ался до базы. Но катер стоял у пирса. Его можно было пощупать руками. Можно было самому пересчитать пробоины (их, кстати сказать, когда катер был поднят на слип, насчитали не сто, а все двести). 14 А. В. Кузьмин 209 Главным героем здесь стал коммунист старшина 1-й статьи Г. Д. Курбатов. Георгий Дмитриевич -- среднего роста, с открытым приветливым лицом -- был ветераном нашего соединения. Первое время он плавал мотористом у Шабалина. В 1944 году назначили старшиной команды на катер капитан-лейтенанта Успенского. Примерно за месяц до прорыва в Лиинахамари коммунисты бригады приняли Курбатова в свои ряды. Катер Е. Успенского в паре с катером лейтенанта Литовченко ворвался в Лиинахамари, как я уже говорил, первым. Под обстрелом подошел к причалу. Курбатов вместе с боцманом прыгнули на обледенелые бревна, чтобы занести носовые швартовы. Однако здесь не оказалось тумбы и ничего такого, что бы могло ее заменить. Тогда старшина обмотал трос вокруг своего туловища и так удерживал корабль, пока последний из десантников не сошел на берег. Как было заранее условлено, капитан-лейтенант Успенский, закончив высадку, остался у пирса: может какому-нибудь катеру потребуется помощь. Но всего в нескольких десятках метров шел бой. Чтобы обезопасить стоянку катера, командир вместе с боцманом Свет-лаковым и матросами Яценко и Перетрухиным, захватив автоматы и гранаты, сошли на берег. Осмотрели находившиеся на пирсе амбары и организовали "первую линию обороны" на случай прорыва гитлеровцев на пирс. Курбатов остался на причале. Командир отделения мотористов старшина 2-й статьи Андрей Малякшин вынес ему автомат и несколько плотно набитых дисков. Хотя обстановка никак не располагала к веселью, но, увидев своего друга, Курбатов не мог удержаться от смеха: одетый в "канадку", командир отделения мотористов выскочил на пирс в носках, чтобы, как он объяснил старшине, "не поскользнуться ненароком да не угодить в воду". Прошло более часа. Многие из кораблей, высадив десант, уже возвращались домой. Только тогда катер Успенского покинул свой пост. Катер развернулся и, набирая скорость, направился к выходу из фиорда. Но тут его осветил прожектор, открыли огонь вражеские батареи, доты и дзоты. Прикрывшись дымовой завесой, Успенский, маневрируя 210 ходами, пробирался меж всплесков. И вдруг катер встал. "Влезли в противоторпедную сеть",-- догадался Успенский. Пока с переднего хода давали полный назад, пока, вооружившись отпорным крюком, боцман Свет-лаков отцеплял сети, катер, освещенный прожектором, расстреливался противником чуть ли не в упор. Наконец сети остались за кормой. Но на этом испытание не закончилось. Очередной вражеский снаряд разорвался совсем близко. Отброшенный взрывной волной к борту, Курбатов почувствовал нестерпимую боль в кисти левой руки. Подбежавший на помощь боцман стал, как умел, делать перевязку. В это время еще один снаряд разорвался под самой кормой катера, повредив кронштейн и сорвав с места сектор правого руля. Как ни старался командир, штурвал провернуть не смог: заело штур-трос. Управляться теперь можно было лишь с помощью моторов. Несмотря на ранение, Курбатов занял свое место у рычагов дросселей. При каждом движении левую руку пронизывала страшная боль. От большой потери крови кружилась голова. Но Георгий Дмитриевич, собрав все силы, выполнял приказания командира: "Левый -- самый полный вперед!", "Правый -- малый вперед!". Так и шли, меняя обороты то одного, то другого двигателя. Катер рыскал из стороны в сторону. Порой казалось, вот-вот врежется в берег. Но капитан-лейтенант успевал вовремя подать очередную команду. Закусив губу, чтобы не закричать от боли, Курбатов вновь и вновь передвигал рычаги дросселей. Катер зигзагами мчался между отвесными берегами. Наконец "коридор смерти" остался позади. В последний раз поднялись по левому борту высокие всплески от упавших в воду снарядов. Прошло еще несколько минут, и катер был вне опасности. Уже на подходе к Рыбачьему заглохли моторы: кончилось горючее. Выпустив из рук рычаги дросселей, Курбатов упал без сознания. Когда в Пумманках Курбатова укладывали в машину, чтобы отвезти в госпиталь, адмирал Головко подозвал врача и спросил: Как его рука? Сейчас ничего еще сказать нельзя. Посмотрим в госпитале... 14* 211 -- Я очень прошу сделать все возможное. Он ни с чем не посчитался, спасая катер и товарищей. Теперь наш черед отплатить ему тем же. Если потребуется помощь врачей главного госпиталя, звоните в любое время. Пошлем торпедный катер в Полярное. Каждый из участников прорыва в Лиинахамари дрался геройски. Форсировать под ожесточенным обстрелом узкий фиорд, высадить десант прямо в порту и при этом не потерять ни одного катера! Нам самим трудно было поверить в такую удачу. Немецкий генерал Эрфурт, бывший представителем Гитлера при ставке Маннергейма, признает в своей книге "Конец войны": "...