вляю о намерении идти за подкреплением пешком, через лес. Я постоянно держу Мячикова в напряжении, наступаю ему на пятки, "выкладываю" все новые и новые сведения, причем говорю исключительно правду, но, разумеется, не всю. Словом, я даю ему понять, что иду по верному следу, хотя и далек еще от истины. Поскольку же формально мы заключили соглашение о сотрудничестве и совместном ведении следствия, я повторяю ту же информацию и в личных беседах с ним. Все эти ухищрения необходимы для того, чтобы не вызвать у него и тени подозрения об истинном ходе расследования. Согласись, что лучше самому направлять ход мыслей преступника, чем быть в неведении относительно его намерений и источников информации.
Щеглов перевел дух, прошелся по комнате и замер у окна. А за окном стояла морозная февральская ночь, усыпанная светящимися точками далеких звезд вперемешку с желтыми квадратами людских жилищ. Падал легкий снежок.
-- Теперь о зубах, -- продолжал Щеглов. -- Если третий день пребывания в "Лесном" Мячиков окончил с головной болью, то к вечеру четвертого дня у него разболелись зубы.
-- Да, в тот вечер он, действительно, жаловался на зубы, -- подтвердил я.
-- Вот именно, жаловался. Только зубы здесь совершенно не причем. Виной всему все то же отсутствие наркотика, которое и явилось причиной болезненного состояния, как, впрочем, и в предыдущий вечер. Но, несмотря на плохое самочувствие, Мячиков не прекращает своей деятельности. Он подбрасывает тебе записку, якобы от Сотникова, и выманивает тебя на лестницу. Версия, которую я изложил в тот вечер, оказалась верной -- ему нужно было перекрыть проход на четвертый этаж с двадцати двух ноль-ноль до двадцати трех ноль-ноль. Зачем? О, Мячиков разрабатывает великолепный план -- план убийства! Я подозревал, что он что-то затевает, и тем не менее он оставил меня в дураках.
Но давай по порядку. Заявив Самсону о своем желании переселиться в другой номер, он тем самым провоцирует еще одно покушение на свою особу. Самсон сообщает новость Баварцу, а тот в свою очередь разрабатывает план захвата Артиста. И если днем от неугодного конкурента пытаются просто избавиться, все еще надеясь на появление Филимона, то к вечеру Баварец теряет последнюю надежду дождаться своего человека и потому приходит к мнению, что Артиста убирать никак нельзя, так как с его смертью оборвется единственная связь с Клиентом. И тогда Баварец решает брать Артиста живьем. Этому решению как нельзя более кстати способствует переезд Артиста в другой номер -- ведь вдали от "сыскника" не только Артисту будет спокойнее, но и Баварцу представится возможность осуществить задуманное. Замысел Баварца заключается в следующем. Зная, что противник слишком опасен, решено захватить его во время сна, проникнув в его новое обиталище через окно. Человек, посланный на эту ответственную операцию, должен был спуститься по веревке с четвертого этажа на третий, проникнуть к Артисту в номер и обезвредить его, уже спящего, с помощью хлороформа. Если же Артист, не дай Бог, проснется, то эмиссару Баварца следует заявить, что он послан шефом для ведения переговоров и в знак принятия Баварцем условий Артиста передать ему одну ампулу омнопона. Мячиков наверняка тут же сделает инъекцию -- и мгновенно заснет. Мне кажется, обычная осторожность на этот раз подвела бы его, жажда поскорее одурманить себя затмила бы здравый смысл. По крайней мере, Баварец, давая своему эмиссару аккуратно запаянную ампулу из-под омнопона с совершенно иным содержимым, рассчитывал именно на такой эффект. Дальнейшее же уже является делом техники. При обыске трупа, найденного мною под окнами дома отдыха, помимо пистолета я обнаружил пузырек с хлороформом и запаянную ампулу с какой-то жидкостью. Химический анализ содержимого ампулы показал, что она была заполнена сильнодействующим снотворным. Кстати, Мячиков проявил усиленный интерес к содержимому карманов убитого -- ты должен помнить это. -- Я кивнул. -- Так вот, Мячиков не знал о намерениях Баварца относительно своей особы и по содержимому карманов убитого пытался это выяснить. Если бы я тогда сказал правду, он понял бы, что в планы Баварца убийство конкурента не входило, но я упомянул лишь о пистолете, ни словом не обмолвившись ни о хлороформе, ни об ампуле. Таким образом, Мячиков мог с полным основанием считать себя приговоренным к смерти вторично. Это что касается Баварца и его планов.
