Охотники получали по гониям - Колька сам слышал - несколько вариантов поведения. Например, после доклада о соне с недоразвитой задней лапой, Нарана посоветовала либо напустить на сонь каких-то животных, либо заставить обезьян снять с деревьев какие-то плоды, либо ничего не предпринимать. "Оставь место случайному", - передала гония слова Великой Памяти. Николай повторил про себя: "место случайному" и вспомнил, как Нанои толковала о случайном и намеренном - что намеренное вредно. Еще при том разговоре он решил, что все-таки нужны организованные действия - иначе получится хаос, анархия, - и заподозрил, что Нараны распоряжаются людьми. Втайне распоряжаются. Сейчас появилась новая версия. Нараны только координировали работу, а каждый человек действовал самостоятельно - "случайно" в разумных пределах. Это была первая искра активного интереса к Равновесию, она блеснула на восьмой или девятый день, во время полуденного отдыха. Николай лежал в тени, лениво думал о том о сем и смотрел, как две боевые обезьяны тащат третью в лечилище, гримасничая, временами останавливаясь, чтобы передохнуть. Николай смотрел на них и вдруг засосало под ложечкой, как от голода: да что же это, наконец! Почему он слоняется, бездельничает, упивается жалостью к себе? А ну, встань! Ты же человек, ученый, ты Головастый! Он встал, усмехнулся - живуч же человек - и двинулся в лечилище, к весельчаку и грубияну Лахи. Что спрашивать, было ясно. Во-первых, как они вывели Наран, и вообще, побольше о Наранах. Во-вторых, как организовано Равновесие. Выяснять космические проблемы не стоило - об СП здесь понятия не имеют. Старший Врач лечил ту самую обезьяну, которую только что привели товарки. Рана была легкая - Лахи уже похаживал вокруг стола, подправляя побеги "одеяла" и от избытка сил во всю глотку пел двухголосую песню - одну фразу басом, другую - тенором. Обезьяна крепко спала. "Белая Луна, свет твой сладок! Сла-адо-о-ок..." - старался Лахи. Николай с ходу спросил: - Врач Лахи, откуда взялись Нараны? - Откуда Нараны, рыжебородый? От первого Безногого. "Ку-уда ты уплыва-а-а-ешь", - он снова запел. - А кто такой Безногий? - Теленок, разумеется. - Какой теленок? - О, рыжебородый, - сказал Врач. - Если в твоем Равновесии Нараны происходят от слонят или поросят, - не смущайся. Наши нисколько не хуже. У вас есть слоны? - Слоны-то есть, Наран нету. Врач усмехнулся. - Сколько Головастых живет в вашем Равновесии? - Николай быстро прикинул, как выразится три миллиарда в двенадцатиричном исчислении, ответил. Лахи оглушительно засмеялся. - Когда у нас будет Головастых, как лягушек в полуночных болотах, тогда, Адвеста... о-хо-хо!.. тогда лишь один на дюжину будет знать о Наранах. Остальные не будут знать, как и ты. - Нету, говорю тебе! - рассердился Колька. - Те-те-те... Я же говорю тебе, пришелец, плохо ты знаешь свое Равновесие, - самодовольно сказал Врач. - Ты Головастый самого высокого поколения. Головастые с таким мозгом, как у Раф-фаи и у тебя, у нас еще играют в воспиталищах. Твой мозг принимает раздвоение, а ты говоришь несообразное. - А что такое раздвоение? - Э-э, ты плохо понимаешь речь, Адвеста... Раздвоение! - Лахи помогал себе толстыми пальцами. - Одна половина мозга у Головастого свободна, понимаешь? Ты мыслишь одной половиной, этой, - постучал он себя по голове слева, - а эта спит. Так сложился мозг - половина спит. Но мы даем бахуш, даем долго, и просыпается вторая половина, начинаешь думать в дюжину раз быстрее. - А при чем здесь Нараны? - спросил Колька. - Во имя Равновесия! - Лахи задохнулся от возмущения. - Кто же, как не Великие, дали нам бахуш для раздвоения? Всего лишь две дюжины поколений назад это было! Ступай, пришелец, поучись стрелять из лука! "Толкуй больной с подлекарем", - подумал Колька и спросил _о_ч_е_н_ь вежливо: - Скажи мне, почтенный, кто, говоришь ты, играет в воспиталищах? Лахи недоверчиво посмотрел на него: - Дети с мозгом, подобным твоему, пришелец. - А у тебя какой мозг? - Менее совершенный, - буркнул Врач. "Разыгрывает", - подумал Колька, но спросил: - А у Брахака какой мозг? - Менее совершенный, чем у меня. - Почему? - Он старше на два поколения, - ответил Лахи и внезапно побледнел. Он стал пепельно-серым и покрылся мурашками. - Не смеешься ли ты над Лахи, пришелец Адвеста? - Во имя Равновесия, нет, - быстро сказал Колька. - Я не понимаю. - В вашем Равновесии мозг у всех Головастых _о_д_и_н_а_к_о_в_? - Да. - Но ваши дети знают речь при рождении? - Нет. - У нас дети рождались говорящими, - Лахи подступил к Николаю вплотную, - еще три дюжины поколений назад. У вас когда это было? - Не знаю, - сказал Колька. - А! - пискнул гигант и торжествующе проревел: - Не знаешь! Может быть, у вас теперь и нет Великих, так знай: они были! Без Великих вы не могли вывести безмолвных