ки! Наивняка убили! - Ненавижу! Падлы! - Говно! - Андрюх, нам отсюда не выбраться! - Это точно! Вот она - смерть! - Никогда не думал, что... - Заткни хайло, ссыкуны! - огрызнулся сквозь зубы Самсонов, резко повернув к говорившим бойцам злое лицо. Левее от них рядовой Сиянов усердно ковырял лопаткой землю, углубляя ячейку вокруг раненого в грудь младшего сержанта Андреева. - Мне холодно, - шептали побелевшие губы того. - Я пальцев не чувствую. - Потерпи, Колян. Еще немного, наши вот, вот подойдут. Слышал взрывы? Это наши прорываются, - ответил Сиянов. - Алеша, кому мы на хер нужны? - криво усмехнулся тот. - Холодно. Ты не оставишь меня? - Колян, какую чушь несешь! Да я за тебя любому глотку перегрызу! Воодушевленные молитвой боевики вновь бешено ринулись в атаку на сопку, поливая все вокруг свинцом. Раздосадованный потерями Хамид бросил в бой свежие силы. Обкуренные "духи" накатывались волнами. Их отчаянно сдерживал разведвзвод старшего лейтенанта Каретникова. Они не давали наемникам наступать, прижимая их метким огнем к земле. По рации осипшим голосом, не переставая, орал радист Ткаченко, прося помощи. - Товарищ майор! Товарищ майор! Снова, "чехи"! - окликнул он Анохина. Анохин подпол к рации, прижал к уху наушник. - Эй! Командир! Не захотел по-хорошему, теперь не жди пощады! Будем вас резать как глупых баранов! На ремни! Слышишь, меня, падаль! Раздался знакомый противный свист. В метрах десяти оглушительно разорвалась мина. Осколки с рваными краями просвистели над головой прильнувших к земле бойцов. Их осыпало земляной крошкой. Трясся как приклеенный к пулемету Андрей Романцов, из "черпаков", выкашивая устремившиеся в атаку черные фигурки, вынырнувшие из пелены седого тумана. Горячие гильзы струйкой летели вправо. Упав, по-змеиному шипели на грязном подтаявшем снегу. Славик Беспалов бросил в наступающих одну гранату, потом другую. Донеслись вопли и проклятия раненых боевиков. На восточном склоне сопки тоже шла яростная перестрелка, изредка перекрываемая взрывами вогов и мин. Фьють! Пуля вспорола бушлат на спине старшего лейтенанта Саранцева. - Во, бл...дь! Максимыч! Максимыч! Пригни голову! Слева снайперюга бьет! - отчаянно закричал он, предупреждая командира, но убитый майор Анохин уже не слышал, он всем своим могучим телом навалился на прошитую осколками рацию. Рядом взорвалась граната. Раненых, что находились в окопчике, жестоко посекло осколками. Крики. Стоны. Откатившиеся вниз "чехи" после небольшой передышки вновь устремились в атаку. С криками "Аллах, Акбар!" отчаянно полезли по склону, но подорвались на "растяжках", установленных во время короткой передышки капитаном Бакатиным. В рядах противника паника, много убитых и раненых. Которые, вопя, пытались ползти назад. Надежно укрывшись за стволом упавшего дерева, снайпер Валерка Кирилкин сосредоточенно стрелял по с трудом различимым ползущим фигуркам. По его исцарапанному лицу лились вперемешку слезы и сопли, которые он поминутно вытирал рукавом. - Как бы не обошли! Тогда хана! Тогда хана! - твердил он как заведенный. - Ни хера у "вахов" не выйдет! - отозвался угрюмый Димка Коротков. - Почему? - Склон там обрывистый! - Ну, что же наши-то молчат! Суки! - Знают же, что нас мочат! - Туман еще, бля, повис! Будь он не ладен! - Хер, кто полетит в такую непогоду! Гляди гор совсем не видать! В ста метрах левее от них к выступу скалы, за которым укрылись трое бойцов, огибая густой кустарник, подбирались четверо боевиков, увешанные гранатометами и выстрелами к ним. Они карабкались, скользя на покрытом местами ледовой коркой насте, чтобы зайти с тыла. Отчетливо слышалось их тяжелое прерывистое дыхание. Осторожно, выглянувшего из-за укрытия Игоря Прибылова всего трясло как в лихорадке. Руки, сжимающие оружие, вспотели, он ежесекундно облизывал пересохшие обветренные губы. - Тс..Тихо, парни, - шепнул на ухо ему и Сиянову пулеметчик Пашка Ковальчук и прижался щекой к ложу ПКМа. - Как покажутся, открываем огонь. Но Прибылов неожиданно для всех вдруг вскочил с криком во весь рост и в упор дал длинную очередь по боевикам. Стреляя, он весь красный с выпученными из орбит глазами в возбуждении орал: - А-аа! Аа-аа! Продолжал строчить как сумасшедший по уже завалившимся под выстрелами боевикам. - Ложись, мудила!! - зло крикнул, отчаянно дергая его за ногу Пашка. Игорь упал рядом, его всего трясло от возбуждения, сердце выпрыгивало из груди как у пойманной синицы в руках. - Гады! Гады! Гады-ы! Гады-ы-ы! - причитал он сквозь слезы, вдруг замолк, сжавшись в комок. Осознав, что произошло, что его могли только что убить. Капитан Розанов приготовил "макаров" с последним патроном и, стиснув зубы, с трудом извлек здоровой рукой из внутреннего кармана письма и фотографию, на которой были изображены: Ира, Сережка и пухленькая Настюшка с надутыми губками. Он