том металлическая рука, державшая Черкиса, дернулась. Фигура в плаще отлетела от нее, как большая летучая мышь. Упала на плоскую вершину, где недавно находилось гордое сердце его города. Синим пятном среди всеобщего разрушения лежало разбитое тело Черкиса. Высоко в небе появилась черная точка, она быстро росла - стервятник. - Все-таки я оставила для тебя падаль! - воскликнула Норала. С хлопаньем крыльев птица опустилась к телу, вонзила клюв. 27. БАРАБАНЫ СУДЬБЫ Мы медленно спускались с холма, на котором стоял уничтоженный город; останавливались, словно глаза Норалы еще не насытились зрелищем разрушений. Ни следов зелени, ни следов человека, вообще никаких следов жизни. Мужчина и дерево, женщина и цветок, ребенок и бутон, дворец, храм и дом - все это Норала растоптала. Вдавила в скалу, как и пообещала. Грандиозная трагедия заняла все мое внимание; мне некогда было подумать о товарищах, я забыл о них. И вот, неожиданно приходя в себя, начиная осознавать всю бесчеловечность этого разрушения, я обернулся к ним за поддержкой. Смутно удивился легкой одежде Руфи; она была почти нагой; с любопытством взглянул на красную полосу на лбу Вентнора. В его глазах и в глазах Дрейка я увидел отражение того же ужаса, что просыпался во мне. Но в глазах Руфи ничего подобного не было - строго, равнодушно, безжалостно, как сама Норала, рассматривала Руфь пустыню, которая еще час назад была цветущим городом. Я почувствовал прилив отвращения. Ведь не могли же все уничтоженные так безжалостно быть порождениями зла. Однако и мать, и расцветающая девушка, и юноша, и старик - все проявления человеческой жизни за большими городскими стенами теперь превратились в камень. Мне пришло в голову, что в Рушарке не могло быть больше плохих людей, чем в любом крупном городе нашей цивилизации. Я, конечно, не ждал, что Норала подумает о чем-нибудь подобном. Но Руфь... Реакция на прошедший ужас становилась все сильнее, начали жечь жалость и гнев, ненависть к этой женщине, которая стала душой катастрофы. Взгляд мой упал на красную полоску. Я увидел, что это бороздка, будто вокруг головы Вентнора затянули петлю и врезали ее в кость. На краях борозды виднелась засохшая кровь, двойное кольцо вздувшейся побелевшей плоти окаймляло полосу. Это был след - пытки. - Мартин! - воскликнул я. - Кольцо? Что они с вами делали? - Привели в себя этим, - негромко ответил он. - Вероятно, я им должен быть благодарен, хотя намерения у них были не совсем... терапевтические... - Его пытали. - Голос Руфи звучал напряженно и горько; говорила она по-персидски, ради Норалы, подумал я, не догадываясь о более глубокой причине. - Его пытали. Мучили его, пока он не пришел в себя. И пообещали, что будут мучить так, что он будет молить о смерти. - А меня... меня... - она подняла сжатые руки... - меня раздели, как рабыню. Провели через город, и жители насмехались надо мной. Привели меня к этой свинье, которую наказала Норала... и раздели меня перед ним, как рабыню. У меня на глазах пытали брата. Норала, они были злые, все злые! Норала, ты хорошо поступила, убив их всех! Она схватила руки женщины, прижала к себе. Норала смотрела на нее большими серыми глазами, в которых исчезал гнев, сменяясь прежним бесконечным спокойствием. И когда она заговорила, в голосе ее снова слышались отголоски далекого хрустального звона. - Дело сделано, - сказала она. - И хорошо сделано... сестра. Теперь мы с тобой будем жить в мире... сестра. А если в мире, из которого ты пришла, есть такие, кого следует убить, мы пойдем с тобой и с нашими спутниками и растопчем их... как я только что сделала. Сердце мое замерло: в глубине глаз Руфи в ответ на призыв Норалы появилась гневная тень; глаза ее становились такими же, как глаза Норалы. И наконец в лица Руфи на на смотрел двойник Норалы! Белые руки женщины обняли девушку, великолепная голова склонилась к ней, огненные пряди смешались с нежными каштановыми завитками. - Сестра! - прошептала Норала. - Маленькая сестра! Эти люди будут с тобой, пока ты этого хочешь. Можешь поступить с ними по своему желанию. Если хочешь, они уйдут в свой мир, и я прикажу проводить их к выходу. - Но мы с тобой, маленькая сестра, будем жить вместе... в обширности... этого мира. Разве не так? Не задумываясь, не оглядываясь на нас троих: возлюбленного, брата, старого друга, - Руфь прижалась к ней, положила голову ей на девственную грудь. - Будет так! - ответила она. - Сестра, будет так Норала, я устала, хватит с меня людей. Экстаз нежности, пламя неземного восторга вспыхнуло на удивительном лице женщины. Голодно, вызывающе прижала она к себе девушку; звезды в небесах ее глаз светили мягко, ласково. - Руфь! - воскликнул Дрейк и подскочил к ним. Она не обратила на него внимание; и в тот же момент его прыжок был остановлен, Дрейка развернуло спиной к ним. - Подождите! - крикнул