left">      Он стал появляться в станционном буфете каждый день. Выполнял разную черную работу, включая уборку помещений, разгрузку и погрузку приходящих машин и т.д. В качестве платы Александра Ивановна, заведующая станционным буфетом, кормила и поила его, однако он, как правило, от пищи отказывался, а брал спиртным. Водку он тут же выпивал, и часто можно было наблюдать, как он, в стельку пьяный, валяется где-нибудь в коридоре, на ступеньках зала ожидания, на заднем дворе среди пустой тары, в старой коробке из-под холодильника или на куче мусора. Когда был трезв, отличался молчаливостью и исполнительностью, работал быстро и на совесть -- может быть, именно поэтому Александра Ивановна терпела этого странного, неизвестно откуда свалившегося ей на голову молчуна. Тем более, что двое штатных грузчиков, Михалыч и Николай, ушли в длительный и продолжительный запой, и к концу месяца она их не ожидала. А работы в буфете было невпроворот. Да и случая воровства, даже самого мелкого, за ним не заметила ни разу.
      У них было договорено, что, помимо съеденного и выпитого в течение рабочего дня, вечером он получает на руки бутылку водки и что-нибудь из съестного: грамм триста колбасы, буханку черного хлеба или кастрюльку супа. Все это он относил своим товарищам в "бомжеубежище". Бывали, впрочем, случаи, когда к вечеру он напивался до такой степени, что не в состоянии был добраться "домой" и оставался ночевать на территории станции, либо прямо на полу в подсобке, либо на жестком диване в зале ожидания. Тот самый сержант, что встретился ему в первую ночь, не трогал его, зная, что этот угрюмый забулдыга работает в буфете, -- однако не раз осуждающе качал головой, видя, как тот, грязный, небритый, отупевший, в стельку пьяный, сидит где-нибудь на полу и подпирает спиной обшарпанную стену. "Вот до чего человека баба довела. Стерва", -- думал сержант в эти минуты, в глубине души жалея несчастного бедолагу.


Глава шестая

      В один из таких дней в станционном буфете появился доктор. Было около трех часов пополудни; Петр, хотя и был уже изрядно пьян, на ногах еще держался.
      -- А, вот, значит, где ты сутками пропадаешь, -- весело проговорил доктор. -- Что ж, дело хорошее, работа, она, как известно, из обезьяны человека сотворила. Хотя видок у тебя, надо сказать, неважнецкий. Пьешь?
      -- А тебе-то что за дело? -- огрызнулся Петр, ворочая ящики с пивом. -- Уму-разуму учить пришел? Так и без тебя учителей предостаточно.
      -- Да на хрена ты мне сдался, чтобы тебе, дураку непутевому, мозги вправлять. Просто шел мимо, вот и заглянул.
      -- Ну и дальше что?
      -- А и то. Будешь продолжать в том же духе, сопьешься, мужик, в два счета. Это я как врач тебе говорю.
      Петр сухо, со злостью рассмеялся.
      -- Рано ты на мне крест ставишь, понял?
      -- Ну, крест, положим, ты себе сам ставишь. Могильный.
      -- А ты не каркай. Не выросло еще то дерево, из которого мне гроб сколотят.
      Доктор рассмеялся.
      -- А вот это другой разговор. Вот это я и хотел от тебя услышать. Значит, жить будешь, мужик. Это я тебе как врач говорю.
      Он ушел, не простившись. А Петр, злой и внезапно протрезвевший, с остервенением проработал до вечера и к костру вернулся трезвым.
      Прошло еще несколько дней. Он продолжал пить, с каждым днем все больше и больше. Теперь по утрам, едва продрав глаза, колотясь в похмельном ознобе, он сначала выпивал стакан водки, тайком припасенный с вечера, и лишь потом отправлялся на станцию.
      Однажды вечером, когда он, сильно пьяный, отсыпался прямо на полу зала ожидания, на станции остановился состав. Это был пассажирский поезд дальнего следования. То ли в самом электровозе случилась какая-то поломка, то ли где-то впереди, по пути следования, возникла неожиданная проблема, только остановка поезда не была запланирована. Пассажиры высыпали на перрон и, в ожидании отправления поезда, разбрелись кто куда. Кто-то из них забрел в буфет и бросил якорь там, кто-то, ворча и кляня все на свете, кутаясь в плащ, бесцельно бродил по окрестностям станционного здания; несколько человек оказались в зале ожидания.
      Среди этих последних была респектабельная молодая пара, мужчина и женщина. Было видно, что и он, и она являются людьми с достатком. Оба брезгливо морщились, проходя по темным, сырым закоулкам станции, нетерпеливо поглядывали на часы и тихо переговаривались друг с другом.
