- И мы пошли в участок. Там был лейтенант, сержант и еще пара  ребят.
Я подошел и положил куклу перед лейтенантом.
     - Что это? - спросил он, ухмыльнувшись. - Опять кража ребенка?
     - Покажи ему ноги, - сказал я пьяному, вставая.
     - Кукла, - ответил пьяный.
     Лейтенант посмотрел на него и сел, моргая. Тогда я рассказал ему  все
с начала до конца. Сержант и ребята при этом хохотали до слез, а лейтенант
покраснел и заорал:
     "Ты что, дураком меня считаешь, Шелвин?"
     - Но, я пересказываю то, что мне рассказал этот парень, - говорю я. -
А также то, что видел сам. А вот и кукла.
     А он сказал: "Да, самогон силен, но я не  думал,  что  действует  так
безотказно". Лейтенант поманил меня пальцем и  сказал:  "Ну-ка,  дыхни,  я
хочу знать, чем ты освежился, стоя на посту".
     И тогда я понял, что ничего не докажу, потому  что  у  моего  пьяного
была с собою фляга и он по дороге угостил меня. Только глоток, но от меня,
конечно, пахло.
     И лейтенант сказал: "Я так и думал. Убирайся. - А потом он  еще  орал
на пьяного: ты, с трухой под шелковой шляпой,  как  ты  смеешь  развращать
хорошего офицера и морочить мне голову? Первое ты сделал, но  второе  тебе
не удастся. Посадите его в вытрезвитель и бросьте эту  проклятую  куклу  с
ним для компании!"
     При этом бедный парень разорался и упал без сознания.
     А лейтенант говорит: "Ты,  несчастный  дурак,  веришь  в  собственное
вранье. Приведите его в себя и отпустите". А мне он сказал: "Если бы ты не
был таким хорошим парнем, Тим, я  бы  тебя  выгнал  за  это.  Возьми  свою
дегенеративную куклу и отправляйся домой. Я пошлю на пост замену, а  утром
приходи трезвым".
     - Я сказал ему: "Ладно, но я видел  то,  что  видел".  "К  черту  вас
всех", - сказал я смеющимся ребятам. Но они подыхали  со  смеху.  Тогда  я
взял куклу и ушел.
     Шелвин вздохнул и продолжал:
     - Я взял куклу домой и рассказал все своей  жене  Мегги.  И  что  она
ответила? "Я думала, что ты бросил пить уже давно,  а  ты  -  посмотри  на
себя! Со всей этой болтовней о куклах, да еще с  оскорблением  лейтенанта,
ты дождешься, что тебя прогонят с работы, а Дженни только что поступила  в
институт. Ложись  спать  и  проспись  хорошенько,  а  куклу  я  выкину  на
помойку".
     Но к этому моменту я совсем взбесился, крикнул на нее, взял  куклу  с
собой и ушел. Тут я встретил Мак-Кенна, который, видимо, знает кой-чего. Я
рассказал ему все, и он привел меня к вам. А для чего, я не знаю.
     - Хотите, я поговорю с лейтенантом? - предложил я.
     - А что вы можете ему сказать, - возразил он довольно логично. - Если
вы скажете ему, что пьяный был прав и что я тоже видел, как кукла  бежала,
он подумает, что вы такой же сумасшедший, как и я. А если вы ему докажете,
что я не был пьян,  меня  пошлют  в  госпиталь.  Нет,  доктор,  очень  вам
благодарен, но все, что  мне  остается  сделать,  это  молчать,  стараться
держать себя с достоинством и не обращать внимания  на  шутки  и  насмешки
товарищей. Я благодарен вам за то, что вы так  терпеливо  меня  выслушали,
теперь я чувствую себя лучше.
     Шелвин встал и глубоко вздохнул.
     - А что вы думаете обо всем этом? - спросил он с беспокойством.
     - Я ничего не могу сказать о пьяном, -  сказал  я  осторожно.  -  Что
касается вас, могло случиться, что кукла давно могла лежать на мостовой, а
кошка или собака бежала перед автомобилем. Она  убежала,  а  вы  так  были
заняты куклой, что...
     Он перебил меня.
     -  Ладно,  ладно.  Этого  достаточно.  Я   оставляю   вам   куклу   в
благодарность за диагноз, сэр.
     Шелвин распорядился и вышел. Мак-Кенн трясся от беззвучного смеха.
     Я взял куклу и положил ее на стол. Глядя в ее маленькое злое лицо,  я
не чувствовал желания смеяться. По какой-то неясной  для  меня  причине  я
вынул из стола и вторую куклу и положил ее рядом, затем вынул веревочку со
странно завязанными узелками и ее тоже положил между ними.
     Мак-Кенн стоял возле меня и смотрел. Я услышал, как он тихо свистнул.
     - Где вы ее взяли, док? - он указал на веревочку.
     Я рассказал. Он снова свистнул.
     - Я уверен, что босс не знал  о  том,  что  она  у  него  в  кармане.
Интересно, кто ее туда положил? Конечно, это карга. Но как?
     - О чем ты говоришь? - спросил я.
     - Ну как же, ведь это  "лестница  ведьмы".  -  Он  снова  показал  на
веревочку. - Так ее называют  в  Мексике.  Это  колдовская  штука.  Ведьма
кладет ее вам в карман и приобретает над вами...
     Он нагнулся над веревочкой.
     - Да, это ведьмина лестница - на ней девять узелков, они  из  женских
волос... и в кармане у босса!
     Он стоял и глядел на веревочку. Я обратил внимание на то, что  он  не
сделал попытки взять ее в руки.
     - Возьми ее и посмотри внимательнее, Мак-Кенн, - сказал я.
     - Ну уж нет! - Он сделал шаг назад. - Я  вам  сказал,  док,  что  это
колдовская штука!
     Меня все больше раздражал туман суеверия, опутывавший все это дело, и
наконец я вышел из себя.