положение 19-го горнострелкового корпуса 9 ок тября 1944 года обострилось в связи с высадкой советских десантов на северном фланге... 12 октября, когда русские высадились с торпедных катеров в Петсамо-фиорде, кризис усилился..." Признание хотя и скупое, но существенное. Высадка десанта в Лиинахамари не означала еще полного освобождения порта. 13 октября по обоим берегам залива все еще не стихал ожесточенный бой. Успешно преодолев первый пояс дотов и дзотов, наши десантники к рассвету подошли ко второму рубежу вражеской обороны. Здесь их встретил плотный огонь пулеметов, минометов, мелкокалиберной артиллерии. Получив подкрепление из военного городка и поселка Паркино, гитлеровцы не только отчаянно оборонялись, но предприняли несколько контратак. Трудный бой, нередко переходивший в яростные рукопашные схватки, вели в районе нефтескладов десантники капитана Волкова и старшего лейтенанта Кондратьева. Такой же нелегкий бой в западной стороне порта вели автоматчики старшего лейтенанта Петербургского. Все еще продолжал сопротивление и гарнизон 150-миллиметровой батареи на мысе Крестовом. Утром 13 октября, когда на поддержку отряду капитана Бар-ченко подошла группа десантников лейтенанта Ледина, высаженная на Крестовом одним из малых охотников, 212 гарнизону вражеской батареи был предъявлен ультиматум о прекращении огня и немедленной сдаче в плен с гарантией сохранения жизни солдатам и офицерам. Ультиматум был высокомерно отвергнут. Бой разгорелся с новой силой. И только к ночи, когда к Крестовому начали подходить передовые подразделения 12-й бригады морской пехоты полковника В. В. Рассохина, остатки разгромленного гарнизона подняли белый флаг. Оказалось, что при трех орудиях батареи находилось еще 1200 снарядов, которые гитлеровцам так и не удалось использовать. В связи с выходом морских пехотинцев Рассохина на восточный берег Петсамовуоно, командующий флотом приказал бригаде торпедных катеров в ночь на 14 октября еще раз прорваться в фиорд, чтобы перебросить части морской пехоты СОРа с восточного берега залива непосредственно в порт Лиинахамари. Хотя за минувшие сутки систематическим огнем береговых батарей и мощными бомбо-штурмовыми ударами нашей авиации оборона противника в Петсамовуоно была в значительной мере дезорганизована и ослаблена (к примеру, крупнокалиберная вражеская батарея полуострова Нумерониеми вела огонь всего лишь одним, а батарея полуострова Нурменсетти -- только двумя орудиями), мы понимали, что нашим катерам будет нелегко. Поэтому отряд капитана 3 ранга Федорова основательно готовился к походу. Мы условились с Федоровым, что до обнаружения противником наши катера не будут вести никаких радиопереговоров, чтобы раньше времени не выдать своего приближения. Подходить к Петсамовуоно они будут на малом ходу, чтобы по возможности более скрытно миновать опасную зону. Даже обстрел полуостровов Нурменсетти и Нумерониеми нашими береговыми батареями со Среднего было решено начать лишь по требованию самого Федорова. Все это в какой-то мере облегчило прорыв. Вспоминая о тех днях, В. П. Федоров (ныне контрадмирал, руководитель кафедры одного из высших военно-морских училищ) писал мне: "Наши четыре катера были встречены огнем противника. Но прорыв 213 прошел организованно. До подхода подразделений бригады полковника Рассохина мы почти сутки отбивались от врага, оказывая помощь десантникам Тимофеева и разведчикам, сражавшимся в порту. Затем, тоже под огнем, стали переправлять морскую пехоту с восточного на западный берег залива". Новый удар наших частей окончательно решил судьбу вражеской группировки в Лиинахамари. Скоро наши радисты перехватили радиограмму немецкого коменданта порта. Открытым текстом (было не до шифрования!) он докладывал своему начальству в Кирке-нес: "Лиинахамари захвачен русскими матросами. Отхожу на запад. Согласно приказу корветтенкапитана Франка все взрываю". Да, уцелевшие гитлеровцы поспешно отходили на запад. Что же касается слов "все взрываю", так в это заявление немецкого коменданта наши морские пехотинцы внесли существенную поправку: большинство из того, что враг намеревался взорвать, осталось в целости и сохранности. Успешно завершив разгром группировки противника в Лиинахамари, морские пехотинцы, преследуя врага, продвигались все ближе и ближе к Печенге (Петсамо). Сюда же приближались с боями и части 14-й армии. Вечером 14 октября к Печенге подошли подразделения 10-й стрелковой дивизии и 7-й танковой бригады. В это же время, форсировав реку, в восточную часть города ворвались части 14-й стрелковой дивизии. Начались жаркие уличные бои. Днем 15 октября позвонил адмирал Головко. -- Подготовь торпедный катер И сам никуда не отлучайся. Пойдешь со мной в Лиинахамари Спустя полчаса два торпедных катера (один в качестве