А.В.Кузьмин. В прибрежных водах --------------------------------------------------------------- OCR: Заостровцев Г. А. --------------------------------------------------------------- 9(с)27 К89 Литературная запись П. И. ПРОШИНА Кузьмин А. В. К89 В прибрежных водах. М., Военное издательство, 1967. 288 с. 75 000 экз. 67 коп. "Маленькие корабли одерживают большие победы" -- так говорили во время войны о наших торпедных катерах. Десятки вражеских транспортов, миноносцев, сторожевиков пошли на дно от ударов советских катерников. Вице-адмирал А. В. Кузьмин командовал бригадой торпедных катеров сначала на Севере, а затем на Балтийском море Он пишет об отважных людях, которые на своих стремительных кораблях в любую погоду выходили в море, настигали и топили врага Читатель узнает не только о подвигах, но и о том, как жили и учились моряки, как обретали опыт и мастерство молодые командиры. 1-12-2-7 76-67 9(с)27 НА ДЕЙСТВУЮЩИЙ ФЛОТ В марте 1944 года меня вызвал командующий Тихоокеанским флотом адмирал И. С. Юмашев. Спешно еду в штаб. Командующий, как всегда, выглядит хмурым. Насупились густые черные брови, резко контрастирующие с серебристыми коротко подстриженными волосами. Глубокие морщины у уголков рта. Но я уже знаю, что за этой внешней суровостью скрывается большая человеческая отзывчивость. Иван Степанович всегда внимательно выслушает тебя, во всем разберется. Не помню ни одного случая, чтобы он повысил голос, отругал кого-нибудь. Провинившегося не спешит наказывать. Вникнет в суть дела, обдумает все и тогда уже примет решение. Запомнились учения летом 1942 года. Наши торпедные катера отрабатывали атаку свободно маневрирующих миноносцев. Поначалу все было хорошо. "Противника" обнаружили на предельной дистанции. Вовремя поставили дымовые завесы, под прикрытием которых ринулась в атаку ударная группа катеров. Но командир отряда капитан-лейтенант Александр Симонов, увлекшись "боем", не учел, что сильный ветер сносит дымза-весу в сторону "противника". Катер на полном ходу влетел в клубы дыма и... врезался в борт одного из миноносцев. Удар был настолько силен, что миноносец получил пробоину. О катере и говорить нечего: нос ему смяло почти до машинной переборки. Всех, кто был наверху, сбросило в море. К счастью, никто не пострадал. Я выделил один из катеров для оказания помощи попавшему в беду экипажу, а остальным приказал продолжать "бой". Атака была успешной. Все выпущенные торпеды прошли точно под целями. Но на душе у меня было неспокойно. Что ни говори, а один катер выведен из строя на довольно продолжительное время. И случилось это на глазах командующего Дальневосточным фронтом генерала армии Апанасенко, человека очень строгого. После учения я с тяжелым сердцем отправился на доклад в штаб флота. К моему удивлению, И. С. Юмашев, спокойно выслушав меня, скупо, но с похвалой отозвался о действиях бригады. А о капитан-лейтенанте Симонове сказал: -- Он явно ошибся в расчете сноса дымовой завесы. В этом немалая доля и твоей вины. Видимо, мало или плохо учил. Но атаковал Симонов лихо, как в настоя щем бою. Оказавшись в беде, позаботился прежде всего о подчиненных. А за смелость и самоотверженность грешно наказывать. В это время в кабинет вошел генерал армии Апанасенко. Я представился. -- Так вот он какой, командир бригады! Маленький! А я надеялся увидеть богатыря. Ну, давай знакомить ся,-- и, улыбаясь, протянул руку. -- Ты слышишь, атака ваша мне понравилась. Как конница, лавой идете. Я смотрел и, признаться, любовался... По привычке старого конника генерал сопровождал каждую фразу энергичным взмахом руки, будто шашкой рубил. Я смотрел на его улыбающееся лицо. И кто это выдумал, что он безрассудно строг! Это счастье -- служить в подчинении у таких вдумчивых и мудрых начальников. И сейчас Иван Степанович Юмашев хмурит свои густые смоляные брови, а глаза улыбаются. Говорит сидящему за столом члену Военного совета генерал-лейтенанту береговой службы С. Е. Захарову -- Ну так как же мы поступим, Семен Егорович? На кажем этого упрямца или поздравим? Я ведь ему уже раза три отказывал в просьбе о переводе на действую щий флот, а он все свое... И добился-таки' Воевать едет! По правде говоря, хотел бы я оказаться на его месте... Юмашев крепко жмет мне руку. Оказывается, получен приказ наркома о моем назначении на должность командира формирующейся на Северном флоте бригады торпедных катеров. На сборы -- день-два, -- предупреждает командую-' щий. -- Можешь забрать с собой трех-четырех команди- ров отрядов и звеньев. Кого именно -- сам выбери. Но только трех-четырех. Не больше. За этим я прослежу, а то дай тебе волю, так ты полбригады увезешь. А нам хорошие люди и здесь нужны. Да, -- вступил в разговор член Военного совета,-- у нас здесь, судя по всему, катерники тоже без дела не останутся. -- Он тоже подошел ко мне, пожал руку.