ехать не рвется, первую роль все увереннее примерял на себя. Когда дошуршало, что в командиры пробирается Балинюк, стали ясны дальнейшие его цели. Стратегически Чайкин метил туда же, хотя ближние год-два мог вполне провести на роте, кто знает, не укрупнят ли ее опять. В батальоне он имел взвод и должен был вот-вот повыситься, но подразделение сократили, ненужных офицеров распихали кого куда, и ему стоило труда удержаться на месте, поскольку не хотелось идти в территориальное подчинение. Отдельная рота при райуправлении - вольные птицы, разогнал бойцов по постам и занимайся чем хочешь, езди их проверяй. По правде говоря, охотнее всего Чайкин катался бы на УАЗике каким-нибудь начальником патрульного участка или старшим группы быстрого реагирования, имея дармовые колеса и время для личных дел. Но следовало расти, лишь тупари с алкашами довольствуются обиранием "черных" на рынке. Он налег на службу, в меру подкрутил гайки и стал замкомроты, когда освободилась должность - прежний зам, устав от неопределенности, перевелся куда-то. Руководство специально держало место командира вакантным, чтобы надеющиеся получить его усердствовали, а оно подстегивало их время от времени обещанием "скоро решить вопрос". Назначение Балинюка в отряд при наличии старшего по основной должности Чайкина являлось нарушением, но он бодаться не стал. Ехал тоже начальником, там будет видно. На месте все распределилось естественным образом: бывший участковый взял на себя обеспечение, налаживание связей и быт, Чайкин - организацию службы, расстановку и боевую часть. Поначалу строжились с бойцами, даже устраивали во дворе вечернюю проверку, когда почти удачно пальнули ВОГом с холма, дуристику бросили. Здесь уяснялось быстро, что на одно место не стоит дважды ступать и в сортир лучше бегать пригнувшись, всякий раз новым путем. Балинюк, стремясь держать равновесие между фронтовым послаблением и дисциплиной, сказал: -- Хлопцы, задача у нас одна - вернуться целыми и невредимыми. Первый бог я, второй - Чайкин, на остальных вплоть до министра без команды внимания не обращать. Имейте голову, блюдите осторожность, на службе пьяных чтоб не было. Попадетесь с самодеятельностью - пеняйте на себя, а если чего нужно, подойди скажи. Базой служила разгромленная консервная фабрика, стоявшая на окраине. Первый этаж пострадал мало, предыдущие обитатели вычистили сор, навесили двери, заложили кирпичом оконные проемы, установили буржуйки для обогрева и сложили на крыше наблюдательный пункт из мешков с песком, перекрытых шифером. К прибытию отряда наличествовал уже известный комфорт - нары, кровати, топчаны, раздобытые правдами и не только матрацы, одеяла, посуда, стулья, древний телевизор, приемник "Спидола" и прочие мелочи, создающие чувство обжитости и уют. С собой народ увозил только самое ценное и транспортабельное, не военные с их грузовиками, много ли утащишь в руках. Обиход поэтому доставался смене и приумножался ею в свой черед. Разместились чин-чином - столовая, казарма, оружейка, где стояли ящики с боеприпасами и всякой пиротехникой; автомат, набитые магазины и гранаты у каждого всегда были под рукой. Имелось отдельное командирское помещение, оно же штаб, склад и кухня. Газ поступал с перебоями, баллоны старались приберечь и в хорошую погоду стряпали на улице, где стояла печка из кирпичей и чугунной плиты с конфорками. Готовила под приглядом старшины, вела хозяйство и стирала по просьбам крупное шмотье тетка Сергеевна с дочкой Таней девятнадцати лет. Раньше они жили в другом селе, неподалеку, совсем без родных. Первую войну как-то пересидели в подполе да по соседям-чеченцам, уцелел и дом, худо-бедно кормились с огорода. Независимость перетерпели благодаря строгому, но справедливому мулло. Если для мечети не случалось имеющего должное образование и подготовку имама, старшим по культу избирался самый знающий из общины, который становился для односельчан главным и во внутренних делах. Поселок в первую кампанию разрушили мало, войска прошли в наступательном темпе, особо не безобразничая, ваххабиты затем массой не нагрянули, и мулло обычно защищал прибегавшую Сергеевну и две-три оставшихся неместных семьи от здешних стервецов и наезжих головорезов. Когда заварилась новая беспощадная война, по сравнению с которой предыдущую называли "зарницей", кончился авторитет старейшин и вообще чья-либо власть. Татьяну изнасиловали молодые боевики, швырнули в подвал и кинули следом гранату, на счастье не взорвавшуюся. Сырую картофельную тьму прострочили очередями, а бросившуюся на них мать, забив прикладами и ногами, оставили у забора. Взять в доме было нечего, расстреляв последние стекла и утварь, воины ислама ушли. Но женщины выжили, отлежавшись в районе, где МЧС наскоро восстановило больничку, и прибились к стоявшему тогда на посту сибирскому ОМОНу. Им обустроили лачужку позади фабричных строений, за дело мать