      Оказавшись в зале ожидания, они не сразу заметили валявшуюся на полу фигуру пьяного бродяги. Но вот ее взгляд случайно упал на заросшее щетиной, испитое лицо Петра Суханова. Она вздрогнула и остановилась.
      -- Что с тобой, Ларочка? -- спросил ее спутник.
      -- Посмотри, -- прошептала она, не отрывая застывшего взгляда от пьяницы. -- Это же... это же...
      Мужчина скользнул взглядом по Петру и с отвращением отвернулся.
      -- Да на что здесь смотреть? На это обпившееся животное?
      -- Да это же... Сережа! -- вырвалось у нее.
      -- Это? Это Сергей? Этот бродяга -- твой Сергей?! Не смеши меня, Ларочка, этот тип раза в три старше. Неужели ты не видишь?
      -- Вижу, -- машинально ответила она. -- Но...
      -- Сергей мертв, -- жестко произнес он, -- и ты это знаешь не хуже меня.
      В этот момент репродуктор надтреснутым голосом объявил, что поезд "Иркутск -- Москва" тронется через три минуты. Пассажиров просьба занять свои места.
      -- Пойдем, Лара, пойдем, -- заторопил он ее. -- Не дай Бог, опоздаем, тогда мы из этой дыры до скончания века не выберемся. Здесь и поезда-то раз в год ходят.
      -- Да-да... -- забормотала она и, увлекаемая своим спутником, неуверенно направилась к выходу. Однако у порога остановилась и бросила последний взгляд на бродягу. -- Нет, конечно это не он... Идем!
      Они ушли, а через пару минут поезд, набирая скорость, стуча колесами и унося странную пару, покинул одинокую станцию.
      Петр же... он был не настолько пьян, чтобы ничего не слышать, но и не настолько трезв, чтобы понять, что происходит. Смутно, сквозь полусомкнутые веки, он видел молодую красивую женщину и ее респектабельного спутника, слышал их голоса, отдельные слова, которые, кажется, имели какое-то отношение к нему. Нет, он ничего не понял из сказанного, но сердце его почему-то вдруг сжалось так, что, казалось, вот-вот разорвется на куски. Все это походило на какой-то странный, фантастический сон, от всего этого веяло чем-то потусторонним, нездешним, невозможным...
      Наутро, очухавшись, он так и решил, что все это ему приснилось -- и женщина, и пижон, ее сопровождавший, и их непонятные речи.
      С этой ночи ему стали сниться сны. Они смущали, тревожили, пугали его, вносили какую-то сверхъестественную, сюрреалистическую струю во всю его никчемную жизнь, заставляли часами сидеть, задумавшись, где-нибудь в углу -- и вспоминать, вспоминать... Вспоминать сны.
      Но снов он не помнил. Проснувшись, он тут же все забывал.

x x x

      Ударили первые октябрьские морозы, однако снега еще не было. В городе стало сухо и чисто, да и сам он как-то посвежел, помолодел, приободрился.
      В середине октября вернулись из запоя Михалыч и Николай, работавшие грузчиками в станционном буфете. Оба были злые, трезвые, с посиневшими, заросшими щетиной лицами и трясущимися руками. Наткнувшись на пьяного Петра Суханова, они молча, методично избили его. Били не сильно, без злости, а так, скорее для острастки. Напоследок пригрозили, что если он еще хоть раз появится здесь, башку снесут в два счета.
      В "бомжеубежище" он вернулся раньше обычного, еще засветло. На вопрос деда Евсея, где это он заработал фингал, Петр лишь сухо рассмеялся и добавил, что получил расчет и в буфет ему дороги больше нет.
      Забившись в подвал одного из полуразвалившихся строений, он заснул беспокойным сном. За ночь столбик термометра упал до минус десяти, и к утру он продрог до самых костей. Провалявшись на куче тряпья до полудня, он хотел было подняться, но не смог: его бил сильный озноб, лоб пылал, во рту пересохло, мысли путались.
      Таким его и застал дед Евсей.
      -- Плохи твои дела, Петруха, -- покачал головой старик. -- Ну ничего, мы тебя враз на ноги поставим. Лежи здесь и не высовывайся, а я сейчас...
      Сердобольного деда Евсея обуяла жажда деятельности. Выскочив из подвала, он обежал весь лагерь, раздобыл где-то заварки, старый закопченый чайник с кипятком, полбутылки водки, немного меду -- и приволок все это в подвал, где метался в жару Петр Суханов. Потом вывалил все принесенное в чайник и как следует взболтал.
