ение всем корпусом, -- Куратор! Я не мог оскорбить шестьдесят своих коллег-подозрением в бесчестии и предательстве. -- Он вытянул руку. -- У меня язык бы не повернулся. -- Шестьдесят и не требуется, --флегматично возразил Хайдаров. -- Субъект, о котором идет речь, вернулся в каюту через нижний люк. Следовательно, его каюта в четвертом ярусе? Ведь путь дальше вниз -- люк между четвертым и пятым -- был уже перекрыт, не так ли? Сверху ответил Албакай. -- Перекрыт. -- А сколько кают в четвертом? -- Пятнадцать, -- сказал Бутенко. -- Из шестидесяти пяти, -- сказал Хайдаров. -- Конечно, от вашего внимания не ускользнула еще одна деталь. В момент аварии вне своих кают находились пять пассажиров. Номера... Тридцать четвертый -- Линк, тридцать седьмой -- Гльданский, сорок первый -- Томас, сорок второй -- Стоник. Все из четвертого яруса. Я не ошибаюсь? -- Так есть, -- сказал Бутенко. -- Ярус содержит каюты с тридцать четвертой по сорок восьмую включительно. -- Пятый, Савельев, -- из первого яруса, -- сказал Хайдаров. -- Он будто бы вне подозрении, однако... Что скажет экипаж, если я предложу для начала вызвать этих пятерых пассажиров? -- и он посмотрел на всех по очереди. Уим хмуро улыбнулся -- сверкнули зубы, нос еще сильней приплюснулся, но глаза глядели пристально-печально. Краснов и Жермен кивнули. Бутенко проговорил: "Так можно..." Такэда, глядя в пол, сказал: "Делать нечего. Ты -- специалист, куратор". Албакай почти демонстративно отвернулся от экрана. Да-да, все вернулось на круги своя, сценарий разыгрывался дальше, разыгрывался плавно. Экипаж, мол, не вправе подвергнуть пассажиров допросу, но куратор Хайдаров, старший специалист ИКП, член Совета космокураторов -- он имеет право на все: Сценарий разыгрывался, но Хайдарову чем дальше тем больше хотелось кончить эту игру, высадить пассажиров, вернуть их к земной безопасности, на которую они, черт побери, имеют право... Он мог еще раз обратиться к экипажу с увещеванием. Объяснять еще и еще, что они вместе с водою выплескивают ребенка. Что чувство чести -- не безупречный пробный камень для поведения. Что есть эн кодексов чести и эн взглядов на каждый поступок. С точки зрения земного жителя преступно рисковать пассажирами во имя их чести -- вопреки даже собственному мнению пассажиров. Вопреки разумному опасению, что в космосе неизвестный трус может натворить совершенно страшные дела... -- Пока куратор размышляет, -- сказал Жермен, -- взгляни-ка на кормовой экран. Лев Иванович... Во-он, за маяком... Штурман поднялся с места. Хайдаров рассеянно следил за ним. Чувство чести! В нем-то и заковыка. Если смотреть на дело объективно, куратору Хайдарову было бы на руку, чтобы следствие затянулось, а пассажиры подвергались опасности. Всей Космической службе это было на руку. Несомненно, несомненно! Поэтому Директор и послал его, а не Смирнова, Ранке, или кого угодно -- директор тоже психолог, и знает Хайдарова, и рассчитывает на его чувство масштаба. Ведь в космосе заняты сотни тысяч человек, в космос вкладывается половина планетного дохода, и давно пора вложить настоящие средства в психологический контроль, вести его; как на Земле -- непрерывно" всеохватывающе, с активным воздействием на психику, с системой машин, скользящими критериями, -- как на Земле, и еще более тщательно. В космосе это нужней, и вот вам очевидное доказательство -- гипертрофированная реакция космонавтов на единичный проступок, члена корпорации, и результат -- шестьдесят пять человек в космосе без необходимости... Реакция, угрожающая более серьезными бедствиями, чем сам проступок... Примерно так и выступил бы директор на Совете Межплатранса. Нужны миллиарды? Что из того -- у Земли они есть!.. Чтобы придти к решительным результатам, желательным директору ИКП, надо было следствие сорвать. Или затянуть до безобразия. "На это он и рассчитывал, Маккиавели, -- беззлобно подумал Хайдаров. -- Не выйдет... У меня тоже гипертрофированный стандарт чести..." -- ... Не узнаю, -- говорил Краснов. -- Раньше такого не было. Разве новый телескоп подвесили... -- Телескоп, у маяка?-- командир тоже поднялся и стал смотреть на экран. -- Реестр запрашивал, Марсель? Запроси... Жермен сказал "Есть", и сверху донесся писк позывных -- Албакай соединился с центральной диспетчерской Межплатранса. -- В самом деле, чиф, мало ли здесь понавешали за два месяца, -- примирительно сказал Краснов. -- Телескоп, конечно... -- Вот и запросим, -- сказал Уим. --Итак, куратор? -- Вызываем четверых пассажиров? -- Пятерых. Всех, кто был вне кают. Но я, повторяю, остаюсь при своем мнении. Ладно. Выделяйте помещение, начнем, -- сказал Хайдаров, В конце концов, так будут волки сыты и овцы целы, подумал он. Директор получит Повод для нажима на Межплатранс, экипаж найдет предателя, а я... Я буду козлом отпущения. Экие у тебя зоологические