бережно отложил фото в сторону и развернул последнее письмо. Пробежал глазами по милым завитушкам родного почерка. Потом медленно порвал все письма и фотографию на мелкие кусочки. Сверху раздался хорошо знакомый противный свист. Все с открытыми ртами вжались в землю. Рядом разорвалась мина. Несколько осколков безжалостно впились в бок потерявшему сознание рядовому Шестопалу, который лежал сбоку от него, остальные пришлись впритирку, озодрав капитану в клочья на спине бушлат и перевязанную левую руку. Противник усилил атаку со стороны взвода старшего лейтенанта Каретникова. Он весь в крови, раненый продолжал бой. Патроны уже на исходе. Сержант Таранович сделал попытку добыть боеприпасы, пополз к убитым "духам" за патронами. Не дополз. Замер рядом с боевиками: в него попала снайперская пуля. За патронами устремился Денис Кочетков. Подобрался вплотную к телам двух убитых "духов". Но тут из-за них появилась голова третьего. Десантник, не раздумывая, бросился на него, ударил десантным ножом чеченца в лицо. "Вах", охнув, вцепился в него мертвой хваткой, и они, обнявшись, покатились вниз. Через несколько метров замерли. Кочетков принялся снимать с врага разгрузку с магазинами. Но воспользоваться боеприпасами не успел. По нему открыли яростный огонь снайперы духов. Денис сжался в комочек. Замер. Передовой отряд наемников уже орудовал в неглубоких окопчиках, которые на скорую руку выкопали десантники. Из разведвзвода осталось в живых только несколько раненых. Рядовой Фарид Ахтямов, собрав последние силы, поднялся навстречу " чехам", которые добивали десантников. Выпустил короткую очередь и, рванувшись вперед, попытался воткнуть штык в наемника с черной бородой в афганской "лепешке" на голове, наверное, араба. Тот, раненный в бок, дико заорал и отпрянув в сторону, упал на колени. Десантник сделал попытку вновь его ударить штыком, но не достал: раненная нога подвела. Десантника тут же расстреляли в упор. В соседнем окопчике - Серега Поляков, от потери крови серый как воск. Его прокушенные от боли губы, посинели на неподвижном лице. - Ленчик, ради бога, прошу тебя, - умоляюще Серега смотрел на Веденеева. По щеке у него ползла слеза. - Над нами же будут глумиться эти сволочи. Трое тяжелораненых уставились на Веденева как на спасителя, в их глазах было что-то преданное, собачье. Как у собак, когда их бросают хозяева. - Серый, не могу я это сделать! Не могу! - заорал в отчаянии тот, вытирая грязной ладонью заплаканные глаза. - Братцы! Поймите же меня! Не могу я! - Они же кромсать как мясники нас будут, как тех пацанов на блокпосту, - прошептал побелевшими губами Витька Дудник с простреленной на вылет грудью. - Век себе не простишь. - У меня всего семь патронов осталось для "духов"! Наконец Веденеев, решившись, поднял "калаш". - Простите ребята! - он пытался не смотреть товарищам в серые лица. - Куда стрелять? - спросил он Полякова. - Ленчик, в голову. Погоди секунду. Я сейчас, - всхлипнул Сергей. - Все! Давай! Прощайте, ребята! Там свидимся! - он закрыл глаза, ожидая выстрела. Веденев, отвернувшись, приставил к виску товарища ствол. - Пацаны! Не смотрите! - закричал он, побагровев. - Нет!! Не могу! Хоть убейте! Не могу! Вот, держи "эфку"! Для себя берег! - он из-за пазухи достал гранату и вложил в шершавую ладонь Полякова. - Спасибо, Леня, - тот слабеющими пальцами сжал "лимонку". - Спасибо!! - страшным смехом в исступлении заорал Веденеев, мотая головой и дубася мерзлую землю кулаком. Успокоившись, он подтащил двух раненых поближе к Сергею. - Вот так вам вместе лучше будет, ребята! Чеку сорвать? Или сам сможешь? - Не знаю, Ленчик. Сил, боюсь, может не хватить. - Ладно! Я сам! Как приблизятся пидоры! Держи рычаг сколько сможешь, браток! Рядовой Веденеев в упор короткой очередью уложил двух боевиков, которые вдруг словно чертики возникли как из-под земли над окопчиком. И тут же переломился, словно соломинка, срезанный из ПКМа. "Духи" уже у окопчика. Рванула "эфка". Двое боевиков с воплями повалились на грязный снег. Остальные, отпрянув вниз, залегли. В окоп полетели гранаты. Неожиданно сбоку от "духов" из сырого тумана возник старший лейтенант Каретников с разодранной до уха щекой и "калашом" в руках. - Получай! Суки-и! - кричал он в ярости, расходуя на врагов последний "рожок". Боевики быстро пришли в себя и открыли по нему яростный огонь. И потом долго кромсали ножами его сильное живучее тело. Боеприпасы кончились. Враг знает об этом и уже внаглую, в полный рост, прет вверх с воплями: "Аллах Акбар!". Капитан Бакатин склонился к израненному Розанову и обнял его, прижался к колючей небритой щеке: - Ну, Антоныч, прощай! Покажем вахам, кузькину мать! Запомнят, кто такие десантники! Расстреляв последние патроны в ближних боевиков, он со штыком на перевес врезался в группу растерявшихся боевиков. За ним устремились в рукопашную все кто уцелел. Со всех сторон слышны дикие крики, стоны, проклятия, матерщина. - Бляди-и!! - А-а! А-а! - Падлы!! Падлы-ы! - А-а! А-а! Скоты!! - Е ..