детей. Вы остались бы малоголовыми! О ты, мало знающий... - Это может быть, - сказал Колька. Надо было кончать разговор - Лахи слишком уж разгорячился. Чудеса! Каких-то три недели назад Володя-энциклопедист втолковывал Николаю, что наши прямые предки, кроманьонцы, имели в точности такой мозг, как у современного человека. Это в каменный-то век, понимаете? От непонятных разговоров накатила снова тоска - сверлящая, тошнотворная. Очень кстати в лечилище вскочила Нанои с криком: - Вести по гонии! Стая Большезубых прорвалась у Раганги, я иду с Охотниками, Лахи! - У-рр... Сколько Большезубых? - Большой самец, самка и два молодых. Прохладного полудня! И Колька вдруг выскочил из лечилища вместе с девушкой и побежал к Охотничьему дому, за луком и стрелами. Охота - веселое дело... Не думать, не мучиться. Выстрелить, догнать и убить. Он уже в дороге понял, что Большезубые - серьезные звери, и спросил у Нанои: - Какого размера Большезубые... в вашем Равновесии? - Не считая хвоста - шагов шесть, семь. А в вашем Равновесии они большие? - О-а, преогромные Большезубые, - браво сказал Колька. Отступать он постыдился. Только подумал: "Все равно мне здесь не жить. Днем раньше, днем позже..." - и улыбнулся Нанои. 3 В тот час полуденного отдыха, когда рыжебородый пришелец бежал вместе с Охотниками к Раганге на перехват стаи саблезубых тигров, великое событие совершилось в городе Синих холмов, в пещере Великой Памяти. Старый хранитель ждал, сжимая руки от сладостного трепета: только что рабочие кроты Нараны обрушили земляную перегородку, открыв вход в новую пещеру, для дочернего Уха Памяти. Белые муравьи с шумом ливня текли в пещеру и покрывали своими выделениями ее своды и ложе Памяти, а на крайнем Ухе дрожал и надувался прекраснейший розовый пузырь дочернего. Хранитель укоризненно оглядел подземелье - сотни людей увлечены обыденными делами. Даже младшие Хранители работали, отбирая отросших за ночь нардиков. Слепые крысы тащили корзинки на поверхность, по наклонным штольням. В густой белой сетке грибницы, выстилающей заднюю полосу ложа Памяти, - одни термиты сновали, другие - сидели неподвижно, выделяя пищу Памяти, - тончайший шелест падающих оранжевых капель звучал как музыка для старого Хранителя. Было время полуденного отдыха, часть Ушей пустовала. Оглянувшись, Хранитель убедился в этом и заметил Ахуку. Улыбнулся ему щедрой, восторженной улыбкой и пожалел, что Наблюдающий небо увлечен работой и не может разделить с ним торжество. В это мгновение к гонии Шестого поста по Раганге сел старший Управляющий Равновесием Брахак и вызвал Память. Следующее дерево - на Большой дороге - усилило вызов и передало дальше, к поселению, по цепи гоний, на Поляну Памяти. "Нарана отвечает Брахаку, Управляющему", - пропела гония чистым скрипичным звуком. ...Треугольные в сечении корни-волноводы большой гонии пронизывали рыхлый красноземный слой, и плотные, слежавшиеся глинистые наносы, и окаменелый муравьиный цемент примыкали к Немому Уху Нараны - материнскому телу, началу начал. Отсюда много поколений назад пошел рост Нараны, дочери Великой Памяти из города Красного ливня, - с ничтожного клубка запоминающей живой ткани. Нарана помнила и это. Она была лишена зрения и ничего не слышала, кроме четырех нот языка Памяти. Люди заменяли ей глаза и уши, зато помнила она все. Помнила, как ее начальный клубок - "Безногий" - был отделен от Немого Уха и перевезен сюда в корзинке на спине у слона - тогда еще не было Птиц. В новом подземелье люди открыли корзинку и опустили безногого в пищу, и он услышал пение Хранителя: "Вот белые муравьи, неистовые, почуяли твой запах. Покрыли тебя белой пеленой и, прильнув, облизывают. В шесть и более рядов они пируют на твоем теле, Нарана. Вот уже соки твои вернулись в пищу и проникли в грибницу, и термиты, сонные без тебя, оживились и создают твое равновесие..." Так пел Хранитель много людских поколений назад. Она помнила это и первое ощущение довольства пищей. Она знала, что отделена от материнского Немого Уха и обрела отдельную от него жизнь, но осознала себя частью предыдущей Нараны и предшественницы ее, и далее, вплоть до чуда Скотовода. Хранители знали, что Нарана умеет смеяться - едва заметный сбой в пении по всем Ушам обозначал, что в Памяти встретились противоположные по смыслу воспоминания и она смеется. Никто не спрашивал, какие это воспоминания, ибо Наране вредили вопросы об ее мыслительной работе. Ей, как и людям, не следовало обращать мысленный взор внутрь себя самой. Торжественный день был сегодня - рождение нового Уха Памяти. Хранитель не удивился, когда она засмеялась и сама заговорила с ним. ...