еть на мегатонные взрывы, как я - на их корабли. Но покамест я бы пригрозил им этими взрывами и не дал бы воспользоваться телескопом для сигнала наведения. - Так я с этим и пришел! - вскрикнул Вячеслав Борисович. - "Ай ду-ду..." - басом пропел Митя. - Одним махом семерых убивахом. Ты учти, им нужна только антенна от нашего телескопа. Если ты собрался портить не антенну, а усилитель, то время такой акции надо выбрать впритирочку. Чтобы они не поспели до восьми часов присоединить свой усилитель. - Так я с этим и пришел! Надеялся, ты посоветуешь что-нибудь практическое. - А, практическое? Дай знать в Москву, в Министерство обороны. Без этого все прочее бессмысленно. Пусть шевелятся, если еще не поздно. Если "зеленые" расползлись, не поможет и эйч-бамб... После этого странного слова опять наступило молчание. Потом инженер умоляюще проговорил: - Мить, я один не справлюсь. - Я тут не игрок... Почему? Ты считаешься обработанным, а я - нет. Больше скажу. - Благоволин безмятежно улыбался. - Из соображений конспирации тебе следовало бы меня убрать, а? - Не болтай! - Почему же? Я посвящен в твои планы и, если меня обработают - завербуют, так сказать, - предупрежу. Потому я и знать не хочу, как ты намереваешься поступать. Кстати... радиолюбителя знакомого у тебя нет? Езжай-ка лучше к нему и связывайся с Москвой. А я... В глазах Вячеслава Борисовича что-то мелькнуло, и он неопределенно повел плечами. А Степка совсем растерялся. Только что он сидел и с блаженным чувством спокойствия смотрел на спину Благоволина - она была как стена, она была могучая и надежная, - и вдруг эти слова: "Тебе следовало бы меня убрать"! Он ужаснулся. Вот почему Вячеслав Борисович заставляет его разыгрывать перед Митей "девочку Машу"... Вот почему молчит об инструкции, написанной в кабинете... Он с самого начала помнил, что Митю могут обработать и он предупредит пришельцев о Степкином специальном задании! Степка отвернулся от всего этого и стал думать о своем. Эйч-бамб... где-то он слышал... Странное слово какое. Он смотрел в окно и не мог думать. Митя говорил: - Я постараюсь подольше не попадаться. - Может, пистолет? - Тебе он нужней, Слава. Я по живому не выстрелю. - Сейчас надо принципы в сторону. - А! Мои принципы: хочу - выполняю, хочу - нет? Эх, Портняжка... Но ты не волнуйся уж так. У меня есть план. - И прекрасно, - сказал Вячеслав Борисович. - Маша, поехали! Степка не повернулся, он чувствовал, им еще надо поговорить. И правда, сейчас же Портнов спросил: - Ну, какой план? - Не секретный. Я теперь предупрежден, так-сяк проинформирован, немного представляю себе схему их воздействия на мозг и попытаюсь с ними потягаться. - Что?! - Мне кажется, - очень мягко пояснил Митя, - что мощный и информированный разум должен потягаться с подсаженным сознанием. Они оставляют нетронутыми некоторые высшие области мозга - я, правда, не специалист, - но центры речи, письма, вся память... Они лишь добавляют свою память. - И волю, - сказал инженер. - Маша, оторвись от окна наконец! А ты, Дмитрий, не вовремя ударяешься в науку. Двери сам им откроешь? Чтобы потягаться?! - Я не тороплюсь стать подопытной собакой, - сказал Благоволин. - Не тороплюсь, но и не боюсь. И мне странно слышать, что ученый отождествляет научный эксперимент с предательством. Опять один Впоследствии Степка вспомнил эти споры и понял, что Портнов тогда еще все решил, но теперь Степка был совсем огорошен. Пусть будет так, пускай Благоволину и незачем ехать к телескопу - "слизняка" и личного номера у него нет, и уже в воротах к нему прицепится охрана. С другой стороны, он как-то не по-товарищески оставлял Портнова одного. Насчет его затеи - пересилить "гипноз" - Степка сомневается, конечно. Сурен Давидович не пересилил... Ковыряя ногтем краску на подоконнике, Степан смотрел на улицу. Зашуршали колеса. Тихо подкатил и остановился перед общежитием зеленый "ГАЗ-69". Из него вылезли двое и не спеша двинулись к подъезду. Наверно, у Степана ощетинился затылок, - Благоволин мгновенно придвинулся к окну, посмотрел и - уверенным шепотом: - На правую лестницу, в черный ход и во двор! И Степка с Портновым очутились в коридоре. И сейчас же щелкнул замок, и за дверью затрещало и заскрежетало. - Двигает шкаф, - шепнул Вячеслав Борисович, и тихо, по прохладному коридору, они проскочили к правой лестнице. На площадке Степан сказал: "Если что - свистну", и побежал вперед. И, не встретив тех двоих, они вскочили в машину. Вячеслав Борисович запустил двигатель и поспешно, рывками переключая скорости, пошел наутек. Свернув на улицу Ленина, он проговорил устало: - Выйдешь за поворотом на совхоз. Иди к высоковольтной, там прочти инструкцию и действуй. - Лучше я с вами, - сказал просяще Степан и проверил, не потерялся ли из-за пазухи пистолет. - Со мною нельзя. - Вы будете