ный в рот! Бей!! - Ребята-а!! Помогите! Ребя...! - Дави гадов! - Давай! Ах, ты, сука! - Серега! Серега!! Слева!! - Ублюдки! Дерьмо-о!! Сержант Саньков, орудуя автоматом как дубиной, отчаянно вклинился в ряды боевиков. - Суки-и! Сволочи!! - дико орал в исступлении он, яростно отбиваясь и обрушивая "калаш" на головы врагов. Наемники в упор расстреливали израненных бойцов. Рядовые Коренев и Лежиков из последних сил попытались отползти к обрыву, но боевики, ругаясь и плюясь, открыли бешеную стрельбу по солдатам. Некоторые из них начали в упор расстреливать уже мертвых десантников в лицо. Один из них с обнаженным кривым ножом измывался над убитыми. Другой сгребал горсти стреляных гильз и швырял их в лицо убитого старшего лейтенанта Каретникова. При этом зло кричал, брызгая слюной: - На, жри, собака! Боевиков было около десяти. Непривычно резала слух их гортанная речь. Одни добивали раненых. Другие тщательно шмонали убитых: с мертвого капитана стащили бушлат, портупею с кобурой, планшетку, с ефрейтора Мелехова новенькие "берцы", которые он несколько дней назад выменял на что-то ценное в Ханкале на складе. Один из молодых боевиков с сияющим лицом тряс снайперской винтовкой Кирилкина. Из окопчика с трудом поднялся раненый Матвеев. Удар приклада пришелся в лицо. Из разбитых носа и губ на подбородок ручьем хлынула кровь. Солдат повалился на колени. - Ахмед! Ахмед! Али! Идите, смотрите, как я буду резать барашка! - крикнул невысокий коренастый боевик с рыжеватой бородой, извлекая из ножен кинжал. Его цепкие черные глаза, словно когти, жестко впились Матвеева, который, склонившись и надрывно кашляя, сидел у его ног и отплевывался кровью. Подошли остальные посмотреть, как приятель будет убивать "уруса". - Давай, Тахир, свежуй! Ты у нас мастер! Неожиданно десантник поднял к ним разбитое лицо и дико засмеялся беззубым ртом. Только сейчас они увидели на его раскрытой ладони, играющую ребрышками на свету, гранату Ф-1. Но было уже поздно. Раздался взрыв, разметавший духов. Приподнял голову залитый кровью рядовой Димка Коротков, он пришел в себя и смутно различал приближающихся врагов. Наемники добивали раненых. Рядом раздался выстрел, чей-то короткий вскрик. К Короткову подошел боевик с обмороженными щеками в афганке на голове. Постоял над ним, озирая все вокруг, наклонился и кинжалом срезал с шеи "смертник", потом долго возился, снимая с десантника отсыревшие "берцы". Смолкли голоса и выстрелы. Опускались сумерки. Димка с трудом перевернулся и медленно пополз в сторону лощины. Через несколько метров он наткнулся на убитого десантника с перерезанным горлом, лицо обезображено, грудь в крови. Ошарашенный Коротков пополз дальше. Потом наткнулся на Ваню Тимофеева, также всего безжалостно исколотого кинжалами. Брюшная полость у него была набита стреляными гильзами. Вокруг разбросаны смятые письма и внутренности... Очнулся Димка утром, когда над ним склонились ребята из 4-ой роты, и капитан Сутягин подняв его окоченевшего с земли, прижал к своей груди: - Жив, курилка! Я вернусь, мама! - Коротков! 27-й! - Я! - Димка выдохнул облако теплого дыхания в морозный воздух. Поеживаясь от утреннего холодного морозца, он стоял в третьем ряду 6-го отряда заведения ЯК-22/3. Рядом с ним переминались с ноги на ногу такие же, как он, одетые в темные ватники с номерами на груди унылые "зэки". Наконец-то поверка окончилась. Отряды по команде повернулись и под лай овчарок мимо смотровых вышек загромыхали кирзачами вдоль бараков в столовую. * * * - А я, когда срочную служил, - делился воспоминаниями сержант Андреев. - Был у нас инструктор, капитан Ларионов, вон Сомик его прекрасно помнит. - Андреев кивает на старшего сержанта Самсонова. - Как не помнить, он мне по башке как-то, так настучал, что до сих пор звон стоит, - отозвался Самсонов. - Звали мы его Лариком, - продолжил сержант. - Прыжков на счету Ларика было, как бы не соврать, тысячи три точно. Любил он перед нами салагами, перед сопливыми, повыпендриваться. Во время прыжков демонстрировал такую штуку. Открывал парашют и обрезал стропы, затем открывал запасной и благополучно приземлялся перед нами во всей красе. - Я как сейчас тот день помню, да и остальные тоже, кто тогда служил. День был заебательский. Лето в разгаре. Тепло. Ромашки цветут. Прыгнули. Летим. Под куполами мотаемся. Ларик за нами. Ножом чирк по стропам. Нас обогнал. Потом стал открывать запасной, да неудачно. И мешком грохнулся об землю. Подбегаем. Готов. Не шевелится. Рукой тронули, а он весь задрожал как студень. То ли замешкался, когда парашют открывал, то ли, говорят, веточка в парашют при укладке попала. Рисковый был парень, скажу я вам. После этого случая в дивизию понаехало начальство, всякие комиссии. Понавтыкали всем по самую сурепицу. Долго не прыгали. Да и не хотелось. Вдруг спящий в углу Ерохин заворочался, заскрипел зубами и заорал во сне: - Суки! Патроны где? - Смотри! Сергучо, развоевался! Прям рейнджер какой-то, - усмехнулся Прибылов, оборачиваясь к спящему. В палатку ввалились, давясь от смеха, рядовые Зеленцов и Сиянов. - Ну, у тебя и шуточки, Жека! За такие приколы могут и пачку начистить! - Что за приколы!