Про себя она звала его старикашкой. И засмеялась в то мгновение, когда Немого Уха достиг сигнал с символом "пришелец" взамен символа касты. "Великая Память любит меня", - думал Хранитель, подбегая к Уху. Он казался себе свежим и молодым по разуму, ибо не переставал трепетать и удивляться, когда видел дюжины дюжин Ушей в работе, и суету животных, и рождение нардиков. Он знал, что умрет с горестью и восхищением перед Великой, перед величайшим из чудес Равновесия. - Передаю тебе сообщение Шестого поста на Раганге, - сказала Нарана. Ахука, пристально наблюдавший за стариком - свободной половиной мозга, - прервал пение Памяти и спросил у нее: - Что поешь ты старому Хранителю? Он терпеливо выслушал рассказ о нападении тигров. Подосадовал, что Адвесту пустили с Охотниками. Открыл рот, чтобы поблагодарить Великую Память, но она пропела, добросовестно повторяя свою беседу с Хранителем: - Советую тебе, Хранитель, позаботиться... чтобы пришелец в следующий раз не вернулся с охоты. Э-а, желание Великой не было новостью для Ахуки! Но месяцем раньше Нарана не высказала бы такого желания, зная, что некому - во всем Равновесии - воспринять приказ об убийстве. Да, пора ему вернуться к Адвесте... Он поблагодарил Нарану и удалился. Старый Хранитель, кряхтя, вернулся к дочернему Уху. А Нарана, наполовину свободная в этот час, продолжала размышлять и вспоминать о первой Наране, выбирая для этого свободные объемы себя также бессознательно, как человек при пении выбирает нужное положение неба, языка и голосовых связок. ...Арама-Скотовод был приставлен к коровам. Был он угрюмым маленьким Скотоводом, мозг его был вполовину меньше, чем у нынешних людей. Но способности его сложились так удачно, что он помнил больше, чем его собратья из соседнего племени скотоводов. И прожил он много. Он помнил травы и снадобья, варенье из трав. Помнил дни беременности, в которые надлежало давать их коровам. Он любил смешивать разные снадобья, и коровы жирели. Племя стояло в лощине Красного Ливня, и коров от хищников укрывали в пещере. Во время дождей понесла матка от горбатого быка. Арама дал ей снадобье, запомнил какое. Прежде таких не давал маткам. Такие годились от вертящей хвори у свиней. И корова выметала теленка безногого, безглазого и безшерстного, Арама его заколол, а оно пищало. Разделывая его в пищу, нашел внутри один лишь серый мозг. Пошел к людям и поглумился: быть мору, теленок выметался без ног и без глаз. Вернувшись в пещеру, он увидел белых муравьев. Всем муравейником они собрались к телячьей шкурке. Не грызли, а облизывали, как муравьиную матку. Очень жадно. Уходя, возвращались и лизали. А корова была грустна. Арама все запомнил. В новые дожди той матке дал снадобья. Народился новый Безногий, и Арама его не заколол. Людям же сказал: пока он жив, мору не бывать. Ибо он видел, как муравьи лижут его и кормят, и он растет. Потом Арама велел, чтобы племя расширило пещеру. Его послушались, боясь мора, а в новую пещеру никто не смел войти, вся она заросла муравьиной грибницей. Арама стал гладким и жирным. Племя его почитало как хранителя Безногого, от мора защищающего. Но муравьи стали хиреть, ибо забросили своих маток из-за теленка. Кончалось благоденствие. Тогда Арама-Скотовод на три дня покинул пещеру. Людям сказал: "Я буду три дня поститься". Прошел всю лощину, разоряя муравейники. Принес муравьиных маток в корзинке и устроил муравьям лазы, чтобы, пробираясь к Безногому, они прежде кормили маток. И вновь благоденствие Арамы упрочилось. Кормили муравьи и детву, и маток, и теленка. Он стал издавать звуки, Арама их слушал и запоминал, повторяя вслух. А теленок безногий за ним повторял, как бы научая. Человеческие слова не повторял, только свои, но бессмысленно. И возгордился Арама, задумав научить его пониманию смысла. Пуская к нему муравьев, пропевал слово со смыслом "еда", составленное из звуков, издаваемых Безногим, открывая шкуру у входа, пел слово со смыслом "холод" - в дожди. Со смыслом "жара" - в полуденный жар. Думал много. Каждый раз, начиная петь, издавал слово со смыслом "говорю". Радовался, когда безногое отродье коровы повторяло слова со смыслом. И многие годы учил так Арама, и стал пускать в пещеру людей, научив их новым словам, а они дивились и падали ниц. По созвучию со словом "говори" стали звать Безногого "На-ра-на"... ...