Вентнор, хватая его за руку. - Подождите. Сейчас бесполезно. В голосе его звучало понимание, сочувствие; он беспокойно смотрел на сестру и эту удивительную женщину, обнимавшую ее. - Ждать! - воскликнул Дрейк. - Ждать! Дьявол! Проклятая ведьма крадет ее у нас! Он снова бросился вперед; отскочил, будто от удара невидимой руки; упал на нас, Вентнор схватил его и удержал. И в это время металлическое чудовище, на котором мы двигались остановилось. По нему пробежала дрожь. Нас подняло. Между нами и женщиной и девушкой появилась щель, она расширилась. Норала воздвигла между собой и нами барьер. Щель становилась все шире. Теперь Руфь была будто в другом мире. Нас с ней соединял только голос. Мы поднимались все выше, стояли строем на плоской поверхности башни; в пятидесяти футах от нас на такой же площадке стояли Норала и Руфь, сплетя руки. Они смотрели в сторону дома. К нам приблизилась змея, исчезла под нами, слившись с ожидающим чудовищем. Чудовище медленно начало двигаться, спокойно покатилось к проходу, проделанному в скалах. На нас упала тень скал. Мы, как один, оглянулись, увидели голубую фигуру с черным пятном на груди. И тут же скалы скрыли ее. Мы двигались по ущелью, через каньон и туннель, все молчали. Дрейк с ненавистью смотрел на Норалу. Вентнор тоже смотрел на нее - с загадочным сочувствием. Мы миновали ущелье, на мгновенье остановились на краю зеленого леса. И тут, как будто с неизмеримо далекого расстояния, послышался слабый размеренный гул, будто удары бесчисленных приглушенных барабанов. Существо, на котором мы ехали, вздрогнуло. Звук замер. Дрожь прекратилась, существо равномерно, без усилий двинулось сквозь деревья; но теперь двигалось оно не так быстро, как подгоняемое гневом Норалы. Вентнор зашевелился, нарушил молчание. Я увидел, как он похудел, как заострилось его лицо; стало почти неземным; очищенное страданием и, пришло мне в голову, каким-то странным знанием. - Бесполезно, Дрейк, - сонно сказал он. - Теперь все в руках богов. И не знаю, боги ли это людей или... металла. - Но вот что я знаю: равновесие будет нарушено. Если в нашу сторону, Руфь вернется к нам. А если в другую строну - нам тоже не о чем беспокоиться. Потому что с человечеством будет покончено! - Мартин! О чем это вы? - Это кризис, - ответил он. - Мы ничего не можем сделать, Гудвин, ничего. То, что будет, зависит только от судьбы. Снова послышались отдаленные раскаты - на этот раз громче. Снова существо вздрогнуло. - Барабаны, - прошептал Вентнор. - Барабаны судьбы. Что они предвещают? Новое рождение Земли и уход человека? Новое дитя, которому будет отдано господство - нет, кому оно уже отдано? Или барабаны предвещают конец... их? Барабанный бой снова стих. Теперь слышался только шум падающих деревьев под шагами существа. Норала стояла неподвижно; так же неподвижна была Руфь. - Мартин - снова воскликнул я, испытывая страшное сомнение. - Мартин, о чем вы говорите? - Откуда... они... пришли? - Голос его звучал ясно и спокойно, глаза под красным шрамом были чистыми и спокойными. - Откуда они пришли, эти существа, что несут нас? Что пронеслись над городом Черкиса, как ангелы смерти? Рождены ли они Землей... как мы? Или они приемные дети... подброшены с далеких звезд? - Эти существа, которые во множестве все равно являются одним? Откуда они взялись? Кто они? Он взглянул на кубы, на которых мы стояли; в ответ на него смотрело множество глаз, загадочно, будто они слышат и понимают. - Я не забыл, - сказал Вентнор. - Не забыл, что видел, плавая атомом во внешнем космосе. Мне кажется, я говорил вам, говорил с огромными усилиями; губы были в вечности от меня, атома, стремившегося раскрыть их. - Были... три... видения, откровения... не знаю, как их назвать. И хотя все они казались мне реальными, только одно, я думаю, истинно; а еще одно может быть истинно, а может, и нет. Раскаты барабанов послышались яснее, они звучали зловеще. Поднялись в крещендо; резко смолкли. Я видел, как Норала подняла голову, прислушалась. - Я видел мир, обширный мир, Гудвин, ровно летящий в пространстве. Не шар, планета из множества фасет, гладких, словно отполированных поверхностей; огромный голубой, слабо светящийся драгоценный камень; кристаллический мир, вырубленный из эфира. Геометрическое выражение Великой Первопричины, Бога, если хотите, ставшее материальным. Мир безвоздушный, безводный, бессолнечный. - Казалось, я приближаюсь к нему. И тут я увидел, что все его поверхности покрыты рисунком гигантским симметричным чертежом; математическими иероглифами. В них прочитывались немыслимые расчеты, формулы переплетающихся вселенных, арифметические прогрессии звездных армий, таблицы движений солнц. В этих рисунках была ужасающая гармония, как будто все законы мира: от тех, что управляют атомом, до тех, которыми руководствуется космос, - все