сравнения, Николай, тебе зоопсихологией бы заняться, подумал он и пошел за Уимом. Командир провел его через кают-компанию в свою каюту. Только в ней можно было разместиться вдвоем. Уим откатил дверь, взглянул на. Хайдарова внимательными, несколько воспаленными глазами, и ушел. Хайдаров прошелся по пустой кают-компании. Он был недоволен собой, и как всегда в таком состоянии, его захлестывала тревога, которая -- врачу, исцелися сам, -- мешала ему, как всякому астеничному обывателю. Причины и следствия, тревога направила его мысли к Инге, ласковой, веселой, ласково-ненадежной, к которой он слишком привязался. Он передернул плечами, вздохнул, постоял над местом, где нашли Шерну и решительно двинулся в каюту. В тесноте его голос прозвучал Глухо. -- Оккам! Николай. Пригласи в каюту номер три семнадцать пассажира тринадцать. -- Николай, я Оккам. Пассажир тринадцать, Константин Савельев, подтверди. -- Подтверждаю, конец. Он присел на командирскую койку. Над его головой, почти касаясь затылка, висел распяленный под потолком скафандр, такой же, как пассажирский, только с оранжевым диском на груди. Скафандр был вмонтирован в аварийный колпак, опускающийся на койку при разгерметизации каюты. Все вместе выглядело гробом, перевернутым и подвешенным к потолку. Впечатление портили лишь весело растопыренные рукава скафандра. Обычно к этой штуке привыкают и перестают ее замечать -- вроде бы перестают -- но первый симптом неблагополучия у пассажиров всегда одинаков: попытка снять скафандр с аварийного колпака и убрать подальше. Хайдаров брезгливо посмотрел на "гроб", пожал плечами. Совет кураторов безуспешно добивался, чтобы инженеры затянули скафандр шторками, избавив пассажиров от отрицательных эмоций. Инженеры резонно возражали, что каждая лишняя деталь в системе безопасности недопустима. Что будет, если шторка вовремя не откроется?.. Каюта командира была чуть шире остальных -- за счет переборки, отодвинутой на двадцать-тридцать сантиметров в кают-компанию. В широкую часть каюты конструкторам удалось втиснуть кресло, а изголовье койки отгородить от двери шкафчиком. В ногах, на броневой стене, помещались репитеры основных ходовых приборов. Каюта была безукоризненно чистой, словно бы покрытой тончайшим слоем лака, только клавиш диктофонного бортжурнала выглядел потертым. Тонко, торопливо посвистывал динамик радиомаяка. -- ... Приветствую вас, куратор! Пассажир номер тринадцать, Константин Савельев, главный врач-диетолог Марса. Хайдаров почувствовал, что его лицо само собой расплывается в улыбку -- диетолог оказался живым воплощением своей профессии. Он был румян, белорозов, щеки его походили на пончики, а пухлые губы складывались в трубочку, словно он снимал пробу со сладкого блюда. Кивая и улыбаясь, он уютно устроился в кресле и приготовился слушать. Ну и хитрый мужичок! Можно подумать, что в корабле постоянно возникают кураторы со значками члена Совета, и Савельев уже попривык с ними толковать о том, о сем, а когда не о чем говорить, то и помалкивать... Да, диетолог никак не мог быть "субъектом "Х", зато наверняка был сплетником. Уютным таким, всеми любимым: " А вы слышали, коллега? На борту гость, представьте себе!" Напрасно я его вызвал, думал. Хайдаров, приятно улыбаясь. Ну и пончик. Он сказал: -- На борту "Мадагаскара" происшествие -- метеорная атака. Об этом вы осведомлены. Имело место нарушение пассажирской инструкции... -- Ай-ай-ай! -- пропел Савельев. -- Какое безобразие! И на Хайдарова пахнуло ванилью. И тут же выяснилось, что Савельев, будучи врачом -- космическим врачом! -- с многолетним стажем, безукоризненно соблюдает требования инструкции. Он привык следить за своим здоровьем, и посему регулярно производит небольшой моцион в башмаках-утяжелителях, очень советую, коллега, знаете ли, влияние ослабленной гравитации на организм до сих пор не раскрыто полностью. Да-э-э... Тридцать кругов по коридору -- неутомительно и достаточно. Да-э-э... Итак он делал двадцать третий круг, и прозвучал тревожный сигнал, по которому следовало лечь в амортизаторы, что он и выполнил неукоснительно... Да, К сожалению, атака застала его еще в коридоре, он открывал дверь своей каюты... Что? В коридоре никого не было, ни-ко-го. Вот выйдя на прогулку, он встретил доктора Шерну -- конечно, куратор знает его -- известный, известный человек, главный космокуратор станции Марс-2... Приятнейший человек! Последнее время -- несколько замкнутый. Всегда в одиночестве. Они обменялись парой слов, и доктор Шерна удалился. Кажется, он спешил. Когда это было? Д-э-э, минут за десять до метеорной атаки... Когда Савельев покинул каюту, он знал не больше, чем до разговора с Хайдаровым, но его бледно-голубые глазки сияли огнем бескорыстного любопытства. Вентиляторы боролись с запахом сдобы повышенной калорийности. Хайдаров вызвал следующего -- Марту Стоник. Вот и верь свидетельским показаниям -- Шерна оказался "несколько замкнутым"... Марта Стоник вошла с надменно вздернутой головой. Поздоровалась, швырнув два пальца к козырьку каски -- ладонью наружу. Комбинезон сидел на ней, как влитой. Он был склеен из какого-то особенного материала, мягкого и уютного на вид. Экая малютка, подумал Хайдаров. сантиметров... сто шестьдесят. Возраст определить трудно -- не меньше двадцати пяти. не больше сорока. Губы юношеские, руки-детские, с глазами что-то неясно. Глаза, скользнув по Хайдарову, уперлись в оранжевую стенку шкафчика с личным оружием командира и в них, мелькало. Что-то с ней нехорошо, подумал Хайдаров и напомнил себе, что здесь он следователь, и надо отодвинуть сострадательность и добропомощность... "Да что с тобою сегодня, -- сказал он себе,-- ты Куратор, и оставайся им. С ней что-то происходит скверное. Какое интересное лицо -- не греческое, как можно бы ожидать по фамилий, скорее египетское, коптское. Оно было бы красивым, если бы не мрачность -- обрати внимание, не сиюминутная мрачность, а постоянная, характерологическая... Да что она там увидела, на этом шкафчике?" Пассажирка взглянула, наконец, на него: -- Представляться не нужно, надеюсь? -- Давайте проверим, -- сказал Хайдаров. -- Вы -- доктор Марта Стоник. Физик? -- Химфизик, специалистка по ударным волнам. Институт Систем Жизнеобеспечения, Луна-Северная. -- Полетите вы с Марса. -- Тонко подмечено, -- сказала Марта Стоник, -- Летали на испытания систем? Всегда завидовал вашей службе... -- Ах, вот так... Я всегда завидовала вашей. -- Почему? -- Э, сначала вы объясните, почему. -- Пожалуйста, -- сказал Хайдаров. -- Я делю цели на первичные и вторичные. Вот, скажем, наша служба. Мы... -- Пастыри, -- сказала Марта Стоник. Я, знаете, побаиваюсь Теологических выражений. Но пусть будут пастыри. Овцам прежде всего необходимы пастбища, водопои. Овчарни, а потом уже -- пастухи. Вы даете пастбища, вы -- необходимы. А мы-третий эшелон. -- О Господи! И это говорит психолог! -- Очень понимаю, -- с удовольствием согласился Хайдаров. -- Нисколько не спорю, все изложенное могло быть изложено в семнадцатом столетни. В девятнадцатом -- наверняка. Но каждый имеет право на собственные заблуждения, не правда ли? Я заблуждаюсь, и знаю это, и мало того -- буду упорствовать в своих заблуждениях до конца. -- Любопытно, -- сказала пассажирка. -- Да что вы, ничего любопытного,-- сказал Хайдаров. -- Моя основная цель -- быть адекватным моим обязанностям. Для этого я должен любить и почитать вас. И я стараюсь любить и почитать все вам принадлежащее, даже ваши профессии. Пассажирка щелкнула пальцами и засмеялась. В каюте было темновато, и она наклонилась, чтобы разобрать надпись на значке. -- "Николай Хайдаров", -- прочла она.-- Ладно. Можете называть меня Мартой. Это вы каждому пациенту рассказываете? Насчет любви и почитания? -- Каждой пациентке,-- протяжно сказал Хайдаров. -- Иногда подношу цветы. -- Простите,-- сказала Марта Стоник. -- Язык мой -- враг мой. О чем будем разговаривать? -- О пристрастиях. Почему все-таки вы завидуете нашей профессии? -- Власть. Кураторы для меня -- олицетворение власти. -- А, снова пастыри и овцы...-- сказал Хайдаров. Он не стал объяснять, что власть -- космического психолога в частности -- существует лишь тогда, когда есть две стороны. Готовая ее осуществить и готовая ее признать. Что в XXI веке немного найдется властолюбцев и почитателей власти, а поэтому они подозрительны для психолога, как люди, отступающие от нормы. Ему уже было ясно, что властная, резкая и самолюбивая женщина вряд ли могла быть "субъектом X". Скорее, оказавшись один на один с раненым, она бы голову сложила, но его бы вытащила из аварийного отсека, -- не только из человеколюбия и чувства долга. Ведь Шерна был огромный и здоровенный мужчина, а она -- маленькая и слабая. Вытащив его. Марта лучшим образом удовлетворила бы свое самолюбие. -- Вы возвращаетесь в свой Институт, на Луну? -- спросил он. -- Да. -- Скоро ли у вас отпуск? -- Я только что из отпуска. Но в чем дело, куратор? Вы лучше скажите прямо, что вас интересует. -- Пожалуйста. Где вы были в момент метеорной атаки? -- Ах, вот так... -- сказала пассажирка. -- Вы из Института космических психологов? Что за дело ИКП до метеорных атак и прочей прозы? -- Я говорю с вами от имени экипажа. -- Экипаж... Ах, вот так. Чем же интересуется экипаж: метеорной атакой, или мною? -- Вами. -- Тогда я отказываюсь говорить. -- Простите, -- смиренно проговорил Хайдаров. -- Я думал, вы знаете. Во время атаки смертельно ранен человек. -- Кто?! -- Филип Шерна. -- Какое несчастье,-- с едва скрытым облегчением пробормотала пассажирка. -- Теперь я понимаю. Он безнадежен? Хайдаров рассказал то, что знал: тело заморозили только через двенадцать минут после клинической, смерти, и