Кончился полуденный отдых. Ученые заняли все свободные Уши Памяти. Большая гония работала беспрерывно - трижды умноженная дюжина людей спрашивала Нарану, каждый о своем, и Великая Память отвечала всем. Тиами, Строительница домов, хотела, чтобы ее сын родился с наклонностями Художника. Хранитель гонии жаловался, что дерево хиреет от нехватки личинок для верхнего питания. Пришло известие, что с Полуночных гор спустилось невиданное полчище летающих белок, а за ними идут хищники, и вся местность заражена уже вредоносными блохами... И Великая Память отвечала: "Тиами можно родить Ученого любой степени, но не Художника или Певца. Хранителю гонии: каждую шестую землеройку в округе скормить красным роющим собакам. Полуночной границе: свободные Управляющие есть в таком-то поселении; пусть они придут, взяв с собою хищных птиц и молодняк охотничьих обезьян, а такие-то растения пустят в рост на будущие две ночи и день..." Не то чтобы Ученые Равновесия сами не знали, что им делать. Им были знакомы все пути и все способы - Нарана не знала ничего неизвестного людям. Но каждый человек в отдельности помнил мало, и потому не мог предвидеть всех последствий своих поступков. Кто из Врачей мог мысленно просмотреть всех предков и родичей Тиами? Кто из Управляющих мог знать поголовье всех тварей в каждом кусочке Равновесия и влияние всех этих тварей на каждый кусочек Равновесия? Никто. "Люди не в состоянии запомнить и познать даже дела себе подобных, - об этом Нарана думала всегда. - Что бы они делали, предоставленные самим себе?" А они склонны забывать, что благополучие их началось в дни Скотовода, когда На-ра-на, прародительница, стала запоминать все случайности: каждую ветку с крупными и сладкими плодами, и каждого теленка от каждой коровы, и всякое снадобье, вылечившее больного. Она не боялась пользоваться случайным, у нее не было прошлого и потому не было страха. Она росла. Ко дню смерти второго Хранителя она имела уже три Уха Памяти, и день и ночь сменялись у Ушей, рассказывая ей новости и выслушивая советы, двенадцать Хранителей - бестолковые, суеверные малоголовые, неспособные отличить причину от следствия. Уже тогда прародительница решилась изменить их мозг... - Родилось Ухо Великой Памяти! - пропел старец. - Радость, радость! - Он восклицал, руки его дрожали. Он знал, что в момент рождения Уха Нарана вдохновляется и создает великую мысль. ...По всем звеньям Нараны прошел приказ Немого Уха, координатора. Решалась загадка "железных головастых", которые не знают существ, подобных Наране. Животных употребляют в пищу. Для охоты сооружают железные убивала, разящие без промаха. Они - Головастые высокого уровня; приспособлены к раздвоению, но, по-видимому, не пользуются им. Требовалось решение, содержащее два ответа: где находится Равновесие пришельцев, кто сформировал их разум? И тогда произошло небывалое. Смолкли гонии. Одна за другой подсоединялись к Памяти Синих холмов все Нараны Равновесия. Пораженные люди поднимались на ноги от Ушей Памяти - свет угасал, в подземельях наступала тишина. Такая тишина, что дыхание людей казалось шумом урагана. И так длилось время, до дюжины дюжин ударов сердца, пока не заговорила Нарана из поселения Водяной крысы. Она спасла разум своих сестер, гибнувших под гнетом неразрешимого. Свет возгорелся, заговорила речь Памяти, но в поселении Синих холмов старый Хранитель лежал мертвым. Старческие его руки были прижаты к груди, к знаку Управляющего Равновесием. 4 "На охоте мы ищем утраченную доблесть", - вспомнил Колька чьи-то слова. Правильно было замечено. Он вернулся с охоты на саблезубых тигров другим человеком. И дело было не в удачных выстрелах, даже не в том, что он спас жизнь старшему Охотнику. Главное - он не испугался. Дрожь в коленях и обморок не в счет, абсолютно бесстрашных людей не бывает. Он не убежал и не делал глупостей, а в обморок упал, когда увидел свою добычу - пятиметрового махайрода с развороченным черепом. Он не придал особого значения словам Нанои: "Я рада, Адвеста, что ты лишился сознания". Они сидели в лечилище, очень уютно сидели и закусывали дыней. Рада так рада. А он перестал ее бояться и впервые улыбнулся ей и не опустил глаз. ...Длинный жаркий день, зеленый дом и ледяной ручей в траве. Так у них было. Потом вечер - Охотники устроили празднество Слона в честь удачной охоты на Большезубых - слоновьих убийц... Темный ветер дул поверху, от реки. Когда певцы умолкали, доносилось повизгивание гепардов и мерное бряканье струн, и беготня ночных обезьян в листве. Свежо и спокойно пахла ночь - остывающей листвою, плодами, чистой человеческой кожей. Нанои-Мин держала Кольку за руку, а он сидел и боялся пошевелиться. Утром явился Ахука - не поздно и не рано, когда Мин уже разбудила Кольку и они умылись и поели. И он немного привык к ней и к странной звенящей боли в сердце. Боль усиливалась, если он смотрел на Мин - усиливалась так, что перебивала дыхание. С Колькой никогда не было такого. От смятения он взялся чистить пистолет, подкинул последний патрон на ладони. "Мрачная штука - последний патрон, - он вдруг ухмыльнулся во весь рот и сам растерялся. - Дурак счастливый, ты же не дома! Что радуешься?" В этот момент и появился Ахука. Сумрачно поздоровался и набросился на еду. Пальцы его подергивались, словно он еще управлял Немигающим. - Последняя железка, Адвеста? - Последняя. - Адвеста, я дюжину дюжин раз виноват перед