и дочь взялись сами, не сидеть же просто так, кормились с общего стола. Бойцы решили сбрасываться им на жалованье в месяц по полтахе. Это были не деньги, командировочные и часть прочего довольствия платили вперед, с пустыми руками в Чечню никто не ехал, от пропуска машин тоже кой-какой доход поступал. Казна пайком обеспечивала, "гуманитарной помощи" отряды притаскивали с собой не один центнер, так что кроме водки да сигарет парни мало в чем нуждались. На месте царила страшная нищета, десять рублей являлись приличной суммой, в ходу был натуральный обмен. Войска сливали государственную соляру и бензин за домашние продукты, милиционеры обращали бросовую кильку, твердый белый комбижир и стройматериалы типа колючки и сетки рабицы в огненную воду, от которой случались временные умопомрачения, но без летальных исходов - "нам хоть пулемет, лишь бы с ног валило". У федералов на железную валюту, спирт, покупались левые гранаты, дымовухи, сигнальные ракеты, штык-ножи и удобные ранцы десантников (РД) из брезента. При особом желании можно было добыть "муху", огнемет, даже танк, если набирался соответствующий объем жидкости. Ходило много фальшивых денег, особенно баксов, неотличимых на глаз, поэтому "зелень" тут советовали не брать, даже по супернизкому курсу. Сергеевне негласно уговорились давать только чистые, "наши". Ежемесячное довольствие по здешним условиям выходило солидным, тем паче имелся какой ни есть стол и кров. Она копила средства, понимая, что по блокам век не прожить, когда-то придется ехать в Россию. Бойцы не жмотились, кидали из общака сотню-другую сверх - такое тетки пережили. Горе сожгло их по-разному: старшая молчала в вечной безучастности, девчонка с искривленной пулей ногой могла вдруг дико захохотать, а через минуту биться в истерике. Не очень развитая по выпавшей доле, малопривлекательная, говорящая с акцентом, как сами чехи и все выросшие здесь, она от случившегося повредилась в уме. Само насилие повлияло на нее образом, противоположным обычному, жалко и примитивно, с проглядывающей болезненностью она заигрывала с хлопцами, отпугивая даже истосковавшихся и всеядных. По смене уехавшие передали, что с беднягой лучше не связываться, под мухой иные пробовали нарушить запрет и раскаивались: у Таньки начинались приступы, она стонала, тряслась, орала в голос, потом могла лишиться сознания или глубоко впиться грязными ногтями в лицо, выбежать неглиже на блок. К ней относились сочувственно, но брезгливо. После суток на посту в любую погоду и обстановку сил и желаний оставалось день ото дня все меньше. Территорию фабрики некогда окружал бетонный заборчик, который подправили там-сям, заделав проломы цементными блоками и кирпичом, подняли ломами несколько рухнувших секций, натянули сверху колючку, повесили сигнализацию из консервных банок. Для охраны этого внешнего периметра учредили ночной пост, промежутки между строениями завалили чем придется, в том числе приставив жестяные-шиферные листы и укрыв внутренность больше от лишних глаз, чем пуль и осколков. -- Ну, у вас тут прямо форт, - одобрил какой-то проверяющий, - целый редут! Двойное ограждение позволило оставить на первом этаже несколько окон, в боевых условиях их закладывают как прорехи в обороне и светомаскировке ночью. Следующую трудность представляло отсутствие стекол - там, где прошла война, они становятся дефицитом. Пару рам заполнили найденными кусками, дальше натянули пленку. Вечером окна плотно зашторивали и прикрывали сбитыми щитами, днем распахивали для свежести и освещения, которое являлось в основном первобытным - свечи, керосиновые лампы. Электричество в селе отсутствовало, ГЭС на речке взорвали еще в прошлый раз, а дотянуть с севера у новой старой власти рук пока не хватало. На базе стоял ископаемый дизельный агрегат, но днем его мало включали из-за громового тарахтения, вони и частых поломок, запускали позже часа на три - подзарядить аккумуляторы раций, посмотреть телек бойцам. Чтобы пальнуть на звук движка чем-нибудь крупнее автомата, в темноте не требуется даже особенно целить. После заката курильщики во дворе и то садились на корточки, жались к стене, оптика приближает рубиновую точку огонька на километр, а ПНВ показывает возле губ светящийся шарик, словно во рту зажат фонарь. Бери чуть выше и шпарь... На одиночные выстрелы поверх голов отвечать скоро перестали, начинали войну лишь в случаях относительно серьезных. Ночью смена торчала за бетонными укреплениями, подремывая в очередь, благо в комендантский час изредка проезжал разве кто-нибудь свой, с оснащенными узкой прорезью нафарниками, отбрасывающими двойной млечный эллипс перед капотом. Остановившись, тотчас все гасили, подходивший для выяснения боец "светляком" тоже зря не махал. Основную проблему устраиваемого в непростых условиях быта составляют всегда помывка и клозет. Плескаться летней порой можно было во дворе, благо