- оживились, сидящие у печки, бойцы. - Ну-ка, давай колись! - Представляете, что этот гусь учудил? - заговорил Зеленцов, кивая на товарища. - Поймал Витьку Коренева у сортира, и сообщил тому, что на него Анохин представление написал на орден Мужества. Тот и забыл за чем в сортир-то шел, сразу помчался к ротному допытываться. - Ну, теперь Женьшень тебе шею точно свернет, как пить дать! - отозвал пророческим голосом Олег Горошко. - Все это ерунда, братцы! - начал живо делиться воспоминаниями рядовой Сиянов. - Самый коронный прикол был пару лет назад. Пришла мне повесточка в армию. Ну, маманя в слезы, естественно, забегала по знакомым. Отмазала, одним словом, дали отсрочку на год. Думала, что я в институт поступлю. Пошел вечером на танцы, показал всем повестку. И в голову пришла идейка девчонок разыграть. Поделился мыслью с друзьями. Те поддержали меня. В то время у меня приятель в местной части служил. Сделал фотку в его форме, написал из "армии" письма девчатам, что служу в элитном сверхсекретном батальоне. Чтобы армейский треугольник на конверте пропечатали, велел ему через недельку-другую писульки бросить в части в почтовый ящик. Устроили мне торжественные проводы. Организовали прощальный стол. Крепко выпили. Девчонки в слезы. Обниматься лезут с горя. Еле отбился. Утром же уехал в столицу, в отпуск. Помотался пару недель, вернулся обратно. И стал, как и прежде ходить на завод. А тут у одного из приятелей был день рождения, тут я и заявился в самом разгаре торжества. После этого девчонки со мной почти месяц не разговаривали. Обиделись, дурехи. - А я бы, на месте этих дурех, тебе за такие проделки кое-что оторвал, - вставил погрустневший Андрюха Романцов. Ему так и не удалось проститься с любимой девушкой. Так уж сложились обстоятельства. Она уехала на недельку, к родственникам на юбилей, а его в это время отправили с другой командой призывников, где была не хватка. - Дай-ка Мишкину гитару! - Прибылов, широко зевая, присел на койку. Передали гитару. Прибылов что-то тихо забренчал, мурлыча себе под нос. Со слухом у него было явно не все в порядке. - Сыграй что-нибудь душевное, Игорек! - попросил Горошко, укладывая сверху на буржуйку пару красных кирпичей. - Чего он может сыграть? Во поле береза стояла? - Вот Мишка Тихонов играл, так играл! - Эх, такого парня потеряли! - сокрушается расстроенный Иванкин, откидываясь всем телом на койку. Младший сержант Тимофеев открыл дверцу печки и подбросил порцию дров. В печке стало весело потрескивать, она ожила, загудела! С наружи палатки раздался шум. В нее ввалились гурьбой человек двенадцать солдат с капитаном Розановым. С ними незнакомый мужчина в темно-синем жеванном пуховике в очках с кожаным кофром через плечо. - Ура! Мужики! С телевидения приехали! - Снимать нас будете? Все зашевелились, повскакивали с нар. - Ну, кто хочет с домом поговорить? С родными! - Я хочу! Дайте мне! - закричал отчаянно из-за спин Прибылов. - И мне дайте! - И мне! - Я тоже хочу позвонить! - Чур, я за Игорьком! - доносится со всех сторон. - Погодите! Ох...ели совсем от счастья! - Романцов, куда прешь? Сдай назад! - Дайте сначала командиру! Пусть сначала товарищ капитан поговорит! - Да, я потом, пацаны! Успею! Говорите! Мало времени! Товарищ журналист ненадолго к нам! - Ткаченко! Какой номер? - Код называй, быстрее! - Чего телишься! - Братцы, да и не помню! Какой код у моих! - Следующий! - Так, мужики, спокойно! Не галдите! Кто из вас знает полный номер? - Я знаю! Дайте мне! - вновь заорал, просовывая голову, Игорь Прибылов. - 095-45-42-56! Журналист присел на койку и, улыбаясь, набил пальцем на мобильнике номер. Передал телефон солдату. Все замерли в ожидании. Тишина. Только слышны длинные гудки да сопение простуженного Садыкова. Кто-то снимает трубку. Слышится женский взволнованный голос. - Алло! Алло! Да, слушаю! Говорите! Алло! Говорите же! Но Игорек молчит как партизан. Вдруг из глаз его ручьем потекли слезы, а обветренное лицо его сморщилось и стало похожим на мятый гнилой помидор. - Отвечай же! Чего молчишь, балда? - загалдели наперебой солдаты. Но заплаканный Прибылов сунул мобильник в руки журналисту и выбежал без бушлата из палатки. - Игорь! Прибылов! Гоша! Куда ты! - закричали ему вслед. Прибылов, утирая слезы красным кулаком, покрытым цыпками, очнулся