аса сопровождало меня все пять недель больничного пребывания. Когда я вышел из больницы, в воздухе уже пахло весной. Я не знаю, почему не рассказал матери о встрече с отцом. Наверное, я боялся наказания за "поиск приключений на свою задницу", как она обычно говорила. Якутов к тому моменту след простыл. Они откочевали в южную тундру, в те места, где из под талого снега показались ягелевые "ковры". С тех пор я отца не видел. Он только снился мне часто. И еще осталось вот это... - Мганга расстегнул бушлат и распахнул его. С каждой стороны груди было подшито по длинному "конверту" из расшитой бисером замши. Верх каждого был зашнурован кожаным ремешком. Мганга аккуратно распустил ремень левого и осторожно достал из него что-то плоское бесформенное. При свете костра я разглядел, что это было крыло какой-то птицы. - Ношу их с собой как амулет... Я осторожно тронул крыло. Обычное крыло. Грязные порядком обтрепанные перья... На следующий день мы чистили частный сектор. Дома в этом квартале были старыми. Одноэтажные кирпичные постройки шестидесятых годов. С сараями и огородиками. В общем - деревня, деревней. Несколько небольших улиц и переулков. Жителей здесь почти не было. Квартал три недели был "нейтралкой", которую без жалости обстреливали обе стороны, и потому, население почло за благо, бросить все и укрыться до лучших времен подальше отсюда. Два раза только встретили стариков. В одном доме жили чеченцы. Старуха, одетая во все черное и прикованный к кровати тощий давно небритый старик, который, казалось, доживает последние часы. Старуха черной тенью сидела в ногах старика и на, вошедших солдат, не обратила никакого внимания, что-то, негромко бормоча не то себе самой, не то тяжело дышавшему в забытьи старику. - Эй, может помощь какая нужна? - окликнул старуху Зеленцов. Но та лишь безразлично скользнула по нему взглядом и не ответила. - Вот же, блин, народ! - Буркнул раздосадовано взводный, и вышел на улицу. В другом дворе нас встретили двое пожилых русских. Невысокий, плотно сбитый мужчина лет шестидесяти и сухая как палка, рябая от веснушек женщина с жидкой прической давно не прокрашенных и потому наполовину седых волос. - Освободители вы наши! - Увидев, входящих во двор солдат, вдруг сорвалась на пафосный пионерский фальцет женщина. - Слава богу - свои пришли! Теперь уж мир наступит. Будь проклят Дудаев!.. Она так же неожиданно умолкла и лицо ее устало закаменело. В глазах проступила безнадежная тоска, бессильного перед чужой злой силой, маленького человека. Так прошло несколько секунд, и тут она, словно испугавшись своего молчания, вдруг схватила за руку подошедшего к ней Окинаву, и вновь сорвалась на радостный фальцет: - Слава богу! Наши пришли! Освободители!... - Женщина из всех сил старалась изобразить радость, но от этих ее криков стало совсем тошно. На "освободителей" мы никак не тянули... Муж ее все это время хмуро и молча стоял рядом. Когда подошел Зеленцов, он так же молча протянул ему красные книжечки паспортов. Взводный быстро просмотрел их и вернул мужику. - Оружие, боеприпасы в доме есть? - спросил взводный по обязанности. - Нету ничего. - Ответил мужик. - ...Освободители! Теперь мир будет! - опять завелась женщина. - Хорошо. - По лицу взводного я понял, что ему от этих криков тоже не по себе. - Окинава, оставь им пару "сухпаев" и пошли дальше. В углу двора я заметил свежий могильный холмик. Над ним самодельный сколоченный из деревянных реек крест. - Кто там? Мужик скользнул глазами к кресту и тут же посмотрел на меня. - Мать. - Ваша, или ее? - Я кивнул на женщину. - Моя. - Коротко ответил он. - Умерла? Убили? - Убили... - безразлично выдохнул он. - Чечены? - Ваши! - В голосе мужика вдруг зазвенела затяенная злоба. - Почему думаешь что наши? - я почувствовал, что сам закипаю. Мужик явно нарывался... - Чечены самолетами город не бомбят. - Холодно процедил мужик. Я развернулся и молча вышел со двора... Два взвода ушли вперед по улице, а наш взвод с ротным и его группой остановился в большом кирпичном доме в середине квартала. Здесь ротный приказал развернуть радиостанцию. Все было тихо. Взвода уже прочистили все основные улицы и теперь шерстили прилегающие к ним проулки. Только в одном дворе нашли отрытый окоп и небольшой блиндаж под фундаментом дома. Но было не понятно - то ли боевики готовились здесь обороняться, то ли жители выкопали себе убежище. - Ничего мы здесь не найдем! - еще утром буркнул сердито взводный, вернувшись с постановки задач. - Дураки они что ли, здесь сидеть? С двух сторон частный сектор теснили многоэтажки микрорайонов. С любой из "хрущевок" весь квартал был как на ладони. День клонился к вечеру. Скоро должны были вернуться с зачистки взвода. Ротный подошел к старому серванту. За непонятно как уцелевшим стеклом, у стенки серванта