охраны) вышли из Пумманок. За последние месяцы мы успели привыкнуть к тому, что, стоило только днем торпедному катеру выйти из Пумманок, как с ближнего фашистского аэродрома тотчас же поднимались в воздух несколько истребителей. Но теперь там стояли уже наши, советские самолеты Показался вход в Петсамовуоно Еще два дня назад 214 мы наблюдали в стереотрубы, как при подходе наших катеров, тут, словно бы подкаливая небо алыми всполохами, с Нурменсетти и Нумерониеми палили вражеские батареи. Теперь здесь было тихо. Батареи еще вчера были захвачены нашими десантниками. Чем дальше проходили мы в глубь залива, тем он, сдавливаемый суровыми гранитными скалами, становился все уже. Без труда можно было рассмотреть но обоим берегам остатки разбитых дотов, дзотов, огневых позиций минометов и орудий. Да, только увидев все это собственными глазами, можно было в полной мере представить себе, с чем пришлось встретиться нашим катерникам во время прорывов в Лиинахамари! На пирсе адмирала Головко встретил генерал-майор Е. Т. Дубовцев с группой своих офицеров. Ефим Тимофеевич прибыл сюда еще утром. Осмотрели отбитый у врага порт. Здесь еще все напоминало о недавнем бое. На пирсах, возле многочисленных дотов и дзотов, врытых в землю танков валялись не успевшие еще потускнеть гильзы. Чуть ли не на каждом шагу были видны воронки от снарядов и бомб. Тут и там торчали столбики с табличками -- череп и две скрещенные кости -- гитлеровцы грозили смертью каждому, кто отваживался проникнуть на территорию порта. Одна из таких зловещих табличек стояла перед высотой, на которой располагалась 210-миллиметровая батарея. Крутые склоны немцы усеяли минами, оплели колючей проволокой Но и это не помогло. Ошеломленные нашим дерзким десантом, вражеские артиллеристы убежали, не успев уничтожить батарею. По узкому проходу, проделанному нашими минерами в минном поле и проволочных заграждениях, мы поднялись к одному из бетонных двориков. Ствол "Берты", как гитлеровцы называли свои тяжелые пушки, все еще был устремлен на северо-восток -- туда, где в легкой туманной дымке просматривались полуострова Средний и Рыбачий. Но стрелять в этом направлении "Берта" уже не будет. Никогда! Взобравшись на массивную стенку орудийного дворика, Головко, окинув взглядом окрестность, сказал: 215 -- Ну, здравствуй Печенга, русская земля!.. Да, кругом лежала опаленная боем, израненная, затоптанная врагом, но родная и близкая сердцу русская земля! Еще десять с лишним веков назад бросили в этом заливе якоря своих ладей сыны великого Новгорода и, нарушая былое безмолвие, зазвучала тут русская речь. Спугивая чаек, застучал на этих берегах топор, отесывая смолистые лесины для рубленых русских изб. Отсюда отважные кормчие выводили карбасы на добычу морского зверя, рыбы. И с той поры остались за приметными местами залива русские имена: мыс Крикун, мыс Девкин, Трифонов ручей, Девкина заводь, перенесенные потом на все морские карты. Но берега этого залива были свидетелями не только созидательного труда русского человека. В 1589 году сюда неожиданно ворвались иноземные захватчики. Враг рассчитывал на богатую и легкую поживу. Однако рыбаки, зверобои и монахи обосновавшегося тут монастыря достойно встретили неприятеля. Не их вина, что победа тогда осталась за иноземцами. Русские люди с топорами, дубинами, рогатинами сражались до последнего. Даже женщины и дети, укрывшись в монастыре, предпочли сгореть заживо, но не идти в полон врагу. Предав все огню и мечу, захватчики ушли. Но потом снова ожили здешние места. Появились в Девкиной заводи русские суда. По берегам залива поднялись бревенчатые избы. За минувшие с тех пор столетия много наших знаменитых соотечественников побывало в этих водах, дающих, по словам составителя старинной "Лоции Мурманского побережья", "приятный отдых для глаза мореплавателя, утомленного мрачным видом неприветливых, голых скал нашего Мурмана". В 1767 году заходил сюда еще мичманом на корабле "Норген" Ф. Ф. Ушаков, а чуть позже -- П. С. Нахимов -- прославленные русские адмиралы, чьими именами в годы Великой Отечественной войны были названы ордена и медали, которыми благодарная Родина отмечала боевые заслуги военных моряков. Побывал тут известный русский мореплаватель и составитель первой лоции северных морей Ф. Литке. В 1897 году стоял в этом заливе первый 2)6 русский ледокол "Ермак", на борту которого находился его создатель вице-адмирал С. О. Макаров. Бывал здесь в конце прошлого столетия выдающийся русский художник И. А. Коровин: северная природа покорила его своей суровой, но величественной красотой, Четверть века назад Печенга отошла к Финляндии, а последние несколько лет в ней хозяйничали гитлеровцы. Но исконная русская земля знала и верила, что недалек час, когда законные хозяева освободят ее от фашистского рабства. И, преодолев все