     - Слушай, Мак-Кенн, - сказал я сердито, - не  пытаешься  ли  ты,  как
сказал Шелвин, морочить мне голову? Каждый раз, когда я говорю с тобой,  я
сталкиваюсь с каким-то грубым выступлением против здравого смысла. Сначала
эта кукла в машине, потом Шелвин. А теперь эта лестница ведьмы. К чему  ты
клонишь? Чего ты хочешь?
     Он посмотрел на меня, сощурившись, и слабый румянец появился  у  него
на скулах.
     - Все, что я хочу, - сказал он, растягивая  слова  по-южному,  -  это
увидеть босса на ногах. И добраться до того,  что  чуть  не  убил  его.  А
Шелвину вы не верите?
     - Нет. И помни все время, что  ты  был  с  Рикори  рядом,  когда  его
ударили иглой. И не могу  не  удивляться,  как  быстро  ты  нашел  Шелвина
сегодня.
     - И какой вывод?
     - Вывод, что  пьяный  исчез.  Вывод,  что,  возможно,  это  был  твой
сообщник. Вывод, что такой  эпизод,  произведший  сильное  впечатление  на
досточтимого Шелвина, мог быть просто умно разыгранной сценкой, а кукла на
мостовой и автомобиль - осторожно спланированным маневром. И обо всем этом
я знаю только по словам шофера и твоим. Еще вывод...
     Я остановился, давая себе отчет, что обрушиваю на человека в основном
свое скверное настроение, вызванное недоразумением.
     - Я кончу за вас, - сказал он. - Вы хотите сказать, что за всем  этим
стою я.
     Лицо его побелело, мускулы напряглись.
     - Вам везет, что вы мне нравитесь, док. Еще лучше, что я знаю о вашей
дружбе с боссом. А самое лучшее,  может  быть,  то,  что  вы  единственный
человек, который может ему помочь. Все.
     - Мак-Кенн, - сказал я. - Мне жаль. Мне очень жаль. Не о том,  что  я
сказал, а о том, что я должен был это сказать. В  конце  концов,  сомнение
существует и никуда от него не денешься, вы должны признать это. Лучше все
прямо высказать вам, чем таиться и быть двуличным.
     - Но какую же я могу иметь цель?
     - У Рикори могли быть сильные враги и сильные друзья. Для врагов было
выгодно убрать его без всяких подозрений и получить  авторитетный  диагноз
от  врача  с  репутацией  честного  и  неподкупного  человека.  И  это  не
эгоцентризм, а моя профессиональная гордость - то, что я  считаюсь  именно
таким врачом.
     Он кивнул. Лицо его смягчилось и напряжение исчезло.
     - У меня нет доказательств, док, и я ничего не могу вам ответить.  Но
я вам благодарен за высокое мнение о моем  уме.  Нужно  быть  очень  умным
человеком, чтобы все это устроить.  Совсем  как  в  кино,  где  преступник
устанавливает кирпич, который должен свалиться на голову его врагу ровно в
20 минут 26 секунд третьего. Да, я должен быть гениальным.
     Меня передернуло от этого явного сарказма, но я промолчал.
     Мак-Кенн взял куклу Питерса и стал  ее  осматривать.  Я  позвонил  по
телефону, чтобы осведомиться о  состоянии  Рикори.  И  обернулся,  услышав
восклицание - Мак-Кенн протягивал  мне  куклу,  указывая  на  воротник  ее
пиджака. Я пощупал это место и, почувствовав что-то вроде головки  большой
булавки, вытащил ее. Это была стальная игла около девяти дюймов длины. Она
была тоньше обычной шляпной иглы, крепкая и заостренная.  Я  сразу  понял,
что смотрю на инструмент, пронзивший сердце Рикори.
     - Еще одно нарушение здравого смысла, - сказал Мак-Кенн, - может, это
я засунул ее туда, а, доктор?
     - Вы имели такую возможность, Мак-Кенн.
     Он засмеялся. Я рассматривал странную  иглу  -  это  было  фактически
тонкое лезвие. Оно было сделано как будто из стали, и в то же время  я  не
был уверен, что это металл. Она совершенно  не  гнулась.  Маленький  шарик
наверху, был не менее полдюйма в диаметре, и больше  походил  на  рукоятку
кинжала, чем на булавочную головку.
     Под увеличительным стеклом были видны на ней  углубления,  как  будто
для пальцев маленькой руки... кукольной руки... Кукольный кинжал!.. На нем
были пятна. Я отложил вещь в сторону, решив заняться их анализом позже.  Я
знал, что это кровь. Но даже, если  это  так,  доказательств,  что  именно
кукла сделала это - нет.
     Я взял куклу Питерса и начал детально ее изучать. Из  чего  она  была
сделана, определить было невозможно. Она была не  из  дерева,  как  первая
кукла, а материал напоминал сплав, состоящий из резины и воска. Я не  знал
о существовании такого состава. Я  снял  с  куклы  одежду.  Неповрежденная
часть куклы анатомически совершенно повторяла строение человеческого тела.
Волосы были  человеческие,  искусственно  вставленные  в  череп.  Глаза  -
какие-то голубые кристаллы. Одежда была так же искусно сшита, как и одежда
куклы Дианы. Висящая нога держалась не на нитке, а на проволочной  основе.
Я прошел в свой кабинет, взял скальпель, несколько ножей и пилку.
     - Подождите минуту, док, - сказал Мак-Кенн, следивший за мной.  -  Вы
хотите разрезать эту штуку на части?
     Я кивнул головой.
     Он сунул руку в карман и вынул острый охотничий нож.  Прежде,  чем  я
успел остановить его, он ударил им по шее куклы, отрезал голову и взял  ее
в руки. Выскочила проволочка. Он бросил голову на стол и подвинул  ко  мне
туловище. Голова покатилась по  столу  и  остановилась  против  веревочки,
которую он  назвал  лестницей  ведьмы.  Голова,  казалось,  повернулась  и
посмотрела на нас. Одну секунду мне казалось, что глаза сверкнули  красным
огнем, черты лица исказились,  выражение  злобы  усилилось,  как  на  лице
живого Питерса в часы его смерти. Я рассердился на себя. Просто  так  упал
свет. Я повернулся к Мак-Кенну и зло спросил:
     - Зачем ты это сделал?
