ин! Бесплатно читаю тебе курс военной мысли. А вперед, одним броском, оседлаем, с ходу... Мы так уже второй месяц здесь воюем. По самые уши в говне. Весь мир хохочет над тем, как нас тут чабаны кровью умывают. Все! Я к комбату. Остаешься старшим. Проверь посты. И смотри, что бы люди не расползлись по руинам подножный корм искать. Вчера во втором полку трое бойцов пошли по подвалам жратву шаманить. Утром их нашли. Но по частям. Головы отдельно, туловища отдельно. Крылов, ты со мной! ...У комбата мне пришлось еще раз пересказать вчерашнюю историю с минами. Майор Шишков ничего не сказал, но посмотрел на меня с таким выражением, что мне захотелось провалиться сквозь землю. Семь лет назад я молодым салабоном пришел к нему в роту и через два года именно он рекомендовал меня в школу прапорщиков. Шишков всегда помогал мне и уж конечно был вправе рассчитывать на мою надежность... После нашего доклада комбат ушел в "радийку" докладывать командиру полка. Вернулся он только через полчаса и сразу же склонился над картой. Что-то нанес на нее. Наконец выпрямился и подозвал к столу ротных. - Андрей, - обратился он к Снегову - значит действуем так. Если эта баба не врет, то сейчас они снимают свои отряды с линии соприкосновения и отводят их за Сунжу. Значит на позициях оставят только прикрытие. Ты со своими людьми прощупай их оборону вот здесь в районе гаражей, и здесь - карандаш Шишкова дважды уткнулся в карту. - Если все будет тихо, то выдвигаешься с ротой вот сюда. Я с Башировым попытаюсь вот здесь пройти. - Шишков прочертил по карте короткую стрелу. - И вот тут мы их от Сунжи и отсечем. Рота Никитенко в это время хорошенько шуманет с фронта. Но только шуманет! Понял меня, Никитенко? - комбат вопросительно и строго посмотрел на старлея Никитенко, который только вторую неделю как принял роту, сменив убитого снайпером капитана Козачинского. - Так точно..., понял. - После небольшой паузы отозвался Никитенко. В голосе его прозвучала обида. - И не кривись! Позавчера тебе было приказано дойти до универмага и закрепиться. А ты куда попер? На целый квартал вперед вылез. - Так чечи же отходили, товарищ майор! Мы же у них на плечах сидели... - Ты, кажется, так ничего и не понял! - комбат устало вздохнул. - Третий год офицерские погоны носишь, а мыслишь как пацан "срочник". Что толку в том, что ты у них на плечах сидел, если фланги у тебя открытые? Тебя чему вообще в училище учили-то? Да если бы тебя Иваньков справа не прикрыл, то сегодня бы от твоей роты и воспоминания не осталось. Отсекли бы от батальона и за ночь выжгли бы к едреной матери! Цена твоего геройства - два двухсотых в батальоне, пятеро раненых и контуженый Иваньков, который три часа чеченов с твоего правого фланга держал. И он еще обижается... - Да все я понял, товарищ майор! Пошуметь, но вперед не лезть. - Уже виновато и примирительно сказал Никитенко. - Правильно понял. - Комбат вновь склонился над картой. - "Чечи" при отходе очень любят засады оставлять. Одна часть с шумом отступает, другая в это время за их спиной "мешок" организует. Наши на плечах первых в него и влетают. К утру чечи здесь этот финт могут попробовать провернуть. Знают, что мы будем наступать. А мы попробуем их опредить. Вот здесь... - карандаш вновь уткнулся в карту. - ...они могут засаду устроить. Тут три улицы в одну сходятся она делает полупетлю вдоль реки. За спиной у них мост и Сунжа, с их стороны девятиэтажки, с нашей - частный сектор. Напоследок они здесь очень даже могут попытаться нас здесь отодрать, как глухонемых свиней. Но мы еще посмотрим - кто кого выдерет. Если они мешок нам готовят, то сами в нем окажутся. Если просто отводят силы, то проверим этот квартал, и бог даст - успеем мост взять. А там, глядишь, перед ним еще и кого-нибудь прихватим. Начало выдвижения через два часа. Артиллерия будет работать по запросу... Радиостанциями не пользоваться. У чечен сканеры. В эфире работаю я один. Отзываться тангентами. Код обычный. И всем приказываю - если встретите жесткую оборону, то в бой не втягиваться. Отходите на исходные. Значит, баба ваша ошиблась или врет. Ты, Андрей, вообще придержи ее до утра. Найди повод. Пусть посидит у нас. И нам спокойнее будет, да и ей нечего ночью собой рисковать... ...