вианосцы, прежде всего так называемые "авианосцы эскорта" (они были меньше по размерам, чем полномасштабные "авианосцы флота"), которые иногда служили в качестве флагмана для адмирала, возглавляющего конвой. Среди эскортов обычно был крейсер и в то время, когда я там был, линкоры "Дьюк оф Йорк" и "Родней", которые служили защитой от действий "Тирпица" и "Шарнхорста". Британского адмирала обычно приглашали та обед к адмиралу Головко, где они уверяли друг друга, что моряки всегда могут достичь понимания, если только не будут вмешиваться политики. Ни одного политика, конечно, не называли. Частью работы переводчика является перевод таких фраз, так же и большого количества шуток, которые становятся утомительно знакомыми, если они повторяются по каждому случаю. (Я, к счастью, наверное, забыл эти шутки, но я помню их утомительность). Были и светлые моменты: однажды, когда разговор зашел о верховой езде, генерал Кустов, который, я думаю, командовал морской пехотой Советском Заполярье, предложил привести одну из лошадей в столовую для того, чтобы показать ее британскому адмиралу, и у меня нет сомнений, что он так бы и сделал, если бы адмирал согласился. Нам это понравилось, так как это казалось очень "по-русски" Лошадь нам потом, показали, но вне помещения. Генерал Кустов также предоставлял лошадей для езды SBNONR и "его подчиненным, и я не раз сопровождал своего начальника во время таких выездов. Примером военно-морского сотрудничества было то, что советские "самолеты из Грязной вели рекогносцировку для наблюдения за "Тирпи-цем". Советские подлодки находились поблизости для того, чтобы в случае необходимости атаковать любые немецкие подводные суда, двигающиеся в направлении конвоя; советские эсминцы выходили из Кольского залива для того, чтобы встретить конвой к северу от острова Кильдин и провести эскортом суда, идущие в Белое море. По крайней мере, так было один раз, когда я находился на борту советского эсминца--я думаю, это был эсминец "Разъяренный", идущий из Полярного или Роста в Архангельск. Эти мероприятия проходили достаточно гладко. К 1944 году немецкие силы были в значительной степени парализованы, особенно в воздухе, на других фронтах и потери конвоев теперь были относитель-но невелики. Хотя Советский Союз и Великобритания боролись с общим врагом и никто не сомневался в обоюдной приверженности этому делу, все же 125 существовали некоторые проблемы во взаимоотношениях на местах Одной из них была почта Этот вопрос обсуждался на высшем уровне между Лондоном и Москвой. Почта с береговых баз Севера России, включая Полярное, как и любая другая военно-морская корреспонденция, подвергалась цензуре нашими офицерами, но советские власти также настаивали на своем праве подвергать цензуре как приходящую, так и исходящую корреспонденцию личного состава на берегу. Это приводило бы к значительной задержке при приемке и отправке писем. Но ведь если и есть что-то что раздражает британского моряка, так это мысль, что кто-то или что-то держит его письмо и мешает ему узнать новости о своей семье и друзьях И, конечно, в течение месяца было всего несколько дней, когда мы могли читать письма из дома и отвечать на них Если бы наши моряки узнали, что советские власти встали на пути их переписки, у нас наверняка был бы мятеж, по крайней мере, "русские" стали бы очень непопулярны среди наших моряков Я не буду вдаваться в детали, как это было предотвращено, но этого избежали в результате, я уверен, безмолвного взаимопонимания на местном уровне. Другим вопросом, который влиял на отношения на местах, было открытие второго фронта, о чем я уже упоминал. Пока он не был открыт операцией "Оверлорд" в июне 1944 года, наши советские товарищи часто напоминали нам, что открытия второго фронта ждали, и уже давно. (Я не виню их за это, конечно же, они были правы. Но нас это раздражало, так как мы чувствовали, что, находясь на военно-морских базах на Севере России, мы действительно не несли ответственности за большую стратегию). Когда радио сообщило о высадке союзников во Франции, я был на дежурстве и именно мне выпало передать эту новость советскому военно-морскому командованию. Сначала я поговорил с одним из офицеров военно-морской связи, с которым почти все время имел дело, и сказал ему, что высадка союзных армий на контитент началась утром. Он был недалек от исступления "О, мой друг, это самая замечательная новость, я так счастлив, вы наши настоящие друзья и союзники" и т. д. и т д Затем я передал то же сообщение по прямому телефону дежурному капитану штаба Северного флота. Он ответил единственным словом. "Ясно". Возможно, он был прав, больше ничего и не нужно было говорить. Советские офицеры связи были важными фигурами в нашей жизни, и я помню многие их имена и сегодня. Из них я назову только одно-- Георгий Трахтенберг. Джордж (как мы его называли) особенно