Теперь снова вернемся к нашему авантюристу. Направив тебе записку якобы от Сотникова и тем самым сделав из тебя сторожа, Мячиков с помощью веревочной лестницы, заблаговременно приспособленной им за окном своего номера, пробирается на четвертый этаж, откуда по пожарной лестнице -- той самой, которой в ту же ночь воспользовались и мы с тобой, -- спускается до второго этажа и проникает в коридор. В коридоре -- ни души, и Мячиков беспрепятственно добирается до кабинета врача. Кабинет оказывается незапертым. Доктора Мячиков застает мертвецки пьяным, в совершенно невменяемом состоянии. На требования вошедшего Сотников никоим образом не реагирует. Мячиков же требует омнопон, именно за ним он и явился. Не удостоившись ответа, он приходит в ярость, накидывает бедному доктору петлю на шею и вешает его на решетке вентиляционной отдушины.
-- Значит, и в этой смерти повинен Мячиков, -- глухо произнес я, качая головой.
-- Да, Максим, -- в тон мне ответил Щеглов, -- и эта смерть тоже на его совести. Перед нами самое настоящее убийство. То же подтверждает вскрытие: анализ крови Сотникова показал, что содержание алкоголя в ней превышает все разумные пределы; в таком состоянии он просто физически не мог подняться с кресла, не говоря уж о том, чтобы забраться под потолок. Впрочем, первые сомнения у меня зародились еще тогда, при первым осмотре места происшествия. По-моему, ты тоже тогда что-то заподозрил.
-- Да, -- кивнул я, -- мне показалось странным, что под вентиляционной решеткой не оказалось ничего, на что самоубийца должен был бы встать, чтобы укрепить веревку и затем свести счеты с жизнью.
-- Вот именно, -- согласился Щеглов, -- я тоже обратил внимание на эту деталь. Пожалуй, это главный просчет Мячикова в данном деле.
-- Страшный человек, -- покачал я головой в раздумье. -- Меня аж дрожь пробирает, когда я вспоминаю, что жил с ним в одном номере.
-- М-да, -- протянул Щеглов, -- человек с извращенной и изуродованной душой... Кстати, надо отдать ему должное -- поднять тело молодого здорового мужчины на такую высоту не каждому под силу.
-- Что же дальше? -- спросил я. -- Нашел он омнопон или его опять постигла неудача?