они были наконец разрешены и сведены воедино. - Этот фасеточный мир в своей мозаике подводил итог ошибкам бесконечности. - Рисованные символы постоянно меняли форму. Я подлетела ближе: эти рисунки были живыми. Это было бесконечное количество... существ! И он указал на существо, которое несло нас. - Я отлетел назад, посмотрел на эту планету издалека. И тут мне в голову пришла фантастическая мысль - фантастическая, конечно, но я знал, что в ней есть зерно правды. - Теперь он говорил виновато. - Этот драгоценный мир управляется неким математическим богом, ведущим его сквозь пространство, забавляющимся арифметическими ошибками другого божества, противоположного математическому, божества случая, в сущности Бога нас и всего того, что мы зовем жизнью. - У него не было цели: он ничего не должен был преобразовывать; ему не нужно было исправлять неточности Другого. И только время от времени он отмечал разницу между достойным сожаления беспорядком других миров и безупречно упорядоченным и аккуратным своим храмом и его аккуратными служителями. - Этот странствующий демиург сверхгеометрии несется в пространстве на своем абсолютно совершенном мире; он хозяин всех небесных механизмов; его народ не зависит от сложного химизма и механизмов равновесия, от которых зависит наша жизнь; ему не нужны ни воздух, ни вода, он не обращает внимания ни на жару, ни на холод; он питается магнетизмом межзвездного пространства и время от времени задерживается, чтобы воспользоваться энергией большого солнца. Я почувствовал глубокое изумление. Возможно, это фантазия. Но тогда откуда у него эта последняя мысль? Он не видел, как мы, оргию в зале конусов, не видел, как металлическое чудовище питается солнцем. - Видение мира исчезло, - продолжал Вентнор. - Я увидел обширные пещеры, полные металлическими существами; они работали, росли, размножались. В пещерах нашей Земли - плоды неведомого лона? Не знаю. - Но в этих пещерах, при свете бесчисленного количества разноцветных шаров, - я снова ощутил дрожь изумления, - они росли. Мне пришло в голову, что они стремятся к солнечному свету, на поверхность. Они вырвались - под желтый блистающий солнечный свет. Наш? Не знаю. И это видение миновало. Голос его стал глубже. - И потом пришло третье видение. Я увидел нашу Землю. Я знал, Гудвин, знал неоспоримо, безошибочно, что это наша Земля. о ее холмы были сровнены, горы уничтожены, превращены в холодные полированные поверхности, геометрические, упорядоченные. - Моря превратились в геометрические водоемы, как огромные изумруды, сверкающие в хрустальных берегах. Полярный лед обточен. И на плоских равнинах появились иероглифы фасеточного мира. И на всей Земле, Гудвин, ни одного растения, ни одного города и ни одного человека. Вся Земля, которая была нашей, теперь принадлежала... им. - Видения! - произнес Вентнор. - Не думайте, что я полностью их принял. Частично правда, частично иллюзия - ослепленный мозг пытается из света и тени построить доступную пониманию картину. - И все же - какая-то правда в этих видениях есть. Какая именно, не знаю. Но знаю одно: последнее видение показывало картину того, чем закончится начинающееся сейчас, в это мгновение. Перед моими глазами вспыхнула картина: город, окруженный стенами, заполненный людьми, его рощи и сады, его наука и искусство; и Разрушители, растаптывающие его, и затем ужасная безжизненная вершина. И вдруг в этой вершине я увидел всю Землю, в этом городе - все города людей, его сады и рощи - поля и леса Земли, а исчезнувший народ Черкиса превратился во все человечество. - Но, Мартин, - я говорил, запинаясь, пораженный невыносимым ужасом, - ведь было еще что-то. Вы говорили о Хранителе конусов и о том, что нужно воспользоваться солнцем, чтобы уничтожить эти существа; о том, что ими правят те же законы, что и нами, и если они их нарушат, то погибнут. Надежда, обещание, что они не будут победителями. - Помню, - ответил он, - но не очень ясно. Что-то было. Какая-то тень падала на них, какая-то угроза. Тень, рожденная наши миром, какой-то грозивший им дух самой Земли. - Не могу вспомнить это уходит от меня. Но то, что помню, говорит мне: эти барабаны звучат не для нас. И как будто слова его послужили сигналом, снова раздались звуки, но больше не приглушенные и слабые. Они ревели; казалось, они проносятся по воздуху и обрушиваются на нас они отбивали нам в уши громовую дробь, будто титаны барабанили по перекрытым пещерам стволами деревьев. Дробь не смолкала; она становилась громче, яростнее; она звучала вызывающе и оглушительно. Чудовище под нами снова начало дрожать, ритмично, в такт бьющим барабанам. Я видел, как резко распрямилась Норала; постояла, прислушиваясь. Дрожь подо мной усилилась, стала лихорадочной. - Барабаны? - произнес Дрейк. - Это не барабаны. Как артиллерийская канонада. Как десятки