В полночь роты двинулись вперед. В полной темноте штурмовые группы осторожно сосредоточились у проломов, за которыми недобро чернели развалины домов другой стороны улицы. Еще днем оттуда бил по нам, блуждающий от окна к окну пулеметный расчет и огрызался снайпер. По-прежнему сыпал крупный дождь, и шум его глушил все звуки. Только где-то в городе вяло перестреливались дежурные расчеты, да далеко за городом нестройно ухала артиллерия. Первыми в темноту ушли разведчики. Они серыми тенями скользнули в проломы стен, ведущие в сторону чеченских позиций. Где-то чавкнула под сапогом грязь, глухо стукнул о камень осыпавшийся кирпич, и все смолкло. Потянулись томительные минуты ожидания. Снегов, в китайском "разгрузнике" и, вылинявшем до песчаной белизны "Горнике", из которого торчал затертый ворот рыжего верблюжьего свитера, сидел на корточках за полуразрушенной стеной, отделявшей нас от, ставшей линией фронта улицы, то и дело украдкой поглядывал на часы. Хмурился. Время шло, а новостей от разведки все не было. Что там? Может быть разведчиков заметили и в руинах ,темневших на той стороне улицы, их встретили острые как бритвы кинжалы беспощадных злых бородачей и сейчас изрезанные тела разведчиков оплывают кровью где-нибудь в ближайшем подвале. На войне нет ничего хуже тишины и неизвестности. Воображение начинает рисовать самые мрачные картины... Но вот до слуха донеслось едва различимое чавканье грязи. Я подал знак и все насторожились, ощетинились стволами. Спустя несколько мгновений, из серой сырой хмари вычертился темный силуэт человека и тот - час оказался в десятке прицелов. Еще несколько шагов и в проломе появилось знакомое бледное лицо Шпенева - солдата второго взвода. Одного из наших нештатных разведчиков. Шпенева чаще зовут "Дракулой" то ли за необычайно бледную, почти молочную кожу, то ли за его полное презрение к опасности. Парень он совершенно "пробитый". Однажды, рассмотрев в бинокль фирменные кроссовки на ногах убитого на "нейтралке" боевика, он под огнем чеченского пулеметчика пополз их снимать. И снял! Правда, одну кроссовку на обратном пути порвала пуля и она пришла в полную негодность. Шпенев несколько раз уже просил его перевести в разведроту, но наш бывший ротный Иваньков все эти просьбы оставлял без ответа, разумно считая, что такой "пробитый" парень нужен самим. В разведку Шпенев всегда ходит со своим земляком сержантом Ахундовым по кличке "Хунта". ...Шпенев нашел глазами Снегова и, подойдя к нему, негромко начал докладывать. - Товарищ капитан, можно выдвигаться. Чеченов нет. Мы проверили весь дом и прошли еще вперед на два дома. Пусто. - А что так долго? - спросил ротный, вновь посмотрев на часы. - Да там чечен старый сидел с радиостанцией. - Где? - тут же напрягся ротный. - Тут. Перед нами, на втором этаже. За нашими позициями наблюдал. Его видимо оставили наблюдать. Но мы его по сигарете вычислили. Дедок курнуть малек решил. Обнаружил себя. Вот пока подбирались к нему чуть задержались... - И что? - Все нормально, товарищ капитан. Хунта его ножом снял, тот даже и не пискнул. - Да вы что?! Совсем охренели? У него же рация. Его же хватятся!.. - в голосе ротного зазвучал металл. - Никак нет, товарищ капитан. - обиженно протянул Шпенев. - Все сделали как надо. Дождались пока он со своими побазарил. Те ему, видимо, сказали сниматься. Мы его подрезали, когда он уже из комнаты на лестницу выходил. - Точно? - уже спокойнее переспросил ротный? - Обижаете, товарищ капитан! - осклабился Шпенев. - Спросите кого угодно - вам скажут. Мы с Хунтой никогда туфту не гоним. Наши сведения хоть в ГРУ отправляй... - ...Ладно! - оборвал его Снегов. - Двинулись! Время дорого. Первая группа - вперед! Надеждин, как перескочишь улицу тут же рассредоточься и прикрой проход остальных... К четырем утра после бесконечных перебежек, переползаний, томительного лежания среди руин мы вышли к дому, за которым метрах в ста шумела по камням Сунжа. Ватник уже давно промок насквозь и ледяной дождь, казалось, сыпет прямо по голой спине. Руки от холода превратились в какие-то бесчувственные култышки. Переползая через один из проломов, я наткнулся ладонью на острый край арматуры, торчащей из бетона. Тупая короткая боль почти ни как не отозвалась в сознании, и только когда я почувствовал на коже странное тепло, я посмотрел на ладонь. Из глубокой царапины по пальцам бежала кровь, но боли не было. Только тепло растекающейся крови... За кружку горячего чая я был готов отдать все богатства мира, но чай сейчас был несбыточной мечтой. Темнота на улице стала потихоньку растворяться и сквозь нее, словно на негативе стали проявляться контуры унылого окрестного пейзажа, Темные изломанные силуэты полуразрушенных домов, деревья сквера напротив. С каждой минутой они все гуще наливались предрассветной серостью, все резче прочерчивали свои контуры. Дом по соседству с нами уже час как оседлала рота, с которой шел комбат. И вот теперь мы торопливо занимали оборону в пятиэтажке, стоявшей в центре небольшой улочки, что бы успеть к назначенному комбатом сроку. Наконец Снегов доложил комбату о готовности. И через несколько минут со стороны наших бывших позиций густо затрещали выстрелы. Где-то невдалеке ударила артиллерия. В полукилометре от нас, в глубине квартала, который мы обошли, полыхнули разрывы. Время тут же ускорилось. Минуты побежали как пришпоренные, накладываясь одна на другую. Никитенко "шуманул" как надо. Казалось, целый полк снялся с позиций и наступает на занятый боевиками квартал. Неожиданно