 3 сентября под нажимом с фланга со стороны английской 7-й бронетанковой дивизии, потеряв много транспортных машин, не имевших брони. В ту ночь началась контратака англичан не против танковых частей противника, а против 90-й легкой дивизии и моторизованной дивизии "Триест". Если бы их удалось разбить, то бреши в минных полях можно было бы блокировать, прежде чем германские танковые части вновь прорвутся назад через них. Новозеландская дивизия предприняла сильные атаки, но встретила ожесточенное сопротивление, и Африканскому корпусу удалось ускользнуть. Монтгомери теперь прекратил преследование. Он собирался захватить инициативу, когда положение окончательно созреет, но не сейчас. Он удовольствовался тем, что отбил стоившую таких огромных потерь последнюю попытку Роммеля прорваться в Египет. При сравнительно незначительных собственных потерях 8-я армия и авиация, находившиеся в Пустыне, нанесли тяжелый удар противнику и вызвали новый кризис в его снабжении. Из документов, захваченных позже, нам известно, что Роммель находился в весьма стесненном положении и настойчиво требовал помощи. Мы знаем также, что в то время он был утомленным и больным человеком. Последствия сражения под Алам-эль-Хальфой сказались через два месяца. Наши потери составили НО офицеров и 1640 солдат. В том числе англичане потеряли 984, австралийцы -- 257, новозеландцы -- 405, южноафриканцы -- 65 и индийцы -- 39. Это была поистине имперская битва, в которой метрополия несла на себе основное бремя. Глава восьмая ОЖИДАНИЕ И НАПРЯЖЕНИЕ Хотя решение о двух наших великих операциях по обе стороны Средиземного моря уже было принято и подготовка к ним двигалась вперед, период ожидания вызывал хотя и сдерживаемое, но исключительное напряжение. Узкий круг людей, которые были осведомлены, волновались по поводу предстоящих событий. Те, кто ничего не знал, беспокоились, что ничего не происходит. Уже 28 месяцев я руководил всеми делами, и в течение этого времени мы почти непрерывно несли военные поражения. Мы пережили падение Франции и воздушные налеты на Англию. К нам не вторглись. Мы все еще удерживали Египет. Мы остались живы, но были приперты к стене. Но и только. С другой стороны, какие катастрофы обрушились на нас! Фиаско в Дакаре, потеря всех территорий, отвоеванных нами у итальянцев в Пустыне, трагедия Греции, потеря Крита, следующие одна за другой неудачи в войне с японцами, потеря Гонконга, разгром командования АБДА и захват всех территорий, находящихся в его ведении, катастрофа в Сингапуре, захват японцами Бирмы, поражение Окинлека в Пустыне, капитуляция Тобрука, неудача, как в то время считали, в Дьепе -- все это были звенья единой цепи несчастий и неудач, не имевших себе равных в нашей истории. То обстоятельство, что мы больше не были одиноки, что теперь в союзе с нами были две самые могущественные нации в мире, отчаянно сражавшиеся на нашей стороне, безусловно, давало нам уверенность в конечной победе. Но это же обстоятельство, устраняя сознание смертельной опасности, лишь развязывало руки критикам. Удивительно ли, что при таких условиях весь характер и система руководства войной, за которое я нес ответственность, ставились под сомнение и вызывали недовольство? Было, конечно, весьма примечательно, что в этот мрачный период я не был отстранен от власти и мне не предъявляли требований изменить свои методы, с чем, как все знали, я никогда бы не согласился. В таком случае я ушел бы со сцены с тяжелым грузом на плечах, а плоды, которые наконец собрали бы, приписывались бы моему, хотя и запоздалому, уходу. Действительно, весь ход войны должен был вот-вот измениться. Отныне нас ожидали все возрастающие успехи, почти не омрачавшиеся неудачами. Хотя предстояла длительная и тяжелая борьба, требовавшая от всех нас самых напряженных усилий, мы достигли вершины перевала, и наш путь к победе теперь не только был определенным и верным, но сопровождался почти все время отрадными событиями. Я не был лишен права участвовать в этой новой фазе войны благодаря единству и силе военного кабинета, благодаря доверию, которое мне продолжали оказывать мои политические и профессиональные коллеги, благодаря непоколебимой верности парламента и неуклонной доброй воле наций. Все это показывает, как много удач бывает в человеческих делах и как мало мы должны заботиться о чем-либо другом, кроме того, чтобы всеми силами