Марн, десятки Верденов. Но откуда здесь возьмется артиллерия? - Барабаны, - прошептал Вентнор. - Это барабаны. Барабаны судьбы. Рев становился все громче. Превратился в ритмичную канонаду. Существо остановилось. Башня, на которой находились Норала и Руфь, наклонилась, перегнулась через разделявшую нас щель, коснулась нашей башни. Орала и Руфь были приподняты и быстро опустились рядом с нами. Послышался громкий резкий вой, гораздо громче, чем раньше. Земля дрогнула, как в землетрясении; мы оказались в центре водоворота; быстро опустились. Существо раскололось надвое. Перед нами вздымалась гигантская ступенчатая пирамида, немного меньше той, что построил Хеопс и которая отбрасывает свою тень на святой Нил. В нее устремлялись десятки за десятками металлических существ, сливались с нею. Пирамида качнулась, двинулась от нас. Послышался звонкий гневный золотой крик Норалы. Пирамида остановилась, она колебалась; казалось, она вернется. Но тут послышалось крещендо барабанной дроби, безапелляционное, властное. Пирамида устремилась вперед, снося на ходу деревья широкой, в полмили, полосой. Серые глаза Норалы широко раскрылись, в них было крайнее удивление, ошеломление. Норала на мгновение покачнулась. Потом из ее горло полился поток звуков. Под нами подпрыгнуло то, что осталось от существа, понеслось вперед. Развевались пламенные волосы Норалы; вокруг ее молочно-перламутрового тела - и вокруг Руфи - начал образовываться сверкающий нимб. На расстоянии я увидел сапфировую искру: дом Норалы. Стремительная пирамида была теперь недалеко от него, и мне пришло в голову, что в этой огромной фигуре не было ни шаров, ни меньших пирамид. А в том уменьшившемся чудовище, что несло нас, кроме нескольких дрожащих кубов, на которых мы стояли, кубов не было, только шары и пирамиды. Сапфировая искра превратилась в блестящий шар. Мы продолжали настигать большую пирамиду. И ни на мгновение Норала не переставала испускать поток звуков, и не прекращался оглушительный вой. Сапфировый шарик вырос, сталь большой сферой. Пирамида, которую мы пытались настигнуть, перестроилась в огромный столб; основание столба вырастило подпорки; и вот чудовище на этих подпорках переступило через дом Норалы. Вот синий купол совсем рядом, вот он уже под нами. Нас осторожно спустили, поставили перед входом. Я посмотрел на сооружение, которое принесло нас. Я был прав: оно состояло только их шаров и пирамид; невероятно гротескной фигурой нависло оно над нами. И повсюду в нем видно было стремительное движение; отдельные части его непрерывно перемещались. И вот оно исчезло в тумане, последовав за большой пирамидой. На лице Норалы было отчаяние, неуверенность, что-то необыкновенно жалкое. - Я боюсь! - услышал я ее шепот. Она крепче обняла дремлющую Руфь; знаком пригласила нас войти. Мы молча вошли в дом; она - за нами в сопровождении трех больших шаров и двух пирамид. У груды шелков она остановилась. Девушка доверчиво взглянула на нее. - Я боюсь! - снова прошептала Норала. - Боюсь... за тебя! Она нежно глядела на девушку, мягко и трепетно сияли галактики ее глаз. - Я боюсь, маленькая сестра, - прошептала она в третий раз. - Ты не можешь, как я, пройти в огне. - Она помолчала. - Отдыхай до моего возвращения. Эти останутся с тобой. Они будут тебя охранять и слушаться. Она сделала знак пяти фигурам. Они выстроились вокруг Руфи. Норала поцеловала девушку в глаза. - Спи до моего возвращения, - прошептала она. И, не взглянув на нас троих, вышла из комнаты. Я услышал вой, затихающий на расстоянии. Шары и пирамиды смотрели на нас, охраняя груду шелков, на которой спала Руфь - как околдованная принцесса. На голубой шар обрушивались звуки барабанов. Барабаны судьбы! Барабаны судьбы! Означает ли их бой конец человечества? 28. БЕЗУМИЕ РУФИ Долго стояли мы молча, в полутемной комнате, прислушиваясь, погруженные в свои мысли. Громовая барабанная дробь продолжалась; иногда они отступала, и тогда слышался стук тысяч пулеметов, удары тысяч клепальщиков, одновременно ударяющих по тысячам металлических корпусов; иногда гром стихал, сменяясь треском, будто метеоры ударялись в полую сталь. Но барабанный бой оставался все время, ритмичный, громовой. Руфь спокойно спала, положив голову на руку; две большие пирамиды бдительно стояли по обе стороны от нее; один шар застыл у ее ног, другой - у головы, а третий расположился между нами и ею; и все бдительно смотрели на нас. Что там происходит, на краю каньона, за воротами в утесах, за завесой, в пропасти металлического чудовища? Какое сообщение передают барабаны? О чем повествуют их громовые руны? Вентнор прошел мимо шара-часового, склонился к спящей девушке. Ни шар, ни пирамиды не шевельнулись; продолжали следить; этот их взгляд ощущался как что-то осязаемое. Вентнор прислушался к биению ее сердца, взял ее за руку, проверил