стантиновна и та не сразу узнала бы. Поздним вечером оставили шалаш у Разлива и отправились в путь, через лес, к железной дороге. Вели Владимира Ильича Емельянов да двое финских товарищей. Вначале шли благополучно, только уж очень было темно, по-осеннему. Шли гуськом узкой тропкой. Ветви бьют по лицу. Вдруг стали спотыкаться о кочки. Тропка исчезла. Деревья поредели. А кустарник разросся чаще, непроходимее. И что это? Что это?.. Потянуло дымом. Костер или где-то пожар? С каждым шагом дым ядовитее. Трудно стало дышать. Слепли глаза. Владимир Ильич остановился, взялся за грудь. Грудь разрывалась от кашля. Идти невозможно. - Свернем, - сказал Емельянов. - Горит торф на болоте. Ничего нет страшнее и коварнее торфяного пожара! Огонь тлеет под землей, раскаляется, ползет дальше. И вдруг взовьется ввысь бушующий столб, все сжигая и уничтожая кругом. "Что наделал! На пожар завел Ленина. Неужто погубим?" - думал Емельянов. - Владимир Ильич, за мной! Товарищи... Они задыхались. Брели в клубах белого дыма. Как слепые. На ощупь. Спотыкались. Падали. Поднимались, снова брели. Но вот дым стал редеть. Дым оставался в стороне, позади. Под ногами не шатались больше зыбкие болотные кочки. Вырвались из горящего торфяного болота! Вырвались наконец. Убежали от пожара. Спаслись. Измученные, они сели на землю отдохнуть. Дрожали ноги от слабости. Емельянов мучительно себя корил. Страшно подумать, что могло быть... А назавтра ночью, в час пятнадцать минут, к станции Удельной из Петрограда подошел дачный поезд. Поезд направлялся в Финляндию. Машинистом был финн Гуго Ялава. Он был большевиком, жил в Петрограде. Он любил свой испытанный паровоз Э 293, с черной, расширенной кверху трубой и круглыми горячими боками. На Удельной Гуго Ялава остановил паровоз у переезда. Выглянул на волю. Так и есть. Возле переезда стоял человек, курил; вспыхивал светляком в темноте огонек папиросы. Другой читал у фонаря газету. Так было условлено. Провожающие - один курит, другой читает. Значит, все в порядке. Сейчас покажется Ленин. "Где же он?" - забеспокоился Гуго Ялава. В эту секунду к паровозу быстрой походкой подошел невысокий коренастый рабочий. В кепке. Каштановая прядь упала из-под кепки на лоб. Взялся за поручни, подтянулся, залез на паровоз: - Здравствуйте. Я Константин Петрович Иванов. К вам в кочегары. - Здравствуйте, товарищ кочегар, - приветствовал Гуго Ялава. Владимир Ильич, а это был он, сбросил пальто и, как заправский кочегар, принялся укладывать возле топки в клетку дрова. Паровоз коротко свистнул, заработали шатуны. Побежал мимо лес. До станции Белоостров доехали без забот. Станция Белоостров была пограничной. Едва поезд остановился, по вагонам началась проверка у пассажиров документов. Заверещали свистки. Вдоль поезда торопился кондуктор, раскачивая в темноте фонарем. Слышались крики, брань. - Как бы к нам на паровоз не пожаловали, - с опаской сказал Гуго Ялава. - Хоть и с пропуском, а все от сыщиков лучше подальше. - Какой же выход? - спросил Ленин. - Найдем, - сказал машинист. Спрыгнул на рельсы, живо отцепил паровоз и погнал на всех парах к водоразборной колонке. Будто надо воды набирать. Первый звонок. Сыщики из пограничной охраны все шныряли по вагонам. Кого-то искали. Кого-то куда-то вели. Вся станция была в возбуждении. Второй звонок. Паровоз у колонки не тронулся. Только за минуту до отправления Гуго Ялава подвел свой 293-й к вагонам. Прицепил. Третий звонок. Паровоз озорно засвистел. "Остались с носом, голубчики!" - дразнил сыщиков машинист Гуго Ялава. И поезд помчался дальше. Ночь летела навстречу. Летело звездное августовское небо. Владимир Ильич высунулся из паровозной будки. Свежий ветер ударил в лицо. Скоро они были в Финляндии. СТРАННЫЙ ПРИЮТ Финские товарищи устроили Владимира Ильича в глухой деревеньке Ялкале. В стороне от деревни у самого леса стоял небольшой финский дом. Из окон виднелись темные сосны на взгорьях. Да огромные серые валуны на лужайке обступили незатейливое жилище, где поселился Владимир Ильич. Хозяин, бывший рабочий, заботился, чтобы Ленину у него спокойно жилось и работалось. Но остановка в Ялкале получилась недолгой. Деревенька была от станции верстах в десяти, газеты прибывали с большим запозданием, а то и вовсе нет. А Владимиру Ильичу без газет все равно что без воздуха. И товарищи нашли для него новый приют. В главном финском городе Гельсингфорсе начальником полиции был в то время молодой еще человек по имени Густав Семенович Ровио. Однажды Ровио вызвали к генерал-губернатору. Генерал-губернатор был русский. Петроградские власти назначили его наблюдать за финскими порядками. У финнов было свое управление, но приходилось петроградского начальника слушать, поскольку Финляндия входила тогда в состав