в дальнем конце лагеря, где на возвышении у "ЗУшки" в бронежилетах на посту маячили рядовые Денис Панюшкин и Антон Духанин. Игорь укрылся от посторонних глаз за бетонным блоком. Вытер глаза обтрепанным рукавом. Достал из-за пазухи две фанерки, скрепленные проволокой. Развернул. Там лежали письма из дома. Стал их медленно перебирать. Вот это, самое грязное и затертое - первое. Это второе... Это последнее. Пришло два дня назад. Он бережно развернул его... В это время в палатке стоял настоящий гвалт. Всем не терпелось позвонить домой, услышать родные голоса. - Тихо! Кому говорю! Кто по колгану захотел? - угрожающе шипел и зыркал черными глазами на всех сержант Андреев. Военнослужащие по очереди звонили домой. - Алло! Алло! - кричал капитан Розанов. - Ирина! Ирок, милый! Это я! Как вы там? Как дети? Настуська не болеет? Да, у меня все хорошо! Не волнуйся! Мать не звонила? Ей не говори! Уже скоро! Да! Да! Хорошо! Передам! Целую! Пока! Телефон у Горошко. - Алло! Пап! Ты, что ли? Это я, Олег! Где мама? В магазин ушла? С Танюшкой? Эх! Все нормально! Да! Через пару месяцев ждите! Ну, давай! Ага! На койку рядом с журналистом присаживается следующий. - Мам! Слышишь меня? Узнала? У нас спокойно! Не волнуйся! Жив, здоров! Даже поправился! Ну, ладно! Мам, пока! Всем привет! Ребята ждут! Да! Да! До свидания! - говорит Ромка Лежиков. - Мама, привет! Твой сын, Антошка! Да! Да, мам! Хорошо! Не волнуйся, у нас тут спокойно! Бабушка как? Ага! Ага! Муська окотилась?Да, ну! Сколько? Ни фига себе! Ну дает, котяра! Не плачь! Ждите с победой! Эх, жаль батя на работе! Лену увидишь, передавай привет! Обнимаю! Пока, мам! До встречи! Не плачь! Слышишь! - Алло! Алло! Алло! Настюха! Предки далеко?! Да! Да! В Чечне! Где мне еще быть! Зови быстрей! А то тут очередь! Мама! Мама! Да, я! Я! Здоров как бык! Не переживай! Не волнуйся! Я вернусь, мама! Всем привет! Да! Конечно! Ну, пока, мамулечка! Целую всех! - Мама, здравствуй! Кто? Пашка, твой! Не узнала? Как там у вас? Все хорошо! Алешка где? Во дворе? Дерзит? Ну, ничего! Передай, приеду, поговорю с ним! Я ему "вахаббитку" привезу! Это белая шапочка такая! В окопе нашел! Пока, мам! Целую всех! Девчонкам привет! Офицер и журналист покинули палатку. Солдаты со счастливыми лицами молча разошлись по своим местам. Каждый думал о своем. - Даже не верится! - начал Самсонов. - Не говори! Прогресс, одним словом! - отозвался Димка Коротков. - Как раньше жили, не представляю! - Вот так и жили! - Жгли лучину! - На перекладных ездили! - Месяцами! - Поговорил, и на душе теперь тепло! Чудеса! - говорит Андреев, - Словно дома побывал. Полтора года не слышал голоса матери! Сестренка замуж выскочила! Чертовка! Не могла брата дождаться из армии. - Ну да, бабцы, они быстро взрослеют. Оглянуться не успеешь, а они уже с сиськами! - вставил сержант Бубенцов, колдуя у печки. - Вроде вчера еще пигалицей по двору носилась! - продолжает Андреев. - А кто жених-то? - поинтересовался Горошко, накрывшись бушлатом. - Да, какой-то студентишка! Видел их как-то пару раз вместе! Очкарик! Дохляк, одним словом! В одной группе учатся! Она говорит, что ее Володя шибко умный! - Шибко умные они такие. Пока мы здесь за всех отдуваемся, они тем временем девок охмуряют, - проворчал из своего угла сержант Рубцов. - Рубец, а ты чего не позвонил? - Больно надо! - Мужики, он, ей-богу, какой-то долбанутый последнее время. Вчера взял все письма в печку запулил! - Правильно сделал! Все бабы - бляди! - высказался однозначно Коренев. - Ну, это ты зря, Женьшень! Всех под одну гребенку! - Ты, что, Руба очумел, что ли? Зачем письма-то сжег? - полюбопытствовал Андреев, оборачиваясь к, зарывшемуся в спальник, Рубцову. - Последнее он даже не читал! - откликнулся Коротков. - Отстаньте, козлы! - буркнул Рубцов и перевернулся на другой бок. - Игорька жалко! Так и не поговорил с матерью! - сказал сержант Бурков, со стоном стягивая сапог. - Да, расстроился, пацан! - Расстерялся! - Любой бы растерялся! Все так неожиданно! - сказал Максим Шестопал. - Как бы чего не учудил! Фаридка! Сходи, поищи его! - сказал Андеев. Фарид Ахтямов нехотя поднялся и отправился на поиски Прибылова. Димка Коротков тихо забренчал на гитаре, с трудом подбирая аккорды. Через несколько дней, на горном перевале в жестоком бою пуля, пробив пластину бронежилета, угодила Димке в грудь. Когда он очнулся, то услышал чьи-то гортанные голоса и выстрелы. Добивали раненых. Кто-то подошел к нему. Он чувствовал, что его рассматривают. Потом почувствовал над собой хриплое дыхание наклонившегося врага и ждал развязки, рокового выстрела. Но "чех", потоптавшись около него, поддел лезвием кинжала шнурок с жетоном и срезал с шеи "смертник". Потом долго возился, стягивая с Димки отсыревшие берцы. Стрелять в залитого кровью десантника не стал. Димке повезло: не стали