в малой ракете-контейнере отправили на Землю. Смогут ли там оживить -- неизвестно. Судовой врач полагает, что шансов нет. -- Жаль его, -- сказала Марта. -- Я была едва знакома с ним. Мне говорили -- он выдающийся человек. Николай всмотрелся в ее лицо и перевел взгляд на шкалу акселерометра. Первые три, цифры -- 0, 11 -- ярко и неподвижно сияли в темноте окошечка. Корабль неслышимо плыл по Корабельной орбите, чуть вытянутому эллипсу, увешанному маяками -- по. темной дороге длиной в сто тридцать тысяч километров, которую он пробегай за двадцать четыре часа, оставаясь при этом как бы на месте, в зените западного побережья Африки, и если там сейчас была ночь и облака не застлали небо, то Люди, подняв глаза, могли Видеть яркую, медленно мигающую звезду,-- корабль вертелся вокруг центра тяжести, поддерживая ускорение с точностью до одной сотой земной силы тяготения, о чем и свидетельствовал акселерометр. Ноль одиннадцать и что-то еще -- четвертая и пятая цифры все время, менялись, особенно пятая, она в неистовой спешке стремилась сообщить о каждой десятитысячной доле "же", она отзывалась на каждый шаг вахтенного штурмана в третьем уровне рубки, на движение пневматического лифта, поднимающего из кладовой завтрак для пассажиров, и совсем, уже с безумной скоростью, так что цифры сливались в мерцающий голубой прямоугольник, пыталась успеть при включениях корректировочных двигателей. Глядя на акселерометр, Хайдаров спросил: -- Иными словами, Шерна вам не нравился? Она спокойно уточнила: -- Не понравился. Я видела его в кают-компании, счетом три раза. Или четыре. Редкий случай, -- сказал Хайдаров,-- Филипа все любили.. -- Именно, куратор. Поэтому он не понравился мне. Профессиональный обаятель, стрелок-без-промаха... Вас шокирует мой непочтительный тон? Хайдаров пожал плечами. Он и сам недолюбливал Филипа. Куратор должен быть обаятельным -- но в меру. Личность его должна быть концентрированной, как химикат. Без воды. Демонстрироваться могут лишь те качества, которые. повышают доверие к личности куратора. А Шерна был артистичен, шумлив -- душа общества -- и в нем было что-то мушкетерское или флибустьерское, каска и полускафандр сидели на нем, как широкополая шляпа и кафтан с кружевами. Он был пышен. Бедняга Филип, подумал Хайдаров. Я недолюбливал тебя, но твоя гибель оставит во мне зарубку. Ты был слишком красив и пышен, смерть не по тебе. -- То есть вам Шерна не показался замкнутым и надменным человеком? -- спросил он. -- Замкнутым -- ни в коем случае. Хотя... Он всегда был сам но себе. А в момент аварии я была в каюте Бориса Гольданского, своего коллеги с Деймоса... Еще один долой, остаются двое, подумал Хайдаров. Борис Гольданский -- в числе вызванных для беседам -- Послушайте, куратор. Что вы ищете в корабле? Искать надо в космосе. Здесь Николай совершил поступок, для куратора непростительный. Он выкатил глаза и замер. Не потому, что его удивили слова Марты Стоник. Просто он понял, что остаются отнюдь не двое. Остаются все пятнадцать пассажиров, потому что Оккам "обегающий компьютер". Он непрерывно переключается с объекта на объект. Например, членов экипажа он обегает с интервалом в пять секунд, а пассажиров -- с интервалом в сорок -- шестьдесят секунд, смотря по ситуации в корабле. В интервалах люди не контролируются. Значит, любой пассажир четвертого уровня имел целую минуту, чтобы подняться в кают-компанию, попасть в аварию вместе с Шерной, и бросить его. "Ай-ай-ай... прокряхтел про себя Хайдаров. -- Все-таки пятнадцать человек..." -- и увидел, что на лице пассажирки появляется изумление. -- Виноват, поперхнулся, -- бодро солгал он. -- Виноват. Кого надо искать в космосе?. Она подняла левую бровь. Это у нее великолепно получалось. -- Так уж сразу и "кого",--сказала она, глядя на оружейный шкаф. -- Установили, что пробило обшивку? -- Внесистемный метеорит, -- сказал Хайдаров. Стоник презрительно фыркнула. -- Извините, я профан, -- сказал Хайдаров. -- Мне было сказано мельком: внесистемный метеорит. Стоник буравила его огненными левантийскими глазами. -- Вы гуманитарий, с вас взятки гладки. Но экипаж! Специалисты -- "Голубая лента", кажется? Рекордсмены! Интересно, что у них на уме... -- Экипаж считается одним из лучших в Межплатрансе, -- корректно заметил Хайдаров. Од определенно не завидовал тем, кому приходится работать с доктором Стоник. Она снова сменила тон: -- Я знаю, я несправедливый человек. Но оставим это. Куратор, метеорит не подпадает под стандартную классификацию! Будь у кураторов профессиональный девиз, он звучал бы кратко "Выслушай!". Хайдаров спросил: -- В чем же? -- Во всем, кроме скорости. Любая скорость свыше стольких-то километров в секунду считается внесистемной, что, я надеюсь, известно даже кураторам. Хайдаров скромно поклонился, Стоник подозрительно спросила: -- У вас есть