пульс. Перевел дыхание, распрямился и успокаивающе кивнул. Дрейк неожиданно повернулся и прошел к выходу; на его лице ясно отразилось напряжение и тревога. - Ходил взглянуть на пони, - сказал он, вернувшись. - Он в безопасности. Я боялся, что он убежал. Темнеет. В каньоне и над долиной яркий свет. Вентнор миновал шар, присоединился к нам. Голубой дом дрогнул от взрыва звуков. Руфь пошевелилась; свела брови; руки ее сжались. Шар, стоявший перед нами, повернулся вокруг оси, скользнул к шару у ее головы, потом к шару у ее ног - как будто пошептался с ними. Руфь застонала, тело ее согнулось, неподвижно застыло. Глаза ее открылись; она смотрела на нас, как на какое-то ужасное видение; мне показалось, что она смотрит чужими глазами, в ее глазах отражались чужие страдания. Шары у ее ног и головы повернулись, метнулись к третьему шару. На лице Вентнора я увидел выражение жалости - и огромное облегчение. И с удивлением понял, что страдания Руфи - а она явно страдала - вызывают у него радость. Он заговорил, и я понял почему. - Норала! - прошептал он. - Она смотрит глазами Норалы, чувствует то же, что Норала. Там что-то неладно... с ними... Если бы мы могли оставить Руфь, только взглянуть... Руфь вскочила на ноги, закричала - золотой звучный призыв, как у Норалы. Мгновенно обе пирамиды раскрылись, стали двумя сверкающими звездами, окружили ее своим сиянием. На их верхних лучах я увидел овалы - они угрожающе блестели. Девушка взглянула на нас, овалы заблестели еще ярче, молнии готовы были сорваться с них. - Руфь! - негромко позвал Вентнор. Тень смягчила невыносимую жесткую яркость ее карих глаз. Что-то в них стремилось вырваться на поверхность, как тонущий человек. Ушло в глубину, лицо приняло выражение ужасного горя; отчаяние души, поверившей во что-то и обманутой. На нас смотрела обнаженная душа, лишившаяся надежды и ужасная. Руфь снова отчаянно закричала. Центральный шар устремился к ней, поднял ее себе на спину, скользнул к выходу. Она стояла на нем, как юная Победа, Победа, глядящая в лицо поражению; стояла на загадочном шаре голыми стройными ногами, одна грудь обнажена, руки подняты, девственно архаичная, ничего не было в ней от той Руфи, что мы знали. - Руфь! - закричал Дрейк. Отчаяние, такое же сильное, как у нее на лице, звучало в его голосе. Он встал перед шаром, преградил ему дорогу. На мгновение существо остановилось, и в это мгновение прорвалась человеческая душа девушки. - Нет! - закричала она. - Нет! Дикий зов испустили побелевшие губы, он звучал неуверенно, запинаясь, будто сама посылавшая его сомневалась в нем. Звезды закрылись. Три шара повернулись - недоумевающе, смущенно. Руфь снова крикнула, звучно, с перерывами. Ее приподняли, опустили на пол. Мгновение пирамиды и шары вращались вокруг нее - затем устремились к выходу. Руфь с всхлипыванием качнулась им вслед. Как будто притянутая, она подбежала к выходу, выбежала наружу. Мы бросились за ней. Впереди сверкнуло ее белое тело, она бежала к пропасти. Бежала как легконогая Атланта. Далеко позади нас остался голубой дом, приближался туманный барьер, когда последним отчаянным усилием Дрейк поравнялся с ней и схватил ее. Они упали и покатились по ровной дороге. Руфь билась молча, кусалась, царапалась, пыталась освободиться. - Быстрее! - крикнул Вентнор, протягивая мне руку. - Отрежьте рукав. Быстрее! Ни о чем не спрашивая, я достал нож и отрезал рукав у плеча. Вентнор выхватил его у меня, склонился к Руфи; быстро сунул скомканный рукав ей в рот, прочно привязал. - Держите ее! - приказал он Дрейку и сам с облегченным вздохом распрямился. Глаза девушки, полные ненависти, устремились к нему. - Отрежьте другой рукав, - сказал он, и, когда я это сделал, снова наклонился, прижал Руфь коленом, перевернул и связал ей руки за спиной. Она перестала сопротивляться; он снова осторожно повернул ее, положил на спину. - Держите ее ноги. - Он кивнул Дрейку, который сжал стройные лодыжки сильными пальцами. Она лежала, беспомощная, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой. - Слишком мало Руфи и слишком много Норалы, - сказал Вентнор, глядя на меня. - Если бы она закричала. Могла бы вызвать целое войско этих существ и сжечь нас. И сделала бы это - если бы догадалась. Вы ведь не думаете, что это Руфь? Он указал на бледное лицо, на глаза, в которых сверкало холодное пламя. - Нет! - Вентнор схватил Дрейка за плечо, отбросил на десяток футов. - Черт возьми, Дрейк, неужели вы не поняли? Потому что глаза Руфи вдруг смягчились; она жалобно посмотрела на Дрейка, и он расслабил ей лодыжки, наклонился, собираясь достать кляп изо рта. - Ваш револьвер, - прошептал мне Вентнор; прежде чем я смог пошевельнуться, он выхватил мой пистолет из кобуры и направил на Дрейка. - Дрейк, - сказал он, - оставайтесь на месте. Если сделаете еще шаг к ней, я вас