помогал, и его веселый нрав помогал смягчать многие ситуации, в которых могли возникнуть разногласия. Однако это заставило нас поступить наивно отчего мне до сих пор неловко. Очень часто в практике союзников былс награждать офицеров и матросов других национальностей, которые оказывали услуги в области связи были, например, французы, которых награждали британскими медалями за эту работу, и наоборот Через какое-то время SBNONR рекомендовал Адмиралтейству наградить такой медалью Трахтенберга. Эту рекомендацию одобрили и было сделано предложение И сразу же Джордж исчез из виду, даже не попрощавшись Его больше не было видно на Севере России, а когда какое-то время спустя кто-то из нас увидел его на улице в Москве, он быстро взглянул и удрал, как кролик в нору. Возможно, его наказали за что-то, чего он не делал. Я уверен, что он никогда, ни на один момент не совершал с нами никаких сделок, которые были бы возможным предательством его родины. Даже спустя столько лет мне бы хотелось воспользоваться возможностью, чтобы восстанивить его доброе имя, если это еще не было сделано. Нет сомнения, что советские власти относились к нам с подозрением и это распространялось даже на совсем неофициальные дела. Центром общественной активности в Полярном был Дом Красного Флота (ДКФ). Здесь была водка, пиво, простые продукты питания, а вечером--музыка и танцы. Официально нас приглашали, и я помню несколько веселых вечеров, проведенных там. Мы выучили несколько песен, ко- 126 торые были популярны в те дни (я думаю, что и теперь еще некоторые из них популярны): "Был отважный капитан, которому стоило только помахать синим платочком, чтобы у него, даже когда метелица мела, расцветали яблони и груши". Были замечательные концерты хора Военно-морского Флота с замечательным тенором или баритоном Анатолием Шаталиным, а один раз, должно быть, было представление с британской стороны, потому что я помню, как мне приходилось решать деликатные проблемы с протоколом о местах наших советских гостей в зале. Но танцы в клубе были не для нас. Женщины, конечно, все состояли на службе в Советских военно-морских силах (в Полярном, в отличие от Мурманска и Архангельска, не было гражданского населения) и соответственно подчинялись требованиям воинской дисциплины. Сначало нас удивляло, почему они так часто отказывались танцевать с нами, пока мы не поняли, что, если бы соглашались, их бы потом спрашивали о том, что мы говорили. Понятно, они предпочитали избегать нас. Тем же мотивом руководствовались советские офицеры, не входящие в штат офицеров связи, которых мы встречали на дежурстве и которых мы приглашали на вечеринки в нашей кают-компании: они могли прийти раз, но только один раз, и на этом все кончалось. Я не хочу допускать предположение, что советские власти были полностью равнодушны к проявлению чувств со стороны британцев. Когда я приехал в Архангельск, я был озадачен так же, как и другие, любопытным сооружением из досок, похожим на большой курятник, которое находилось на одной из площадей города. Один из британских офицеров в Архангельске сказал мне, что они спрашивали об этом и им ответили, что это был английский танк, захваченный советскими войсками во время интервенции. Чтобы нетактично не оставить его в первоначальном виде и тем самым дать возможность союзникам обидеться, он был покрыт досками, по крайней мере для того, чтобы "дольше служил" Свою статью я хочу закончить двумя правдивыми рассказами Когда корабль Ее Величества "Родней" пришел в Кольский залив, одной из его задач было перевезти обратно в Объединенное Королевство несколько ящиков драгоценных металлов, которые были предназначены в качестве оплаты за некоторые виды товаров, прибывших с конвоем, или в качестве других долгов Британскому правительству. Деревянные ящики были доставлены по железной дороге в Мурманск, где они были погружены на буксир, который перевез их на "Родней" в Ваенге Эту часть пути их должен был сопровождать один советский и один британский офицер, которым был я. В британских сообщениях эта перевозка была закодирована под названием "Операция "Зубная паста". Поэтому, когда буксир подошел к судну, я закричал вахтенному офицеру "Это зубная паста'". Он был проинструктирован и знал, о чем я говорю. Но когда ящики были подняты на борт, я услышал, как один из матросов сказал другому: "Это должно касаться образца золота". Вот и все о шифрах1 И, наконец личное замечание Изучение русского языка во время войны и практика, которая способствовала углублению моих знаний в языке во время службы в Заполярье, повлияли на весь ход моей жизни. Если бы не русский язык, я бы определенно вернулся к моим занятиям классическими циклами в Кембридже, а затем стал бы преподавать латинский и греческий языки в качестве школьного учителя В действительности же я вернулся в Кембридж, чтобы продолжить изучать