портить этот... усилитель? - Уж теперь в аппаратную и мышь не проскочит. - Инженер оглянулся, машина вильнула. - А, черт!... Действительно, надо было его... - Ну уж нет, - сказал Степка. - Не знаю. Одну толковую мысль он мне подал... Не знаю... Слушай, Степа. Если встретишь меня - тикай. Не попадайся на глаза еще пуще, чем всем остальным. - Почему? - Если меня снова обработают, я же тебя и выдам. Машина опять вильнула. Степка спросил: - А почему он "сентиментальный боксер"? - Он хороший человек, - с тоской сказал Портнов. - Очень хороший. Не то что убить - ударить человека не может. Я торможу. Приехали. "Эге, такой дядька, да еще боксер, ударить не может - как бы не так!" - подумал Степан, и в расчете на то, что сзади окажется погоня, и некогда будет останавливаться, и вдвоем с инженером они примчатся на телескоп и там "устроят", Степка спросил неторопливо: - А кто такой эйч-бамб? - Водородная бомба по-английски, - сказал инженер и нажал на тормоз. Степка втянул голову в плечи. - Ну, иди. Спокойно иди, я любой ценой - любой, понимаешь? - продержусь, а ты действуй спокойно. И берегись, вся надежда на тебя. - А вы туда не езжайте! Зачем едете? - Для отвода глаз. Насчет тебя Благоволин не знает, а меня станут искать. И все равно отыщут. Прощай. Он чмокнул Степку в лоб, вытолкнул из машины, крикнул: - Попробую их обогнать! - и умчался. На повороте его занесло влево, мотор взревел, и Степан опять остался один. Сурен Давидович В это время я, Алешка Соколов, сидел рядом с Суреном Давидовичем на опорной плите зеленой штуки, похожей на перевернутую огромную пробку от графина. Я сидел справа от Сура, а слева поместился толстый заяц. Он восседал с необыкновенно независимым, залихватским таким видом, вытянув задние лапы, так что они торчали далеко вперед и немного вверх. В жизни бы не подумал, что зайцы могут сидеть таким манером! Его вид поразил меня сильнее, чем невидимый забор вокруг "зоны корабля". Сильнее, чем здоровое, легкое дыхание Сура. Наверно, от беготни у меня мозги замутились или что-то в этом роде - я таращился на зайца, пока не сообразил, отчего он так сидит, вытянув задние ноги по-господски. Зайцы и кролики сидят всегда поджав задние ноги, правда? Потому что боятся. Они все время наготове прыгнуть и удрать, а чтобы прыгнуть сразу, задние ноги им приходится держать согнутыми. Я путано объясняю. Этого и объяснить нельзя. Не будь рядом со мною Сура, я бы испугался этого зайца. Теперь я не боялся ничего. Сурен Давидович нашелся! Эти не убили его, он их сам перехитрил и пробрался в их "зону"! Я был готов замурлыкать, как сытый кот, я так и знал - никаким пришельцам не справиться с нашим Суреном Давидовичем! Сур молчал, поглядывая то на меня, то на зайца. Иногда он двигал руками, как при разговоре, а заяц перекладывал уши и шевелил носом. Поймите, я же ничего не знал - уехал с докторшей, проводил ее до Березового и вот вернулся. Ничего не знал, ничего! Я улыбался и мурлыкал. Потом сказал: - Сурен Давидович, у вас прошла астма? А как вам удалось сюда пробраться? Заяц почему-то подпрыгнул. - Скажи, пожалуйста, как ты сюда пробрался, - неприветливо отвечал Сур. - Где взял микрофон? Где твой микрофон, скажи! - Во рту. Вынуть? - Я понял, что так он называет "слизняк". - Пожалуйста, не вынимай. Зачем теперь вынимать? Как ты назвал себя селектору? - Какому селектору? - удивился я. - Что Нелкиным голосом разговаривает? А-а, я сказал - Треугольник одиннадцать. Неправильно? Он странно, хмуро посмотрел на меня и прикрыл глаза. Я же будто очнулся на секунду и увидел его лицо не таким, каким привык видеть и потому заставлял себя видеть, а таким, каким оно теперь стало: узким, жестким, спаленным. Узким, как топор. Рот чернел между вваленными щеками, рассекая лицо пополам. У меня екнуло сердце. "Не может быть, этого не может быть! Нет, слышите вы, этого не может бы-ыть!" - завыло у меня внутри. Завыло и заторопилось: "Не может быть. Сур перехитрил этих. Он старый солдат. Он перехитрил их. Астма у него прошла, как на войне, - он говорил, что на фронте не болеют". И я опомнился, но мне казалось, что я вижу сон. Потому что сидели мы тихо, молча на круглой шершавой опоре странного сооружения, которое было, наверно, кораблем пришельцев. Было светло, но солнце не показывалось. Деревья, корабль, мы сами не отбрасывали теней. Я опять посмотрел вверх и опять не увидел неба, стенки оврага сошлись над головой, очень высоко, в полутумане, расплывчато. В желтом солнечном свете, сиявшем где-то вовне. Было очень светло, словно вокруг нас замкнулся пузырь, излучающий свет. Сур приоткрыл глаза: - Алеша... Послушай наш разговор - Девятиугольник двести восемьдесят один насчет тебя интересно высказывается. Бояться не надо. Я тебя взял на попечение. Слушай. Во рту щекотно запищал "микрофон" голосом