заны с домом, влияние жены может быть громадным. Если она обходительна и приветлива, она в высшей степени способствует установлению добрых отношений мужа с начальниками и коллегами. Избавляя его от забот по дому, она тем самым позволяет ему уделять все внимание продвижению по служебной лестнице. Напротив, если нрав у нее угрюмый, если она склонна к опрометчивости и нескромности, она рискует свести на нет самые благоприятные возможности своего супруга. Жена с веселым нравом -- прибежище для мужа в трудный для него час; вечно недовольная жена -- как "кровля, которая постоянно протекает". Раздражать-то она раздражает, но не защищает. Очень важно, особенно во Франции, чтобы жена, кроме случаев, чреватых серьезной опасностью, не играла роль узды. Француз в отличие от представителей других народов не испытывает особой склонности к риску. Если он вынашивает дерзкий замысел, который сулит достаточно шансов на успех, жена его послужит одновременно и семье и стране, оказывая мужу поддержку и побуждая его к смелости и упорству. Ее советы будут более действенными и убедительными, если она разбирается в стоящих перед ним проблемах. В наше время девушки овладевают основами различных наук. Они нуждаются в этом, с одной стороны, для того, чтобы разбираться во все более разнообразной домашней технике, а с другой стороны, для того, чтобы лучше понимать, чем живет их муж -- ядерный физик, нейрохирург или инженер на атомной электростанции. Осведомленность жены в подобных вопросах укрепляет узы брака. Желательно ли, чтобы у мужа и жены была одинаковая профессия? Выше мы говорили, что, когда речь идет о фермерском хозяйстве, мелкой торговле, содер жании гостиниц, это почти неизбежно. Но есть ведь и более сложные профессии. Захочет ли писатель, врач, государственный служащий, инженер, кинорежиссер или журналист, чтобы его жена была к тому же его сослуживицей или помощницей? Не думаю. Разумеется, можно представить себе, что муж и жена трудятся в одной области и работают, так сказать, параллельно. Если оба они люди достойные, их деловое соперничество не вступит в противоречие с супружеской привязанностью. Но если один из них склонен к зависти, тщеславию или попросту быстро падает духом, тогда одинаковая специальность может стать причиной серьезных затруднений в личной жизни. В том случае, если жена более талантлива или искусна, муж очень часто испытывает, может быть сам того не желая, чувство зависти. Это несправедливо и нелепо, но мужчина столько веков главенствовал в семье, что его достоинство страдает, когда его опережают в его собственной сфере деятельности. Я знавал чету актеров, вступивших в брак по взаимной любви и поначалу совершенно счастливых. Со временем жена превратилась в прекрасную актрису, директора театров и драматурги поручали ей главные роли, между тем как муж, заурядный актер, никак не мог выдвинуться и чувствовал себя глубоко несчастным. Жена старалась всячески щадить его самолюбие, но факты, увы, говорили достаточно красноречиво. В конце концов их брак распался. Таковы мужчины, моя милая. Прощайте. Женщина и профессия Письмо второе Трудности, о которых мы толковали, не безвыходные, от них есть лекарства. Первое: жена работает вместе с мужем и является для него самой лучшей и надежной помощницей. Если медицинская сестра или женщина-врач вышла замуж за доктора и сделалась его правой рукой, она тем самым обеспечивает прочность брака, пусть ее роль как специалиста и не столь при метна. То же можно сказать и о женщине, изучившей стенографию и машинопись и ставшей секретарем своего мужа-журналиста, писателя или сценариста. Ничто так не цементирует брак, как совместный труд. Союз сердец дополняется тогда профессиональным сотрудничеством. У таких супругов всегда найдутся темы для разговоров. Интересы их тесно переплетены, и вопрос о разделе сфер влияния не возникает между ними. Брак от этого становится и гармоничнее, и прочнее. Такое разделение обязанностей зачастую требует от женщины самоотверженности. Это похвально. В свое время я был знаком с супругами-медиками: оба они прекрасно учились, оба успешно стажировались в клинике, обоих ожидало блестящее будущее. Однако жена решила остаться лишь ассистенткой своего мужа. Все важные открытия, которые в действительности принадлежали им обоим, публиковались только за его подписью. Когда я однажды похвалил ее за скромность, она мне ответила: "С моей стороны тут нет никакой заслуги, и я не испытываю никаких сожалений. Напротив, я убеждена, что в дружной семье нет заслуг кого-то одного -- мужа или жены, как не существует отдельно имени мужа и имени жены. Союз двоих един и неразделим во всем. Успехи моего мужа -- это и мои успехи, я тоже испытываю связанную с ними радость". Жизнь подтвердила ее правоту, ибо с годами их брачный союз все больше укреплялся. Совсем иные проблемы