      -- Пущай настоится.
      Минут через десять он заставил больного выпить эту "адскую смесь" всю без остатка. Петр безропотно подчинился.
      -- Молодцом, парень. Сейчас полегчает.
      Через четверть часа ему, действительно, полегчало. Обильный пот заструился по всему его телу, знобить стало меньше. Однако в подвале было слишком холодно для того, чтобы "лечение" возымело должное действие. Осененный внезапной мыслью, дед снова убежал наверх.
      Вернулся он с полковником Колей и еще двумя бродягами. Они тащили целый ворох старых, местами прожженных одеял и разного другого тряпья; дед Евсей заботливо вывалил все это на Петра и как следует укутал его.
      -- Порядок, -- прошамкал старик, любуясь результатами своего труда. -- Если завтра не встанешь на ноги, можешь плюнуть мне в рожу.
      Однако к вечеру ему снова стало хуже. Опять подскочила температура, заложило грудь, появился кашель. Четверо бродяг поочередно дежурили у его бомжарского ложа, удрученно глядя, как он мечется в тяжелом бреду.
      Утром он пришел в себя, но изменений к лучшему пока не намечалось.
      -- Слушай, дед, -- торопливо проговорил он, тяжело дыша, с трудом ворочая языком, -- помнишь, ты мне о жизни рассказывал?.. о том, что нет ничего более ценного... так вот, дед... я понял... Слышишь, дед! -- Он порывисто сел, глаза его запылали огнем одержимого. -- Я не хочу умирать!..
      -- Не хочешь -- не умирай, -- философски заметил дед Евсей, -- все в твоей воле. Ты, главное, Петька, держись. А мы... чем можем -- поможем.
      -- Факт, -- кивнул бывший полковник. -- Мы тебе, парень, так просто помереть не дадим.
      Дед Евсей снова исчез. Вернулся он с доктором.
      Тот бегло осмотрел больного и мрачно покачал головой.
      -- Плох ваш приблудный, совсем плох. Помрет он здесь, это я вам как врач говорю... -- Он в раздумье почесал свою бороду, прошелся по подвалу и наконец принял решение. -- А ну-ка, мужики, тащите-ка его ко мне до хаты. Пускай у меня отлежится, в тепле и уюте. Боюсь, как бы до пневмонии дело не дошло.
      Бомжи подняли Петра с его ложа и поволокли вслед за доктором. Доктор жил в двух кварталах от "бомжеубежища", и процессии потребовалось не более четверти часа на этот марш-бросок.
      Как они добрались до квартиры доктора, Петр уже не помнил: он потерял сознание еще в самом начале пути.


      Глава седьмая

      -- Очухался, мужик? -- услышал он насмешливый голос доктора, когда открыл глаза.
      Петр попытался подняться, но нашел в себе силы только на то, чтобы пошевелить рукой.
      -- Лежи, лежи, мужик. Тебе пока еще рано вставать. -- В голосе доктора он уловил заботливые нотки. -- Для тебя теперь главное -- сон, покой и хорошее питание. Самое страшное уже позади.
      -- Где я? -- произнес Петр, и сам не узнал своего голоса -- настолько он был слаб.
      -- В моих хоромах, вот где.
      Он огляделся. Это была небольшая комнатка, тонувшая в полумраке и освещенная лишь светом настольной лампы; убранство комнаты было небогатым, даже скудным, однако это не мешало ей быть уютной и какой-то теплой.
      Он лежал на старой, скрипучей железной кровати, заботливо укутанный двумя ватными одеялами. У изголовья кровати стояла тумбочка с какими-то склянками, чашками и стаканами. В воздухе веяло запахом лекарств и болезни.
      -- Целую неделю в бреду метался, -- продолжал доктор. -- Думал, не оклемаешься, мужик, коньки отбросишь. Ан нет, выкарабкался. Видать, жилка в тебе жизненная крепко натянута, туго бьется.
      -- Неделю?! Ты хочешь сказать...
      -- Ну да, неделю, -- пожал плечами доктор. -- А ты думал, такой тяжелый бронхит, какой был у тебя, в три минуты лечится? Нет, мужик, тут ты пальцем в небо попал. Не будь рядом меня, ты бы вообще вряд ли выжил.
      -- Так мне спасибо, что ли, тебе сказать? -- проворчал Петр.
      -- А это как знаешь. Хочешь -- скажи, а не хочешь -- оставайся свиньей неблагодарной. Я, знаешь ли, не обидчивый... Ладно, хватит языки чесать. Мне на смену пора, я сегодня в ночь. Сейчас я тебя покормлю -- и адью. Один остаешься, за хозяина. И нечего на меня волком смотреть, я ведь тебя как-никак целую неделю выхаживал.