стояла блеклая фотография. Улыбающийся плотный чеченец в белом южном костюме, шляпе сеточкой. Рядом с ним чеченка без возраста с напряженным лицом в пестром восточном платье. Перед ними двое мальчишек лет семи - десяти. В шортах и белых рубашках. В углу фото проявителем была выведена надпись "Сочи 78" - И где они теперь? - сам себя спросил ротный задумчиво. - Да, небось, в какой - ни будь банде воюют или уже в яме гниют. - Буркнул Зеленцов. - Или в московском банке деньги отмывают... - сказал ротный. И здесь, стоявший недалеко от окна, Мганга вдруг прыгнул к ротному, сбил его с ног, подмял под себя. Одновременно с этим где-то совсем рядом оглушительно грохнула очередь, и пули вдребезги расколотили стекло серванта, перед которым стоял Кальтербрунер. Тот час за стенкой загрохотали автоматы первой группы. Оглушительно громыхнул выстрел гранатомета. Лежа на полу, ротный как рыба хватал ртом воздух, наконец, он одним движением столкнул с себя Мгангу и сел. Ему хватило одного взгляда на размочаленную пулями деревянную стенку серванта, что бы все понять. - Ты цел!? - Выдохнул он Мганге, который ничком лежал на полу. Мганга медленно встал сначала на четвереньки, потом выпрямился. - Да вроде... - Благодарность тебе объявляю, Лукинов... - тихо сказал ротный. - За спасение командира. Спас ты меня, браток... Ротный поднялся с пола. В окно было видно, как в соседний дом забегают бойцы второго взвода. - Пошли, посмотрим, кто там такой меткий? - уже спокойно, жестко бросил Кальтербрунер. В полуразбитом доме напротив наших окон, в центре разоренной взрывом комнаты, изломанный до неузнаваемости, лежал труп боевика одетый в странную не то шубу, не то здоровую доху. Поражал его рост. В убитом было никак не меньше двух метров. Вместе с дохой он занимал почти все свободное пространство комнаты. Здесь уже был взводный второго взвода. Судя по вывернутым карманам, убитого уже обыскали. - Гена, документы при нем были какие-нибудь? - спросил Кальтербрунер "взводного два" прапорщика Солоненко. - Никаких. Только это. - Солоненко протянул ротному не-то четки, не то бусы. Сделанные, из нанизанных на шелковый шнур каких-то косточек, сучков, нитяных хвостиков и просверленных камней. - В руке держал. И что это за хрень? Да кто же его знает. - Отозвался прапор. - Этого... - Он зло пнул сапогом труп. - ...Уже не спросишь. - Твою дивизию! Как он сюда пролез? Солоненко неопределенно пожал плечами: - Прополз наверное. - "Пропоз наверное!"... - Саркастично передразнил прапорщика ротный. - У тебя так и Басаев с Масхадовым под носом проползут - не заметишь! Ты за эту сторону улицы отвечал- с тебя и спрос! - Да мы все осмотрели, товарищ майор! - Затянул жалобно Солоненко - Я сам этот дом прошел. Ума не приложу, где эта гнида пряталась... - Ладно! - Обрезал стенания взводного Кальтербрунер - Оружие заберите. Лукинов, Самойлов - труп на улицу выволоките. Пусть чечены его сами закапывают. И пора на базу выдвигаться. ...Примериваясь как удобнее его тащить, я все пытался понять, что меня в убитом чечене смущало. Что-то было не так... И вдруг я сообразил. Он же черный! Лицо и руки убитого были синюшно-черными, словно перед смертью его окунули в школьные чернила. Но еще больше меня поразило поведение Мганги, который все это время стоял как вкопанный, не отводя взгляд от убитого. И даже команда ротного не вывела его из этого оцепенения. И лишь когда все ушли, и мы остались вдвоем, Мганга наконец шевельнулся. Он подошел к телу и осторожно, словно, боялся чего-то, заглянул ему в лицо. Потом присел на корточки рядом с ним и что-то тихо забормотал, не то напевая, не то рассказывая. - Эй, Мганга, ты чего? - растерялся я. Мганга поднял голову. В глазах его я увидел растерянность и страх. - ...Ты чего, Мганга? - Это посланец. - Какой еще посланец? - Посланец богов войны. - Тихо сказал он. - Он приходил за ротным. А я ему помешал. - И что теперь? - Я совсем растерялся - Это очень плохо... - Едва слышно пробормотал он. В это время хлопнула входная дверь и в комнату заглянул Окинава. - Че возитесь? - Буркнул он. - Вас все ждут. Давай помогу! Вдвоем с ним мы подхватили труп за ноги и поволокли к двери. И я сразу обратил внимание, что под телом не было крови. Не было ее ни на одежде, ни на теле, словно в убитом крови не было вообще. Мганга молча побрел за нами. Боевик оказался неожиданно тяжелым. Словно волокли мы не тело, а набитый песком шестиведерный мешок. - Вот же тяжел! - натужно выдохнул Окинава. Наконец мы вытянули труп на улицу и, подтащив его под стену дома, отпустили. - Надо прикрыть его чем-нибудь. - Деловито сказал Окинава. - Я принесу. - Коротко ответил Мганга и направился к дому. - Слышь, а чего он черный такой и крови совсем нет? - спросил я Окинаву, когда Мганга скрылся в доме. - А чего ты хотел? Что