трудности, они пришли сюда--советские солдаты и матросы! Наш флотский поэт Николай Флеров писал в те дни: Вперед прорываясь упрямо, Мечтали мы ночью и днем. Что время придет, и Петсамо Мы Печенгой вновь назовем. И кажется: с нами незримо В едином и грозном строю Пришли Ушаков и Нахимов, Что Печенгу знали свою. На месте сражений горячих Наш доблестный флаг водружен. И страж Заполярья -- Рыбачий -- Шлет Печенге братский поклон. А песня летит над волнами, И глухо рокочет прибой. Над Печенгой Красное знамя, А путь нам, товарищи, -- в бой! Да, как ни велика была радость от большой победы-- освобождения родной Печенги -- но война еще продолжалась, и дела нам хватало. Я вернулся в Пумманки, на ЗКП. Вечером прилег отдохнуть после нескольких бессонных ночей. Разбудил Вася Игумнов. Он влетел, словно вихрь: -- Так что же вы, товарищ комбриг, Москва ведь! Про нас! И он включил приемник на всю мощь. Знакомый левитановский голос заполнил комнату: -- "Приказ Верховного Главнокомандующего. Генералу армии Мерецкову. Адмиралу Головко. Войска Карельского фронта прорвали сильно укреп- 217 ленную оборону немцев северо-западнее Мурманска и сегодня, 15 октября, при содействии кораблей и десантных частей Северного флота овладели городом Петсамо (Печенга) -- важной военно-морской базой и мощным опорным пунктом обороны немцев на Крайнем Севере..." Далее следовали имена командиров частей, личный состав которых отличился в проведенной операции. В числе других слышу свою фамилию и фамилии командиров наших дивизионов -- капитана 2 ранга Алексеева, капитана 3 ранга Федорова, капитана 2 ранга Коршу-новича. -- "В ознаменование одержанной победы, -- Леви тан еще повысил голос, -- войсковые соединения, кораб ли и части флота, наиболее отличившиеся в боях за Петсамо (Печенга), представить к присвоению наиме нования Печенгских и к награждению орденами. Сегодня, 15 октября, в 21 час столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует доблестным войскам Карельского фронта, кораблям и частям Северного флота, овладевшим Петсамо, двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий..." Тут было уже не до сна! Из офицерского общежития, из матросских землянок неслось многоголосое "ура". Все поздравляли друг друга. Обнимались. Целовались. Заслужить благодарность Родины, народа -- есть ли для советского человека что-нибудь радостнее и выше! Вызвал на связь Е. Т. Дубовцев. После теплых взаимных поздравлений Ефим Тимофеевич рассказал, что, узнав о приказе, один из морских пехотинцев взобрался на колокольню в Печенге и ударил во все колокола. -- Такой торжественный перезвон устроил, что и фи налу "Ивана Сусанина" не уступит. Праздник получил ся по всем статьям! Да, это был большой и волнующий праздник! На пирсе в Пумманках возник митинг. Один за другим поднимались на трибуну матросы, старшины, офицеры. Звучали идущие от самого сердца слова сыновней благодарности советскому народу, Коммунистической партии за высокую оценку ратного труда моряков и заверения не пожалеть сил и самой жизни во имя любимой Родины. 218 Курт Типпельскирх в своей "Истории второй мировой войны" пишет: "Из накопленных на Крайнем Севере запасов продовольствия и огромного количества военного имущества всех трех видов германских вооруженных сил лишь частица могла быть вывезена через северные порты. Отход осложнялся трудностями полярной ночи и зимы...". Что касается признания, что из больших запасов, накопленных германскими вооруженными силами на Севере (добавим сразу же -- и из войск, которые у них там были), гитлеровцы смогли вывезти "лишь частицу", с Типпельскирхом нельзя спорить. Бывшему начальнику разведывательного управления генерального штаба гитлеровских сухопутных сил, а в конце войны -- командующему армией -- это лучше известно. Но вот в объяснении причин, почему так произошло, К. Типпельскирх явно грешит против истины. Вывоз различных грузов и эвакуация частей германских вооруженных сил через северные порты Норвегии осложнялись не столько трудностями полярной ночи и зимы, сколько (и это в первую очередь плотной блокадой морских коммуникаций противника авиацией, подводными лодками и торпедными катерами Северного флота. После высадки десантов в губе Малой Волоковой (Маативуоно) и Лиинахамари катерники нашей бригады приняли активное участие в высадке ряда других тактических десантов на территории Финляндии и Северной Норвегии. 