оего командира -- кроме Сергея, который не согласен был ждать ни минуты, с яростью носился по залу и готов был пробить стену собственным лбом. И пробил бы, если бы не распахнутое окно, на которое он случайно наткнулся в кабинете спортинструктора. Его держали впятером, оттаскивали от окна, и лишь перед самым моим появлением его удалось уломать. Махнув в сердцах рукой, он убежал в зал, попутно обозвав доктора и его помощников пособниками бандитов и бесчувственными кретинами. Нетрудно догадаться, что мой арсенал в составе пяти автоматов пришелся защитникам баррикады более чем кстати.
Доктор только успел закончить свой рассказ, как в кабинет влетел взъерошенный Сергей и сразу же устремился ко мне.
-- А, Максим! -- обрадовался он и тряхнул меня за плечи так, что я больно прикусил язык. -- Говори, ты видел ее? Где она? Я знаю, ты видел ее! Не молчи же!
Огромный, всклокоченный, со свежим багровым шрамом на левой щеке, весь перепачканный кровью, с глазами, готовыми испепелить любого, кипящий, бурлящий, буквально выплескивающий потоки страсти и гнева, -- он совсем не походил на того флегматичного, капризного, вечно брюзжащего маменькина сынка, каким я его успел узнать за эти дни. Клянусь чем угодно, но таким он мне был явно по душе! Я улыбнулся -- несмотря на всю трагичность нашего положения.
-- А-а, ты знаешь, где она! -- он тряс меня как грушу. -- Скажи, где ты ее видел? Отведи меня туда, и я пришибу того негодяя, посмевшего... посмевшего, -- он судорожно сглотнул, -- коснуться ее своими грязными лапами! Веди же меня, Максим?
Тут он заметил в руках у доктора автомат. Глаза его вмиг вспыхнули дьявольским огнем.
-- Вот что мне нужно!
-- Ну нет, -- доктор крепче сжал оружие, -- эта штуковина мне самому пригодится. А ты и кулаками поработать можешь -- вон они у тебя какие.
-- Верно! -- подхватил кто-то. -- Не трожь пушку! У нас каждый ствол на счету.
Сергей заскрежетал зубами и расправил плечи.
-- Ладно, черт с вами! -- Он порывисто обернулся ко мне. -- Веди, Максим! Где ты ее оставил?
Я беспомощно посмотрел на доктора и развел руками. Видимо, придется мне в третий раз спускаться в этот зловонный тоннель.
-- Хорошо, Сергей, я покажу тебе дорогу, -- сдался я наконец, -- но, боюсь, ты будешь бессилен что-либо предпринять. -- И я рассказал ему все, что произошло с Лидой.
Он застонал, но от решения своего не отказался. И тогда я шагнул к темному лазу, из которого десять минут назад выбрался с практиканткой Катей.
-- Идите, идите, Максим, -- напутствовал меня доктор, -- и будьте осторожны. Приглядывайте за этим бугаем, чтобы по дурости под пули не лез, -- сам не уцелеет и девушку не вызволит.
Я спускался вниз, чувствуя над собой нетерпеливое сопение Сергея, и в душе радовался и за него, и за Лиду -- дай-то Бог, чтобы с нею все было в порядке! И еще Фома... Где они сейчас? Живы ли, в безопасности ли? Сомнения терзали мою душу, неведение не давало покоя...
Мы уже шли по тоннелю, согнувшись в три погибели; я не видел Сергея, но отчетливо слышал его громкое дыхание у себя за спиной. Просто удивительно, как он, при его далеко не миниатюрном телосложении, умудрился втиснуться в узкий тоннель -- узкий даже для меня!
-- Стой! -- рявкнул он и схватил меня за плечо. -- Я слышу ее голос! Это она!
Я едва удержал равновесие. Не хватало еще, чтобы у этого психопата начались слуховые галлюцинации! Я прислушался, но ровным счетом ничего не услышал. Мы как раз находились под люком, который вел в "преисподнюю". Я пожал плечами (насколько это позволяли габариты тоннеля) и двинулся было дальше, но Сергей крепко держал меня за полу пиджака.
-- Я слышу ее голос, -- упрямо твердил он. -- Она там, наверху. Ты как хочешь, а я полез.
-- Не делай глупостей! -- предостерег я его, но было уже поздно: он проворно карабкался по ржавой лестнице наверх -- туда, откуда чуть заметно пробивался тусклый, дрожащий свет. Уперевшись головой в крышку люка, он рывком сдвинул ее в сторону и вылетел из колодца. Не решаясь оставлять его одного, я последовал за ним.
Но как только голова моя оказалась вровень с бетонным полом "преисподней", в десяти сантиметрах от своего носа я неожиданно увидел чьи-то ноги -- они принадлежали явно не Сергею. Кто-то схватил меня за плечи и выдернул из люка, словно пробку из бутылки. В следующее же мгновение я оказался в объятиях Щеглова.

13.

-- Вот ты где, Максим, дружище! -- мял он меня своими ручищами. -- Рад видеть тебя целым и невредимым. Честно говоря, боялся я за тебя.
Я не верил своим глазам. Передо мной стоял и улыбался Щеглов Семен Кондратьевич собственной персоной! Но когда в двух шагах от люка я увидел Фому, живого и ухмыляющегося, а чуть поодаль -- Лиду в объятиях счастливого Сергея, мне стало ясно, что мир поистине полон чудес.