бы он у тебя после эрпэгэшного выстрела был бледный как моль? Так не бывает. Термобарический эффект. Его давление убило. Все сосуды под кожей разорвало - вот он и черный. Один большой синяк. А крови нет потому, что внутри все размозжено. Кисель... - Ясно... - От объяснения Окинавы мне почему-то сразу стало легче. - А то Мганга заморочился на нем. - Че, опять духов увидел? - осклабился Окинава. - Ну, типа того. Посланца... - Какого еще посланца? - Да хрен его разберешь. Кто-то за кем-то приходил... - Во дает, Мганга! Так и тронуться не долго... Труп накрыли принесенным из дома старым одеялом и поспешили на улицу, где уже был слышен голос ротного. - Зеленцов, выдвигайся с людьми к технике и передай Солоненко, что бы тот дрова не забыл забрать и мой "бэтр" сюда отправь. Мы вышли на улочку. У двора напротив, на скамеечке сидел ротный. Рядом, вдоль забора на корточках сидела его группа. К ним мы и направились. И тут я краем глаза уловил движение в кустах у забора слева от нас. Огромный черный пес, появившийся бог весть, откуда, коротко рыкнул, обнажив мощные желтоватые клыки и, без всякого видимого усилия, словно подброшенный невидимой пращей, кинулся на стоящего ближе всех к нему Мгангу. Черное тело взвилось в воздух, через долю мгновения, клыки должны были захлопнуться на шее Мганги. И тут оглушительно грохнул выстрел. Удар пули был столь силен, что пса буквально перевернуло в воздухе и бросило на забор. Пуля попала псу в шею и, видимо, перебила позвоночник, потому, что упав на землю, он нелепо и страшно задергал лапами, словно пытался вскочить. Но голова безвольным шаром моталась из стороны в сторону. И здесь он завыл. Я никогда в жизни не слышал такого жуткого воя! В нем было столько тоски и бессильной ненависти, что кожа на спине и руках буквально "обморзилась". Каждый волосок встал дыбом. Пес выл и бешено колотил лапами по воздуху, словно продолжал бежать. Сколько продолжалось это я не знаю. Может быть пару секунд, может дольше - мне казалось, что воет он целую вечность, пока, наконец, второй выстрел не оборвал его навсегда. Стрелял ротный. Как он успел среагировать - ума не приложу. Мне казалось, что все произошло мгновенно... Ротный подошел к нам. Молча поставил автомат на предохранитель. - Твою дивизию! А эта тварь откуда здесь взялась? Что-то много неожиданностей для одного дня... Бледный Мганга медленно опустился на обломок стены. - Это Келет Бога Войны... - выдохнул Мганга и смуглое лицо его стало серым. Так, наверное, он бледнел - Келет приходил за мной. - Какой еще скелет? - Буркнул ротный. - Этого скелета кормили лучше чем Моргунова. В нем весу как во взрослом мужике! Интересно, что за порода? Морда как ротвеллера, а тело как у дога. Мутант... Весь вечер Мганга молчал. На все вопросы он отвечал лишь междометиями. И, в конце концов, от него отстали. Нет настроения - и ладно. Пройдет... Уже перед сном он вдруг повернулся ко мне и, протянув руку, что-то опустил в мою ладонь. - Это тебе, Гоша. Я посмотрел на ладонь. На ней лежала маленькая, как самая младшая матрешка, фигурка человека, вырезанная не то из кости, не то из моржового клыка. - Что это? - Это хранитель. Я передаю его тебе. Он будет тебя хранить и вернет домой. Я растерялся. - Зачем он мне? Это же твой хранитель. - Он мне теперь не поможет. А тебе поможет. - Глухо ответил Мганга. - Почему тебе не поможет? Мганга долго молчал. Потом, мотнув головой, словно смахнув оторопь, тихо сказал. - Я скоро уйду. - Куда ты уйдешь? - удивился я. - Я должен идти вместе с ротным. - Совсем тихо сказал Мганга. - Да куда вы собрались? - я совсем смешался. - Ты сам все видел. - Мганга говорил медленно, словно, подыскивал слова. - Боги войны отправили своего посланца за ним. Я не дал ему выполнить приказ. И тогда они отправили за мной келет, что бы предупредить. - О чем? - О том, что я должен сопровождать ротного в дороге через ночь... - Послушай, Мишка... - Я постарался вложить как можно больше убедительности в голос. - Все это не так. Это был обычный чечен. Черный, потому, что его взрывной волной мочкануло, а собака просто от голода озверела. Ее же месяца полтора никто не кормил. Вот и стала бросаться на все живое. Не ерунди, Мишка! Мы еще по твоей тундре проедемся на оленях. Батю твоего найдем. Строганины поедим. Не надо искать смыл там, где его нет. Мганга опять долго молчал. Потом, словно и не услышав мое объяснение, сказал: - И если когда-нибудь ты окажешься в Тикси или вообще в тундре, то отпусти его. Просто найди большой камень, положи на него защитника, и скажи, что он свободен. - Мишка, ты что, совсем меня не слушаешь? - я попытался добавить сердитости в голос. Но получилось скорее жалобно. - Сделаешь, как я прошу? Поняв, что спорить с Мишкой бессмысленно я молча кивнул. - Храни его в этом. - Мганга