      -- Я тебя об этом не просил, -- мрачно отозвался Петр. Он и сам не мог понять, откуда бралось то спонтанное раздражение, которое вызывал у него доктор. Этот чудаковатый бородач был ему симпатичен, чего уж душой кривить, однако... однако ситуация, в которой он оказался по воле своей непутевой судьбы, была ему явно не по нутру.
      -- Потом поговорим, -- как ни в чем не бывало, сказал доктор. -- Некогда мне сейчас, понял? Вот вернусь к утру -- тогда и обсудим.
      Он скрылся на кухне и вскоре вернулся со стаканом крепкого чая и тарелкой, на которой ароматной горкой возвышалась жареная картошка, увенчанная двумя толстыми, разбухшими сардельками.
      -- На вот, поешь, -- сказал он, ставя тарелку на тумбочку. -- А я ушел. Все. Пока.
      Он хлопнул входной дверью и закрыл ее на два оборота ключа. Петр остался один. Взглянув на принесенную доктором еду, он внезапно почувствовал такой острый голод, что чуть было не захлебнулся собственной слюной. В считанные минуты он съел все, потом в блаженстве растянулся в постели и крепко заснул.
      Проснулся он уже утром. Яркий солнечный луч бил ему прямо в глаза. Он невольно зажмурился. Вновь открыв глаза, он видел улыбающегося доктора. На изможденном лице Петра невольно скользнула ответная улыбка.
      -- Так-то лучше, -- кивнул доктор. -- Больной идет на поправку, а это значит, что не зря меня шесть лет в мединституте знаниями накачивали. Ну как, мужик, настроение? Все еще хандришь, или готов к новым трудовым свершениям?
      Петру, действительно, стало лучше. Этой ночью он впервые за прошедшую неделю как следует выспался: это было не полуобморочное состояние человека, находящегося на грани между жизнью и смертью, а нормальный, крепкий, здоровый сон человека выздоравливающего. Пропало и вчерашнее раздражение.
      -- Извини, -- сказал он, -- я вчера сболтнул лишнее. Спасибо тебе.
      -- Лучше поздно, чем никогда, -- весело отозвался доктор. -- Ладно, забыто. Голоден?
      -- Как волк, -- невольно вырвалось у Петра. Он, действительно, чувствовал себя так, словно готов был сейчас проглотить целого быка.
      Доктор рассмеялся.
      -- Обожаю голодных людей. Голодный -- значит здоровый. Ладно, лежи, сейчас чего-нибудь сварганю.
      Они позавтракали.
      -- Водки не предлагаю, -- подытожил трапезу доктор. -- Рано тебе еще, на ноги сначала встань. Да и сам я в последнее время все больше в трезвенниках хожу -- не до нее, проклятой, будь она трижды неладна. И курить я тебе не дам. С таким бронхитом тебе вообще лучше забыть об этом дерьме, понял?
      Странно: ни пить, ни курить у Петра желания не было.
      -- А теперь давай о деле, -- продолжал доктор.
      -- О каком еще деле?
      -- Сейчас узнаешь. -- Доктор с минуту чесал в затылке. -- Понимаешь, мужик, какая странная история с тобой приключилась. С тем, что у тебя полная потеря памяти, я еще как-то могу смириться -- как-никак, а такие случаи науке известны. Странно здесь другое. Я никак не могу понять, что же послужило причиной твоей амнезии?
      Петр дотронулся рукой до своего затылка.
      -- Рана на голове, -- пояснил он. -- В драке, видно, кто-то шарахнул меня по темечку. Вот память и выключилась.
      -- Да слышал я эту твою легенду о какой-то мифической драке, -- махнул рукой доктор, -- от твоих же корешей по бомжатнику и слышал. Не то все это, не то. Понимаешь, рана твоя на голове пустяковая, даже и не рана это вовсе, а так, царапина, ссадина. От таких царапин людям память не отшибает. Нет, здесь что-то другое.
      Петр почувствовал сильное смятение. Он давно уже оставил попытки установить истину о своем прошлом, понимая, что без посторонней помощи все равно ничего не добьется, но сейчас... Сейчас доктор, может быть, сам того не ведая, затронул самую потаенную, наиболее глубоко запрятанную струнку в его душе, которая вдруг зазвенела, заныла, задребезжала... Он вдруг понял: не может человек жить без своего прошлого. Не может. Потому и запил он, и в бродяги попал поэтому, и с жизнью своей кончать хотел -- и все из-за того, что не было у него корней в этой жизни, корней, уходящих в прошлое, прочно удерживающих человека на плаву, служащих опорой в трудную минуту, питающих душу целительными токами матери-земли.