за оградой не видать, с оправкой обстояло сложнее. Канализация в полном инженерном смысле отсутствовала на фабрике и раньше, имелся где-то отвод к речке или поглотительные резервуары, периодически опоражниваемые со сливом туда же. В углу забора стоял двухместный кирпичный сортир, загаженный до предела, с проломленной крышей. Глубокий выгребной коллектор под ним не был, к счастью, вскрыт случайным попаданием или злонамеренной "лимонкой", но ввиду переполненности дальнейшему использованию не подлежал. Первые обитатели блока сколотили дощатую будочку вроде тех, что стояли вокруг по огородам. Куркули позажиточней имели в домах санузлы, ванны с газовыми нагревателями, но сброс и там шел в ближайший овраг или закрытый колодец, внутрь которого опускались бетонные кольца, добывавшиеся с прокладки всяких коммуникаций. Объем засыпали щебнем или булыжником, собранным на берегу окатанным речным голышом. Вода фильтровалась в грунт через открытый низ колодца, нечистоты медленно оседали на заполнителе, рано или поздно заставляя чистить изобретение хитроумной народной мысли, но в зависимости от глубины его обычно хватало надолго. Строительство подобных сооружений даже в самом упрощенном виде бойцам улыбалось мало, хотя система как таковая для уроженцев разных нечерноземных деревень была не нова. Чеченцы тут вообще жили по-русски, с криницами, печками, сеновалами и чердаками. Дальше в горах еще стояли плоскокрышие сакли на гигантских валунах, штукатуренные светлые башни с плитчатым навершием. Нижние сланцевины, выходящие за край венечной кладки, придавливались сверху новым рядом отступающих в центр камней, и так конструкция сужалась до проема, закрывавшегося последними двумя обломками, шлепнутыми книжкой на старый бесцементный раствор. Готовился он из песка с известью, полученной обжигом карбонатных пород, иногда выбранных средь того же самого руслового галечника-кругляша. Такой капитальный свод выводили веками на века, поглядеть издали - фанза на мощном столпе, только смотрели тут издавна друг на друга сквозь ружейный целик... В ущельях с отхожим делом обстояло проще. На крутом склоне за усадьбой вкапывали стоймя пару длинных бревен, прибивали к торцам настил с дырой и кабинкой из жердей с тряпками-занавесками. Поверх клался толь, от дорожки - трап с поперечными плашками против оскальзывания и даже ограждением по одну сторону, если конструкция получалась высокой. Сидеть в таком ласточкином гнезде было жутковато, ветер раскачивал его и шевелил "стены", доски отчаянно скрипели под ногой, от взгляда в дыру голова шла кругом... Зато никакой выгреб тут не требовался, система действовала автоматически в полном равновесии с природой. Яму под хилое переносное строеньице приходилось рыть узкую, много ли выгребешь тогда в глубину. Лопатить грунт бойцы не чурались, все одно получалась та же армия, и труд вроде на себя, но не каждую же неделю толчок перетаскивать. Кроме того, бегать к нему за внутреннее ограждение с одним проходом оказывалось далековато, особенно ночью, неизменно обделывались углы и закоулки, а утвердить его внутри периметра было просто негде. Гальюн - объект стратегический, он должен находиться в постоянном доступе и виде, иначе уборной станут окрестности, а у порога однажды найдешь растяжку с миной под нею. Просто бросят карбид, и то выйдет диверсия по масштабу последствий. Балинюк, любивший основательность, вплотную занялся вопросом и решение, как всегда, в итоге нашел. Цеха фабрики имели достаточно обширные подвалы или заглубленный фундамент, где была свалена всякая дрянь, а поверху шли сплетения ржавых труб в клочьях стекловаты. Наиболее разрушенный корпусик и превратили в санузел. Для казны здесь строили в благословенные времена халтурно, лом с кувалдой практически без усилий брал цементный пол. Над отверстиями даже выложили род приступочек из кирпичей типа вокзальных, дабы не пачкаться после неаккуратных товарищей, возвели перегородки из рухляди и подлатали крышу. Вышло на славу - защищено, просторно, никаких утренних очередей. Правда, ввиду близости скоро начало пованивать, но феканье Чайкин пресек: -- А вы куда ехали, на курорт к теще? Знаете, как в Афгане говорили, когда ходишь под себя сутки между духами и минным полем: лучше в дерьме лежать, чем стать им. Не нравится - вообще не ...