протянул мне небольшой кожаный мешочек, на кожаном шнуре, который обычно висел у него на груди. - Хорошо! - Я взял мешочек, осторожно опустил в него фигурку, и затянув тесемки по краям осторожно надел его на шею. Мешочек скользнул на грудь, к нательному кресту. - Обещаю. Мганга как-то облегченно вздохнул. - И еще... - Он на мгновение замялся. - Его надо иногда кормить. Редко. Когда вспомнишь. Просто макнуть палец в еду и помазать ему губы. Иначе он рассердиться может. Вредничать будет. Ноги заплетать, толкать... - Сделаю, как скажешь, не волнуйся. Сам недоем, а его голодным не оставлю. - происходящее неожиданно начало меня смешить. Видимо почувствовав это, Мганга опустился на лежак и накрылся бушлатом. - Все, Гоша. Спим. - Спим, Мганга... На утро началась операция по штурмы оставшихся в руках боевиков кварталов. ....Мы накапливались для атаки в небольшом дворике за школой. В одном его углу, у глухой стены школы сидел наш взвод, ожидая конца артналета и команды "Вперед!". Метрах в пятидесяти у стены дома, за двумя "бэтрами", перед каменным забором, за которым была улица, через которую нам предстояло перескочить, расположился ротный со своей группой. Второй и третий взводы накапливались с другой стороны школы и ротный отдавал им какие-то приказания по рации, стоявшей перед ним на ящике из под патронов. То и дело где-то над головой с шелестом ввинчивались в воздух снаряды. Били по ушам близкие разрывы. Земля под ногами уже привычно ходила ходуном. Откуда-то сверху сыпалась штукатурка. Артиллерия боеприпасов не жалела. Наконец все утихло. - Подъем! - Скомандовал Зеленцов. - Разбились по группам! Перебегаем по моей команде. Интервал между группами тридцать секунд. Одна группа перебегает. Две других у забора в готовности прикрыть огнем. Всем подготовить дымы. При обстреле с той стороны сразу ставьте дым, а группе оттягиваться назад.. Потом - перебегает вторая. Первая прикрывает ее с той стороны, третья с этой. Все ясно? - Так точно! - нестройно отозвались мы. - Пошли! Моя группа, точнее отделение - третье по счету. Я был самым крайним в, рассредоточившейся вдоль забора для стрельбы, нашей группе. Ближе всех к группе ротного. Я еще успел кинуть начатую пачку "Космоса" Селезню - Селезневу, который окликнул меня негромким свистом, и просительно, "по сигаретному", поднес пальцы к губам. Селезень сидел со своим пулеметом перед проломом в заборе метрах в пяти от меня, на ржавом ведре. Сигареты упали в мокрый снег рядом с его правой ногой, и он торопливо наклонился за ними, что бы не дать им намокнуть. Поднял, сдул снег и нахально сунул в карман разгрузника. Я скорчил злобное лицо - отдавать всю пачку никак не входило в мои планы, - но Селезень сделал вид, что ничего не замечает... - Пачку назад гони! - Прошипел я, но Селезень все так же деловито пялился куда-то в пролом. А потом мир вдруг ослепительно вспыхнул, вздыбился, и швырнул меня куда-то в небо. Последнее, что я видел, теряя сознание, это копошащиеся подо мной огненные черви. И, уже упав в спасительную тьму беспамятства, я вдруг понял, что это были люди... ...Я очнулся от того, что кто-то с силой колотил меня по щекам. - Открой глаза! Слышишь меня? Открой глаза! - Донеслось откуда-то издалека. И я потянулся на этот голос, пополз за ним. - ...Гоша, приди в себя! Ты меня слышишь? Как сквозь сон я почувствовал жгущий ожог щеки, за ним еще один. "Почему меня бьют!?" - Сквозанула обида. "Мне же больно! Какого хрена!?" И тут вдруг ко мне вернулось мое тело, я почувствовал тяжесть своих закрытых век, какой-то острый угол, больно упершийся в спину. И эта боль, наконец, окончательно привела меня в себя. "Я же лежу! Я ранен?" - мгновенно полыхнул испуг, и я открыл глаза. Надо мной склонилось какое-то, перепачканное кровью, всклокоченное чудовище, с заплывшими, как после хорошей драки, налитыми кровью глазами. - Гоша! Живой? - услышал я знакомый голос, и тут же сообразил, что чудовище ни кто иной, как Акинькин. Удивление было столь велико, что вместо ответа я прохрипел: - Степка, что с тобой? В глазах Акинькина на мгновение мелькнула растерянность, но ее тут же сменила радость. - Живой! Слава богу! Я попытался сесть, но тело не слушалось. - Помоги мне сесть! - Не двигайся! - Прижал меня опять к земле Степка. - Может быть у тебя перелом. Знаешь, как ты летел... "Перелом?" - Я пошевелил ногами, сжал кулаки, осторожно повернул голову. Каждое движение отзывалось болью, но боль эта была знакомой, неопасной. Я знал ее. Так болели в детстве ушибы, когда я на полной скорости поймал камень под колесо велосипеда и перелетел через руль. - Все нормально, Степка. Все на месте. Все вроде цело. Помоги сесть... Окинава тревожно посмотрел на меня, но удерживать не стал. Подхватил подмышки и, протащив по земле пару шагов, осторожно привалил