: - Кто видел биение его крыльев? Кто слышал топот его ног, подобный грому тысяч колесниц, устремляющихся на битву? Какая женщина смотрела в яркость его глаз? Ослепительно вспыхнула молния, загремел гром - казалось, в самой комнате. Когда зрение его прояснилось, Кентон увидел, что Шарейн, зажав глаза руками, отвернулась от окна. А перед ней возвышалась фигура, казавшаяся на фоне вспыхивающего неба гигантской, вся в золоте, - богоподобная фигура. Сам Бел-Мардук прыгнул сюда со своих коней бури, и одежда его еще полна была молниями. Так на мгновение подумал Кентон, потом понял, что это жрец в украденной одежде своего бога. Белая фигура - Шарейн - медленно отвела ладони с глаз, так же медленно опустила их, глядя на стоявшую перед ней фигуру. Начала опускаться на колени, потом гордо поднялась; искала частично скрытое лицо широко раскрытыми зелеными дремлющими глазами. - Бел! - прошептала она и повторила: - Повелитель Бел! Жрец заговорил: "О прекрасная, кого ты ждешь?" Она ответила: "Кого, как не тебя, повелитель молний!" - А почему ты меня ждешь? - спросил жрец, не приближаясь к ней. Кентон, приготовившийся прыгнуть, остановился при этом вопросе. Что задумал жрец Бела? Чего он ждет? Шарейн в недоумении, стыдливо ответила: - Это твой дом, Бел. Разве не должна тебя здесь ждать женщина? Я... я дочь короля. М я давно тебя жду. Жрец сказал: "Ты прекрасна - Глаза его не отрывались от нее. - Да, многие мужчины сочли бы тебя прекрасной. Но я - бог!" - Я прекраснейшая из принцесс Вавилона. Но разве не самая красивая должна ждать тебя в твоем доме? Я красивей всех... - ответила Шарейн с сонной страстью. Снова заговорил жрец: - Принцесса, а как было с теми мужчинами, которые считали тебя прекрасной? Скажи, разве твоя красота не убивала их как быстрый сладкий яд? Разве думала я о мужчинах? - дрожащим голосом спросила она. Он строго ответил: "Но многие мужчины должны были думать о тебе, королевская дочь. И яд, хоть он быстрый и сладкий, все равно приносит боль. Я бог! Я это знаю!" Наступило молчание. Неожиданно он спросил: "Как ты ждала меня?" Она ответила: "Я держала лампы полными масла, приготовила для тебя пирожные и поставила вино. Девушки украсили меня". Жрец сказал: "Многие женщины делали то же - ради мужчин, королевская дочь, а я - бог!" Она прошептала: "Я прекрасней всех. Принцы и короли желали меня. Посмотри, о великий!" Быстрые молнии ласкали серебряное чудо ее тела, едва прикрытое золотыми прядями волос, распущенных и падавших свободно. Жрец отпрыгнул от окна. Кентон, чуть не сходя с ума от ревности, оттого, что кто-то другой видит эту белоснежную красоту, готов был наброситься на жреца. Но опять остановился, поняв, что держит жреца, и даже испытывая к нему жалость. Душа жреца обнаженной предстала перед его внутренним взором, как будто Кентон стал жрецом, а жрец - Кентоном. - Нет! - воскликнул жрец Бела и сорвал золотой шлем своего бога с головы, отбросил меч, рванул застежку и сбросил плащ... - Нет! Ни одного поцелуя для Бела! Ни одного удара сердца для Бела! Не буду сводником Бела! Нет! Мужчину ты должна целовать - меня! И мужское сердце должно биться рядом с твоим - мое! Я... Я... Не бог получит тебя! Он схватил ее, прижался губами. Кентон был рядом. Он сунул руку под подбородок жреца, сгибал назад голову, пока не хрустнула шея. Глаза жреца глядели на него, руки его оставили Шарейн и вцепились в лицо Кентона, он пытался вырваться. Потом перестал бороться, ужас появился на его лице. Жрец увидел у противника собственное лицо. Собственное лицо глядело на него, обещая смерть. Бог, которого он обманул, предал, ударил. Кентон читал его мысли, как будто тот произносил их вслух. Он переместил хватку, приподнял жреца и швырнул его тело высоко над полом о стену. Жрец ударился о стену, упал, лежал, дергаясь. Шарейн присела, крепко держа вуаль застывшими руками, на краю кровати. Она жалобно смотрела на него, ее широко раскрытые глаза, ошеломленные, не отрывались от него; он чувствовал, что она приходит в себя от паутины сна. Он почувствовал прилив огромной любви и жалости; в нем не было страсти; в этот момент она была для него ребенком, испуганным, удивленным, жалким. - Шарейн, - прошептал он и взял ее за руки. - Шарейн, любимая! Любимая, проснись! Он целовал ее холодные губы, испуганные глаза. - Кентон! - прошептала она. - Кентон! - и потом так тихо, что он едва расслышал: - Да, я помню, ты был моим повелителем... века, века тому назад! - Проснись, Шарейн! - воскликнул Кентон, и снова губы его прижались к ее губам. Но теперь губы ее потеплели и ответили ему. - Кентон! - прошептала она. - Мой дорогой повелитель! Она откинулась, схватила его руки маленькими холодными пальцами, которые сжимали, как стальные; в глазах ее он видел уходящий сон, как грозовые облака расходятся перед солнцем; сон делал ее глаза то