-- Поздравляю. Ну как, доволен? Еще бы! Кто из тихоокеанцев в ту пору не рвался на действующий флот? А Юмашев влсед дает советы, как лучше начать службу на новом флоте. Предупреждает о трудностях: все-таки Север! -- А в тебе мы уверены. У нас твоя бригада вот уже четыре года в числе лучших соединений флота. Думаю, и на Севере чести нашей тихоокеанской не уро нишь!.. Давно я готовился к этому дню. С самого начала Великой Отечественной войны следил за боевыми делами своих друзей на других флотах. Опыт лучших торпедников мы тщательно изучали, использовали в своей учебе. В 1943 году добился, чтобы в качестве стажера послали меня на Черноморский флот посмотреть своими глазами, как воюют катерники под командованием капитана 1 ранга А. М. Филиппова и капитана 2 ранга В. Т. Проценко. С обоими командирами бригад быстро нашел общий язык. Ведь мы давние товарищи, и тот и другой в свое время служили на Тихоокеанском флоте. Но одно дело изучать боевой опыт других, а другое-- воевать самому. Причем на новом, незнакомом морском театре. Волновало и то обстоятельство, что на Северном фло те мне предстояло служить под руководством нового командующего -- молодого и энергичного адмирала А. Г. Головко. Впервые мне довелось встретиться с Арсением Григорьевичем еще в Военно-морском училище имени Фрунзе; когда я поступал туда, он учился уже на последнем курсе. Позже, в 1933--1936 гг., на Дальнем Востоке я командовал звеном катеров в бригаде, командиром которой был Ф. С. Октябрьский, а начальником шгаба -- А. Г. Головко. В разгар испанских событий он ушел волонтером в далекую страну. Был там советником командира республиканской военно-морской базы. Вернулся оттуда с первой боевой наградой -- орденом Красного Знамени. Следующая моя встреча с Арсением Григорьевичем состоялась в 1940 году. Он командовал тогда Краснознаменной Амурской флотилией. Как-то он побывал у нас на бригаде. Рассказал о войне в Испании. С большой теплотой отозвался о мужественных советских волонтерах-катерниках, в частности о Сергее Александровиче Осипове. И вот теперь мне снова предстояло не только встретиться, но и служить с А. Г. Головко, ставшим уже крупным военачальником. И. С. Юмашев предупредил меня, что, несмотря на все трудности по формированию бригады и освоению новой боевой техники, А. Г. Головко много времени на подготовку экипажей и катеров к бою не даст. -- Знаю я его! -- сказал Юмашев. -- Арсений Григорьевич сам любит делать все добротно, но быстро и от подчиненных того же требует. Да и боевая обстановка там сейчас такая, что времени на особую раскачку нет. На бригаде уже стало известно о моем переводе на Северный флот. Офицеры, старшины, матросы ловили меня на кораблях, на улице, дома с одной и той же просьбой: возьмите с собой воевать! Я понимал искренность этого стремления. И будь моя воля, я бы всех взял с собой. Но сделать этого не мог. Зато старшие лейтенанты Иван Решетько, Арсений Ефимов, Иван Антонов, главный старшина Павел Паршиков, которых, пользуясь разрешением командующего флота, я выбрал в попутчики, ходили именинниками. Сдав бригаду начальнику штаба капитану 3 ранга Н. Ф. Кухте, я выехал к новому месту службы. Взял с собой жену и сына. И. С. Юмашев не возражал против этого. А жена решительно заявила, что не расставались мы во время всех предыдущих переездов и теперь должны ехать вместе. "А то, что там война -- не страшно! Я окончила курсы медсестер. Там мои руки тоже, глядишь, пригодятся". Поезд из Владивостока в Москву шел тогда что-то около двух недель. Пользуясь тем, что у нас было отдельное купе, я захватил с собой набор карт, лоцию Баренцева моря. Часами сидел над ними. Да, условия Заполярья особые. Суровое и бурное море, сильные приливно-отливные течения, многомесячная полярная ночь и приходящий ей на смену круглосуточный полярный день... Придется к этому привыкать. В Москве я был принят заместителем наркома ВМФ адмиралом П. С. Абанькиным и начальником оперативного отдела Главного морского штаба адмиралом В. Л. Богденко. От них узнал, что в состав формируемой на Северном флоте бригады должно войти около 60 торпедных катеров, в том числе и поставляемые нам союзниками торпедные катера типа "Хиггинс" и "Вос пер". Но сколько таких катеров мы получим, никто точно сказать не мог. Американцы и англичане доставляли нам торпедные катера на транспортах и танкерах. А гитлеровцы часто нападали на конвои, нанося им иногда значительный урон. -- Сейчас все силы, -- сказал адмирал Абанькин,-должны быть направлены на то, чтобы скорее сколотить экипажи уже переданных бригаде торпедных катеров и, не теряя времени, наращивать удары по кораблям противника в Варангер-фиорде. Тут нам дорог каждый день! С этим напутствием я и выехал из Москвы. Добираться до Мурманска в ту пору приходилось кружным