Описывать свои чувства я не стану, замечу лишь, что все это походило на сказочный сон или на проделки доброго волшебника. Фома крепко стиснул мою ладонь, а Лида едва сдерживала слезы счастья, когда обеими руками держала своего героя-супруга, чтобы вновь не потерять его. Тогда-то я впервые увидел, что Сергей способен улыбаться. И улыбка эта, надо сказать, весьма ему шла, буквально на глазах преображая объятого праведным гневом мужчину в беззаботного подростка, еще по-детски наивного, но уже осознающего себя личностью. Словом, все закончилось просто превосходно. Впрочем, это был еще не конец.
Я осмотрелся. В "преисподней" царил полумрак. Ни одна из лампочек не горела -- видимо, кто-то прекратил подачу электропитания. Помещение освещалось несколькими карманными фонарями, развешанными по стенам подвала, но толку от них было не больше, чем от светлячков в ночном лесу. Помимо нас пятерых, здесь находилось еще несколько человек, но сколько их было и как они выглядели, я разглядеть не мог из-за явно недостаточного освещения. Скорее по наитию и логике вещей, чем в результате наблюдения, я понял, что Щеглов вернулся в дом отдыха не один, а с обещанным подкреплением, этими сумрачными, полуневидимыми, неподвижными силуэтами. Они старались не попадать под прямые лучи света, отбрасываемые фонарями, -- сказывалась профессиональная привычка все видеть самим и оставаться незримыми для вероятного врага -- и все же у двоих или троих я заметил в руках блеснувшее оружие. Как Щеглов попал сюда, в это бандитское логово, оставалось для меня загадкой -- до тех пор, конечно, пока гений современного сыска не развеял моего неведения. Тогда же я узнал историю Фомы и Лиды.
-- Когда мы оцепили здание дома отдыха со всеми его пристройками, -- рассказывал Щеглов, -- перед нами встал вопрос: как проникнуть внутрь незамеченными? Мы тогда уже поняли, что в доме творится что-то неладное, и в открытую занимать здание не рискнули -- я знал, что здесь находится около тридцати несчастных "отдыхающих", которые в любой момент могут быть превращены в заложников. Нам удалось незаметно занять постройки, примыкающие к зданию, и как следует укрепиться на этом рубеже. -- Я вспомнил неясные силуэты, виденные мною в окне одного из домиков, и все понял. -- Потом внезапно началась стрельба, хотя никто из наших ребят себя не обнаружил -- за это я ручаюсь. И вот тут-то появилась эта парочка, -- Щеглов кивнул на Фому с Лидой. -- Правда, был еще третий, но он сразу же исчез.
-- Это же был я! -- воскликнул я.
-- Теперь-то я знаю, что это был ты, а тогда твое исчезновение внесло замешательство в ряды нашей группы. Но вот этот молодой человек, -- он снова кивнул на Фому, -- вовремя ввел нас в курс дела.
-- Я ведь не знал, Максим, -- смущенно произнес Фома, -- что эти люди -- из милиции...
-- Мы решили, -- вставила свое слово Лида, -- что попали в лапы к бандитам.
-- Вот-вот, -- подхватил Фома, -- потому я и поспешил захлопнуть крышку люка. Зачем, думаю, всем троим пропадать?
-- Спасибо, Фома, -- с чувством произнес я.
Он махнул рукой.
-- А вышло так, что я оказал тебе медвежью услугу. Пока выяснили наши личности, прошло достаточно времени, чтобы ты успел скрыться.
-- Но это было бы еще полбеды, -- нетерпеливо перебил Фому Щеглов, -- если бы наши ребята, наткнувшись на этих искателей приключений, не обнаружили себя. Началась перестрелка, и мы довольно скоро вынудили Баварца и его компанию прекратить огонь. Тем временем я, старший лейтенант, -- он ткнул пальцем куда-то в темноту, -- и еще несколько человек воспользовались канализационным колодцем, чтобы проникнуть в здание, -- а идея эта, бесспорно, твоя, за что мы тебе очень благодарны -- и попали сюда. Если не ошибаюсь, это и есть "преисподняя".
Я кивнул.
-- Совершенно верно. Я здесь тоже успел побывать и случайно стал свидетелем еще одного убийства.
-- Ты имеешь в виду шеф-повара? -- спросил Щеглов с интересом. -- И что же здесь произошло?
Я рассказал ему все -- с того самого момента, как надо мною впервые захлопнулась крышка люка канализационного колодца. И только закончив рассказ, я заметил, что Щеглов -- не единственный мой слушатель: рядом с ним стоял молодой блондин с погонами старшего лейтенанта и напряженно ловил каждое мое слово.
-- Значит, у них теперь есть оружие, -- подытожил Щеглов, закуривая. -- Прекрасно! В случае опасности они смогут оказать сопротивление банде. Я сразу понял, что на Ивана Ильича можно положиться. Слышите, старший лейтенант?
-- Да, -- отозвался тот, -- это меняет дело. Но против банды им все равно не выстоять. Я считаю, что пора принимать решительные меры.
-- Не такой дурак Баварец, -- возразил Щеглов, -- чтобы устраивать перестрелку со своими же пленниками. Нет, он поступит по-другому -- объявит их заложниками и вступит с нами в переговоры.
Старший лейтенант нахмурился.
-- Я должен связаться с командиром, -- сказал он и исчез в темноте.
-- Семен Кондратьевич, -- дернул я Щеглова за рукав, -- у меня есть одна мысль. Что, если переправить людей, запертых в спортзале, сюда, в "преисподнюю"? Здесь они окажутся под защитой прибывшей группы. Как вы считаете?
Щеглов с сомнением покачал головой.