светлее, то темнее, но постепенно они все светлели. - Любимый! - воскликнула Шарейн, полностью проснувшись и, свободная от сна, обхватила его руками за шею прижалась губами: - Любимый! Кентон! - Шарейн! Шарейн! - шептал он, ее волосы закрыли его, как покрывалом, а она прижимала его лицо к своим щекам, к горлу, к груди. - Где бы тыл, Кентон? - всхлипнула она. - Что со мной сделали? И где корабль - куда меня забрали? Но... какая разница, раз ты снова со мной? - Шарейн! Шарейн! Любимая! - больше он ничего не мог сказать, повторял снова и снова, прижимаясь к ней губами. Сильные руки схватили егоза горло, прервали дыхание. Задыхаясь, он увидел безумные глаза жреца Бела. Он считал его убитым, но тот был жив. Кентон просунул за жреца правую ногу, изо всех сил навалился на жреца, тот упал, увлекая за собой Кентона. Руки его ослабли чуть-чуть, но достаточно, чтобы Кентон сам схватил его за горло. Как змея, жрец выскользнул, откатился, встал. Кентон, не менее быстрый, поднялся. Прежде чем он смог извлечь меч, жрец опять был рядом, одной рукой он прижимал правую руку Кентона, другой отводил левую руку Кентона, одновременно вцепившись ему в горло. Сквозь барабанный бой крови в ушах Кентон услышал далеко внизу бой другого барабана, будящего, призывающего, угрожающего, как будто в гневе и тревоге билось само сердце зиккурата! Этот звук слышал и Джиджи; далеко внизу он только что своими обезьяньими руками забросил веревку с крюком на ограждение внешней лестницы; с лихорадочной скоростью взобрался он по веревке, и так же быстро последовали за ним Зубран и сразу же Сигурд. - Тревога! - прошептал Сигурд, увлекая их под укрытие стены, чтобы они могли его услышать. - Молитесь Тору, чтобы эти часовые не услышали. Теперь быстро! Цепляясь за стену, трое ползли вверх и вокруг серебряной террасы Сина, бога Луны. Молнии почти прекратились, но дождь струился сплошным потоком, ревел ветер. Лестницу покрывал поток воды почти по колено. Тьма большой бури окружала их. Дыша ветром и дождем, запруживая встречный поток, они поднимались - трое! По высокому жилищу Бела катались Кентон и жрец, стискивая друг друга и пытаясь вырваться. Вокруг них кружила Шарейн, держа в руках меч украденный жреца, тяжело дыша, пытаясь найти возможность для удара; но так тесно были сплетены дерущиеся, что она такой возможности не находила; перед ней то спина жреца, то тут же спина Кентона. - Шаламу! Шаламу! - у золотого занавеса стояла танцовщица Бела, которую сквозь ужасы таинственных храмов привели любовь, раскаяние, отчаяние. С бледным лицом, дрожа, цеплялась она за занавес. - Шаламу! - кричала танцовщица. - Они идут за тобой! Их ведет жрец Нергала! Спина жреца была обращена к ней, а Кентон глядел на нее. Голова жреца склонялась вперед, он пытался зубами вцепиться в шею противника, разорвать артерии; он был глух, слеп ко всему, кроме стремления убивать. И Нарада, увидев лицо Кентона в неверном свете жаровни, приняла его за лицо человека, которого она любила. Прежде чем Шарейн смогла пошевелиться, Нарада пролетела по комнате. И вонзила кинжал по самую рукоять в спину жреца Бела! Укрываясь в алькове в стене зиккурата, часовые серебряной зоны вдруг увидели руки, протянутые к ним из бури. Двое упали с шеями, переломанными когтями Джиджи, двое - под быстрыми ударами меча Сигурда, еще двое - под ятаганом перса. В нише лежало шесть трупов. - Быстрее! Быстрее! - Сигурд побежал вверх. Они обогнули оранжевую зону Шамаша, бога солнца. Три смерти протянулись из пустоты, часовые оранжевой зоны мертвыми лежали под ногами троих. Они ощутили глубокую черноту слева - черная стена зоны Нергала, бога смерти... - Быстрее! Быстрее! Жрец Бела выкатился из рук Кентона, упал на колени, откинулся, умирающими глазами глядя на танцовщицу. - Нарада! - выдохнул он сквозь кровавую пену. - Нарада... ты... - пена стала кровавым потоком. Жрец Бела умер. Один взгляд бросила танцовщица на Кентона и поняла... - Шаламу! - завопила она и с воплем бросилась на Кентона, готовая ударить кинжалом. Прежде чем он смог поднять меч, прежде чем поднял руки, даже прежде чем он смог отступить, она была рядом. Вниз опустилось лезвие, целясь прямо ему в сердце. Он почувствовал укол... Кинжал скользнул, разрезав кожу в районе ребер. В то же мгновение прыгнула Шарейн, схватила танцовщицу за руку, вырвала у нее кинжал и глубоко вонзила его в грудь Нарады. Как молодое дерево под ударом топора, танцовщица на мгновение остановилась дрожа и упала на тело жреца. Застонала и последними усилиями жизни обняла, прижалась к его губам. Мертвыми губами к губам мертвеца! Они смотрели друг на друга - Шарейн с окровавленным кинжалом в руке, Кентон с красными рунами на груди, написанными этим кинжалом, потом посмотрели на жреца и танцовщицу; в глазах Кентона была жалость; не было жалости в глазах Шарейн. - Она могла тебя