язык, историю и литературу России, что привело меня к карьере отчасти дипломата и отчасти учителя Более того, именно опыт работы в Полярном способствовал моему выбору темы для докторской диссертации. Каждый год в определенный День января в клубе проходил, как мы тогда называли, "торжественный, траурный митинг", посвященный годовщине со дня смерти Ленина. Зал был заполнен личным составом Военно-морского флота, включая британских союзников. На сцене стоял бюст Владимира Ильича, а рядом с ним сидели около десяти советских офицеров и матросов. Исполнялся госу- 127 дарственный гимн. Произносились речи и, если я не ошибаюсь, приводились выдержки из ленинских работ. Можно было слышать фразы типа: "Вся Земля наполнена духом Ленина". Я был сильно поражен сходством с религиозной службой--скорее англиканской, чем ортодоксальной--возможно, потому что ритуалов было немного. И только позднее, когда я прочитал еще несколько книг, я узнал, что многие другие проводили до меня параллель между коммунизмом и религией, что действительно так или иначе в них было что-то общее. Но это чувство никогда не оставляло меня. И когда пять лет спустя я искал материал для моей докторской диссертации, мне попалась книга о группе русских мыслителей, которые начинали как марксисты, но большинство из которых более или менее постепенно перешло к религиозному мировоззрению. Это были так называемые "легальные марксисты", или, как я бы их назвал, "первые русские ревизионисты", о которых почти через двадцать лет после этого судьбоносного для меня митинга я написал книгу. За это я действительно благодарен северным конвоям. Это было дивидентом от жизненного опыта, которого я не ожидал. ' Сейчас общепризнано, что приказ, отданный кораблям этого конвоя Первым Морским Лордом пробиваться поодиночке в северные порты России, был серьезной ошибкой. 2 Этот успех вовсе не был гарантирован. Следует отметить, что генерал Эйзенхауэр, как раз накануне вторжения составил завещание: "Наша высадка прошла не вполне удачно, и я вынужден вывести войска из боя". Он добавил: "Если моя вина или ошибка связана с попыткой--виноват я один". К счастью, это заявление осталось на бумаге. К. А. ОБОЙЩИКОВ НА ДОРОГАХ ПОБЕДЫ В судьбе каждого человека бывают неожиданные и крутые повороты. Мечтая о литературном институте, я поступил в военное училище. Думая стать офицером-моряком, стал авиатором-"сухопутчиком". Но в конце концов мои мечты свершились: я стал офицером, авиационным штурма-ном, связавшим судьбу с морем, а впоследствии и профессиональным литератором. Произошло это так. Осенью сорок первого года, после тяжелых боев под Киевом, наш 211-й авиационный полк был отправлен для переформирования в город Балашов. Наших летчиков послали переучиваться на новый одноместный самолет ИЛ-2, а восемнадцать оставшихся в живых стрелков-бомбардиров влили в 13-й авиаполк, тоже потрепанный, испытавший трагедию отступления от западной границы до Москвы. Я попал 8 звено бесстрашного воздушного бойца украинца Константина Усенко, ставшего впоследствии Героем Советского Союза. Весной 1942 года полк неожиданно и спешно погрузился в железнодорожный эшелон, который повез нас в глубокий тыл, далеко-далеко от войны. Там, на одном из аэродромов под Иркутском, мы стали осваивать самолет Пе-2: летали по кругу, в зону, стреляли, с пикирования бомбили, слетывали экипажи. Командиры и политработники увлеченно готовили нас к грядущим боям, и уже тогда мы знали, что будем защищать Сталинград. Но в первые дни августа нам неожиданно приказали сдать самолеты Пе-2 и получить Пе-3--как говорили, по личному распоряжению Главнокомандующего И. В. Сталина. Самолет Пе-3 по тактико-техническим данным и особенностям пилотирования не отличался от Пе-2, и потому летчикам не пришлось вновь переучиваться. На нем было только усилено вооружение: летчик мог вести огонь из 20-мм пушки ШВАК и крупнокалиберного пулемета Березина--12,7 мм. Такой же пулемет на турель-"ой установке был у штурмана, да еще в хвосте был укреплен пулемет ШКАС, который предназначался для "отпугивания" истребителей противника, атакующих сзади. Бомб самолет брал столько же, сколько и пикирующий бомбардировщик Пе-2. Радовало нас, что за счет дополнительных баков намного увеличивалась дальность полета, а единственной грустью было то, что нам пришлось расстаться с боевыми друзьями-- стрелками-радистами. Еще не понимая причин смены типов самолетов, мы вылетели по маршруту Белая--Красноярск--Новосибирск--Омск--Свердловск--Казань--Ногинск (под Москвой). Дальнейшего маршрута на наших картах Не было. Мы ожидали, что поступит указание проложить его на Сталин-трад, но нам опять-таки неожиданно приказали перелететь в Архангельск на островной аэродром Ягодник. Мы тогда не знали, что после длительных переговоров и переписки Председателя Совета Министров СССР с Президентом США и Премьер-министром Великобритании союзники вновь возобновили посылку караванов судов в Советский Союз северным путем, потребовав усилить их охрану и сопровождение. Именно потому, что этому придавалось огромное значение, Ставка Верховного Главнокомандования сняла наш полк с запланированного южного направления, несмотря на катастрофическое положение после сдачи Ростова, и направила его в северные широты. 