-- Одно дело -- ты, и совсем другое -- пожилые женщины и больные старики. Я сам шел по этому проклятому тоннелю и знаю, что это такое. Нет, они там не пройдут.
-- Пройдут, Семен Кондратьевич! -- горячо возразил я. -- Ручаюсь вам!
-- А по-моему, -- раздался сзади решительный голос старшего лейтенанта, -- к предложению товарища Чудакова следует прислушаться. Переправив сюда пленников, мы, с одной стороны, решим вопрос с заложниками -- и тем самым упредим возможность переговоров с Баварцем как с хозяином положения, а с другой -- развяжем себе руки. Пока люди находятся в спортзале, мы не вправе ими рисковать. Пройти же по тоннелю им помогут мои ребята.
Щеглов с пристрастием тер подбородок.
-- Надо все взвесить, прежде чем принимать решение, -- сказал он.
-- Я уже все взвесил, капитан, -- безапелляционно заявил старший лейтенант и отдал лаконичное распоряжение кому-то в темноте. Две тени бесшумно метнулись к люку и исчезли в нем.
Щеглов беспомощно развел руками.
-- Увы, когда требуется поработать головой, зовут старика Щеглова, но как дело доходит до драки, обходятся теми, у кого ноги длиннее да кулаки поувесистее. Впрочем, я не в обиде, у каждого своя сфера деятельности.
В этот момент в наружную дверь трижды громко постучали.

14.

-- Эй, мусора, с вами Баварец говорить желает!
Щеглов и старший лейтенант переглянулись.
-- Вы позволите мне вести переговоры? -- учтиво поинтересовался Щеглов у старшего лейтенанта. Тот пожал плечами.
-- Разумеется, капитан. Вы старший по чину.
-- Благодарю.
-- Так что передать Баварцу? -- снова послышалось из-за двери.
-- Никаких переговоров ни с Баварцем, ни с кем-либо другим мы вести не будем, -- крикнул Щеглов. -- Разговор возможен только в случае добровольной сдачи всей банды на наших условиях. Слышите, на наших!
-- Э, нет, мусор, условия диктовать будем мы, это ты усвой себе как таблицу умножения. Иначе готовь три десятка гробов под весь свой престарелый контингент. В случае отказа от переговоров в десятиминутный срок заложники будут уничтожены.
-- Ну, что я говорил, -- вполголоса произнес Щеглов, переводя взгляд с меня на старшего лейтенанта.
-- Вот именно, -- огрызнулся тот. -- Потому и необходима немедленная эвакуация людей из спортзала.
Щеглов кивнул. Справедливость замечания старшего лейтенанта была очевидной.
-- Хорошо. Пусть Баварец войдет сюда. Через две минуты дверь будет открыта. И предупреждаю -- без фокусов! Любая неосторожность с вашей стороны будет расценена как провокация и повлечет за собой ответные действия со стороны нашей. Не забудьте включить здесь свет.
-- Свет будет.
-- Баварцу оружия с собой не брать.
-- Баварец никогда не носит оружия, -- надменно отозвались из-за двери.
-- Это действительно так, -- шепнул я Щеглову. -- Я дважды видел его, и оба раза он был без оружия.
-- Вот как? -- поднял брови Щеглов. -- Интересный тип.
Внезапно вспыхнул свет. Я увидел около десятка крепких парней с автоматами, рассредоточившихся по подвалу. Они замерли в напряженных позах, ожидая появления главаря банды. Один из них, повинуясь приказу старшего лейтенанта, открыл дверь. В углу, у дивана, лежало чье-то грузное тело, покрытое грязной скатертью, снятой со стола. "Харитонов!" -- догадался я.
Дверь со скрипом отворилась, и на пороге возник Баварец. Лицо его было спокойно и безмятежно.
-- Здравствуйте, господа, -- возвестил он. -- Имею честь представиться -- Баварец. Волею народа избран в председатели местного добровольного общества вольных стрелков. Прошу любить и жаловать.
-- Прекратите кривляться, -- строго сказал Щеглов.
Баварец закрыл за собой дверь и не спеша приблизился к нам. Наибольший интерес у него вызвала фигура Щеглова.
-- Если не ошибаюсь, вы -- Щеглов?
-- Да, я старший следователь МУРа капитан Щеглов.
-- Ваши звания мало интересуют меня, господин Щеглов. Некоторый интерес вы у меня вызываете исключительно как личность, ваше же место в структуре доблестных правоохранительных органов и выполняемые вами функции оставьте для ваших биографов и почитателей. Надеюсь, я удостоен чести вести переговоры лично с вами, господин Щеглов?
-- Во-первых, не господин, а...
-- Да-да, я знаю, господ у нас еще в семнадцатом под корень пустили. Теперь либо товарищи -- это если по одну сторону колючей проволоки, либо граждане -- если по разные. Так ведь, гражданин начальник?
-- Довольно! -- рассердился Щеглов. -- Здесь вам не балаган!
-- Вот именно. Здесь мой дом, и вы в него вторглись -- без приглашения, заметьте. В Англии, например, есть хороший обычай, согласно которому дом мой есть крепость моя.
-- Вы не в Англии.
-- К величайшему моему сожалению. Верю, что и к вашему тоже. Впрочем, не будем щепетильными, вспомним старое доброе русское гостеприимство! Прошу к столу, господа!