18 октября батальон 12-й бригады морской пехоты был высажен с наших катеров на побережье заливов Суоловуоно и Аресвуоно. Через пять дней, 23 октября, еще один батальон этой бригады и отряд морских пехотинцев 125-го отдельного полка был доставлен торпедными катерами капитан-лейтенанта И. Решетько и морскими охотниками в Кообхольм-фиорд. А 25 октября пятнадцать торпедных катеров, четыре малых и один большой охотник, совершив трудный штормовой переход, высадили более восьмисот морских пехотинцев в Холменгро-фиорде. (Мне довелось быть командиром высадки этого десанта.) Захватив расположенные здесь мощные батареи противника, десантники, вместе с частями 14-й армии, приняли участие в штурме Киркенеса -- важной военно-морской ба- 219 зы гитлеровцев и крупнейшего порта Норвегии в Ва-рангер-фиорде. Наряду с участием |в высадке десантов, экипажи торпедных катеров бригады с такой же активностью выполняли и вторую важную задачу, определенную для нас директивой на операцию "Вест": "...блокаду морских коммуникаций противника с целью воспрепятствовать эвакуации войск и вывоза грузов через порты Ва-рангер-фиорда". Из многих боевых эпизодов этого периода примечательным был, в частности бой, проведенный двумя нашими торпедными катерами против восьми сторожевых катеров противника поддержанных еще береговой батареей, в ночь на З октября. Получив задание на поиск в районе от Кообхольм-фиорда до острова Лилле Эккерей в море тогда вышли три торпедных катера. Командир отряда капитан-лейтенант Иван Антонов находился на катере старшего лейтенанта Петра Косовнина, имевшем радиолокационную станцию. Двумя другими катерами командовали старший лейтенант Николай Травин и лейтенант Степан Тодоров После полуночи на подходе к острову Лилле-Экке-рей юнга-радиометрист Женя Малиновский доложил командиру отряда о появлении на дистанции 18--20 ка-бельтовых пяти целей. Полагая, что это конвой противника, капитан-лейтенант пошел на сближение. Однако в 1 час 3 минуты, с дистанции 6--7 кабельтовых, уже визуально было определено, что вместо конвоя обнаружены пять немецких сторожевых катеров. Гитлеровцы тоже заметил наши катера. В небо взвилась ракета. Как видно, это был условный сигнал: через несколько минут береговая батарея с мыса Скаль-нес открыла огонь осветительными снарядами. Убедившись в своем численном превосходстве, фашисты осмелели и кинулись к нашим катерам. В 1 час 15 минут радиометрист доложил капитан-лейтенанту Антонову об обнаружении еще трех целей, предположительно сторожевых катеров, идущих на пересечку курса. Стало очевидным, что боя не миновать. Учитывая слабость вооружения катера Косовнина-- 220 на нем имелась только одна спаренная пулеметная установка,-- Травин предложил командиру отряда отойти одному. (Все мы очень оберегали радиолокационные катера: ведь тогда у нас на бригаде их было только три.) -- Отходите, -- убеждал Антонова старший лейтенант, -- а мы вас прикроем. Отходите! Не теряйте времени!.. Капитан-лейтенант понимал, что Травин прав. Действительно, рисковать радиолокационным катером нельзя. И командир отряда приказал Косовнину отходить. А экипажи Травина и Тодорова вступили в бой с четырежды превосходящим по силам противником. Группа из трех сторожевых катеров, навстречу которой пошел лейтенант Тодоров, попыталась было оттеснить его к берегу. Выигрывая время, необходимое для отхода радиолокационного катера, Тодоров сделал вид, что врагу затея удается. А потом, развив полную скорость, ловким маневром прорвался сквозь полукольцо вражеских катеров и, ставя отсекающие дым-завесы, начал отходить в сторону Рыбачьего. Через 25 минут он благополучно оторвался от преследования. Более тяжелое положение сложилось для старшего лейтенанта Травина. Пять сторожевых катеров, с которыми он вступил в бой, разделились на две группы: три зашли с правого, а два -- с левого борта. Огонь их пушек и пулеметов дополняла еще береговая батарея: сделав залп осветительными снарядами и уточнив место нашего катера, она выпускала по нему два-три залпа. Советские моряки мужественно отбивались. Когда вражеский 37-миллиметровый снаряд угодил в моторный отсек, комсомольцы Злагарев и Иванисов быстро погасили возникший пожар. Но правый мотор остановился. Скорость катера снизилась до четырнадцати узлов. Численное превосходство противника дополнилось еще и преимуществом в скорости. И тут очень убедительно подтвердилось старое воинское правило, что храбрость превосходит силу. Идя в сторону дымовых завес, поставленных лейтенантом Тодоровым, Травин принял единственно правильное в этих условиях решение: в момент, когда погасли очередные осветительные снаряды батареи, он приказал своим комендорам и пу- 221 леметчикам прекратить стрельбу. На какие-то считанные секунды гитлеровцы потеряли из вида наш катер. А как только все вокруг вновь залило зеленоватое сияние осветительных снарядов, по команде старшего лейтенанта огонь был открыт не по нескольким целям, как прежде, а сосредоточен лишь на головном вражеском катере, шедшем по правому борту. После нескольких метких очередей старшины 2-й статьи Третьякова, старшего матроса Низовцева и матроса Шайдулина на сторожевом катере возник пожар. С новым залпом батареи осветительными снарядами наши катерники повторили этот