13-й бомбардировочный полк Советской армии стал полком двухместных истребителей ВВС Военно-морского флота. Мы вошли в состав сформированной на Северном флоте Особой Морской Авиационной группы (ОМАГ). В ее задачу входило прикрытие караванов союзников от меридиана острова Медвежий до портов Мурманск и Архангельск. з. 5556 129 На Ягоднике мы узнали о трагической судьбе каравана PQ-17: ис 35 английских и американских транспортных судов только 11 дошли до наших портов. К тому времени мы уже привыкли к потерям: цифры сбитых самолетов, потопленных кораблей, убитых и раненых бойцоп и командиров на наших фронтах были значительно выше. Мы уже знали о зверствах, чинимых фашистами над мирным населением, и потому сообщение о гибели каравана вызывало и жалость к людям, и еще большую обиду и досаду, что тысячи автомашин, сотни танков и самолетов, многие тонны продовольствия ушли на дно в то время, когда в них так нуждалась истекающая кровью советская армия. До нас не дошло оружие, с помощью которого можно было отомстить агрессору за гибел! и наших, и союзных моряков. Когда мы сами стали летать над холодными пустынными водами Арктики, над морем, катящим тяжелые свинцовые волны, мы с ужасом представили себе тонущих моряков, их крики о помощи, которую им никто не в силах был оказать. Мы уже знали, что человеческий организм в этой ледяной купели может выдержать лишь три-четыре минуты, после чего наступает смерть. И я никак не мог представить, о чем в эти последние минуты думали они, наши боевые друзья, какая безысходная тоска сжимала их отважные сердца? Позже, когда я прочитал роман В. Пикуля "Реквием каравану PQ-17", я вновь содрогнулся. Смерть моряка совсем не похожа на смерть пехотинца, упавшего в теплую пахучую траву или даже на снежную, промерзшую, но все же родную землю. Из Ягодника наша эскадрилья капитана Щербакова перебазировалась. на аэродром вблизи селения Поной на восточной окраине Кольского полуострова. Этот небольшой, в несколько дворов поселок расположился в глубоком ущелье у самой реки. Вокруг него на сотни километров нет других населенных пунктов, поэтому Поной нанесен на картах любых масштабов. Аэродром был построен перед войной, как ходили слухи, врагами народа, так как направление взлетно-посадочной полосы было выбрано со злым умыслом и постоянные боковые ветры чрезвычайно мешали посадке нередко приводя к авариям самолетов. Но скорее всего это было очередное доказательство того, что мы прежде делаем и только потом думаем Летный и технический состав жил в деревянных, насквозь продуваемых ветром времянках, которые почему-то называли фанзами. Видимо их так окрестили летчики, прилетевшие с Дальнего Востока. В каждой фанзе жило 6--10 человек, которые по очереди поддерживали огонь в чугунной печке, прозванной "KB" по аналогии с танком "KB"--"Клим Ворошилов". В Поное нам, наконец, открыли хранившуюся в строгой тайне конкретную цель нашего крутого поворота на север: мы должны были сов местно с другими частями ОМАГ обеспечить безопасность плавания каравану PQ-18. 7 сентября 1942 года караван, составленный из 34 иностранных и 6 советских транспортов, охраняемый 16 боевыми кораблями, вышел из Исландии в Архангельск. Тотчас в нашем полку состоялись партийные и комсомольские собрания, на которых мы поклялись не жалеть сил и са мих жизней для успешного выполнения почетного задания по охране "Дороги Победы". Каждый из нас понимал, как важно сохранить все грузы в самый трудный период войны, когда бои с гитлеровскими полчищами шли уже под Сталинградом, Новороссийском, на горных перевалах Кавказа. С этого момента мы жили только думами о судьбе конвоя, вели на своих картах примерную прокладку его пути, ждали входа в зону действия нашей авиации. А боевая работа уже началась: из Архангельска вышли с обратным маршрутом суда конвоя QP-14. 