возникают, когда супруги работают в разных областях. Если женщина -- директор фирмы, кинозвезда или политический деятель -- добилась больших успехов, тогда как успехи мужа незначительны или их вовсе нет, от нее потребуется величайший такт и бесконечная деликатность, чтобы муж принял подобное положение дел, которое при современном состоянии наших нравов все еще представляется мужчинам анормальным. В этом случае лучшее решение -- приобщить мужа к деятельности жены, которая столь преуспела, но в такой форме, чтобы его гордость не пострадала. Он может взять на себя ведение дел жены. Предположим, она модельерша и создает необыкновенные образцы одежды. Он займется финансами фирмы. Она кинозвезда и завоевывает экраны всей планеты? Он будет ее продюсером. Немного скромности, побольше обоюдных похвал и подлинного чувства -- и брак уцелеет. Когда замужняя женщина работает бок о бок с другими мужчинами или под началом хозяина, встает проблема ревности. Повседневное общение мужчины и женщины, занимающихся одним делом, может привести к возникновению в их отношениях некоторой интимности или фамильярности. Женщина, чего доброго, почувствует, что коллеги, с которыми она делит повседневные заботы и которые помогают ей справиться с работой, ей ближе, чем муж, которого она видит лишь вечером, устав после трудового дня. При таких обстоятельствах для сохранения семьи женщине необходима особая осмотрительность в отношениях с начальниками и сослуживцами и полная откровенность с мужем. Весьма опасен также случай, когда из-за своей профессии супруги вступают в конфликт. Время года, удобное для отпуска одному из них, не подходит другому. Или один из супругов вынужден по делам службы много ездить, между тем как другой -- по необходимости или по складу характера -- предпочитает покой и домашний уют. Все это -- конфликты, присущие нашему времени, когда легче обрести душевное равновесие в работе, чем в семье. Долг женщины -- примирить работу и личную жизнь. Положение молоденькой девушки в современном обществе стало несравненно лучше, чем прежде. Обладать специальностью для нее чрезвычайно выгодно. Мало того что она теперь сама зарабатывает себе на жизнь, жизнь ее стала содержательнее и интереснее, выйдя за рамки семейного круга. Юной героине Бальзака приходилось выходить замуж за человека, выбранного родителями, так как ей негде было встретить другого; в наше время, молодая девушка сталкивается на работе со множеством мужчин, и совместный труд позволяет ей лучше разобраться в них. В прошлом жених, с которым она встречалась в торжественной обстановке, никак не раскрывался перед нею. Повсе дневная жизнь завода, лаборатории или больницы непременно выявляет все достоинства и недостатки мужчин. Кроме того, девушка, способная сама себя прокормить, вступает в брак не в силу необходимости, а по свободному выбору. Профессия защищает ее и служит ей добрым советчиком. Все хорошенько взвесив, я пришел к выводу, что девушка, выбравшая себе в мужья человека, чьи профессиональные интересы ей не чужды, закладывает надежные основы своего будущего счастья. Нет ничего прекраснее на свете, чем брак, в котором все общее: любовь, духовные интересы, победы и поражения -- словом, и дела, и чувства. Прощайте. Нежная, как воспоминание* "Нежная, как воспоминание"... Так озаглавлен томик писем Гийома Аполлинера, который вам надлежит прочесть. Любовные письма ныне редки и кратки. Письма Аполлинера вас восхитят. К тому же они как нельзя более подходят вам, ибо также адресованы незнакомке. Это произошло 1 января 1915 года. Артиллерийский капрал Костровицкий (в литературу он вошел как Гийом Аполлинер, по двум своим именам) сел в Ницце в марсельский поезд и увидел в купе прелестную девушку Мадлену П. Он был нежен и поэтичен и заговорил с незнакомкой о любви, стал читать ей стихи. Бодлер, Верлен, Вийон... Аполлинер и незнакомка знали наизусть одних и тех же поэтов. "Однако он читал или, вернее, негромко проговаривал стихи, -- пишет она, -- с такой простотой, что я не могла с ним сравниться; изумленная, я покорно уступала ему, едва начав какое-нибудь стихотворение..." До чего изящно сказано. Он уезжал на фронт, она направлялась в Алжир; они обменялись адресами, и завязалась чуть ли не ежедневная переписка. Сидя на мешке с овсом, положив бумагу на ствол упавшего дерева, капрал писал, воскрешая в памяти образ словоохотливой молодень кой пассажирки с длинными ресницами. Будучи поэтом и рыцарем, он играючи сочинял дивные письма, усеянные стихотворными строфами: Галопом мчат воспоминанья К ее сиреневым глазам. И беззаботные мечтанья Меня уносят к небесам. Вам кажется странным, querida, что эта переписка с незнакомкой, которую он видел всего три часа и даже ни разу не поцеловал, породила большую любовь? Я же полагаю, что нет ничего более естественного. После Стендаля и Пруста мысль о том, что