Он сделал широкий жест рукой, как бы приглашая нас приступить к несуществующей трапезе, и отвесил шутовской поклон. Говорил он тихо, монотонно и на редкость спокойно. Я видел, что его спокойствие выводит Щеглова из себя. Глаза Баварца были пустыми и бесцветными, как стекло. Более серую, невзрачную, обыденную фигуру трудно было представить -- и тем загадочнее, непостижимее казался он нам. Было совершенно очевидно, что он не испытывал ни малейшего страха.
-- Или вы прекратите паясничать, -- решительно заявил Щеглов, -- или на этом наша беседа прекратится.
-- Прошу покорнейше извинить меня, господин Щеглов, за мои дурачества. Виновата скука, господа, скука да тоска зеленая, довели меня, грешного, до ручки. Потому и оружия не ношу, чтобы развеяться как-то, -- ан нет, скука не уходит, подлая, гложет изнутри, толкает на авантюры. Вот, к примеру, с месячишко назад пощипали мы дачку одного видного фрукта, из ваших, из партийных. Шмотки кое-какие, аппаратура, стекло-фаянс-хрусталь... Тут и шибануло меня по башке: а не сыграть ли тебе, Баварец, в благотворительность? Чем я хуже каких-то вшивых кооперативов, которые могут позволить себе шикануть и кинуть пару кусков в голодные рты российского обывателя? Ну и шиканул. Нашел одного бродягу и отвалил ему десять кусков в руки -- на, говорю, жри, нищая твоя душонка, и помни Баварца. Так его аж затрясло, заколотило от страха, а на следующий день понесло в милицию, где он и сдался властям со всеми потрохами и щедрым моим подношением.
Зато если б я его позвал грабануть кого-нибудь или кооператив какой пощупать -- с радостью побежал и за честь приглашение счел бы, а уж в добро награбленное вцепился бы -- не оторвешь. А здесь -- нате -- спасовал, не понял порыва благородной души, струсил, мерзавец. А все потому, что порочен русский мужик до самых корней своих. Потому и скучно мне жить, господа, так скучно, что страх потерял. Вокруг одно быдло, зверье да хамье... -- он махнул рукой.
Эта странная исповедь произвела на меня удручающее впечатление. Ясно было одно: Баварец жаждал высказаться, все равно перед кем, даже перед следователем МУРа, но обязательно высказаться, высказаться с одной лишь целью -- развеять одолевшую его тоску, пощекотать себе нервы, утратившие способность реагировать на все человеческое, сыграть ва-банк с судьбой -- и выиграть. Беда его была в том, что он всегда выигрывал. Но в схватке с Щегловым скуку его как рукой снимет, в этом я был уверен.
Баварец спохватился, хлопнул себя по лбу и направился в дальний конец подвала. Повинуясь чуть заметному кивку старшего лейтенанта, двое его сотрудников последовали за ним. А Баварец тем временем, откинув штору, проник в неожиданно открывшееся крохотное помещение; кроме неказистой тумбочки, узкой койки и распятия над ее изголовьем, там ничего не было. Через секунду Баварец появился вновь. В руках у него красовались две бутылки коньяка.
-- Вот! -- грохнул он их на стол. -- Прошу, господа, испить. Этого добра у нас навалом.
-- Уберите сейчас же! -- грозно потребовал Щеглов. -- И давайте приступим к делу.
-- Воля ваша, -- пожал плечами Баварец, -- мое дело предложить.
Метко прицелившись, он швырнул обе бутылки в стоявший у стены мусорный бак. Бак отозвался звоном разбившегося стекла.
-- Мои условия следующие, -- бесстрастным тоном произнес Баварец, резко поворачиваясь к Щеглову. -- Вы предоставляете мне вертолет с пилотом, а я возвращаю вам заложников целыми и невредимыми. На все раздумья вам отводится четверть часа. -- Он взглянул на часы. -- Сейчас пятнадцать тридцать. Если в пятнадцать сорок пять вертолет не будет подан, вопрос с заложниками решится крайне неблагоприятно для них, да и с вас, уверен, звездочки полетят. И никаких...
Он осекся и уставился на меня. От его холодного, рыбьего взгляда меня пробрала дрожь аж до самых мизинцев ног. Я отлично понял, что означал этот взгляд: он вспомнил, что видел меня в спортзале вместе со всеми пленниками, и теперь ломал голову над тем, как я оказался здесь. Баварец настороженно и на этот раз более тщательно оглядел подвал, и при виде Фомы, Сергея и Лиды недобрый огонек сверкнул в его глазах. Он криво усмехнулся и произнес, глядя прямо в глаза Щеглову:
-- Поздравляю, капитан! Вам удалось-таки слегка развеять мою скуку, но, думаю, ненадолго. Итак, срок поставлен! Пятнадцать сорок пять, и ни минутой позже. Адью, господа!
-- Э, нет, так дело не пойдет, -- остановил его Щеглов. -- Мы вас выслушали, теперь выслушайте и вы нас. В поставленный вами срок вся ваша банда сдает оружие и прекращает сопротивление, иначе...
-- ...иначе, -- резко перебил его Баварец, -- я прикажу уничтожить заложников, -- он взглянул на меня, -- по крайней мере тех из них, кто там остался. И довольно болтать, время работает не на вас.
Он повернулся и беспрепятственно вышел.

15.

Несколько секунд царило молчание.
-- Опасный тип, -- сказал наконец Щеглов. -- Опасный и отчаянный. Как вы думаете, старший лейтенант?
Но старший лейтенант, воспользовавшись портативной рацией, в этот момент докладывал о результатах переговоров командиру подразделения ОМОН. Получив инструкции, он отдал распоряжение своим парням, и те мгновенно пришли в движение.