застрелю. Клянусь Господом, застрелю! Дрейк колебался, на лице его было выражение недоверчивого изумления; я сам негодовал из-за действий Вентнора. - Но ей больно, - сказал Дрейк. Глаза Руфи по-прежнему жалобно и просительно были устремлены на него. - Больно! - воскликнул Вентнор. - Слушай, парень, она моя сестра! Я знаю, что делаю. Разве вы не видите? Не видите, как мало от Руфи в этом теле, как мало от девушки, которую вы любите? Не знаю, откуда, но твердо знаю. Дрейк, вы забыли, как Норала обманула Черкиса? Я хочу вернуть свою сестру. Я помогаю ей вернуться. Я знаю, что делаю. Посмотрите на нее! Мы посмотрели. В лице, которое смотрело на Вентнора, не было ничего от Руфи, как он и сказал. Холодный, страшный гнев, с которым Норала смотрела на Черкиса, когда он висел над своим гибнущим городом. Но тут произошло быстрое изменение - словно разгладились волны на ветреном озере. Перед нами снова было лицо Руфи - только Руфи; и глаза тоже ее, умоляющие, жалобные. - Руфь! - воскликнул Вентнор. - Пока ты нас слышишь - прав ли я? Руфь энергично кивнула; снова исчезла, ушла. - Видите? - мрачно повернулся он к нам. Столб света упал на завесу, почти пронзил ее. До нас донеслась лавина звуков. Но до нас звуки все же доносились приглушенно. Конечно, подумал я, завеса. И смутно удивился. Ведь основная цель завесы - удерживать, концентрировать магнитный поток. Задержка звука - случайный результат, не имеет отношения к истинному назначению завесы; ведь звук - это всего лишь колебания воздуха. Нет, конечно, это вторичный эффект. Металлические существа так же равнодушны к шуму, как к жаре или холоду... - Мы должны взглянуть, - прервал мои мысли Вентнор. - Надо пройти завесу и посмотреть, что происходит. Победа или поражение - мы должны знать. - Отрежьте свои рукава, как я, - сказал он Дрейку. Перевяжите ей ноги. Мы понесем ее. Это было быстро сделано. Легкое тело Руфи висело между ее братом и возлюбленным. Мы быстро миновали туман, осторожно продвигались вперед в мертвой тишине. Вышли из тумана и тут же отшатнулись от хаоса света и грохота. Вентнор и Дрейк опустили Руфь, мы стояли, ослепленные, оглушенные, пытаясь прийти в себя. Руфь дергалась, извивалась, пыталась продвинуться к краю. Вентнор подошел к ней, прижал. На коленях, таща Руфь, мы ползли вперед; остановились, когда поредевший туман, по-прежнему скрывая нас, позволил взглянуть не нестерпимую яркость, заполнявшую пропасть; туман чуть приглушал ее, и потому мы могли вынести этот свет. Я всмотрелся: мышцы и нервы парализовало благоговением и страхом. Я чувствовал себя, как человек, стоящий вблизи боевых отрядов звезд, свидетель смертных мук вселенных; как пронесенный через пространство и повисший над извивами туманности Андромеды, глядя, как она в страданиях рождает солнца. Нет подходящего образа, нет гиперболы - в окруженной горами долине была живая борющаяся сила, родственная той, что живет в туманностях и звездах; космический дух, преодолевший все измерения и стремящийся в бесконечность; разумная эманация самой бесконечности. И голос ее был неземным. Она использовала земную оболочку для своего грома, своего звона - как в большой раковине можно услышать рев и шепот океана, так и здесь, гремящая раковина пропасти отражала голоса того беспредельного моря, что омывает берега бесчисленных звезд. Я видел перед собой могучий водоворот во много миль шириной. Его волнами были мощные свечения; он был покрыт пеной молний, прошит бродячими туманами раскаленного пламени, пробит остриями живого света. Он ритмично выбрасывал огненную пену высоко к небу. Над ним небо сверкало, словно щит в руках гневного бога. Из водоворота вздымалась гора, горящий левиафан светло-синего металла, погруженный в лаву невероятного вулкана; огромная металлическая дуга, пересекающая огненное наводнение. А барабанная дробь, которую мы слышали, ревущие ураганы взрывающихся звезд - это падение радужных вершин, разряды молний, ритмические удары огненных лучей о сверкающую гору, которая от этих ударов дрожала и покачивалась. Дрожащая гора, сражающийся левиафан - это был Город! Само металлическое чудовище, охраняемое своими легионами, отбивалось от других своих же легионов, отделившихся от него и в то же время так же принадлежавших ему, как клетки принадлежат телу. Металлическое чудовище сражалось... с самим собой. Когда я впервые его увидел, чудовищное тело было в мили высотой; в нем находилось большое сердце конусов, что извлекали магнитный поток из нашего солнца; в нем другие конусы, меньшие, в нем мастерские, родовые покои и другие многочисленные загадки, которых мы не видели и о которых не могли и догадаться. Теперь это тело уменьшилось на целую четверть. Двойной линией вдоль основания горы стояли сотни огромных фигур. Угловатые, в их очертаниях не было ни одной вершины пирамиды, ни одной