рядом со мной ожила радиостанция. - Третий, ответь первому! - донесся "изувеченый" эфиром голос комбата. "Третий" - позывной Снегова. Вместо ответа Снегов трижды нажал тангенту вызова. - сигнал того, что он на связи. - Метео передает - у тебя погода портится! Видимость двадцать пять - тридцать. Смотри пятерку перед собой. Время плюс тридцать! Снегов нажал тангету и несколько секунд не отпускал. Сигнал того, что информацию принял. Потом повернулся к нам с Надеждиным: - Слышали? Разведка доложила, что чечи начали отходить к мосту. Отряд до тридцати человек. Минут через тридцать выкатятся на нас со стороны разбитой пятиэтажки. Надеждин, ты держишь со своими первый этаж. Будь особенно внимательным. Если чеченов зажмем то им на улице деваться некуда будет - будут прорываться за стены. На тебя попрут. Оборудуй позиции на случай боя в доме. Мы тебя сверху поддержим, но тебя самого они смять не должны. Иначе слоеный пирог получится. До утра их не выкурим. И всем проинструктировать бойцов - огня без приказа не открывать! Довести до каждого "мохра". Ни звука без моей команды! Подпустить чечей в упор. Каждому выбрать себе цель. Пулеметчикам - отсекать их от сквера - не дать никому отойти назад. Снайперам - выбивать в первую очередь гранатометчиков. Все! К бою! И хотя мы их ждали, но появились чечены неожиданно. Это были опытные воины. Они не пошли по дороге между домами, где их могла бы ждать засада или случайно накрыть артиллерия. Они появились буквально из стен. Осторожные, чуткие. По одному, по двое выбирались на улицу через проломы в домах и тут же в скверике перед домом рассредоточивались, залегали, затаивались. Потом вперед пошла разведка. Трое боевиков. Один с пулеметом. Они одним броском перебежали через улицу и исчезли в среднем подъезде нашей пятиэтажки. Я замер. Неужели обнаружат? Охотничий азарт мгновенно высушил рот, и я судорожно сглотнул. Конечно, боевиков сразу уничтожат, но предупрежденная ими основная группа тот час отойдет, и раствориться в домах, и вся с таким трудом выстроенная засада окажется бесполезной... Но мгновение шло за мгновением, а тишину ничего не нарушало. Неожиданно из подъезда вышел один из чеченов и коротко свистнул. И от земли тот-час начали отделяться серые тени. Боевики бросились через улицу. Их было человек тридцать. Они бежали тремя группами, соблюдая дистанцию между собой, что бы случайный разрыв снаряда или очередь не могла зацепить две группы сразу. Это были опытные волки! До, казавшихся им спасительными стен, остались считанные метры. Уже можно было различить лица бегущих. Бороды, глаза. И здесь Снегов коротко и жестко рявкнул: - Огонь! Залп в упор нескольких десятков автоматов и пулеметов был страшен. На каждом боевике сошлись линии нескольких прицелов. Сотни пуль буквально смели группы, распяли их на уличном асфальте, изорвали в клочья. Все было закончено за считанные секунды. Но это были настоящие бойцы! Даже раненные, умирающие они тянулись к оружию, пытались поднять его, направить в сторону врагов, последним движением нажать на курок. Но выстрелить никто не успел. Через мгновение все было кончено. Стрельба прекратилась. Только снайпера методично "обходили" тела контрольными пулями, да в тишине кто-то из лежащих страшно хрипел в предсмертной агонии, пока щелчок снайперской винтовки не оборвал этот хрип. Пару минут стояла тишина. Потом Снегов повернулся ко мне и негромко скомандовал: - Крылов, возьми пять человек. Соберите оружие и хорошенько обыщите трупы. Любые бумажки тащи сюда. Я забросил автомат на плече. - Все понял, сделаем! - И осторожнее там! - уже в спину бросил ротный. - Пока в башке дыру пулей не просверлишь, к телу не подходи. Ротный как в воду глядел! ...Всегда удивлялся живучести чеченов! Вот же воля к жизни! Иногда по шесть пуль в нем сидит, а он все отстреливается. Железный народ!.. В группе, которая перебегала крайней справа, один из боевиков получил несколько пуль в живот и грудь, но остался в живых. А пуля снайпера, "обходившего" уже "забитых" чеченов видимо прошла вскользь. Чечен смог как-то незаметно вытащить из кармана "разгрузки" "лимонку" и теперь лежа ничком в луже собственной крови, сжимал под собой гранату, что бы хоть напоследок прихватить на тот свет пару наших. Его выдало простреленное легкое. Обыскивая одного из убитых боевиков рядом с раненым чеченом, Шпенев услышал свистящий клекот выдоха и, с криком: "Здесь живой!" - тотчас растянулся на асфальте, прикрывшись как щитом мертвым телом. Поняв, что он обнаружен, боевик из последних сил приподнялся над асфальтом. - Аллаху Акбар!