вторая специальность? -- Инженерная математика. -- О-а! Тогда вы поймете. Скорость у него была какаято чудовищная -- почему и не подействовала метеорная защита. Не меньше двухсот километров в секунду. Слушайте дальше: входное отверстие в броне имело восемь миллиметров в диаметре. Вам ясно? -- Очевидно, метеорит был пяти-шести миллиметров в поперечнике, так я понимаю? -- Не больше пяти. Но метеорит обычной формы, шарообразной в первом приближении, весил бы при диаметре пять всего один грамм. И при любой, повторяю, при любой скорости, сгорел бы в наружной броне. А этот прошел внутрь, и сгорел в третьем слое, понимаете? Я проделала расчеты. Так называемый метеорит был стержнем, предпочтительно из карбида вольфрама или чистого вольфрама, диаметром четырнадцать миллиметров и длиной около сотни. Он весил двадцать-тридцать граммов! -- Ого, -- пробормотал Хайдаров.-- Космический снаряд... -- То-то и оно. Скорее всего у вас сурдокамерная болезнь. доктор Стоник, думал Хайдаров. Да-с. Властолюбие, мерещатся пришельцы... Бывает. Куда чаще, чем принято думать. Но не с сотрудниками Луны-Северной, это во-первых, ибо там перманентный психологический контроль, как на Земле. Хотя -- месяц она провела на Деймосе, плюс сорок дней одиночества в каюте -- психоз мог и объявиться... Трехкратная смена кураторов... С другой стороны -- откровенна и почти адекватна... Во всяком случае, надо поговорить с Жерменом. Он спросил: -- Доктор Стоник, почему бы вам не обратиться к первому инженеру? Ваша информация ему интересней, чем мне. Пассажирка энергично отмахнулась: -- Нет-нет-нет! Догадаются сами-- их счастье. Не догадаются -- приоритет останется за ИСЖО. Воображаю, Такэда удивится, когда мы явимся на ремонтнике и вырежем место пробоя... -- Следовательно, я должен молчать? -- Рассчитываю на вашу профессиональную скромность. -- Мера за меру, -- сказал Хайдаров. -- Когда я начал говорить о гибели Шерны, вы испугались за кого-то другого. 3а кого? Она вскинула голову. Хайдаров мигал с самым простодушным видом. Она вдруг щелкнула пальцами: -- Ладно. Мне померещилось, что... Нет. Ничего мне не мерещилось. -- Мне очень, очень важно -- знать, -- мягко сказал Хайдаров. Марта пожала плечами. Лицо ее опять стало оливковым, мрачным. Встала, шагнула через комингс и проговорила, не оборачиваясь: -- Проклятый рейс... Когда дверь закрылась, Хайдаров поднялся и бормоча. покряхтывая, обследовал оружейный шкафчик. Снаружи -- ничего... Внутри -- обычный комплект: газовый и пулевой Пистолеты и пресловутый "ВК" -- ракетный карабин, одним нарядом которого можно свалить трех слонов. Насколько Хайдаров знал, этим оружием воспользовались лишь однажды при обстоятельствах смутных и малопонятных -- из тех случаев, которые стараются поскорее забыть, или притвориться, что их не было. Он захлопнул шкафчик. Растерянно мигая, осмотрел еще раз -- снаружи. Ровным счетом ничего... Ну, блестит. Ну, одна плоскость оранжевая, другая, над изголовьем койки -- белая. Тем не менее. Хайдаров знал, что Марта Стоник неспроста буравила шкаф своими очами. И право же, не потому, что он принадлежит Уиму. Скорее бы она смотрела на ящик с постельным бельем, или на клавишу бортжурнала. Он постоял еще, покидал на ладони универсальный ключ -- презент Уима. Вызвал следующего. Предположим, что Стоник смотрела на оранжевое просто так. Любит оранжевый цвет. Предположим... А самоубийства она не задумала. уж простите. Не такой человек Марта Стоник... Вызову директора и откажусь, -- злобно подумал Хайдаров. -- так нельзя работать в двадцать первом веке. В сущности, сейчас уже поздно. Поздно. Космическое курирование все чаще осекается. Легко работать на Земле.. Там непрерывный контроль, психики. Там, есть куда убежать, от любовного безумия, сменив обстановку, профессию,--любое. На Земле есть свобода выбора, В космосе нет. Предмет любви или ненависти всегда рядом. Или недоступен. В одном случае от него нельзя уйти, в другом -- недоступен. что, одно и то же. Вынужденная фиксация эмоций. Да если бы только фиксация. Самых отважных, активных, неукротимых выбрасывает Земля в великую пустоту, как семь веков назад выбрасывала их за мыс Нун, за тропик Рака. Отвага -- сестра жесткости. Жажда перемен. дух исследования -- другое название неистовости чувств,. Они активны: жестки, неистовы, современные конкистадоры в синтетических латах, они бешено стремятся к переменам, а мы" выпуская их в пространство, взнуздываем такой дисциплиной, которая це снилась конкистадорам Кортеса, носильщикам Стенли, казакам Пржевальского. На каждого космонавта приходится по нескольку тысяч больших и малых машин, миллионы, деталей -- неверных и ненадежных, работающих на грани возможного. Поэтому люди должны быть абсолютно надежны, как будто они не сострят тоже из миллионов деталей. Люди не должны отказывать, не имеют права