Русского государства. - Господин полицмейстер, все ли спокойно в городе Гельсингфорсе? - строго спросил генерал-губернатор. Густаву Ровио было едва тридцать лет, но, несмотря на молодость, он, как все финны, был нетороплив и рассудителен. - Господин генерал-губернатор, в таком большом городе иной раз без происшествия не обойдется, - рассудительно отвечал Густав Ровио. - Что-нибудь политическое? - Нет, всего лишь мелкая кража, господин генерал-губернатор. Генерал-губернатор, прямой как доска, еще прямее расправил плечи и устрашающе тихо сказал: - Из Петрограда получен секретный приказ. - Слушаю, - ответил Густав Ровио. - Знаете, кто такой Ленин? - спросил генерал-губернатор. Ровио немного помешкал, пощупал бритый подбородок, потом ответил, что знает, да, знает, конечно! Ведь во всех газетах напечатано, что Временное правительство хочет Ленина арестовать, но никак не разыщет. - Есть подозрение... - начал генерал-губернатор и с опаской огляделся, хотя в кабинете они были вдвоем, - ...есть подозрение, что Ленин может скрываться здесь, в Гельсингфорсе. Ровио молчал и в упор, со вниманием глядел на генерал-губернатора, ожидая, что последует дальше. - Вы должны принять самые срочные меры. - Непременно, господин генерал-губернатор! - Если Ленин попадется вам в руки... - Если Ленин ко мне попадет, будет сделано все необходимое, господин генерал-губернатор! - Имейте в виду: за поимку Ленина назначена большая награда, - милостиво поощрил генерал-губернатор. - Поняли? Можете идти. И старайтесь. Густав Ровио поклонился и оставил губернаторский кабинет. Капли пота крупно выступили у него на висках. Большим клетчатым платком Ровио вытер виски. Затем потрогал карман и как бы с облегчением вздохнул. От генерал-губернатора он пошел не на службу, а на вокзал. Почтовый поезд Гельсингфорс - Петроград отходил не скоро, но состав был готов, и на перроне Густава Ровио дожидался поездной почтальон, безразличный и сонный на вид. Казалось, ничто на свете не может его удивить. Они не спеша прошлись вдоль перрона. Улучив минуту, Ровио вынул из кармана пакет и передал почтальону. Почтальон с неожиданной быстротой в мгновение ока сунул его за пазуху. - От того человека в прежний адрес, - сказал Ровио. - Ясно, - ответил почтальон и передал Густаву другой пакет, который тот так же живо спрятал. После этого они разошлись. Но и теперь начальник полиции направился не на службу. - Имею я право использовать обеденный час? - спросил себя Ровио. - Имею. И пошагал в бакалейную лавочку. Купил десяток яиц, четверть фунта масла и булку. "Теперь курс на дом", - мысленно скомандовал Ровио. Он избегал центральных улиц, шагал переулками и делал довольно порядочный крюк. Вообще, если бы внимательно за ним понаблюдать, непонятными показались бы его некоторые действия. Но кто станет наблюдать за начальником полиции? Это его дело смотреть, чтобы в городе все шло по порядку. "Секретный приказ, а? Скажите пожалуйста!" - вспомнил он недавний разговор, поднимаясь на пятый этаж большого дома на Хагнесской площади, где была его однокомнатная, с кухней, квартира и где сейчас сидел за столом - если бы знал генерал-губернатор! - Владимир Ильич и писал книгу "Государство и революция" - о том, как строить первую в мире страну рабочих и крестьян. И синяя тетрадь с цюрихскими выписками перекочевала сюда из шалаша. Лежала перед Владимиром Ильичом на столе. Он так был занят работой, что не сразу услышал приход Ровио. Ровио осторожно кашлянул. Владимир Ильич вскочил: - Почта есть? - Почта-то есть, да сначала пообедать надо бы, Владимир Ильич. - Нет, сначала посмотрим почту. Давайте, давайте. Владимир Ильич потирал от нетерпения руки, пока Ровио доставал из нагрудного кармана пакет. - В обмен на ваш получайте, Владимир Ильич. В пакете было несколько писем. Владимир Ильич одно пробежал. Другое. А это химическое. Зажгли лампу. Исписанную страницу нагрел над лампой. Выступили между строчками буквы. Владимир Ильич читал, приговаривая: - Так. Так. Так. Интересные новости. Новости были о том, что в Петрограде и Москве большевики все сильнее оказывают влияние на Советы. Советы стали большевистскими, нашими. Народ потерял веру в буржуазную власть. Народ все больше верит нам, писали из Питера. Вот какие были новости, и Владимир Ильич, то хмуря брови, то светлея лицом, прохаживался по комнате, где у стен благопристойно выстроилась обитая зеленым бархатом мебель, высокое зеркало украшало пузатый комод, а в углу ютился небольшой книжный шкафик. Полицмейстер снял визитку, в которую обычно наряжался, идя к генерал-губернатору, засучил рукава и принялся готовить на кухне яичницу. Странно все же: почему этот полицмейстер был в компании не с генерал-губернатором, а с Лениным? Потому он был