     - Вы значите для босса больше, чем я, - загадочно ответил он.
     Я  молча  разрезал  туловище  куклы.  Как  я  и  думал,  внутри  была
проволочная рамка. Она была сделана из одного куска  проволоки  и  так  же
хитро, как и тело куклы, причем удивительно ловко имитировала человеческий
скелет. Не абсолютно точно, но  удивительно  аккуратно,  не  было  никаких
сочленений. Вещество, из которого была  сделана  кукла,  было  удивительно
эластичным. Казалось, я режу что-то живое. И было... страшно.
     Я взглянул на  голову.  Мак-Кенн  наклонился  над  ней  и  пристально
смотрел ей в глаза. Руки его сжимали край  стола  и  были  напряжены,  как
будто он делал страшное усилие, чтобы оттолкнуться. Когда он бросил голову
на стол, она подкатилась к веревочке с узелками, а  теперь  эта  веревочка
почему-то обвилась вокруг ее шеи  и  свешивалась  со  лба,  как  маленькая
змейка.
     Я ясно видел, как лицо Мак-Кенна все ближе... ближе... придвигалось к
крошечному личику на столе, в котором,  казалось,  сконцентрировалась  вся
злоба ада. А лицо Мак-Кенна было как маска ужаса.
     - Мак-Кенн, - крикнул я и ударил его в подбородок, заставив  откинуть
голову. И я мог поклясться, что глаза куклы повернулись ко мне, и губы  ее
исказились.
     Мак-Кенн опомнился. Минуту он тупо смотрел на меня, потом бросился  к
столу, швырнул голову на пол и стал топтать, как топчут  ядовитого  паука.
Голова превратилась в бесформенную лепешку, все  человеческое  исчезло,  и
только два голубых кристалла глаз все еще мерцали и  веревочка  обвивалась
вокруг них.
     - Господи, она... тянула меня  к  себе.  -  Мак-Кенн  зажег  сигарету
дрожащими руками и отбросил в сторону спичку. Спичка упала на то, что было
кукольной головой. Затем  последовала  яркая  вспышка,  раздался  странный
стонущий звук. Через нас прошла волна интенсивного тока.
     Там,  где  находилась  голова  куклы,  осталось  неправильное   пятно
сгоревшего паркета.  Внутри  лежали  кристаллы  глаз,  лишенные  блеска  и
почерневшие. Веревочка исчезла. На  столе  стояла  пахучая  лужица  черной
воскоподобной жидкости, из которой поднимались ребра проволочного скелета.
     Зазвонил телефон. Я машинально снял трубку и сказал - "Да".
     - Мистер Рикори пришел в сознание, сэр.
     Я повернулся к Мак-Кенну.
     - Рикори пришел в себя.
     Он схватил меня за плечи, затем  отступил  назад.  На  лице  его  был
страх.
     - Да, прошептал он. - Да, он пришел в себя,  когда  сгорела  ведьмина
лестница. Это освободило его. Теперь мы с вами должны беречься.



        8. ДНЕВНИК СЕСТРЫ УОЛТЕРС

     Я взял с собой Мак-Кенна,  когда  пошел  к  Рикори.  Очная  ставка  с
начальником была лучшей проверкой его искренности. Мне казалось,  что  все
эти странные явления, о которых  я  рассказал,  могли  быть  частью  хитро
задуманного плана, в котором мог быть замешан и Мак-Кенн. Отсечение головы
у куклы могло быть драматическим жестом, предназначенным для  того,  чтобы
воздействовать на мое воображение. Именно Мак-Кенн всеми своими действиями
привлек мое внимание к страшному значению этой веревочки с узлами.
     Он нашел  иглу.  Его  очарованность  отрезанной  головой  могла  быть
наигранной. И то, что он бросил непотухшую спичку, могло  быть  действием,
рассчитанным на уничтожение улики. Но в то же время я  ощущал  бессилие  и
неспособность разобраться в собственных ощущениях.
     Все-таки трудно было представить себе, что Мак-Кенн  мог  быть  таким
актером.  Он  мог  выполнять  инструкции  другого  человека,  который  был
способен на эти вещи. Мне хотелось верить Мак-Кенну, и я надеялся, что  он
с честью выдержит очную ставку. От всей души я хотел этого.
     Но ничего не вышло. Рикори был в полном сознании, он  не  спал.  Мозг
его был живым и здоровым, как всегда.  Но  тело  его  не  было  свободным.
Паралич сковал его мускулы. Он не мог говорить. Глаза смотрели на  меня  -
блестящие и умные,  но  лицо  было  неподвижно.  Таким  же  неизменившимся
взглядом смотрел он на Мак-Кенна.
     Мак-Кенн прошептал:
     - Может ли он слышать?
     - Думаю, что да, но он не может сообщить нам об этом, - ответил я.
     Мак-Кенн опустился около кровати на колени, взял руки больного в свои
и сказал четко:
     - Все в порядке, босс. Мы все работаем.
     Это не было похоже на поведение виноватого человека, но все же Рикори
ведь не мог говорить.
     Я сказал Рикори:
     - Вы прекрасно поправляетесь.  У  вас  был  тяжелый  шок,  и  я  знаю
причину.  Я  думаю,  что  через  день-два   вы   сможете   двигаться.   Не
расстраивайтесь, не волнуйтесь, старайтесь не думать ни о чем  неприятном.
Я дам вам успокоительного, и вы не старайтесь бороться  с  его  действием.
Засните.
     Я дал ему снотворное и с удовольствием отметил его быстрое  действие.
Это убедило меня в том, что больной меня слышал.
     Я вернулся в кабинет вместе с Мак-Кенном, сел и задумался.  Никто  не
знал, сколько времени Рикори будет парализован. Он мог пролежать  в  таком
состоянии от часа до нескольких месяцев.