источник любви скорее в нас, нежели в любимом существе, превратилась в общее место. Сердце солдата, балансирующего между жизнью и смертью, переполнено любовью. Появляется незнакомка -- и его чувство, переливаясь через край, сосредоточивается на ней и кристаллизуется. История подсказывает нам, что больше всего любили тех женщин, которых редко видели. Данте ничего толком не знал о Беатриче; самым пламенным своим страстям Стендаль предавался главным образом в мыслях, а "прелестная девушка" из цикла романов "В поисках утраченного времени" только однажды промелькнула на перроне вокзала. Так и письма Аполлинера, становясь все более страстными и под влиянием разлуки пропитываясь неистовой чувственностью, стали гораздо более спокойными, стоило ему во время отпуска повидаться со своей любимой. "Великая сила женщин -- в их отсутствии". Так что вы очень сильны, сударыня. Если вам придутся по вкусу эти сокровенные признания поэта, прочтите затем и другие его любовные послания; вы обнаружите, что он нередко писал в один и тот же день сразу трем разным женщинам, посвящал им одинаковые, лишь с незначительными изменениями, стихи. Вас это коробит? Вы не правы, моя прелесть. Все влюбленные, блиставшие в эпистолярном жанре, поступали таким же образом. Шатобриан мог, не задумываясь, скопировать для госпожи де Кастеллан письмо, прежде написанное им госпоже Рекамье. А уж стихи и подавно! Как отказаться от такого замечательного оружия и не употребить его еще раз? Вас приводит в ужас эта неискренность? Но поэты как нельзя более искренни, querida. Для Аполлинера или Шатобриана все три женщины сливаются в один образ сильфиды, созданный их воображением. Поэтам нужны такие перевоплощения. Без них нет поэзии. "Неужели вы думаете, что, будь Лаура женой Петрарки, он бы всю жизнь писал сонеты?" -- спрашивал великий Байрон. Так что оставайтесь незнакомкой. Прощайте. Принимать то, что дано Она говорит: "Мужской характер столь отличен от женского, что самый обыкновенный мужчина кажется неопытной женщине чудищем, упавшим с другой планеты. Для всякой женщины тот, кого она любит, представляет трудноразрешимую задачу. Женщина смышленая или хотя бы рассудительная стремится справиться с ней, принимая в расчет то, что дано. Она говорит себе: "Он таков, каков есть, этим он мне и интересен, но, если уж я люблю его, надо как-то приноровиться к нему". Женщина требовательная и пылкая отказывается принимать исходные данные, иначе говоря, черты физического и нравственного облика ее мужа или любовника; она наивно думает, что ей удастся его переделать. Вместо того чтобы решить раз и навсегда: "Он таков от природы; как сделать его счастливым?", эта властная особа думает: "Как переделать его, чтобы он сделал счастливой меня?" Раз уж она его любит, ей хочется, чтобы он был безукоризненным, похожим на тот идеал, что навеян ей чтением книг и грезами. Она его донимает, порицает, изводит, ставит ему в укор слова и поступки, которые с улыбкой снесла бы от всякого иного. Недоумевающим она ответит, что такое поведение с ее стороны уже само по себе доказывает силу ее чувств, что если она и впрямь более терпима к другим, то это скорее от безразличия, чем от снисходительности. Ей кажется естественным, что, решив быть верной одному мужчине, она хочет, чтобы он по крайней мере отвечал ее вкусам. В конечном счете она, по ее мнению, перевоспитывает его для его же блага, и с тех пор, как она за него принялась, он уже во многом изменился к лучшему... Все это так, но, на беду, люди, как правило, вовсе не желают "меняться к лучшему", да и нельзя лепить человеческие характеры, как лепят бюсты из глины. Мужчина -- и даже юноша -- сформировался под влиянием наследственности, семьи, воспитания, у него уже есть за плечами определенный опыт. Сложился его физический облик; укоренились привычки; определились вкусы. Пожалуй, еще возможно -- и то не сразу -- исправить известные его слабости, если делать это с величайшей осмотрительностью, мягкостью и осторожностью, умасливая его комплиментами, подобно тому как ваятель увлажняет затвердевающую под его пальцами глину. Но прямая и запальчивая критика вынуждает мужчину защищаться. Любовь, которая должна служить надежным пристанищем, оказывается усеянной шипами угроз и наказов. Сначала, если он очень влюблен, мужчина смирится с принуждением, попытается стать лучше; однако потом его подлинная натура возьмет верх и он проклянет ту, которая ломает его; любовь ослабеет и умрет; быть может, он даже станет всем сердцем ненавидеть ту, что похитила у него самое дорогое сокровище -- былую веру в самого себя. Так по вине слишком разборчивых женщин между супругами рождается скрытая злоба..." Тут я прервал ее: -- Не слишком ли вы строги к женщинам? Вы говорите только об их заблуждениях. Неужели вы думаете, что мужчина охотнее принимает исходные данные и