Сурена Давидовича: "Девятиугольник, что ты говорил о детеныше?" "Почему бы его не пристукнуть? - ответил Нелкин голос. - У нас хлопот вагон, а ты возишься. Пристукни его, Квадрат сто три!" Голос Сура сердито отчитал: "Как смеешь говорить об убийстве?! Я взял детеныша на обучение! Скажи, не пора тебе на патрулирование?" Селектор выругался. В жизни бы не подумал, что Нелка знает такие слова. Заяц подпрыгнул. "Да вы, высшие разряды, вечно чушь несете, - пищала Нелка. - Потеха с вами! Ты бы делом занимался, Четырехугольник!" Сур вслух сказал: - Отвратительный переводчик! Жаргон, ругательства... Нравится тебе Девятиугольник, Алеша? - Он пощекотал зайцу живот. Заяц недовольно отодвинулся и сел столбиком. Я обомлел: - Это он - Девятиугольник?! Они и зайцев гипнотизируют? - Ты становишься непонятлив, - сухо отвечал Сур. - Не гипнотизируют. В него подсажен Десантник. - Сурен Давидович, какой Десантник? Он же заяц, посмотрите! - Десантник. Тот, кто высаживается первым на чужие планеты. Я зажмурился и, пытаясь проснуться, пробормотал: - Высаживается на чужие планеты. Значит, вот они какие - вроде наших зайцев... Сур вдруг деревянно засмеялся. И я понял, что он тоже, как этот несчастный заяц, воображает себя Десантником. Не перехитрил он пришельцев, они его подмяли. Я стал раскачиваться и щипать себя за икры, чтобы проснуться. Голос Сура запищал в микрофоне: "Девятиугольник, полюбопытствуй! Пуская воду из глаз, люди выражают огорчение..." Он знал меня хорошо. От насмешки я взвился, промазал ногой по зайцу: он весело отпрыгнул, а я заорал: - Сурен! Давидович!! Они вас загипнотизировали-и! Не поддавайтесь!! Он сказал: - Вытри слезы. Я вытер. И заорал опять: - Не поддавайтесь им! Зайцы паршивые! Тогда он сказал почти прежним голосом: - Голову выше, гвардия! Ты же мужественный парень. Почему такая истерика? Видишь, я за тебя поручился, а ты свою чепуху про гипноз. Какой же это гипноз? Я притих. - Видишь, тебе и самому не понятно. Поговори хоть с Девятиугольником и рассуди: разве можно путем гипноза научить зайца разумно беседовать? Кстати, при разговоре микрофон прижимают языком к небу и говорят, не открывая губ. Ты быстро научишься. - Я не желаю научаться. Я не заяц, я человек! А они - фашисты, они хуже фашистов, потому что притворяются и сидят спрятанные, а людей заставляют делать подлости вместо себя! Он рассеянно-терпеливо кивал, пока я выкрикивал. - Ты кончил говорить? Кончил. Объясняю тебе, Алеша: никто не притворяется. Пришельцы не прячутся. И я и этот заяц - довольно крупный, но обыкновенный заяц, - мы оба и есть пришельцы, как ты выражаешься. Не закатывай глаза. Постарайся это понять. Мы прилетели на Землю в этом корабле. - Вранье это, вранье! - крикнул я и задохся. - Вранье-е!... "А-о-о!" - ответило эхо и стало перекатываться. Крик метался вокруг, гудя на стенках пузыря. - Этот заяц дрессиро-ованный, - выговорил я. - А вы нездо-оро... - Почему-то я стал заикаться. На букве "о". - Вдохни три раза глубоко и потряси головой, - сказал Сурен Давидович. - Девятиугольнику пора на патрулирование, а ты отдохни пока. Как Девятиугольник поскакал на свое патрулирование, я еще видел: он прыгал чуть боком, занося задние лапы вперед головы, и любопытно блестел выкаченным глазом. Скрылся на подъеме, потом уже вверху подпрыгнул свечкой и сгинул. И у меня тут же начало мутиться в глазах, все исчезло, сойдясь в одну точку. Очнулся я лежащим на сыром овражном песке, а рядом со мною сидел на корточках Сур. Пришельцы Я сел. Сурен Давидович аккуратно устраивал в кармане куртки небольшой зеленый ящичек. Уложил, застегнул "молнию" и спросил: - Скажи, тебе лучше по самочувствию? (Я кивнул: лучше.) Замечательно! Я ведь хочу тебе добра, а сейчас открываются блестящие возможности для тебя... Я снова кивнул. Я чувствовал себя неуклюжим и спокойным, как гипсовая статуя, что ставят в парках. Сурен Давидович это заметил и прихлопнул ладонями - верный признак удовольствия. - Скажи, ты понял насчет пришельцев? - Не понял. - Опять не понял! Спроси, я объясню... Не понимает! - Он пожал плечами. - Конечно, - сказал я. - Если я придумаю, будто я - не я, а вовсе киноартист или Петр Первый, вы тоже не поймете. Тогда он мне и объяснил сразу все. Ну, вы знаете. Как они выдумали машинки для записи сознания, стали бессмертными, а их тела умирали, и поэтому они двинулись в Космос за телами. Он сказал, что корабль Десантников совсем маленький. В него помещается несколько сотен кристаллических записей размером с крупнокалиберную пулю. В большом же корабле, для переселенцев, их помещается несколько миллионов, и такие корабли спустятся на Землю. Они так уже делали много раз - захватывали чужие планеты. Без выстрела. Они просто подсаживали в каждого "дикаря" сознание одного из своих. Для Земли приготовлено как раз три