ния тяжелой промышленности в Манчжурии, с тем чтобы обеспечить надлежащее снабжение нападающей армии, в случае если будет принято решение о захвате континентального Китая. Как это ни странно, упоминалась возможность заключения советско-японского пакта, который позволил бы Японии спокойно повернуться спиной к Сибири и сосредоточить силы в Китае. Эффект, который произвело в Москве это сообщение, можно сравнить лишь с ударом электрическим током. На следующий же день Москва вызвала по радио Клаузена и потребовала, чтобы группа постаралась получить подтверждение того, что документ этот подлинный, и ждала специального связного. Были переданы пароли и отзывы, а в конце сообщения говорилось, что данные задачи следует считать первоочередными. С этого времени Зорге стремился добыть подтверждающие сведения. Под предлогом обсуждения германо-японских отношений он получил частное интервью у немецкого посла фон Дирксена. В ходе беседы Зорге затронул вопрос о судьбе немецких офицеров, выступающих в качестве советников в китайских войсках, в случае если японцы начнут вторжение на континент. Японское верховное командование, заметил посол, уже намекнуло немецкому военному атташе, что этих советников следовало бы отозвать в знак дружественных отношений. Для Зорге этого было достаточно. Итак, японцы намеревались развязать войну в Китае. Почти одновременно с этим Мияги узнал от одного молодого полковника генерального штаба, что для практического обучения готовятся масштабные модели обширных районов Южного Китая. Это новое подтверждение заставило Зорге послать в Россию дополнительное сообщение, в котором говорилось о том, что Япония хотела избежать войны с Россией, чтобы напасть на Китай. Это было личное убеждение Зорге, обусловленное рядом неоспоримых фактов. Через два дня Зорге представили в посольстве одному из наших курьеров, который был уверен, что встречал его в Берлине. Зорге пожал руку блондину гигантского роста - официальному дипломатическому курьеру немецкого министерства иностранных дел - и пригласил его в свободный кабинет, который посольство разрешало ему иногда использовать для работы над срочными телеграммами. Там они обменялись паролями - и курьер получил объемистый пакет. В нем были фотокопии проекта программы министра иностранных дел Японии и полные отчеты об интервью Зорге с фон Дирксеном и о беседе Мияги с полковником. Даже Зорге удивился тому, что официальный немецкий дипломатический курьер тайно использовался советской разведкой. Прошло более месяца, прежде чем Зорге получил короткую радиограмму из "Висбадена", подписанную "Даль", в которой говорилось: "Ваша информация достоверна и принята к сведению". Только тогда Зорге сообщил членам своей группы, что они достигли почти невозможного, ликвидировав подозрения Кремля в отношении того, что Япония может напасть на Советский Союз. Информация, добытая группой, оказала сильное влияние на советскую программу военного строительства. До тех пор военная подготовка проходила под знаком стратегической обороны от нападения Японии, включая маневры войск в условиях Сибири. Большая часть производимого вооружения шла в Дальневосточную армию, которая по планам к концу 1936 года должна была иметь численность в три миллиона человек. Удача Зорге задержала выполнение этой программы, и впервые Красная Армия получила возможность проводить в полной мере в жизнь свои планы обороны на Западе. Для Зорге этот случай явился уроком. Он раньше не надеялся на документальную информацию из такого абсолютно надежного источника. Он не исключал возможности удачи, но только теперь понял, как сравнительно легко находящимся вне подозрения и признанным специалистам по различным отраслям государственной жизни получать информацию из высших источников. В то же время это полностью оправдало его идею иметь безупречные "прикрытия", а также свидетельствовало о его умении выбирать помощников. Он все больше и больше мог теперь полагаться на блистательного Одзаки, который буквально выполнял директиву самого Зорге: "Успешно действующий агент сам является источником информации". Статьи и книги Одзаки о Китае были источниками информации для людей, делавших политику Японии. Они считали его специалистом, лично знающим страну, которую они хотели завоевать. Они даже советовались с ним. В свою очередь Одзаки заслужил их доверие и получил доступ к секретным документам. Зорге сформулировал принцип, Одзаки провел его в жизнь. Успех Зорге вызвал цепную реакцию. Секретный политический документ касался не только Китая. В нем выдвигались на рассмотрение кабинета предложения об изменении подхода к западным странам и к Германии. Это давало Зорге и Вукеличу информацию, необходимую для завоевания доверия некоторых дипломатов. Вукелич имел теперь возможность "предсказывать" своим английским, американским и французским друзьям, что Япония