      Он приподнялся на локте и впился взглядом в бородатое лицо своего собеседника.
      -- Не береди рану, доктор, -- прошептал он, -- говори что знаешь. Не томи.
      Тот кивнул.
      -- О том и речь. Хотя знаю я, честно говоря, не много. Можно сказать, почти ничего. Что касается твоей амнезии, то тут я в тупике. Дело сейчас не в ней. Я тут, понимаешь ли, осмотрел тебя, пока ты в беспамятстве валялся. Вспомнилось мне тогда, что жаловался ты на боль в боку. А от деда Евсея слышал о твоей непутевой истории и якобы полученной тобою ножевой ране во время какой-то пьяной драки. Вот и решил взглянуть: как-никак, а я все-таки хирург, и притом неплохой, заметь.
      -- Ну и?.. -- не выдержал Петр.
      -- Да никакая это не ножевая рана.
      Петр выпучил глаза.
      -- Как так не ножевая?..
      -- Да так. Я ножевых ран на своем веку знаешь сколько повидал? Не счесть. Я ведь в Чечне врачевал, когда там заварушка случилась, в полевом госпитале. Так вот, брюхо тебе вспорол не нож пьяного собутыльника, а скальпель опытного хирурга. Именно опытного, уж я-то руку своего собрата по ремеслу в миг узнаю. Вот только зашили тебя наспех, неаккуратно, словно торопились шибко. Потому и беспокоит тебя твой бок.
      У Петра голова шла кругом. Так, значит, память сыграла с ним злую шутку? Теперь он уже совсем ничего не понимал: как, каким образом он вообще мог вспомнить то, чего с ним никогда не было?
      Доктор продолжал, в упор глядя на Петра:
      -- А теперь, мужик, после всего, что я тебе сообщил, подумай и скажи: никаких проблесков, озарений или чего-нибудь подобного мои слова в твоей непутевой башке не вызвали? Ведь все, что ты якобы вспомнил до сего момента, -- откровенная туфта. Истина-то, она глубже зарыта, понимаешь?
      Петр с минуту молчал. Потом медленно покачал головой.
      -- Ни-че-го. Полная пустота. Абсолютный ноль.
      -- Этого я и боялся.
      Доктор машинально закурил, потом, спохватившись, затушил сигарету.
      -- Извини, забылся...
      Он прошелся по комнате, запустив руки в свою густую шевелюру. Затем остановился напротив кровати, где лежал больной.
      -- Но и это еще не все, мужик.
      Петр усмехнулся, хотя в глубине души ощущал приступ все возрастающей тревоги.
      -- Что, еще один сюрприз приготовил?
      -- Сюрприз не сюрприз, а некоторое наблюдение имеется. Словом, когда ты тут в отключке лежал, то в бреду такое нес, что я, сказать по чести, решил было, что нахожусь не иначе как на ученом совете где-нибудь в Академии Наук или, на худой конец, на совещании совета директоров какой-нибудь шибко продвинутой компании. Я тут даже кое-что записал... Вот, например: слово "франчайзинг" тебе ничего не говорит?
      Лицо Петра дрогнуло.
      -- Так-так, -- кивнул доктор, уловив реакцию собеседника. -- Значит, мы на правильном пути. Вот и выходит, что личность ты весьма и весьма темная. Я бы сказал, загадочная личность. И в бомжи ты попал явно случайно.
      -- Кто же я? -- в отчаянии спросил Петр.
      -- Это ты у меня спрашиваешь? -- усмехнулся доктор. -- Ладно, давай пока поставим точку. У меня тут один план есть. Если все будет о'кей, надеюсь, многое тогда прояснится.
      -- Что еще за план?
      -- А план следующий. Еще денька два-три ты здесь прокантуешься, пока силенок не поднаберешься, а потом я тебя к себе в отделение положу. Просветим тебя, снимочки кое-какие сделаем, ультразвуковую диагностику проведем, а заодно и котелок твой проверим, -- словом, устроим тебе проверочку по полной программе. Может, ты шпион какой-нибудь, а? -- Доктор хитро подмигнул. -- И заслан ты сюда, в наш город, для сбора секретной информации стратегического характера. Ладно, шутки в сторону. Согласен на мой план?
      Петр кивнул. Он почему-то чувствовал полное доверие к этому чудному человеку.
      -- А заодно и подлечим тебя. Негоже такому здоровому парню по больничным койкам валяться.


Глава восьмая

      Доктор не обманул: в городской клинике Петра проверили по полной программе. На следующий день после окончания обследования доктор отвез Петра к себе на квартиру.