миллиарда кристаллических записей. По количеству людей. Не путайте мои приключения со Степкиными. Он уже знал про "вишенки", а я - нет. Сурен Давидович называл их "Мыслящими". Он говорил, говорил... Может быть, пришельцу, который сидел в его мозгу, хотелось выговориться. Я слушал и с жуткой ясностью представлял себе зеленые корабли, летящие в черной пустоте. Не такие, как десантный, - огромные. Они расползались по всей Галактике, без экипажей, без запасов воды и пищи. Даже без оружия. Только у Десантников было оружие. А большие корабли шли, набитые кристаллическими записями, "Мыслящими" этими, как мухи, несущие миллионы яичек. Корабль Десантников отыскивал для них подходящую планету, спускался и выбрасывал "посредник". Понимаете? Некому было даже выйти наружу. Вылетал робот и неподалеку от корабля оставлял замаскированный "посредник". У нас его замаскировали под пень. И первый, кто случайно подходил к нему, становился первым пришельцем. Как этот несчастный заяц. Он просто подскакал к "посреднику", и - хлоп! - в него пересадили кристаллическую запись Десантника девятого разряда. Он стал одним из Девятиугольников. А под утро на пень набрел Федя-гитарист. "Так был я всюду - везде, - слышал я странную, слитную речь. - Тысячелетия мы шли по Космосу. Сотни, сотни, сотни планет!" Потом он замолчал, а я сидел съежившись, и было очень холодно. Озноб вытекал из меня в жаркий, стоячий воздух оврага. Я знал, что вокруг тепло, и ощущал теплую, твердую поверхность, на которой сидел, и теплый, плотный песок под ногами, и жар, излучаемый кораблем. Но я замерзал. У меня в глазах был черный, огромный, ледяной Космос, и в нем уверенно ползущие огни кораблей. С трудом я пошевелил губами: - Какой у вас вид на самом деле? Он сказал: - Тебе будет непонятно. Нет "на самом деле". Я пожал плечами и спросил: - Как вас зовут? - Квадрат сто три. Такие имена у Десантников. "Квадрат" - я Десантник четвертого разряда. "Сто три" - мой номер в разряде. Квадрат сто три. - А настоящего имени у вас нет? - Мы служим Пути. Наша работа - готовить плацдарм для больших кораблей. Они приходят - мы уходим. Пятьсот - семьсот тел, которые мы временно занимаем, освобождаются, и их берут переселенцы. Мы уходим дальше, высаживаемся на другой планете, с иными языками, на которых нельзя произнести имени, свойственного предыдущей планете... - Погодите, - сказал я. - У вас что, нет своего языка? Есть? А как вас звать на вашем языке? - Квадрат сто три. Объясняю тебе: я - Десантник. Мы не носим настоящих имен. - Погодите... На своей планете тоже? Он хрипло рассмеялся. - Когда наступит ночь, посмотри вверх. Выбери любую звезду и скажи нам: "Это ваше солнце!" Мы ответим: "Может быть". Я почему-то кивнул, хотя и не понял его слов. Потом все-таки переспросил, почему любая звезда может оказаться их солнцем. - Мы не знаем, откуда начался Путь, - ответил он. - Не знаете? Как это может быть? - Космос огромен. Путь начался, когда звезды еще были иными. Путь велит нам смотреть вперед. Он говорил равнодушно, будто о гривеннике, потерянном из дырявого кармана, и меня это поразило. Сильнее всего остального. Я получил масштаб для сравнения: планета дешевле гривенника! А я? Наверно, как гусеница под ногами. Захотели - смахнули с дороги, захотели - раздавили. И не захотели, а просто не заметили. Разве мое тело им понадобится под Мыслящего. И я замолчал. Хоть режьте, буду молчать и все равно удеру. А если вы захватите всю Землю, уйду на край света, и вы до меня не доберетесь. Так я решил и повернулся спиной к Квадрату сто три. Больше я не звал его Суреном Давидовичем. Баста. Он заговорил снова - я молчал. Но тут прикатился заяц Девятиугольник, вереща Нелкиным голосом: - Дрянь, дрянь, собака! Понимает о себе много! Уф! Она околачивается у прохода, Квадрат сто три. Квадрат быстро пошел наверх. Я выждал минуту. Заяц опять таращился на меня и подпрыгивал. А когда я встал и попробовал уйти, корабль ослепил меня лучом. Заяц предупредил: - Сидел бы ты, щенок... Лучемет головешки от тебя не оставит... Я сел и на всякий случай прижался спиной к кораблю - туда луч не достанет... Я помнил, как Девятиугольник требовал, чтобы меня пристукнули. Все-таки я хотел жить и выбраться отсюда. А заяц тряс ушами - смеялся. ... Я закрыл глаза и вообразил, будто сплю, лежа в своей кровати у открытого окошка. Сейчас зазвонит будильник, я проснусь, мать накормит меня завтраком. Пойду в школу, высматривая по дороге Степана, а на ступеньках универмага будет совершенно пусто, и сегодняшний день ничем не будет отличаться от всех весенних дней. - Собака ушла, - сказал заяц. - Квадрат сто три возвращается. - Он подпрыгнул несколько раз, все выше и выше, и начал расписывать, какая страшная была собака. В породах он, понятно, ничего не смыслил. По описанию получалось - дог. Огромная, с короткой шерстью, светло-серая. Морда квадратная, тупая. Хвост длинный, юный, как змея, - тут зайца передернуло. Я злорадно спросил: - Боишься собак, гаденыш? Вернулся Квадрат сто три, прогнал зайца на патрулирование. А мне приказал: - Алеша, твой микрофон! - и подставил руку. Я выплюнул в нее "слизняк". Квадрат сто три небрежно опустил его в карман и пошел следом за зайцем. Я не мог удрать, для того у меня и отобрали эту штуку - она служила пропуском в "зону". Остался в проклятом пузыре и мог молчать, сколько мне было угодно. Допрос Я отполз от корабля, забился в моховые кочки под откос и там лежал. Слышал, как вернулся Квадрат сто три. Потом ухо, прижатое к земле, уловило чужие шаги. Они дробно простучали по откосу и стихли поблизости. А мое тело отказывалось двигаться. Веки не хотели подниматься... Решайте свои дела без меня, я полежу, здесь мягко. На свете два миллиарда больших людей. Что вы привязались, почему я обязан заботиться и где это сказано, что один мальчишка на огромной Земле обязан и должен? У вас армии, ракеты. Кидайте сюда ракеты, и пусть все кончится, я согласен. Не хочу подниматься. ... Еще шаги. Что-то тяжело ударилось о землю. Потом голоса. Опять Киселев - Угол третий! Он говорил где-то поблизости... Пусть. Меня это не касается. Слышать не хочу их разговоров. Я один, мне еще четырнадцати нет, сопротивлялся я. И вдруг над лесопарком затрещал самолетный мотор. Звук приблизился, стал очень сильным, загрохотал и умчался. - Зашевелились... Это сказал плотный человек, седой, важный. В Тугарине я его никогда не видел. Он восседал на плите корабля, подтянув на коленях дорогие серые брюки, а пиджак держал на руке. Рядом примостился Федя-гитарист. Вертя головой - шнур бластера, видимо, резал ему шею, - он проговорил: - Еще девяносто пять минут. Придется драться, Линия восемнадцать? Седой неторопливо ответил: - Потребует служба - будем принимать меры. Решим вопрос. - Он выпятил губы и искоса взглянул на Киселева. - Самочувствие-то как, Угол первый? Я подумал, что Линия - большой начальник у Десантников и путает их имена. Наш завуч, например, старается каждого ученика звать по имени и всегда путает. Но Киселев не поправил седого. Пожал плечами и стал отряхивать песок с брюк и рубашки. - Да-а, начудил Угол третий, начудил... - сказал седой. - Отличный, проверенный Десантник, - вступился Киселев. - Это обстановка. Абсолютно! - Мне адвокатов не надо, Угол первый, - сказал седой. - Утечка информации, - он загнул толстый палец, - утрата оружия да еще история с Портновым. Мало? О-хо-хо... За меньшее Десантников посылают в распылитель! Я даже заморгал. Утечка информации - понятно, Анна Егоровна доехала до района. Вот почему самолеты летают, у-ру-ру! Оружие - тоже понятно. Это бластер, который мы увезли из подвала и который сейчас лежит у самого входа в "зону". Какая-то "история с Портновым" меня не интересовала. А вот почему Киселев сменил номер?... Я еще посмотрел, как он счищает песок с левого бока, и чуть не захихикал. "Вот что ударилось о землю, пока я лежал. Киселев падал, когда в нем сменяли Мыслящего... А-а, зашевелились-то вы, гады! Угла третьего сменили. Начудил, говорите?" - Ты не паникуй, - говорил седой. - Пока мы на высоте, на высоте... И Угол третий не одни ошибки допускал. Скажем, для меня подобрал подходящее тело - вполне осведомленный экземпляр. - Угол третий - проверенный Десантник, - снова сказал Киселев. - Внимание, блюдца! Они вытянули шеи, прислушиваясь. Кивнули друг другу и отбежали на несколько шагов, едва не наступив на меня. Я упрямо лежал. Корабль громко зажужжал и приподнялся над песком. Я увидел круглый след плиты на песке. Он быстро светлел - песок впитывал воду, выжатую весом корабля на поверхность. Та-ших-х!... Округлое, плоское, радужнее тело вырвалось из-под плиты и унеслось в зенит. Наверху громко хлопнуло, мелькнул клочок голубого неба, и пелена, одевающая зону, опять закрылась. А корабль уже стоял на месте. Через две-три секунды все повторилось: корабль приподнимается, вылетает радужная штука, корабль опускается. Когда унеслась с шипением третья штука, Киселев закрыл глаза и прислушался. Доложил: - Расчетчик еще думает, Линия восемнадцать. Тот важно ответил: - Добро! Пока с этим побеседуем, м-да... - и показал на меня. - Мальчик, встань! - приказал Киселев. - Ну, чего? - проворчал я и уселся, поджав ноги. Они вдвоем сидели на опоре корабля, а я - на кочке, в пяти-шести шагах от них. Седой заговорил наставительно: - Расчетчик обдумал твою судьбу. Решил тебя помиловать, м-да... Будешь находиться здесь. Чуть не то - сожжем. Понял? Я промолчал. Седой грузно наклонился ко мне: - Вот что, Алексей. Где ты бросил оружие? Ты не притворяйся, дельце нехитрое! Будешь запираться - подсадим к тебе Десантника. И он за тебя все