     За это время мне нужно было  добиться  нескольких  вещей.  Во-первых,
установить внимательное наблюдение за местом,  где  Рикори  достал  куклу;
во-вторых,  узнать  все  возможное  про  женщин,  о  которых   рассказывал
Мак-Кенн; и в-третьих, - что заставило Рикори отправиться в это  место.  Я
решил, что Мак-Кенн не лжет, но в то же время не хотел этого показывать.
     - Мак-Кенн, - обратился я к нему, - ты установил слежку за лавкой?
     - А как же, муха не вылетит незамеченной.
     - Что-нибудь интересное было?
     - Ребята окружили весь квартал  около  полуночи.  Окно  было  темное.
Позади лавки есть помещение. Там тоже окно с тяжелыми ставнями, но  из-под
них видна полоска света. Около двух часов ночи явилась бледная девица и ее
впустили, затем свет потух. Утром девица открыла  лавку.  Через  некоторое
время в лавке появилась и баба-яга. Наблюдение продолжается.
     - А что вы о них узнали?
     - Ведьму зовут мадам Менделип. Девица - ее племянница, так  она  себя
называет. Въехали они сюда около  трех  месяцев  назад.  Никто  не  знает,
откуда они приехали. Аккуратно платят  по  счетам.  Денег  полно.  Старуха
никогда не выходит из дома. Держатся особняком, с соседями не общаются.  У
ведьмы имеется ряд покупателей  -  в  большинстве  случаев  богатые  люди.
Делают вроде бы два вида работ - обычных кукол и все, что надо для них,  и
каких-то специальных, по которым старуха - мастерица. Соседи их не  любят.
Некоторые считают, что старуха торгует наркотиками. Пока это все.
     Специальные куклы? Богатые люди? Богатые люди, вроде девицы Вейли или
банкира Маршалла? А обычные куклы для людей, как акробат или каменщик?  Но
и эти куклы могли быть специальными, только Мак-Кенн не узнал этого...
     - Позади лавки, - продолжал он, - две  или  три  комнаты.  На  втором
этаже большая комната вроде склада. Они снимают все помещение.  Старуха  и
девица живут в комнатах позади лавки.
     - Отличная работа, - похвалил я. - А  слушай,  Мак-Кенн,  кукла  тебе
ничего не напомнила?
     Он посмотрел на меня, прищурившись.
     - Скажите сначала вы сами, - сказал он сухо.
     - Ну, хорошо. Мне показалось, что она похожа на Питерса.
     - Показалось, что похожа, - взорвался он. - К черту "показалось"! Это
была его точная копия!
     - И все же ты мне об этом ничего  не  сказал.  Почему?  -  спросил  я
подозрительно.
     - Будь я проклят, - начал он, но сдержался. - Я знал, что вы заметили
это, но  вы  были  так  заняты  уличением  меня,  что  я  просто  не  имел
возможности.
     - Тот, кто делал куклу, хорошо должен был  знать  Питерса,  а  Питерс
должен был позировать, как хорошему художнику или  скульптору.  Почему  он
это сделал?  Когда?  И  вообще,  почему  ему  или  кому-нибудь  еще  может
захотеться иметь свою копию в виде куклы?
     - Разрешите мне повозиться с ведьмой часик, и  я  вам  все  скажу,  -
ответил он мрачно.
     - Нет, - покачал я головой, - ничего такого, пока  Рикори  не  сможет
говорить. Но может быть, мы  сможем  выяснить  что-либо  другим  путем.  У
Рикори была какая-то причина попасть в эту лавку. Я  знаю,  какая,  но  не
знаю, что привлекло  его  внимание  в  этой  лавке.  Кажется,  он  получил
какие-то сведения от сестры Питерса. Если ты ее знаешь достаточно  близко,
съезди к ней и узнай, что она рассказала Рикори. Но  не  говори  ничего  о
болезни Рикори.
     Он сказал:
     - Если вы мне расскажете больше. Молли не глупа.
     - Хорошо. Не знаю, сказал ли тебе Рикори, что мисс Дарили умерла.  Мы
думаем, что имеется связь между ее смертью и смертью Питерса. Есть  что-то
в том, что все это имеет какое-то отношение к их любви - к ребенку  Молли.
Дарили умерла так же, как и Питерс.
     - Вы хотите сказать - с такими же... особенностями, - прошептал он.
     - Да. Мы имеем основания думать, что оба они  -  Дарили  и  Питерс  -
заразились где-то в одном месте. Рикори решил, что Молли может  знать  это
место. Место, где оба они бывали не обязательно в одно и  то  же  время  и
могли  заразиться.  Может  быть,  даже  какой-нибудь   человеконенавистник
заразил их нарочно... Ясно, что к Менделип Питерса  направила  Молли.  Тут
есть одна неловкость - я не знаю, говорил ли ей  Рикори  о  смерти  брата.
Если он ей ничего не сказал, ты тоже ничего не должен говорить ей.
     - А вы, наверное, много кой-чего  знаете,  -  сказал  он,  вставая  и
собираясь уходить.
     - Да, - ответил я откровенно. - Но я сказал тебе достаточно.
     - Ну что же, может быть, - он посмотрел на меня мрачным  взглядом.  -
Так или иначе, я скоро узнаю, сказал ли он об этом Молли. Если да, то наша
беседа будет вполне естественна. Если нет - ну, ладно, я позвоню  вам.  До
свидания.
     Он ушел.
     Я подошел к остаткам куклы на столе. Душистая лужица затвердела.  При
этом  она  приняла  форму,  грубо  напоминающую   человеческое   тело;   с
миниатюрными   ребрами   и   просвечивающим   позвоночником   она    имела
исключительно неприятный вид.
     Преодолевая отвращение, я собирал вещество для анализа, когда  пришел
Брейл. Я был так возбужден улучшением состояния Рикори и случившимся,  что
не сразу заметил его бледность и задумчивость. Я прервал  свой  рассказ  о
сомнениях, касающихся Мак-Кенна, чтобы спросить его, в чем дело.