признает в той, кого любит, натуру законченную и достойную уважения? -- Милый друг, -- говорит она, -- если и существуют еще на свете безрассудные женщины, требующие, чтобы мужчина не был ни эгоистом, ни увальнем, ни слепцом, ни педантом, согласимся, что их дело безнадежно. Прощайте. Принимать то, что дано Письмо второе "Недостаточно принимать людей такими, каковы они есть; надо желать их такими -- вот суть подлинной любви". Высказывание это принадлежит Алену; он преподает нам весьма поучительный урок. Есть много смиренных и безрадостных женщин. Они принимают мужа и детей такими, "какие они есть", но при этом не обходятся без жалоб на них. "Не везет мне, -- говорят они, -- я могла бы выйти замуж за более удачливого или умного человека, который добился бы большего. У меня бы могли быть более способные и ласковые дети. Я знаю, что не в моих силах переделать их; я принимаю то, что мне даровано судьбой, но, когда я вижусь со своей подругой, чей муж преуспевает, а дети блестяще сдают экзамены, я испытываю легкую зависть и сожаление. И это вполне естественно". Нет, сударыня, это отнюдь не естественно. Во всяком случае, если вы любите своих близких. В человеке, который нам по-настоящему дорог, нам дорого все -- даже его недостатки. Без них он не был бы самим собой, а значит, не имел бы тех качеств, которые привязывают вас к нему. Ваши дети учатся не так успешно, как другие? Может быть, но разве они не милее и не живее других? Ваш муж не пользуется достаточным авторитетом? Но зато он так обаятелен. Ведь с характером происходит то же, что и с лицом. Когда любишь по-настоящему, в любимом существе не замечаешь ни причуд, ни морщин. Я знаю, что человек, который мне дорог, мало смыслит в искусстве и, если при нем затронут эту тему, он наговорит немало чепухи. Что мне до того! Я не краснею за него: в нем есть множество иных превосходных качеств. Ведь человек -- нечто целое, и я не хочу ничего в нем менять. Иначе это будет уже не мой муж и не мой ребенок. Подлинная любовь все делает прекрасным. Ваш супруг слишком часто употребляет одни и те же словечки? Пусть другие находят это смешным, вы к ним уже привыкли, и они не режут вам слух. У него страсть к политике? Сперва это вас забавляет, а потом вы начнете ее разделять. "А если его недостатки убивают во мне любовь к нему?" -- спросите вы. Стало быть, вы его недостаточно любите или у вас не хватает терпения. Должно пройти время, прежде чем научишься жить с кем бы то ни было, даже со своими детьми, когда они вырастают. Я вот что хочу сказать: существует два разных подхода к людям. Первый состоит в том, чтобы взирать на них критическим оком -- возможно, это справедливо, но сурово, это подход равнодушных. Другой соткан из нежности и юмора; при этом можно видеть все изъяны и недостатки, но смотреть на них с улыбкой, а исправлять мягко и с шуткой на устах. Это подход любящих. И где доказательства тому, что вы были бы счастливее, будь ваши близкие иными? Разве честолюбивый муж сделал бы вашу жизнь более приятной? Кто знает? Важные посты связаны с большими неприятностями и тяжкой ответственностью. Рискуешь их потерять, а падение болезненно. Но даже если все сложится удачно, разве в этом источник радости? Едва добившись одного, человек тут же тянется за другим. А вообще же никто не способен съесть больше того, что позволяет желудок. А привязанность, дружба легче расцветают в простой, непритязательной обстановке, чем в пустыне власти. Ваша единственная беда заключается в том, что вы считаете себя несчастной и мечтаете о том, чего у вас нет, вместо того, чтобы получать удовольствие от того, чем вы обладаете. Скажите же самой себе: "Мой муж застенчив, зато он мне мил. Мои дети не так уж талантливы, но они добрые и хорошие дети". И тогда вы почувствуете себя счастливой. Ибо счастье именно в том и состоит, чтобы не желать перемен в тех, кого любишь. Вот и я принимаю вас такой, какая вы есть, -- незнакомой и непознаваемой. Прощайте. Витамин "ПР" Вы, как и все, знаете, querida, что великого Гюго, которого недавно так пышно прославляли, целых пятьдесят лет боготворила Жюльетта Друэ*; вы знаете, что она написала ему более двадцати тысяч писем и повторяла в них на двадцать тысяч ладов (умудряясь при этом избежать однообразия): "Ты самый великий, самый прекрасный... Любимый, прости мне мою безмерную любовь к тебе... Видеть тебя -- значит жить; слышать тебя -- значит мыслить; целовать тебя -- значит возноситься к небесам... Здравствуй, мой возлюбленный, здравствуй... Как ты себя чувствуешь нынче утром? Я же могу только одно -- благословлять тебя, восторгаться тобой и любить тебя всей душою..." Я уже отсюда слышу, как вы -- амазонка, вы -- жестокосердная, вы -- задира восклицаете: "Пятьдесят лет преклонения? Ах, до чего она ему, должно быть, надоела!" А вот и нет, дорогая, не думайте так. Помнится, я