и скажет, так уж лучше ты сам, оправдывай оказанное доверие. - А я не просился к вам в доверенные... Почему-то они остались очень довольны моим ответом. Загоготали. Киселев сказал одобрительно насчет моей психики. И опять мелькнуло слово "комонс", которое я уже слышал, пока лежал во мху. Гитарист сказал, что вроде не комонс, а кто-то другой. Я тоже попытался улыбнуться. Лихо сплюнул на песок, будто очень польщен их разговором, только не хочу показывать вида. А на деле я внезапно понял, что они могли подсадить в меня "копию" насовсем. Раньше я об этом не думал. Не верил. Ну, вы знаете, как не веришь, что помрешь, хотя все люди умирают... Я опять сплюнул и ровно в ту секунду, когда было нужно, сказал: - Оружие ваше я потерял здесь, неподалеку. Мне ответил седой: - М-да. Девятиугольник видел, как ты с ним бегал. Где точно? - Не заметил. - Я пожал плечами. - Набегался я здесь, знаете. Должно быть, рядом, у прохода. - И это знаем... - Зачем же спрашиваете, если знаете? Они еще раз переглянулись. Поверили, что я говорю правду. Я в самом деле только малость соврал. Я помнил куст, под которым остался лежать бластер в коричневом чехле для чертежей. У самого прохода. Как его не нашли, если уж взялись искать? Самолет прогудел еще раз. Теперь он прошел несколько в стороне. Эти двое ухом не повели, будто так и надо. Седой пробормотал: "Расчетчик" - и прикрыл глаза. Потом Киселев приподнял его и отвел от корабля. При этом на руке седого блеснули часы. Я разглядел стрелки - без двадцати семь. Прошло минут пятнадцать с начала нашего разговора. То есть оставалось восемьдесят минут до момента, в который им "придется драться". Я сделал бессмысленное лицо и спросил: - Федор, а Федор... Что будет в восемь часов? - Цыть! Схлопочешь ты у меня конфетку... Седой открыл глаза и скомандовал: - Еще один вертолет садится у совхоза! А ну, видеосвязь! Полковник Ганин Федор подбежал к кораблю, взмахнул рукой, и в зеленой тусклой поверхности, в метре от земли, открылся круглый люк. Бесшумно, как большой круглый глаз с круглым коричневым зрачком, только зрачка этого сначала не было, а потом он выплыл из темноты и, покачиваясь, остановился посреди "глаза". Я попятился, споткнулся о кочку, а Десантники, наоборот, придвинулись к кораблю и наклонились, всматриваясь. В зрачке что-то вертелось, мигало... Вертолетный винт, вот оно что! В люке корабля покачивался телевизионный экран странного красно-коричневого цвета. На нем очень отчетливо виднелся маленький вертолетик - красная звезда казалась черной, - и между головами Десантников я видел на экране, как открылась дверь кабины, на землю спрыгнул человек. Телевизор мигнул и показал этого человека крупным планом. Он был в военной фуражке. - Полковник Ганин, из округа. Не иначе, парламентер, - определил седой. - Дай звук. От корабля послышалось шипение. В этот момент полковник схватился за сердце и пробормотал: - Здесь красивая местность. Парламентер? Военный посол, похоже?... Только он уже не был парламентером - в него подсадили Мыслящего. Он улыбнулся и спросил: - Ты Линия шесть? Другой голос сказал: - Я Линия шесть. Докладывай, с чем послан. Два разряда нас слушают. Глядя на кого-то невидимого за рамкой экрана, полковник сказал: - Послан с ультиматумом. С момента приземления вертолета нам дается шестьдесят минут на эвакуацию. Гарантируется безопасность летательных средств в пределах запрошенного нами взлетного коридора. - После срока ультиматума? - Ядерная атака. - Это не блеф? - Не могу знать. Скорее всего, нет. Настроение подавленное. Вокруг района разворачивается авиадесантная дивизия. Придана часть радиационной защиты. - Откуда они имеют информацию? - Получили радиограмму с телескопа. Седой сказал Киселеву: - Вот тебе твой Портнов... Голос за экраном спрашивал: - О времени сигнала они имеют информацию? - Не могу знать. С содержанием радиограммы не ознакомлен. - Твое личное мнение о плане действий? - Потребовать девяносто минут на эвакуацию. Навести корабли на Москву, Вашингтон, Нью-Йорк, Лондон, Париж, на все ядерные штабы. Десантный корабль увести демонстративно, сообщив им координаты взлетного коридора. Оставить резидентов, конечно. Все. - Мы успеем дать наводку за пятьдесят пять минут. - Они согласятся на девяносто. Совет? Брякающий, неживой голос прокричал: - Трем разрядам совет! К Расчетчику! Я видел, как у седого и гитариста опустились плечи, экран потемнел, у меня сильно, больно колотилось сердце и онемело лицо. Потом седой сказал: - Так, правильное решение! - И экран опять осветился. Сорвалось Я придвинулся ближе. Федор и седой стояли немного поодаль друг от друга, пригнувшись, чтобы лучше видеть экран. На меня они совсем не обращали внимания. Словно меня здесь и не было. И я осмелел и встал между ними - чуть наклонившись, как и они. Настоящего