- услышал я, падая на асфальт, хриплый выкрик, и краем глаза еще успел разглядеть поднятую для броска руку. Но на половине замаха сразу несколько пуль распяли чечена не асфальте. Одна из них видимо перебила руку с гранатой, потому что тяжелая чугунная ребристая картофелина упала прямо у уже мертвой головы боевика. Оглушительно громко щелкнул, сработавший запал. "И раз, и два..." - тут же механически начал я отсчитывать секунды до взрыва, вжимаясь в асфальт под боком здорового мертвого боевика, чья рыжая борода, пахнущая какой-то не то восточной пряностью не то дорогим одеколоном почти уткнулась мне в лицо. "...Повезет не повезет?" ..."Лимонка" страшная штука. Как косой выкашивает все вокруг себя на добрых тридцать метров, а достать может и на ста. ...Через долю секунды после счета "три" по ушам страшно ахнул взрыв. Я мгновенно оглох и оказался придавленным мертвым чеченом, которого взрывная волна перебросила на меня. Нам повезло. Все уцелели. Только осколком был ранен в ногу вечный напарник Шпинева "Хунта", да я до вечера не мог избавиться от противного звона в ушах... ...Когда мы уже заканчивали обыск убитых, со стороны Сунжи донеслась частая стрельба, которую вскоре перекрыл мощный взрыв. Вернувшись в пятиэтажку, мы узнали, что взять мост сходу там так и не удалось. Как только наши вышли к мосту, чечены открыли плотный огонь и почти сразу взорвали мост. У Снегова нас ждал сюрприз. В углу испуганно и зло таращился на нас связанный боевик. - Откуда "чеч"? - удивился я. - Из разведки, которая пошла дом наш проверять. - Усмехнулся Снегов - Двоих Надеждин со своими сразу прирезал. А этого скрутили и предложили на выбор - на ноже оказаться или своим сигнал подать, что путь свободен. Брателло выбрал жизнь. Новое поколение выбирает "пепси". Молодец Надеждин! Растет! Ну, показывай трофеи... С рассветом к нам подтянулась боевая техника и тылы батальона. Справа и слева к берегу Сунжи вышли соседи. После подхода тылов мы понесли комбату трофеи и собранные у убитых документы. Правда, тащили мы не все. У одного из боевиков, видимо командира группы, на поясе болтался настоящий, наверное еще с революции, "маузер" в деревянной кобуре. Пистолет явно побывал в руках кубачинских мастеров. Весь в золотой и серебряной насечке с рукояткой из дорого дерева инкрустированного золотой финифтью он был настоящим произведением искусства. "Маузер" забрал себе Снегов. Конечно, это было не совсем по уставу, но как ни крути - именно он командовал засадой. И потому, по негласному правилу войны, лучший трофей был его. У меня в кармане лежала затейливо расшитая арабской вязью головная повязка одного из боевиков и каменные четки с арабскими буквами на каждом камешке. Конечно, кое-что осело и у других бойцов. В роте стразу прибавилось "разгрузников", ножей, перчаток. Шпенев, отжав кровь, запихал в вещь-мешок теплую камуфлированную куртку. - Потом отстираю, заштопаю. Отличный куртяк! Не то, что наши ватники... - буркнул он почти оправдываясь, столкнувшись со мной глазами. Но и без "маузера" пятнадцать автоматов, четыре "пэкаэма", три "снайперки", четыре "граника" и целая гора боеприпасов, которые тащили на себе "чечи" - впечатляли и тянули не на один орден для роты... - Хорошую стаю забили. Опытные волчары были. - сказал комбат, отложив в сторону пропитанное липкой высыхающей кровью удостоверение одного из боевиков. -По документам, из полка специального назначения "Борз". Крутые были "чечи". Надо вашу женщину к награде представлять! Отличную информацию дала. Как думаешь, Андрей? - Получается, что так. - Развел руками Снегов. - Только вот непонятно, кого они в засаде ждали до того, как их Никитенко пугнул. - Андрей, да ты никак ревнуешь? - усмехнулся сухости Снегова Шишов. - Твое - комбат кивнул на груду трофейного оружия - при тебе останется. Ты их забил. Тебе и слава! А тетка эта молодец. Информацию точную сдала. Пригласи ее ко мне... Но в батальоне Монетки уже не было. Оказалось, что под утро, когда начался бой, она упросила Ломова отпустить ее домой. - Как стрельбу услышала так стала проситься. Сказала сын дома один. Плакала... - оправдывался Ломов. - Ну не буду же я ее силой держать. Сказала, что обязательно днем вернется. Но днем Монетка так у нас и не появилась... Вечером на фланге у нас поставили "морпехов" только-только переброшенных сюда с Севера. Их комбат невысокий смуглолицый не-то казах не то башкир пришел к нам уточнить вопросы по взаимодействию. С ним пришло еще двое офицеров и человек пять бойцов охраны. Мы с любопытством разглядывали их новые камуфляжи. На фоне нашей одноцветной линялой, драной, грязной "мабуты", самодельных "разгрузок" и старых обтрепанных "броников" "морпехи" в своих новых камуфляжах и штатных "разгрузниках" выглядели настоящими красавчиками. - Солдаты у вас ничего. Внушительные! - не выдержал, похвалил выправку "морпехов" Снегов. - Бойцы! - У нас не солдаты. У нас матросы... - почти механически и видимо уже привычно поправил ротного комбат "морпех". - А бойцы из них пока никакие. Половина народа просто с кораблей снято. - Не понял? - удивился Снегов. - Это как это, с кораблей? - Да очень даже просто. Еще месяц назад во все бригаде