путем, через узловую станцию Обозерская (железная дорога Ленинград -- Мурманск была перерезана немцами). Где-то в районе Кандалакши к нашему поезду прицепили несколько платформ с зенитными орудиями и пулеметами, возле которых деловито хозяйничали девушки-зенитчицы. Почувствовалась близость фронта. Проводники подробно проинструктировали пассажиров, как следует поступать в случае налета вражеской авиации. Правда, воспользоваться их добрыми советами нам, к счастью, не пришлось. В Мурманске поезд остановился у разбитого перрона, по соседству с которым сиротливо стоял старый пассажирский вагон, заменявший сожженный вражескими бомбами вокзал. Встретил нас командир отряда старший лейтенант Колотий -- невысокий, плотный, цыганского типа молодой человек. Я знал его заочно, по печати. На боевом счету катерника Дмитрия Колотия к тому времени был уже не один потопленный вражеский корабль. Меня немного насторожили его чуть-чуть развалистая походка, небрежно надетая полузастегнутая "канадка", лихой казацкий чуб, выбившийся из-под фуражки. Вид далеко не уставной! Но вот он привел нас на катер, поднялся на мостик -- и преобразился: подтянулся, посуровел. Несмотря на частые снежные заряды, Колотий вел катер на большой скорости. Казалось, сросся со штурвалом, с кораблем. Уверенно летел он в мутной пелене. Не оставалось сомнений, что бравада, бросившаяся в глаза при первом знакомстве, -- чисто внешняя, напускная. На самом же деле передо мной настоящий моряк, боевой катерник! Осев на корму и раскидывая по бортам густые белопенные "усы", катер мчался по Кольскому заливу. Холодный шквалистый ветер сек щеки, временами швырял в лицо пригоршни мокрого снега. Когда снежный заряд рассеивался, глазам открывались угрюмые прибрежные сопки с проступающими тут и там ржавыми изломами гранита. Миновали небольшой островок. И снова суровые скалистые берега. Минут через сорок катер сбавил ход. Мы вошли в небольшую бухту. На причале среди встречающих я увидел старого знакомого -- капитана 2 ранга В. А. Чекурова. Нам довелось служить вместе на Дальнем Востоке. Потом он переучился на подводника. Служил в Главном морском штабе. Но старая любовь оказалась сильнее. И теперь нам вновь предстояло служить и работать вместе: Чекурова назначили начальником штаба новой бригады торпедных катеров Северного флота. Для базирования наших торпедных катеров отвели типичную северную факторию. На берегу бухгы, окруженной гранитными скалами, несколько двух- и трехэтажных жилых домов да приземистые одноэтажные зда- 10 ния столовой, ремонтных мастерских и различных складов. У деревянного свайного причала, оставшегося в наследство от прежних хозяев фактории, тесно прижавшись друг к другу, стояло около двух десятков торпедных катеров. -- Доживаем здесь последние дни, -- сообщил В. А. Чекуров, когда, осмотрев свое хозяйство, мы оста лись вдвоем в кабинете. -- Для бригады сейчас спешно строится новая база. Там нам будет попросторнее... Валентин Андреевич коротко рассказал мне о делах североморских катерников. Первые торпедные катера пришли в Заполярье незадолго до начала Великой Отечественной войны. Мало кто верил тогда, что в трудных условиях постоянно бурного Баренцева моря от них будет какой-то прок. Но североморские катерники -- лейтенанты Александр Шабалин, Георгий Паламарчук, Дмитрий Холодный, капитан-лейтенант Георгий Светлов, младший лейтенант Павел Хапилин и другие -- не сомневались, что их небольшие, но грозные корабли с честью будут служить советскому народу и тут, в Заполярье. И доказали это. Уже осенью 1941 года, в тяжелую пору второго наступления егерей фашистского генерала Дитла на Мурманск, североморские катерники, за две атаки потопили миноносец и три транспорта, открыв свой славный боевой счет, который начал беспрерывно расти. Вот и незадолго до моего приезда они потопили четыре фашистских корабля -- миноносец, два сторожевика и транспорт. В этом бою особенно отличился Александр Шабалин, торпедировавший за одну атаку два сторожевых корабля. Мужественно действовали в бою командиры и экипажи всех других катеров. При сближении с немецким миноносцем лейтенант Георгий Паламарчук был тяжело ранен, но нашел в себе силы довести атаку до победного конца. Потом к штурвалу встал боцман Колобов, сумевший в темноте полярной ночи благополучно довести катер до главной базы флота. Когда Паламарчука выносили с катера на пирс к санитарной машине, он, скрывая боль, еще шутил с подчиненными: -- Что это вы, орлы, головы повесили? Топить кораб ли врага умеете, а улыбаться вроде бы разучились... 