и сам частенько напоминал вам о необходимой мере кокетства; известно, что многие мужчины и женщины пренебрегают тем, что дается им легко, и добиваются того, что от них ускользает; я знаю, что Гюго много раз обманывал бедняжку Жюльетту, даже в ту пору, когда она была еще хороша собой, и что она ужасно страдала из-за этого. Но зато другие проходили "как ветер, как волна", а она оставалась с ним всю жизнь. Она оставалась с ним потому, что люди определенного типа, рожденные для борьбы и нуждающиеся в доверии близких как в необходимом оружии -- художники, политики, выдающиеся деятели, -- испытывают потребность в ежедневной дозе преданности и преклонения. Предпочтение, превознесение, преклонение -- зсе эти близкие друг другу понятия содержат особый (витамин -- "ПР", без него воля у них слабеет. Наше тело нуждается в кальции, фосфоре; наш дух -- в ободрении и почете. Тело расцветает на солнце, дух -- в лучах любви. Однообразие? Да, оно, без сомнения, порою утом ляет. Я более чем уверен, что Гюго не прочел все двадцать тысяч писем Жюльетты. Можно с легкостью вообразить один из "триумфальных дней" поэта, когда, охваченный вдохновением, торопясь поскорее засесть за работу, он с утра распечатывал нехитрое письмецо споен возлюбленной, быстро пробегал его, убеждался, что это не более чем обычный набор излияний, прочитывал заключительные строки: "Увы! Я люблю тебя больше, чем когда-либо, люблю, как в первый вечер" -- и равнодушно складывал послание в ларец, в стопку ему подобных. Бывало и так, что, влюбленный в другую, Гюго искал среди писем конверт, надписанный отнюдь не рукою Жюльетты, а ее письма оставались нераспечатанными. Но наступали и такие дни, когда попавший в опалу поэт находился в опасности, когда его переполняло отвращение ко всему на свете, когда против его произведений строились козни, а он сам подвергался преследованиям. Тогда тщеславные "охотницы на львов" искали себе другую добычу и только одна Жюльетта неизменно оказывалась в пустыне или в изгнании рядом со своим поэтом; тогда ее ежедневные письма и нежные признания помогали израненному и затравленному льву вновь обрести силу. В такие минуты именно для Жюльетты писал Виктор Гюго стихи, в которых после стольких лет старался определить, чем сделалась их любовь: Два сердца любящих теперь слились в одно. Воспоминания сплотили нас давно, Отныне нам не жить отдельно друг от друга. (Ведь так, Жюльетта, так?) О, милая подруга, И вечера покой, и луч веселый дня, И дружба, и любовь -- ты все, все для меня! Не кажется ли вам, что для того, чтобы в старости получать подобные стихи, стоило поклоняться поэту в молодости? Дорогая, тотчас же напишите мне трогательное послание, полное поклонения, а я обещаю сочинить сонет к вашему юбилею. Прощайте. В манере Лабрюйера Любите ли вы пародии, сударыня? Сам я всегда считал, что пародия -- весьма изощренная форма критики. Так вот, на этой неделе мне представился случай самому сочинить одну пародию или скорее подражание. Соискателям на степень бакалавра предложили такую тему: "Напишите в манере Лабрюйера портрет делового человека наших дней". Одна газета обратилась к нескольким писателям с просьбой также попробовать свои силы. Вот моя письменная работа. ХАРАКТЕР Для Пеиратеса(1) не существует ничего, кроме дел; он буквально лопается от богатства, его предприятия заполонили всю планету. "Пейратес, вам принадлежат все сахарные заводы королевства. Не пора ли остановиться?" -- "Вы просто бредите, -- отвечает он, -- могу ли я перенести, чтобы кто-то другой поставлял мне сахарный тростник и таким способом обогащался? Мне нужна собственная плантация на островах". -- "Она у вас уже есть, Пейратес, удовлетворены ли вы теперь?" -- "А эти хлопковые поля?" -- возражает он. -- "Вы и их только что приобрели; теперь-то вы остановитесь?" -- "Как? -- спрашивает он. -- Должен же я построить ткацкие фабрики для переработки всего этого хлопка". -- "Есть и фабрики. Наступило ли для вас наконец время отдыха?" -- "Обождите, -- отвечает Пейратес, -- такой-то финансист снимает с моих доходов сливки. Это возмутительно". -- "Станьте сами банкиром". -- "Один завод продает мне грузовики, другой -- нужные мне станки; это меня бесит", -- "Производите их сами". -- "Мои грузовики потребляют много бензина". -- "Бурите нефтяные скважины, Пейратес... Ну, вот вы и владеете целой сетью промышленных и сельскохозяйственных предприятий, они прекрасно дополняют друг друга. Вы больше ни от кого не зависите. Начнете ли вы наконец наслаждаться жизнью?" ----------------- (1)Пират (греч.). Он об этом и нс помышляет. Ему незнакомы ни простые человеческие желания, ни радости. Каждое утро он встает на заре, склоняется над тщательно составленными ведомостями и видит, как растут его миллионные доходы, но счастье вкушают другие. "В чем же ваша отрада, Пейратес? Свою жену вы принесли