убить! - прошептала она. И снова: - Она могла тебя убить! Ослепительная вспышка заполнила комнату, сразу вслед за ней раскатился гром. Снова засверкали молнии. Кентон подбежал к двери, распахнул занавес, прислушался. Под ним в сверкающем тумане лежал тихий дом Бела. Он ничего не слышал, но какие звуки можно услышать в этом громе? Он ничего не видел, не слышал, и все же... Он чувствовал, что опасность близка, крадется к ним, может быть, даже сейчас ползет по тем зигзагам лестницы, которые скрыты от взгляда. Пытки и смерть для Шарейн и для него... ползет, крадется, все ближе и ближе. Он подбежал к окну. Джиджи, Сигурд, Зубран! Где они? Смогли ли подняться по наружной лестнице? Или сейчас поднимаются, прорубая себе дорогу через ряды часовых? Насколько они близко? Смогут ли они с ними встретиться, Шарейн и он? Окно было глубоким. К нему через каменную кладку шел подоконник шириной в ярд, окно закрывала широкая сплошная прозрачная пластина. Кентон подтянулся, увидел, что эта пластина представляет собой сплошной толстый прозрачный хрусталь, удерживаемый на месте металлическим обрамлением; закрывалось окно при помощи рычагов, углубленных в камень стены. Один за другим он поднял рычаги. Окно распахнулось, его почти втолкнуло обратно силой ветра и дождя. Он боролся с ними, посмотрел вниз вдоль наружной стены... Ступени большой наружной лестницы проходили в сорока футах внизу! Между окном и ступенями пролегала почти перпендикулярная стена, покрытая потоками ливня; по ней так же невозможно спуститься, как и подняться. Он посмотрел в обе стороны и наверх. Жилище Бела представляло собой большой куб, посаженный на вершину конического храма. Окно, через которое он смотрел, находилось рядом с гранью этого куба. Не более ярда от его правой руки до грани. На двадцать футов налево тянулась черная стена, верхняя плоскость куба также в двадцати футах. Он почувствовал рядом Шарейн, понял, что она что-то пытается сказать ему. Но не расслышал ни слова в реве бури. На фоне вспыхивавших молний часовые Нергала увидели три силуэта судьбы, обрушившиеся на них из тьмы. Ударили мечи. Один закричал и попытался бежать. Ревущий ветер на клочки разорвал его крик, длинные руки схватили его, длинные когти сломали шею; он, кружась на ветру, полетел вдоль наружной стены. А теперь и часовые красной зоны мертвы в своей нише. Вот трое проходят синюю зону Набу, бога мудрости; часовых здесь нет; нет их и перед белым домом Иштар, нет снаружи золотого дома Бела. И тут извивающаяся лестница внезапно кончается. Здесь трое устраивают совет, разглядывают гладкую каменную стену, поднимающуюся над ними без единого углубления. Слышат вопль, который не смогла заглушить даже буря, - отчаянный вопль танцовщицы Бела, бросившейся на Кентона. - Крик донесся оттуда! - Сигурд указывал на край стены, за которой, скрытое от них, окно жилища Бела смотрело на молнии. Тут они видят, что большая лестница заканчивается у самого края стены. Но устоять и заглянуть за этот край невозможно. - Попробуем воспользоваться твоими длинными руками, Джиджи, - выдохнул Сигурд. - Стань как можно ближе к концу лестницы. Вот так! Ухвати меня за ноги и просунь наружу. У меня сильная спина, и я смогу заглянуть за угол. И Сигурд, как листок, прижатый к стене ветром, посмотрел прямо в лицо Кентона; до него было не более фута. - Подожди! - крикнул Сигурд и толчком ноги дал знак Джиджи тянуть его назад. - Там Волк! - сказал он. - В окне, так близко, что сможет втащить меня. Подними меня снова, Джиджи Когда я дерну ногой, отпускай! Потом пусть Зубран пройдет той же дорогой. А ты оставайся здесь, Джиджи, - без тебя мы не сможем вернуться. Стой на месте с вытянутыми руками и жди, когда их коснутся. Тогда тащи. Теперь быстрее! Снова он повис, руки его поймал Кентон. Джиджи выпустил его. Мгновение он висел в пустоте, затем его втянули в окно. - Сейчас Зубран! - крикнул он Кентону и побежал к двери, у которой с мечом в руке стояла Шарейн. А теперь перс, вися в могучих руках Джиджи, перегнулся за угол, ухватился за руки Кентона, стал рядом с ним. Раздуваемая порывами ветра через открытое окно, жаровня вспыхнула, как факел; тяжелый золотой занавес вздымался маленькие огоньки вдоль стен погасли. Перс откинулся назад, нашел рычаги, закрыл окно. Быстро пожал руку Кентона, с любопытством взглянул на тела жреца и танцовщицы. - Где Джиджи? - спросил Кентон. - Что с ним? Вас не преследовали? - Нет, - мрачно ответил перс. Или если и преследовали, то руки у них из тени, так что удержать меч не смогут, Волк. Джиджи в безопасности. Он ждет, чтобы подхватить нас, когда мы вылезем из окна. Все, кроме одного, - добавил он негромко. Кентон, думая о Джиджи и о пути на свободу, не слышал последней странной фразы. Он подошел к двери, по одну сторону которой стояла бдительная Шарейн, по другую - напряженный