95-ый и 13-ый авиаполки начали проводку этого конвоя. Что более всего осталось в моей памяти от полетов в Арктике? Это прежде всего тоскливое чувство одиночества (несмотря на соседство с лет- 130 чиком), когда под тобой только холодный и безмолвно качающийся океан. Это--невероятная сложность самолетовождения, неуверенность в своих действиях и командах, когда магнитные бури крутят картушку компаса, как им вздумается. Именно в тех полетах рождались стихи, которые я потом посвятил своему командиру Герою Советского Союза Константину Усенко: Лишь море и небо, лишь небо и море Да наш самолет, поседевший от горя. В метельных зарядах машина ныряет, И в баках бензина совсем уже мало Нам красная лампочка жизнь отмеряет, А жизни и не было--только начало Двоим нам с тобой сорока еще нету. А небо до самой воды опустилось, И крылья ломают тяжелые ветры, И стрелка компаса как будто взбесилась, Мотор перегретый дает перебои. О, эти мгновенья запомнишь до гроба! И берег мы ищем с тоскою и болью, И дай бог так землю любить хлеборобам. А еще запомнилась необычайная радость при виде огромного города из кораблей, прорывающегося к нам сквозь акулью стаю вражеских подлодок, сквозь разрывы бомб и непогоду. И ощущение великого счастья и гордости, что ты и твои товарищи отогнали врага, не позволили немецкому пирату сбросить бомбы на конвой. Я сделал немного вылетов на разведку и прикрытие караванов, но летал с несколькими летчиками. Основным, по штату, пилотом был сержант Новиков. Поднимался в воздух и с командиром звена Константином Усенко. Сделал несколько полетов и с летчиками 95-го АП, когда наша эскадрилья улетела на Ягодник, а я вместе с моим другом Василием Кравченко остался ожидать приказа о переводе в другой полк, где мы должны были летать на английских торпедоносцах "Хемпден". Мы с грустью попрощались со своими однополчанами, и у нас наступила пора томительного бездействия и ожидания. Вот в это время командир 95-го полка подполковник Жатьков Анатолий Владимирович и решил использовать нас, так как у него не хватало штурманов. Летчики этого полка были настоящими асами северных морей, у них была богатая практика полетов в сложных заполярных условиях. Кроме того, мне импонировала их морская культура и я охотно подменял их штурманов. Однажды, по-моему, с капитаном Гаркушенко Иваном Васильевичем я ходил на дальнюю разведку транспорта, отбившегося от каравана. Он шел обратным маршрутом из Архангельска в Рейкьявик. Мы его обнаружили за островом Колгуев. Удовлетворенные, мы возвращались на свой аэродром, но примерно на половине маршрута отказал один из моторов нашей "пешки". Летчик приказал мне сбросить обе противолодочные бомбы, но самолет все равно постепенно терял высоту. Было от чего потерять душевное равновесие. Но, видя спокойное, уверенное лицо опытного командира, я тоже успокоился и продолжал работу навигатора. В другой раз я бросал ПЛАБы уже прицельно по обнаруженной нами подводной лодке в районе, где наших подлодок не было. Летчик первым обнаружил ее, и, когда мы развернулись, она уже погружалась в воду. Без каких-либо расчетов, "на глазок", с небольшой высоты я отбомбился и, нам показалось, удачно. Но, к сожалению, мы так и не узнали результатов нашей работы. Надо сказать, что весь летный состав нашего 13-го полка заканчивал <сухопутные" училища и никогда ранее не видел с воздуха кораблей. Поэтому в первых вылетах с Новиковым, встречая в море какое-либо суденышко, я просто-напросто срисовывал его, фиксируя местоположение 131 и курс. А при докладе показывал "морякам" 95 полка: мол, что это--транспорт, сторожевой корабль или еще что? Но постепенно мы осваивались, считали себя тоже "флотскими", хотя морскую форму нам выдали только в сорок третьем году. Нам, испытавшим войну на западных границах страны в первые месяцы военных действий, боевые задания по охране караванов казались совершенно безопасными: зенитка нас не обстреливала, "мессера" сюда не долетали, а все вражеские бомбардировщики и торпедоносцы, завидев наши Пе-3, немедленно сбрасывали в море бомбогруз и удирали на запад, стараясь укрыться в облаках. Однако невероятно сложная, резко меняющаяся заполярная погода нанесла значительный урон нашему полку, и несколько экипажей навечно остались в холодной купели Баренцева моря. О гибели двух из них хорошо и подробно рассказал наш однополчанин Павел Цупко в книге "Над просторами северных морей" (издательство "Молодая гвардия", 1981 г.). Я хочу только дополнить и рассказать то, чего нет в той книге. С аэродрома Ягодник вылетела пара Пе-3 для барражирования над конвоем в горле Белого моря. После выполнения задания они должны были произвести посадку в Поное, поэтому к ним подсадили еще и технический персонал Оба самолета, участвуя в отражении налета вражеской авиации на караван, задержались над ним и отправились на аэродром посадки, когда начали сгущаться сумерки. Кроме того, резко ухудшилась видимость наплыл туман Оба самолета разбились и экипажи погибли Один--капитана Кузина--при посадке на аэродроме, второй-- сержанта Киселева--не долетев километров двадцать пять. Связь с самолетом Петра Васильевича Киселева, на котором, кроме штурмана лейтенанта Семена Григорьевича Ананьева, были техник звена Владимир Самойлович Цеха и механик авиавооружения Безгин, прекратилась в тот момент, когда, по расчету времени, он уже пересек горло Белого моря и летел над сушей. Летчики полка, потрясенные гибелью опытного Кузина и его товарищей, нервничали, что из-за погоды не могут