поступать непредсказуемо, как будто люди -- не специальные машины для непредсказуемого поведения. Мы взнуздываем их уставами, сводами, инструкциями, затягиваем их в дисциплину, как в перегрузочный корсет, а затем начинаем их жалеть и размахивать перед ними транквилизирующими снадобьями... Да как было этой --несчастной Марте не влюбиться в Гранта. когда он сорок дней перед ее глазами, опустошенными; черным небом Луны и Деймоса? Что было делать ей, когда у меня защемило сердце при виде командира Уима, -- как он он ходит, откинув торс, не шевеля громадными своими плечами, а руки н ноги движутся плавно и свободно, и где-то гремят неведомые там-тамы? И что я знаю о командире Уиме, какие дьяволы терзают его в трехмесячных рейсах, плюс месяц межполетных подготовок? Кроме сводов и уставов есть неписаные правила, которые ставят командира высоко над страстями, но что ему делать, если он неистов -- а он должен быть неистовым, иначе он не стал бы космонавтом и командиром -- что делать ему? Ждать отпуска? Он и так ждет. Ложась спать, он ждет, что его разбудит сигнал тревоги. Миллион деталей, составляющих вместе "Остров Мадагаскар" ежесекундно угрожают ему неповиновением, а он -- ждет. Я не люблю сомневаться в людях, подумал Хайдаров, но... "Я сомневаюсь, следовательно я мыслю". Еще один девиз кураторов, будь оно проклято, я должен предположить, что командир. Уим взглянул в левантинские глаза Марты Стоник, хоть это и запрещено неписаными уставами... Однако, где же очередной пассажир? -- спохватился он. В ту же секунду смолкло пение радиомаяка и голос Жермена, не слишком приятный в натуре и вовсе уж гадкий в трансляции, прохрипел: -- Никола, срочно трубку! Бегом! Хайдаров вскочил. Почему-то он решил, что все уже разъяснилось,-- правонарушитель объявился, и можно вернуться к Инге и к "Белкам в колесе", но выскочив в кают компанию, он услышал характерную вибрацию, пение просыпающегося корабля. Медленно угасал экран земного видео, два-три пассажира, стоящие перед ним, тревожно переглядывались. Та-ак, подумал Хайдаров. Распахнув рубочную дверь, он увидел обоих пилотов, Краснова и Жермена, на рабочих местах, в алых наушниках индивидуальной, связи с компьютером. Так... И спины у них были чересчур прямые -- ох, как знал Хайдаров эту привычно-гордую осанку пилотов... Командир сидел в своем кресле -- посреди рубки -- сутулил широченные плечи. Его спокойная и свободная поза тоже была многозначительна -- своей нарочитостью. Динамик тихо репетовал пассажирское оповещение: "Угроза метеоритной атаки, всем к моменту ноль от пятидесяти быть в амортизаторах! Отсчет. Пять-десят... Сорок-девять..." -- Займешь каюту Шерпы? -- спросил командир. -- Есть, -- сказал Хайдаров. -- Это не приказ. Можешь в моей. -- Я бы остался здесь, -- сказал Хайдаров. -- Разреши взять скафандр Шерны и вернуться. -- Со-рок, -- отсчитал Оккам. -- Не разрешаю, -- сказал Уим. -- Есть. Номер каюты? -- Седьмая, -- командир отсалютовал Хайдарову, двинул рычаг кресла и оно, шипя, развалилось в перегрузочное положение. В пассажирском модуле голос машины гремел, как голос рока. От комингса рубки Хайдаров нырнул в пассажирский ствол "А", и понесся, держась за поручень -- мелькнул коридор второго уровня, ноги ударились в мягкий потолок первого, но уже не было пола и потолка, корабль остановил вращение. Слева от Хайдарова светилась перевернутая семерка. Седьмая каюта. А справа выскочил прыжком.как огромный мяч, диетолог Савельев -- остановился, блеснул глазками. Он же в тринадцатой, подумал Хайдаров, втягиваясь в каюту. Быстро огляделся -- личные вещи Шерны убраны. По-видимому, корабль ориентировали перед маневром. -- Хайдарова то прижимало к амортизатору? то норовило бросить на скафандр, укоризненно покачивающий пустым шлемом. "Десять!" -- предупредил Оккам. вот и амортизатор надувается, наползает на тело, -- такое привычное, но всегда странное ощущение -- локти сами собой приподнимаются, отжимаемые нагрудными пневматиками. "Два!" Николай поднял руки, дернул рукоятки колпака, и тот мягко, готовно ухнул на койку, так что скафандр очутился в полуметре от человека. Оккам заботливо спросил: "Пассажир семь, проверка связи, ответь, пожалуйста!". "Седьмой Оккаму, порядок..." -- прохрипел Хайдаров. Крепко давило по оси икс, то есть от груди к спине, и по этой своей мысли, что "ускорение по оси икс"; а не просто "на грудь", Хайдаров понял, что ускорение больше трех. Скорее всего -- четыре с десятыми. Корабль уходил с орбиты со всей возможной поспешностью. Любопытно, куда мы жмем, подумал Николай. На ближнюю к Земле орбиту, чтобы уйти на ту сторону," загородиться планетой от метеоритов? Он лежал с закрытыми глазами, стараясь не сосредоточиваться на своих ощущениях. Представлял себе, как несется корабль -- боком, опустив нос к Земле, изрыгая кормою бесцветное пламя, и