с Лениным, что происходил из потомственной пролетарской семьи, работал токарем и с восемнадцати лет стал участвовать в революционном движении. Это только после свержения царя рабочие выбрали Ровио начальником гельсингфорсской милиции. По-старому должность его называлась: полицмейстер. Так именовал Густава Ровио генерал-губернатор да и многие другие, туго привыкавшие к новому. Состряпав яичницу, Ровио снова облачился в визитку с манишкой и черным, вместо галстука, бантиком и пригласил Владимира Ильича пообедать. У Владимира Ильича от полученных новостей было отличное настроение. Скоро вернется в Россию! Партия большевиков поднимет рабочий класс на восстание. Рабочие свергнут Временное правительство. Будет рабочая власть. Об этом Ленин писал в статьях, которые секретно посылал в, Петроград. Писал в своей книге. А Ровио уплетал яичницу и рассказывал о генерал-губернаторе. Ленин выслушал, лукаво сощурился: - Бывают несуразности в жизни: хозяин к генерал-губернатору ходит с докладами, а кого у себя принимает? - Как - кого? - хладнокровно возразил хозяин. - Почтенного финского пастора. Ах и расхохотался же Владимир Ильич! Верно, он приехал в Гельсингфорс под видом пастора. В деревеньку, где Владимир Ильич жил после шалаша, финские товарищи прислали любителей-актеров. Актеры были рабочими, социал-демократами. Ловко они его загримировали. Привезли из города длинный пасторский сюртук, высокую шляпу, как полагается. Приклеили пышные брови, надели парик, нарядили и... хоть сейчас в кирку обедню служить! Богобоязненные финки при встрече с Владимиром Ильичом смиренно отвешивали низкие, в пояс, поклоны. Так прибыл он в Гельсингфорс. А теперь скоро о новом парике надо заботиться. Да, скоро. В один прекрасный день Густав Ровио повел Владимира Ильича к парикмахеру. Парикмахер родом был петербуржец, маленький, шустрый, как обезьянка. Он был старым театральным парикмахером и знал в столице множество графов и князей. Графам и князьям хотелось быть изящными кавалерами, он их всех подмолаживал, красил бороды, мастерил парики. - А вы и без парика довольно еще молодой, - успокаивающе сказал Владимиру Ильичу парикмахер. - Вот хочу постареть, - ответил Владимир Ильич. - Да зачем? Для чего? - изумился парикмахер, всплеснув коротенькими морщинистыми ручками. - Солиднее как-то, внушительнее, - с улыбкой сказал Владимир Ильич. - Сделайте меня с сединой, лет эдак под шестьдесят. - Под шестьдесят? С сединой? Никогда! - Почему? - Чтобы я довольно молодого еще человека раньше времени превращал в старика?! Ни за что! - кипятился маленький парикмахер, размахивая ручками. - Мое призвание - возвращать людям молодость. - Благородное призвание, но сделайте для меня исключение, - с улыбкой настаивал Владимир Ильич. Парикмахер ахал и охал. Владимир Ильич сквозь смех его убеждал, а Густав Ровио думал: "Долго ли еще Владимир Ильич будет менять парики и одежду? Долго ли будет скитаться?" ЕЩЕ ОДНО ПОДПОЛЬЕ Студеный осенний ветер насквозь продувал старинные выборгские улицы. В один такой холодный день осени из Питера в Выборг приехал Эйно Рахья. Когда в конце лета сестрорецкий оружейник Емельянов и двое финнов выводили Владимира Ильича от озера Разлив через лес, один из тех финнов и был Эйно Рахья. Высокий, большелобый, весь веселый какой-то, он бесстрашным был человеком. В опасные случалось попадать ему переделки! Летом 1917 года однажды стало известно: тюремные надзиратели собираются выпустить арестованных генералов, жандармов и всякую, как тогда называли в народе, "старорежимную контру". Эйно Рахья командовал в это время петроградским отрядом финнов-красногвардейцев. Собрал отряд, нагрянул в тюрьму. - Если хоть одного жандарма отпустите!.. - револьвером пригрозил надзирателям. Временное правительство в ответ приказало разогнать отряд финнов-красногвардейцев, арестовать Эйно Рахью. Не тут-то было! Эйно Рахьи и след простыл. А работал он на аэропланном заводе. И большевиком стал в 1903 году, когда II съезд утвердил Устав и Программу партии. Вот этого смельчака, никогда не унывающего Эйно Рахью, ЦК партии прикрепил теперь связным к Ленину. Рахья прибыл в Выборг за Лениным. Владимир Ильич перебрался сюда из Гельсингфорса, поближе к России. Он стремился в Россию. И вот настал этот день. Владимир Ильич был неспокоен. А Рахья хоть бы что! - На вокзал двинем, Владимир Ильич? И знай себе отмеривает по аршину, благо длинные ноги. Впрочем, нет, Эйно волновался. Только не показывал виду. Владимир Ильич тоже, конечно, скрывал беспокойство. Они сели в поезд и молча доехали до одной финской станции. В вагоне были все финны, а Владимир Ильич не знал финский язык, так что уж лучше помалкивать, чтобы не привлекать внимания. Время от времени Владимир Ильич проверял, цел