     - Сегодня утром я проснулся с мыслью о Харриет,  -  сказал  он.  -  Я
знал, что цифры 4 - 9 - 1, если только было так, не  означали  Диана.  Эта
мысль преследовала меня. Неожиданно я вдруг сообразил,  что  это  означает
"diary" (дневник). В свободный  час  я  побежал  к  Роббинс.  Мы  обыскали
квартиру и нашли дневник Харриет. Вот он.
     Он протянул мне маленькую тетрадку и тихо сказал:
     - Я уже прочел ее.
     Вот что там было (переписываю части, касающиеся описываемых событий).

     3 ноября. Сегодня со мной случилось странное событие.  Зашла  в  парк
Баттери посмотреть на новых рыбок в аквариуме. Имела свободный часок после
этого и пошла побродить по лавочкам, чтобы купить  что-нибудь  для  Дианы.
Наткнулась на странную маленькую  лавочку.  В  окне  стояли  прелестнейшие
куклы и лежали самые чудесные кукольные платья, какие я когда-либо видела.
Я стояла, глядя на них и в лавку через окно.
     В лавке была девушка. Она стояла спиной ко мне. Вдруг она повернулась
и посмотрела на меня. Она меня  как-то  странно  поразила.  Лицо  ее  было
бледно, совсем без окраски, а глаза - большие и  испуганные.  У  нее  была
масса волос пепельного цвета, собранных на макушке. Странная девушка!
     Не менее минуты мы смотрели друг на друга. Затем она быстро  покачала
головой и сделала знак рукой, как  бы  предлагая  мне  уйти.  Я  была  так
удивлена, что едва поверила глазам. Я уже хотела зайти и спросить,  в  чем
дело, но взглянув на часы, увидела, что опаздываю  в  госпиталь.  Я  снова
посмотрела в лавку и заметила, что задняя дверь  ее  медленно  отворяется.
Девушка сделала отчаянный жест. Что-то было такое во всем  этом,  что  мне
захотелось вдруг убежать. Я не убежала, но повернулась и пошла прочь.
     Весь день  я  об  этом  думала.  Мне  было  любопытно,  и  я  немного
сердилась. Куклы и их платья были прелестны. Почему мне нельзя было войти?
Почему их не купить? Но я выясню это.
     5 ноября. Сегодня я опять пришла в лавку. Тайна углубилась. Только  я
не думала, чтобы тут была какая-нибудь тайна. Я  думаю,  бедняжка  немного
ненормальная. Я не остановилась у окна, а зашла прямо в лавку.  Когда  она
увидела меня, ее глаза стали еще более испуганными, и она даже  задрожала.
Я подошла к ней и она прошептала:
     - О, я же сказала вам, чтобы вы ушли. Зачем вы вернулись?
     Я  засмеялась  и  сказала:  "Вы  странная  продавщица.  Разве  вы  не
заинтересованы в продаже своих товаров?"
     Она ответила быстро и тихо: "Теперь поздно. Вы уже не можете уйти. Но
не трогайте ничего. Не прикасайтесь ни к чему, что она будет  давать  вам,
не прикасайтесь". А затем она сказала обычным голосом: "Что вам  показать?
У меня есть все для кукол".
     Переход был так резок, что я поразилась. И тут я увидела,  что  дверь
открылась. Та же дверь, что и тогда,  и  на  ее  пороге  стоит  женщина  и
смотрит на меня.
     Я смотрела на  нее,  не  знаю  сколько  времени.  Она  была  какая-то
особенная. В ней было  не  менее  одного  метра  восьмидесяти  сантиметров
роста, она была огромна, с огромными грудями, но не жирна, а мощна. Лицо у
нее было длинное и коричневое. Над губами у нее были усы,  волосы  густые,
серебристо-серые. Но ее  глаза  просто  приковывали  меня  к  месту.  Она,
видимо, была ужасно жизнеспособна. Или, может быть, казалась таковой рядом
с безжизненной девушкой?
     Нет, конечно, она была полна  необычной  энергии.  У  меня  по  спине
пробежала дрожь, когда я смотрела на нее.
     Я подумала глупо: "Какие у тебя большие глаза, бабушка! - Чтобы лучше
тебя видеть, внученька! - Какие у тебя  большие  зубы,  бабушка!  -  Чтобы
лучше тебя съесть, внученька!"
     А у нее действительно были большие зубы, сильные и желтые.
     Я сказала совсем глупо: "Как поживаете?"
     Она улыбнулась и дотронулась до моей руки и я почувствовала  странную
дрожь от ее прикосновения.
     Руки ее были удивительно красивы. Так красивы, даже жутко! Длинные  с
заостренными пальцами, белые. Как руки Эль-Греко или Боттичелли. Я  думаю,
что именно это и поразило  меня.  Казалось,  что  они  не  принадлежат  ее
огромному телу. И глаза тоже. Глаза и руки. И все-таки было именно так.
     Она улыбнулась и сказала: "Вы любите красивые вещи?"
     Голос ее был такой же, как руки и глаза. Глубокое богатое контральто.
Я почувствовала, как он входит в меня, как аккорд органа.
     Я кивнула. Она сказала: "Тогда я покажу их вам, дорогая. Войдите". На
девушку она не обращала никакого внимания. Когда я  переступила  порог,  я
оглянулась.
     Девушка стояла  испуганная,  и  я  ясно  услышала,  как  она  шепнула
"Помните".
     Мы вошли в комнату... я не могу  описать  ее.  Она  была  такой,  как
глаза, голос, руки ее хозяйки. Когда я вошла, у меня  появилось  ощущение,
что я не в Нью-Йорке, не в Америке. Нигде на земле. У меня было  ощущение,
что единственное место на земле, где можно существовать - эта комната.