дуги шара, огромные, вздымались они ввысь. На верху этих фигур огромные массы в форме молотов, как те металлические кулаки, что обрушились на стены города Черкиса; но по сравнению с ними как лапа динозавра с рукой человека. И фигуры эти были живые и изменяющиеся; они били гигантскими булавами, размахивали ими из стороны в сторону, как будто поддерживающие их столбы - огромные вертикально поставленные поршни. За ними стоял второй ряд, такой же прямоугольный и высокий. От него отделялись десятки рук-балок. Этот ряд был густо усажен пламенеющими крестообразными фигурами. Раскрывшиеся кубы гневно сверкали красным и дымчато-желтым. Их щупальца вздымали множество огромных щитов, как те, что окружали помещение с конусами. И когда ударяли молоты, над их согнутыми головами кресты посылали потоки алых молний. Из углублений щитов вылетали языки ослепительного пламени. Огненными канатами они связывали те существа, по которым били молнии, в которые устремлялись алые молнии. Теперь я видел и фигуры нападающих. Гротескные, с иглами и клыками, пиками и рогами, шишками и кирасами; фантастически угловатые, словно рогатые боги яванцев, они шли навстречу башням, которые били их молотами, жгли молниями. И были они такими же огромными, такими же непредставимо фантастическими в десятках своих меняющихся обличий. Более чем на милю от поникшего Города пространство занимали, выстроившись, как небоскребы, мощные многоногие башни. На их вершинах вращались гигантские колеса. Из центра этих колес вырывались сверкающие молнии, множество копий фиолетового цвета. И свет их не был непрерывным; вспышки следовали за вспышками, и каждая устремлялась вслед за предыдущей. Именно их удары и порождали барабанную дробь. Они били в стены, стекая с них потоками огня. Словно перед падением они пробивали стену, и она истекала огненной кровью. С грохотом множества батарей молоты обрушивались на нападающих. Под их ударами шары и пирамиды разлетались на тысячи осколков, взрывались лазурным и фиолетовым пламенем, радужными многоцветными огнями. Молоты тоже раскалывались, отлетали, превращались в потоки желтых и алых метеоров. Но место расколовшихся кубов тут же занимали новые. И всегда, стоило только свалиться рогатой клыкастой фигуре, распасться, исчезнуть, тут же поднималась другая, такая же огромная и страшная, она начинала метать молнии, рвать своими колоссальными иглами и крючковатыми челюстями, колотить огромными кулаками, подобными кулакам металлического Атласа. Сражающиеся фигуры раскачивались, отступали и надвигались, спотыкались и падали, и корпус всего чудовища тоже раскачивался, придвигался или отдалялся, и это ужасное движение вместе с потоком света вызывало головокружение. Из вращающихся колес непрерывно стремился поток молний, падая и на башнеобразные фигуры, и на стену Города. Раздался пронзительный вой, неземной тонкий вопль. У оснований защитников вспыхнул нестерпимый свет, подобный тому, что предвещал появление летающего существа у дома Норалы. Но в этом свете не было сапфирового сияния, он был цвета охры, пронизанный зеленью. Но все же это было следствие той же самой необъяснимой силы: из тысяч таких огней появились гигантские прямоугольные столбы; огромные снаряды вылетели из пламенных пастей скрытых в земле титанических мортир. Они взметнулись высоко, повернули и устремились на метателей молний. Под их ударами эти химеры пошатнулись; я видел, как живые снаряды и живые цели сплавляются, превращаясь в поток молний. Но не все. В рядах рогатых гигантов появились бреши, но их тут же заполняли шары и пирамиды, отделявшиеся от колоссального корпуса. Непрерывным, нескончаемым потоком летели снаряды; и столь же непрерывно снова возникали нападающие. Но вот из рядов нападающих вырвались вперед бесчисленные рогатые драконы, огромные цилиндры, усаженные пирамидами. Они шли навстречу снарядам, нацеливались на них. Ощетинившийся дракон и бьющий молотом столб сталкивались и сплавлялись в невыносимой вспышке. Падали кубы, шары, пирамиды, некоторые раскрывались наполовину, другие полностью, в дожде дисков, звезд, огромных пламенных крестов; в буре немыслимых снарядов. Теперь я увидел, что в Городе - в самом теле металлического чудовища - идет такая же колоссальная схватка, что и снаружи. Оттуда доносился глубокий вулканический рев. С вершины срывались огни, каскады и фонтаны обезумевших существ, сражавшихся друг с другом, раскачивались на краях, падали; на фоне пылающего неба отражались силуэты борющихся химер. Вой становился все сильнее. Из-за испускающих лучи башен появилось войско шаров. Они летели как тысячи бледно-лазурных металлических лун; боевые луны летели метеорным потоком, размахивая знаменами фиолетового пламени. Поднялись высоко, на мили и оттуда упали на спину чудовища. Навстречу им поднялись огромные колонны из