же прием, сосредоточив теперь весь огонь на следующем немецком катере, вынудив и его выйти из боя. Наконец Травин укрылся в первой из дымовых завес, получив тем самым несколько минут передышки. Выйдя из завесы, наши моряки вновь обнаружили немецкие катера. Но их осталось теперь три и, продолжая преследование, они старались держаться уже на более почтительном расстоянии. Так, переходя из одной дымзавесы в другую, периодически вступая в перестрелку с противником, экипажу нашего катера удалось через 45 минут после начала этого трудного боя оторваться от преследования. И как это ни покажется удивительным, но среди подчиненных старшего лейтенанта Травина не было даже раненых. Узнав об этом бое, мы на КП-200 решили было выслать в море другие катера на перехват противника. -- А не прикрывали ли немцы там свои транспор ты? -- спросил адмирал Головко, когда я доложил ему о нашем намерении. Выслушав мой ответ, что никаких крупных целей в этом районе не обнаружено, адмирал выход катеров не разрешил. -- Зачем дразнить гусей раньше времени. А Трави ну с Тодоровым и их подчиненным передайте благодар ность Военного совета. Молодцы! Я уже упоминал, что в день высадки десанта в Маа-тивуоно мы получили из штаба флота сообщение об 222 обнаружении в районе мыса Нордкин вражеского транспорта, шедшего в сопровождении пяти сторожевых кораблей и четырех тральщиков на юго-восток, в сторону. Варангер-фиорда. На перехват этого конвоя из нашей основной базы вышли шесть торпедных катеров под командованием капитана 3 ранга В. П. Федорова. По договоренности со штабом ВВС, в районе Варде к ним должны были присоединиться два Ил-4, чтобы подсветить цели. Осенняя погода в Заполярье коварна. Выходишь в море, и ничто будто не предвещает ненастья. Легкий ветерок ласково развевает полотнище флага. В низких облаках проглядывает голубоватое небо, ночами нет-нет да заиграет нежными чарующими красками северное сияние. И только разве высокий накат, мерно раскачивающий катер, напоминает о том, что где-то там, в бескрайних просторах Ледовитого океана, бушует шторм. Но как знать, куда он продвигается: на юг или на север, на запад или на восток? В Заполярье тогда вообще было не так много метеостанций. А с 1941 года число их еще более сократилось. Обмен метеонаблюдениями между странами тоже прекратился (в то время и погода имела военное значение). Поэтому прогнозы синоп-' тиков не отличались особой точностью. Словно бы пользуясь этим, заполярная погода нередко преподносила нам довольно коварные сюрпризы, когда за каких-нибудь два-три часа слабый ветер набирал чуть ли не ураганную силу, а налетавшие неведомо откуда бешеные хороводы метели обступали катер непроглядной стеной. Так случилось и на этот раз. Когда торпедные катера капитана 3 ранга В. П. Федорова выходили в море, погода была хорошей. Но часа через три Василий Панфилович сообщил о внезапном усилении ветра. К полуночи ветер достиг шести баллов. Шедшие навстречу волне торпедные катера заливало так, что они вынуждены были перейти на самый малый ход. Стало очевидным, что к условленному времени подойти к Варде Федоров не успеет. Мы перенацелили торпедные катера на район Лилле-Эккерей: направляясь отсюда к мысу Скальнес, с наибольшей вероятностью можно было рассчитывать на встречу с конвоем. С приходом к острову Лилле-Эккерей и началом 223 движения на норд-ост к торпедным катерам присоединились два самолета Ил-4, но выполнить поставленную перед ними задачу -- подсветить цели--летчику не смогли: была слишком низка облачность. Самолеты пришлось отозвать на аэродром. Торпедные катера продолжали поиск самостоятельно. А погода все ухудшалась. К 4 часам 10 октября ветер достиг восьми-девяти, а волна семи баллов. Снежные заряды сменились неистовой полярной пургой. Идущие против волны катера, плохо слушаясь руля, начали рыскать по курсу. Качало их так, что трубы торпедных аппаратов то и дело черпали воду. Выпуск торпед в та-ких условиях невозможен. Учитывая это, мы приказали Федорову вернуться на базу. О том, какой тяжелой для моряков была борьба с разбушевавшейся стихией, можно судить хотя бы по тому, что тридцать миль, отделявших от базы, они шли без малого пять часов. Их скорость, таким образом, не превышала шести узлов -- это для торпедных-то катеров! Мы не без оснований опасались, что от многочасовой неистовой качки компасы на катерах выйдут из меридиана и на точность их работы полагаться будет нельзя. А видимость в море из-за метели не превышала полкабельтова. Возникла реальная угроза, что катера попросту заблудятся. Тогда флагманский связист штаба капитан 3 ранга Смирнов предложил воспользоваться радиопеленгатором, который имелся у летчиков. -- Будем делать с его помощью засечки пеленгов по отсчету катеров, а потом передавать им нужный курс на базу. Хотя никакого опыта в этом деле