приступить к поиску второго пропавшего самолета. На следующий день погода несколько прояснилась и начались интенсивные поиски. Летали несколько самолетов По-2, но никаких следов аварии обнаружено не было. Тайна гибели второго экипажа раскрылась только на двенадцатый день, когда оленеводы привезли на аэродром и передали в медпункт обессилевшего, заросшего и обмороженного Владимира Цеху. У него, единственного оставшегося в живых, на ногах и руках уже начиналась гангрена, и его срочно оперировали в санчасти укрепрайона Корабельный. На следующий день для захоронения наших товарищей была организована экспедиция, в которую вошли техники Николай Екшурский, Павел Клюшников, Семен Жучков и я. Сопровождаемые двумя оленеводами, мы отправились к месту катастрофы. По дороге мы услышали печальную историю обнаружения останков самолета. Сын одного из оленеводов, семнадцатилетний Алеша Канев, первым обнаружил непонятные предметы на горизонте тундры Подъехав поближе, он увидел остатки сгоревшего самолета Вдруг из отвалившегося хвостового оперения вылез черный, страшный человек, он что-то бормотал и, протянув руки, шел навстречу юноше. Алешу охватил страх, он побежал к оленьей упряжке и быстро помчался на стойбище, где были его отец и еще два оленевода. Вскоре они прибыли на место аварии, увидели на хвостовом оперении красную звезду и поняли, что это наш, советский самолет. Оленеводы подобрали бредившего человека и доставили на аэродром Более тридцати километров мы прошли по заснеженному, но еще мягкому и проваливавшемуся болотному мху и к вечеру увидели остатки скоростной машины, коснувшейся в тумане земной поверхности. В этом месте на карте была обозначена небольшая возвышенность. 132 Картина была ужасная. На своем сиденье с бронированной спинкой за штурвалом сидел обгоревший летчик, а в оторванном фюзеляже на корточках стоял обугленный механик Безгин. Рядом с ним лежали примятые чехлы, на которых, как мы догадались, лежал одиннадцать дней голодный и обессиленный Владимир Цеха. Штурмана Семена Ананьева не было. Мы переночевали в юрте, которую мгновенно соорудили оленеводы из полуобгоревшего парашюта. Они же умудрились угостить нас супом из свежей оленины. Но наша трапеза была печальной. Мы думали о наших погибших товарищах Штурмана Ананьева, этого мужественного лейтенанта, я знал еще по 211 авиаполку во время боев на Украине. В одном из боевых вылетов летчик, с которым летел Ананьев, был ранен, потерял в воздухе сознание. Семен не растерялся, быстро зафиксировал штурвал, находящийся в его штурманской кабине самолета Су-2, и выровнял уже начинавшую крениться машину. Он сумел привести самолет на аэродром, трижды пытался посадить Его заводили на посадку по радио, но штурман был не обучен этому и все наблюдавшие за ним с минуты на минуту ждали катастрофы. Ананьев мог бы набрать высоту и выпрыгнуть с парашютом, но он не хотел оставлять раненого летчика и продолжал пытаться сесть. К счастью обоих, на какое-то время к летчику вернулось сознание. Слабеющей рукой он взял штурвал и с ходу приземлил самолет. На пробеге он снова потерял сознание, но экипаж и самолет были уже спасены. Мы сидели в юрте у костерка и думали, где может быть Ананьев. Не остался ли он жив, не ползет ли он где-нибудь, надеясь выйти на людей? Утром я направил в разные стороны от самолета своих товарищей, а сам стал исследовать обломки машины. И вдруг под мотором я увидел парашют. Он был почти весь сгоревшим. А потом под пеплом я увидел руку. Это был Семен Ананьев. Мы зарыли дорогих однополчан в мерзлую землю. На могилу установили часть кока, на котором я выцарапал имена погибших и тут же родившиеся стихи Потомки в мирный день придут сюда С моими встретиться бессмертными друзьями И всех, впечатанных в седую толщу льда, Рассмотрят удивленными глазами Эти стихи не в меньшей степени относятся и к нашим боевым товарищам--английским, американским и польским морякам и летчикам, погибшим в Заполярье в нашей общей битве с фашизмом. И. М. УМАНСКИЙ о конвоях и о войне В период Великой Отечественной войны1 1941--45 гг. в боевой деятельности авиации Северного флота и Беломорской флотилии прикрытие конвоев занимало очень большое место. Пожалуй, это была одна из ос новных задач авиации флота. По существу, ни одна из конвойных операций, будь то союзные или внутренние конвои, не обходилась без участии авиации, без авиационного обеспечения перехода, без авиационного прикрытия. Авиационное обеспечение--это воздушная разведка, противолодочная оборона конвоев, прикрытие истребителями союзных конвоев в зоне их действия для отражения налетов авиации противника, удары по аэродромам бомбардировочной авиации противника, блокирование этих аэродромов, действия по боевым кораблям немцев нашей бомбардировочной, миноторпедной и штурмовой авиацией с целью не допустить удары этих кораблей по нашим конвоям и ряд