11 Теперь самый факт создания бригады свидетельствовал о том, что торпедные катера заняли достойное место в боевом строю Северного флота. Утром следующего дня я отправился в Полярное (ныне город Полярный) к адмиралу А. Г. Головко. Арсения Григорьевича я не видел с 1940 года. Он заметно изменился. Густую волнистую шевелюру на висках посеребрила седина. От усталых глаз по лицу разбежались лучики морщин. Но, как и прежде, Головко был непоседлив, быстр в словах и движениях. Во время нашей беседы он, вдруг что-то вспоминая, вызывал к себе людей, звонил по телефону, не забывая то и дело прихлебывать горячий крепко, "по-морскому", заваренный чай, который всегда стоял на столе. Было видно, что в напряженной, кипучей, требующей то и дело каких-то решений жизни воюющего флота адмирал чувствовал себя уверенно. Со времени подписания приказа о моем назначении на должность командира бригады не прошло и двух недель, но Головко тем не менее встретил меня вопросом: -- Где это ты задержался? Я напомнил, что добирался сюда с Дальнего Востока. -- Ну хорошо, садись. Приехал с семьей? Самоуп равство, конечно, но простительное. Сейчас пришло вре мя, когда нам тут нет оснований беспокоиться о безо пасности своих семей. Вот только Сашке (моему сыну было тогда 10 лет) негде будет учиться. А почему бы не послать его в нахимовское училище? Пусть продол жает кузьминский морской род! Да, захвати-ка, пока не забыл, будущему моряку... -- И Арсений Григорьевич протянул кулек с яблоками. Из ближайших задач, стоявших перед нашей бригадой, адмирал особенно подчеркнул две: как можно быстрее перейти в строившуюся для нас базу и, главное, активнее включаться в повседневную боевую жизнь флота. Я было посетовал на недостатки формирования: вместо моряков-специалистов присылают, например, шоферов, хотя у нас не автополк, а бригада торпедных катеров. -- А ты подумал, где набрать нам столько подготовленных катерников? Шоферы хотя бы с моторами знакомы. Чего не знают -- научите! Но учите не только на берегу. Воюйте и учитесь! Договорились? Ну и хорошо. Пойдем обедать... В кают-компании Арсений Григорьевич познакомил меня с членом Военного совета вице-адмиралом Александром Андреевичем Николаевым, начальником политуправления флота генерал-майором Николаем Антоновичем Ториком, его заместителем полковником Михаилом Александровичем Юдиным, начальником штаба флота контр-адмиралом Михаилом Ивановичем Федоровым и начальником оперативного управления капитаном 1 ранга Александром Михайловичем Румянцевым (с ним у нас потом установилась прочная дружба на многие годы). Обед проходил в очень непринужденной обстановке. Чувствовалось, что все собравшиеся здесь люди по-настоящему уважают друг друга, живут и работают дружно. За столом Н. А. Торик сказал, что начальником политотдела нашей бригады будет назначен его помощник по комсомолу майор Мураневич. Жаль его отпускать. Но он давно уже просится на самостоятельную работу и очень хочет плавать. РОЖДЕНИЕ БРИГАДЫ Д ня через два-три у нас в базе появился молодой майор. Это был Мураневич. Мне Андрей Евгеньевич сразу понравился своей скромностью и откровенностью. -- До сих пор я служил на берегу, -- сказал он, -- и гут, на торпедных катерах, мне нужно многому учиться, чтобы не выглядеть среди всех остальных белой вороной. Постараюсь, чтобы период этой учебы был возможно более коротким. Он сразу же с головой ушел в работу. В любое время суток Мураневича можно было встретить то в землянках, беседующим с матросами и старшинами, то в учебных классах (он не только контролировал других, но и сам учился), то на катерах. И довольно скоро майор стал капитаном 3 ранга, причем о переаттестации Евгения Андреевича я ходатайствовал с чистой совестью. Он действительно стал настоящим моряком. Это помогло ему еще теснее сблизиться с людьми. Нам повезло не только с начальником политотдела. Политуправление флота очень вдумчиво отнеслось к подбору политработников. Секретарем партийной комиссии нам рекомендовали капитан-лейтенанта П. Е. Онищика -- старого члена партии, бывалого моряка, участника штурма Зимнего и гражданской войны. Из политработников дивизионов хочется вспомнить капитан-лейтенанта Якова Вышкинда. Его нельзя было удержать на берегу, если в море выходил хотя бы один катер дивизиона. Он делил с моряками все тяготы штормовых походов и опасности жарких боев. Скоро у нас стала выходить своя многотиражная га- 14 зета с динамичным, как и положено на торпедных кате* pax, названием: "В атаку!" Ее редактор Н. И. Мосеев оказался газетчиком изобретательным, вдумчивым. Не беда, что газета была невелика. Редактор ухитрялся втискивать в каждый номер разнообразный и интересный материал. Вокруг многотиражки создался большой и работоспособный актив. Мосеев добился, что в газету охотно писали и командиры, и рядовые матросы. Да случалось, заставлял не раз еще переделывать заметку. Ведь написать кратко, но хорошо и интересно -- дело нелегкое. Не удивительно, что катерники всегда ждали выхода очередного номера своей "Атаки". Обстановка в ту пору на бригаде была довольно сложной. Шло