ите, я только за! Дело мытья тоже наладили. Предшественники в одном из сарайчиков пробили внизу дыру, водрузив сверху бочку с краном, сколотили пару деревянных решеток на пол. Получился летний душ, а насчет бани-стирки каждый за себя, грей на улице водичку и таскай, сколько хошь. Балинюк силами матерившихся, но работавших бойцов реконструировал полоскальню в настоящий помывочный пункт. Внутри помещение разгородили, оставив меньшую площадь на душевую, в новой половине установили железную двухсотлитровку на буржуйку с дырчатым верхом, чтоб нагрев шел быстрее. К топке подвели пластиковый шланг, кончавшийся металлической трубкой-соплом. Есть газ - пали вволю, когда нет, берись за дрова. К печке насыпали горку камней, соорудили полкир, и народ мог париться, залив в достатке воду. Умельцы даже осуществили вылазку за березовыми и дубовыми вениками, просушили их, развесив на бечевках в казарме. Если ночью не вырубали газ, емкость грелась потихоньку всю ночь и утром можно было цивильно побриться, достойно осуществить прочий туалет. Хлопцы наряда время от времени навещали до рассвета баню, следя за напором топлива, чтоб потом она не взлетела на воздух от сигареты или чиркнувшего коробка. По части водоснабжения блоку редкостно повезло. Действовавшая ранее местная гидросеть запитывалась из источников и артезианской скважины, пробуренной на закате крепкой власти в непосредственной близости от мануфактуры. По рассказам, фонтан бил метров на двадцать, после ослаб, был пленен трубой и заперт в распределительный узел, для которого соорудили бетонный колодец из тех самых колец, популярных у сельчан. Для равномерного поступления воду качали насосом, хватало на фабрику и весь конец села. Естественное давление земных пластов и ныне обеспечивало базе вполне приличную струю из загулины с вентилем посреди двора. Остальные изорванные фабричные коммуникации обрубили, и если отрядовцы закрывали на ночь свой кран, вода достигала ближних домов. Прочие вынуждены были рыть колодцы или возить на тачках ведра с бидонами из родников, преодолевших все оковы и снова выбившихся на поверхность в разных точках. Чтобы не охранять распределительный узел от отравления, взрыва и отвода главным образом в чужие трубы, еще первый отряд завалил его камнями и грунтом, отпилив все прочие разводки. Сверху бросили здоровую плиту, под которую насовали гранат с выдернутыми чеками, присыпали землей, утрамбовали и честно воткнули табличку "Заминировано". Желающих ковырять холмик не нашлось. ------------------------- В юго-восточном углу республики еще полыхала бойня, а по дорогам "свободной зоны" уже чередуясь стояли армейские, ВВшные и преобладавшие милицейские посты. На собственной территории наводят порядок соответствующие органы. Километрах в пяти от села располагалась мотострелковая часть, зарывшаяся в глину зимой чуть не до крыш палаток, с блиндажами и разными норами. В фанерных времянках роскошествовали далеко не все офицеры, а на вагончик или кунг машины с печкой мог рассчитывать разве что генерал. Федералов и всякий спецназ местные ненавидели гораздо сильнее простой милиции. Войска сражались тут уже второй раз и становились в пунктах временной дислокации среди голых полей, готовые по приказу двинуться дальше, терпя жару, холод, трудности армейско-полевого быта и постоянных операций. ОМОНы всей страны регулярно сменяли друг друга, разделяя всю тяжесть не входящих в их задачи полномасштабных боев и следующих затем чисток. Война ожесточает всех, и не вследствие шовинизма, положением вещей человек данной общности становился врагом, иногда пусть вынужденным, и тогда уже ты или тебя по закону борьбы, кровавой беспощадной схватки. Без грабежа на фронте тоже не обойтись, рисковавший жизнью солдат имеет вечное право на трофей, сорокалетние мужики шли контрактниками не за тысячу "деревянных" в месяц. Офицеры не отставали от них, зная, что по возвращении к местам постоянной службы им вновь придется охранять чужие ларьки, толкать казенное имущество да тянуть со срочников мзду за поблажки. Кроме того, воину многого иначе просто не добыть, а начальство может приказать найти к вечеру что угодно, от метлы до пропавшего сто лет назад колеса, суля опустить ногами дедорв почки, и тогда хоть в плен убегай... Милиция, являвшаяся вслед за прошедшим огненным валом, обращалась с населением не так жестко, соблюдала хоть какую-то законность, меньше свирепствовала на зачистках и постах. Кроме блоков, силами командированных охранялись стратегические объекты - газораспределительные станции, водокачки, при необходимости органы власти, школы и больницы. Задержанных не расстреливали, отвезя куда-нибудь в лес, передавали в соответствующие инстанции без особенных измывательств, не трогали ребятишек и баб, в нужных случаях с ментами легче было договориться. Под занавес сроков они держались снисходительно, хотя неуклонно взимали "подорожные" на отъезд. В результате тот же отрядный пост обстреливали не в пример реже, чем ВВшный за другой оконечностью села, расположенный вроде бы куда безопаснее вдали от домов, на открытом почти месте. Его долбили еженощно из "мух" и граников, минные поля вокруг неведомым образом перекраивались обратно схемам, а поставленные вечером растяжки утром оказывались буквально под ногой. С окрестных холмов пощелкивал снайпер, в основном за дальностью безущербно, но заставляя сгибаться в три погибели, выйдя по нужде. Тем не менее за время стояния отряда злодей