тобой, - произнес он твердым голосом. - Но реку времени не повернешь к истокам. - Да, подловил ты меня, охотничек, - беззлобно сказал Николай. - Подловил, конечно. Ему все-таки стало не по себе. С какой стати Ахука лез в их дела, задерживал, суетился? "Врезать бы тебе, как доктор прописал", - подумал Колька, но сердиться не было духа. Он спросил: - А где твоя обезьяна? Наблюдающий небо передернулся, будто его укусили. Он сильно похудел за последние дни - нос торчал на узком клине лица, глаза стали по кулаку каждый. - Так умер, Адвеста. Я пришел с делом. Ты нужен Равновесию. - Это мы слышали, - сказал Колька. - Теперь можно поговорить, м-да... - Я дюжину дюжин раз виноват перед тобою, - повторил Ахука. Было видно, что он ни капли не раскаивается, и, повернись "река времени" вспять, он снова принялся бы за свое. Николай совсем развеселился. - Равновесию угрожает гибель, - продолжал Наблюдающий небо без малейшего пафоса. - Вы очень, очень вовремя появились, друг Адвеста. "Ну, ты у меня не отвертишься", - подумал Николай и сказал: - Как же я могу помочь, друг Ахука? Я - в чужом Равновесии, я даже не знаю ничего о Наранах... Наблюдающий небо вскинул брови - Колька подумал: "Начинается". Но Ахука помигал, соображая, и ответил без уверток: - Великие? Мозг, ничего более. Он заметил Колькино удивление и пояснил: - Понимаю! В железном Равновесии Нарана должна выглядеть совсем иначе. О Памяти мы еще поговорим. Слушай меня, Адвеста: наше Равновесие нарушено. Помоги нам, научи нас железным наукам... Николай оторопел. Закашлялся, чтобы скрыть изумление. Он-то хорошо помнил Заповедь Границы и то, что Ахука удержал его вопреки всем, вопреки даже Наране, - чудак! - А много ли вас, желающих научиться наукам? - дипломатично спросил Колька. - Мало. Но кое-что уже сделано и подготовлено. - За последние десять дней? - За последние десять дней. И немного раньше. Теперь я спрашиваю - ты согласен? "У вас все сыты и все под крышей, - думал Николай. - Нашел чему учиться, дурачина..." - Друг Ахука, - сказал он. - Я хотел бы прежде узнать о вашем Равновесии. Наблюдающий небо вежливо засмеялся, - несомненно, прежде всего Адвесте должно понять, какой помощи ждут от него раджаны! Всю жизнь раджанов определяли Великие. Они советовали Врачам, как надо лечить, Воспитателям - как воспитывать детей. Для Наблюдающих небо - расчеты, для Певцов - память обо всех песнях и мелодиях со времен Скотовода, для матерей - совет о выборе будущего для ребенка. А для Управляющих Равновесием - "Наука о сытом желудке", как выразился Наблюдающий небо. Управляющий Равновесием должен помнить до двадцати тысяч различных животных и растений, обитающих в Равновесии и вокруг Границы. Места обитания, повадки, пищу, циклы развития - тысячи разных сведений о каждой живой твари. Этому учатся в воспиталищах, и после них - у Наран, и весь этот Эверест информации представляет собою всего лишь язык, набор терминов для бесед с Нараной. Управляющий Равновесием должен знать любую тычинку, шерстинку, клубень, членик, коготь, зуб и ствол - чтобы указать на него Наране. Должен помнить нормальные размеры, нормальные скорости роста, чтобы доложить Наране о любом отклонении от стандарта. Чтобы понять советы Великой, он должен держать в голове все возможные взаимодействия между частями Равновесия. Ибо первоначальное простое действие распространится по Равновесию, как круговые волны по воде. - Равновесие не может благоденствовать без Великих, - говорил Ахука. - Только Великим ведомы все цепочки и все звенья всех цепочек. Человеку не по разуму такое. - Погоди, - сказал Николай. - Я чего-то не понимаю... Ну, будут крысы меньше ростом. Ну, съедят не то, а другое. Что тогда случится? Он снова удивился - Ахука обрадовался такому вопросу. Улыбнулся, хлопнул себя по коленям: - Э-а, ты - железный Головастый! Что случится? Мало будет пищи, одежды, листьев ниу, - он засмеялся. - Наше Равновесие тем и отлично от вашего, что в нем нельзя тронуть часть, не зацепив целого. - Как ты можешь судить о нашем Равновесии? - Железо, - сказал Ахука. - Железо безразлично, оно мертвое... - Он вдруг вскочил. - Завтра я приду снова, Адвеста. Попроси у Врачей раздвоения. Колька остался один, и прежде чем пойти в лечилище к Нанои, заставил себя мысленно проконспектировать весь разговор. Ему было обидно, - не смог сам догадаться, что производственная система, составленная только из живых существ, должна быть феноменально сложной и потому - уязвимой. Без сети решающих устройств она жить не может, конечно... Только слишком уж много воли забрали их "решающие устройства" - даже жутко делается. Определенно - жутко. От этих наран стоит держаться подальше... Он дал пинка плосковатой крысе, подобравшейся слишком близко к его подошвам - держись подальше от царя природы. Подумал, не