     Я испугалась. Комната была больше, чем  можно  было  предположить  по
размерам лавки. Может быть, в этом был  виноват  свет.  Мягкий,  приятный,
сумеречный свет. Панели были изысканны, потолок был обшит  материей.  Одна
стена была пуста, только старый камин. Было очень тепло. В  комнате  стоял
старый приятный запах,  может  быть,  от  горящих  поленьев.  Мебель  была
старая, изысканная и очень необычная. На стене висели старинные ковры.
     Странно, но мне трудно вспомнить, что было в этой  комнате.  Осталось
только ощущение небывалой красоты. Ясно я помню стол и круглое зеркало,  о
котором мне почему-то неприятно вспоминать.
     Я неожиданно для себя начала ей рассказывать о себе, о Диане, о  том,
что Диана любит красивые вещи.
     Она выслушала и сказала своим чудесным голосом: "У нее будет красивая
вещь, моя дорогая". Она вынула из шкафа самую  прелестную  на  всем  свете
куклу. Я пришла в восторг от мысли, как обрадовалась бы ей  моя  маленькая
Ди. Маленькая бэби была сделана изысканно и совсем как живая.  "Нравится?"
- спросила у меня хозяйка. Я ответила, что к сожалению, я бедна и не смогу
купить у нее такое сокровище.
     - Но я не бедна.  Она  будет  вашей,  когда  я  кончу  ее  одежду,  -
рассмеялась она.
     Я не  удержалась  и,  хотя  это  было  невежливо,  сказала  ей:  "Вы,
наверное, очень богаты. У вас такие чудесные  вещи.  Удивляюсь,  зачем  вы
держите кукольную лавку".
     А она снова засмеялась и сказала: "Чтобы встречаться с такими  милыми
людьми, моя дорогая".
     И вот тут начались эти странные вещи с зеркалом.  Оно  было  круглое,
как я уже упоминала, и я смотрела и смотрела на него, потому что оно  было
похоже на половинку огромного шара с чистейшей водой. Оно было в  раме  из
резного коричневого  дерева,  и  резьба  отражалась  в  нем  и,  казалось,
шевелилась, как трава на берегу озера, когда дует ветерок. Мне  захотелось
заглянуть в него, и вдруг это желание стало непреодолимым.
     Я подошла к нему. В нем отражалась комната, совсем так, как  будто  я
смотрела в окно на другую такую же комнату. А  затем  вдруг  волны  словно
прошли по зеркалу и оно стало туманным, а мое отражение,  наоборот,  очень
ярким. Я видела себя, но я становилась все меньше и меньше, пока не  стала
величиной с большую книгу.
     Я приблизила к зеркалу лицо, и маленькое личико приблизилось к моему.
Я покачала головой и улыбнулась - кукла повторила мои движения.  Это  было
мое отражение, но только маленькое. И тут я почувствовала страх и  закрыла
глаза. А когда я снова взглянула в зеркало, все было по-прежнему.
     Я взглянула на часы и удивилась, как долго я здесь пробыла. Я встала,
чтобы уйти, все еще с паническим страхом в душе. Она сказала: "Зайдите  ко
мне завтра, дорогая, я  приготовлю  для  вас  куклу".  Я  поблагодарила  и
пообещала зайти. Она проводила меня до двери лавки. Девушка не глядела  на
меня. Имя хозяйки - мадам Менделип.
     Я не пойду к ней ни завтра, ни когда-либо вообще. Она  очаровательна,
но я ее боюсь. Мне не нравится чувство, которое я испытала перед зеркалом.
И почему, когда я видела в нем всю комнату, там не было ее  отражения?  Не
было? И комната была освещена, хотя в ней не было ни окон, ни ламп. И  эта
девушка... А все-таки Ди так понравилась бы кукла.
     7 ноября. Удивительно, как трудно выдерживать решение не идти к ней!
     Всю ночь мне снились кошмары. Снилось, что я опять  в  этой  комнате,
как кукла. Я испугалась, стала биться, как  бабочка  об  стекло,  и  вдруг
увидела две красивые белые  руки,  протягивающиеся  ко  мне.  Они  открыли
зеркало и поймали меня, а я билась, старалась вырваться.
     Я проснулась со страшным сердцебиением. Диана сказала, что я  плакала
и кричала: "Нет, нет, не хочу!"
     Сегодня  я  ушла  из  госпиталя,  собиралась  идти  домой.  И   вдруг
оказалось,  что  я  жду  поезда  на  Баттери,  то  есть  по   рассеянности
направляюсь к мадам Менделип. Это меня так испугало, что я бегом  выбежала
из метро. Я делаю глупости, а я всегда гордилась  своим  здравым  смыслом.
Нужно, наверное, посоветоваться с мистером Брейлом и  проверить  нервы.  И
почему я не могу поехать к мадам Менделип? Я интересный человек,  и  я  ей
явно понравилась. С ее стороны было так любезно предложить мне эту  куклу.
Она должна подумать, что я глупа и неблагодарна.
     И кукла так понравится Ди! А зеркало - я чувствовала себя около него,
как Алиса в Зазеркалье. Может быть, жара и запах привели  меня  к  легкому
головокружению   и   галлюцинациям.   Просто   я   была   слишком   занята
разглядыванием самой себя и не заметила отражения мадам  Менделип.  Смешно
прятаться, как ребенок от бабы-яги. Мне хочется пойти, и я не вижу, почему
бы мне этого не сделать.
     10 ноября. Ну, я даже рада,  что  пошла.  Мадам  просто  удивительна.
Конечно, тут есть что-то странное, но я не понимаю что, но это потому, что
она не такая, как все. Когда попадаешь в ее комнату, жизнь кажется  совсем
другой. Когда я ухожу, мне кажется, что я покидаю заколдованный  дворец  и
возвращаюсь в серый унылый мир.