ли в кармане ключ. Цел, куда ему деться! Этот ключ Надежда Константиновна привезла Владимиру Ильичу еще в Гельсингфорс. Емельянов достал Надежде Константиновне пропуск в Финляндию. Оделась работницей, нахлобучила на брови темный платок, навела под глазами морщины. А глаза молодые. Умные, внимательные Надюшины глаза! Ключ был от конспиративной квартиры на рабочей окраине Питера, на Сердобольской улице, недалеко от Финляндской железной дороги. И план, как квартиру найти, Надежда Константиновна привезла. Владимир Ильич план заучил и порвал. А ключ спрятал и теперь ехал с ним в Петроград. Поезд приближался к станции. Рахья быстро встал, пошел из вагона. Владимир Ильич за ним. На станции слезли, и у Владимира Ильича сердце так и подпрыгнуло. На путях стоял дачный питерский поезд, а у поезда паровоз Э 293. "Здравствуй, старый приятель! Выручил меня раз. Еще выручай". Из паровозного окошка выглядывал машинист Гуго Ялава. Серьезный-пресерьезный, но при виде Рахьи и знакомого кочегара заулыбался: "Что-то поседел наш кочегар!". Словом, Владимир Ильич возвращался из Финляндии в Петроград на том же паровозе, на ту же станцию Удельная. Эйно Рахья доехал пассажиром в вагоне. От станции Удельная до Сердобольской улицы верст пять пустырем. В тот студеный октябрьский вечер и вовсе было на улицах пусто. Только ветер гулял да свистел. Но Надежда Константиновна дожидалась в условленном месте. В драповом полупальто, круглой фетровой шапочке. Владимир Ильич взял ее иззябшую руку. Без перчатки. Никогда не умела она о себе позаботиться! Работа, работа, работа для революции. Где велит партия, куда пошлет партия. На углу Сердобольской улицы и Большого Сампсоньевского проспекта высился кирпичный некрашеный дом, мрачноватый на вид. Четырехэтажный, он казался громадным посреди ветхих деревянных домишек. Владимир Ильич решительно направился к подъезду, будто всю жизнь здесь ходил. Эйно Рахья свернул на Сампсоньевский (сегодняшняя его задача исполнена), а Владимир Ильич впереди Надежды Константиновны поднялся на четвертый этаж. Открыл дверь ключом. От двери пойдет коридорчик. Его комната в конце коридорчика. Налево последняя. Владимир Ильич твердо все это усвоил из плана. В квартире не должно быть никого, кроме хозяйки, Надюшиной подруги, Маргариты Васильевны Фофановой. Но что такое? Владимир Ильич отпер дверь: голоса. Из одной двери в коридор широко падал свет. Ярко горела над обеденным столом висячая лампа. За столом несколько женщин - по всему видно, учительницы. - Наша педагогическая цель, дорогие друзья... - услышал Владимир Ильич. Невероятно, но в квартире собрание! В конспиративной квартире. Именно в этот вечер приезда! Ни на миг не смешавшись, Владимир Ильич торопливо прошел в конец коридора. Немного ссутулился. Он был в седом парике. Он был старичком, быстрым и легким. - Батюшки мои! - охнула Надежда Константиновна, когда они очутились одни в чистой, поразительно аккуратной комнате, где теперь Владимир Ильич будет жить. - Батюшки мои, как мы с Маргаритой опростоволосились-то! - Да, - сказал Владимир Ильич. Он не стал успокаивать Надежду Константиновну, что, мол, ничего, обойдется. Наверное, обойдется, но нельзя так рисковать в такое опасное время! - Почти три недели ждали тебя! - сокрушалась Надежда Константиновна. - Все не едешь... А сегодня как раз я и не предупредила Маргариту. - Последнее подполье, надеюсь, - сказал Владимир Ильич. Открыл окно. Внизу шумел ветер в деревьях. "Должно быть, там сад". - И птичий питомник, - сказала Надежда Константиновна, как всегда угадывая его мысли. - Смешное соседство! - улыбнулся Владимир Ильич. Из коридора донеслись обрывки фраз. - До свидания! - слышен был голос Фофановой: она выпроваживала учительниц. - Последнее подполье, надеюсь, - повторил Владимир Ильич. - Очень опасное, очень! - вырвалось у Надежды Константиновны. Владимир Ильич увидел нескрытую тревогу у нее в глазах. Да, здесь, на Сердобольской улице, было опаснее, чем в шалаше или в Гельсингфорсе. Сыщики Временного правительства за каждым углом, на каждом шагу. Здесь так было опасно, что никто, даже члены ЦК партии не знали, где поселился вернувшийся из Финляндии Ленин. Знали только Надежда Константиновна и связной Эйно Рахья. НАКАНУНЕ Через несколько дней Эйно Рахья пришел проводить Владимира Ильича на одно тайное собрание. Был поздний вечер. Магазины закрылись. Неподалеку от дома вывеска с позолоченным кренделем указывала булочную. Дверь на замке. Ставни на запоре. Но длинный хвост, главным образом женщин, протянулся у булочной с запертыми наглухо ставнями. Кутаясь в платки, женщины терпеливо стояли, ежась от холода. У другой булочной тоже. И у третьей. Вечерний Петроград был полон унылыми, безмолвными очередями. Давно уже