у нас тогда еще не было, все же решили попробовать. Летчики не только любезно согласились предоставить в наше распоря-жение свой радиопеленгатор, но и вызвались помочь в задуманном нами деле. Не сразу все пошло на лад. Но в конечном итоге радиопеленгатор все же полностью оправдал надежды. С его помощью катера были благополучно приведены в базу, Пробыв почти пятнадцать часов в разбушевавшемся море, не просто промокшие, но и обледеневшие так, что брови и выбившиеся из-под шлемов волосы обросли сосульками, катерники, сойдя на берег, прежде всего спра- 224 шивали, как прошла высадка десанта и началось ли наше наступление на Муста-Тунтури И только узнав, что операция развивается успешно, отправлялись отогреваться 11 октября стал черным днем для немецкой конвой-вой службы в зоне прибрежных коммуникаций от мыса Нордкин до Бек-фиорда Около сотни наших самолетов ианесли бомбо-штурмовые удары по конвоям и стоянкам вражеских кораблей Трижды за эти сутки их успешно атаковали североморские подводные лодки.' Внесли свою лепту в разгром вражеских конвоев и торпедные катера нашей бригады Было это так Во второй половине дня воздушный разведчик сообщил, что в районе Гамвика, западнее Тана-фиорда, обнаружены три транспорта, следующие в сильном охранении вдоль побережья к Варангер-фиорду В 17 часов 30 минут конвой миновал Сюльте-фиорд Стало очевидным, что гитлеровцы задались целью с наступлением темноты провести транспорты в Киркенес Решаем выслать в море три группы торпедных катеров первая -- четыре катера под командованием капитана 2 ранга Алексеева -- должна вести поиск в районе острова Лилле-Эккерей, маяк Стуршер, вторая -- два катера под командованием капитана 3 ранга Федорова -- будет поджидать конвой на подходах к Бек-фиорду и третья, тоже из двух катеров под командованием капитан-лейтенанта Паламарчука, выйдет к Кообхольм-фиорду на случай, если противник попытается вдруг ввести свой конвой туда На всякий случай капитан-лейтенанту Шабалину было приказано держать в готовности к выходу в море в Пумманках еще звено катеров. По нашим предварительным расчетам наибольшая вероятность встречи с конвоем была у В Н Алексеева Поэтому мы включили в его группу радиолокационный катер старшего лейтенанта Петра Косовнина, а для страховки -- локация была в то время делом новым -- придали еще звено самолетов -- ночных разведчиков с осветительными бомбами Однако недоверие к новой технике, как известно, не остается безнаказанным Не избежали этой участи и мы С наступлением темноты, в 19 часов с минутами, 15 А В Кузьмин 225 группы Алексеева и Федорова покинули Пумманки. Скоро радиоразведка штаба флота перехватила оповещение киркенесской радиостанции о выходе в Варангер-фиорд советских катеров. Причем наиболее точно указывался район, в котором находились катера капитана 2 ранга Алексеева. Объяснялось это не столько бдительностью немцев и точностью работы их радара на мысе Киберг-нес, сколько нашей ошибкой: стремясь использовать в поиске конвоя одновременно самолеты и локацию, командир группы вынужден был вести довольно оживленные переговоры то с летчиками, то с катером Косов-нина. Перехватить эти переговоры и определить по ним место наших катеров для противника не составило большого труда. Наше недоверие к новой технике было, таким образом, заслуженно наказано. Мы тут же постарались исправить ошибку. Самолеты были отозваны на аэродром. Пересадить капитана 2 ранга Алексеева с катера лейтенанта Никитина к Ко-совнину, -- а место командира группы, как мы убедились, было именно там, возле радиолокатора, -- возможности не было. Пришлось ограничиться полумерой: Алексеев был предупрежден о необходимости до минимума сократить радиопереговоры и до поры до времени только отвечать на вызовы старшего лейтенанта Косов-нина. Успех или неудача поиска и атаки конвоя теперь в полной мере зависели от флагманского специалиста бригады по радиолокации инженер-капитан-лейтенанта А. Г. Приймака и радиометриста юнги Малиновского. Все предыдущие выходы в море наших радиолокационных катеров, как я уже упоминал, оказывались безрезультатными из-за отсутствия объектов атаки. Этот поиск был, по существу, первым, когда мы точно знали, что корабли противника в Варангер-фиорде есть и их нужно только обнаружить. А "первый блин", по народной поговорке, зачастую бывает комом. Около 23 часов, ведя поиск в районе Ютре-Киберга, радиометристу показалось, что у самого берега находятся корабли. Об этом было тотчас сообщено командиру группы. Алексеев, однако, не торопился с командой на атаку. Но самый молодой и менее опытный из 226 командиров катеров старший лейтенант Н. М. Панкин, услышав по радиофону доклад радиометриста, не ожидая команды, вышел в атаку и поспешил выпустить по обнаруженным "целям" одну за другой две торпеды. Мы на КП-200 получили от Ганкина