     Вчера, когда я решила пойти к ней  прямо  из  госпиталя,  точно  груз
свалился с плеч, стало весело и легко. Но когда я вошла, белая  девушка  -
ее зовут Лашна - посмотрела на меня так, как будто собиралась плакать. Она
сказала мне странным  приглушенным  голосом:  "Помните,  что  я  старалась
спасти вас!" Мне это показалось таким  забавным,  что  я  расхохоталась  и
никак не могли остановиться. А когда я взглянула в глаза мадам Менделип  и
услышала ее голос, я поняла, почему так легко у меня на сердце -  будто  я
вернулась в дом, по  которому  страшно  истосковалась.  Чудесная  комната,
казалось, приветствовала меня.
     У меня было странное ощущение, что она живая,  что  она  часть  самой
мадам Менделип, как ее глаза, руки, голос. Она ни о чем меня не  спросила,
а принесла куклу. Кукла была еще красивее, чем раньше, и пока мадам делала
последние стежки, заканчивая ее одежду, мы сидели и разговаривали.
     Она сказала: "Мне хотелось бы сделать куклу из вас, моя дорогая". Это
точные ее слова. Я на секунду чего-то испугалась, вспомнив сон,  но  потом
поняла, что это ее манера выражаться, и она имеет в виду  сделать  с  меня
слепок, похожий на меня. Я засмеялась и сказала: "С  удовольствием,  мадам
Менделип, она, наверное, будет даже лучше, чем  я  сама".  Она  засмеялась
вместе со мной. Глаза ее стали большими и сильно блестели.
     Она принесла немного воска и стала лепить  мою  голову.  Ее  красивые
пальцы  работали  быстро,  артистически  ловко.   Я   следила   за   ними,
очарованная. Мне хотелось  спать  все  сильнее  и  сильнее.  Она  сказала:
"Милочка, мне хотелось бы, чтобы вы разделись и я могла слепить  все  ваше
тело. Не стесняйтесь, я ведь старуха". А мне было все равно, и я  ответила
в полусне: "Конечно, пожалуйста".
     Я встала на маленький стул и продолжала наблюдать, как  воск  под  ее
пальцами стал превращаться в мою копию. Я была  такой  сонной,  что  мадам
должна  была  помочь  мне  одеться,  потом  я,  по-видимому,  заснула,   а
проснувшись увидела, что она сидит рядом и гладит  мою  руку.  "Мне  жаль,
дитя мое, что я вас так утомила. Полежите, отдохните. Но  если  вам  нужно
домой, то поспешите - уже поздно!" Я знала, что поздно, но  мне  было  все
равно. Потом мадам прижала пальцы к моим глазам  и  вся  сонливость  вдруг
исчезла. Она сказала: "Приходите завтра за куклой". Я сказала, что  должна
заплатить ей, хотя бы  сколько  могу,  но  она  возразила:  "Вы  полностью
заплатили тем, что позволили сделать из себя куклу".  После  чего  мы  обе
засмеялись и я ушла. Девушка была чем-то занята в лавке. Я сказала ей: "До
свидания", но она ничего не ответила.
     11 ноября. Я получила куклу и Диана в восторге. Она боготворит куклу.
Сидела опять для мадам Менделип, чтобы она могла закончить мою куклу.  Она
настоящий ангел! Удивляюсь, зачем  ей  эта  лавочка?  Она  могла  бы  быть
величайшим скульптором. Кукла - точная моя копия.
     По ее просьбе я дала прядь своих волос. Но  мадам  сказала,  что  это
только модель, а не кукла, которую она из меня сделает. Та  будет  гораздо
больше и из гораздо более прочного материала, а эту она отдаст мне,  когда
кончит с ней работать.
     На этот раз я недолго оставалась в лавке. Выходя я улыбнулась Лашне и
заговорила с ней, она кивнула мне, но без симпатии. Не знаю,  может  быть,
она ревновала меня к мадам?
     13 ноября. Впервые сажусь писать после ужасной смерти мистера Питерса
11 ноября. Я только кончила писать о кукле Ди, как меня вызвали на  ночное
дежурство в госпиталь. О, как я  жалею,  что  не  отказалась!  Никогда  не
забуду эту жуткую смерть! Не хочу ни писать, ни думать об этом. Но когда я
пришла домой, утром, я не могла уснуть, я  мучилась,  стараясь  вынуть  из
памяти это лицо. Я думала до этого, что мадам Менделип поможет мне  забыть
об этом. И около двух я была у нее.
     Мадам была в лавке, и казалось, была удивлена, увидев меня так  рано.
И, по-моему, не так приветлива, как всегда. Как только я вошла в  чудесную
комнату, я все забыла.
     Мадам что-то делала из проволочки, сидя за столом, я  не  рассмотрела
что, так как она усадила меня подальше на удобном стуле.
     "Дитя мое, вы выглядите усталой. Посидите и отдохните, пока я  кончу.
Перед вами лежит интересная книга". Она дала мне  странную  старую  книгу,
длинную и узкую. Она походила на средневековую книгу, написанную  от  руки
монахами. На картинках были нарисованы сады и деревья, причем престрашные.
     Людей не было, но у меня не проходило ощущение, что они прятались  за
деревьями  и  смотрят  оттуда  на  меня.  Не  знаю,  сколько   времени   я
рассматривала картинки, стараясь рассмотреть прячущихся людей, но  наконец
мадам позвала меня. Я подошла к столу, все еще держа книгу в руках.
     Мадам сказала: "Это для куклы, которую я делаю  из  вас.  Возьмите  и
посмотрите, как искусно это сделано". Я взяла в руку  то,  что  лежало  на
столе и увидела, что это проволочный скелет, небольшой, как у ребенка.
     И вдруг лицо Питерса появилось передо мной, я вскрикнула  и  выронила
книгу. Она упала на скелет, раздался глухой звук и  скелет  подпрыгнул.  Я
пришла в себя и увидела, что конец проволоки высвободился, проткнув книгу,
и так и лежал.
     Минуту мадам была в страшной ярости. Она схватила меня больно за руку
и спросила странным голосом: "Почему вы это сделали? Отвечайте! Почему?" И
тряхнула мою руку. Я не осуждаю ее теперь, но  тогда  она  испугала  меня.