Сигурд. Привлек к себе Шарейн в яростной ласке; выпустил ее и выглянул за занавес. Далеко внизу он увидел тусклый блеск, отражения света в кольчугах, щитах и мечах. На четверти высоты угловатой лестницы, ведущей от дома Бела, поднимались солдаты, медленно, осторожно, молча; они ползли, надеясь застать врасплох, как они думали, жреца Бела, дремлющего в объятиях Шарейн. Есть еще время, минуты, чтобы пустить в ход свой быстрый разум. Он надел на голову золотой шлем Бела, взял щит, набросил плащ. - Сигурд! - прошептал он. - Зубран! Те, что поднимаются, считают, что здесь только Шарейн... и этот человек, лежащий там. Иначе они бы дали сигнал тревоги, по наружной лестнице тоже поднимались бы солдаты, и с нами было бы кончено. Поэтому когда те внизу приблизятся, мы с Шарейн покажемся с мечами. Они не будут нас убивать, им нужно нас пленить. Они отступят. Тогда быстро берите Шарейн и передайте ее Джиджи. Мы последуем за ней... - Первая часть плана хороша, Волк, - спокойно прервал перс. - Но не последняя. Нет, кто-то один должен оставаться здесь, пока остальные не покинут благополучно храм. Иначе как только они войдут сюда, черный жрец поймет, что произошло. И вокруг храма будет кольцо, через которое не прорвется и целый отряд. Нет, кто-то должен остаться, сдерживать их, на время. - Ч останусь! - сказал Кентон. - Любимый! - прошептала Шарейн. - Ты уходишь со мной, или я не ухожу. - Шарейн, - начал Кентон. - Мой дорогой повелитель, - невозмутимо сказала она. - Неужели ты думаешь, что я позволю снова разлучить нас? Никогда! В жизни и в смерти - Никогда! - Нет, Волк, я останусь, - сказал перс. - Шарейн не пойдет без тебя. Это исключает тебя, потому что она должна уйти. Джиджи не может остаться, так как не может и добраться сюда в одиночку. С этим ты согласен? Хорошо! Сигурд должен идти, чтобы показывать дорогу назад никто, кроме него, ее не знает. Кто остается? Зубран! Боги сказали! Их доводы неоспоримы. - Но как ты уйдешь? Как найдешь нас? - простонал Кентон. - Как без помощи Джиджи сможешь выбраться из окна? - Не смогу - ответил Зубран. - Но я смогу сделать веревку из постельных покрывал и занавесей. И по ней спущусь к тем ступеням внизу. Один сможет ускользнуть там, где не смогут пятеро. Я помню дорогу через город до рощи. Подождите меня там. - Они близко, Кентон! - негромко позвала Шарейн. Кентон подбежал к двери. В десяти шагах внизу позли солдаты, два десятка их неслышно парами поднимались по лестнице, держа наготове щиты, с мечами в руках; за ними небольшая группа жрецов в желтых и черных одеждах, и среди них - Кланет. Справа от Шарейн к стене прижимался Сигурд, невидимый, но готовый защитить Шарейн. Перс встал слева от Кентона и тоже прижался к стене, чтобы снизу его не было видно. - Прикрой жаровню, - сказал Кентон. - Лучше совсем погаси ее. Чтобы за нами не было света. Перс потянулся к жаровне, но не набросил на нее покров, который погасил бы огонь. Напротив, он потряс ее, прикрыл пламя углями и поставил в угол, где угли были едва видны. Ноги передних солдат были уже почти на верхней ступеньке, руки их протянулись, чтобы отдернуть занавес. - Пора! - выдохнул Кентон. Он сорвал занавес с двери. Они стояли, она в белой одежде жрицы, он в золотых доспехах бога, против солдат. И те, ошеломленные неожиданным появление, смотрели на двоих. Прежде чем они смогли прийти в себя, сверкнуло лезвие Шарейн, меч Кентона ударил с быстротой молнии. Вниз полетели двое передних. Прежде чем солдат упал, Кентон выхватил у него из рук щит, протянул его Шарейн, ударил по солдатам, стоявшим сзади. - За Иштар! - услышал он крик Шарейн, увидел, как глубоко вонзился ее клинок. - Женщина! Жрец! Взять их! - послышался рев Кланета. Кентон наклонился, поднял упавшего солдата и швырнул его в остальных. ело ударило их, размахивая руками, как живое. И они с проклятиями покатились вниз; летели вниз по лестнице, солдаты и жрецы. Некоторые ударялись о непрочное ограждение, прорывали его, падали камнем сквозь туман, чтобы разбиться на полу дома Бела далеко внизу. Кентон отпрыгнул, схватил Шарейн, передал ее Сигурду. - К окну, - приказал он. - Передавай ее Джиджи! Сам устремился перед ними, открыл окно. Гроза ушла, где-то далеко сверкали молнии; тьма сменилась сумерками дождь продолжал идти, подгоняемый ветром. В полутьме он увидел протянутые из-за угла жилища руки Джиджи. Отступил. Его место, держа Шарейн, занял викинг. Но мгновение она повисла в воздухе затем Джиджи поймал ее; она исчезла из виду. Снизу послышались крики; солдаты пришли в себя, устремились вверх. Кентон видел, как Сигурд и перс подняли тяжелую кровать, сорвали с нее покрывала, наклонили. Подтащили к двери, просунули наружу и пустили по лестнице. Послышались вопли, крики боли, стоны. Кровать ударила по солдатам, пролетела меньший пролет, уперлась в веревочное ограждение, образовав