подбил-таки двух солдат, причем одного насмерть. Пробовали трясти село вместе с войсками и составом окрестных блоков, ясно же, что палил кто-то "свой" - ради счастья бахнуть из СВДухи по неверным вряд ли прибегут с гор, но безрезультатно. Ставили засады, разок устроили в сумерках гон, кончившийся тем, что молодой воин сорвал ржавую проволоку самопального устройства, благо успел рухнуть, поранило только бок. Инициативу запретили, есть плановые мероприятия соответствующего масштаба, а партизанщины - ни-ни. Хоронясь, можно было привыкнуть и к снайперам, однако на командировку отряда выпала беда хуже - всенародные выборы в Думу. Любые подобные мероприятия и дома превращались в затяжной геморрой вроде кори, утвердится с третьей попытки президент - доспел какой-нибудь Совет Федерации, только победил в пятый раз действующий губернатор, а уже депутаты муниципальных округов разворачивают борьбу с использованием грязнейших технологий. Каждые выборы значат как минимум месяц усиленного варианта несения службы, по двенадцать часов без выходных, хотя кому нужно их срывать на уровне квартального самоуправления, оставалось неясным. При обязательных двух-трех турах по низкой активности избирателей и чрезмерной кандидатов торжество демократии оборачивалось для стражей порядка сущим мученьем. Сверх того шли бесконечные операции (здесь название вспоминалось смешно), призванные обозначить бурную деятельность органов перед правительством и народом. С началом войны все многочисленные "Допинги" и "Криминалы" слились в бесконечный "Вихрь-Антитеррор", хлопцы по существу впервые за год толком отдохнули здесь, в Чечне, имея гарантированные свободные сутки после рабочих. И тут свалилась очередная показуха, которую из высших соображений край нужно было провести на отвоеванной территории, утверждая ее принадлежность стране. "Духи" нежданно проявили свою отнюдь не патриотически-мстительную, а самую что ни на есть политическую сущность. Народам державы до фени любые предприятия государства, а моджахедам с чего-то вдруг до зарезу потребовалось сорвать несчастные выборы. Со всей очевидностью им спустили приказ точно так же, как это происходило на федеральной стороне сил, вследствие чего постовых отправили сторожить школу. Голосование, знаменуя возрождение общегосударственных начал, намечалось в образовательных заведениях, уцелевших либо спешно для того оборудуемых. Ко дню волеизъявления обещали подвезти дармовые праздничные наборы - печенье, сгущенка и банка шпрот, может быть, по килограмму муки в руки. В школе стоял опечатанный ящик с бюллетнями, как выражаются в служебно-административных кругах от Находки до Сунжи наряду с "кваррталом" и "ложит", а также обтянутая кумачом урна. Военных нарядили охранять сельсовет. Поставленный к школе, выходящей заросшим футбольным полем прямо на речной откос, пост обстреляли с противоположного берега в первую же ночь. В то же время огонь велся по администрации; с закатом не принято было спешить на выручку кому-то, ты отсидишься в укреплении, а выехавших для поддержки расстреляют или подобьют. Школа являлась достаточно уязвимой, к ней могли подобраться вдоль уреза мутного потока, закидать гранатами, обдолбить из "мух", прямая стрельба и то опасна даже за кирпичной стеной, если у противника найдется калибр 5,45. Легкая пуля непредсказуемо мечется, касаясь малейшей преграды, и тем хороша в населенных пунктах - попав в любой проем, изрешечивает помещение внутри. Но парней вместе с державшими недалече оборону солдатами выручила предусмотрительность Балинюка, опиравшегося на искушенность Чайкина и собственный послужной опыт. Взлелеянный еще суворовским училищем командир знал: если чего-то хочешь, делай или организуй сам. Казенная система не работает автоматически, хотя вроде должна. Конкретные люди обязаны выполнять определенные функции, но они всегда найдут оправдания, кивая на других исполнителей и сотни объективных причин. В командном механизме при мелкой придирчивости реальной ответственности нет, с этим постепенно смиряется каждый, начинает соответственно действовать и мало чешется о подчиненных - вывернутся, если захотят жить. Закончив утренние дела, Балинюк садился в ветхий УАЗ, брал старшину и отбывал по делам. В чем они заключались, доподлинно никто не знал, рядовой состав устраивал обильный стол, парное мясо, созревающие фрукты и мелкие улучшения быта вроде новых одеял (б/ушных казенных спальников, подлежащих возврату на склад, большинство с собой не захватило). Куда при этом девались положняковые тушняк и рыба, которые можно было коллективно продать, почему не выдавались деньги, отслюнявленные дома руководством на подпитку, спрашивать не решались - все-таки командир, разве что по пьяни. Чайкин скрипел зубами, но от конфликтов воздерживался, блюдя негласный раздел сфер влияния и полномочий. Все равно полноценно заменить другого ни один бы не