скоро станет проводить по отношению к их странам более жесткую политику. В конце 1936 года эти дипломаты стали говорить своим послам, что Вукелич является одним из самых ценных и надежных советников. Чем больше Вукелич "предсказывал", тем больше информации получал в обмен. Зорге применял ту же тактику и в немецком посольстве по отношению к военному атташе Отту. Зорге оказывался первым информатором так часто, что Отт стал не только считать его своим личным другом, но и уважать его как компетентного журналиста с весьма ценными источниками информации. Нередко они до глубокой ночи обсуждали международные проблемы, и из случайных замечаний атташе, включая и сознательные умалчивания, Зорге составлял мнение о ходе дипломатических переговоров между Германией и Японией. Разведывательная группа имела все основания быть довольной своей работой. Члены ее добились поразительного успеха, не бросив на себя ни тени подозрения. Они к этому времени хорошо освоили свои профессии "прикрытия" и могли теперь всецело посвятить себя основной работе. Они находились в Токио уже достаточно долго, чтобы избавиться от опасений, что полиция будет уделять им больше внимания, чем она обычно уделяет иностранцам. В 1936 году произошли три события. Зорге добился нового успеха. Клаузена чуть не арестовали. Я прибыл в Токио. ГЛАВА V Я ЗНАКОМЛЮСЬ С ЗОРГЕ Три миллиона людей беспокойно ворочались в своих кроватях, когда над Токио стали появляться первые лучи рассвета. Наступило 26 февраля 1935 года. На рассвете дремлющий город внезапно был разбужен пулеметными очередями. Японская армия подняла мятеж против своих руководителей. Только пять человек во всей Японии спокойно прислушивались к звукам разбиваемых стекол и крикам раненых. Это были Зорге и его помощники, которые три недели назад послали в Москву короткое сообщение: "Ожидается насильственная смена руководства. Напряжение растет. Выступление армии, видимо, произойдет в последних числах февраля". За этим сообщением последовал обзор событий, приведших к мятежу, и правильная оценка влияния их на внешнюю политику Японии. В последние шесть месяцев премьер-министр Японии принц Коноэ окружил себя небольшой группой молодых экспертов по политическим вопросам, которые оказывали значительное влияние на его решения, а через него - и на кабинет министров. Среди наиболее заметных членов этого "мозгового треста" был признанный специалист по Китаю Одзаки, который постоянно оказывал на премьер-министра известное давление с целью предотвратить любые предполагаемые военные авантюры за пределами Манчжурии. Коноэ, склонный к либерализму, но недостаточно сильный, чтобы навязать прогрессивные идеи большинству членов кабинета, смог, однако, убедить руководителей армии в необходимости удерживаться от идей дальнейших завоеваний. Он рекомендовал своим коллегам - по предложению "группы прогрессивных исследований" - уделять больше времени обсуждению путей и способов облегчения жизни крестьянства. Он также выступал за сокращение военного бюджета, что должно было высвободить больше средств для укрепления сельского хозяйства. Это, разумеется, усиленно рекомендовал Одзаки, который утверждал, что нападение на Россию или Китай неизбежно заведет Японию в тупик. Агрессивно настроенный генеральный штаб - планирующий орган на одну ступень ниже верховного командования - усмотрел в этом угрозу своим планам установления господства Японии на Дальнем Востоке. Работники генерального штаба громко высказывали возражения своим начальникам в военном министерстве, которые любезно выслушивали их, но ничего не делали. Поскольку осуществление планов военной экспансии на время откладывалось, более молодые милитаристы стали проявлять беспокойство. Отношения между собственно армией, с одной стороны, и кабинетом министров и военным министерством - с другой, становились натянутыми. В январе 1936 года Зорге узнал от Одзаки о закулисной стороне этого спора. Для него это не было новостью. В течение ряда недель Зорге проводил в своих статьях официальную германскую линию, которая поддерживала агрессивно настроенных военных. Немецкое посольство, по сути дела, дало понять японским властям, что, если армия свергнет существующее правительство, Германия станет вести с новым правительством переговоры о заключении пакта о взаимной военной помощи. Неделей позже Зорге и Одзаки оценили возможности армии и решили, что шансов на успех у нее было мало. Одзаки считал, что только отдельные части поднимут мятеж, а основная масса войск останется верной военному министерству. Он был также убежден, что любое открытое выступление будет рассчитано лишь на то, чтобы показать недовольство политикой кабинета. В этом случае оно может достигнуть своей цели и заставить правительство возвратиться к своим планам вторжения в Россию или Китай и осуществлению дальнейших планов японской военной экспансии