по всему корпусу перебегают, как синие змейки, тлеющие разряды. Откуда вот взялись эти бесконечные метеориты... Вроде бы не сезон. Первый пришел три часа назад, то есть градусах в пятидесяти отсюда. Поток? Похоже на поток. Тем более не сезон. А как лихо Марта Стоник придумала насчет "космической пули" -- на что только не пойдет влюбленный, чтобы привлечь к себе внимание! Космос. Чего он только не вытворяет с людьми. На Земле такая женщина, как Марта, не влюбилась бы в Уима. Проблема просто не возникла бы. Там все просто -- перманентный психологический контроль: у каждого свой канал связи с машиной-контролером, и любой сильный импульс мгновенно фиксируется. У Марты был, наверно, свсрхсильный, когда она знакомилась с Уимом. Для первой встречи с пассажирами командир надевает парадную каскетку, белую с золотом -- нелепость, в сущности. Дикарство, но пассажирам нравится. Да, сверхсильный импульс, сигнал опасной потери равновесия, плюс, несомненно, ощущение боязни и неуверенности в себе. На Земле ГСПК ответила бы транквилизирующим* воздействием, импульс был бы подавлен, еще не пройдя в сознание, и ничего бы не осталось, кроме легкой неприязни при следующей встрече Марты с объектом, то есть с Грантом Уимом. Лихая штука, эта ГСПК, "Глобальная система психического кондиционирования". Величайшее творение человечества, как мы старательно внушаем себе и окружающим... Эх, ты, скептик, поддел себя Николай. Такому скепсису цена грош. Люди-то счастливы. Поди теперь отыщи настоящего, добротного сумасшедшего -- для демонстраций студентам приходится пускать видеозаписи... Экая привычка к бесплодным умствованиям! ГСПК -- факт действительности, столь же значимый, как научно-промышленный комплекс планеты. Бессмысленно теперь рассуждать о негативных сторонах психического кондиционирования -- без * Транквилизация -- успокаивающее воздействие на психику. него уже нельзя обойтись. Без него все развалится. Три поколения выросли в перине душевного комфорта. Импульсы страха, неуверенности в себе, запретных влечений, агрессивности -- подавляются. Побуждается творческая активность, тонко компенсируется недостаток отрицательных эмоций: страха, неуверенности в себе и прочего... ... И все. прекрасно, подхватил Николай Хайдаров. Я сам толковал об этом тысячу раз или чуть побольше, и в это верю -- да-да, верю, и сознательно применяю этот гнусный теологический оборот, потому что знать я не могу, и никто не может, потому что знание невозможно без эксперимента. А чтобы проверить, полезна ли ГСПК, надо одну половину человечества изолировать от другой этак лет на двадцать. И в одной половине применять кондиционирование, а вторую оставить жить, как трава растет и сравнивать количество самоубийств, психических расстройств, количество язвенников и гипертоников, и еще разводов, несчастных случаев на дорогах и бог знает чего. Это невозможно, и не только из-за того, что никто не пойдет на эксперимент с четырьмя миллиардами человек. Даже не потому, что взамен одного человечества мы получим два и неизвестно, к каким конфликтам это приведет. Просто эксперимент не будет чистым -- ГСПК уже есть, это, повторяю, капитальнейший факт действительности и его нельзя изъять из действительности. Может быть, нам лучше жилось бы и без водопровода и канализации -- если бы мы не знали о таковых. Но попробуйте сегодня выключить водопровод! Ох, не пожелаем мы умываться в канаве... А заставь нас, -- вот тут количество самоубийств и возрастет в эн раз. Однако мы ускоряемся и ускоряемся -- куда же мы это? Словно удираем. Не от чего-то, а от кого-то. Космические снаряды -- эк загнула! Однако минут пять уже давит... В амортизаторе, как известно, чувство времени нарушается. Он покашлял, прочищая горло, и позвал: -- Оккам, я Николай. Соедини с рубкой, видео, -- и вдвинул экран между собой и пустым лицом скафандра. Сейчас же он увидел командира. Грант Уим смотрел куда-то, подняв голову, выставив подбородок. Рот его был по-старушечьи поджат. Он покосился на Хайдарова и опять уставился вперед и вверх. Буркнул: -- Как ты там, куратор? -- Спасибо, командир, -- сказал Хайдаров. -- Что происходит? Командир смотрел не вперед, а назад, на кормовой сектор внешнего обзора, -- за его затылком маячили стойки штурманского пульта, "условного носа" рубки. -- Происходит, происходит... -- невнятно проговорил Уим. Звонко, резко спросил: -- Дистанция? -- Уменьшается, командир, -- ответил голос Краснова. -- Рабочее тело? -- Главные баки в нуле. Досасываем припуск. Такэда, понял Хайдаров. Ну и жаргон у инженеров, вяло подумал он: еще чувствуя себя лицом безответственным -- пассажиром, покойно лежащим в амортизаторе. Ну и жаргон... И вдруг он понял, и словно выпрыгнул туда в рубку: "Дистанция уменьшается"! За нами гонятся? Кто-то-а-нечто-то? Не может быть. Не может быть. Это же только