баррикаду. - Иди, Сигурд! - крикнул Кентон. - Я остаюсь с Зубраном. Ждите нас в лесу. Перс взглянул на него, во взгляде его была любовь, смягчившая холодные агатовые глаза. Потом он кивнул Сигурду. Как будто они условились об этом заранее, руки викинга обвились вокруг Кентона. Хоть он стал и очень силен, Кентон не мог разорвать эти руки. А Зубран снял с его головы золотой шлем Бела и надел его на себя; Сорвал золотой щит, сбросил свой плащ с кольчуги и на его место надел мантию бога, потом окутал его лица, совсем скрыв бороду. И Кентона, как бьющегося ребенка, отнесли к окну, просунули наружу Джиджи поймал его и поставил рядом с плачущей Шарейн. Викинг повернулся и обнял перса. - Некогда, северянин! Не до чувств! - выпалил Зубран, вырываясь. - Ты знаешь, Сигурд, для меня спасения нет! Веревка? Слова, чтобы успокоить Волка. Я люблю его. Веревка? Они спустятся вслед за мной, как змеи. А я не дрожащий заяц, чтобы вести свору к добыче. Не я! Иди, Сигурд, и когда выйдете из города, расскажи им. И как можно быстрее идите на корабль. Викинг сказал торжественно: "Девушки с щитами близко! Один принимает героя, откуда бы он ни был родом. Скоро ты будешь пировать с Всеобщим отцом Одином, перс! - Пусть приготовит блюда, которые я еще не пробовал! - пошутил перс. - окно, северянин! Зубран держал его за ноги, а Сигурд высунулся и был пойман Джиджи. И вот вчетвером - впереди Сигурд, Шарейн, прикрытая широким плащом Джиджи, Кентон с проклятиями - они начали спускаться. 26. СМЕРТЬ ЗУБРАНА Перс не закрыл за ними окно. Он позволил ветру врываться внутрь. Принялся расхаживать по жилищу Бела. - Клянусь всеми дэвами! - произнес Зубран. - Никогда не испытывал я такого чувства свободы, как сейчас! Я один, последний человек в мире! Никто не может помочь мне, никто не даст совета, никто не утомит меня! Наконец-то жизнь проста все, что мне осталось, убивать или быть убитым. Клянусь Ормуздом, мой дух встал на цыпочки... Н выглянул в дверь. - Никогда мужчинам не приходилось так трудно с кроватью! - усмехнулся он, глядя, как солдаты внизу пытаются преодолеть препятствие. Повернувшись, он собрал посредине комнаты шелковые покрывала с кровати. Сорвал со стен шпалеры и бросил их в груду. Одну за другой брал лампы и выливал из них масло на погребальный костер; Потом вылил масло из кувшинов. - Мой старый мир, - рассуждал перс, работая, - он утомил меня. И этот тоже мне наскучил, клянусь пламенем жертвоприношения! И я уверен, что новый мир Волка утомит меня больше всех. Я со всеми тремя покончил. Он поднял тело жреца Бела, поднес к окну. - Ты больше удивишь Кланета снаружи, а не внутри - рассмеялся он и выбросил тело из окна. Потом остановился над танцовщицей. - Как прекрасна! - прошептал он, касаясь ее губ, груди. - Интересно, как ты умерла... и почему. Должно быть, это было забавно... Некогда было расспрашивать Волка. Что ж, будешь спать со мной, танцовщица. И, может быть, когда мы проснемся, - если проснемся, - ты мне расскажешь. И он положил Нараду на груду промасленных тканей. Взял дымящуюся жаровню и поставил рядом с ней... Снизу послышался рев, топот ног по лестнице. Вверх стремились солдаты, получившие многочисленное подкрепление. На мгновение Зубран показался в двери, в золотом плаще Бела, обернутом вокруг шеи, скрывающим лицо. - Жрец! Жрец! - закричали они. Всех перекрыл рев Кланета: - Жрец! Убейте его! Перс с улыбкой отступил за стену. Поднял щит, который уронила Шарейн. Через узкую дверь прыгнул солдат, за ним второй. Дважды свистнул ятаган, быстрый, как быстрейшая из змей. Двое упали под ноги шедших за ними, мешая им, стесняя их движения. Вверх и вниз, ударяя, разрезая, укалывая, плясал клинок Зубрана, пока рука его не окрасилась в красный цвет до самого плеча. Перед ним росла баррикада из трупов. Только по двое могли враги вступать на порог жилища Бела - и по двое они падали преграждая доступ остальным, и все время росла стена из трупов. Наконец, ему уже не видны были их мечи, он только слышал крики; взобравшись на тела, он увидел, что солдаты пытаются расчистить баррикаду, убрать мешавших им пройти мертвецов. Перс напряг уставшие мышцы руки, рассмеялся, услышав голос Кланета: - Там только один человек. Убейте его и принесите мне женщину. Десять ее весов в золоте тому, кто принесет ее мне! Они собрались, устремились вверх, как набегающая волна, вскарабкались на стену из мертвецов. Красный ятаган Зубрана превратился в сверкающий ручей... почувствовал сильную боль в боку, над пахом. Упавший мечник приподнялся, ударил его снизу своим мечом. Перс понял, что рана его смертельна. Он разрубил улыбающееся лицо, снова прыгнул на мертвых, расчистил пространство бурей ударов. Нажал плечами на баррикаду из мертвецов. Они повалились по лестнице вниз. Падали на поднимающихся солдат, путали им ноги. Прижимали с к стене, посылали вниз