-- Увы, поиски его успехом не увенчались. Он переворачивает вверх дном весь кабинет, но ничего не находит. В номер возвращается тем же путем. Всю эту операцию он успевает провернуть менее чем за час -- с двадцати двух ноль-ноль до двадцати трех ноль-ноль -- за тот самый час, когда ты дежуришь на лестнице. Тем временем Баварец ждет, когда ты покинешь лестничную площадку, чтобы послать своего человека наверх, на четвертый этаж. До поры до времени он не хочет вводить в игру неизвестное тебе лицо, а это неминуемо произошло бы, попытайся эмиссар Баварца пройти мимо тебя. Весь этот час за тобой следят, следят с пристрастием, с нетерпением. Самое же любопытное в этом деле то, что и ты, и я, и Баварец -- все мы, порознь, не сговариваясь, действуем по сценарию Мячикова! Никогда себе не прощу этой ошибки... Мячиков же, вернувшись в номер, мечется и стонет, изнывая от отсутствия наркотика. Какое-то шестое чувство подсказывает мне, что в эту ночь должно что-то произойти, поэтому я с таким пристрастием прислушиваюсь ко всему, что происходит в мячиковском номере. Если встреча с Клиентом намечена именно на эту ночь, думаю я про себя, то Мячиков наверняка должен покинуть номер и ждать в более удобном для приема гостя месте. Памятуя о первых двух ночах, я жду, когда мячиковский магнитофон снова заработает, что должно будет означать его отсутствие. Я с нетерпением жду его храпа -- но так и не дожидаюсь. Мячиков и на этот раз обводит меня вокруг пальца: он действительно включает магнитофон, но теперь вместо храпа у него записаны стоны, жалобы на здоровье, шаги, вздохи -- словом, именно те звуки, которые наиболее уместны в данной ситуации. Мячиков дважды включает магнитофон -- и дважды оставляет меня в дураках. В первый раз он ставит кассету в десять часов вечера, как раз накануне визита к доктору Сотникову. Вторично он ставит кассету в начале двенадцатого, когда отправляется в свое второе путешествие по дому отдыха. Одна сторона кассеты звучит сорок пять минут, поэтому ему необходимо уложиться в этот срок. Он снова поднимается на четвертый этаж по веревочной лестнице, проникает в помещение, расположенное как раз над тем номером, ключи от которого он взял у Самсона еще днем, вооружается ломиком от пожарного щита и прячется в шкафу возле окна. Он ждет своего убийцу... Да, чуть не забыл самое главное. За несколько часов до этого Мячиков уже побывал здесь и основательно приготовился для приема "гостя". Во-первых, он взламывает дверь ломиком, предварительно заперев ее, и запихивает пару спичек в замочную скважину. Тем самым он инсценирует взлом. Во-вторых, он тщательно подметает пол, как бы заметая следы преступления, и придвигает шкаф, лишенный задней стенки, вплотную к окну, причем под шкафом специально оставляет следы ботинок большого размера. Кстати, эти ботинки я обнаружил в его тайнике. В-третьих, он снимает с другого пожарного щита такой же ломик, оставляет на нем следы пальцев, которые должны навести на мысль о Старостине -- ведь именно у него не хватает пальца на правой руке, -- и вешает его на первый щит, тот, что у самой двери. И, наконец, в-четвертых, он готовит короткое замыкание. Дело в том, что у самого окна, как раз за шкафом, за которым Мячикову предстоит спрятаться, расположена розетка электросети. Имея при себе какой-нибудь металлический предмет вроде небольшого куска провода или шпильки, он в любую минуту может устроить замыкание в сети. Зачем ему это нужно, я расскажу чуть позже. Тогда же он спускается на третий этаж, проникает в свой "новый" номер, зажигает там свет, покидает его и запирает на ключ.