повлияет ли пинок на Равновесие. Усмехнулся. Может, и жуть потому, что есть другой кандидат в цари природы? А они здесь неплохо устроены, раджаны... Либо ученые, либо искусством занимаются, не то что у нас. Пока у нас коммунизма нету. И машин таких нет, чтобы смогли все наше равновесие охватить анализом. А у них есть живые машины. Хорошо это? Хорошо. Что ж ты пыхтишь, Свисток? Не знаешь? Ну, то-то... 5 "Почему ты полюбила меня?" - "Полюбила". - "Но почему - меня?" - "Потому что тебя. Ты рыжий, как мой Уртам". Была их вторая ночь, и в доме было так тихо, как никогда не бывает, как не бывает вообще. Он открывал глаза в сумрачный тлеющий свет зеленых стен. Свет вытекал из листьев и, наполнив дом, уходил наружу, в лес, как теплый воздух на мороз. Николай засыпал и во сне видел, что его вызвали к Наране отвечать, будто в школе к доске. Просыпался - Мин была рядом. Лежала, смотрела на него. Когда урок приснился в третий раз, Николай спросил, как Великая смогла научить их языку за один день. "Как нас научает языку Памяти во время Воспитания, так и тебя. Одинаково". - "Но как она учит?" Мин вздохнула, не ответила. Дыхание ее было свежее, без сонной замедленности. "Ты не спала, маленькая?" - "Нет. Мы спим меньше, чем вы". - "Женщины?" - "Ты спи, Адвеста. Раджаны спят меньше, чем лью-ди". - "Почему?" - "С раздвоением спят меньше". - "Что же вы делаете ночью?" - "Песни поем, говорим с Нараной. Работаем". Он лежал в сонном оцепенении, ощущая тяжесть ее головы на своем плече. "В воспиталище я часто думала о Наранах. Выросла и перестала думать". Прошуршало что-то в траве. Он прислушался - стихло. Крыса. Тиканья часов не слышно, забыл завести. И о часах никто не спрашивал. Не поинтересовался. Даже Ахука. Господи, что вы за люди такие? - Мин... А Воспитатели знают, как Нарана учит речи? - Воспитатели - нет. Помогают Великой. Повторяют на раджана ее пение... Как учит - не знают, нет... Вот такая я была, - она вытянула тонкую руку над полом, - совсем маленькая, в воспиталище, во-от такая и уже помнила, что Великая живет в подземелье и будет учить нас речи. Ранним утром пришли к нам чужие, Воспитатели, а ко мне приблизилась женщина и сказала: "Я научу тебя речи Памяти, белочка". Я рассердилась. Я ждала, что мне достанется научение со своим Воспитателем, а чужие поведут других детей. Но, рассердившись, я не подала вида: мне хотелось поскорее увидеть подземелье Памяти, и Художников с листьями ниу вдоль больших дорог, а может быть, и больших Птиц, которых мы еще не видели. И Воспитатели взяли нас на спины и побежали с нами через лес и по дорогам, а перед холмом Памяти мы пошли сами, каждый рядом со своим научителем. Художники сидели на траве и рисовали нас, на холме играли Певцы, мы оглядывались на них, они же улыбались нам и играли. Знаешь, Адвеста, я выросла и мне определили воспитание Врача, и тогда лишь удивилась, почему речи учит Нарана, а не люди. Ты спишь? - Нет, - пробормотал Колька. Он представил себе крошечных коричневых ребятишек, сидящих перед Нараной, во всю длину туннеля, и среди них кудрявую девочку, и подумал, что здесь нет фотографий, и он никогда не узнает, какой она была маленькой - с коричневыми босыми ножками и серьезным взглядом. Он лежал счастливый, тихий, сомневающийся во всем. Ах, этот мир - вторая жизнь, и в ней еще меньше определенности, чем в первой, она полна неясности, она должна быть чужой и пугающей - почему же он счастлив? Нет нищего, кроме Нанои. И еще - пистолета с последним патроном. Все твои гарантии, Николай Карпов. Он снова и снова задремывал. Кто-то ясным, звучным голосом прочел стихотворение - он знал его по той жизни и слушал небрежно, подкидывая на ладони последний патрон: Слова - как пули. Девять грамм Свинца на каждое. Молчи. Рассвет-убийца, тать в ночи. Сейчас в глаза заглянет нам. Жить без тебя, Спать без тебя, Чужие губы целовать, В похожую на гроб кровать Одной ложиться - Без тебя. ...Ну, вот и все. Отсюда - врозь. Знакомой болью губы сводит. Как пуля в мозг. Как в горло нож, Как в сердце - гвоздь Рассвет приходит... Он проснулся на рассвете. Перекликались Охотники, замычали буйволы в лесу. Рассвет наступил и был хорош - зеленый, солнечный - совсем не походил на "татя в ночи". "Околдовали меня, что ли, - подумал Николай. - Я горевать должен..." Он сделал зарядку, попросил у Нанои бахуш для раздвоения. Он знал, что теперь перенесет эту штуку, а сегодня ему понадобится полное напряжение мысли. - Не всматривайся вглубь себя, - напомнила Мин. - Услышишь два голоса, съешь бахуш-ора. Раздвоение наступило через полчаса - как раз пришел Ахука. За ним радостно семенила новая обезьяна, еще смешнее старой. Колька узнал ее - раненая обезьяна, которую в день охоты врачевал Лахи. Она льнула к Ахуке с таким же обожанием, как прежняя, - хныкала "ах-ах-ах" и не желала уходить на дерево. Наблюдающий небо озабоченно посмотрел на Николая: - Врач Лахи пересказал мне ваш разговор... Ты не шутил, Адвеста? В железном Равновесии нет Наран? О-а, это больше, чем я мог ожидать... - Сегодня - о вашем Равновесии, - сказал Колька. Ахука виновато закивал и огорошил его неожиданной лекцией. О солнечных лучах. Оказалось, что ученые Равновесия принимают во внимание не только энергетический баланс солнечного тепла, как наши агрономы, но и информационный баланс. И считают его не менее важным. Солнечные лучи пробуждают животных от спячки, толкают их к размножению и к миграциям, вызывают изменения в потомстве. Служба Наблюдающих небо только этим и занята - контролирует солнечное излучение! В общем-то Колька знал, что излучение действует на наследственность, и на Земле этим занимается наука радиобиология. Но ведь - наука не практика... Представьте себе, что агрономы и зоотехники вынуждены непрерывно подстраиваться под уровень солнечного излучения - ничего себе работка! Колька вдруг уразумел принципиальное отличие биологической цивилизации от машинной - другой уровень устойчивости. Неурожай или падеж скота в нашем мире не так уж опасны. Есть холодильники, гигантские элеваторы, консервная промышленность. Они создают запасы, транспорт распределит их, когда понадобится. А здесь все едят прямо с деревьев. Черт побери, как же безукоризненно обязана работать здешняя система, если в ее сфере не только люди, но еще миллиарды живых существ, и ничего нельзя заготовить впрок и перевезти с места на место! Пустячный недород становится катастрофой. Он подумал, что в неразвитых странах так и происходит, в сущности. И что машины имеют свою оборотную сторону, природу они губят. И что наша стабильность довольно сомнительна - жахнут десяток водородных бомб, вот вам и хваленая устойчивость... Этими мыслями была занята одна часть его сознания, а другая четко, как табулятор на перфокарты, отбивала: первое - дезорганизующее действие Солнца; второе - Нараны в своих пещерах экранированы от излучения; третье - полгода тому назад вспыхнула Звезда с мощностью невидимого излучения, превышающей солнечное; четвертое - ценой больших усилий удалось стабилизировать Равновесие; пятое - животные Дикого леса словно обезумели, и Равновесию угрожает опасность с Границ; шестое... - Что-о? Лучи Звезды затронули Наран? - охнул Колька. Ахука повторил: - Лучи Звезды прошли в подземелья, и Великие потеряли меру вещей. Они посылают на Границу Воспитателей. - Разве это настолько опасно? Наблюдающий небо взглянул на Кольку, мягко говоря, с удивлением. Еще бы! Такие действия чрезвычайно опасны - Равновесие зиждется на тщательном воспитании, на умственном качестве людей и градиенте роста. Воспитатели всегда рассматривались как последний резерв, а сейчас Нараны посылают их в Охотники тысячами. Отдаленные последствия плохого воспитания будут ужасными. Спустя несколько поколений захиреют науки, от этого еще больше ухудшится воспитание и, в конечном итоге, Равновесие вырвется из рук Управляющих, плохо знающих свое дело. Следом за гибелью наук придет голод. - Я вот что, Ахука, - сказал Колька. - Я не совсем понимаю: каждая Великая - огромный мозг, так? Они много разумней, чем люди. - Ахука кивнул. - Может быть, им и сейчас виднее? Поясню примером: собака не может судить о разуме человека. В состоянии ли вы судить о разуме Наран? Ахука печально улыбался. - Я ученый, и не мог бы судить на основе недостаточного знания. Нарана из поселения Водяной крысы живет в скальной пещере, в двухстах шагах под поверхностью. Лучи не могли пронизать такую толщу камня. Я проверил это с помощью нардиков, а потом говорил с Нараной, и она подтвердила мои мысли. Я спрашивал трижды. Она трижды подтвердила, что другие Великие потеряли меру вещей... - Да, это впечатляет, - сказал Колька. - Заэкранированная Великая Память! А не могла Нарана говорить... неистинное? Наблюдающий небо поднял брови. - Великие не могут говорить неистинное, если они здоровы. Ахука не понял, что Колька под "неистинным" подразумевал ложь. Этого слова не имелось в языке, и понятия такого не имелось... Николай буркнул: - Удивительно... Могла просто отказаться отвечать. - Великая всегда отвечает. - Вот как? А что она говорит о будущем Равновесия? - Великих о будущем не спрашивают, Адвеста. Николай не успел спросить - почему. Из лечилища выбежала Нанои; промчались Охотники, прокатилась стая собак, заорали обезьяны... Что случилось? Они бежали к болотцу - пастбищу буйволов, откуда доносилось возбужденное, ревущее мычание. ...