сквозь туман хватающих руками воздух. Двадцать верхних ступеней расчистились. Свистнула стрела. Она пробила плащ и попала Зубрану в шею, в том месте, где сходятся шлем и воротник лат. Он глотнул соленую кровь, хлынувшую из горла. Перс, шатаясь, побрел к груде тканей, на которой лежала Нарада, ногой задел за жаровню, опрокинул ее на промасленные ткани. Взметнулось пламя. Порыв ветра из открытого окна подхватил его и раздул в ревущий ураган. Зубран лег рядом с телом танцовщицы, повернувшись, взял ее руки в свои. - Чистая смерть, - прошептал он - Наконец-то... как все... Возвращаюсь... к богам моих отцов. Чистая смерть! Прими меня, о бессмертный огонь! Пламя поднялось над ним. Покрыло его, как навесом. Верхняя часть пламенного языка расширилась. Она стала огненной чашей, полной огненного вина! И в эту чашу перс погрузил свои губы, он пил огненное вино, он вдыхал его аромат. Голова его упала, мертвое лицо улыбалось. Голова его лежала на груди Нарады. Пламя скрыло их. 27. КАК ОНИ ВЕРНУЛИСЬ НА КОРАБЛЬ Четверо, за чью свободу умер перс, были уже далеко. Благополучно миновали они террасы; мертвые часовые лежали так, как упали. Но, уходя, четверо услышали, как зиккурат загудел изнутри, словно потревоженный колоссальный улей, услышали бой большого барабана и заторопились под укрытие каменной стены, на которой висел крюк Джиджи. Один за другим соскользнули они по веревке вниз, под защиту деревьев. Буря бушевала, но деревья защищали их. Никого на улицах не было. Жители Эмактилы прятались в своих раскрашенных домах от бури. Когда губы перса окунулись в пламенную чашу, они были уже далеко на пути к кораблю. Когда наконец солдаты набрались мужества, чтобы снова подняться по ступеням и они, а вслед за ними и черный жрец вошли в жилище Бела, четверо были уже за пределами города и пробирались через глубокую грязь впереди викинг, сзади Кентон, все время оглядывавшийся в ожидании Зубрана. А в комнате, где пепел Зубрана смешался с пеплом танцовщицы, черный жрец стоял изумленный, чувствуя, как что-то похожее на страх коснулось его злобного сердца, но тут взгляд его уловил блеск бабочек с вуали Нарады, которая соскользнула с нее, когда перс укладывал ее на погребальный костер. Жрец увидел и кровавый след, который вел к открытому окну. Выглянув из окна, Кланет увидел в грозовом сумраке разбитое тело жреца Бела - мертвое, белое лицо смотрело на него снизу, с расстояния в сорок футов. Жрец! Чьи же кости сгорели в огне? Кто был человек, сражавшийся в золотом шлеме и со щитом, с лицом, скрытым мантией бога? Он так быстро орудовал мечом, его так скрывали поднимавшиеся солдаты и частично стена, что Кланет снизу видел его лишь мельком; он считал, что это жрец Бела. Назад побежал черный жрец, свирепо распинал пепел костра и то, что лежало в нем. Что-то звякнуло - сломанный ятаган. Он узнал это оружие - ятаган Зубрана, перса. Еще что-то сверкнуло у его ног - пряжка, жемчуга которой не потускнели в огненной ванне. Он узнал эту пряжку - она была на поясе у Нарады, танцовщицы. Значит, эти почерневшие останки - Зубран и танцовщица! Шарейн освобождена! Черный жрец стоял неподвижно, лицо его стало так ужасно, что солдаты отшатнулись от него, прижались к стенам. С воем бросился Кланет из жилища Бела, вниз по угловатой лестнице. вниз через тайные храмы, все вниз и вниз, пока не добрался до камеры, в которой оставил Кентона с шестью лучниками. Он распахнул дверь, увидел крепко спящих лучников и офицера. Кентона не было. Изрыгая проклятия, выбрался он из камеры, приказывая обыскать город, найти и схватить храмовую шлюху и раба; предлагая за их поимку все, чем владеет, все, все! Если только ему приведут эту пару живыми. Живыми! Теперь четверо свернули с дороги и находились в лесу в том месте, откуда начиналась тайная тропа к морю и где хитроумный перс просил их подождать его. И Сигурд рассказал им о самопожертвовании Зубрана и почему это самопожертвование было необходимо. И Шарейн плакала, а горло Кентона сжималось от горя, А черные бусинки глаз Джиджи смягчились и слезы побежали по морщинам его лица. - Что сделано - сделано, - сказал Сигурд. - Теперь он пирует с Одином и героями. Он решительно раздвинул их и пошел дальше. Они шли все вперед и вперед. Дождь промочил их, ветер продул. Когда буря стихала, они шли быстрее; когда темнело так, что викинг не видел дороги, они останавливались. Все вперед и вперед - к кораблю. Шарейн споткнулась и упала, встать она не смогла. Трое, столпившись вокруг нее, увидели, что ее сандалии изорваны, а стройные ноги босы и кровоточат и что давно уже каждый шаг должен причинять ей страшную боль. Кентон взял ее на руки и понес а когда он устал, ее понес Джиджи, а Джиджи был неутомим. Наконец они пришли к спрятанному кораблю. Они окликнули девушек, те оказались на страже. Они передали девушкам Шарейн, и те унесли