Итак, подготовив все необходимое для осуществления своего плана, в начале двенадцатого Мячиков включает магнитофон, пробирается на четвертый этаж и прячется в шкафу. Одновременно ты покидаешь свой пост на лестничной клетке. Узнав, что лестница свободна, эмиссар Баварца поднимается на четвертый этаж, в то самое помещение, где скрывается Мячиков, распахивает окно и сверху наблюдает за номером, в котором, как он считает, находится его будущая жертва. Выждав минут пять, Мячиков незаметно для вошедшего устраивает короткое замыкание, сунув шпильку или кусок провода в розетку. Верхние два этажа обесточиваются, свет (там, где он горел) гаснет, но посланец Баварца, в этот момент наблюдающий за окном этажом ниже, полагает, что это Артист выключил свет в своем номере и собирается отходить ко сну. Внимание его полностью сосредоточено на этом окне, поэтому он не видит, как одновременно гаснет свет и в соседних номерах. Около получаса он ждет, тщательно прислушиваясь к звукам внизу. Но на третьем этаже все тихо, сквозь едва приоткрытое окно в номере Артиста не доносится ни шороха. Значит, решает он, Артист спит и пора приниматься за дело. Привязав к батарее веревку, он бросает ее за окно и начинает спускаться вниз. И в тот самый момент, когда голова его вот-вот готова скрыться за краем подоконника, из своего укрытия выходит Мячиков и точно рассчитанным ударом бьет противника ломиком по голове. Смерть наступает мгновенно -- чувствуется профессионализм опытного убийцы. Тело падает на лед и остается лежать там до следующего дня. Вслед за телом Мячиков бросает в окно нож -- тот самый нож, которым он убил Мартынова. Затем он вновь возвращается в свой номер, но к его приходу кассета уже кончилась, и какое-то время в номере царит тишина. Вот тогда-то меня и озаряет мысль, что Мячиков меня ловко обманул и что трюк с магнитофоном он все-таки провернул. Я мчусь к нему, надеясь застать номер пустым, но Мячиков к тому времени успевает вернуться. В номер он меня не впускает, ссылаясь на поздний час и плохое самочувствие, но я все же замечаю раскрытое окно у него за спиной. Значит, он вернулся буквально перед моим приходом. Тогда я еще не знал всей правды о его вечерних похождениях, вылившихся в два убийства, и считал их не чем иным, как попыткой встретить Клиента, которого Мячиков с нетерпением ждет и который в конце концов прибывает, но значительно позже. Честно говоря, у меня и в мыслях тогда не было, что Мячиков готовит столь страшные злодеяния, я действовал наобум, пытаясь поймать его на чем-нибудь, но на чем -- и сам толком не знал. Хуже нет, когда работаешь вслепую... А на следующий день, при осмотре места происшествия на четвертом этаже, Мячиков очень ловко "находит" улики, изобличающие Старостина, и даже предлагает свою версию случившегося... Я тебя не утомил, Максим?
-- Нет-нет, что вы, Семен Кондратьевич! -- воскликнул я. -- Продолжайте, я вас очень внимательно слушаю.
-- Собственно говоря, мой рассказ уже подходит к концу, осталось буквально несколько штрихов. -- Щеглов прошелся по комнате и сел напротив меня. -- Как только я покинул дом отдыха, Мячиков подбрасывает тебе второе письмо. Вернее, письмо адресовано мне, этим письмом он намеревается выманить меня на четвертый этаж, чтобы там свести со мной счеты. Словом, он замышляет еще одно убийство, и на этот раз в жертвы предназначает меня. Ему во что бы то ни стало нужно удержать меня в "Лесном", и лучшего способа сделать это он не видит. Но Мячиков опоздал -- к моменту получения записки меня в "Лесном" уже нет.
-- Как! -- не поверил я своим ушам. -- Неужели этот тип осмелился бы поднять на вас руку?
-- Этот тип способен на все, и такую незначительную помеху, как твой покорный слуга, он смел бы не задумываясь.
-- Вот подлец! -- в сердцах произнес я. -- Знал бы я тогда...
-- Оно и к лучшему, что ты ни о чем не догадывался, -- возразил Щеглов. -- Иначе бы натворил таких дел, что и за год не разгрести. -- Я насупился, но ничего не ответил. -- Итак, вместо меня на встречу пошел ты, -- продолжал Щеглов, -- но Мячиков, слава Богу, в назначенное место не явился. Почему? Да потому, что ему был нужен исключительно я.
Внезапно в голову пришла одна мысль.
-- Кстати, -- спросил я, -- где Мячиков взял подслушивающее устройство, или, как вы его называете, "жучок"? Насколько я понимаю, в магазинах он не продается.
-- Ты правильно понимаешь, Максим, -- улыбнулся Щеглов. -- И "жучок", и оружие, и еще многое другое Мячиков доставал через Клиента. Тем же путем он однажды получил и взрывное устройство.