      Было начало ноября, однако снегу уже навалило предостаточно, да и морозы стояли под пятнадцать-двадцать градусов; в этих местах зима начиналась рано и как-то сразу, без предупреждения.
      Доктор был мрачен и все время молчал, на вопросы отвечал односложно и часто невпопад. О результатах обследования Петру он пока еще ничего не сообщил. Не рискнул. То, что он узнал, походило на самый настоящий кошмар.
      Однако не сообщить он не мог. И этот ответственный момент настал.
      -- Долго будешь меня томить? -- нетерпеливо спросил Петр, когда они снова оказались в гостеприимном жилище доктора. -- Вижу, что дело хреново, так выложи все разом -- и делу конец.
      -- Уверен? -- коротко бросил доктор, полуобернувшись.
      -- Уверен.
      -- Тогда слушай, -- решился наконец доктор. -- Только предупреждаю: то, что ты сейчас услышишь, превосходит самые страшные твои ожидания.
      -- Я должен знать правду, -- решительно заявил Петр.
      -- Правду так правду. Понимаешь ли, дело в том... словом, просветил я твои потроха на рентгене и обнаружил, что у тебя...
      -- Ну?!
      -- ...только одна почка!
      -- Погоди, погоди, что-то я в толк не возьму, -- забормотал Петр, обалдело уставившись на собеседника. -- Что значит -- одна? Как это так -- одна? А вторая где же?
      -- Вырезали ее у тебя, вот где! -- выпалил доктор.
      Петр почувствовал, что задыхается -- словно кто-то наступил на шланг, который подает кислород к его легким.
      -- Чего ты мелешь, а? Как это -- вырезали?! -- выдавил он из себя.
      Доктор уже обрел уверенность.
      -- Тот шов у тебя на боку -- не от ножевой раны, а от тонкой хирургической операции, цель которой -- удаление почки. Слышал что-нибудь о трансплантации органов? -- Петр машинально кивнул. -- Насколько я хоть что-то понимаю во всей этой дерьмовой истории, какому-то богатому ублюдку понадобилась здоровая почка. Твоя почка. И он ее получил. И здравствует теперь, подонок, с твоей почкой, и будет здравствовать еще лет пятьдесят, поскольку здоровья в тебе как у быка-трехлетка. Знали ведь, кого в доноры взять, знали, мерзавцы!
      Петр слушал, раскрыв рот и выпучив глаза. Все, что он только что услышал, не укладывалось у него в мозгу. Не хотело укладываться.
      -- Да как же это, а? Вот так запросто взяли -- и вырезали? Так что ли получается? Да это же... это же...
      -- Успокойся, мужик. -- Доктор положил ему руку на плечо. -- Не все так плохо, как ты думаешь. Да хрен с ней, с этой почкой. И с одной люди живут, и горя не знают. Забудь. Почку ты все равно не вернешь.
      -- Забыть? Забыть?!
      -- Ладно, не паникуй. Насчет забыть, это я, конечно, чушь сморозил. Но жить-то все-таки как-то надо, так ведь? Так. Возьми себя в руки, и давай потолкуем. Дело-то здесь не только в почке. Сейчас нам нужно думать о другом. О другом, понимаешь. О том, что было потом.
      -- Потом?
      -- Именно. Потом, после операции. После того, как тебя лишили части твоего организма. И если честно, то меня удивляет, что тебя вообще оставили в живых: мертвые, как известно, молчат. А им, я думаю, огласка была совершенно ни к чему. Однако ты жив. Отсюда вопрос: кто еще молчит кроме мертвых? Отвечаю: те, кто ничего не помнит. Улавливаешь, куда я клоню?
      Петр в упор, не мигая, смотрел на доктора.
      -- Они выключили мою память, -- прошептал он.
      -- Похоже на то, -- кивнул доктор. -- Я бы сказал: не выключили, а заблокировали. Кстати, исследования твоей черепушки дали именно такой результат: у тебя там такой сумбур творится, что... -- он развел руками. -- Наш энцефаллограф аж задымил, когда мы тебя электродами обложили. Словом, все, что с тобой было до сентября, в твоей голове не зафиксировано. Мертвая зона, так сказать, прямо по Стивену Кингу. Белый лист бумаги -- ни точки, ни запятой, ни тире; полный провал: даже детство, и то выпало напрочь, как будто его и не было вовсе.
      -- Та-ак, -- протянул Петр, сдвинув брови, -- выходит, что я вовсе не тот, за кого себя выдаю? Так, что ли?