Наверное она думала, что я сделала это нарочно. Потом она увидела,  что  я
вся дрожу; глаза и голос стали  ласковыми.  "Что-то  волнует  вас,  милая.
Скажите мне, может быть, я смогу помочь вам". Она уложила меня  на  диван,
села около и стала гладить мои волосы и лоб.
     И вдруг я рассказала ей всю историю Питерса, хотя  никому  никогда  о
делах госпиталя не говорила. Она спросила, кто привез его в госпиталь, и я
сказала, что доктор Лоуэлл зовет этого человека Рикори и что он,  кажется,
знаменитый гангстер. Ее руки успокаивали меня, мне  хотелось  спать,  и  я
рассказала ей о докторе Лоуэлле, какой это великий доктор и как  я  ужасно
влюблена в доктора Брейла. Я очень сожалею, что  рассказала  ей  об  этом.
Никогда ни с кем не была так откровенна, но не в силах была остановиться и
все говорила, говорила. Все  в  мозгу  перепуталось,  и  когда  я  подняла
голову, мне показалось, что мадам  упивается  моим  рассказом.  А  я  была
совсем не похожа на себя.
     Когда я кончила, она приказала мне  поспать,  а  она  разбудит  меня,
когда я захочу. Я сказала, что хочу  уйти  в  четыре,  быстро  заснула,  и
проснулась успокоенной и отдохнувшей.
     Когда я встала, маленький скелет и книга все еще лежали на столе, и я
извинилась. Она сказала: "Лучше книга, чем рука, дорогая. Проволока  могла
развернуться и жестоко поранить вас".  Она  попросила  меня  принести  мою
форменную одежду, чтобы сделать для новой куклы такую же.
     14 ноября. Я бы хотела никогда не видеть мадам Менделип. Моя нога  не
была бы повреждена. Но не  только  поэтому  я  высказала  эти  слова.  Мне
хотелось бы никогда ее не встречать.
     Я отнесла ей одежду сегодня  утром.  Она  быстро  вырезала  маленькую
модель.
     Мадам  Менделип  была  очень  весела  и  спела  мне  несколько  очень
оригинальных песенок. Я не поняла слов. Она засмеялась, когда я  спросила,
на каком языке она поет, и сказала: "Это язык народа, который  смотрел  на
вас с картинок моей книги, дорогая". Это так странно.  Откуда  она  знает,
что я думала о людях, спрятавшихся в лесах?
     Она вскипятила чай и налила две чашки. И когда  она  протягивала  мне
чашку, она зацепила локтем чайник и опрокинула его.  Кипящий  чай  вылился
мне на правую ногу. Боль была страшная. Но она сняла мою туфлю и  чулок  и
смазала ожог мазью. Она сказала, что боль сейчас пройдет  и  все  заживет.
Боль прекратилась, а когда я пришла домой, я не поверила глазам. Ожога  не
было.
     Мадам Менделип была ужасно огорчена происшедшим, или сделала вид. Она
не проводила меня до двери, как обычно, а осталась в комнате. Лашна стояла
у двери, когда я вышла в лавку. Она поглядела на повязку на моей  ноге.  Я
сказала ей,  что  это  ожог  и  мадам  завязала  мне  ногу.  Она  даже  не
посочувствовала мне. Уходя, я сказала ей  сердито:  "Прощайте".  Глаза  ее
наполнились слезами и она грустно  сказала:  "До  свидания".  Закрывая  за
собой дверь, я увидела, что по щекам ее покатились слезы. Почему? (Мне  не
хотелось бы больше сюда!)
     15 ноября. Нога зажила. У меня нет ни малейшего желания  вернуться  к
мадам Менделип. Я никогда больше не пойду  туда.  Мне  хочется  уничтожить
куклу, которую она дала для Ди. Но это разобьет сердечко ребенка.
     20 ноября. Все еще не имею желания видеть ее. Постепенно забываю  ее.
Вспоминаю о ней только тогда, когда вижу куклу Ди. Я так рада!  Так  рада,
что мне хочется плясать и петь! Я никогда не пойду туда! Боже мой, как  бы
мне хотелось никогда, никогда в жизни не видеть ее! И все-таки не понимаю,
почему...

     Это был последняя ссылка на мадам Менделип в дневнике сестры Уолтерс.
25 ноября она умерла.



        9. КОНЕЦ КУКЛЫ ПИТЕРСА

     Брейл внимательно следил  за  мной.  Я  встретил  его  вопросительный
взгляд и постарался скрыть чувство паники, охватившее меня.
     - Никогда не предполагал такого богатого  воображения  у  Уолтерс,  -
сказал я.
     Он вспыхнул, спросил сердито:
     - Вы думаете, она сочинила?
     - Не совсем. Наблюдая ряд  обычных  явлений  сквозь  дымку  живого  и
богатого воображения, она изобразила все иначе, чем было на самом деле.
     Он сказал недоверчиво:
     - А вы не думаете, что все то, что она описала, является субъективным
описанием гипноза, акта гипноза?
     - Я не думал о такой возможности, - ответил я сердито, - но я не вижу
признаков, подтверждающих это мнение. Я  вижу  только,  что  Уолтерс  была
далеко не такой уравновешенной особой, как я считал.  Видимо,  в  один  из
визитов к мадам Менделип  она  была  утомлена  и  находилась  в  состоянии
чрезвычайно нервной неуравновешенности, особенно после случая с Питерсом.
     Рассмотрим все логически, Брейл. Нервы  Уолтерс  уже  были  напряжены
из-за  странного  поведения  и  намеков  бледной  девушки.  Затем  Уолтерс
привлекают куклы, она заходит прицениться - любой  поступит  так  же.  Она
встречает женщину, физические качества которой возбуждают ее  воображение.
Она откровенничает с ней. Эта женщина явно тоже эмоционального типа, как и
она. Она дарит ей куклу. Женщина-артистка, она видит  в  Уолтерс  чудесную