кубов, они разбивали шары, сбрасывали их вниз. Сотни, разбитые, падали, но тысячи продолжали нападение. Я видел, как они прилипают к столбам, колонны переплетенных кубов и шаров сжимали друг друга, как гигантские змеи, а вдоль их завитков раскрытие диски и кресты бросали друг в друга ятаганы молний. В стене Города появилась светящаяся трещина; она прошла с вершины до подножия; расширилась в брешь, из которой полился поток света. Из щели устремился водопад рогатых шаров в тысячу футов высотой. Но лился он только мгновение. Щель закрылась, зажав оставшиеся шары в колоссальных тисках. И раздавила их. В общем шуме ясно послышался ужасающий рев. Из сомкнувшихся тисков лился поток осколков; они сверкали, искрились - и умирали. И снова в стене нет ни следа щели. Ураган огненных копий ударил в стену. Под его напором откололась часть живого утеса в милю шириной; обрушилась, как лавина. Ее падение открыло огромные пространства, большие помещения и залы, полные боевыми молниями; оттуда долетал рев, громовые удары. И тут же вся эта поверхность закрылась металлическими кубами. Стена снова стала сплошной. Я оторвал ошеломленный взгляд от Города, посмотрел на долину. Всюду: в башнях, в переплетенных кольцах, в бесчисленных формах и комбинациях - сражались металлические существа. На колонны обрушивались металлические волны и отбрасывались назад; над сумятицей и безумием схватки взлетали металлические кометы. И всюду: на юге и севере, на западе и востоке - на всей долине металлическое чудовище под пламенными знаменами, под бурей молний убивало себя. Корпус Города наклонился; качнулся к нам. Прежде чем он закрыл от наших глаз пропасть, я увидел, что хрустальные мосты через гагатовую реку исчезли, чудесные драгоценные ленты на ее берегах разбиты. Все ближе наклонялся Город. Я ощупью отыскал бинокль, взглянул в него. И увидел, что там, куда падали молнии, металлические кубы гибли, чернели, становились безжизненными, тусклыми; сверкание маленьких глаз исчезало; металлические корпуса раскалывались. Все ближе к городу подходило чудовище; я с дрожью опустил бинокль, не мог смотреть больше. Падали рогатые фигуры, сражавшиеся с башнями. Снова встали, собрались для нового удара. Но тут Город приблизился еще больше, закрыл от меня поле битвы. Я снова поднял бинокль. Благодаря ему металлический утес приблизился, оказался всего в пятидесяти футах, и я увидел, что крошечные глазки больше не светятся озорно или зло, они безумны. Все ближе подбиралось чудовище. На удалении в тысячу футов оно остановилось, собралось. И с ревом вся сторона, обращенная к нам, скользнула на дно долины. 29. ГИБЕЛЬ НОРАЛЫ Упавшая масса достигала сотен футов в толщину. Кто знает, какие залы, полные чудес, помещались в ней? Да, тысячи футов было в ней, потому что обломки поднялись чуть не до края карниза, на котором мы лежали. Гигантский вал образовали тускнеющие остатки тел металлических существ. Мы увидели тысячи пустот, тысячи помещений. Потом снова послышался громовой рев - перед нами открылся кратер с конусами. Я увидел их в разрыве, они безмятежно теснились вокруг стройного устремленного к звездам столба. Казалось, дождь молний их не тревожит. Но кольцо щитов по краям кратера исчезло. Вентнор выхватил у меня из рук бинокль, долго держал его у глаз. Потом вернул мне. - Смотрите! В бинокль открывшийся огромный зал казался всего в нескольких ярдах от нас. Он был заполнен изменчивым пламенем. У остатков стен сражались толпы металлических существ. Но вокруг конусов оставалась свободная зона, и туда никто не входил. В этом поясе, в этом сияющем святилище, были только три фигуры. Одна - удивительный диск с огненным сердцем, который я назвал металлическим императором; вторая - мрачный огненный крест Хранителя. А третья - Норала! Она стояла рядом со своим сверхъестественным повелителем - а может, он был ее слугой? Между ними и плоскостями креста Хранителя размещалась гигантская Т-образная пластина с бесчисленными стержнями - клавиатура, управлявшая деятельностью конусов, поднимавшая исчезнувшие щиты; она же, вероятно, управляла энергией всего Города, тех меньших органов, один из которых поразил Вентнора. Норала в бинокль казалась совсем рядом, так близко, что можно было протянуть руку и коснуться ее. Пламенеющие волосы развевались вокруг гордой головы, как знамя из потока расплавленного медного золота; лицо ее - маска гнева и отчаяния; большие глаза устремлены на Хранителя; изящное тело обнажено, на нем ни обрывка шелка. И от струящихся прядей до белых ног ее окружал светящийся овальный нимб. Юная Изида, девственная Астарта, стояла она в объятиях диска, как поруганная и преданная богиня, стремящаяся к мести. Несмотря на всю свою неподвижность, мне показалось, что император и Хранитель сошлись в схватке, в смертельной рукопашной; я осознал это так отчетл