смысла их небрежности я не понимал, конечно. Почему они вели при мне секретные разговоры? Честно говоря, я думал - убьют, чтобы не разболтал их секреты. И не боялся. Слишком устал. Тусклая зеленая поверхность корабля, коричневые фигурки на экране дрожали и расплывались, но я смотрел. Экран показывал часть выгона, на котором опустился вертолет. Винты машины лениво вращались, из открытой дверцы кто-то выглядывал, а вокруг полковника Ганина собралась целая толпа. - Ну, ну! Аккуратненько! - сказал седой. Они там что-то делали с полковником. Я подумал - окончательно гипнотизируют, и сейчас же увидел, что вовсе не гипнотизируют, а передают ему такие же прямоугольные ящички, какой я видел здесь, у бывшего Сурена Давидовича. Все остальное изображение было коричневым, а ящички светились зеленым. Полковник положил их в нагрудные карманы мундира. Майор, который встречал Ганина, спросил: - Хватит тебе двух "посредников"? Возьми третий. - Не в руках же его нести! - возразил Ганин. - Наблюдают усердно, - сказал второй. - Заподозрили? - Он говорил о людях в вертолете. Из открытой дверцы выглядывали уже двое. - Представления не имею, - сказал Ганин. - Действуй "посредником" прямо из кармана. Нити выведи!... Ганин сказал: - Слушаю, Линия шесть! - откозырял и строевым шагом двинулся к вертолету, к лесенке, спущенной с борта на землю. А в вертолете произошло свое движение. Один наблюдатель стал смотреть вверх, а второй скрылся, и вместо него появился новый - без кителя и с пистолетом в руке. Федор выругался. Седой тоже. Человек с пистолетом высунулся из дверцы и крикнул: - Полковник Ганин! На месте! Полковник остановился. - Прошу доложить их ответ, товарищ полковник. - Требуют девяносто минут на эвакуацию, - нетерпеливо сказал Ганин. - В чем дело, капитан? - Вам приказано оставаться здесь. Проследить за эвакуацией, - торопливо проговорил капитан и дверцу захлопнул. Взвыли винты. С полковника Ганина сдуло фуражку, вертолет прыгнул вверх, и сейчас же экран погас. Федор злобно сплюнул. И они с Линией уставились друг на друга. Потом одинаковым жестом выплюнули "микрофоны" в ладони. Я отошел - на всякий случай. - Что скажете? - выдохнул седой. - Один-ноль в их пользу, - сказал гитарист. - Слушай, Линия, так же не бывает! Не бывает! Предположим, Портнов сообщил насчет пересадок Мыслящих. Еще о чем-то... - И о засылке резидента с "посредниками", а? - Вот и я про то же! Откуда им было знать? Ты гляди, все как по нотам - городишко обкладывают, бомбардировку готовят и этого, - гитарист ткнул пальцем в экран, - этого послали подальше. - Думаешь, где-то капает? - спросил седой. - Думаешь... Э... Замкнутые? - Да! Ты обязан доложить Расчетчику, Линия восемнадцать... - Ба-алван! - лениво протянул седой. - В Расчетчике сейчас шесть Линий - они дурей тебя, думаешь? Уйдем в маршрут - закатим общую проверку всех Десантников. Сейчас все равно проверку не устроишь, идет операция... Сейчас задача - дать наводку. Я жадно слушал. Вот оно что! Они хотели заслать Ганина как постоянного шпиона, резидента... И еще - с "посредниками". Чтобы он превратил в пришельцев и других людей. "Сорвалось, сорвалось!" - думал я злорадно. И больше не ощущал себя одиноким, брошенным, нет! Наверно, эти мысли что-то изменили в моем лице. Седой показал на меня: - Вишь, глазами бы так и съел... Не ищи сложных причин, Угол. Причины все простые, К Портнову прибегала какая-то девчонка, до сей поры не отыскали... А, вот и Квадрат! Сверху спускался Квадрат сто три. - Оружие унесла собака, - доложил он. - Пес Эммы Быстровой, Угол ее знает. (Киселев кивнул.) Около часа назад он погнался за Девятиугольником, у входа в "зону" подхватил чехол с оружием и унес. - Блюдце послал? - Сделано, Линия восемнадцать. Женщина с собакой обнаружена у совхоза, оружия при них нет. Сейчас их перехватит Шестиугольник пятьдесят девять с "посредником". Через десяток минут все узнаем об оружии. Я распорядился: Десантнику в собаке оставаться, оружие доставить к наводчику и там включиться в охрану. - Одобряю, - сказал седой. - Угол, едем! Заводи свою молотилку. (Киселев повернулся, побежал по откосу.) Квадрат, с мальцом решили вопрос положительно. Выполняй. Данные хорошие, чтобы к старту было нормально, смотри! - с этими словами он исчез, и тут же глухо зафыркал мотоцикл. Уехали. Квадрат сто три Я вообще-то кисляй. Так меня Степка ругает, и он прав. В том смысле, что я теряюсь, когда надо действовать решительно. Удивительно, как у меня утром хватило решимости пойти за гитаристом, но тогда очень уж разобрало любопытство. А сейчас, когда я второй раз увидел бывшего Сурена Давидовича, со мной случилось что-то странное. Я просто осатанел - сердце колотилось тяжелой кувалдой, лицо немело все больше, и я всех Десантников ненавидел. Даже несчастного полковника