-- Майор приказал немедленно спасать людей, -- жестко сказал он, повернувшись к Щеглову. -- Через канализационный люк, -- добавил он, взглянув на меня.
-- Иного выхода, нет, -- кивнул Щеглов. -- Баварец наверняка понял, что у спортзала есть второй выход, и постарается перекрыть его.
Крышка люка вдруг загремела, и в образовавшейся бреши показался один из парней, посланных старшим лейтенантом. Он легко выпрыгнул из люка и помог выбраться пожилой женщине -- одной из тех, кто оставался в спортзале. Женщина едва дышала, силы вот-вот готовы были покинуть ее. Следом потянулись и другие заложники. Вскоре все бывшие "отдыхающие" дома отдыха "Лесной" были благополучно переправлены в "преисподнюю". Шествие выбившихся из сил людей замыкала пятерка вооруженных фронтовиков во главе с Иваном Ильичем. Седой доктор обменялся с Щегловым крепким рукопожатием.
-- Браво, старший лейтенант! -- воскликнул Щеглов, -- поворачиваясь к молодому командиру. -- Операция прошла блестяще. Я буду ходатайствовать перед начальством о вашем награждении.
-- Благодарите товарища Чудакова, -- смутился тот, -- это его идея.
-- Ну, с Максимом у меня будет разговор особый, -- подмигнул мне Щеглов. -- Он достоин всех почестей мира.
Теперь пришел черед смутиться мне.
За дверью послышались топот ног и отборная брань, затрещали автоматные очереди. Старший лейтенант взглянул на часы.
-- Пятнадцать сорок пять. Срок ультиматума истек.
-- Они обнаружили, что заложники исчезли, -- сказал я.
-- Да, теперь от них можно ожидать всего, что угодно, -- добавил Щеглов. -- Банда обречена, и они это знают не хуже нас.
Как бы в подтверждение его слов по двери полоснула автоматная очередь. На наше счастье, никто не пострадал.
-- Получайте, мусора вонючие! -- проревел кто-то снаружи. Я готов был поклясться, что это ревел Утюг. Последовала еще одна очередь.
-- Агония, -- резюмировал старший лейтенант, отступая в зону, недоступную для обстрела. -- Сейчас все будет кончено. Майор знает свое дело.
Он оказался прав. Не прошло и десяти минут, как перестрелка внезапно стихла и старшего лейтенанта вызвали на связь.
-- Все, банда обезврежена, -- сказал он, отложив рацию, и впервые за все это время улыбнулся. -- Можно выходить на свет Божий.
Омоновцы захватили здание и со знанием дела прочесывали этажи. Вся банда, включая так называемый обслуживающий персонал дома отдыха, была задержана, обезоружена и взята под надежную охрану. Ни одному бандиту не удалось улизнуть -- впрочем, скрыться все равно бы никто не смог: зона дома отдыха была оцеплена сотрудниками милиции, а в небе кружило несколько вертолетов. Жертвы были минимальны: два бандита убиты и четверо ранены; группа захвата не пострадала совсем. Бандитов согнали в столовую, в их же компанию попали и четверо алтайцев во главе со Старостиным, которые так и не успели скрыться. Держались они особняком и по отношению к остальным захваченным выражали едва скрываемую неприязнь.
Командир подразделения ОМОН, молодой майор лет тридцати, а также капитан Щеглов, старший лейтенант, седой доктор и я собрались в кабинете бывшего директора дома отдыха на экстренное совещание. (Доктор и я были приглашены по настоятельной просьбе Щеглова). На повестке дня стоял всего лишь один вопрос -- исчезновение Артиста. Ни Баварец со своими молодчиками, ни омоновцы так и не смогли обнаружить этого человека-невидимку, хотя прочесали все здание сверху донизу. Ясно было одно: скрыться из здания он не мог. Внезапно я вспомнил о Григории Адамовиче.
-- Семен Кондратьевич, -- шепнул я на ухо Щеглову, -- а ведь Мячиков тоже исчез! Мы о нем совсем забыли.
-- Я-то, положим, помню, -- возразил Щеглов тоже шепотом, -- и совершенно уверен, что с ним ничего не случилось.
-- Хотелось бы надеяться, -- с сомнением покачал я головой.
-- Тише, товарищи, -- строго прервал нас майор. -- Предлагаю следующее: вызвать сюда человека, который именует себя Баварцем, и попытаться узнать у него, кто именно скрывается под прозвищем "Артист". Согласитесь, что искать нужно конкретного человека, а не мифического оборотня под вымышленной кличкой.
-- Согласен, -- ответил старший лейтенант.
-- Согласен, -- в свою очередь ответил Щеглов, -- но в случае неудачи прошу приступить к реализации моего плана, о котором я вам докладывал, товарищ майор.
-- Хорошо, -- кивнул майор, -- можете действовать по своему усмотрению, капитан, поддержку я вам обещаю.
Вместе с Баварцем привели Курта.
-- Товарищ майор, -- с виноватым видом произнес оперативник, конвоировавший обоих бандитов, -- этот тип увязался со своим шефом. Обещал выложить всю подноготную об их грязных делишках.
-- Граждане начальники! -- взмолился Курт. -- Я вам все, все расскажу, только обещайте сохранить жизнь! Я не хочу умирать! Слышите -- не хочу!
Этот крепкий, сильный, уже немолодой бандит внезапно превратился в слюнявого, плаксивого хлюпика, способного заложить душу самому дьяволу и предать родную мать, лишь бы пощадили его самого. Сохранить жизнь любой ценой -- вот кредо подобных мерзавцев. Мне стало противно, и я отвернулся.