хлеб продавали по карточкам. Полфунта, а то и четверть фунта в день. Надо успеть захватить. Опоздал - и ни за какие деньги куска хлеба не купишь. Женщины становились в хвост у булочных на ночь. Тяжко им было! Мужья на фронте. Война с немцами все тянулась. Мужья и сыновья мучились на фронтах, ни за что пропадали. - И дома хорошего мало, - сказал Эйно Рахья. - Хозяева закрывают заводы. Заводы стоят. Безработица. Положение в стране было бедственное. Поезда ходили кое-как. Расписание сломалось. Поезда не везли уголь и сырье на заводы. Не везли хлеб в города. - Чего ждать? - сказал Эйно Рахья. - Большевик должен знать чего, - резко ответил Владимир Ильич. - Надо не ждать, а делать рабочую революцию. С самого начала Февральской революции Ленин убеждал: необходимо добиваться, чтобы Советы стали большевистскими. Тогда рабочий класс сможет взять власть мирным путем. Но меньшевики не соглашались, мешали. Теперь все изменилось. Мирным путем победы не добьешься. Пришло время брать власть вооруженным восстанием. Не медлить! В тот октябрьский вечер на тайное собрание пришли члены Центрального Комитета партии. Все знали, что будет Ленин. Они давно не видели его и теперь ожидали с надеждой. Он был неузнаваем в своем седом парике. Но голос, но мысли, но призывы и воля были ленинские. Готовить вооруженное восстание! Привлекать на сторону рабочих войска. Направить сильнейших большевиков в различные области и по другим городам. Крепче вооружить отряды Красной гвардии на заводах и фабриках. Назначить умных командиров в отряды. Распределить точно, куда двинутся отряды Красной гвардии, когда час пробьет. Руководить восстанием должен Военно-революционный комитет. Вот какой план намечен был Лениным. ЦК обсудил. Хороший план. Все правильно, ясно. Все согласились. Но нашлись двое членов ЦК. Напрасно называли они себя большевиками. Яростно спорили против восстания пролетариата, не соглашались с великим замыслом Ленина, партии. Кто же они, эти предатели? Зиновьев и Каменев. Зиновьев и Каменев умели рассуждать. Ораторами были отличными. А когда дело дошло до восстания, струсили. - Разве способен рабочий класс управлять государством? - не верили Зиновьев и Каменев. И вот теперь, в решающее время, они выступили против восстания. Мало того, в одной меньшевистской газете рассказали о том, что большевики готовят восстание. Где, как, когда - все выболтали Зиновьев и Каменев. Все выложили Временному правительству. А о себе: мы против восстания. Выдали капиталистам товарищей. Нет, они не товарищи! "Я говорю прямо, что товарищами их обоих больше не считаю... - гневно писал Владимир Ильич. - ...Трудное время. Тяжелая задача. Тяжелая измена". Но Ленин не дрогнул. Восстание будет. ЦК вплотную приступил к подготовке восстания. В СМОЛЬНЫЙ На берегу реки Невы, где, круто повернув течение, она устремляет путь к Ладожскому озеру, в давние времена был в Петербурге Смоляной двор. В огромных чанах варили смолу. Тут и хранили ее для судостроения. А судостроительные верфи расположились через Неву на той стороне. Потом на месте Смоляного двора построили монастырь, а затем институт для благородных девиц, то есть дворянских дочерей. Вытянутое почти на четверть версты, трехэтажное строгое здание, с колоннами, мраморной лестницей и просторным входом под арками. От Смоляного двора институту пошло название Смольный. В семнадцатом году после свержения царя институток распустили по домам, а в Смольном разместился Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. И Военно-революционный комитет тоже был в Смольном. Военно-революционный комитет держал связи со всеми заводами. Организовал на заводах красногвардейские боевые отряды. Двадцать тысяч петроградских рабочих были вооружены и только ждали призыва начинать восстание! Военно-революционный комитет посылал большевистских комиссаров к матросам Балтийского флота агитировать против буржуазного правительства и господ морских офицеров. Матросы рвались в бой. Целые полки солдат переходили на сторону большевиков и Военно-революционного комитета. А Временное правительство что? Временное правительство боялось большевиков и рабочих. "Запрещается рабочим носить оружие! - издало Временное правительство строгий приказ. - Арестовать всех членов Комитета! Найти Ленина, заточить в каземат". И конечно, Временное правительство не сидело сложа руки, а всячески старалось собрать силы против большевиков и рабочих, стягивало свои войска к Петрограду, окружало кольцом. Ленин написал товарищам в ЦК, что нельзя откладывать дальше восстание! Настал час! Двадцать четвертого октября Владимир Ильич снова послал записку в ЦК. Фофанова сходила в ЦК, принесла ответ. Ленину пока не разрешали выходить из подполья. Любой офицер мог застрелить или