других боевых задач, которые успешно выполняла авиация Северного флота. Кроме того, наша авиация активно действовала по немецким конвоям, которые доставляли своим войскам технику и живую силу в порты Северной Норвегии, а обратно вывозили руду в Германию. Союзные конвои из портов Англии и США в порты разгрузки Мурманск и Архангельск шли довольно интенсивно. Уже в августе 1941 г. прибыл первый конвой. Затем в марте 1942 г. пришел PQ-13, в апреле-- PQ-14, в мае--PQ-15 и PQ-16 и т. д. Эти конвои на своем переходе несли определенные потери от ударов подводных лодок и немецких бомбардировщиков. Но в основном эти потери были в зоне союзников, еще до подхода в зону действия Северного флота. Чтобы ослабить авиацию противника при ее действии по союзным конвоям еще до их подхода к нашей зоне действия, авиация Северного флота наносила бомбардировочные удары по основным немецким аэродромам на Севере--Луостари и Хебухтем. Нужно сказать, что в этот период до середины 1942 г. нашей бомбардировочной авиации было явно недостаточно. Когда союзный конвой PQ-15 вошел в зону обеспечения Северного флота, на его прикрытие вышли летчики 95-го полка дальних истребителей Пе-3 под командованием А. В. Жатькова. Обнаружив конвой, ко рабли охранения которого вели бой с немецкими торпедоносцами, залпами реактивных снарядов по немцам они внесли замешательство в ряды врага и торпедоносцы ушли, поспешно освободившись от своих торпед. Конвой благополучно прибыл в порт назначения. Особо нужно сказать о конвое PQ-16. В зону действия истребительной авиации Северного флота он вошел 29 мая 1942 г. До этого он имел потери--6 потопленных транспортов, в основном, от авиации противника. На предельном радиусе конвой начал прикрывать 95-й полк дальних истребителей, а в ближней зоне--2-й гвардейский полк Сафонова. Более суток наши самолеты барражировали над конвоем, сопровождая его в порт. Летчики вели напряженнейшие воздушные бои с бом бардировщиками противника, не допуская атак по конвою. Немцы про вели 30 безуспешных атак крупными силами своей авиации... В этом бою, сбив три немецких самолета, 30 мая погиб дважды Герой Советско го Союза Б. Ф. Сафонов, летавший на самолете "Киттихаук". В ходе боя на его самолете отказал мотор. Он вынужден был садиться на воду, и самолет моментально затонул. Лучший летчик Северного флота Б. Ф. Сафонов за 11 месяцев войны сбил 25 немецких самолетов лично и 14 самолетов в группе. В нашей зоне конвой потерь не имел и благополучно прибыл в порт разгрузки. 134 Трагическая судьба постигла союзный конвой PQ-17, который вышел из Исландии 27 июня. Конвой немцами был разгромлен и рассеян еще до входа в зону действия авиации Северного флота. Из 35 транспортов осталось только 11, и те без боевого охранения. Эти транспорты пооди-ночке достигли берегов Новой Земли, и только благодаря экипажам 95-го полка дальних истребителей, которые их искали, нашли и вели бои по отражению налетов немецких бомбардировщиков на них. Эти транспорты были спасены и достигли советских портов. Летчики-североморцы дрались самоотверженно, но численное превосходство как в истребительной, так и в бомбардировочной авиации до середины 1942 года было на стороне немцев. В связи с предстоящими задачами по проверке все возрастающих союзных конвоев ставка Верховного Главнокомандующего в июне 1942 г. направила в оперативное подчинение командующему Северным флотом Особую Морскую Авиационную Группу (ОМАГ) в составе пяти авиацион-ных полков, из них три бомбардировочных (35, 28 и 29-й на самолетах ДБ-Зф и пикировщиков Пе-2), два истребительных полка (20 и 225-й на самолетах ЯК-1 и ЛАГГ-3), с базированием в районе Мурманска. Кроме того, в состав ОМАГ были включены два полка дальних истребителей (95 и 13-й на самолетах Пе-3), с базированием в районе Архангельска. (Командующим ОМАГ был назначен генерал-майор Н. Т. Петрухин. Учитывая важность предстоящих задач, командующему Северным флотом были подчинены все авиачасти Карельского фронта, которые участвовали в прикрытии конвоев, и вся истребительная авиация Архангельского военного округа. Естественно, авиационная обстановка на Северном флоте резко изменилась. Почти вдвое увеличился состав воздушных сил на флоте. В результате активных боевых действий нашей авиации господство в воздухе постепенно начало переходить на нашу сторону. Кроме прикрытия союзных конвоев, наша авиация регулярно наносила удары по немецким конвоям, по аэродромам противника, отражала налеты на наши аэродромы и другие объекты флота и отражала налеты am Мурманск. Выполняя эти задачи, летчики-североморцы проявляли -огромное мужество и героизм. 