доклад, что "торпедирован вражеский транспорт". Однако командир группы тотчас же внес в этот доклад довольно существенную поправку: оказывается, старший лейтенант довольно лихо атаковал не транспорт, а... прибрежную скалу. Сам Н. М. Ганкин, вспоминая этот случай, пишет в письме: "Камни в районе Ютре-Киберга, надо сказать, очень похожи на силуэты транспортов. Возле них даже пенный след прибоя тянется лентой, словно от форштевня идущего корабля. В этом походе обеспечивающим у меня на катере шел Виктор Домысловский. Услышав доклад радиолокационного катера, мы приняли эти камни за вражеские корабли, и Домысловский сказал: "Атакуй!.." А мне, признаться, очень хотелось иметь победу. Ну, я и атаковал... Когда же после взрыва торпед Алексеев запросил по радиофону: "Кто стрелял?", я сразу понял, что допустил ошибку. Но исправить что-либо было уже нельзя. Переживал я потом этот случай очень тяжело. Ведь, выпустив попусту торпеды, я лишился возможности участвовать в атаке конвоя..." Да, держать в море разрядившийся катер не было никакого смысла, и Ганкин получил приказание возвратиться в Пумманки. Учитывая недостаточную опытность старшего лейтенанта, мы не предъявили ему особых претензий. Только друзья довольно долго разыгрывали Наума Моисеевича, припоминая при удобном случае его "лихую атаку". А три оставшихся в море торпедных катера группы капитана 2 ранга Алексеева продолжали поиск. И не без успеха. В 00 часов 7 минут 12 октября, при движении вдоль берега на юго-запад, А. Г. Приймак доложил на мостик: -- Конвой в десяти милях по корме. Идет от мыса Кибергнес в сторону Киркенеса. Локатор вскрыл и ордер обнаруженного конвоя, и определил места транспортов, которые представляли "5* 227 для атакующих катеров куда большую ценность, нежели корабли охранения. А. Г. Приймак, вспоминая об этом бое, рассказывал потом: -- Нам с Малиновским на экране было хорошо видно, как впереди трех больших целей, наверняка транспортов, шло охранение -- две цели поменьше. Это, кстати, потом подтвердилось. А с моря транспорты прикрывались еще несколькими кораблями. Такой ордер конвоя подсказывал выгодность атаки из-под берега, с наименее охраняемого направления. Получив разрешение командира дивизиона, я начал наводить катера на цели... Первым по данным радиолокации сблизился на выгодном курсовом угле и с короткой дистанции выпустил торпеды по крупнотоннажному двухтрубному транспорту флагманский катер лейтенанта Никитина. Хотя командиры кораблей конвоя были заранее предупреждены о возможной встрече с советскими торпедными катерами (недаром же радиостанция Киркенеса несколько раз передала ставшее уже привычным: "Ахтунг!.. Ахтунг!.."), все же наша атака оказалась для противника неожиданной. Во всяком случае, до взрыва первого из транспортов корабли охранения, соблюдая скрытность, не стреляли. Но зато сразу же после этого, словно бы наверстывая упущенное, со сторожевых кораблей, тральщиков и сторожевых катеров был открыт яростный огонь К кораблям охранения тут же присоединилась еще береговая батарея, начав стрельбу осветительными снарядами. Все это осложнило действия наших катерников, но не охладило их стремления к атаке Командир "катера-контакта" старший лейтенант Косов-нин, не выдержав, сам сблизился со вторым транспортом и торпедировал его. По третьему, последнему в составе конвоя, транспорту выпустил торпеды капитан-лейтенант Г. Шерстюк. Косовнин и Шерстюк, прикрываясь дымзавесами и проходя после выпуска торпед под кормой атакованных транспортов в сторону моря, сравнительно легко оторвались от преследования кораблей охранения, не понеся при этом никаких потерь. Труднее пришлось лейтенанту Никитину. Прижатый к берегу, его катер оказался в огненных тисках: со сто- 228 роны моря его обстреливали, расположившись полукругом, немецкие сторожевые катера, а с суши -- береговая батарея. Спасти мог только смелый и неожиданный для противника маневр. По совету капитана 2 ранга Алексеева лейтенант Никитин прикрылся дымзавесой, а йотом на самом полном ходу вырвался из плотного дымного облака и, разбрасывая по сторонам густые пенные усы, устремился на немецкие катера. Решив, по-видимому, что командир советского торпедного катера, отчаявшись, идет на таран, гитлеровцы, струхнув, расступились. Мы на КП-200 с облегчением вздохнули, получив донесение лейтенанта Никитина о благополучном прорыве в открытое море. Итак, боевую задачу, поставленную командованием флота перед нашей бригадой, можно было считать по существу выполненной. Вражеский конвой разгромлен Но у нас была возможность, используя заблаговременно развернутые в море группы торпедных катеров, нанести врагу еще больший урон, и этим грешно было бы не воспользоваться. Отозвав катера лейтенанта Никитина и капитан-лейтенанта Шерстюка в базу, мы с КП-200 приказали старшему лейтенанту Косов