формирование экипажей катеров. Начальник отдела комплектования флота полковник П. Г. Ворона руководствовался правилом, что-де "все советские люди хороши", и направлял к нам бойцов и сержантов из морской пехоты, из строительных частей -- отовсюду, где только оказывался какой-нибудь резерв. Но такое "комплектование" нас не устраивало. Мы стремились к тому, чтобы в каждом экипаже было хотя бы несколько человек, способных с первых же дней обеспечить должный уход за материальной частью. Заботились мы и о том, чтобы на каждом катере было непременно два - три коммуниста, которые стали бы ядром будущей партийной группы. Так как отдел комплектования не желал брать в расчет эти наши соображения, у нас с ним довольно часто возникали споры, для решения которых мне приходилось обращаться за помощью в штаб флота, а Мураневичу -- в политуправление. И, как правило, мы получали там необходимую поддержку. Немало хлопот было и с комплектованием офицерского состава. Наряду с коренными североморцами Александром Шабалиным, Георгием Паламарчуком, Василием Лозовским, Борисом Павловым, Алексеем Киреевым и другими, уже имеющими немалый опыт войны в Заполярье, на бригаду пришли тихоокеанцы Анатолий Кисов, Василий Федоров, Василий Быков, Иван Антонов. Это были тоже достаточно подготовленные катерники, однако Северный морской театр был для них совершенно незнаком. Третью, довольно значительную группу, составляли выпускники военно-морских училищ 1941 -- 1942 гг., служившие до сих пор в частях Красной 15 Армии. Неведомо как узнавали они о формировании бригады, и буквально со всех фронтов слали письма с просьбой о переводе. Причем у каждого из них так велико было стремление попасть на флот, что, дослужившись в армии уже до сравнительно больших званий, они соглашались перейти к нам даже на лейтенантские должности. Добивались перевода к нам на бригаду также бывшие катерники, оказавшиеся к тому времени по ряду причин на берегу в различных частях и учреждениях Северного флота. В один из первых приездов в Полярное я неожидан" но встретил в штабе флота бывшего сослуживца по Дальнему Востоку капитана 3 ранга В. Н. Алексеева. Я хорошо знал Владимира Николаевича и его семью. Отец его, Н. А. Алексеев, -- старейший большевик, был делегатом III съезда РСДРП. Хорошо знал В. И. Ленина, был вместе с ним в эмиграции в Лондоне, принимал участие в издании "Искры". После Великой Октябрьской социалистической революции Николай Александрович работал в Сибири, а потом в различных партийных и советских организациях в Москве, куда был переведен по предложению Владимира Ильича. А два его сына -- старший Александр и младший Владимир -- стали моряками. Окончив мореходное училище, Владимир Николаевич плавал штурманом на торговых судах. Затем был призван в Военно-Морской Флот. В 1938 году я был начальником штаба, а он, в звании старшего лейтенанта, штурманом бригады торпедных катеров. В 1940 году Алексеев был направлен на учебу в академию. С начала войны мы с ним не переписывались. Не до того было. И вот неожиданная встреча в коридоре штаба Северного флота: оказывается, он служит здесь офицером связи. Как ни упрямились его начальники, нам все же удалось перетянуть Владимира Николаевича на бригаду. Он был назначен командиром дивизиона. Немало забот доставляло нам получение новых катеров. Как я уже упоминал, наряду с отечественными торпедными катерами в боевой состав бригады входили 16 также катера типа "Хиггинс" и "Воспер", поставляемые нам союзниками. В общем-то на эти катера нельзя было пожаловаться. Они обладали приличной для того времени скоростью и автономностью. На них было установлено довольно сильное вооружение: два спаренных "кольт-браунинга" калибром 12,7 мм и один 20-миллиметровый "эрликон". Было чем постоять за себя в бою и с самолетами, и с катерами противника. Но, не забыв снабдить каждый из передаваемых нам катеров томиками Библии на русском языке, союзники, однако, не присылали торпед для установленных на этих катерах четырехтрубных аппаратов. Приходилось эти аппараты снимать и ставить наши двухтрубные. Мощность одновременного торпедного удара каждого из катеров сокращалась вдвое, но что поделаешь! Довольно существенным недостатком "хиггинсов" и "восперов" было также то, что их моторы "Паккард-1200 HP" нужно было довольно долго прогревать, пржде чем давать нагрузку на винт. Нарушение этого требования неминуемо вело к заклиниванию муфт и плавке подшипников. Чтобы быстрее овладеть оружием и боевой техникой новых катеров, необходимо было учиться. На бригаде был создан, как шутили катерники, "университет". Первую половину дня моряки проводили на катерах или в мастерских, а после обеда, захватив учебники и тетради,-- в классах, на теоретических занятиях по специально разработанным программам. По каждому разделу этих программ проводились зачеты, экзамены -- все, как и положено в учебном заведении. "Ректором" нашего "университета" был флагманский инженер-механик инженер-капитан 2 ранга А. М. Рихтер-- светлый шатен, с тонкими чертами лица. Довольно свободно владея итальянским языком (до войны он пробыл некоторое время в Италии, принимая там изготовленные по советским заказам моторы), Андрей Михайлович частенько коротал свободное время с томиком стихов полюбившегося ему Сольваторе Розе. Но как только дело доходило до моторов и всего прочего из большого и сложного хозяйства инженер-механика, обычная мягкость и деликатность Рихтера сменялась непреклонной твердостью. Голос приобретал властный металлический оттенок. Любого из катерников, не сдав- шего очередного экзамена, он попросту не допускал на корабль. Случалось, что на Рихтера обижались. Называли за глаза бюрократом. Однако в конце концов все поняли, что именно эта непримиримость флагманского инженер-механика помогла нам потом не допустить ни одного случая отказа материальной части в море. Замечу кстати, что после войны А. М. Рихтер был удостоен Государственной премии за участие в разработке оригинального малогабаритного дизеля. Наши отечественные торпедные катера, в частности "Д-3", нравились нам больше иностранных. После установки моторов новой марки они развивали такую же скорость, как "хиггинсы", а были чуть ли не вдвое меньше их по тоннажу, и потому намного превосходили в маневренности. Низкий силуэт, малая осадка и надежная система глушителей делали наши "Д-3" незаменимыми для действий у побережья противника. Моторы же "хиггинсов" ревели так, что их было слышно за семь километров. Уже одно это являлось настолько существенным недостатком, что мы вынуждены были обратиться за помощью в один из ленинградских институтов. Оттуда приехала группа инженеров, и в их числе Ольга Петрова. Женщина-инженер не была диковинкой и в те годы. Но вот женщина -- военный инженер, да еще специалист по авиационным моторам, встречалась не часто. Присматривались к ней с любопытством. Кое-кто не верил в ее силы. Но скептики были жестоко посрамлены. Наши гости за короткий срок сумели создать простую, но в то же время очень надежную конструкцию глушителей, делавших работу моторов "хиггинсов" почти бесшумной. И наибольший творческий вклад в разработку этой конструкции внесла как раз Ольга Петрова. Она же помогла быстро наладить изготовление этих глушителей на местном заводе. Ольга Петровна была награждена орденом. Наши катерники не раз вспоминали ее добрым словом. Надо сказать, что, несмотря на тяжелые военные условия, мы все же старались не терять связи с учеными. К нам часто приезжали преподаватели академий и военно-морских училищ. Бывали у нас, в частности, такие крупные военные ученые, как профессор контр-адмирал 18 Павлович, один из наиболее авторитетных специалистов по торпедным катерам капитан 1 ранга Нествед и другие. Польза тут была обоюдная. Катерники охотно делились с учеными всем новым из своего боевого опыта, и те использовали это в своей преподавательской и научной деятельности. Гости, знакомясь с нашей повседневной жизнью, в свою очередь давали полезные рекомендации, помогавшие нам лучше воевать. Очень полезной была наша встреча с преподавателем Высших офицерских классов ВМФ капитаном 2 ранга М. Д. Дмитревским -- автором одного из методов торпедной стрельбы. Михаил Дмитриевич провел с командирами катеров несколько семинаров, выходил с ними в море, практически демонстрируя свой метод. Часто бывали у нас и представители различных управлений Главного морского штаба. Они помогали нам успешнее перенимать все лучшее из практики боевого использования торпедных катеров на других флотах. С особым интересом мы слушали вице-адмирала Н. М. Харламова, рассказавшего нам о боевых действиях торпедных катеров союзников в известной Нормандской операции, в которой он участвовал как начальник советской военной миссии в Англии. Пристально следили мы за действиями вражеских катерников. Каждую их операцию мы изучали, чтобы знать приемы противника, его сильные и слабые стороны. Упорно учились командиры катеров. Мы заботились о том, чтобы как можно скорее привить им необходимые качества -- боевую инициативу и особую "катерную" быстроту мышления. Не случайно на флоте бытует афоризм, что "командир должен мыслить со скоростью своего корабля". Время торпедной атаки измеряется минутами, а то и секундами. Командир катера обязан быстро принимать правильные решения. Малейший просчет может привести к неудаче в бою, а то и к гибели. И мы неустанно тренировали офицеров как на берегу, так и в море. Противник сумел, по-видимому, как-то "пронюхать" о формировании нашей бригады. Над нами все чаще ста- 2* 19 ли показываться самолеты-разведчики. Но мы не придавали этому особого значения. И как знать, чем