на Дальнем Востоке. Зорге, всегда глубоко анализировавший международные проблемы, сумел по достоинству оценить сообщение Мияги. Для Москвы было подготовлено несколько предварительных донесений. К этому времени относится и новое сообщение Мияги о том, что в японских армейских кругах вынашиваются планы вооруженного переворота в стране, который предполагается совершить в феврале. Конечно, Зорге не преминул тотчас же сообщить обо всем этом в Москву, и Советское правительство оказалось единственным в мире правительством, которое не проявило никакой озабоченности и не удивилось, когда на улицах японской столицы начались вооруженные столкновения. Эти события явились неожиданностью для немецкого, английского, французского и американского посольств. Кровопролитие продолжалось в течение почти двух недель. Западные дипломаты тщетно пытались получить какие-либо разъяснения от японских властей, упорно хранивших молчание и отказывавшихся комментировать происшедшее. Неосведомленность западных дипломатов Зорге решил использовать в своих интересах. Он пришел к выводу, что нет оснований скрывать от англичан, немцев и французов информацию, которая давно известна в Москве. Сообщив иностранным коллегам все, что ему было известно, о событиях в японской столице, Зорге и его соратники могли создать себе репутацию хорошо осведомленных журналистов. Зорге, добивавшийся укрепления своей дружбы с послом Оттом, передал ему слово в слово содержание своего донесения в Москву и намекнул при этом, что было бы неплохо, если бы посол в своем докладе упомянул его, Зорге, как источник информации. Клаузен в тот самый момент, когда он должен был передавать донесения Зорге о "февральском инциденте" (такое название получили описываемые события в японской истории), решил вдруг заменить свой старый передатчик новой радиостанцией, которую он сделал сам. На эту работу Клаузен потратил почти два месяца. Когда все было готово, он попросил Вукелича помочь ему избавиться от старого передатчика. Клаузен решил выехать за город и утопить передатчик в каком-нибудь озере. Жарким июльским утром Клаузен и Вукелич отправились в путь. За плечами у них были тяжелые рюкзаки. Через три часа неподалеку от озера Яманака они обнаружили, что за ними следят. Клаузен и Вукелич пошли быстрее, но это не помогло. Чем быстрее они шли, тем решительнее приближались к ним полицейские. Клаузен уже выбился из сил, когда полицейские догнали беглецов. - У вас тяжелая поклажа. Куда это вы направляетесь? - спросил один из сыщиков. - Мы решили немного поразмяться перед возвращением в Токио, а груз нужен нам для тренировки, - попытался отшутиться Макс. - Зачем же тогда такой тяжелый груз? - спросил другой сыщик. - А здесь у нас и еда. Мы оба любим поесть, а сегодня еще не завтракали, поэтому и решили расположиться у озера, - уже серьезнее ответил Клаузен. - Что же у вас в рюкзаках? - резким голосом спросил сыщик, которому, видимо, надоел шутливый тон Клаузена. Тогда в разговор вступил Вукелич. Улыбаясь, он похлопал одного из сыщиков по плечу и сказал: "Если хотите знать, большую часть нашего завтрака составляют напитки. В рюкзаках у нас бутылки с пивом. В такую жару и вам не вредно было бы утолить жажду". Глаза сыщиков наполнились тревогой. Они резко повернулись и стали быстро удаляться. "Нет, нет, спасибо", - успел прокричать один из них. Клаузен был сильно озадачен неожиданным бегством японцев, а Вукелич только хитро улыбался. Он знал, что японские сыщики больше всего опасались, чтобы кто-нибудь не застал их за выпивкой с иностранцами. Это считалось самым большим служебным преступлением. Клаузен и Вукелич продолжали путь к озеру. Там они взяли напрокат лодку и, отплыв подальше от берега, освободились от неприятной ноши. Вукелич скоро забыл об этом происшествии, а Клаузен, всегда соблюдавший осторожность, рассказал обо всем Зорге, обрисовав инцидент в самых мрачных красках. Зорге возмутило поведение Клаузена. Почему он не посоветовался? Зачем потребовалось уезжать так далеко от города? Ведь его в любой момент могут задержать! В ответ на эти вопросы Клаузен только пожимал плечами. Сознавая свою вину, Клаузен все же считал, что, как радист, он вправе самостоятельно решать все вопросы, касающиеся радиосвязи и аппаратуры. Я прибыл в Японию на следующий день после этого инцидента. Мне предстояло занять пост третьего секретаря в немецком посольстве. Деятельность посольства в Токио имела большое значение для Германии, поэтому мне как молодому дипломату было приятно получить такое назначение. Мой отец, Отто Мейснер, долгое время занимал ответственные должности в государственном аппарате. Он был заведующим канцелярией президента в годы правления Эберта и Гинденбурга. При первой встрече Зорге произвел на меня неприятное впечатление. Острый, пронизывающий взгляд этого высокого голубоглазого человека не