смог. Еще Балинюк обладал удивительным чутьем на начальство и к серьезным проверкам ни разу не опоздал. Кроме них двоих, из офицеров имелся командир взвода, состоявший на той же должности в роте, по отрядной малочисленностью принявший и обязанности зампотыла. Эта деятельность в паре со старшиной поглощала его целиком наряду с запоями, он ни во что не лез, непосредственно распоряжались бойцами два отделенных, назначенные из самых бугров. Лояльный в служебных делах начштаб подсказал Балинюку то, о чем бывший ракетчик и сам подумывал: для безопасности необходим контакт с обладающими боевой силой федералами, в первую очередь ближайшей артчастью, условие коего есть живая связь. Ветераны первой кампании единодушно утверждали, что она была проклятьем той войны - даже родственные подразделения имели частоты и устаревшие станции разных типов. В результате невозможно было вызвать на помощь соседей, взаимодействие практически отсутствовало, царили путаница и хаос с частыми сражениями между собой, а неприятель преспокойно слушал все переговоры, имея сканирующие устройства. И Балинюк вскоре по приезде убил враз двух зайцев, съездив к ближним пушкарям - наладил дружбу и выменял на спирт здоровое армейское радио, тут же списанное в разряд потерь. Статья "не подлежит восстановлению" многое позволяла пускать налево в условиях войны, хотя и здесь имелись лимиты. Ведающие материальными резервами лица активно пользовались ею, а личный состав после настоящих боев неизменно латал изношенную пробитую технику, героическими усилиями возвращал разному оборудованию жизнь и сшивал проволокой расколотые приклады АК. Защитного цвета ящик с ручкой-кричалкой и наушниками поставили у связных, закинув наверх антенну, стало доступным развлечение следить за некодированным обменном военных до самой Ханкалы. Служила машинка неоценимо: стоило боевикам затеять пальбу, отряд выходил на полк, имевший дивизион артиллерии, и те редко отказывались дать залп-другой, пристреливая заодно точки вокруг села. Так пресекли в корне несколько серьезных вылазок, однако бухать по окрестностям населенных пунктов без крайней надобности уже запрещалось, рядовое "пиф-паф" велено было отражать собственными силами, при отсутствии потерь и разрушений просто пережидая в укрытиях. При возможности экс-канонир Балинюк втаскивал станцию на вышку, где хватало для работы ее длинного уса, гнувшегося в кольцо, и давал целеуказания минометчикам, корректируя стрельбу. Поднапрягшись, тряс стариной и кричал цифры для наводки, удовлетворенно крякая, если координата попадания сходилась с расчетной. Кончив обработку, его хвалили в эфир со льстинкой: -- Добре числишь, атаман, глаз-алмаз, дальномерище. Переходи к нам! -- Чего я у вас не видал, сыт по горло, - отвечал командир, умасленный тем, что еще порох есть. -- Тогда заезжай, - вояки знали, что с пустыми руками визит не бывает. -- Заеду. Готовьтесь, як положено... Конец связи! Сроков и дат тут открыто не назначали - поймаешь на пути фугас или "муху" в борт, не по цифровой же таблице разговаривать. Да и расхожие эти шифры враг наверняка знал. Первая атака экстремистов, посягавших на основы конституционного строя, права и свободы граждан была также отбита с помощью бомбардиров, провизорски уложивших три крупных мины на незастроенный левый берег, куда сбрасывался мусор. Не ожидавший такого отпора враг ретировался, кусаясь издали мелкими очередями. До утра экстренных ситуаций больше не возникало, хотя стало ясно, что ягодки впереди. Обстрелы продолжились еженощно. На два дня к школе приставили БТР внутренних войск, затем почему-то сняли. Планировалось усилить посты федеральным составом непосредственно с ночи перед голосованием, а пока чертов сундук с бумагами охраняли пять человек. Выделить больше не представилось возможным, ибо пропускной режим на блоке никто не отменял, как раз приказали устрожить, на дорогу и так были поставлены все - командир взвода, старшина, приданный отряду управлением автохозяйства группировки водитель и даже последний резерв, связист. Зная либо предвидя концентрацию сил и повышенную боеготовность перед самыми выборами, "духи" устроили шоу сутками раньше, в глухую пору четвертого часа утра, когда мозг опутан сонливостью, а ночь кажется прошедшей. Они ударили по школе разом с двух сторон, таки пробравшись вдоль реки и впервые решившись палить из жилого сектора. В то же время был атакован сельсовет и обстреляны все окраинные посты. Полуголые бойцы, набрасывая разгрузки и передергивая затворы, выскакивали из казармы, сталкиваясь и матерясь в темноте, разбегались по местам. Битюг-прапорщик по кличке Бэтмэн, дома первый мздоимец и пьяница, молодецки выпустил ленту из вверенного ПК и орал с вышки: -- Второй номер, твою мать, патроны! На каждой огневой точке следовало иметься запас, как бывает в окопах и гнездах настоящей войны, но здесь оставленное без присмотра оказалось бы тут же проданным или выброшенным неизвестно куда. Номер два где-то гремел жестью, чертыхаясь: -- Пи...