меня спиной к стене. А сам, тяжело ухая сапогами, побежал куда-то в сторону. Прямо перед глазами метрах в пяти я увидел перевернутую вверх колесами минометную тележку. Под ней какой-то бесформенный грязный куль. Снег под ним быстро чернел. "Труп!" - обожгла меня догадка. - "Господи, неужели наш? Две недели без потерь жили..." За перевернутой тележкой в узком квадрате между углом дома и "броником" суетились солдаты. Несколько человек кусками брезента сбивали, танцующее на земле ало-желтое пламя, выбрасывающее в небо густые черные клубы дыма. Еще двое тащили по земле за руки чье-то обвисшее тело. Среди спин и касок я разглядел взводного. Перепачканный копотью, с лицом залитым кровью, без шапки он орал кому-то в микрофон рации: - ....Срочно санитарку сюда! У нас уже четыре "двухсотых" и как минимум пять "трехсотых". Все очень тяжелые. Срочно, блядь! - Неожиданно он бросил гарнитуру, и повернулся к, вытянувшемуся перед ним солдату: - Зайцев, хули ты встал? - Буквально взревел он - Ты, бля, санитар или кто!? Ранеными занимайся, мудила! Промедол коли! Бинтуй. Искусственное дыхание делай. Чему тебя учили!? Людей спасай! Солдат словно очнулся, и бросился за "бэтр". - "Окинава", ротного нашли? - Крикнул куда-то в сторону огня Зеленцов. - Ищем. Сейчас огонь собьем... - Донесся до меня голос Акинькина - И доберемся до остальных. - Быстрее, вашу мать! Что вы копаетесь? - Взводный вскочил, и сам бросился к огню, на ходу схватив с земли какой-то обрезок железа и, подскочив к огню, стал им как лопатой забрасывать огонь снегом... Наконец пламя начало опадать, исходить белесым остывающим дымом и скоро совсем источилось. Почти сразу на пожарище бросились люди. Кого-то подхватили с земли, потащили за "бэтр". Было видно, что одежда на нем густо дымится. - Оружие собирайте! - услышал я голос Зеленцова. - Да не хватай руками, идиот! Обожжешься. Только оружие! Боеприпасы не трогайте. Ротного нашли? Ищите ротного! Все здесь переройте... Неожиданно все заглушил близкий рев движка и, отрезая меня от увиденного, во двор на полном ходу влетела батальонная санитарная "эмтээлбэшка" с полустертым красным крестом на борту. Разбрасывая снежную грязь, она резко развернулась кормой к пожарищу и, упруго качнувшись на гусеницах, застыла, не выключая двигателя. Кормовые двери распахнулись и к ним сразу из-за "бэтра" потащили носилки, потом еще одни, и еще... Убитых затаскивали на броню. Закрепляли проволокой за башней. Одно тело курилось едким серым дымом и, казалось, что дымится сама "эмтээлбэшка". Из под другого, по скату брони побежала вниз тонкая извилистая струйка крови. Она обогнула защитный кожух и частой капелью закапала на стертые до "хромированного" блеска, перепачканные жирным мокрым черноземом зубья гусеницы. Ко мне подбежал Степка. - Гоша, давай помогу подняться. Сейчас тебя эвакуируют в госпиталь. - Он наклонился и осторожно подхватил меня под мышки. - Да не надо меня никуда эвакуировать! - Я попытался освободиться из его рук. - В норме я. Не надо никакой госпиталь! - Брось, Степка. Не дури! Врач должен осмотреть. - "Окинава" поставил меня на ноги и, набросив мою руку себе на шею, почти потащил меня к МТЛБ. Меня усадили последним, у входного люка, и за мной тут же захлопнули тяжелые створки. Навалилась темнота. Взревел дизель, и машина резко дернувшись, тронулась. Глаза постепенно стали привыкать к темноте. Густо пахло палеными тряпками, горелым мясом, и свежей кровью. В глубине десантного отделения кто-то протяжно и тяжело мычал в бреду. На повороте что-то прижало мою ногу. Я на ощупь попытался освободиться, но пальцы неожиданно наткнулись на что-то скользкое и горячее. Я отдернул руку. Машину сильно качало на поворотах, и меня то и дело больно кидало спиной на стенку. - Не дрова везешь! - крикнул я, пытаясь перекричать рев дизеля, но вместо ответа на очередном повороте машина вновь резко тормознула и я со всего размаха больно впечатался плечом в стальной уголок. Наконец мы доехали. МТЛБ остановилась. Двигатель умолк. Двери распахнулись, ослепив дневным светом. Меня осторожно подхватили под руки и вытащили на улицу. Уложили на носилки. Понесли. У какой-то стены поставили на землю, и надо мной тут же склонился бородатый полковой врач. - Что болит, боец? Куда попали? Рассказывай. - Его руки быстро и привычно ощупывали меня. - Сейчас уже ничего. - Я попытался сесть. Но доктор прижал меня к носилкам. - Лежи! - ... Меня взрывом кинуло. Я не хотел эвакуироваться. Меня заставили... - Понятно. Кровь нигде не идет? - Нет. - Все равно пока лежи. Могут быть повреждены внутренние органы. Потом тобой займусь... И, выпрямившись, он шагнул к соседним носилкам, на которых мычал в бреду кто-то обгоревший до неузнаваемости. Рядом со мной на соседние носилки положили огромный, перепачканный кровью и