-- Взрывное устройство?
-- Именно. Помнишь взрыв в мячиковском номере, когда туда ворвались бандиты Баварца? -- Разумеется, я помнил. -- Так вот, наш актер предусмотрительно заминировал вход в свой номер и... ну, остальное ты знаешь. Рвануло так, что бандиты долго не могли очухаться.
-- Где же он все это время скрывался? -- спросил я. -- Ведь его с пристрастием искали и люди Баварца, и сотрудники милиции.
-- О, Мячиков действительно проявил чудеса неуловимости. Если же учесть, что он прекрасно ориентировался в здании, имел великолепные отмычки от всех замков, в случае необходимости пользовался пустыми шкафами, где можно было спрятаться и переждать, тайными переходами между помещениями и различными хитроумными приспособлениями, то от чудес не останется и следа.
-- Еще один вопрос, Семен Кондратьевич. Захват Мячикова был специально подстроен вами?
-- Разумеется. В тот день я привел тебя в номер именно для того, чтобы сообщить о найденной мною упаковке омнопона. Тем самым я рассчитывал выманить Мячикова из его логова, отлично зная, что "жучок" тотчас же передаст ему нужную мне информацию. Так оно и случилось. Мячиков клюнул на приманку -- и оказался в западне.
-- Можно еще один нескромный вопрос?
-- О чем речь!
-- Вы только что изложили события с такими подробностями, что у меня невольно возникает вопрос: откуда вся эта информация? Неужели Мячиков?..
-- Представь себе, да. И хотя наши сотрудники за эти десять дней перерыли тонны архивных документов, допросили десятки свидетелей, основным источником информации, как это ни странно, послужил Мячиков. Он охотно рассказал все, что знал, порой даже предвосхищая вопросы, и с особым смаком останавливался на совершенных им убийствах. Похоже, в кабинете следователя он чувствует себя ничуть не хуже, чем на сцене, и продолжает играть свою роль до конца. Другой в подобной ситуации всячески отпирался бы, этот же "по секрету" сообщает такие подробности, что у меня волосы дыбом становятся. Впрочем, он отлично понимает, что ему больше нечего терять, кроме собственной жизни. Надеюсь, он получит сполна.
В комнате воцарилось молчание, только мерно тикали настенные часы.
...В тот вечер мне пришлось ловить такси, так как наш разговор с Щегловым затянулся далеко за полночь и на метро я уже не успел. Щеглов проводил меня до ближайшего перекрестка. Снег похрустывал под ногами, в свете уличных фонарей нестерпимо сверкала мягкая снежная пыль, заполняя собой все видимое пространство. Вернувшись в свою холостяцкую квартиру, я так и не сомкнул глаз до самого утра -- впечатления минувшего дня ежеминутно рождали в сознании образ профессионального убийцы с мягкой, обворожительной улыбкой на приветливом луноподобном лице. Меркулов... Мячиков... Артист... Оборотень. Сколько же еще грязи на нашей земле!

 

ЭПИЛОГ

Когда рукопись была готова, я отвез ее -- не без страха, признаюсь, -- Щеглову. В целом Щеглов рукопись одобрил, хотя и назвал меня дилетантом и фантазером, чем несколько смутил, а также посоветовал мне, раз уж я превратил серьезное дело в роман, закончить его по классическому образцу, то есть свадьбой. Что я и не замедлил сделать.
Нет, это была не свадьба -- это было венчание. Венчались Лида и Сергей, и венчал их самолично Фома в одной из московских церквей. Признаюсь честно -- на подобном торжестве я присутствовал впервые. Думаю, что и Щеглов, приглашенный в церковь в качестве почетного гостя, не часто бывал на таких церемониях. Короче, праздник удался на славу.
Но это уже совсем другая история.

Июнь -- декабрь 1990 г. Москва