не то, что батальона, ни одной роты хотя бы наполовину укомплектованной не было. А тут срочный приказ готовить усиленный батальон в Чечню. Начальство быстро выход нашло. Флот все равно у стенки стоит. Вот и доукомплектовывали бригаду матросиками с кораблей. Точно как в сорок первом году. С кораблей - в окопы! - Так они у вас хоть стрелять-то умеют? - Уже иронично посмотрел на, стоявшую у входа, охрану Снегов. - Обижаешь! - осклабился "морпех". - Мы за этот месяц их поднатаскали. Все упражнения отстреляли. Гранаты откидали. Механиков водителей обкатали. Конечно, они не Рэмбо, но и не пушечное мясо. К тому же гонор у ребят есть, форс. Морская пехота! С тактикой вот только слабовато. Офицеров с боевым опытом почти не осталось. В батальоне я один кто войну видел. Шесть лет назад Афган чуток зацепил. Остальные офицеры молодежь. Их самих учить еще и учить. - Ну, здесь чечены вас быстро научат. - Хмыкнул Снегов. - Ладно! - Недовольный колкостью ротного, обрезал разговор "морпех" - Как к вашему комбату пройти? Надо обговорить взаимодействие... После ухода "морпехов" Снегов сердито достал из кармана "разгрузника" мятую пачку сигарет. Выбил из нее одну, чиркнул зажигалкой, поймал белым краем сигареты рыжий язычок огня. Молча глубоко затянулся. Медленно выдохнул из ноздрей дым. - Чудны дела твои, господи! - Наконец устало и опустошенно сказал он куда-то в пустоту. - До чего наша славная армия докатилась за четыре года демократии! Целым округом полк на войну собираем - собрать не можем. Матросов с кораблей автоматами вооружаем и в пехоту суем! Дореформировались. Такую страну просираем... ...Комбат "морпехов" сказал правду. Гонору у них хватало. На следующую ночь батальон "морпехов", одним броском переправился через Сунжу. Не смотря на ударивший ночью мороз, "морпехи" просто перешли реку в брод по натянутым леерам, которые за собой перетащила переправившаяся туда разведка. И с рассветом они уже чистили окопы на правом берегу. Сонные боевики, никак не ожидавшие от русских такой прыти, в панике отступили вглубь квартала, бросив хорошо оборудованные позиции по берегу. Во время этого броска "морпехи" не потеряли ни одного человека. Но на этом везение "морпехов" кончилось. На следующий день одна их рота, по непонятной причине вдруг двинулась вперед и влетела в засаду, была окружена. С огромным трудом морпехи смогли пробиться обратно. В бою потеряли десять человек убитыми двенадцать ранеными и пятерых пропавшими без вести. А на следующий день к нам опять пришла Монетка... Но это была уже совершенно другая женщина. Когда солдаты привели ее к нам, я даже не сразу узнал ее. Думал привели какую-то старуху. Вместо моложавой, бойкой бабы передо мной стояла пожилая бомжиха. Ее одежда превратилась в грязное рваное тряпье, и сама она в синяках, с всклокоченными, нечесаными волосами была какой-то полусумасшедшей, опустившейся. - Нинель Георгиевна, что случилось? - бросился к ней Надеждин. Она пусто, невидяще посмотрела на него, что-то шепча про себя сухими в запекшейся крови и грязи губами. - Что с вами? - он осторожно тронул ее за плечо. - Эй, вы слышите меня? От его касания ее вдруг передернуло как от удара током. Она словно очнулась и уже осмысленно посмотрела на лейтенанта. Вдруг в ее глазах загорелось какое-то ожесточенное отчаяние. Неожиданно она схватила его за руку и размерянным, безжизненным как у механической куклы голосом произнесла: - Расстреляйте меня! Я вас всех предала! Надеждин растерянно заморгал глазами. - Что? Какое предательство? Что произошло? - он попытался - было усадить ее в старое кресло у стола, но она вдруг зло оттолкнула его и, повернувшись в Снегову, уже почти с ненавистью выкрикнула: - Что вам не понятно? Да, предала! Вас всех предала! Это я ваших морских пехотинцев в засаду завела! И вас пыталась, да не вышло... И здесь в ней словно что-то сломалось. Ее лицо вмиг увяло и она, закрыв лицо руками, мешком рухнула на колени и страшно, по-звериному завыла. Несколько мгновений никто не мог прийти в себя. Первым очнулся Снегов. Он подхватил ее под мышки, одним рывком поднял с земли, усадил в кресло. - Ломов, воды! - Рявкнул он, остолбеневшему каптеру. Командирский рык мгновенно вывел каптера из оцепенения, и тот метнулся к бачку с водой стоявшему в углу. Зачерпнул мятой алюминиевой кружкой воду и подскочил к ротному. Снегов взял протянутую кружку и с силой разведя руки, которыми Монетка закрывала лицо, почти всунул край кружки ее в губы. - Пей! - спокойно и жестко сказал он, наклонив кружку так, что вода, перелилась через край, прижатый к губам и побежала по подбородку за ворот грязной кофты. Монетка судорожно, инстинктивно глотнула воду, но тут же подавилась, закашлялась. Снегов отвел руку в сторону и, дождавшись пока она прокашляется, вновь сунул кружку ей в руки: - Пей, говорю! На это раз Монетка уже сама взяла кружку и жадно выпила ее до самого дна. Потом медленно поставила ее на стол и тяжелым мутным взглядом обвела стоявших вокруг нее офицеров. - А теперь рассказывай! - Снегов сел на скамейку перед столом и, взяв со стола сигареты, закурил. В глазах Монетки появилась осмысленность, и она, словно вспомнив что-то, буквально впилась взглядом в Снегова, но он выдержал ее долгий взгляд. - ...