      -- Выпить хочешь? -- внезапно предложил доктор. -- По сто пятьдесят? Для поддержания духа, а? А то что-то меня трясет всего.
      Петр кивнул. Доктор налил по полстакана водки; они молча выпили.
      -- Не знаю, -- сказал он, -- кто ты на самом деле -- тот ли, кто обозначен в твоем паспорте, который, возможно, липовый, или кто-то другой... -- он пожал плечами. -- Не знаю. Возможно, к Петру Суханову ты, действительно, никакого отношения не имеешь.
      -- Надеюсь, что так.
      -- Надеешься?
      -- Именно. Не нравится мне этот тип, а особенно его пьяница-жена. Бр-р!..
      Доктор вдруг встрепенулся.
      -- Кстати, кто такая Лариса? -- быстро спросил он, в упор глядя на Петра.
      Тот вздрогнул, как от удара током.
      -- Н... не знаю... не помню. -- Он отчаянно замотал головой. -- Хоть убей, не помню! А она что, из... из этой... из прошлой моей жизни, да?
      -- Мне-то откуда знать! Я ж все-таки не ясновидящий. Просто в бреду ты неоднократно называл ее имя, вот я и решил, так сказать, прозондировать.
      Петр обхватил голову руками и застонал.
      -- Не помню... ничего, ничего не помню!.. Что делать-то теперь, а? -- он поднял на доктора глаза, полные беспомощной тоски. -- Куда же теперь?..
      -- Не дрейфь, мужик. -- Доктор уверенно поднялся и плеснул себе в стакан еще грамм сто. -- Найдем мы твое прошлое, найдем; все раскопаем, до самой последней минуты, до самого отдаленного мгновения твоей темной пока еще жизни. Только одно мне скажи, мужик: сам-то ты согласен на эти раскопки, а? Если да, то вот тебе моя рука.
      Он порывисто протянул руку и замер в ожидании.
      Петр растерянно перевел взгляд с этой дружески раскрытой ладони на лицо доктора, раскрасневшееся то ли от выпитой водки, то ли от охватившего его воодушевления. Наконец он решительно поднялся и крепко пожал протянутую руку.
      -- Согласен.
      -- Вот это по-нашему! Вот таким ты мне нравишься. Вдвоем мы -- сила! Вдвоем мы горы свернем, а если потребуется, то и шеи кому нужно.
      Петр, не выпуская руки доктора, пристально смотрел тому в глаза.
      -- А теперь ты мне ответь, -- медленно проговорил он, -- на кой хрен я тебе сдался? Валандаешься со мной, от смерти, можно сказать, спас, а зачем? Смысл?
      Доктор грустно усмехнулся.
      -- А если без всякого смысла? Если просто так, за здорово живешь? Смысл, говоришь? А скажи-ка, в твоей жизни много смысла? Вот то-то и оно. В моей, если говорить начистоту, его тоже не слишком-то. Просто, понимаешь... -- он слегка стушевался, -- приглянулся ты мне. Что-то у тебя в глазах было эдакое... не знаю, как и сказать. Словом, не вписывался ты в бомжарскую среду. Впрочем, если тебе мое участие в тягость, ты так и скажи. Я в друзья набиваться не стану.
      Петр хитро прищурился.
      -- Э, нет, так дело не пойдет. Если мне не изменяет память, мы уже скрепили наш союз. Так что на попятный теперь уже идти поздно. По крайней мере, я этого делать не собираюсь. Да и тебе не позволю.
      Доктор улыбнулся.
      -- Думаю, я в тебе не ошибся, мужик. Ладно, оставим сантименты, пора браться за дело.
      -- У тебя уже есть какой-то план?
      -- План не план, а так, некоторые наметки. Во-первых, жить ты будешь у меня. Никакие возражения не принимаются, -- второпях добавил доктор, заметив протестующий жест Петра. -- Я все равно живу один, так что в тягость ты мне не будешь. Вдвоем даже как-то веселей. Во-вторых, завтра же устроишься на работу. На первых порах поработаешь санитаром в нашей клинике. Бабки, правда, небольшие, но на жратву хватит. А там поглядим. В-третьих, завтра я свяжусь с одним корешем из городского УВД, задам ему несколько вопросов по старой дружбе. Я ему когда-то пулю из брюха вытащил, так что он мне многим обязан. Как тебя моя диспозиция?
      Петр кивнул.
      -- Вполне.
      -- Тогда ужинать -- и на боковую. Завтра начинаем новую жизнь, мужик. Вот увидишь -- мы им еще покажем!..

x x x

      Утром, ни свет ни заря, доктор поднял Петра с постели.