свою хозяйку в каюту и занялись ею. Теперь поднялся спор, стоит ли ожидать, пока стихнет буря. Наконец они решили, что ждать не стоит; лучше выйти в бурное море, чем оставаться вблизи Эмактилы и страшного дома Нергала. Цепи сняли с деревьев, вывели корабль из убежища и развернули в сторону выхода из бухты. Подняли якорь, опустили весла. Медленно корабль набирал скорость. Он повернул за скалы, и Сигурд, стоявший у рулевого весла, вдохнул ревущие волны и, как бегун, направил корабль в открытый океан. Кентон, до предела уставший, упал на месте. Джиджи поднял его и отнес в черную каюту. Долго сидел рядом с ним Джиджи, не спал, хотя тоже устал, смотрел туда и сюда своими зоркими глазами; прислушивался, караулил. Джиджи казалось, что черная каюта не такая, какой они ее оставили. Казалось Джиджи, что он слышит шепот, даже призрак шепота, приходящий и уходящий. Кентон застонал, что-то пробормотал в глубоком сне, тяжело задышал, будто чьи-то руки сдавили ему горло. Джиджи, прижав руку к груди Кентона, успокоил его. Но вот и бдительные глаза Джиджи помутились, веки закрылись, голова опустилась. В пустой нише где на плите из кровавого железняка раньше стоял идол Нергала, сгустилась какая-то смутная тень. Тень потемнела. В нем начало проглядывать лицо, это лицо, полное ненависти, угрозы, смотрело на спящую пару... Кентон снова застонал, он боролся с кошмаром. Барабанщик протянул длинные руки, вскочил на ноги, осмотрелся... Быстро, как и появилась, прежде чем Джиджи полностью открыл еще сонные глаза, теневое лицо исчезло, ниша опустела. 28. ВИДЕНИЕ КЕНТОНА Когда Кентон проснулся, рядом с ним лежал не Джиджи, а раздетый Сигурд. Он громко храпел. Он, должно быть, проспал долго, потому что мокрая одежда, которую снял с него ниневит, просохла. Кентон оделся, сунул ноги в сандалии, набросил на плечи короткий плащ и тихо отворил дверь. Тьма и черные сумерки уступили место бледному рассвету, который окрасил море в тускло-серый цвет. Дождь прекратился, но корабль весь дрожал от сильного ветра. Корабль летел по ветру, как чайка на волнах гигантских волн; скользил назад, когда волна проходила, по воде как по шиферу, и снова поднимался на гребне следующей волны. Кентон пробрался к месту рулевого, пена жгла его лицо, как дождь со снегом. В одно рулевое весло вцепился Джиджи, за другим были два раба из гребной ямы. Ниневит улыбнулся Кентону, указал на компас. Кентон взглянул и увидел, что стрелка, которая всегда направлена к Эмактиле, указывает точно на корму. - Логово далеко за нами! - крикнул Джиджи. - Иди вниз! - крикнул Кентон в заостренное ухо и хотел взяться за весло. Но Джиджи только рассмеялся, покачал головой и указал на каюту Шарейн. - Вот твой курс! - проревел он. - Вставай на него! Борясь с ветром, Кентон добрался до розовой каюты, открыл дверь. Шарейн спала, щекой на стройной руке, пряди покрывали ее, как золотая сеть. Две девушки сидели рядом. Как будто он ее позвал, она открыла сонные глаза, которые становились все более томными. - Мой дорогой повелитель! - прошептала Шарейн. Она села, знаком велела девушкам уйти. А когда они ушли, протянула к нему свои белые руки. Его руки обвились вокруг нее. Как птица, она угнездилась в них, подняла навстречу ему губы. - Мой дорогой повелитель! - прошептала Шарейн. Он больше не слышал рева ветра не слышал ничего, кроме шепота и вздохов Шарейн; забыл все на свете, кроме нежных рук Шарейн. Долго плыли они, подгоняемые бурей. Дважды Кентон сменял Джиджи у рулевого весла, дважды его заменял викинг, пока ветер не стих и они плыли опять по улыбающемуся, блестящему бирюзовому морю. Для плывущих на корабле началась жизнь преследуемых - преследуемых не только людьми, но и призраками. Эмактила должна была остаться далеко позади, и тем не менее все четверо ощущали, что их преследуют. Не страх, не ужас - знание того, что корабль преследуют, что если они не перехитрят флот, который отыскивает их повсюду в этом странном море, не найдут безопасную тайную гавань, конец у них будет один. И ни один из них в глубине души не верил, что такая гавань отыщется. И все же они были счастливы. Жизнь расцветала рядом с Кентоном и Шарейн. Они любили друг друга. А Сигурд пел старые саги и новые, которые сочинял о персе Зубране, пока они с Джиджи прибивали большие щиты к бортам на носу. Они укрепили щиты вдоль фальшборта и прорезали в них бойницы, сквозь которые можно было стрелять. На корме они тоже прибили два щита, чтобы защищать кормчего. И Сигурд пел о грядущей битве, о крылатых воительницах, которые парят над кораблем, готовые унести душу Сигурда, сына Тригга, на его место в Валгалле, где его ждет Зубран. Он пел о местах, которые там ждут Кентона и Джиджи, но не тогда, когда его могла слышать Шарейн, потому что в Валгалле нет места для женщин. Преследуемые - призраками! В черной каюте тени