в жертву делам, и она уже давно превратилась в забитую старуху, опутанную жемчужными ожерельями; ваши дети не интересуются теми хлопотливыми начинаниями, которые им предстоит продолжить после вас, а ростовщики между тем уже начеку; сумасбродства ваших отпрысков привели бы вас в отчаяние, если бы ваше безразличие к ним не было сильнее вашей ярости; у вас нет ни одного свободного вечера, чтобы побыть с любовницей, которая вам так дорого стоит; и какие могут быть у вас друзья, если вы выносите одних только льстецов и прихлебателей? Расслабиться? Отдохнуть? Вы отказываете себе, Пейратес, в том, что имеют последние бедняки. "Non otium sed negotium"(1) -- для вас это не просто изречение, а закон. В каждой комнате вашего загородного дома стоят телефонные аппараты, вплоть до закраины бассейна, в который домашний врач велит вам погружать время от времени ваше изнуренное тело. У вас столько денег, что вы постоянно в тревоге из-за возможного падения денежного курса или обесценивания валюты. Когда-то вы любили чтение и музыку; вы и к ним утратили вкус. У вас теперь лучший в мире повар, а вы с грустью вспоминаете о супе из капусты, который варила в деревне ваша бедная матушка. Продолжайте же, Пейратес, свое дело, получайте от него удовольствие. Сооружайте порты, финансируйте новые авиационные линии, стройте радиостанции и атомные реакторы. Успехи науки, по счастью, дают вам новые возможности убивать себя столь суетными занятиями. А если вам случайно недостаточно собственных забот, к вашим услугам дела государственные. Вы изрядно поднаторели в искусстве управления и охотно утверждаете, что дела в стране пошли бы лучше, если бы у кормила власти стояли такие люди, как вы. Видимо, под этим надо понимать, Пейратес, что страною следует управлять таким образом, чтобы это увеличило ваши богатства?" -------------------------------------------------- (1)Здесь: "Никакого безделья -- только дело" (лат.). И все же Пейратес стареет, и я впервые вижу его почти довольным. Дело в том, что ему пришла в голову гениальная мысль. Для того чтобы частично избавить своих детей, которых он, кстати, терпеть не может, от издержек, связанных с вводом в наследство, он приобрел на имя одного из своих служащих нотариальную контору, а тот обязался возвращать полученные гонорары семье Пейратеса. Вот одна из самых блестящих махинаций нашего героя, и он радуется тому, что успел ее завершить, ибо он подписывал необходимые бумаги, уже расставаясь с жизнью. Нынче утром я узнал, что он умер. Но жил ли Пейратес вообще? Он делал дела. А это совсем другое. Сочинение это было прочитано преподавателем, не знавшим имен соискателей. Мне выставили балл "18", querida, и гордости моей нет границ. Прощайте. Существуют ли еще эгерии? Американские социологи обожают статистику и верят в различные опросы. Это, видимо, связано с тем, что в их стране к этому относятся серьезно. Каждый изо всех сил старается правдиво ответить на поставленные вопросы. Вот почему таким социологам трудно понять, что во Франции люди большей частью не любят (несмотря на все гарантии того, что их ответы останутся анонимными) говорить о своих личных проблемах, так что в нашей стране ответы на такого рода анкеты являются уклончивыми или даже неверными. Один молодой американец, ревностный поклонник подобных опросов, пришел вчера повидать меня и заявил: -- Я занят научными изысканиями о влиянии, которым пользуются женщины во Франции. В своих книгах вы часто говорили о важной роли, которую играли в истории вашей страны различные салоны. Я прочел работы о госпоже Дюдеффан, о госпоже Рекамье, о госпоже де Луан, и о госпоже Арман де Кайаве*. Полагаете ли вы, что и до сих пор существуют столь могущественные женщины, способные повлиять, к примеру, на исход выборов во Французскую академию или выдвинуть человека на пост премьер-министра? -- Вы затронули две совершенно разные проблемы, -- ответил я. -- Нет, ни одна женщина в наше время не могла бы повлиять на исход выборов во Французскую академию. Прежде всего, я не вижу ни одной женщины, у которой были бы друзья во всех группировках, из которых состоит Академия. На набережной Копти заседает определенное число независимых академиков, предпочитающих уединение: они никогда не посещают салонов, не обедают в гостях, сами никого у себя не принимают и, таким образом, действительно недоступны. Как же может кто-либо повлиять на их мнение перед выборами в Академию? -- Стало быть, ныне нет уже больше таких женщин, как госпожа Рекамье? -- Госпожа Рекамье могла заполучить один голос, быть может, два или три, да и то не наверняка. Разумеется, женщина может заручиться обещанием, но не повлиять на исход голосования!.. Что касается поста премьер-министра, то кандидату на эту должность нужно получить триста двенадцать голосов! Что же тут, черт побери, может сделать одна женщина? Самое