Игорек и Юра. - произнесла она наконец еле слышно. - Что? - Переспросил Снегов. - Огонек и Дрема-так же тихо почти прошептала она. - Кто это? - спросил Снегов. - Сыночки мои. - Почти неслышно выдохнула Монетка. - Игорек и Юра. Кровиночки. Мои мальчики. - Что с ними случилось? Монетка долго молча, шевеля беззвучно губами, словно пыталась найти слова. Наконец произнесла. - Нету их больше. Убили... - и губы ее снова задрожали как в лихорадке, а лицо перекосила судорога боли. - Как убили? - не выдержал я. - Обоих? Но ты же сказала, что один сын на Севере, на флоте служит. - Вчера убили. - Монетка схватилась пальцами за виски, словно старалась избавиться от головной боли. - Где убили? На Севере? - переспросил Снегов. - Нет. Здесь. На Спокойной. Я его убила. И Юру тоже. - Монетка мертвенно и страшно посмотрела на меня, словно зачитывала приговор. - Так, хватит загадок! - жестко обрезал Снегов. - Давай толком объясняй что случилось? Где твои сыновья? - он загасил окурок, тут же прикурил следующую сигарету. - Как твой старший оказался здесь, если он служит на Севере? - ...Меня чечены к вам послали, что бы я вас в засаду завела. - Неожиданно спокойно и четко сказала Монетка. - Они пришли ночью. Сначала искали еду. Потом увидели Юру. Он в постели лежал. Старший спросил, почему он не воюет. Почему, мол, не защищает свой город от захватчиков. Я начала объяснять, что он еще маленький, что он школьник, но тут Юра вдруг сказал, что против своих воевать не может. ...Просила я его, умоляла, молчать, не разговаривать с чеченами. А он всегда был гордый. Никогда не молчал. Сколько его за это чеченята били на улице... "Это кто у тебя "свои"? - спросил старший. Юра ответил, что свои это русские. Тогда чечен саданул сапогом по кровати и крикнул, что бы Юра вставал и шел с ними. Я в коленях у этого боевика валялась, просила не уводить сына. Говорила, что он болеет. Что ему всего шестнадцать, что он музыкант и оружие с роду в руках не держал. Кольцо последнее свое золотое отдала. Но они все равно увели его. Утром побежала к ним в штаб. Я знала Ваху Магомадова. Я с его матерью раньше работала. Дружили мы с ней раньше. Ваха какой-то шишкой стал у боевиков. Весь в оружии ходил. Еле к нему пробилась. Долго объясняла кто я и зачем пришла. Он сначала вообще не хотел разговаривать. Но я его упросила, и он пошел куда-то узнавать о Юре. Вернулся. Сказал, что Юра жив. Но вытащить его он не сможет. Что его задержал патруль, за то, что тот занимался вражеской пропагандой. А сейчас война и за такое могут расстрелять. Я плакать начала, объяснять, как было дело. В это время в кабинет зашел еще один чечен. Высокий рыжебородый. Послушал меня, а потом сказал, что он может мне помочь. Но сначала, сказал, я должна помочь им... ...Можно сигарету? - вдруг попросила она Снегова. Тот молча протянул ей пачку. Монетка дрожащими пальцами достала сигарету. Ротный чиркнул зажигалкой и поднес ей огонек. Она закурила. Несколько раз глубоко затянулась и, наконец, опять заговорила: - Второй чечен сказал, что Юра сидит в комендатуре во дворе их штаба. Что с ним все нормально. Но рапорт патруля очень плохой и доказать, что Юра не агитировал против ихней Ичкерии будет очень сложно. Но если я смогу сделать то, что они скажут, то Юру просто отпустят. Я сказала, что согласна на все. Тогда рыжий вызвал Ваху в коридор. Долго они там о чем-то говорили, спорили. Потом вернулись. Ваха подвел меня к карте на столе. "Вот здесь стоят русские. - Показал он место, где вы тогда стояли. - Если хочешь спасти сына, то ты должна пойти к ним и привести их туда, куда мы скажем..." - Монетка замолчала и вновь затянулась сигаретой. В подвале повисла тишина. - И ты пошла? - наконец не выдержал Снегов. - Я отказывалась. - Мотнула головой Монетка. - Сказала, что русские мне не поверят. Что они теперь никому не верят. И что из этого ничего не получится. Но второй, его Асламбек зовут, сказал, что они сделают так, что бы вы поверили. И что у него нет времени меня уговаривать. Мол, если хочешь спасти сына - то соглашайся, а нет - уматывай. Он собрался уходить. И я согласилась. Я хотела только одного - спасти Юру... Ваха вызвал какого-то боевика и они с ним долго что-то обсуждали у карты. Потом он подозвал меня и сказал, что мое первое задание это пойти с этим боевиком к линии фронта и хорошенько запомнить, где он поставит мины. Потом боевик выведет меня к вам и я должна показать вам где их поставили. Ваха сказал, что это поможет мне войти к вам в доверие. И я пошла... Сначала вот он... - Монетка кивнула на меня - ...