Зато Баварец по-прежнему скучал. Он отсутствующе смотрел в окно и, казалось, ничего и никого не замечал. У обоих бандитов руки были скованы наручниками.
-- Мы выслушаем вас, когда сочтем нужным, -- сказал майор, обращаясь к Курту, -- но о сохранении жизни вы обратились не по адресу.
-- Действительно, Курт, -- встрепенулся Баварец, -- вопросы жизни и смерти в нашем правовом государстве решает исключительно суд, самый гуманный и самый справедливый суд в мире. А эти господа... извините -- граждане, решают проблемы более земного порядка. Я прав, гражданин Щеглов?
-- Вы правы в одном, Баварец, -- ответил Щеглов, -- жизни мы не даруем.
-- Послушайте, Баварец, -- произнес майор, нетерпеливо барабаня пальцами по полированной крышке стола. -- Жизнь мы, действительно, гарантировать не можем, но помочь вам сохранить ее -- в наших силах, и единственный путь для этого -- откровенно отвечать на поставленные вопросы.
-- А кто вам сказал, граждане начальнички, что я ценю собственную жизнь дороже своей чести? Не-ет, я в такие игры не играю. Скучно все это, господа.
-- И все же ответьте, -- настаивал майор, -- кто такой Артист?
-- Артист? -- Баварец усмехнулся. -- Вот не думал, что вы на него выйдете. Браво, господин Щеглов, я искренне восхищаюсь вами!
-- Итак, -- не отставал майор, -- его имя?
-- Вот капитан знает, -- Баварец кивнул на Щеглова, -- что единственный путь к моему сердцу -- развеять скуку. А от вашего вопроса, гражданин майор, меня клонит ко сну. Придумайте что-нибудь эдакое, оригинальное -- авось развеселите.
-- Гражданин майор! -- заорал Курт. -- Я, я знаю, кто такой Артист!
Щеглов подался вперед, глаза его заблестели.
-- Ну! Говори же! Кто он?!
-- Я скажу, обязательно скажу, только... только снимите с меня эти браслеты, -- Курт кивнул на наручники. -- Не могу я в них...
-- Снимите наручники! -- после некоторых колебаний приказал майор охранявшему вход сотруднику. -- Теперь говорите!
Курт потер затекшие руки, расправил плечи и... снова превратился в прежнего Курта -- жестокого, злобного, неумолимого.
-- Сейчас, сейчас я вам скажу его имя, -- вкрадчиво произнес он, исподлобья глядя на Щеглова. -- Вам только фамилию, или с инициалами?
Баварец повернулся лицом к своему сообщнику и наклонил голову набок. На губах его играла чуть заметная улыбка.
-- Будь так добр, Курт... -- тихо произнес он и замолчал.
Все происшедшее в следующую секунду было настолько стремительно и молниеносно, что даже стоявший у двери с автоматом в руках омоновец не успел вовремя предотвратить трагедию. Курт нагнулся, едва уловимым движением руки выхватил из-за голенища сапога маленький пистолет и трижды в упор выстрелил в Баварца.
-- Спасибо, Курт, -- чуть слышно прошептал тот и рухнул на пол. -- Конец скуке...
-- Прощай, Баварец! -- крикнул Курт и выстрелил себе в рот, но...
Случилось то, что порой случается в подобных ситуациях, -- осечка. Вторично нажать на спусковой крючок Курт не успел -- метким ударом оперативник выбил оружие из его рук. В следующий момент Курт был повержен на пол и обезврежен; наручники вновь защелкнулись на его запястьях.
-- Собаки! -- яростно шипел он, вращая обезумевшими глазами. -- Псы легавые! Думали, Курт расколется?! Хрен вам, а не Курт! Кончайте эту канитель, стреляйте же, ну!..
Вызванное на помощь подкрепление уволокло вырывающегося Курта, а следом убрали и безжизненное тело Баварца. Иван Ильич, так кстати (в который раз!) оказавшийся здесь, констатировал мгновенную смерть.
-- А мне его почему-то жаль, -- сказал я, глядя вслед покойному. -- Был в нем какой-то глубокий надлом...
Щеглов задумчиво посмотрел на меня, кивнул и пошел к выходу. У самых дверей он остановился.
-- Товарищ майор, -- сказал он, обернувшись, -- не забудьте о нашем договоре.
-- Не забуду, капитан, будьте покойны.

16.

Мы поднялись на третий этаж. Всюду были следы недавней схватки: битые стекла, стреляные гильзы, осыпавшаяся штукатурка. Местами попадались следы крови.
-- Пойдем, Максим, собирать свои вещи, -- устало сказал Щеглов и положил руку мне на плечо, -- нам здесь делать больше нечего, мы свою миссию выполнили.
-- А Мячиков? -- внезапно вспомнил я и остановился.
-- О Мячикове не беспокойся, -- изменившимся тоном ответил Щеглов, и мне показалось, что он что-то не договаривает, -- с Мячиковым все в порядке.
-- Да что в порядке? -- недоумевал я. -- Где он? И что это за план вы придумали с майором?
Щеглов схватил меня за плечо и резко повернул к себе.
-- У меня есть к тебе одна небольшая просьба, Максим, -- сухо произнес он. -- Когда мы войдем в наш номер, не задавай мне ни одного вопроса. Так надо. Понял?
Я кивнул, хотя понять что-либо из сказанного им было, по-моему, невозможно. Но общение и тесный контакт с Щегловым приучили меня к дисциплине -- я промолчал и решил ждать. Одно я знал точно: все, что Щеглов ни делает, кончается удачей. Это была аксиома.