      -- Собирайся. На работу пора. Хватит баклуши бить. Завтрак уже готов. Кстати, ты когда в последний раз в зеркало смотрелся? Ага, не помнишь! Так пойди и взгляни -- там, в ванной, зеркало есть.
      Петр послушно направился в ванную комнату.
      Из зеркала на него уставился мрачный, обросший тип с полуторамесячной щетиной, покрывавшей все его изможденное лицо. Петр невесело усмехнулся: фото с такими вот физиономиями обычно украшают плакаты "Их разыскивает милиция".
      На пороге ванной появился доктор.
      -- Ну как, впечатляет? Хорош видок, не правда ли? Желания побриться не появилось?
      Петр кивнул:
      -- Появилось.
      -- Тогда дерзай. Бритвенные принадлежности найдешь вот здесь.
      Через четверть часа Петр, гладко выбритый и надушенный лосьоном, вошел в комнату. Доктор окинул его оценивающим взглядом и удовлетворенно кивнул.
      -- Порядок. Теперь хоть на человека похож стал. Лет двадцать как минимум сбросил. Садись за стол, мужик, времени у нас в обрез.
      Когда с завтраком было покончено, доктор еще раз критически осмотрел своего постояльца и покачал головой.
      -- С рожей твоей мы разобрались, а вот прикид у тебя явно неважнецкий. В таком даже в нашей Богом забытой клинике появляться не рекомендуется. Значит так: я тебе кое что выдам из своего барахлишка, благо, у меня этого добра навалом, а ты запрячь свою гордость куда подальше и поживей одевайся. Как заработаешь -- рассчитаешься. Понял? И не ерепенься, у тебя все равно выбора нет.
      Петр возражать не стал, хотя идея доктора пришлась ему явно не по вкусу. Впрочем, тот был прав: другого выхода у него, действительно, не было. В своем бомжарском наряде он вряд ли мог появиться в городской больнице, куда его в качестве санитара собирался пристроить доктор.
      В тот же день Петр был принят на работу и уже с полудня приступил к исполнению своих новых обязанностей.


Глава девятая

      Пролетел ноябрь, а за ним и декабрь. Петр трудился в больнице, в поте лица добывая хлеб свой. Деньги, правда, платили небольшие, но на жизнь, как и предрекал доктор, хватало.
      В клинике, каждый занятый своей работой, они почти не пересекались, однако вечерами, собираясь за кухонным столом на квартире у доктора, подробно обсуждали минувшие события и планы на будущее. Впрочем, событий за эти полтора-два месяца не было почти никаких. Память к Петру так и не вернулась, а сведения из городского УВД, на которые возлагал большие надежды доктор, пока не поступали. Каких именно сведений ждал доктор, Петр не знал, доктор же на его вопросы лишь лукаво щурился и подмигивал: мол, не торопи события, мужик, придет время -- узнаешь.
      Разговоры в основном вертелись вокруг той темной истории с вырезанной почкой и неизвестным мерзавцем, эту почку присвоившим.
      -- Я одного в толк не возьму, -- говорил доктор, прохаживаясь по комнате, -- почему они тебя не укокошили? Ведь куда было бы проще: пулю в затылок -- и концы в воду. Уж тогда-то тебе язык точно никто развязать не смог бы. С мертвых, сам понимаешь, взятки гладки. Так? Так. А они почему-то пошли на риск. Спрашивается -- зачем?
      Петр пожал плечами.
      -- А леший их разберет -- зачем...
      -- А ты думай, думай своим умишком, мужик, кумекай, шевели извилинами. Ну?
      Петр снова пожал плечами.
      -- Да тут думай не думай, все одно выходит: слишком они уверены в себе, эти мерзавцы. Не боятся ничего, вот и пошли на такой риск. Видно, все у них схвачено, за все, как говорится, заплачено. Игру затеяли с живым человеком, как кошка с мышью: нет бы сразу сожрать, так нет, сначала надо помучить! Да и риска, если честно, нет никакого -- я все равно ничего не помню.
      -- А вот это ты брось, мужик. Придет время -- все вспомнишь, это я тебе обещаю.
      Петр невесело усмехнулся и ничего не ответил.
      -- А насчет уверенности это ты верно подметил, -- продолжал доктор с воодушевлением. -- Сила, видать, есть у мерзавцев, и сила немалая. На больших бабках сидя, большими делами ворочают. Ну ничего, докопаемся мы до них, это уж как пить дать!.. Кстати, есть у меня для тебя одна новость. Снес я тут на днях твой паспорт в городскую управу, показать тамошним экспертам. Дай, думаю, проверю, не липовая ли твоя ксива. И