20-й истребительный авиационный полк, который входил в ОМАГ, был сформирован в марте 1942 года по штату военного времени в составе двух эскадрилий на самолетах ЯК-1 и был укомплектован летчиками, часть которых уже имела некоторый боевой опыт на Балтике, на Черном море и других фронтах. В апреле 1942 года полк уже начал свою боевую деятельность в составе Ударной авиагруппы ставки Верховного Главнокомандующего (УАГСВГК) на Волховском фронте, выполняя задачу по выводу из окружения 2-й армии в районе Мясной Бор--Кириши. После выполнения этой задачи УАГСВГК была преобразована в ОМАГ и перебазирована на Северный флот. В июне 1942 года полк прибыл на аэродром Ваенга-1 и сразу же включился в боевую работу по отражению налетов немецкой авиации. Уже в первых воздушных боях летчики 20-го полка Е. В. Петренко, Д. Кучеренко, В. В. Нужин и В. Д. Бурматов открыли боевой счет полка на Севере. Только за один день 19 июня летчики провели три воздушных боя и сбили пять немецких самолетов. До конца 1942 г. 20-й полк вел активную и успешную боевую работу в составе ОМАГ по отражению налетов на Мурманск и другие объекты флота и по прикрытию конвоев. За несколько месяцев боевой деятельности в Заполярье полк совершил около тысячи боевых вылетов, провел 185 воздушных боев, сбил 27 немецких самолетов. В конце 1942 г. ОМАГ был расформирован и из ее состава были сформированы две дивизии: 5-я бомбардировочная и 6-я истребительная. В декабре 1942 г. 20-й истребительный авиаполк передал свои боевые самолеты и небольшую часть летного состава в 225-й ИАП и убыл в тыл для переформирования и получения новых самолетов. 135 В мае 1943 г. после переформирования мы вновь вернулись в Заполярье в 6-ю авиадивизию на новых скоростных самолетах ЯК-9, которые по своим тактико-техническим данным и летным качествам превосходили все немецкие истребители, воевавшие на Севере. Полк прибыл с пополнением летно-технического состава в штатном составе трех истребительных эскадрилий. Летчики с большим подъемом вступили в напряженные бои на новых ЯКах и в первых же боях добились успехов. Старшие лейтенанты К. К- Мельдизин и А. П. Щипов, капитан С. В. Петренко сбили по одному ME-109. 16 июля летчики полка трижды вылетали шестерками для снятия воздушной блокады противника с прифронтового аэродрома на Рыбачьем, откуда действовала наша группа штурмовщиков 46-го штурмового авиаполка А. Н. Синицына и эскадрилья истребителей 78-го полка капитана Адонкина. В результате многочисленных воздушных боев наши летчики сбили семь немецких самолетов, потеряв при этом два своих. Возвращаясь на свой аэродром, группа, ведомая старшим лейтенантом К. Мель-дизиным, сбила еще два ME-109. Воздушная блокада с аэродрома была снята. Впредь немецкие самолеты избегали появляться в районе нашего прифронтового аэродрома. Успешный бой провели летчики 20-го полка в день Военно-Морского Флота. Выполняя задачу прикрытия пикировщиков Пе-2, наносящих бомбовый удар по немецкому конвою в районе мыса Эккерей, над которым барражировали двадцать ME-109 и шесть ME-НО, наши летчики в воздушном бою сбили четыре самолета. Два сбил старший лейтенант Н. К. Кучеренко, еще два--страший лейтенант А. П. Шипов. Пикировщики, выполнив свою задачу, вернулись без потерь. Очень напряженным выдался боевой день 18 августа 1943 года, когда летчики 20 и 78-го полков прикрывали наши конвои, следовавшие из Кольского залива на п-ов Средний и в восточном направлении до Архангельска. На протяжении всего дня летчики отражали многократные налеты более шестидесяти немецких самолетов, не допустив их к кораблям конвоя. В этих боях отличились летчики 20-го полка К. Мельдизин, Шипов, Нужин и Денисов, сбившие каждый по одному ME-109. Группа А. К. Тарасова во время прикрытия конвоя провела три воздушных боя и сбила два "Фокке-Вульфа" и два ME-109. Группа А. П. Губардина сбила пять немецких самолетов. Страницей мужества, дерзости и мастерства вошло в летопись побед североморцев 22 августа 1943 года, когда по плану, разработанному штабом военно-воздушных сил Северного флота, был нанесен удар по логову врага--немецкому аэродрому Луостари, на котором было сосредоточено большое количество самолетов и который имел сильную противовоздушную оборону. Главную ударную силу составляли четырнадцать экипажей 46-го штурмового полка. Для их прикрытия было выделено тридцать истребителей 20, 27 и 255-го истребительных полков. Мне было поручено командовать в воздухе истребительным прикрытием. Операция прошла успешно. Несмотря на сильный зенитный огонь, которым немцы встретили нас, и противодействие немецких истребителей, нашим штурмовщикам удалось отлично выполнить свою задачу. Аэродром был затянут дымом от взрывов бомб и от горящих на аэродроме самолетов и других объектов. А тем временем наши истребители связали отточенным воздушным боем немецких истребителей и, умело взаимодействуя между собой в группах, нанесли им значительный урон. Немцы в воздушном бою с североморцами потеряли пятнадцать самолетов. Много самолетов было уничтожено штурмовиками на аэродроме. Все наши самолеты без потерь вернулись на свой аэ