бы все кончилось, не получи мы вовремя доброго предупреждения. В конце апреля 1944 года к нам в базу прибыл Народный комиссар ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов. Н. Г. Кузнецова -- несколько уже грузноватого к тому времени, но по-прежнему очень деятельного и энергичного-- сопровождали адмирал А. Г. Головко, член Военного совета вице-адмирал А. А. Николаев, новый начальник штаба Северного флота контр-адмирал В. И. Платонов и представитель оперативного управления Главного морского штаба, тогда еще капитан 1 ранга, В. Ф. Зозуля. Я представился. Николай Герасимович узнал меня. -- А, тихоокеанец! Ну как, акклиматизировался? По чувствовал себя уже помором?.. С Н. Г. Кузнецовым мне довелось впервые встретиться еще в стенах Военно-морского училища имени Фрунзе. Для нас, юнцов, только-только надевших бескозырку и синий матросский воротничок, курсанты-выпускники, как Николай Герасимович, были предметом тайного обожания и мальчишеской зависти. Вторая встреча с Кузнецовым была на Тихом океане: после возвращения из Испании, где он был советником, его назначили командующим флотом. В Заполярье мы встретились в третий раз. Ознакомившись со всем, что нами было сделано по формированию бригады, а также с планами на ближайшее будущее, нарком в общем остался доволен. Но, увидев около двадцати торпедных катеров, стоявших борт к борту у причала, Николай Герасимович посуровел: -- Совсем не думаешь о противнике, сгрудил катера у одного причала. Лучшей цели для бомбежки врагу и не приснится. Рассредоточь... Перешли в нашу новую базу. Тут картина была и того хуже. Нарком повторил примерно то же, что и раньше, однако значительно медленнее и с заметным ударением на букву "о". Это было давно известным признаком того, что Николай Герасимович сердится не на шутку. 20 Хотелось сослаться на строителей, которые медлят с возведением пирсов. Но понял, что это плохая отго- ворка. Проводив наркома, мы сделали все возможное, чтобы рассредоточить катера и повысить готовность зенитных средств. И вовремя. Через несколько дней группа "фокке-вульфов" неожиданно перевалила через гору. Спасибо нашим зенитчикам: они были наготове. "Фокке-вульфы" наткнулись на плотный огонь пушек и пулеметов. Наспех сбросив бомбы, они поспешили убраться восвояси. Базировавшиеся вместе с нами моряки охраны водного района (ОВР), решившие, видно, что указание наркома относится только к нашей бригаде, поплатились за это. У них были потоплены один большой и два малых охотника. У нас потерь не было. Правда, на двух катерах близкими разрывами сорвало со стеллажей стокилограммовые глубинные бомбы. Падая, они пробили верхнюю палубу. Но катера за несколько часов были снова введены в строй. Выслушав мой доклад об исходе боя с немецкими самолетами, Арсений Григорьевич сказал, что он только что говорил с Москвой и нарком спросил, какие потери у Кузьмина. Да, подзатяни мы немного с рассредоточением катеров, плохо пришлось бы нам! Хотя бригада еще не закончила формирования, мы начали выходить на боевые дела. Уже в конце марта группа торпедных катеров под командованием капитана 3 ранга Коршуновича совершила смелый рейд в Мак-каурсан-фиорд и потопила стоявшие там на рейде транспорт и танкер противника. Это была первая победа вновь созданной бригады. В апреле мы провели еще несколько групповых атак малых конвоев в Петсамовуоно и близ Варде, уничтожив в общей сложности три сторожевых корабля, две самоходные баржи и повредив транспорт и сторожевой катер противника. В мае 1944 года формирование бригады было закончено и мы перешли в свою новую базу. Губа, где стояли 21 теперь паши катера, была очень удобная. Она имела узкий, малоприметный выход в Баренцево море. Узкие глубоководные внутренние бухты, трудно просматривавшиеся с воздуха из-за окружавших их высоких обрывистых скал, надежно прикрывались артиллерийскими батареями. Несмотря на трудности военного времени, здесь сравнительно за короткий срок были построены плавучие причалы, эллинг для подъема катеров на время ремонта корпуса, столовая, лазарет, пекарня, ремонтные мастерские и более тридцати добротных землянок, в которых разместились моряки. Всем хороша база, но от противника далеко. Вот если бы на берегу Варангерфиорда нам обосноваться... Готовясь к нападению на Советский Союз, гитлеровская Германия сосредоточила в Норвегии и Финляндии сухопутные, морские и воздушные силы, значительно превосходящие наши. И не только численно. Основную часть вражеской пехоты, к примеру, составляли горно-егерские дивизии, укомплектованные по преимуществу тирольцами. Привыкшие к горным условиям, они к тому же успели накопить немалый опыт военных действий в горах во время боев в Греции и Северной Норвегии. Отдавая приказ о наступлении, командующий лапландской группировкой немецко-фашистских войск