ры, что за падла коробки убрала?! Балинюк пытался доложить обстановку в комендатуру и райотдел по стандартному милицейскому "Сапфиру", какой ставился в машинах и дежурных частях, но эфир был забит на боевом и резервном каналах ввиду начавшейся кутерьмы. Как всегда, подпакостивали союзные чешские полицаи или "духи", слушающие частоту, если они не совпадали в одном лице - зажимали тангетку передачи, создавая воющий фон, либо для разнообразия поливали старших братьев грязью. Усадив в закуток связи для подвернувшегося бойца, он привычно забросил на плечо ремни зеленого ящика и полез наверх. В бою важен не лишний ствол, а твердое общее руководство. Чайкину на случай нештатных ситуаций поручался школьный пост. При ночной заварухе сторонняя помощь вряд ли придет, выкручивайся как сможешь. Заранее была определена группа из пяти человек с гранатометчиком и солидным боезапасом, дополнительные магазины собрали по всему отряду и прикупили у вояк. Патронные ящики и вскрытые цинки стояли наготове в школе, при интенсивной стрельбе главная заминка - набивать рожки, опустошаемые в секунду, потому их хорошо иметь снаряженными побольше. Пулеметчик вынужден был экономить ленты по вечному их недостатку, под огнем "маслят" в тугие гнезда судорожными руками просто не загонишь, к тому же полосы обычно состоят из кусков, сцепляемых очередным патроном для стрельбы на ходу - израсходованный отрезок летит прочь, не мешая продвижению. Держа связь со школой по малой рации на "внутренней" волне, начштаб выступил на выручку к хлопцам. Собрать группу в требуемые минуты, как и следовало ожидать, среди бедлама не удалось. Пришлось схватить из обороны для комплекта ближних двух воинов, благо вещмешки с запасом стояли под известными койками и у самого Чайкина всегда ждала наготове эрдэха - патронная россыпь, гранаты, пара толовых шашек с детонаторами и огнепроводный шнур. ВОГи он таскал в кармашках тяжеленного пояса, напоминавшего охотничий патронташ. Удержав получившего наконец свои коробки пулеметчика за лапу, чтобы не грохотал, Балинюк вышел на связь с федералами. Одновременно ему приходилось слушать еще два канала, местный и боевой, поскольку отсутствие лишних станций препятствовало иметь на каждый свою. Пуль он не страшился, даже взвизгнувших прямо над головой, хотя пригибался за бревна обкладки гнезда. Есть много вещей серьезней летучих железок, например - избежать потерь в отряде, которые зачеркнут все его чаяния и труды, да и здешняя война уже являлась игрой наполовину, ее можно было во многом просчитать. Докричавшись ответа "Слышу тебя, "Астрахань", слышу!", начал излагать диспозицию с расстановкой сил. Чайкин с группой, разбившейся по сторонам дороги, пробирался к школе заранее разведанными проулками. В одном месте проскочили напрямик для скорости чей-то огород. Последнюю боковую улицу форсировали уже под огнем, случайная очередь хлестнула стены домов или их обнаружили, но пришлось выдать себя ответкой. Местонахождения Чайкин в эфир не объявлял, сообщил только: "Держитесь, держитесь, уже "перрон"!", что означало "скоро буду, готовьтесь". Приблизившись вплотную, следовало пустить зеленую ракету - "я свой" и обозначиться голосом, как он знал по опыту, ибо условный знак может тотчас перебить разноцветным залпом противник или не пойми кто, в ночном бою пучки осветительных и сигнальных зарядов вечно расчерчивают по-рожденственски небосвод. На деле вышло не совсем по тактическим наставлениям, парни отчаянно палили с крыши, крик терялся среди грохота, поэтому Чайкин расшифровался в эфир: -- Прекратить огонь, там-тарам, нас полоржите! Сказано ведь - "перрон"! -- Так давайте скорей, тарарам, нас окружают!.. Последний бросок от угла крайнего дома к школе, открытой со всех сторон, был наиболее опасен. По зданию били с двух или трех сторон прицельным очередями, бухали подствольники. Велев прикрыть его во что бы то ни стало, Чайкин бросился на прорыв. Коротким бегом от канавы к деревцу, от деревца к ограде, будь неладна, преодолел часть дистанции и залег, отвлекая огонь на себя. Когда подтянулись остальные, поползли к белеющей силикатным кирпичом школе, раздирая ладони и штаны о хлам с камнями, усеивающий грунт вокруг. Здесь, со стороны пустыря, имелся боковой вход, и Чайкин орал в рацию: -- Открывайте пожарную дверь, мы рядом! -- Не могу, заперта, - вопил чумной командир первого отделения по кличке Годзилла, являвшийся старшим поста. - Идите через главную лестницу, там свободно! Огибать здание и всползать на широкие ступеньки крыльца было все равно, что лезть в поднятое метра на два от земли окно. Распластавшись листом, Чайкин ревел недотепе: -- Идиот, сломай, выбей - мы на поле лежим, по нам в упор ...чат! -- Да завалили же специально! Бегите к тому ходу или в окошко вот, я сейчас раму отобью... -- Гаденыш, - было ясно, что Чайкин убьет дурака, если доберется, - освободи дверь или я взорву ее на хрен вместе с тобой, а в окно сейчас гранату кину! Шевелись, долбогреб, из-за тебя погибнем! Рассредоточившись, бойцы кое-как укрылись вдоль стен и слышали, что за обитой железом дверью началась возня. Вскоре замок изнутри прострелили, шугнув хоронившихся вблизи, и наконец заветный прямоугольник со скрипом приотворился. Друг за другом, на карачках и ползком все протиснулись внутрь и спешно закрыли вновь, привалив назад бревна, старые покрышки, какую-то чугунку и мешки с песком. Тем временем Балинюк дал наводку минометчикам, и первые "рыбы" с воем обрушились на заросли и брошенное поле юго-восточнее поста. Затем прилетел артиллерийский снаряд, лег так близко, что фабричные постройки дрогнули, стрельба прервалась с обеих сторон, а командир с Бэтмэном чуть не кувыркнулись вниз. Оглохший Балинюк забасил кружку микрофона, держа наушник в горсти: -- Хорош, хорош, снесете нас к бабушке! Отбой, скоро понадобится обработать другой квадрат, только чистенько, как в аптеке! И он взялся за малую рацию, вызывая школу на связь. Ответил Чайкин - слава Богу, значит, дошли, наступила пора бомбить тамошние окрестности. Не жалея домов, раз допустили боевиков в село, только здесь отдать команду должен был уже с места начштаб. Ситуация вокруг чертова изберпункта между тем осложнялась. Не удержав подкрепления защитникам, в преддверии рассвета моджахеды решили идти на приступ. Усилив обстрел, они начали подбираться к зданию, бухнула "муха", к счастью, перелетавшая цель и рванувшая где-то на задах. Пули стучали по стенам, точно косой дождь, ВОГ ткнулся в рубероидную крышу и ранил осколками бойца, пришлось спуститься на второй этаж, обзор сузился, часть проемов вместо стекла была забрана полиэтиленом и фанерой. Так и возьмут штурмом, если бывалые вояки, подползут вплотную и закидают гранатами, подожгут, выкурят, когда под ногами враг, на долго верхотуре не усидишь. Оставалось крайнее средство: просить на себя залп. Укрывшись в простенке, Чайкин стал вызывать отряд. Артиллеристам поставили трудную задачу - работать по неразведанной цели, руководствуясь указаниями из вторых рук, ибо начштаб мало смыслил в баллистической премудрости, способный давать разве что перелет-недолет. Балинюк вовремя догадался разжиться у коллег дубликатом карты-пятисотметровки во избежание ошибок и разночтений, а им вручил копию добытого в комендатуре стройплана села 80-х годов (свежее не нашлось). Требовалось положить заряды вокруг здания практически в жилмассиве, по возможности не тронув обоих, что все же превышало возможности расчетов, укомплектованных срочниками. На пробу выпустили мину, поднявшую столб воды в реке, следующая зажгла чей-то сарай поблизости - дьявол с ним, главное отбить врага. Третья выщербила угол школы и лишила фасад последних стекол. Чайкин запросил прекратить огонь, прямое попадание накрыло бы всех разом. "Духам" сюрприз не понравился, они подали назад. По-видимому, цель состояла больше в шуме, чем уничтожении выборного участка, класть упрямо головы за штемпелеванные бумажки они вряд ли собирались. Воздух начинал сереть, а следовало еще рассредоточиться либо уйти из села, грядущий день мог принести ответные карательные действия, тотальную зачистку. Стрельба ослабла, уходя за ближние дома. Положив раскаленный автомат, Чайкин спросил отделенного: -- Слышь, а где тут эта документация? -- В директорском кабинете, - пришедший в себя Годзилла набивал у стены рожок. -- Там сейф или как? Шибко тяжелый? -- Да ящик железный с замком, печать сургучная, просто тьфу! -- Найдешь в темноте дверь? Пошли. На корточках они пробрались к нужному кабинету, Чайкин молниеносно подпрыгнул, вышиб ногой дверь, настолько хлипкую, что она сорвалась с петель, и пауком сиганул внутрь. Пришлось все-таки достать узкий "гинекологический" фонарик, торчавший из кармана разгрузки большой, облитый резиной против ударов, был опасен. В углу стояла красная урна, а сам ящик, почему-то представлявшийся торжественно водруженным на стол, отыскался в шкафу под старым плащом и истоптанными заскорузлыми ботинками. Видно, директор хранил в кабинете обувь на дождь и грязь, и была она у него не ахти... Пошарив, нашли пыльный дерюжный мешок, в военный "сидор" и тем паче заплечную мародерку ящик просто бы не влез. -- Поднимай народ, - приказал Чайкин запыхавшемуся младшему командиру, - пойдем на сельсовет, гори оно все. Брать только личный скарб, самое необходимое. Думаю, прорвемся. -- Какого хрена? Задница самая прошла, чехи сваливают, а мы вылезем под остатнюю пулю? -- Ни черта не мыслишь, правильно гоблином зовут. Считать-то на ход-два вперед надо... Охота вам еще сутки за эту дрянь воевать? Я уйду, а ты останешься. Уверен, что больше подарков не будет, а они дружно проголосуют за день и вас уберу