стараться делать все, что мы можем. Целый ряд видных деятелей, с которыми я поддерживал различной степени близкие отношения, особенно остро чувствовали напряженность этих двух месяцев. Один из наиболее влиятельных и способных верховных комиссаров доминионов написал пространное письмо, попавшее ко мне в руки и получившее хождение в нашем избранном кругу. Этот документ начинался словами: "Эмоциональная ценность г-на Черчилля, несомненно, весьма велика, но... ", и далее следовал длинный перечень моих промахов и множество предложений, направленных на то, чтобы облегчить бремя, которое я несу, взяв власть у меня из рук. Мой друг лорд Тренчард, которого я знал и с которым часто работал на протяжении более четверти века, написал внушительное письмо, прислав мне его копию, в котором настаивал на всемерной концентрации внимания на действиях бомбардировочной авиации. * * * Но самые серьезные замечания по поводу наших методов ведения войны поступили со стороны сэра Стаффорда Криппса, лорда--хранителя печати. Как лидер палаты общин, он занимал положение первостепенного значения. Поэтому я очень встревожился, когда по возвращении из-за границы в конце августа обнаружил, что у него возникли серьезные сомнения относительно морального состояния нации и эффективности нашего аппарата, осуществляющего центральное руководство войной. В настроении общественности в стране он усматривал широко распространенное чувство замешательства и недовольства. Рабочие, по его мнению, переживали деморализующее чувство бесполезности, когда они слышали, что оружия, для производства которого они напрягали все свои силы, не хватало в Ливии. Ученые, инженеры, у которых появлялись новые мысли о создании новых средств вооружения, не встречали поощрения. Представители деловых кругов возмущались официальными задержками, нерешительностью и созданием бесконечного множества ненужных комиссий. В вооруженных силах офицеры и солдаты были сбиты с толку и встревожены результатами скверного военного руководства. По мнению Криппса, возникла настоятельная необходимость вдохнуть энергию и энтузиазм в военные усилия страны. С этой целью он предложил ряд реформ нашего правительственного аппарата. С некоторыми из них я был полностью согласен и принял меры для того, чтобы провести их в жизнь. Но в основном вопросе технического руководства войной я глубоко расходился со взглядами, выраженными лордом -- хранителем печати. Правда, он не предлагал заменить меня или сместить меня с моего поста. Вместо этого он предлагал, чтобы как министр обороны я приблизил к себе в качестве советников трех человек, столь же высокопоставленных, как, например, начальники штабов, которые наблюдали бы за работой объединенных штабов военного планирования и могли бы посвятить все свое время военному планированию в самом широком смысле. Эти три человека должны были создать независимый директорат военного планирования, который пристально следил бы за всей стратегией войны и изучал все будущие операции, и в этих целях они должны были заменить комитет начальников штабов. На каждом театре войны должен быть единый командующий, обладающий полной властью над всеми военно-морскими, сухопутными и военно-воздушными силами. Эти командующие, при которых будут находиться небольшие объединенные штабы, должны подчиняться непосредственно директорату военного планирования. Короче говоря, его предложение сводилось к тому, что министр обороны должен превратиться в верховного главнокомандующего, непосредственно руководящего всеми тремя видами вооруженных сил во всем мире с тем, чтобы от министра и ниже шла неразрывная цепь предвидения, планирования и действий. Это, действительно, было идеально с точки зрения планирования. Новый директорат, занимающийся исключительно планированием и наделенный всеми полномочиями в области руководства и контроля, мог бы действовать свободно, не отвлекаясь на повседневные дела, которыми вынуждены заниматься начальники штабов, осуществляющие контроль над войсками, находящимися под их командованием. Эти многообразные повседневные заботы будут предоставлены начальникам штабов и персоналу, находящемуся в их распоряжении в их индивидуальном и коллективном качестве, в то время как верховное командование будет разрабатывать свою стратегию и планы в блестящей изоляции. Я не верил, чтобы такой дуализм мог принести успех, и решительно обруш