зарубить его шашкой, если увидит на улице. Центральный Комитет партии под руководством Владимира Ильича вел последнее приготовление к решительной схватке. Но точный срок восстания еще не был назначен. Завтра, 25 октября, в Смольном открывается II съезд Советов. Делегаты съехались в Петроград из разных городов и сел. "Необходимо начать восстание сегодня, до открытия съезда, - думал Владимир Ильич. - Свергнуть Временное правительство и завтра передать власть Советам". Так Ленин думал. Но шли часы. Послал еще записку в ЦК. Беспокойно было у Владимира Ильича на душе. В этой беленькой квартирке на Сердобольской улице сейчас особенно было ему тяжело. Даже пошагать свободно нельзя: через стену услышат. Скажут: кто там у Фофановой ходит? К вечеру Фофанова вернулась со службы. Владимир Ильич взволнованно встретил ее. - Пожалуйста, отнесите еще письмо. Сейчас же, сразу, не раздевайтесь, пожалуйста. Я сейчас... И он быстро ушел к себе. И написал членам ЦК: "Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно". И дальше он писал, что надо выступить нынче же, свергнуть Временное правительство, взять власть. История не простит нам, если мы не решимся сегодня. Завтра может быть уже поздно. Сегодня последний и окончательный срок. - Скорее несите письмо! - торопил Ленин Фофанову. И остался один. Как неспокойно! Сел, к чему-то прислушиваясь. Чего-то будто ждал. И вдруг и верно у входной двери раздался звонок. Пришел связной Эйно Рахья: - Что в городе делается, Владимир Ильич! Вот что было в городе. Был сырой, неприютный вечер. Резкий ветер рывками налетал с Невы. Тяжелый туман окутывал улицы. Падал мокрыми хлопьями снег. Или принимался сеять меленький дождь. И сеял, и сеял... Но люди группками собирались то здесь, то там под воротами. Пронесется грузовик, полный солдат или рабочих с ружьями. Где-то трахнет выстрел. Застрочит пулемет. Снова тихо, тревожно. Возле мостов горели костры, красногвардейцы несли караул. Днем Временное правительство распорядилось разводить мосты над Невой. Прискакали юнкера, согнали пешеходов, остановили движение. Но только один Николаевский мост развели. Подоспели наши. Прогнали юнкеров. Если бы юнкерам удалось развести мосты, была бы беда: все районы оказались бы друг от друга отрезанными. Тут поодиночке юнкера и разбили бы революционных рабочих. Вот что рассказал Владимиру Ильичу связной Эйно Рахья. Владимир Ильич выслушал. Помолчал и стремительно поднялся со стула. Не говоря ни слова, вытащил из комода свой старый парик. "Что это он?" - встревожился Рахья. Партия поручила ему охранять Ленина, ему, рабочему-большевику Эйно Рахье. - Куда вы, Владимир Ильич? - Немедленно в Смольный! - твердо ответил Владимир Ильич. - Да ведь убьют вас. На юнкеров нарвемся - застрелят! Владимир Ильич не спорил. Знай себе налаживал перед зеркалом парик. Надел старый пиджачишко, пальто. И Рахья понял, что напрасно отговаривать, и стал сам собираться. Придумали они еще завязать Владимиру Ильичу щеку, будто болят зубы, тогда уж и вовсе трудно будет узнать. И вышли из дому. Владимир Ильич пошел в Смольный. НАЧАЛОСЬ Легко сказать - пошел. Десять верст от Сердобольской до Смольного! Трамваев не видать, не слыхать. Люди попрятались. Темь непроглядная. Под ногами чавкала грязь и растаявший снег. Ветер резал лицо. Владимир Ильич шел, слегка нагнув голову, выставив грудь навстречу ветру. Эйно Рахья на своих длинных ногах едва за ним поспевал. - Стой, стой! - во все горло закричал Эйно Рахья, увидев приближающийся к остановке трамвай. Трамвай и сам стал. Вскочили на подножку. Трамвай, почти пустой, следовал в парк. Повезло. Хоть полдороги доехать. Владимир Ильич зорко вглядывался в темноту, в глухую осеннюю ночь. Грузовик, полный вооруженных солдат, поравнялся с трамваем и умчался вперед. Еще грузовик обогнал. - Лихо нынче буржуям придется, - сказал кто-то. - Сворачиваем в парк, вылезайте, - объявила кондукторша. Снова Владимир Ильич и Эйно Рахья шагали ночными пустынными улицами. На юнкеров не нарваться бы! И вот как раз послышался цокот копыт по булыжнику. Два юнкера верхами: - Пропуск! Один туго натянул поводья. Конь, заломив шею, вздыбился. - Пропуск! - требовал юнкер, тесня конем Эйно Рахью. На старика юнкера не обратили внимания. Чего с деда взять? Держась за подвязанную щеку, дед просеменил мимо вздыбленной лошади. - Какой такой пропуск? - притворяясь простачком, отговаривался Эйно Рахья, стараясь выиграть время, пока Ленин уйдет. - Знать не знаю, где и добывать-то его. Да зачем? Без пропуска человека рабочего видно. Юнкер с ругательством занес над головой Рахьи нагайку. - Брось ты его, - крикнул другой. Они ускакали. Эйно Рахья бегом поспешил догонять Владимира Ильича. Он уже револьвер в кармане нащупывал. Не снес бы