Охотники отгоняли огромных черных буйволов от дерева, косо нависшего над болотом. Нанои внимательно смотрела вверх, вожак ее стаи, рыжий Уртам, носился среди буйволов, прихватывая их за лодыжки. - Что видишь ты наверху, Белочка? - спросил Колька. - Там человек. Рогатые загнали его на дерево, - с веселым недоумением отвечала Нанои. - Странный человек! Он - из новых Охотников, прилетевших сегодня. Зачем пошел он к Рогатым? - За лошадью, - спокойно сказал Ахука. Лахи кричал: - Спускайся, скудоумный! Рогатые ушли! Человек на дереве зашевелился, медленно полез вниз по стволу, придерживая зубами тетиву лука. Ахука зло, напряженно смотрел на него. Обернулся к Брахаку: - Узнаешь его, почтенный? Ты не верил мне. Узнаешь? Это Акшах, один из "потерявших имя". Точно! Тот самый человек, который останавливал Ахуку в подземелье Нараны... "Чудак печальный и опасный", - вспомнил Колька. Брахак приблизился к чудаку и величественно спросил: - Тебе нужна лошадь, Акшах? Вот Охотник, Хранитель лошадей. Охотники громко смеялись. Кольке казалось, что разыгрывается спектакль, в котором участвуют двое актеров, знающих сценарий: "потерявший имя" и Ахука. Прочие веселились, не понимая трагического смысла действия. Человек не ответил Брахаку, реплика не предусматривалась пьесой. Он шагнул мимо Брахака к Николаю - правая рука на рукоятке ножа. Опять-таки никто не понял, никто не увидел смысла в этом движении, не попытался остановить его. Колька увернулся от первого удара - Акшах, с окаменевшим, сонным лицом, замахнулся еще раз. Колька ударил его по руке - нож улетел далеко и вонзился в землю. Кто-то вскрикнул. Подскочил Лахи, сгреб безумца в охапку, потащил в лечилище. 6 Ахука говорил непонятное: - Вовремя явился Потерявший имя... - Вовремя? Для кого? - спрашивал Николай. - Для меня. А ты настоящий охотник, Адвеста. Разговор был на пути к поляне гонии. Возбужденные Охотники собирались у дерева. - Акшах не безумец. Он потерял имя, - растолковывал Наблюдающий небо, остро блестя глазами. - Великая сделала его своим продолжением, боевой обезьяной... - Как вы это терпите? - До Звезды подобного не случалось, Адвеста... Прежде, чем Наблюдающий небо договорил, стало понятно, что Нарана пыталась и его, Кольку, во время обучения подчинить себе, но Ахука прервал урок, и именно за вмешательство его упрекал "потерявший имя". Стало понятно, что Нарана не приказывала Акшаху убивать - он разгадал ее желание, прилетел на Шестой пост и заранее готовил лошадь для бегства. - Вовремя, - это улыбался Ахука. - Потерпи, Адвеста. Сейчас я буду говорить для всех. ...Вокруг гонии сидели все свободные Охотники. Брахак напряженно хмурился, поглядывая в сторону лечилища. Николай сел рядом с Нанои. - Его будут судить? Нанои прошептала: - Заповедь: "Поднявшему руку на Головастого - нет прощения". - Да он безумен! - Нардики покажут, Колия... Наконец явился Лахи, за ним вели подсудимого. Брахак проговорил: - Совет тревоги, - все наклонили головы. - Мы слушаем, Врач Лахи. - Болен он, - сказал Врач. - Болен. - Общее движение, улыбки. - Он спит наяву. Имени своего не помнит, называет себя "сыном Нараны"! - Я Сын Нараны, - подтвердил четкий голос. Охотники с облегчением зашумели. Больного надо лечить и вылечить - что может быть проще? Для этого есть Врачи. Один Брахак помрачнел еще пуще и, наклонившись, посмотрел на Ахуку: - Наблюдающий небо, ты говорил истинное! - Голубые жуки всегда говорят истинное, - сказал Лахи. - Что он скажет на этот раз? - Спроси совета у Нараны, - ответил Ахука. Охотники беспечно шумели. Певец Тапа ударил по струнам и играл, пока Лахи не прогремел на всю поляну: - Нарана говорит: "Он здоров, отошлите его в поселение!" Стало очень тихо. Певец прижал ладонью струны. Все смотрели на Ахуку, а он с напускным спокойствием поглаживал бороду. - Ты прежде не путал нардиков, Врач Лахи, - сказал Джаванар. Ахука медленно улыбнулся: - Врач не путает, Охотник... Мы спрашивали Нарану из поселения Синих холмов, теперь спросим Нарану поселения Водяной крысы. "Прихоть", - проворчал Строитель. Остальные молчали. Колька думал: "Ловкач, ловкач... Об этой Наране и говорилось, что она в глубокой пещере". Да, теперь уж никто не смеялся. Люди внимательно слушали, стоя за спиной Лахи, как он вызывал далекое поселение, как гония долго звенела ровным гулом, ожидая ответа, и наконец стремительными, дробными звуками передала слова Нараны. "Не здоров и не болен. Умер. В его голове иной смысл и разум, вложенный сестрой моей из Синих холмов", - громко перевел Лахи. Замерли все, стали одинаково серыми, похожими на Потерявшего имя. Он сидел и неподвижно смотрел на пришельца. Нанои поспешно раздавала бахуш-ора. Почему-то она выглядела самой спокойной - Колька спросил шепотом: - Ты знала раньше о Потерявшем имя? Она кивнула. - И Брахак знал? - Брахак не хотел поверить. Ахука предупреждал его. Люди отдыхали и размышляли долго. Наступила полуденная жара, когда Брахак спросил: - Что думает об этом Наблюдающий небо? Ахука ответил: