аны жадно глотают пахучую массу - говядину или рыбу. Опять хочется есть. Мы идем с Саней вниз, к Хасану, может, хоть там накормят? Слышен говор внизу. - О! Егорушка! Родной! - Столяр, заметно поддатый, встречает меня радостно: - Ну как? Я не знаю, о чем именно он спрашивает, но тоже улыбаюсь. Лиц друг друга мы почти не видим, но улыбки слышны в голосах. - Все хорошо. Загадили только всю школу. Может, место какое определим? Столяр не отвечает, наливает мне в кружку дурнотно пахнущей горилки, - он принес еще один пластиковый пузырь. Пью, передаю Сане. Тот, захлебнувшись, кашляет. - Ну-у... - гудят пацаны разочарованно, каждый считает своим долгом ударить его по спине. Плохиш дает оплеуху. Саня отмахивается от него недовольно. - А чего? Всем можно, а мне нет? - смеется Плохиш. Появляется откуда-то тушенка, ее держит на широкой руке Вася. Заедаем. Что-то говорим о произошедшем и происходящем, много материмся, кажется, что только материмся, изредка вставляя глаголы или существительные, обозначающие движение, виды оружия, калибры. На каждую 'муху', на каждого 'шмеля', летевших в наши бойницы, раскурочивших школу, приходятся россыпи дурной, взвинченной, крепкой, как пот, матерщины. Поминаем пацанов, снова материмся... Немного, почти истерично, смеемся, вспоминая, как гранаты, что бросали чичи, бились о сетку и летели вниз. - Мы, пусть пацаны меня простят, хорошо еще отделались, бля буду! - говорит захмелевший Плохиш. - По идее, нас всех тут должны были уже положить... Столяр выспрашивает у Хасана, куда можно отсюда уйти через овраг. Все замолкают. Хасан подолгу молчит, не отвечая. Он часто так делает: ему зададут вопрос, он паузу тянет - усиливает значимость ответа. Сейчас все ждут его слов с нетерпением. Но он, похоже, искренне затрудняется. - Я все здесь знаю. Но я не знаю одного - где... боевики. Куда идти? К ГУОШу? Или в сторону Черноречья? В заводской район? К Сунже? Везде можно нарваться. Причем на своих. Все молчат. Где-то в стороне заводской комендатуры слышна серьезная перестрелка. Школа тиха. Раздается бульканье горилки. Повторяем - по кругу. Говорим что-то несущественное... Обходим с Саней школу. Чувствую себя бодрее. Водка - славная отрава. Никто не спит. Все надеются, что утром за нами приедут. Монах хмур. Он вглядывается в темь за окном, стоя у бойницы. Я встаю рядом с ним и долго молчу. Отстранившись от бойницы, закуриваю, пряча сигарету в ладонях. Табак вновь обрел вкус. - Сереж, а правда Бог есть? - спрашиваю. - Есть, - отвечает он безо всякой ненужной твердости, так, как если бы я спросил у него, есть ли у него родители, или друг, или сестра... - А зачем он? Монах молчит. Ему не хочется со мной разговаривать. Кажется, что Монах часто разговаривал со мной мысленно, пытаясь меня убедить в чем-то. И наверное, уже так много всего сказал, что понял: бестолку мне что-то объяснять. - Чтобы люди не заблудились, - отвечает Монах. - Это живым. А мертвым? - А ты как думаешь? - спрашивает он вяло. - Я не знаю... Бог наделяет божественным смыслом само рождение человека - появление существа по образу и подобию Господа. А свою смерть божественным смыслом должен наделить сам человек, - говорю я. 'Тогда ему воздастся, - хочу добавить я, но не добавляю. - Иначе, зачем здесь умирают наши парни...' - хочу я сказать еще, но не говорю. - Это, что ли, смысл? - спрашивает он, кивнув за окно. Там, я помню, лежал труп. - Божественный смысл... - повторяет за мной Монах тихо. - Ты очень много говоришь о том, что не способен почувствовать. Спустя несколько часов я укладываюсь спать в 'почивальне'. Брожу и рвусь во сне, как в буреломе. Приснились слова. Кажется, такие: 'Бог держит землю, как измученный жаждой ребенок чашку с молоком: с нежностью, с трепетом... Но может и уронить...' Проснулся. - Уронить, - повторил я внятно. - А? - зло спросил кто-то. - Уронить, - отвечаю. В полном объеме роман "Патологии" будет опубликован издательством "Андреевский флаг" в апреле 2005 года. Заказать книгу: http://artofwar.ru/i/izdatelxstwo_a_f/text_0010.shtml Ў http://artofwar.ru/i/izdatelxstwo_a_f/text_0010.shtml