Ганина, который совершенно уж ни в чем не был виноват, которого послали по-честному, как военного посла, передать честное предупреждение. И от ненависти я стал хитрым и быстрым. А, вам мало захватить весь мир! Вы со мной еще "решили вопрос положительно", и вам нравятся мои данные... Нет! Я твердо знал: лучше разобью себе голову об их проклятый корабль, но ничего не дам с собой сделать! Я, как собака, чуял, что делать хотят нехорошее. И чутьем понимал, что единственное спасение - держаться как можно дальше от "посредников". Насмотрелись мы со Степкой, как действуют эти "посредники", так что я твердо знал одно: они действуют не дальше, чем в нескольких шагах. "От корабельного бластера не убежишь", - подумал я и ответил себе вслух: - А плевать, пусть жжет... - Ты о чем? - мирным голосом спросил Квадрат сто три. Он выглядел как Сурен Давидович и говорил как Сурен Давидович, но я отскочил, когда он шагнул ко мне. У меня только вырвалось: - Что вы хотите со мной сделать? Он все понимал. Он всегда и везде понимал все насквозь и сейчас, конечно, раскусил мой план - держаться от него подальше. Поэтому он уселся на корабельную опору и не стал меня догонять. Я заметил, что Десантники при каждом удобном случае старались прикоснуться к "посреднику" либо к кораблю. Он сказал: - С тобою надо начистоту, Алеша. Я понимаю. Ну, слушай... И стал меня уговаривать. Я старался не слушать, чтобы не дать себя заговорить, утишить, чтобы не потерять ненависти и не прозевать ту секунду, когда он подберется ко мне с "посредником". Кое-что я запомнил из его речей. Через небольшое время их основные силы захватят столицы великих держав, и вся Земля им покорится. Но тогда получится "трагическое положение", как он выразился, потому что дети, лет до пятнадцати-шестнадцати, не могут принять Мыслящего. Для Десантников это неожиданность, однако они уже придумали, как исправить положение. У них есть такие штуки, излучатели, от которых все растет страшно быстро. Все живое. В корабле, внутри, есть такой излучатель, и если я зайду внутрь, то за несколько часов вырасту на несколько месяцев. Это будет первой пробой, а потом они меня дорастят и до шестнадцати лет. Я видел, он врет про излучатель. Я сказал: - Не пойду. Не хочу. - Но почему, скажи? - Я вас ненавижу. Он стал объяснять снова. Говорил, что вся Земля станет счастливой и здоровой, что люди будут жить до трехсот лет, и не будет войн, и у всех будут летательные аппараты и механические слуги, и все дети будут вырастать до взрослого за несколько месяцев. Он сказал: - Вот какие будут замечательные достижения! И учти, Алеша: корабль стартует, а ты будешь внутри и сможешь смотреть через иллюминатор. Неплохо, а? Теперь он говорил искренне, и я едва не попался - посмотрел на корабль и представил себе, как он поднимается, а я внутри не хуже Гагарина. А Квадрат уже вынул из кармана плоскую зеленую коробку. Я сразу очнулся и отскочил. Он поднялся и сказал очень нервно: - Уговоры кончены! Пять минут даю на размышления! Через пять минут включаю лучемет, и ты станешь маленькой кучкой пепла. Придется так поступить - ты слушал переговоры штаба. Падешь жертвой, очень жаль... Было видно, что Квадрат не врет, что ему жаль меня. У него печально оттопырились губы, но я крикнул: - Врете! Все врете! В иллюминатор, да? Сами говорили, там одни кристаллы и больше ничего, там и кабины нет! Он сказал с фальшивой бодростью: - Как ты соображаешь, Лешик! Прекрасно соображаешь! Кабины, конечно, в корабле нет. Ты будешь Мыслящим, а твое зрение подключим к иллюминатору. Мне стало так жутко, как ни разу еще не было за этот страшный день. Он хотел меня превратить в кристалл? Меня! МЕНЯ! Я стал пятиться, не спуская с него глаз. Запинаясь от ужаса, пробормотал: - Почему - меня? - Тебя выбрали, потому что ты знаешь все необходимое. И у тебя хорошая психика. Я молча прыгнул в сторону, и тогда корабль ударил меня лучом. Это был не боевой луч, а слепящий, как горячая вода в глаза. Я вскрикнул и вслепую бросился направо, к проходу, под защиту откоса, и на четвереньках полез вверх, цеплялся за кусты. Скатился, налетел на упругую стенку защитного поля, оно отбросило меня, я перевернулся через голову, и Квадрат схватил меня, но при этом уронил коробку. Я стал рваться, сначала вслепую, потом стал что-то видеть, а Десантник никак не мог освободить руку и подобрать "посредник". Я рвался и смутно слышал, что он меня еще уговаривает: - Детская солидарность... Все дети мечтают вырасти... ты их предаешь... не хочешь им помочь вырасти... Я быстро терял силы. Он повернул меня на бок, прижал, освободил правую руку и зашарил по откосу, подбираясь к "посреднику". Выдрал пучок мха, отшвырнул его, поймал коробку и опять выпустил, когда я ударил его головой, - при этом из брючного кармана выскочил пистолет с приле