добивать. Сочли за мертвого. Когда вокруг стихли голоса и надвинулись сумерки, он медленно пополз в сторону лощины. Перед глазами стояли разноцветные и черные круги. Он терял сознание. Когда приходил в себя, полз дальше, кашляя кровью. На следующий день его обессиленного подобрало отделение саперов, прочесывающих местность. Через пару месяцев его "комиссовали" и он вернулся домой. Он часто словно во сне видел тот зимний день, когда для него эта странная проклятая война закончилась. Как-то принесли приглашение от военкомата. Приглашали на встречу участников войн в городской кинотеатр. Думал, что разговор пойдет о реабилитации, о льготах. Оказалось, местная администрация провела очередное мероприятие для галочки. Собрала стареньких ветеранов, "афганцев" да молодых парней, вернувшихся из Чечни. Преемственность поколений, так сказать, показать. Делились воспоминаниями словоохотливые седенькие ветераны ВОВ. Были: чай с печеньем, небольшой концерт. Вспоминать свою войну Димке не хотелось. Да и Ромке Самурскому, его другу, что полгода оттрубил в Чечне, тоже. Была гнетущая тоска. Выйдя из кинотеатра, он и Ромка прямиком отправились в ближайший бар на углу. Ромка был какой-то пришибленный, сам не свой. В последнее время с ним что-то творилось странное. - Гляжу иной раз на седых ветеранов, и мысль у меня в башке свербит. Покоя не дает. А ведь, многие из вас, дорогие ветераны и пороха-то и не нюхали вовсе. Кто стрелял да лагеря с репрессированными охранял? Ведь в частях НКВД до черта служило в те времена. И ни одна сука ведь не призналась, что мол, да служил, мол охранял, мол приводил приговор в исполнение. Ни один не покаялся. Такое впечатление, что это были инопланетяне. В один миг вдруг, бац! И растворились. Исчезли. Как будто их и не было в помине. - Ром, не трави душу, хер с ними, - вяло отозвался Димка, разливая по стаканам водку. - Там за все спросится! От ответа ни кто не отвертится! - Капитан Осокин, наш ротный, как-то про своего деда рассказывал. Говорит, дедок поддал прилично после парада на девятое мая, расчувствовался, разоткровеничался, стал плакаться в жилетку, что двух наших солдат положил из "дегтяря". Рассказывает, что две атаки прорвавшихся немцев отбили, сидят в окопе, мандраж всех бьет. И тут, вдруг слева кто-то прет, ну и дал очередь, не раздумывая. А это, оказывается, наши в наступление пошли. Ну и двух бойцов в этой неразберихе и завалил. Во как! - Такое на войне сплошь и рядом! - Димка подвинул тарелку с бутербродами. - Всякое бывает в пылу боя. - Теперь, бедный дедок всю жизнь страдает. - Еще бы! Такой груз на душе лежит. - Не забыть ему этого никогда, такое не забывается, - сказал бледный Роман. - Я тоже не могу забыть той высоты. Как сейчас вижу Ваню Тимофеева с животом набитым гильзами, - поделился своими переживаниями Коротков. - Вот стоит перед глазами. Ничего не могу с собой поделать. Вот только глаза закрою, он опять передо мной. Понимаешь, постоянно. Димка, тяжело вздохнув, извлек из внутреннего кармана затертое письмо. - Вот все, что от него осталось. Подобрал, когда полз. Как память берегу. Хотел матери передать, да успел: умерла тетя Валя. Месяц лишь протянула после известия о гибели сына. Он бережно развернул ветхий тетрадный листок в клеточку с оборванным бурым краем и стал читать: " огая мамочка! Наконец-то выдалась свободная минутка написать тебе письмо. Только ты, ради бога, не волнуйся! У нас здесь спокойно". - Спокойно. Если не считать, что каждую ночь обстреливали, - буркнул Димка и продолжил чтение. "Ты прости меня, дурака, что я тебе целый год не писал. Ты же помнишь, как у нас с тобой конфликт из-за моей девушки произошел. Теперь ты ее знаешь. Сама увидела, какой это прекрасный и милый человечек. Я рад, что ты подружилась с Иришкой. С нетерпеньем считаю дни, через 18 - долгожданный дембель. Сегодняшний я уже зачеркнул в своем календарике. Скоро приеду и обниму вас обеих. Вы у меня замечательные. Я здесь, мамулечка, многое передумал за это время и твердо решил, что когда вернусь, буду поступать в литературный институт. Да и ребята советуют, им нравятся истории, которые я сочиняю". - Это точно! Сочинял он здорово. Истории у него классные выходили, - сказал Димка. "Ну, а если не поступлю, пойду в пед. Буду, как и ты, учителем литературы. За эти полтора года я столько увидел, что очень хочется все это написать. Вчера я получил от тебя, наконец-то, долгожданное письмо. Из Ханкалы привез почту Саша Малецкий, из-за маленького роста, у нас его все кличут Мальком. Он сирота, его родители погибли в автокатастрофе, и он до четырнадцати лет вместе с сестренкой жили у бабушки. И вот уже 4 года - воспитанник нашего полка. Макс, Максим Шестопал, из-под Рязани, из села Константиново, где поэт Есенин родился. Самый, наверное, заводной из нас. Любит поприкалываться. Розыгрыши - это его конек. А поет и пляшет, прямо как заправский артист. Приклеил как-то на днях бумажные шпоры к сапогам, спящего после ночного дежурства, Короткова. Вчера у Макса день рождения был. Он и Вадик учудили, купили в селе пару банок с компотом. А по дороге они разбились, и Макс теперь ко всему приклеивается своими штанами. Смех, да и только. - Только не разбились, а снайпер, сука, подстрелил. Взял бы чуть выше и тогда хана Максу, - сказал Димка. " Есть у нас и "Папашка", Коля Севастьянов, только серьезнее парня я еще не встречал. Улыбается и смеется он редко. Он самый старший из нас. Женат. Дочке уже скоро годик." - Мировой парень был! - вставил Димка. - Убили его сразу, в самом начале боя, как только напоролись на "чехов". Его и сержанта Буркова. "Паша Морозов из Петровска. Не знаю, где это, но есть такой город. Днепропетровск знаю, а Петровск нет. Пашка на гражданке увлекался реконструкцией костюма русского воина 11-го века. Делал кольчуги, шлемы, ковал мечи. Интересный пацан. Валерка Кирилкин, наш снайпер тоже оттуда. Обожает свою винтовку, ни кому не разрешает к ней прикасаться. Он часто разговаривает во сне, все мать зовет. Мы этого ему не говорим, скрываем. Вот и сейчас тоже, он что-то болтает во сне. Сержант Рубцов сейчас спит. С караула сменился. Он грустный последнее время: его девушка не дождалась, замуж вышла. Страшно переживает. Видел у него фотокарточку. Красивая. Не порвал. Бережет. А письма почему-то сжег." - Красивая, сучка! Я тоже видел. Это из-за этой бляди под пули Руба полез, - вновь вздохнул Димка. " Радист Вадик Ткаченко постоянно с чеченцами по рации болтает. Буквально вчера они вышли на нашу волну, и давай нас ругать на чем свет стоит. Дурачье. "А самый добрый из всех, это - Вася Панкратов, по прозвищу Наивняк. Он с Байкала. Из сибирских казаков. Здоровенный детина. Последнюю рубаху отдаст. Вот такой он парень. А Витька Дудник, наоборот. Характер прижимистый, кулацкий. Черезчур хозяйственный. Все ему надо. Все тащит в палатку. Андрюшка Романцов, бывший студент. Отчислили его из вуза: зимнюю сессию завалил. Учит меня играть на гитаре. Правда, простенькие аккорды, но уже кое-что получается. Есть еще двое молодых: Ахтямов и Прибылов. Воспитываем их. Зеленые совсем еще ребята. Всего боятся. Мамулечка, лучше нашей ро..." - Вот, даже дописать не успел. Убили вахи-сволочи. Димка закурил новую сигарету. - На прошлой неделе ходил в военкомат. Сидит подполковник, эдакий мордоворот с пузцом, холеная репа. Дорогим коньячком за километр от него попахивает. Говорю, так и так, хочу мол, остаться служить в Вооруженных силах. Отвечает, жлоб проклятый, мол, медкомиссию не пройдешь. Какая может быть служба. Ты же инвалид. Говорю, но ведь служат же все-таки некоторые. Даже без ног и без рук. Ну, то заслуженные офицеры, герои, а ты кто такой, отвечает, сопля недоношенная. Я - сопля, кричу гаду. А ты это видел? Рву на себе ворот рубашки, пуговицы летят во все стороны. Показываю ему дырку на груди заштопанную. Это видел! Крыса тыловая! Как он понес! Как он понес, если б ты только видел. Стал красным как варенный рак, глаза квадратные выпучил, того и гляди лопнут. Чуть из штанов не выпрыгнул. Губы и щеки трясутся. Пасть свою раззявил гад, орет как резанный. Да, пошел ты в жопу, говорю. Хлопнул дверью и ушел. И такая меня тоска взяла, прям, настоящий кафар, хоть в петлю лезь. Никому мы здесь не нужны, Ром. Иногда думаю, и почему меня тогда не убили вместе со всеми ребятами. Ведь стоял же надо мной тот "вах" вонючий, падла. Почему не добил, сука? Почему я остался в живых, а не Андрюха Романцов, ведь он так мечтал программистом стать. Вся жизнь у него в "компах" была, буквально, бредил пацан ими. Как сейчас его вижу. Ползет с разорванной щекой, загребая окровавленными пальцами грязный снег под себя, и кричит: "Мама! Мама..а! А..а! Такое разве забудешь. Да не в жизнь! Крик его так и стоит в ушах! Скажи, вот на хрена ты там полгода гнил и вшей кормил, Ромк, а? В этой долбанной Ичкерии! - А ты попробовал бы в "ментовку"? Может возьмут, - посоветовал Ромка, затягиваясь сигаретой. - Куда возьмут? С ампутированными пальцами на ногах. Сторожем? Детсад охранять. Или вахтером в какую-нибудь конторку. Одна отрада, в тренажерный зал схожу. Покидаю "железо" до седьмого пота, как-то легче на душе становится. Ненадолго забудусь. Димка поднял на Ромку изуродованное шрамом лицо с грустными серыми глазами. Когда он нервничал, у него начинала дергаться щека, и дрожали руки. - Попытался в "налоговую", тоже "облом". Ты, чего не пьешь-то, вояка? - Нельзя мне! - сигарета чуть не выпала из дрожащих Ромкиных пальцев. - Это еще, что за фокусы? - Закодировался! - Ромка отвел в сторону свой виноватый взгляд. - А наркоту, значит, можно, да? Так, что ли? - Димка впился глазами в лицо друга. - Чего