грязью куль. Ни головы, ни ног, ни рук у него не было. Среди обрывков одежды я неожиданно увидел знакомый синий уголок моей пачки "Космоса". "Селезнев!" - Обожгла меня догадка. Носилки тот час подхватили чьи-то руки и унесли... Неожиданно густо сыпанул крупный снег. Снежинки противно и мокро шлепали по лицу и я, кривясь от боли, осторожно сел. - Катькин, два промедола, быстро! - Доктор, склонившийся над обгоревшим, поднял над собой растопыренную правую руку и, стоявший рядом с ним, солдат быстро положил в нее два прозрачных шприц-тюбика. Обожженный уже не стонал, а только тихо и тяжело хрипел. Медпункт располагался во дворе частного дома. Сам дом превратился в уродливую пирамиду из битого кирпича, но добротный каменный забор опоясывал руины по широкому периметру. В центре забора зиял пролом, в который утягивалась гусеничная колея. На ее краю в центре размолоченного гусеницами круга застыла "эмтээлбэшка", на которой нас привезли. Посреди двора горбатились две блекло- зеленых прорезиненных палатки с красными крестами на крыше. В углу двора, у забора, стояло трое носилок с полу занесенными снегом телами. Убитые... Туда же два солдата, видимо санитары, поставили носилки с Селезневым. Один из них, наклонился над телом и что-то вытащил из кармана. Вновь мелькнул знакомый синий цвет. Сигареты! "Вот сука!" - я почувствовал, как в душе знакомо вспыхнула ненависть. Мысль о том, что после смерти чьи-то жадные руки будут выворачивать мне карманы, тяжелыми молотками заколотилась в висках - "Мы дохнем, а вы тут у нас по карманам шарите!..." ...Доктор устало выпрямился. Поднял с земли обрывок бушлата и закрыл им лицо обгоревшего солдата. - Возняк! - Негромко крикнул он. На его зов повернулся тот самый, вытащивший сигареты, санитар: - Я, товарищ майор! - Его... - доктор кивнул на носилки и ног. - Туда же. И оформляйте. - Есть! - отозвался санитар. Обо мне словно забыли. Пока доктор занимался другими раненными, я встал с носилок и медленно доковылял до навеса, под которым раньше, видимо, хранилось сено. Сел на старое тракторное колесо. Было одиноко и грустно. Неожиданно где-то неподалеку захлопал лопастями вертолет. Через несколько секунд, его толстая каплеобразная туша проскочила всего в паре десятков метров над нами, и по звуку двигателя стало слышно, что он садиться. Сразу засуетились санитары. Из палатки вывели легкораненых. Подхватили носилки с тяжелыми. Последними с земли подняли убитых. Мне вдруг стало тоскливо до одури. Госпитальная койка, врачи, уколы - с детства не могу терпеть все, что связано с больницами. От одного их запаха с души воротит. Я же не ранен! ...Я на мгновение представил, как моей матери позвонят и скажут, что сын в госпитале. Да она на месте умрет! Нет уж, обойдусь... И, что бы не попасться на глаза доктору, я как мог быстро доковылял до МТЛБ, спрятался за ней. Наконец вертушка улетела. Стали слышны голоса. - Товарищ майор! Там вторая рота эвакуатор опять запросила. - Услышал я голос одного из санитаров. - Они там еще кого-то из своих нашли. Вторая рота - моя рота! Я обрадовался. Оставалось только спрятаться в МТЛБ и добраться до своих. А там уж что-нибудь наплету... - Возняк, забрось носилки в машину и пусть Егоров едет. - Услышал я голос доктора. "Ну, сука, сейчас ты у меня попляшешь!" - Мстительно подумал я. Я затаился за машиной, дожидаясь пока санитар забросит в ее утробу двое принесенных носилок. И когда уже он взялся за ручку двери, что бы захлопнуть люк, я вышел из-за корпуса, резко рванул его на себя, потащил за машину, прижал к броне. От растерянности тот чуть не упал и болтался в моих руках как здоровая кукла. Вблизи он оказался выше меня на голову. "Если очухается, то сразу подомнет!" - мелькнула мысль и, что бы не дать ему прийти в себя, я выхватил из кармана разгрузки "эргэдэшку" и ткнул ею прямо ему в зубы, раскровенив нижнюю губу. - Знаешь что это? - Ты че? - Санитар бессмысленно и растерянно уставился на меня. - Ты че? С ума сошел? - Из рассеченой губы на подбородок зазмеилась тонкая нитка крови. - Это, граната "эргэдэ" пять. Хочешь, что бы она у тебя в штанах рванула? - Че тебе надо? - В глазах санитара полыхнул ужас. - Хочешь гранату в штаны!? - Еще раз процедил я сквозь зубы. - Нет! - Пробормотал санитар. - Сигареты гони, сука! - Прошипел я. - Какие сигареты? - Растерянно залепетал санитар - Ты че, брателло? Успокойся... - А те, которые ты у пацана убитого вытащил. "Космос". Не ты их ему давал. Не тебе их забирать! - Да ты ебанулся! - Санитар торопливо сунул руку в карман бушлата и вытащил мятую пачку. - На, забирай! Я сунул пачку за пазуху и оттолкнул санитара от себя. - И не попадайся мне на глаза, гнида! Вместо ответа санитар юркнул куда-то в сторону. - Товарищ, майор! - услышал я его жалобный голос. - Там один псих... Но дожидаться развязки я не стал. Эмтээлбэшка уже пыхнула сизым соляровым дымом и завелась. Я быстро юркнул в десантное отделение и захлопнул за собой люк. ...В роте меня встретили как выходца с того света. Окинава удивленно вызверился на меня, когда я вылез на свет из утробы МТЛБ. - Гоша, ты? А ты чего не в госпитале? - Места не хватило! - Хмыкнул я. - Там только по предварительной записи... - Самойлов, хватит фигню нести. Почему не эвакуировался? - Из-за распахнутой двери люка вышел взводный. Он уже был в черной вязанной шапке из под которой белел край бинта. В голосе его зазвучали знакомые стальные ноты. - Да меня доктор осмотрел. Сказал, что все в норме. - Сходу соврал я. - Эвакуироваться не обязательно. Можно и амбулаторно. Таблетки принимать сказал. Вот и вернулся... Мрачное лицо взводного неожиданно потеплело. Он долго посмотрел на меня, словно разглядел во мне, что-то новое. - Ладно. Найди свое оружие. Тебе Окинава покажет, где все сложили и отдыхай. Выспись хорошенько... В пустое десантное отделение загрузили носилки с укутанным в брезент чьим-то телом и "эмтээлбэшка" укатила в, густеющие гнилой мокрой серостью сумерки. Мы с Окинавой спустились в подвал, где расположился на ночевку наш взвод. Он подвел меня к углу, где под брезентом громоздилось какое-то железо. Стащил брезент. Под ним оказалась две кучи оружия. Бесформенной грудой лежало изломанное оружие. Обгоревшие, изогнутые стволы, разбитые приклады, раздавленные чудовищным давлением коробки. Разодранные магазины. С другой стороны ровной кучей лежало уцелевшее оружие. Почти сразу в глаза бросилась знакомая "эсвэдэшка" Мганги. Я сглотнул комок. - Расскажи, что случилось? - А ты ничего не помнишь? - спросил Окинава. - Ничего. Помню только, что летел как футбольный мяч. Окинава достал из кармана пачку "Примы", выбил из нее пару сигарет. Одну протянул мне, другую раскурил сам. Выдохнул дым. - ...По нам из миномета "чечи" врезали. Попали как раз туда, где Кальтербрунер со своими накапливались. А у химика на спине два "шмеля" были. Вроде прямо в них мина и попала. Они тут же сдетонировали. Полный писец! Под сердцем что-то заныло. - Ну и кто погиб? - Селезень, Кузнец, Кострома - сразу. От химика вообще только голову нашли и пол ноги. Их всех с тобой отправили. Лома только сейчас нашли. Его взрывом на другую сторону улицы выкинуло. Вовку Жданова очень тяжелым отправили. Обгорел весь. Не знаю, доедет ли до госпиталя... - Не доедет. - сказал я негромко. - Жаль... - Лицо Окинавы свело как судорогой. Он судорожно затянулся сигаретой. Закашлялся. Опустил голову. ...Окинава со Ждановым корешились. Оба с подмосковья... - Ладно, Окинава, давай держись. - Я тронул его за плечо. - Ничего не попишешь. Так ему на роду было написано. - Я в норме! - Негромко откликнулся Акинькин. Вновь жадно затянулся. Помолчал. Потом глубоко вздохнул и тихо сказал. - Может так оно и лучше для Вовки. Он же как уголь был. Пальцы на руках до костей сгорели. Костяшки торчали как птичьи лапы. Это не жизнь... - А раненых сколько? - Без тебя пятеро. Ростовцеву руку оторвало, Даньку и Генку осколками посекло. Малина обгорел и Татарину башку пробило. - Мгангу забыл. - Кивнул я на, лежавшую у ног, СВД. - Не забыл. - Ответил Окинава. - Не нашли его. Ни Мгангу, ни ротного. Все обыскали. Не нашли. Все крыши вокруг облазили, все квартиры. Как испарились. Ни клочка одежды, ни куска. Два часа искали. Завтра утром опять пойдем искать. Зеленцов приказал все перевернуть, но найти... С расцвем мы уже были на месте разрыва. Взводный выстроил два отделения цепью и мы шаг за шагом обыскивали школьный двор. Третье отделение обыскивало крыши и соседние дворы. Как быстро земля впитывает кровь. Я только теперь это заметил. Еще вчера здесь были лужи крови и обрывки тел, а сегодня лишь припорошенная снегом земля. У стены, где мы вчера складывали своих убитых здоровенный штабель ящиков с боеприпасами. За ним несколько солдат. Пехота. Один на обрывках картона и каких-то щепках разогревает банку тушенки, другой в паре шагов от него сидит на корточках срет. Остальные, сидят прямо на мокрой земле привалившись к стене. На лицах - тупое безразличие измученных, загнанных лошадей. Им все равно. Даже инстинкт самосохранения притупился и угас. Чистые зомби! ...