сгущались и рассеивались, становились сильнее и уходили, снова возвращались. Что-то от Темного повелителя вернулось, снова требовало свою палубу. Ни Джиджи, ни викинг больше не спали в черной каюте, они спали на открытой палубе или в каюте девушек. А рабы шептались о тенях, которые пролетают над черной палубой, собираются у перил и смотрят на них сверху вниз! Однажды Сигурд задремал над рулевым веслом, а проснувшись, обнаружил, что курс корабля изменился - большая стрелка указывала на нос, на Эмактилу, корабль на веслах шел к острову колдунов! После этого они правили кораблем по двое - Кентон и Шарейн, Джиджи и викинг. И не в силах Шарейн было отогнать эти тени. Они пристали к одному острову и пополнили запасы пищи и воды. На острове была хорошая скрытая гавань, за ней их манил большой лес. Здесь они провели некоторое время, говорили о том, чтобы вытащить корабль на берег, спрятать его, затем найти в лесу место и построить крепость, там встретить нападение, если оно будет. Корабль Иштар притягивал их к себе. Они не находили себе места на берегу, каждый втайне опасался, что остальные трое решат остаться. И веселились, как дети, когда корабль вышел из гавани и погрузил нос свой в увенчанные пеной волны, а чистый морской ветер кричал и остров постепенно терялся вдали. - Тюрьма, - рассмеялся Кентон. - Это не жизнь! - согласился Джиджи. - Прятаться в норе, пока собаки не отыщут и не выкопают оттуда. Теперь нам по крайней мере видно, чего ожидать. Они встретили длинный корабль, унирему, как и их, но с двадцатью веслами. Это был торговый корабль, к тому же тяжело груженный; он попытался уйти от них. Но викинг закричал, что они не должны дать ему уйти в Эмактилу и там рассказать о них. Они преследовали корабль, таранили его и потопили вместе с вопящими закованными рабами - Кентон, Сигурд и Джиджи с тяжелым сердцем, Шарейн бледная и плачущая. Встретили другой, легкий, не больше их, но на этот раз военный корабль, охотник. Сделали вид, что бегут, корабль начал их преследовать. Когда преследователь был совсем близко, викинг резко развернул корабль Иштар и срезал весла преследователя. На этом корабле сражались храбро, но, сдерживаемые приказом черного жреца не убивать, а взять живыми, не могли противостоять большой булаве Джиджи, мечу викинга, быстрому клинку Кентона. Они сдались перед ними и перед бурей стрел, которую создали Шарейн и ее девушке. Но и на корабле Иштар были потери: одна девушка умерла, стрела попала ей в сердце, а Джиджи и Сигурд были ранены. На этом корабле они нашли запас металла для наковальни викинга. И что еще лучше, связки бечевки, масло, чтобы смачивать их, кремень, позволяющий зажигать пламя, прочные древка и странной формы мощные самострелы, которые должны были стрелять пылающими стрелами. Все это и металл они взяли. Потом потопили корабль с живыми и мертвыми. Все дальше и дальше плыл корабль, Сигурд ковал длинные щиты, Джиджи и Кентон установили возле розовой и черной каюты самострелы, приготовили бечевку, масло и огниво. Шло время; мощные потоки жизни, исходившие от Кентона и Шарейн, не слабели, наоборот, становились сильнее. Лежа рядом со спящей любимой, Кентон проснулся - или подумал, что проснулся; открыв глаза, он увидел не каюту, а два лица, глядящие на него из какого-то неизвестного пространства; огромные лица, смутные и туманные. Их теневые глаза устремились на него. Кто-то заговорил, и Кентон узнал - этот голос вел его по тайным переходам храма! Голос Набу! - Снова Нергал сосредоточил свой гнев на корабле, о Иштар! - произнес этот голос. - Борьба между ним и твоей ипостасью снова будет беспокоить богов и людей в мириадах миров. Великая мать, только ты можешь кончить ее. - Я дала слово, - другой голос был как ветер, шевелящий струны тысячи арф, - я дала слово; и та моя ипостась, которую люди в старину называли Гневная Иштар, разве у нее нет прав? Нергал не победил ее. Но и она не победила Нергала. Соглашение не было достигнуто. Как же может отдыхать моя ипостась, если слово, которое я произнесла в гневе, не нашло ответа. И пока будет бороться она, будет и Нергал, он тоже связан словом. - Но ведь огонь, зажженный тобой в сердцах Зарпанит и Алусара, огонь, ставший сутью их душ, не погас, - прошептал спокойный голос. - Разве эти огни не ускользнули и от твоей Гневной сестры, и от Темного Нергала? И почему, Иштар? Разве не потому что ты этого хотела? Разве не ты скрыла их? Что же тогда говорить о твоем слове? - Ты мудр, Набу! - послышался голос Иштар. - Пусть этот человек, чьи глаза мы открыли, увидит, что произвели моя жрица и ее любовник, когда привели в объятия друг друга Мать Жизни и Повелителя Смерти! Пусть этот человек рассудит, справедлив ли мой гнев! - Пусть этот человек рассудит! - повторил голос Набу. Огромные лица поблекли. Кентон смотрел в глубочайшие глубины, в бесконечны