большее, на что она способна, если она ловка и смышлена, -- это взять на себя роль катализатора: устроить встречу руководителей противоборствующих группировок депутатов, устранить недоразумения. Однако это будет скорее подготовка успеха, но не сам успех. Она, пожалуй, создаст благоприятную атмосферу, ну а дальнейшее от нее не зависит. -- И тем не менее, -- возразил он, -- во Франции все еще говорят об эгериях. -- Эгерией звали нимфу, вдохновлявшую Нуму Помпилия* -- сказал я. -- Он утверждал, будто встречается с нею в священном лесу и она дает ему советы о том, какую ему проводить политику. Мудрая тактика, способная снискать доверие суеверного народа; однако эгерия не более чем миф... Как была мифом, так и осталась. Заметьте, однако, разницу: я не думаю, что женщина может проложить мужчине путь к власти, но допускаю, что она порою делает его достойным этой власти. Во Франции многие из наших будущих государственных деятелей приезжают в столицу из своего захолустья неотесанными. Они умны, красноречивы, но лишены изящных манер, искусства вести беседу, а ведь это необходимо для того, чтобы завоевать Париж. И прекрасно, если над ними возьмет опеку женщина, которая то ли из любви, то ли из честолюбия захочет их образовать. Актриса, светская дама или просто просвещенная женщина отшлифует эти необработанные алмазы. Она откроет провинциалу тайны Парижа и скрытые пружины различных слоев общества. Это не ново. Перечитайте Бальзака и обратите внимание на восхитительную жизненную программу, которую набрасывает в романе "Лилия долины"* госпожа де Морсоф для своего юного любовника. -- Значит, вы допускаете, что эгерия в бальзаковском смысле все еще существует? -- Она будет существовать до тех пор, пока на свете не переведутся женщины, мужчины и правительства. Не так ли, querida? Вы знаете это лучше кого бы то ни было. Прощайте. Первая любовь Первая любовь на всю жизнь оставляет след в душе мужчины. Если это была счастливая пора, если женщина или девушка, которая впервые пробудила чувства юноши, ответила ему взаимностью и ни разу не дала ему повода усомниться в ее чувствах, атмосфера доверия и душевного покоя всегда будет сопутствовать ему. Если же в тот первый раз, когда он желал безоглядно довериться, его оттолкнули и предали, рана так никогда и не затянется полностью, а нравственное здоровье, пошатнувшись, долго не восстановится. Нельзя сказать, что последствия таких разочарований всегда одинаковы. Любовь -- это недуг, симптомы которого каждый раз проявляются по-разному. Байрон, которого Мэри Энн Чаворт презирала за его увечье, превратился в донжуана и заставлял всех остальных женщин расплачиваться за жестокосердие первой. Диккенс, отвергнутый за бедность Марией Биднелл, сделался властным, ворчливым, вечно недовольным мужем. И тому, и другому первая неудача помешала найти свое счастье. Очень часто мужчина, несчастливый в первой любви, всю свою жизнь грезит о женщине поэтической и нежной, по-девически чистой и по-матерински доброй, дружелюбной и чувственной, все понимающей и послушной. В постоянной погоне за сильфидой он идет от увлечения к увлечению. Вместо того чтобы иметь дело с земными женщинами -- пусть несовершенными и непростыми, но женщинами во плоти, он, как выражались романтические поэты, ищет ангела, а сам уподобляется зверю. Бывает, что молодой человек, разочаровавшись в своих сверстницах, сближается с сорокалетней женщиной. Неуловимая доля материнской нежности, окрашивающая ее чувство, вселяет в него уверенность в ее неизменной нежности к нему. К тому же, сознавая, что она старше и что старость уже не за горами, она приложит все силы, чтобы удержать своего юного возлюбленного. Бальзак, вступивший в молодости в любовную связь с женщиной, которая была гораздо старше его, на всю жизнь сохранил веру в себя и несколько наивное бахвальство -- качества, сослужившие ему службу в трудных жизненных битвах. Прибавьте к этому, что женщина лет тридцати пяти или сорока будет более надежным проводником в жизни, чем молоденькая девушка, ничего не знающая о трудностях, возникающих на жизненном пути. Но в таких союзах чем дальше, тем труднее сохранять и поддерживать равновесие. Наиболее же благоприятным для счастья является союз мужчины и женщины приблизительно одного возраста (мужчина может быть немного старше), безоглядно преданных друг другу, относящихся к своей любви предельно честно, стремящихся во что бы то ни стало сберечь взаимопонимание. Пронести первую любовь через всю жизнь -- что может быть прекрасней! Для этого девушки должны отказаться от удовольствия заигрывать с другими мужчинами, что, разумеется, нелегко. Быть может, рассказ о злоключениях Байрона объяснит им, какие опасности таятся в легкомысленном и на первый взгляд безобидном кокетстве. Какая страшная ответственность, сударыня, быть первой любовью талантливого