Дней пять назад соседнюю улицу перерезал снайпер. Чеченец как-то пробрался за охранение и засел на чердаке пятиэтажки в начале улицы. Первой пулей он снес полчерепа, сидевшему у стены лейтенанту из полковой финчасти. Второй пулей, сначала разворотил скулу, выбежавшему на звук выстрела солдату, а потом добил его пулей в голову. Когда мы пришли выкуривать чечена убитых уже вытащили крюками сделанными из проволоки. Мы начали готовиться к штурму пятиэтажки и запросили для поддержки танк. В ожидании его взводный дразнил снайпера, периодически показывая из-за угла край ушанки убитого солдата, надетый на кусок проволоки, которым вытаскивали убитых. Чеченец каждый раз клевал на обманку и стрелял, выбивая то каменную крошку с торца дома, то очередной дырявя шапку. - Неопытный. - Довольно осклабился Зеленцов. - Дурак! Молодой видно. Азартный. Вместо того, что бы ноги в руки и уматывать - в "ворошиловского стрелка" с нами играет. Ну-ну. Сейчас танк подтянется поиграем... И здесь вдруг из глубины двора, от беспорядочно сваленных в кучу ящиков с боеприпасами к улице меланхоличной походкой направился "зомби" из пехоты. В руках он тащил цинк с патронами. Мы не сразу сообразили, куда он идет, а когда поняли, то успели лишь крикнуть: "Стой! Стой, дурак! Там снайпер!" Но он лишь тупо и бессмысленно взглянул на нас и вышел на улицу. Через мгновение бичем щелкнул выстрел и, солдат рухнул на ящик - пуля прошила голову насквозь, сбив шапку с его головы. А к улице все той же походкой "зомби" уже подходил второй солдат с точно таким же цинком в грязных, помороженных руках. До смерти ему осталось не больше трех шагов, когда Вовка буквально в прыжке сбил его с ног и придавил к земле, в паре метров от мертвой изуродованной головы его напарника, из которой слабыми толчками все еще вытекала на асфальт черная кровь. Вовка перекатился через лежащего под ним солдата и рывком выдернул того на себя, вытаскивая из зоны обстрела. Точно через секунду пуля, вздыбила асфальт в полуметре от разбросанных в стороны ног солдата. - Ты что, идиот!? - Рявкнул, задыхаясь Вовка. Но солдат лишь неуклюже и бессмысленно копошился в его руках, пытаясь освободиться. В бронежилете, "разгрузнике", ватнике и сапогах он вдруг напомнил мне размахивающего клешнями краба, которого перевернула неожиданная волна. И память на мгновение осветило неистовое белое солнце того лета. Синь неба. Песок. Почти черные от загара тела пацанов нашего отряда. Один раз в своей жизни я был на море. В девяносто первом матери от завода путевку дали. А уже через год ни завода не осталось, ни лагеря. Завод закрылся, а лагерь достался независимой Украине... Вовка устал бороться с солдатом и без размаха, коротко ударил того в челюсть. Солдат ойкнул, как-то сразу обмяк и вдруг заплакал по-детски, в голос. - Не бей! Нас лейтенант послал. Приказал патроны в третью роту нести. Не бей, дяденька!.. ...Мы ничего не нашли. Ни тряпки, ни куска тела. Ничего. Мы обшарили все вокруг, даже перетащили в сторону ящики с боеприпасами. Но и под ними ничего не было. После любого, самого мощного взрыва остаются ошметки тела, осколки костей, клочья волос, обрывки тряпок. Но они словно испарились. Исчезли. Люди не исчезают так бесследно. Мы уже уходили, когда я заметил под ногами какой-то серый обрывок картона. Я механически нагнулся и поднял его. В руках был оборванный край птичьего крыла. Но Мганги или нет - я не знал. - Что там? - окликнул меня Зеленцов. - Нашел что-нибудь? - Нет! - отозвался я. - Ничего. Просто обрывок птичьего крыла... В эту ночь мне приснился странный сон. Заснеженная сумрачная равнина без конца и без края, без горизонта и неба. Белый шар, в котором куда-то шагали два человека. Я не видел их лиц. Только спины, но я знал, что один из них наш ротный, а другой Мганга. И что идти им через эту бесконечность целую вечность... ДОРОГА ДОМОЙ Николай никогда не пил коньяк, И потому, когда Михаил протянул ему почти полный пластиковый стаканчик с пахучей жидкостью цвета чая, он одним глотком опрокинул ее в себя. - Во, дает! - усмехнулся Борис. - Наша, армейская закалка! - довольно хмыкнул Михаил. "Не пей! Не пей!..." - Где-то внизу простучали на стыках рельс -колеса. Но было поздно Коньяк обжег глотку и горячим комком провалился в желудок. - ...У меня прапорщик был, начпрод. - продолжил Михаил. - Любитель выпить. Так вот мы с ним коньяк всегда стаканами пропускали. Так что парень наш. Видно, что не зря два года Родине отдал. Закалку получил - что надо! Николай хотел было возразить, сказать, что у них ТАМ вообще был сухой закон, но Борис в это время легонько хлопнул себя по лбу: - Кстати! Анекдот, мужики! Аллочка, - он повернулся к четвертому пассажиру купе, - думаю, не будешь против? - Давай! - Согласилась она, - Только без похабщины. - Как можно? - осклабился Борис. - Так вот, встречаются на том свете две души... ...Николай считал, что ему повезло с попутчиками. Более всего он не хотел оказаться по соседству с какими-нибудь стариками и слушать потом всю дорогу словоизлияния прописных, истин. Но когда в купе ввалилась звенящая металлом креплений, шуршащая болоньей костюмов компания, настроение срезу поднялось. Все получалось как нельзя лучше. Худощавый, и судя по всему, старший в этой компании Борис, похожий немного на ворона, смоляной чернотой волос и крупным "рим