становился теплее даже тогда, когда он улыбался. Зорге был на редкость общительным человеком и пользовался большим уважением и авторитетом. Но почему? Может быть, потому, что он считался талантливым журналистом, а может быть, и потому, что ему приписывали большие связи с высшими руководителями рейха. Во всяком случае, мне оставалось только следовать примеру остальных в отношении Зорге, который был любимцем посла и старшего советника Отта. В первые же дни своего пребывания в Токио я познакомился с двумя другими завсегдатаями всех дипломатических и официальных приемов. Одного из них звали Максом Клаузеном, который представился мне как владелец крупной экспортно-импортной конторы. Другой, югослав по национальности, - Бранко Вукелич - считался видным иностранным журналистом. Оба мне не понравились. Тем временем у Клаузена появилась причина поскорее забыть о своей ссоре с Зорге. От одного из связных он узнал, что Анна прибыла в Шанхай и ждет его там. Клаузен попросил у Зорге разрешения съездить за супругой. После недолгого раздумья Зорге решил воспользоваться поездкой Клаузена для встречи со связным из Москвы. Как только было получено согласие Москвы, он вручил Клаузену несколько роликов микрофотопленки - и тот отправился в путь. Не успел Клаузен устроиться в поезде, как рядом с ним уселся агент японской контрразведки. Капельки пота выступили на лбу Клаузена, а сверток с микрофотопленками жег ему грудь. Макс, пытаясь успокоиться, стал смотреть в окно, но и там перед ним все время мелькало отражение лица контрразведчика. На Клаузена посыпались вопросы. Стараясь сохранять спокойствие, Макс показал японцу удостоверение личности и представился как владелец фирмы. Но это не удовлетворило контрразведчика. Вопросы посыпались снова. Как давно он живет в Японии? Куда и зачем едет? Кто бы мог поручиться за него в Токио? Чем занимается его фирма? Зачем он все-таки приехал в Японию? На суде несколько лет спустя Клаузен об этом случае сказал следующее: "Мне сразу показалось, что у него есть основание подозревать меня, и я почти примирился с мыслью о неизбежном аресте. Когда же прошло двадцать минут и об аресте не было сказано ни слова, во мне зародилась крохотная надежда. Все это время я должен был сохранять на своем лице какое-то подобие улыбки, чтобы скрыть свой страх. Прошло полчаса, и я убедился, что он играет со мной, что он сел на поезд, уже имея приказ о моем аресте. Затем так же внезапно, как и появился, он пробормотал что-то невнятное и исчез. Он даже не потрудился обыскать мой багаж, что было обычным явлением при подобных поездках". На пароходе, направлявшемся в Шанхай, Клаузен все время находился около борта. Его не покидала мысль об угрозе ареста. Он сжимал рукой фотопленку в кармане, готовый в любой момент выбросить ее за борт, но никто даже не приблизился к нему. Дорого обошлась ему эта поездка. Даже нескрываемая радость Анны, встретившей его на причале, не вывела Клаузена из состояния нервного потрясения. В такси по пути в гостиницу он не обращал никакого внимания на без умолку болтавшую супругу. В гостинице Клаузен сразу же улегся в постель и проспал около шести часов, а Анна все это время сидела у его постели и удивлялась странному поведению супруга. Через три дня Макс пришел в себя от тяжелого нервного потрясения, и супруги вместе возвратились в Токио. Анна стала полноправной хозяйкой в доме Клаузена в районе Адзабу-ку. Когда Клаузен доложил Зорге о допросе, которому он подвергся в поезде, ему было приказано приостановить радиопередачи на неопределенное время и заняться с особым усердием своей обычной коммерческой деятельностью. Клаузен с радостью сделал все, что ему сказали. У Зорге была еще и другая причина для подобного распоряжения. Во время отсутствия радиста Зорге заметил, что двое его японских слуг, повар и мальчик-слуга, стали вести себя как-то странно. Он понаблюдал за ними несколько дней и заметил, что они несколько раз горячо спорили на кухне о своем хозяине. Как-то вечером он пригласил их к себе в гостиную и спросил, почему они себя так ведут. Вначале от них ничего, кроме невнятных извинений, добиться не удалось. Зорге сделал вид, что рассержен и приказал им собирать свои вещи, если они не хотят сказать правду. Он бросил деньги на стол и сказал, чтобы к утру их не было в его доме. Тут оба японца, испугавшись, что могут потерять легкую и хорошо оплачиваемую работу, начали громко пререкаться, кому говорить первому. Мало-помалу Зорге удалось сложить кусочки их сбивчивого рассказа. Примерно месяц назад в его отсутствие в дом пришел шпик кемпетая, одетый в штатское. Он доставил его слуг в полицию, где их стали подробно расспрашивать о каждом шаге их хозяина, о его личной жизни и привычках, о том, кто чаще всего бывает у него, интересовались его имуществом. Это продолжалось несколько часов, и двум вконец перепуганным