В номере царили бардак и беспорядок. Вещи были разбросаны по всему помещению, многих не хватало, кое-что было умышленно приведено в негодность. Под кроватью валялась неисправная рация. Щеглов покачал головой и присвистнул.
-- Ловко сработали, профессионально, сразу видны сноровка и хватка. Теперь понятно, почему им недосуг было заниматься поисками Артиста -- мародерством увлеклись.
Мы кое-как собрали остатки своих пожитков. Внезапно Щеглов хлопнул себя по карману пиджака и вынул из его недр плоскую картонную коробку.
-- Да, чуть не забыл, Максим, -- сказал он, как-то странно растягивая слова, -- вчера, рыская по четвертому этажу, я случайно наткнулся на тайник.
-- На тайник?! -- вскочил я.
-- Да, на тайник. Среди многочисленных весьма полезных вещей -- таких, как три пистолета "Макаров", нескольких магазинов с патронами, баллончиков со слезоточивым и нервнопаралитическим газом, магнитофонных кассет, около двухсот грамм уже прошедших огранку алмазов, я обнаружил вот эту коробку. Знаешь, что в ней?
-- Догадываюсь, -- затаив дыхание, ответил я.
-- И что же?
-- Наркотик.
-- Верно. Здесь находится небезызвестный тебе омнопон, целая упаковка, еще не начатая. Представляешь, какой удар я нанес нашему любителю ночных инъекций?
-- Еще бы! -- воскликнул я. -- Но почему вы не сказали мне об этом раньше, Семен Кондратьевич?
-- Ты же помнишь вчерашний день: убийство Потапова, допрос свидетелей, анонимная записка -- все на нервах, ни минуты свободного времени. Вот я и забыл про эту коробку, да и сейчас вспомнил случайно.
-- И вы полагаете, что она...
-- Да, я полагаю, что эта коробка с омнопоном принадлежит -- вернее, принадлежала -- Артисту. Как, впрочем, и весь тайник.
Щеглов небрежно бросил коробку на стол, закурил и отошел к окну. А я уставился на таинственное лекарство, жалея, что лишен дара ясновидения.
Мои мысли были прерваны настойчивым стуком в дверь. Я открыл; на пороге стоял сержант из подразделения ОМОН.
-- Товарищ капитан, -- обратился он к Щеглову, -- вас срочно требует к себе командир.
-- Да-да, иду, -- засуетился Щеглов и вышел.
Я остался один. Коробка с наркотиком лежала на столе и притягивала мой взор. Десять ампул. Десять уколов шприца. На что способен наркоман ради получения такой упаковки? На убийство? На уничтожение? На сумасшествие? Если бы сейчас вошел Артист...
В дверь тихо постучали. Я вздрогнул. Кто бы это мог быть? Да полноте, подумал я, что за пустые страхи! Ведь в здании полно милиции!
-- Войдите! -- крикнул я.
В номер стремительно ворвался Мячиков -- бледный, осунувшийся, уставший, но вновь сияющий мягкой, чуть лукавой улыбкой, как и в первые дни нашего с ним знакомства.
-- А вот и я!
-- Григорий Адамович! -- воскликнул я. -- Куда же вы запропастились? Мы вас ищем, ищем, а вы...
-- Ищете? -- насторожился Мячиков. -- А зачем меня искать? Я не иголка, чтобы...
Глаза его забегали по номеру. Бесспорно, он был чем-то сильно взволнован.
-- Вы устали, -- сказал я, приписывая его состояние нервному переутомлению, -- вам нужно отдохнуть.
-- Да-да, конечно...
-- Могу сообщить вам радостную весть: банда Баварца обезврежена, а сам Баварец убит своим же сообщником.
-- Вот как? -- встрепенулся Мячиков и уставился на стол. -- Значит, теперь опасность позади?
-- Позади, -- улыбнулся я.
-- А Артист? Артиста тоже поймали?
Я развел руками.
-- Увы!
-- Как! Артист все еще на свободе? -- в ужасе завопил Мячиков и бессильно облокотился на стол.
-- Успокойтесь, Григорий Адамович! Стоит ли опасаться одного человека, когда удалось обезвредить целую преступную группу?
-- Стоит! -- закатил глаза Мячиков. -- Еще как стоит! Он стоит сотни, нет -- тысячи Баварцев! Это же... это же...
Он вдруг пошатнулся, схватился рукой за сердце и стал беззвучно, по-рыбьи, хватать воздух ртом. Я не на шутку испугался.
-- Что с вами?! -- заорал я, кидаясь к нему, но он отстранил меня рукой и чуть слышно прошептал:
-- Сердце... скорее... нитроглицерин... в моем номере...
Я бросился к выходу, но у самых дверей меня остановил спокойный голос Григория Адамовича:
-- Все. Отпустило. Спасибо вам, Максим Леонидович. Никуда не нужно ходить.
Я обернулся. Мячикову, действительно, стало легче. Он перестал шататься, дыхание его выровнялось, голос окреп. Он даже попытался улыбнуться.
-- Все в порядке, -- добавил он. -- Это со мной бывает. Вы же знаете, Максим Леонидович, здоровье у меня ни к черту. Столько всего пережить... А где, кстати, Семен Кондратьевич?
-- Его вызвал майор.
-- Майор? Какой майор?
-- Командир опергруппы.
-- Ах да! Теперь понял...