не поверил. Но потом пошел с солдатами проверять. Мины нашли. И ночью я вернулась к Вахе. Рассказала, что все сделала. Они приказали показать на карте где ваш штаб. В каком дворе я с вами разговаривала. Я показала. Просила его устроить свидание с сыном. Но Асламбек сказал, что это не возможно. В тюрьму чужих не пускают, но он ему от моего имени отнесет печенье. И что скоро все кончится. Юру выпустят. Приказал прийти утром. Утром они меня ждали втроем. Ваха, Асламбек и тот, третий. Сказали, что теперь все зависит только от меня. Если сделаю сегодня дело - к вечеру сын будет дома, что денег дадут, и помогут из Грозного уехать куда захочу. Потом подвели меня к карте и показали место, куда я должна была вывести ваших. Рассказали, как вас туда заманить. Про мост, про то, что чечены отходят. Я как в тумане была. Ничего не чувствовала. Одна только мысль сидела в голове - Юра, Юрочка... А дальше вы лучше меня знаете... - Монетка опять замолчала. - Что мы знаем? - переспросил Снегов. - Давай рассказывай все до конца. - А что рассказывать? - горестно вздохнула Монетка. - Будто не помните? Пришла к вам. Рассказала. Вы меня оставили с вашим солдатом, а сами ушли. Я думала, что вы поверили и пойдете со мной. И солдат ваш так же говорил. Хвалил меня. Но вы пошли сами. Я как стрельбу утром услышала - все сразу поняла. Еле вырвалась. Добралась до штаба Вахи. Он вышел злой как черт. Сбил меня с ног. Избил ногами. Кричал, что я ничего не сделала, что ночью русские прошли к ним в тыл и погибли его люди. Что погиб тот третий чечен, который мины ставил. Называл меня грязно. Я в ногах у него валялась, клялась, что все сделала, как он приказал. Просто мне не поверили. Что сегодня еще раз пойду, только уже к другим. Он меня не слушал. Хотел пристрелить. Пистолет достал. Но тут из дома вышел второй, с рыжей бородой - Асламбек, и остановил его. Они даже поругались между собой. Ваха кричал, что меня надо прикончить, но второй говорил, что нужно продолжать пробовать. В конце концов Ваха плюнул на меня и ушел, а второй приказал встать и идти за ним. Он привел меня в свой кабинет. Дал чаю. Я только одно спросила - жив ли Юрик? Рыжебородый сказал, что жив. И что он как мужчина, свое слово держит. Но терпение его заканчивается. К тому же фронт все ближе и когда он подойдет к тюрьме всех заключенных расстреляют. И это будет со дня на день. Времени, мол, мало осталось. Я просто с ума сошла. Плакала, умоляла. Он сказал мне прийти утром. Я домой не пошла. Всю ночь просидела в каком-то разбитом подвале у их штаба. Все боялась, что арестованных ночью погонят на расстрел. С шести утра под его окнами стояла. Часов в восемь, меня привели к нему. Он был ужасно злой. Ночью ваши через Сунжу переправились и у чеченов был переполох. Асламбек сказал, что это мой последний шанс. Что он на свой страх и риск выставит своих людей. Но если я до часу дня не приведу русских на улицу, где они будут сидеть, то о сыне могу забыть навсегда. Я не помню, как добралась до позиций где сидели ваши. Помню только командира ихнего молоденького. Я ему рассказала, что знаю где здесь рядом у чеченов большой склад с оружием и где они пленных держат. Он сразу поверил. Я сказала, что провожу, но он разрешил мне идти с ними только до начала улицы, где их ждали. Там он отправил меня домой. Сказал, что мне нельзя рисковать... Я бросилась к Асламбеку. По дороге услышала стрельбу со Спокойной... Пришла к их штабу. Привели меня к Асламбеку. Тот сидел довольный. По рации, которая стояла на столе, ему все время докладывали о том, как бьют русских. Я начала просить за сына, но он только отмахнулся, мол, не до того. Потом, когда все закончится... Только под вечер бой закончился. Вернулись боевики. Принесли много оружия и документы убитых. Их высыпали перед ним на столе. Он начал их смотреть. А одна солдатская книжка словно сама ко мне под самые руки вспорхнула... - тут голос Монетки опять задрожал, но она силой сжала кулаки и, справившись с подкатившим к горлу комом, продолжила. - Я взяла книжечку. Открыла. И все перед глазами закружилось. Думала прямо там в обморок упаду. На фотографии-то Игорек мой. В матросской форме. Пытаюсь прочесть. Не могу - буквы прыгают, слова не складываются... - по щекам Монетки густо побежали слезы, но она словно бы и не замечала их: - Как я удержалась тогда - не знаю. Знала только, что должна молчать. Что если скажу хоть слово, выдам себя - точно убьют Юрочку. Чечены пощады не знают. Они не простят, что его брат против них воевал. Даже если погиб все равно не простят. Одна мысль билась в голове - хоть Юрочку спасти... Сколько сидела - не помню. Все вокруг как в тумане. Перед глазами кружится. В ушах шум. Наконец собралась силами, говорю: "Асламбек, я свое дело сделала. Сдержи и ты свое слово - верни сына!" Он посмотрел на меня, потом встал из-за