слугам разрешили уйти только после того, как они дали согласие шпионить за своим хозяином и сообщать о каждом его шаге в полицию. С тех пор они не переставая спорили между собой: что им делать. Повар хотел точно соблюдать договоренность - просто из страха, а мальчик-слуга предлагал давать вымышленные сведения, так как Зорге был хорошим, щедрым хозяином. Когда они оба закончили свой путаный рассказ, Зорге сначала разразился смехом, а потом, к немалому их изумлению, разрешил им делать все именно так, как хотела полиция. Более того, он сказал, что поможет им выполнять свой долг и будет точно сообщать им, выходя из дому, куда направляется. Хотя оба японца и не поняли своего странного хозяина, они расплылись в радостных улыбках и, довольные, пошли заниматься своим делом. Каждый раз, когда Зорге собирался уходить, он говорил им, куда идет. Как только он покидал дом, слуги тотчас же сообщали полученную информацию в полицию по телефону. Поскольку это повторялось несколько раз в день и сведения всегда были верными, полиция стала удивляться, откуда слугам заранее известно, куда пойдет их хозяин. Для нового допроса слуг был послан другой шпик. Их объяснение было проще простого. Конечно, они знают, куда направляется их хозяин и чем он занимается. Разве он сам не говорит им об этом, когда уходит из дому? И разве он сам не разрешил им звонить об этом в полицию? Разъяренный сыщик поспешно вернулся в управление и доложил обо всем начальнику. Больше обоих слуг не беспокоили. Зорге был далек от того, чтобы недооценивать японцев. Опыт Клаузена, да и его собственный, мог свидетельствовать о повышенном внимании полиции к действиям всех иностранцев, но он мог также означать и специальное расследование его группы. Как бы там ни было, Зорге не рисковал. Он продолжал получать сообщения от Вукелича, Одзаки и Мияги, но ничего не отправлял в Москву ни по радио, ни с курьером. Вскоре Зорге обнаружил, что его группа была втянута самим ходом событий в выполнение третьего секретного задания. Оно заключалось в собирании информации о германо-японских отношениях. Художник Мияги сообщил, что один японский майор из штаба ВВС намекнул на неофициальном обеде, что он надеется в скором времени принимать гостей - делегацию немецких ВВС. Мияги не был в особенно теплых отношениях с этим офицером, и его дальнейшие расспросы не помогли ему выяснить, почему, все-таки немецкие ВВС посылают свою делегацию в Японию. Несколько позже, однако, Мияги связался с одним полковником из штаба армии, которого он очень хорошо знал, и выудил из него сведения о том, что японское верховное командование ожидает политических последствий от более тесного контакта между генеральными штабами Германии и Японии. Он не мог сказать ничего о том, какие именно будут эти "политические последствия". Зорге решил завуалированным путем проверить эту информацию у военного атташе полковника Отта, но прежде чем он успел это сделать, Вукелич сообщил, что его человек из английского посольства сказал ему, что западные державы в замешательстве от слухов о бешеной активности посольских курьеров, сновавших между Берлином и Токио. Зорге переслал Одзаки просьбу встретиться с ним на пресс-конференции министерства иностранных дел и там дал ему указание выяснить, что за секретные переговоры ведутся между японским премьер-министром и немецким посольством. Несколько позже он обедал с Оттом в "Немецком клубе" и объяснил ему, что "Франкфуртер цейтунг" подозревает, будто в Берлине ведутся секретные переговоры с японцами, и газета попросила его разузнать в Токио все, что он сможет. Это был выстрел наугад. Отт согласился, что ходит много всяких слухов, но работники посольства, пожалуй, мало пока что знают. Примерно через неделю Отт встретил Зорге в посольстве и дал ему ценную информацию. Оказалось, Германия предложила Японии заключить политический и военный пакт, который обязал бы обе страны оказывать друг другу поддержку в случае войны и свободно обмениваться секретной военной информацией. Предусматривалось содержание военных и военно-морских миссий в столицах обеих стран. Даже самый безобидный разговор позволял Зорге увидеть все, что ему было нужно в международном калейдоскопе. Ему удалось собрать важные детали из подобных же бесед и с другими официальными лицами помимо Отта. В то время это была самая ценная информация Зорге за весь период его работы. Москва считала, что нападение на Россию может произойти либо из Японии, либо из Германии, либо из обеих стран сразу. Зорге считал, что этот пакт направлен только против Советского Союза. В ту ночь Клаузен готовил свой передатчик и приемник в спальной комнате Анны, а Зорге сидел за столом и шифровал сообщение в Москву. Первые несколько минут Клаузен посылал короткие позывные и наконец получил в ответ сигнал о начале передачи. Он взял лист бумаги у Зорге и начал отстукивать