человека. Да и любого человека вообще. Прощайте. Дивная музыка Как мне мила деревня! Ее покой. И эта тишина. Уверенность, что долгий летний день не будет безжалостно искромсан ни телефоном, ни посетителями. Вот оно. Вновь Обретенное время. В городах мы без сожаления расточаем свои немногие -- бесценные и неповторимые -- дни; мы упускаем из виду, что наша жизнь -- всего лишь миг и этот краткий миг необходимо сделать как можно более прекрасным и совершенным. Под этим кедром, под вековыми липами, перед картиной непрестанной жатвы, по вечерам под звездным небом минуты наконец обретают значение. Наши друзья? Пластинки и книги. Они удивительно дополняют друг друга. Вчера, прежде чем приступить к заказанному мне предисловию, я перечитал "Крейцерову сонату" Толстого. Это необыкновенная, огнедышащая повесть, написанная под влиянием конфликта между темпераментом фавна, постоянной жаждой обладания женским телом и суровой моралью, требующей воздержания. Эпиграф -- слова из Евангелия от Матфея: "А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем". Да, подтверждает Толстой, даже если женщина эта -- его собственная жена: "самый худший разврат -- это разврат супружеский". Мы прикрываем, прибавляет он, флером поэзии животную сторону плотской любви; мы свиньи, а не поэты; и хорошо, чтобы мы это знали. В особенности он обрушивается на эротическое влияние, которое оказывает на нас музыка. "Музыка... -- говорит герой книги, -- только раздражение, а того, что надо делать в этом раздражении, -- нет... Ведь тот, кто писал хоть бы Крейцерову сонату, -- Бетховен, -- ведь он знал, почему он находился в таком состоянии, -- это состояние привело его к известным поступкам, и потому для него это состояние имело смысл, для меня же никакого... А то страшное средство в руках кого попало. Например, хоть бы эту Крейцерову сонату... разве можно играть в гостиной среди декольтированных дам?.. А то несоответственное ни месту, ни времени вызывание энергии, чувства... не может не действовать губительно..."(1) Вечный муж, произносящий эти слова, предчувствует, что его жена раньше или позже окажется в объятиях скрипача, пробуждающего в ней такие ощущения. Это и в самом деле случается, и свирепый муж, точно разъяренный зверь, убивает жену. "Великолепная книга, -- подумал я, заканчивая чтение. -- Скорее, крик души, а не повествование. Поэма неистовая, как "Гнев Самсона"*. Но верно ли все это? Так ли уж виновата музыка? Я горячо люблю Бетховена (наперекор всем тем, кто ныне, следуя моде, упрекает его в том, будто он повторяется), но я никогда не находил его музыку чувственной. Скорее нежной, умиротворяющей, вселяющей мужество; порою могучей и величественной, как в "Оде радости"*, порою соболезнующей и дружелюбной, как в анданте из Симфонии до минор..."* В нашем загородном доме имеются пластинки с Крейцеровой сонатой в исполнении Иегуди Менухина и его сестры*. "Убедимся сами", -- решил я, и мы отдали вечер Бетховену. Толстой ошибался. Соната эта не сладострастная и губительная, но величественная и божественная. Иногда она будит во мне воспоминание о неземном, ангельском хоре, который властно звучит в "Реквиеме" Форе*. Спускалась ночь. Мы слушали в темноте прозрачные звуки, внимая дуэту брата и сестры. Это был дивный вечер. Такой вечер может подарить только деревня. Прощайте. -------------------------- (1)Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 14 т. Т. 12. М.: Гослитиздат, 1953. С. 61-62. Кинуться в воду Необычайная тишина объемлет бескрайний простор -- опаленные солнцем луга и уснувшее посреди долины, окутанное туманом селение. Этим утром я приступаю к новой книге. Вы скажете, что вам до этого дела нет и что напрасно я полагаю, будто о столь незначительном событии следует возвещать urbi et orbi(1). Признаю, что оно не имеет мирового значения, и я говорю вам об этом только для того, чтобы извлечь урок, полезный для вас, для меня, для каждого из нас. Писать книги нелегко, но, пожалуй, еще труднее выбрать тему. Перед автором романов или биографий маячит множество сюжетов. "Жизнь Жорж Санд"*? Заманчивая тема. Но кто только за нее не брался. Какой-нибудь малоизвестный герой? "Есть очень немного людей, -- написал мне американский издатель, -- чья жизнь занимает наших читателей. Это жизнь Христа, Наполеона, Линкольна, Марии Антуанетты и еще двух или трех исторических фигур..." Разумеется, любую тему можно осветить по-новому, оригинально трактуя ее или привлекая доселе неизвестные материалы. Но если до вас тема эта уже вызывала интерес у сотни исследователей, вы будете погребены под грудой ста тей и книг; если же, напротив, тема никем еще не разработана, вы утонете в океане неопубликованных и труднообъяснимых документов. --------------------- (1)Городу и миру (лат.). Словом, когда писатель только-только приступает к работе над книгой, ему ка