нагайки. - Спасибо, - коротко сказал Владимир Ильич. Огромное поле перед Смольным, перерезанное мостовой, поросшее тощими деревцами и редким кустарником, было людно и шумно. Горели костры. Стреляли в небо пучками огненных искр. Солдаты топтались у костров, грелись. Один за другим подъезжали грузовики. Соскакивали с грузовиков вооруженные матросы и рабочие. Валом валили в Смольный. Господских пальто и фетровых котелков было не видно. Все простой люд. Доносилась с поля команда: - Отряд, стро-ойсь! Слышались зовы: - Путиловцы где? Откликнитесь, путиловцы! - Братцы, семянниковцев не видели? Толпа гудела. Все поле было в движении. Возле Смольного стояли орудия. Часовые караулили входы. Окна всех трех этажей длинного здания Смольного ярко светились. Величественно было это зрелище освещенного Смольного и возбужденных, с горящими глазами, людей. За спинами щетинились дула винтовок. У Владимира Ильича сильно билось сердце. Настал день, ради которого он жил. Их пропустили в Смольный. Для входа в Смольный у Эйно Рахьи нашлись пропуска. Владимир Ильич, в распахнутом пальто, руки в карманы, забыв о дедовском парике, стремительно прошел коридором, людным и тесным от ящиков с патронами и штабелей винтовок. Взбежал на третий этаж, в комнату Военно-революционного комитета. Члены комитета все были в сборе. Шло заседание. Кто стоял, кто сидел. Секретарь писал протокол. Вот уже полсуток шло заседание. Обсуждали план выступления. Непрерывно вбегали связные Красной гвардии, воинских частей и заводов. Ленин вошел. Снял кепку. Вместе с кепкой снялся парик. Навсегда. Отслужил службу. - Ленив! - узнали все. Председатель Военно-революционного комитета Николай Ильич Подвойский, исхудалый, с воспаленными от недосыпаний глазами, кинулся к Ленину: - Владимир Ильич! Как он обрадовался приходу Владимира Ильича! Будто силы и смелости прибыло с Лениным. Подвойский нетерпеливо ждал, что он скажет. - Промедление смерти подобно! - быстро, решительно сказал Владимир Ильич. - Надо захватить телеграф, телефонную станцию, вокзалы, мосты. Без промедления. Сейчас. В эту ночь. Связные вбегали в комнату, где помещался Военно-революционный комитет, штаб революции, куда пришел Ленин. - Ленин пришел! Ленин! - полетело по Смольному. Связные входили и получали приказы. Военно-революционный комитет приказывает: занять телеграф, телефонную станцию, вокзалы, мосты. Занять все правительственные учреждения. - Красная гвардия, строить-ся! - гремело на поле перед Смольным. Горели костры. Грузовики, полные вооруженных рабочих, уезжали в мрак и ненастье октябрьской ночи. Уходили солдаты и матросы. В ночь с 24 на 25 октября вооруженной пролетариат и революционные войска взяли в свои руки Петроград, столицу России. Великая Октябрьская социалистическая революция совершилась. ЗИМНИЙ ВЗЯТ А Временное правительство со своими защитниками засело в Зимнем дворце. Зимний дворец одним фасадом выходит на Неву. Другой фасад смотрит на громаднейшую Дворцовую площадь. Белые колонны и статуи украшают дворец. По карнизам высятся колоссальные фигуры и вазы. Золоченый орел распахнул крылья над башней, а раньше еще развевался на мачте императорский штандарт. Раньше в Зимнем дворце жили цари. Ленин сказал председателю Военно-революционного комитета Подвойскому: - Весь Петроград в наших руках, а Зимний не взят. Немедленно надо захватить Зимний и арестовать Временное правительство. - К штурму готовы! - ответил Подвойский. 25 октября, в первое утро Октябрьской революции, люди читали обращение Ленина "К гражданам России!". Ленин писал, что Временное правительство свергнуто, власть перешла в руки Советов. Революция победила. Верно, все так и было. Никакой у Временного правительства власти не оставалось, но министры его заперлись и сидели в Зимнем дворце. - Что же это получается? - строго сказал Ленин Подвойскому. - Сегодня Зимний будет наш! - ответил председатель Военно-революционного комитета. Выбежал из Смольного и поехал на автомобиле проверять, как выполняется план взятия Зимнего. Красногвардейским отрядам и революционным полкам отдан приказ: окружить Зимний дворец! Рабочие и солдаты захватили возле Зимнего все проспекты и улицы. Брали Зимний в кольцо. Громыхали колесами пушки, занимая позиции. Медленно входили в Неву миноносцы. Двигались к Зимнему. Развернувшись, вставали на якорь. И трехтрубный крейсер "Аврора", с белыми бортами, обшитыми медью, целил на Зимний жерло орудия. Зимний в осаде. Было это в ночь на 26 октября 1917 года. А люди помнили Кровавое воскресенье 1905 года. Здесь, перед этим дворцом, на Дворцовой, обширной и праздничной, площади сошлись толпы рабочих. Со всех питерских заводов и фабрик. Мирно шли к царю. С иконами. "Батюшка-царь, помоги, сил не стало терпеть, с голоду