цифры. Как позже вспоминал Зорге, это сообщение гласило: "Немцы ведут переговоры о военном пакте с японцами в Берлине. Надеюсь скоро получить дополнительную информацию. Организуйте круглосуточное радиодежурство для срочных сообщений. Подробный отчет направляю с курьерами. Рамзай". События развивались быстро. Одзаки имел беседу с личным секретарем премьер-министра, который сообщил ему, что в Берлине идут переговоры; японский военный атташе Осима представляет на них Японию, а Риббентроп, германский министр иностранных дел, и адмирал Канарис, начальник германской секретной службы, представляют германское правительство. Вооруженный этими сведениями, Одзаки попросил аудиенцию у самого принца Коноэ. Одзаки начал интервью под благовидным предлогом, будто его газета, самый влиятельный официальный орган в Японии, считает, что ее следовало бы правильно ориентировать по части взаимоотношений с Германией. Редактор газеты просил его, Одзаки, передать принцу, что любая полученная информация будет использована как руководство к действию. Коноэ, проницательный политический деятель, питавший большое уважение к популярному политическому комментатору страны, не поддался настойчивой попытке Одзаки вытянуть из него сведения до того, как он будет готов сделать публичное заявление для прессы. Они беседовали вокруг да около затронутой темы, причем Одзаки направлял беседу наводящими вопросами. И все-таки Коноэ был слишком добродушен, чтобы устоять против атаки того, к кому питал явную симпатию и уважал как специалиста своего дела. Он ослабил сопротивление и проговорился о своем отказе уступить требованию немцев, чтобы пакт был прежде всего военного характера и направлен непосредственно против Советского Союза. Он напомнил Одзаки, что Гитлер и его главные сторонники используют антикоммунизм как одну из главных платформ своей политики. Япония же не имеет пока желания вызывать антагонизм русских больше, чем это необходимо. И поэтому он считал, что вряд ли Япония присоединится к пакту, в котором будет конкретное упоминание о Советском Союзе. Однако он все же дал понять, что правительство обеспокоено деятельностью японской компартии, находившейся на нелегальном положении, и что Япония может легко достичь договоренности с Германией, чтобы пресечь дальнейшее распространение коммунистической идеологии в мире. Несмотря на все старания Одзаки, премьер-министр отказался связывать себя какими-либо выводами, когда речь зашла о возможном исходе берлинских переговоров. Не прошло и суток, как Зорге уже читал полный отчет об этом интервью, который вместе с информацией от Мияги и Вукелича и его собственной дал ему сложную, но довольно полную картину: чего хотела каждая из сторон, что готова была уступить и с чем могла в конце концов согласиться. После того как было сделано первое сообщение, Клаузен перенес рацию в дом Одзаки и ждал указаний Зорге. Новые сообщения, которые подготовил Зорге, касались: одно - позиции Японии, другое - различных подробностей берлинских переговоров. Он принес их в дом Одзаки, где они были переданы Клаузену с приказом отправить их в течение двенадцати часов четырьмя отдельными частями через определенные промежутки времени. Об этом периоде своей интенсивной разведывательной деятельности Зорге сказал на суде: "С самого начала, как только я узнал, что рассматривается какой-то вариант пакта, я понял, что немецкие правящие круги и влиятельные японские военные руководители хотели не просто политического сближения двух стран, а самого тесного политического и военного союза. Задача, поставленная мне в Москве, - изучение германо-японских отношений - теперь встала в новом свете, поскольку не было сомнения, что главным, что связывало две страны в то время, был Советский Союз или, точнее говоря, их враждебность к СССР. Поскольку я в самом начале узнал о секретных переговорах в Берлине между Осимой, Риббентропом и Канарисом, наблюдения за отношениями между двумя странами стали одной из самых важных задач моей деятельности. Сила антисоветских чувств, проявленная Германией и Японией во время переговоров о пакте, была предметом беспокойства для Москвы". Когда Четвертое управление поняло из отчета Зорге, что секретные переговоры в Берлине были нацелены на создание военного пакта, в Берлине появились советские разведчики, чтобы организовать тщательное наблюдение за резиденциями Осимы, Риббентропа и Канариса. Об этом каким-то образом стало известно гестапо и контрразведчикам Канариса. Это настолько встревожило немцев, что они не могли продолжать переговоры без опасения, что каждое слово будет передано в Россию - как раз в ту страну, против которой и был направлен пакт. Наконец Канарис и Гиммлер решили, что единственным способом перехитрить советских разведчиков будет продолжение обсуждения с помощью меморандумов. Вопросы и ответы в письменном виде