говорится, что в космосе может случиться все. Он был изумлен, как никогда в жизни, но еще не верил своему изумлению. Казалось, он чего-то не понял. Не отрывая глаз от кормового экрана, командир распорядился: -- Двигателям -- стоп. Оккам! Ось кормы держать на неизвестном объекте... Экипаж! Пассажиры! Состояние номер один! Неизвестный объект?! Хайдаров прямо-таки чувствовал, что у него отвисает челюсть -- от изумления -- и в то же время как автомат, отбросив экран видео, впрыгнул в скафандр: башмаки, перчатки, шлем, застежка, готово -- он повис внутри капсулы, Ага, невесомость... Он поспешно перевернулся и лег на место, приняв положение, предписанное пассажиру состоянием номер один. И немедля вернул экран на место. -- Оккам, панораму! Рубку! В рубке была суета -- Жермен и Уим еще влезали в скафандры. Краснов неподвижно сидел в своем левом кресле, уже одетый в скафандр, с номером. Хайдарова это поразило -- экипаж "Мадагаскара" был верен уставу буквально до конца. На дисках скафандров зажглись личные номера: Уим -- первый, Краснов -- второй, Жермен -- четвертый. Краснов развернул кресло и уставился туда же, куда и Уим. Жермен сидел спиной к ним, держа растопыренные пальцы на пульте. -- Оккам, кормовой экран! -- вскрикнул Хайдаров, и онемел. Он увидел Что-то. Сквозь ситаллит шлема, на маленьком мутном экранчике он увидел кормовой экран рубки, а на нем нечто закрывающее Солнце. Будь оно чуть левее, Николай бы не понял, что "неизвестный объект" закрывает Солнце, но сейчас он мог видеть несколько протуберанцев: левый сегмент короны, выбивающийся словно из-под черного одеяла. Голос командира спросил: -- Киоси! Параметры объекта? -- Все по-прежнему. Полностью непрозрачен. -- Гравитация? -- Нет гравитации, -- сказал Такэда, и, помедлив, уточнил: -- В пределах чувствительности приборов. Хайдаров так шумно перевел дыхание, что зачесалось в ушах. Объект непрозрачен по всему спектру, и не имеет массы! -- Попробуем большой лазер? -- спросил Краснов. -- Нет. Для этого надо разворачиваться носом... Оккам! Время до столкновения? -- Командир, двести семьдесят, тире триста двадцать секунд. Николай слышал, как командир вздохнул, легонько кашлянул и проговорил: -- Товарищи, ваше мнение. Делаем еще попытку уйти? -- Уйти? -- отозвался кто-то. -- Нет. Хватит. Хватит. -- Мы пройдем насквозь, -- пробасил Албакай. -- У него нет массы, Грант. У нас -- десятая степень, скорости почти одинаковы. Он говорил о массе "Мадагаскара", измеряя ее привычно -- в граммах. Десятая степень соответствует десяткам тысяч тонн. -- Киоси? -- Рабочего тела едва хватит на торможение, Грант, -- неторопливо сказал Такэда. -- Куда нас занесет, если добавить скорости?.. Кто нас будет вытаскивать? -- Так, согласен, -- проговорил Уим. -- Земля! Вы это слышали? Пауза. Затем встревоженный голос: -- "Мадагаскар", мы вас слышим. Вот куда, значит, нас унесло, подумал Николай. Пауза была в три-четыре секунды, мы у орбиты Луны... -- Земля? Вы по-прежнему не фиксируете объект? Снова пауза, и ответ: -- "Мадагаскар", объект не фиксируем. Повторяю: не фиксируем. Нет. Рекомендуем ударить плазмой. "Мадагаскар"! Берем ваши пеленги. С Луны стартует "Отважный", через со... -- Я Такэда -- нет связи с базой. -- Я Бутенко. Пассажиры лежат по состоянию номер один. -- Я Оккам. Двести десять секунд до столкновения. -- Оккам, экипаж! Реактор -- на экстремальный режим. Задача: неизвестный объект атаковать термически, на дистанции максимального поражения. Ускорение по оси "жеикс" -- до восьми, по оси "же-зет" -- до четырех. Оккам! Начать разворот после появления горячего пятна на поверхности объекта. Оккам! Такэда и Жермен должны видеть. Кормовой экран был черным сплошь. Хайдаров отметил момент, когда "черное одеяло" закрыло последний солнечный факел, и убрал экран видео -- под восьмикратным ускорением он рухнет на шлем. Закрыл глаза, соображая ориентировку корабля. Куда направлена ось "зет", так называемая килевая?.. Если Альфа Центавра на левом экране, а Солнце на кормовом... Земля как будто была видна на носовом нижнем экране, "под килем", то есть разворот на "зет" будет в направлении Земли. Расходуя остатки рабочего тела на термическую атаку, командир хотел заодно повернуть корабль к базе. Ведь "Мадагаскар" все еще стремительно уходил от Земли, а ресурс рабочего тела кончился. Оставался резерв. Оставалась надежда на помощь. Ремонтный корабль "Отважный" теоретически догонит в космосе кого угодно. Он ходит без экипажа, под ИРД -- ядерным двигателем -- под кормовой плитой рвутся. водородные бомбы... Тридцать "же"... Если вовремя стартует -- догонит. Но заранее никто не знает, вовремя, или нет... Черт побери, о какой чепухе я думаю. Сейчас атака. Я никакой физик. Что за штука нас преследует, как ты думаешь, Николай Хайдаров, никакой физик? Непрозрачна -- значит, металл. Облако мет