пухнем". Тысячи рабочих были убиты и ранены в то воскресенье на Дворцовой площади перед Зимним дворцом. Настал октябрь 1917 года. Теперь рабочие пришли сюда не с иконами. Страшись, Зимний дворец! - Долго ли будем тянуть? - волновались и ругались солдаты. - Кто нами командует? Комиссары и члены Военно-революционного комитета на машинах и горячих конях объезжали солдатские цепи. - Товарищи, потерпите, вот сил побольше подтянем, чтоб наверняка бить буржуев, без промаха. Товарищ Ленин восстанием командует. - Ленин! - летело по солдатским и рабочим цепям. - Братцы, товарищ Ленин восстанием командует. Ленину в Смольный непрерывно слали донесения, как идет окружение Зимнего. Ленин с карандашом наклонялся над планом. В этих улицах размещены такие-то части. Такой-то полк здесь... Сюда надо добавить людей. Прибыли матросы из Кронштадта. Крейсер "Аврора" в готовности. - Товарищи, время. Начинайте штурм! - сказал Ленин. Холодный ветреный вечер опустился на город. Дома притаились с запертыми подъездами. Чуждо глядели темные окна домов. На улицах зажигали костры. Ветер нес едкий дым. Гнал тяжелые тучи над Питером. А Зимний тоже не спал. Тоже готовился к схватке. Юнкера и офицеры сложили из дров баррикады. Загородили дворцовые входы и выходы. Расставили между баррикад пулеметы. Зловещая тишина была вокруг Зимнего. Из Смольного прикатил самокатчик на мотоцикле. Снова Военно-революционному комитету посыльный от Ленина. - Немедля идите на штурм. Кончайте с Зимним. Пора. И вот во мраке, в ночной тишине ухнуло над Невой, разорвалось, прокатилось, сотрясая воздух от земли до небес. И долго эхо повторяло тра-ах, тра-ах... Это дала сигнальный выстрел "Аврора". Условный знак к штурму. Словно подхваченные волной, солдаты и красногвардейцы поднялись, кинулись к Зимнему. Цепь за цепью катились лавины бойцов. Из ближних улиц открыла стрельбу артиллерия. Трещали пулеметы. С ревом выехал на Дворцовую площадь броневик, поливая огнем дровяные баррикады, заградившие Зимний. И юнкера побросали оружие и побежали во дворец. - Ура! - кричали, преследуя юнкеров и офицеров, красногвардейцы и солдаты. - Ура! - Они расшвыривали поленья, карабкались на баррикады, соскакивали на ту сторону. - Ура! Да здравствует рабочая революция! Красные отряды ворвались во дворец. И... зарябило в глазах. Роскошь-то, богатство-то, золото, блеск! Коридоры, коридоры, комнаты. Сотни комнат и залов. Хрустальные люстры, бархат и шелк, картины и статуи, драгоценная мебель, зеркала. Какой-то красногвардеец пырнул штыком зеркало в золоченой оправе. С хрустом брызнули осколки стекла. - Сдурел?! - закричали на красногвардейца. - Нынче это не царское добро. Наше, народное. - Товарищи, соблюдайте революционный порядок! - забравшись на бархатный стул, агитировал командир отряда. Красногвардейцы и солдаты катились дальше, дальше, из комнаты в комнату, из зала в зал. Винтовка наперевес, рука на затворе. Самые смелые и руководители впереди: Антонов-Овсеенко, Еремеев, Подвойский... Дворцовые служители, в синих ливреях с позументами, в ужасе пятились. Министры Временного правительства сбились в одном зале. Юнкера защищали их. - Юнкера, офицеры, сдать оружие. Господа министры, вы арестованы. Была глубокая ночь, но в Смольном ярко сверкали огнями все окна. Люди толпились на лестницах, и в коридорах, и в комнатах. Все были возбуждены. Нетерпеливо ждали вестей. Что на Дворцовой площади? Как идет бой? И Ленин, полный ожиданий, был в Смольном. По виду спокойный, проводил совещание. Громко стуча каблуками, вошел председатель Военно-революционного комитета Подвойский. Лицо залубенело от октябрьской стужи и ветра. Откозырял по-военному. - Товарищ Ленин! Докладываю, Зимний взят. Ленин вскочил. Подошел. Обнял Подвойского крепко-крепко. ПЕРВЫЙ ДЕКРЕТ Вторые сутки члены Военно-революционного комитета работали без отдыха, Антонов-Овсеенко, Бубнов, Дзержинский, Подвойский, Свердлов, Сталин и много других большевиков. Вторую ночь Владимир Ильич не сомкнул глаз. Надежда Константиновна поглядела на его радостное и живое, но такое осунувшееся лицо и вздохнула. - Отдохнуть Владимиру Ильичу надо бы, а дома-то у нас нет. К нашим далеко. Ума не приложу, где его устроить, - сказала она Бонч-Бруевичу. Бонч-Бруевич был товарищем и помощником Ильича с женевских времен. Писал в газету "Искра". Переправлял из-за границы партийную литературу русским рабочим, а в 1905 году - оружие. - А моя квартира на что? - воскликнул Бонч-Бруевич. - И недалеко, и спокойно. И сейчас же потащил Владимира Ильича с Надеждой Константиновной к машине, которая стояла у Смольного. Владимир Ильич как сел на заднее сиденье, так и уснул. А когда приехали через четверть часа, проснулся будто ни в чем не бывало. - Поужинаем чем бог послал,