стола, говорит: "Хорошо! Пойдем!" Вывел меня во двор ихнего штаба. Прошли в угол двора, там вход в бывшее школьное бомбоубежище. Я еще школьницей была, нас учили там от атомной бомбы прятаться. Подвел к нему. Дверь стальную открыл - иди, говорит, ищи! Я еще удивилась, почему никто тюрьму не охраняет. Зашла. Прошла в убежище. Видно там у них помещение для допросов было. Лампочка одна под потолком горит. Тусклая. Почти ничего не видно. И дух тяжелый такой. Столы стоят. Тряпки всякие. К стенам какие-то цепи приварены. И пусто. Никого. Я звать начала. Никто не отзывается. Потом вспомнила, что там еще несколько помещений было. Умывальник, медпункт. Пошла по коридору. И за первой же дверью я Юру и нашла. Их пятеро в камере было. Четверо взрослых мужиков и он. Он с самого края лежал. Я его по свитеру красному узнала. Сразу поняла - мертвый он. Как вытащила его из этого убежища - не помню. Помню, что только все старалась осторожнее по лестнице тащить, что бы ноги не сильно по ступенькам бились. Окоченел он уже давно. А на свету вижу - и пятнами серыми пошел. Давно убили они его. Наверное, еще в первую ночь. Застрелили в голову... Склонилась над ним. Глажу по лицу. А сволочь эта рыжебородая рядом стоит. Я ему говорю: "Как же так? Ты же обещал. Слово мужское мне давал?" А он мне в ответ так спокойненько: "С вами, русскими, никакие слова не действуют. Вы все собаки! И с вами как собаками надо обращаться..." Бросилась я на него. Одного хотела - до глотки его добраться. Зубами вцепиться, порвать и сдохнуть там же. Да он, гад, видно почувствовал это. Или специально меня доводил. Отскочил в сторону и сапогом меня. А ту еще чечены подскочили. Сколько они меня били - не помню - сознание я потеряла. А пришла в себя - Ваха надо мной стоит. Он своих боевиков разогнал. Наорал на них. Дождался пока я на ноги встану. Посмотрел на меня и говорит: "Жаль я тебя вчера не пристрелил! Не мучалась бы так сегодня". А я зуб выбитый выплюнула ему под ноги и говорю - "Ну так пристрели, гад, если ты такой добрый! Сделай милость. Мне теперь все равно..." Он покривился. Расстегнул кобуру на поясе, но потом опять застегнул. "Живи! - говорит. - Ты свою жизнь у нас выкупила. Уматывай отсюда. Завтра приходи. Нас здесь уже не будет. Сына похоронишь. Держи вот, на похороны!" - и сунул мне за шиворот деньги... Потом взял меня за воротник, дотащил до ворот и вытолкнул на улицу. "Уходи! А то сына некому хоронить будет..." Монетка рукавом пальто утерла слезы. ...Вот так я сыночков своих и потеряла! - Уже буднично, почти спокойно закончила она. - Всех предала. Расстреляйте меня! ...Потрясенные рассказом мы долго молчали. Наконец Снегов встал из-за стола. Повернулся ко мне. - Крылов, - В голосе ротного я впервые за эти дни услышал растерянность - ...отведи женщину в бытовку. Поставь у дверей часового. Пусть глаз с нее не спускает. Бойцам не слова. Часового лично проинструктируй. Придумай что-нибудь. Но что бы язык за зубами держал. И проверь посты. А мы тут покумекаем, что дальше с ней делать... Когда я вернулся, в нашем подвале сидел комбат и Надеждин, вытянувшись перед Шишковым как школьник на уроке, докладывал: - ... "Морпехи" подтвердили. Был у них старшина второй статьи Игорь Монетка. Добровольцем вызвался в Чечню. Мол, местный, город отлично знает. Он у них замкомвзвода разведки был. Вчера погиб. Пробивал коридор для окруженной роты, да сам с отделением под пулемет попал. Тело вынесли с поля боя только сегодня утром. Они спросили, почему мы интересуемся. Я сказал, что его документы местные жители нашли. Не стал им про мать рассказывать... ...Монетка идет впереди меня метрах в трех. ...Собственно говоря, мы уже пришли. Глухой тупик какого-то двора упирается в полуобваленную кирпичную стену. За ней какие-то частные дома. У одного ее края воронка от снаряда. Даже могилу копать не надо. - Стой! Услышав команду, она замирает, и как от удара испуганно втягивая голову в плечи: - Погоди немного! Молитву можно прочитать? - Читай, если хочешь. Несколько секунд она стоит, замерев как манекен, наконец, собирается силами. - Господи, как же она начинается? Иже еси на небесех... Я смотрю на ее спину. Где-то неподалеку ахает разрыв мины. Вздрагивает под ногами земля. Монетка инстинктивно вжимает голову в плечи. Что этой бредовой войне эта женщина с ее мертвыми сыновьями? Не первая и не последняя жертва. Зачерстветь бы пора, укрыть душу за спасительной коростой бесчувствия, да все не выходит. Вот и сейчас стою и думаю об этой женщине. Что сейчас твориться в ее душе? Действительно она ждет встречи с сыновьями и молитвой хочет облегчить свои последние мгновения, или по великому инстинкту жизни пытается растянуть эти секунды. Кто знает... ...Комбат не стал докладывать в штаб полка о Монетке. Что докладывать - и так все ясно. Погибших не вернешь. Отправлять ее некуда. Ни тюрьмы, ни судей, ни прокуроров, н