генерал-полковник Дитл наметил точные сроки захвата Полярного, Мурманска и всего советского Заполярья. Но наша 14-я армия, подкрепленная быстро сформированными бригадами морской пехоты, перечеркнула все расчеты Дитла. Мужеством и беспредельной отвагой наших бойцов и командиров егери были остановлены на полпути к Мурманску. На приморском участке фронта противник рвался во что бы то ни стало овладеть полуостровами Средний и Рыбачий, дабы обеспечить свой контроль над Кольским заливом. Однако и тут гитлеровцев ждала неудача. Они были остановлены на перешейке, соединяющем полуостров Средний с материком. Линией фронта стал горный хребет Муста-Тунтури. Уже при первой встрече адмирал Головко приказал 22 мне в самое ближайшее время побывать на полуострове Рыбачьем в Северном оборонительном районе и посмотреть Пумманский залив. -- Место очень выгодное для передовой маневренной базы. Но до сих пор у нас катеров было мало. Другое дело сейчас, когда формируется бригада. Теперь вы в Пумманках будете, словно кость в горле гитлеровцев. Наведайся-ка туда. Даже неискушенный в военных делах человек, взглянув на карту, мог без особого труда понять, почему командующий флотом так настаивал на создании маневренной базы торпедных катеров в Пумманском заливе. Разделяя полуострова Рыбачий и Средний, залив этот выходит в Варангер-фиорд -- район оживленных коммуникаций противника. Не имея на севере Финляндии и Норвегии не только железных, но и сколько-нибудь приличных шоссейных дорог, гитлеровцы вынуждены были морем доставлять подкрепления и снаряжение для своей северной группы войск. Морским же путем они вывозили из Финляндии (район Колосиоки) никелевую, а из Киркенеса -- железную руду, в которых Германия очень нуждалась. Если для перехода торпедных катеров в этот район из нашей основной базы нужно было затрачивать около трех часов, то из Пумманок до Петсамо было всего тридцать минут хода, до порта Варде -- чуть больше часа, до Бек-фиорда, в глубине которого находится порт Киркенес, -- около двух часов и до порта Вадсе -- столько же. Это означало, что при обнаружении вражеского конвоя в водах Варангер-фиорда наши торпедные катера, базировавшиеся на Пумманки, имели полную возможность быстро атаковать его. А если конвой шел в Петсамо с запада, то даже не один раз. Североморские катерники уже давно доказали все преимущества базирования в Пумманском заливе. Но раньше лишь в пору полярной ночи заходили сюда два-три торпедных катера. Теперь, сформировав бригаду, мы могли держать в Пумманках до 20 и более катеров. В этих условиях наша маневренная база тут действительно становилась "костью в горле" у гитлеровцев. 23 В конце марта мы с В. А. Чекуровым отправились на Рыбачий. В светлое время суток полуостров казался пустынным. Только доносящийся порой со стороны Муста-Тунтури приглушенный грохот артиллерийских и минометных залпов напоминал, что и тут идет война. Однако с наступлением темноты все резко менялось. На малоприметных дорогах появлялись машины и подводы, доставлявшие все необходимое для большого гарнизона, державшего оборону на Муста-Тунтури. Шли подразделения морских пехотинцев на смену товарищам, находившимся на переднем крае. Неутомимые санитары доставляли в тыловые госпитали раненых. И все это до первого луча солнца. Потом вновь наступали безлюдие и тишина -- все укрывалось под снегом в землянках. В одной из таких землянок, напоминавших внутри хороший дом из нескольких комнат, мы и встретились с командованием Северного оборонительного района. Командующего СОР генерал-майора Е. Т. Дубовцева -- человека спокойного, мягкого и предупредительного -- я знал еще по Дальнему Востоку. Он служил там комендантом сектора береговой обороны. На Северный флот Ефим Тимофеевич прибыл незадолго до меня, сменив на посту командующего СОР героя обороны Ханко и Рыбачьего генерал-лейтенанта С. И. Кабанова. В беседе участвовал начальник штаба СОР капитан 1 ранга Д. А. Туз -- высокий, седеющий офицер, в каждом слове и движении которого чувствовалась та особая щеголеватость, которая приобретается человеком за долгие годы службы в штабах. Начались воспоминания о милом сердцу Дальнем Востоке. Потом речь пошла о том, ради чего, собственно, мы с Валентином Андреевичем сюда и приехали -- о маневренной базе наших катеров в Пумманках. Командование оборонительного района обещало обеспечивать нас информацией об обстановке и охранять стоянку катеров от вражеской авиации. Побывали мы и в самих Пумманках. Там оказался небольшой пирс, прилепившийся к северному берегу полуострова Средний -- более высокому по рельефу местности, нежели Рыбачий. Если такая стоянка и могла как-то устроить два-три катера, время от времени заходивших сюда прежде, то, разумеется, никак не годилась для базирования больших групп торпедных кате- 24 ров. Мы договорились с Е.