нос воротишь? Кому лапшу на уши вешаешь? Думаешь, я не знаю? - С чего это ты взял? - Светка мне все рассказала! Видела тебя на "тусовке" с этими болванами, с Эдиком Студентом, Гошей Квинтой. На игле висишь? Я, что слепой? По физиономии твоей видно. Весь худой, желтый стал как дистрофик. Ты, что совсем охренел? Не понимаешь, чем это закончится? - А мне плевать? Чем раньше тем лучше! Чем коптить здесь! Знаешь, Димыч, не могу я больше и не хочу. Да и поздно уже теперь. Сел я глухо. Пацаны по ночам приходят. И Санек, и Игорь. Не могу от того запаха отделаться. Вот он у меня где! Как вытащили меня тогда из подбитой "бэхи", до сих пор ту гарь чувствую. Мутит меня, понимаешь? Санек-водитель и наводчик так там и остались, сгорели. Очнулся уже на земле в метрах двухстах от чадящей "бэхи". Потом стал рваться боекомплект, все разнесло к чертовой матери. Так ничего от них и не осталось. Когда его спасли, Ромка весь прокопченный почти ничего не слышал, его рвало, выворачивая наизнанку. Он смотрел на всех ошалевшими глазами, ничего не понимая. - Так радуйся, что повезло, сукин сын! Должен жить назло всему! За тех ребят, что не вернулись! А ты, я вижу, наоборот. Раскис как баба! Димка, опрокинув стакан водки, поморщился. Защелкал зажигалкой. Глубоко затянулся сигаретой. Вылил остатки водки себе в стакан. - А тут как-то ко мне подкатил Коля Сутулый, да ты его знаешь, из уголовной рыночной братии. Ну, который на синем "мерсе" еще раскатывает. Плешивый. В очках. Нес всякую "лабуду". Работу предлагал: девок охранять, проституток, с которых у него навар. Послал его подальше. Еще я с этим дерьмом не якшался. Потом объявление в газете на глаза попалось, какая-то контора охранника ищет в службу безопасноти. Заглянул по адресу. Шикарный офис. Все в белых сорочках. При галстуках. Провели к шефу по безопасности. Спрашивает: - Где служил? - В ВДВ! - Десантура, голубой берет, значит! Нам такие нужны! - Воевал в Чечне? Чего глаз-то дергается? Еб...тый, что ли? Может, еще и по ночам под себя мочишься? Димка дернулся всем телом к холеному мужику, развалившемуся нога на ногу в глубоком кожаном кресле. - Спокойно, парень! Охолонись! Ребята, сделайте милость, проводите защитничка России на выход! - Суки! Бляди! Жуки навозные! Ночной бар "Венеция". В полумраке на стенах гондольеры в шляпах с ленточками белеют на суденышках. Музыка. В лучах света переливается затейливыми волнами сигаретный дым. Димка сидел за стойкой, уставившись глазами в одну точку, и жадно курил. На прошлой неделе, когда он вернулся в очередной раз поддатый из бара, на него наехали с упреками родители. Он психанул, наорал на них, схватил купленный на "гробовые" новый телевизор "Панасоник" и вышвырнул его в окно с третьего этажа. Благо никто в это время не проходил мимо. Приехала милиция, вызванная соседями, надела наручники и увезла. Пять часов он просидел в "обезьяннике", приходя в себя. Пока родители не уговорили дежурного капитана отпустить сына. Вернувшись домой, он долго плакал вместе с матерью на кухне, кляня свою судьбу. В соседней комнате, жалея брата, тихо хлюпала носом зареванная сестренка Настя, приводя в порядок разбросанные по комнате вещи и подметая веником с пола осколки стекла и фарфора. Мимо стойки к центральному столику прошла шумная компания молодых преуспевающих парней, "хозяев жизни", во главе с чеченцем Асланом, у которого, говорят, на местном рынке все было "схвачено". Оставив своих приятелей за столиком, Аслан подошел к стойке, где рядом с Димкой сидела молоденькая девица с коктейлем в руке. Чеченец бесцеремонно положил руку ей на обнаженную ногу. Блондинка презрительно сбросила с колена его руку. - Ну, детка, не ломайся! Аслан тебя не обидит. Не пожалеешь! Девушка демонстративно отвернулась от бизнесмена. - Ах, ты, сучка! Будешь брыкаться и капризничать, мои ребята с тобой иначе поговорят! - Эй! Носорог! Отвали! - подвыпивший Димка ненавидящими глазами уставился на кавказца, щека у него судорожно задергалась, кулаки сжались.. - Это еще, что за пугало? Твой парень, киска? Ну и красавца себе нашла! Во сне такой приснится, не проснешься! Скажи ему, если будет вякать и рыпаться, ему в один миг рога обломают! Сейчас мы его отправим баиньки! - хлюст обернулся к своей компании, галдящей за столиком. Но договорить он не успел, Димка обрушил на его голову бутылку из-под пива. Осколки и брызги разлетелись во все стороны. Аслан охнул и схватился за голову. Но тут хлесткие удары Димкиных кулаков пришлись по лицу, разбив в миг губы и нос. Десантник ревел как раненый зверь, нанося мощные удары налево направо, сбивая с ног дружков и телохранителей Аслана, бросившихся на выручку. Весь исцарапанный и окровавленный он в ярости, рыча как дикий зверь, неистово топтал поверженного врага. Комментарии ВОГ, "воги" - выстрел осколочной гранаты д