должны были направляться из учреждения в учреждение специальным курьером под охраной агентов гестапо. Этой уловкой удалось перехитрить русских. Они вели слежку за тремя участниками переговоров, контролировали их передвижение, а те ни разу не встречались. Русские разведчики доложили в Четвертое управление, что переговоры либо прервались, либо закончились раньше, чем ожидалось, так как три основных участника теперь не вступают в контакт. Начальник Четвертого управления не был удовлетворен этим сообщением. Он попросил группу Зорге раздобыть дополнительную информацию в Токио. В это время какой-то специальный курьер прибыл с секретными приказами для немецкого посла. Однажды утром Зорге зашел в посольство для очередного "выкачивания" информации из ничего не подозревающего полковника Отта. Как раз в этот момент незнакомец был введен в кабинет военного атташе и представлен Зорге как Хаак. Этот человек сказал, что много слышал о Рихарде Зорге в Берлине и, как большинство других официальных лиц, считает статьи журналиста содержащими ценную и обширную информацию. Они немного поговорили, и Зорге вдруг осенило, что Хаак, должно быть, чиновник высокого ранга, раз Отт относится к нему с таким явным почтением. Инстинктивно он почувствовал, что этот человек может иметь какую-то связь с переговорами в Берлине, которые, он думал, по-прежнему продолжались. Он с радостью принял приглашение на обед с Оттом и Хааком в ресторане "Ломейер", любимом месте немецких чиновников, желавших поговорить о деле. Вскоре Хаак, абсолютно уверенный, что Зорге - один из самых преданных нацистов на Дальнем Востоке, начал свободно рассказывать Отту о последних событиях в Берлине и о страшно медленном процессе переговоров, которые велись с помощью меморандумов. Открытие это поразило Зорге, но каково было его изумление, когда Хаак объявил, что он и есть секретный курьер, осуществляющий связь между Осимой, Риббентропом и Канарисом. Более того, он находится в Токио потому, что является единственным посредником, используемым в этом качестве. Обмен мнениями пока временно прекратился до возвращения его, Хаака, в Берлин с важной информацией от японского министра иностранных дел. Возвратясь домой, Зорге подготовил короткое сообщение для передачи по радио об открытиях этого дня с полным описанием Хаака. "Я думаю, что с тех пор он тоже попал под наблюдение", - сказал позже Зорге. Почти целый месяц группа Зорге не выходила в эфир, так как не могла добыть материалов, которые могли бы оправдать риск проведения сеанса радиосвязи. Зорге стал раздражительным и требовал от группы почти невозможного, пытаясь раздобыть новые сведения. Мияги первый навел Зорге, а через него и Кремль, на след переговоров. На случайной встрече со своим знакомым майором из штаба ВВС он спросил шутя, не прибыли ли его гости. Майор пробурчал, что, похоже, он никогда не встретится с представителями немецких ВВС. Зорге передал это безобидное замечание Одзаки, который сразу же связался с секретарем премьер-министра. Он прямо сказал этому вежливому чиновнику, что слышал, будто берлинские переговоры провалились, и, поскольку источник этой информации вполне надежный, собирается ее опубликовать, если не получит официального опровержения. Тот факт, что Одзаки добился немедленной реакции на свои слова, показывает, насколько он был уважаем в кругах японского правительства. Секретарь сообщил ему подробности соглашения, подписанного между Германией и Японией, которое еще не обсуждалось японским кабинетом. Пункт за пунктом Одзаки собрал вместе то, что теперь известно под названием Антикоминтерновского пакта, подписанного Германией и Японией. Вечером Одзаки присутствовал на обеде у Макса Клаузена и его жены. Кроме него там были Зорге и Мияги. В тот вечер Клаузен начал передачу для "Мюнхена" позывным сигналом для срочных и важных сообщений Половина важных сведений была передана в течение нескольких минут, остальное обещали передать в три часа ночи. После этого обед продолжался. Группа Зорге добилась невиданного успеха. Подробные сведения об Антикоминтерновском пакте достигли Кремля через сорок восемь часов после подписания и почти за тридцать часов до того, как он стал известен японскому кабинету и германскому верховному командованию. После этого прошел целый месяц, когда о нем узнал весь мир. Вечеринка закончилась, и Зорге был уже дома в постели, когда зазвонил телефон у его кровати. - Алло, - пробормотал он сонно. - Алло! Агнеса там? - Никакая Агнеса здесь не живет, - ответил он. - Простите, наверное, не тот номер, - сказал голос в трубке. Послышался щелчок - звонивший повесил трубку. Зорге заснул. Телефонный звонок был условным сигналом, который означал, что вторая часть сообщения в Москву была передана без осложнений. Двумя неделями позже высокий худой мужчина с небольшой сединой в волосах стоял и курил сигарету в тенистом уголке храма Неба в Пекине. Прячась от лучей палящего солнца, к нему подошел другой мужчина и вытер пот на шее. - Жарко, - пробурчал он. - Вы не возражаете, если я немного разделю с вами тень? Не дожидаясь ответа, он, ворча, сел на землю и начал рыться в своих карманах. Высокий мужчина достал пачку английских сигарет и предложил их незнакомцу. - Нет, спасибо, я предпочитаю французские. А! Вот они! - И он вытащил измятую пачку французских сигарет из кармана брюк. Двое мужчин начали разговор о Китае, его традициях и культуре. Прошло минут тридцать, прежде чем незнакомец поднялся и протянул руку для прощания. Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. В кармане незнакомца оказался пакетик, которого не было там, когда он подошел сюда, - небольшой ролик фотопленки. Это был полковник Алекс, начальник курьерской службы Четвертого управления, а высокий мужчина - Рихард Зорге, находившийся в Пекине под предлогом написания статьи для "Франкфуртер цейтунг". В Москве Берзин, начальник Зорге, считал, что информация, содержащаяся на той пленке, была столь важной, что главный разведчик в Токио должен был лично доставить ее в Пекин, чтобы там вручить самому надежному курьеру управления. На пленке был обобщенный доклад об Антикоминтерновском пакте, еще не известном миру, составленный Одзаки, Мияги и Зорге. Точность данной при этом трактовки пакта подтвердила история. Япония хотела заключить с Германией договор, направленный против своего традиционного противника - России, но не хотела вызывать ее гнев, который мог бы привести к войне в Манчжурии прежде, чем Япония будет готова к ней. Несмотря на давление Германии, стремившейся заключить военный договор, который оставил бы Россию без тыла в случае войны на Западе, Япония не пошла на это. Было найдено компромиссное решение, заключавшееся в антикоминтерновской формуле: провозглашалась решимость обеих стран препятствовать распространению мирового коммунизма. Поскольку Коминтерн был важным органом коммунистического движения, но не являлся частью Советского государства, юридически договор Германии с Японией нельзя было рассматривать как выпад против Советского Союза. Целью этого компромиссного договора было не дать никому оправдания для войны и в то же время не оставить во всем мире никакого сомнения в том, на чьей стороне в конце концов Япония. Это был краеугольный камень будущего пакта стран оси. Зорге, довольный, пробивался через переполненные людьми улочки Пекина. Он приступил к сбору материала для статьи, которую надо было написать для оправдания своего приезда. Это было настолько простым делом, что он начал относиться к своей поездке, как к отпуску, находясь в счастливом неведении о неприятностях, готовившихся в Токио. ГЛАВА VI СНОВА В ТОКИО Зорге вернулся в Токио и обнаружил, что группа его приостановила работу. Она занималась обычными официальными делами и держалась в тени событий. Как-то вечером он насел на Вукелича в баре "Рейнгоулд" и строго спросил, почему не подготовлено никаких докладов к его приезду. В те дни начала 1937 года Токио был городом невероятных слухов, касавшихся главным образом подготовки к войне, хотя никто толком не знал, против кого и где. По своей природе японцы - заядлые сплетники и подобно китайцам крайне любопытны, когда дело касается секретов, будь то официальных или личных. Поэтому Токио всегда был местом самых фантастических слухов. Вукелич, бледный, явно нервничая, нагнулся над столом и рассказал о серьезной и опасной ошибке. Во время отсутствия Зорге все слухи свидетельствовали о военной активности Японии. Группа занялась поисками первоисточника слухов. Вукелич выяснил, что посольства Англии и США считали, что Япония разрабатывает какую-то иностранную авантюру, возможно массированное нападение на сибирскую границу с маньчжурского трамплина. Французы же были убеждены, что главным объектом военных приготовлений Японии является Индокитай. Докапываясь до истины через вереницу личных секретарей и младших штабных офицеров, Одзаки и Мияги решили, что в фокусе политики правительства находятся Манчжурия или Северный Китай. Мияги считал, что кнопка для пуска в ход военной машины находится в Манчжурии. Вместе с Одзаки и Вукеличем он подготовил доклад, который нужно было передать Клаузену для зашифровки и отправки в Россию. В соответствии с неписаными правилами группы это сообщение перед передачей Клаузену было переведено на английский язык. Рация была спрятана в доме Вукелича. Однажды днем Клаузен сел в такси у "Немецкого клуба" и направился к дому, где его ожидала жена Вукелича Эдит. Клаузен поспешил внутрь, и Эдит провела его в комнату, где была спрятана рация. Быстро, так как приближалось время начала сеанса радиопередачи, Клаузен подготовил передатчик и полез в карман за бумажником. Бумажника не было. Клаузен вспомнил, что бумажник был при нем