Он опять изменился, его била крупная дрожь, говорил он отрывисто, чуть заикаясь, руки его бесцельно блуждали по пиджаку, не находя себе места. У меня снова появились опасения за его здоровье.
-- Мне нужен Щеглов, -- сказал Мячиков.
-- Он скоро вернется.
-- Нет, я не могу ждать, -- резко ответил он. -- Мне он нужен по очень важному делу, и немедленно. Пойду поищу его. Где, вы говорите, обосновался майор?
Но я уже не слышал последнего вопроса. Взор мой прикован был к его пиджаку, вернее, к пуговицам. Одной, самой верхней, не было, а на ее месте торчал клок оборванных ниток. Я вынул из кармана найденную в пустом номере пуговицу и протянул ее Мячикову.
-- Ваша пуговица, Григорий Адамович. Вы потеряли ее.
Он машинально сунул ее в карман.
-- Благодарю.
Словно какая-то невидимая тень легла между нами. Я боялся смотреть ему в глаза.
-- Я пойду, -- бесцветным тоном произнес Мячиков.
Я случайно взглянул на стол. В глазах у меня потемнело. Упаковка омнопона исчезла.
-- Григорий Адамович, -- с трудом выдавил я, -- одну минуту...
Он уже взялся за дверную ручку.
Дверь широко распахнулась, и в номер быстро вошел Щеглов в сопровождении трех омоновцев. Не успел я и глазом моргнуть, как на запястьях Мячикова сомкнулись железные браслеты наручников.
-- Не надо никуда ходить, -- сухо произнес Щеглов. -- Вы арестованы.
Мячиков застонал и в бессилии опустился на стоявший рядом стул.
-- Одну ампулу, Семен Кондратьевич, -- взмолился он.
-- Нет, -- резко ответил Щеглов, вынимая из кармана мячиковского пиджака злополучную коробку и перекладывая ее к себе. -- Вы проиграли, Артист. Это была ваша последняя роль.
Мир для меня в одно мгновение перевернулся вверх дном.

 

ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ 1.

-- Ты спрашиваешь, когда я узнал, что этот твой Мячиков -- преступник? -- спросил Щеглов, глядя мне прямо в глаза. -- Да в первый же день моего знакомства с ним!..
Мы сидели в московской квартире капитана Щеглова, за круглым столом, и отчаянно дули на горячий кофе. На кухне, гремя посудой, хлопотала Вера Павловна, супруга Семена Кондратьевича. Подходил к концу десятый день после моего возвращения в Москву. Следствие по делу преступной группы Баварца и Артиста-Мячикова завершилось -- по крайней мере та его часть, что была в компетенции угрозыска; в дальнейшем к делу подключались органы госбезопасности. Все эти десять дней я был в полном неведении относительно судьбы главных действующих лиц недавней трагедии, а по ночам меня мучили кошмары. Но сегодня Щеглов наконец дал о себе знать, пригласив вечерком заглянуть к нему на чашку кофе. И я помчался на другой конец города, горя желанием поскорее узнать подробности этого жуткого дела. Щеглов встретил меня счастливой улыбкой и нездоровым блеском в глазах: видно, снова глотал кофеин для поднятия работоспособности. Когда ему "спускали сверху" интересное, захватывающее дело, он работал круглосуточно, неделями не выходя из своего кабинета, -- и, ясное дело, организм требовал допинга, дабы справиться со сверхчеловеческими нагрузками. На все увещевания супруги не насиловать столь садистским образом свой организм он клялся и божился, что, мол, это в последний раз, больше ни-ни -- но все повторялось сначала, лишь на горизонте замаячит что-нибудь этакое, сногсшибательное -- "дело века". Щеглов был неисправим, как, впрочем, и многие ему подобные самоубийцы.
Итак, Щеглов улыбался. На его зеленом, с ввалившимися щеками, покрытом густой двухнедельной растительностью лице с пожелтевшими от никотина зубами улыбка смотрелась как на покойнике. И все же он был счастлив -- счастлив тем, что первый виток этого крупного, как потом оказалось, дела был успешно размотан. А это значит, что и я имел право на улыбку -- и я улыбнулся в ответ.
У Щеглова я гостил не в первый раз, так что с Верой Павловной, его супругой, добродушной, покладистой женщиной, уже имел честь познакомиться. Она никогда не мешала нашим беседам, постоянно возясь на кухне и что-то тихонько напевая. Я твердо убежден, что Щеглову с нею крупно повезло, ибо с его характером нужно было бы жениться как минимум на ангеле -- вот ангел ему и достался. Чета Щегловых имела единственную дочь-десятиклассницу, Ирину, которая при моем появлении в квартире гениального сыщика обычно смущалась и исчезала в своей комнате.
Итак, мы сидели за столом и пили горячий кофе с домашними пирогами, приготовленными доброй хозяйкой.
-- Дело в том, -- продолжал Щеглов, отхлебывая из чашки, -- что Мартынов, если ты помнишь, был убит длинным острым предметом, предположительно ножом, но главный интерес в этом преступлении представляет не орудие убийства, а способ нанесения удара. Мартынов был среднего роста, судя же по направлению удара -- а удар был нанесен снизу вверх, -- человек, нанесший его, намного ниже убитого. Когда же я впервые увидел Мячикова, то у меня сразу возникли подозрения на его счет, и виной тому, безусловно, был его рост. Позже, понаблюдав за отдыхающими, я сумел установить, что никого ниже Мячикова среди них нет, -- и подозрения мои укрепились.
Щеглов потер подбородок, допил свой кофе и продолжил:
-- Прежде чем вернуться к недавним событиям в "Лесно