Когда наступит этот день
Они ушли все и сразу, ты помнишь это. Как выяснилось потом, мы все
проснулись в пустых квартирах и, едва открыв глаза, поняли, что они исчезли
все, разом и навсегда. И каждый из нас тотчас же почувствовал, что мы
остались. Нам надо было встретиться, а правила встречи были у нас в
инстинктах, и, так или иначе, рано или поздно - метро не работало, и весь
транспорт стоял, город был погружен во тьму - мы собрались, на Сайгоне, на
Ротонде - кто где больше привык. Как ты помнишь, мы почти не были потрясены
случившимся. Было такое чувство, что свершилось то, чего мы давно ждали.
Хотя никто не предвидел того, что случилось, и никто не ждал.
Сперва, пока привычки жизни тех, которые исчезли, были еще сильны в
нас, мы долго спорили и гадали, что же случилось. У каждого было свое
объяснение, у каждого философа и сумасшедшего. И раньше на вопрос "чего же
вам надо?" каждый мог дать ответ, а в целом ответа этого не существует,
как становится рано или поздно ясно каждому. И зачем задавать этот вопрос?
Вопрос "зачем?" тоже кто-то задал, то ли ты, то ли кто-то из твоих
друзей. "Зачем? Зачем теперь все это? Какая нам теперь разница?" Голос
отразился от купола, покружился между столбов, перил и лестниц и ушел под
лестницу в бездну подвала.
- Что теперь будет? - спросил кто-то.
- Будет то, что мы захотим. - ответили ему.
- А чего мы хотим?
- А зачем нам все время чего-то хотеть? Мы - трава, мы - деревья. Разве
они чего-то хотят? Будем просто жить.
- Будем жить просто.
- Будем жить.
- А..?
- Ты что?! Именно сейчас, когда весь мир принадлежит нам?!
- Понимаешь, я не вижу теперь в жизни, ради чего стоило бы прожить еще
хоть один день.
- Тут тебе нечего возразить. - сказал я. - Кроме двух вещей. Не решай
за кого-то другого. Так делали они - и вот, их нет. Ты - сам, мы - каждый
сам. И другое. Ты нужен нам. Ты нам пригодишься. Ты один из нас. Если твое
желание уйти сильнее, чем мы нужны тебе, то... - Я замолчал.
- Друзья, - сказал кто-то из совсем взрослых, но оставшихся. - Нам
выпадает еще один шанс построить человечество. Старое ушло. Осталось вечное
- и мы. Как мы свяжемся с ним, как закрепимся в нем? Я всю жизнь хотел
заниматься этим, и мне хочется заняться этим сейчас.
- Мы стали богами. - сказал кто-то. - Боги умерли, и мы стали ими. В
наших руках - все. Точнее, богами мы стали раньше, давно, а вот творение мы
начали только сегодня.
- Завтра. Сегодня уже темно.
- Завтра будет много работы. Кто умеет работать? Кто умеет управлять
электростанциями? Хлебопекарнями? Кто может хотя бы остановить то, что
осталось работать?
Как ты знаешь, все более-менее обошлось. И у нас, и в других местах.
Опасных беспорядков как-то не было, ни в эту ночь, ни потом. Не скажу, что
так и должно было быть, скажу - так было. Город погрузился во тьму, и снег
засыпал его.
Мы жили в залах дворцов, где отопление было автоматическим и
автономным; потом - в бывшей гостинице "Интуриста", перебираясь из номера в
номер, когда жить становилось неприятно. Поддерживать порядок там мы считали
бессмыслицей. Потом жили на бывших военных базах. Нас оказалось несколько
тысяч - тех, кто оказался достоин стать богом, кто прошел отбор, неведомо
чем вызванный.
Однажды ночью на окраине что-то сильно взорвалось. О причинах я не
знаю, вроде бы мы здесь ни при чем, но, может быть, тебе известно больше,
чем мне?
Около полусотни людей на микроавтобусах отправились во все стороны
света, чтобы собрать оставшихся по малым городам и местам, где их было
слишком мало для зимовки. Нам вообще хотелось, чтобы нас было больше, нам
было несколько недостаточно нас. Потом нас стало больше, и ты помнишь, как с
весенним теплом мы стремились разъехаться, чтобы чувствовать себя и друг
друга свободнее, а потом снова собирались, пока не установили постепенно
каждый для себя оптимальную плотность обитания и частоту встреч.
В середине лета в нашем городе родился первый ребенок. Потом еще, и
еще, и мой наверняка был вклад в этом, и твой, наверняка. А как иначе?
Город год от года умирал и разрушался. Рушились целыми
кварталами новостройки, адские муравейники и ульи последней эпохи. Вода
затопила никому не нужное теперь метро. Ржавчина съедала лишние машины и
никчемные корпуса заводов и военных кораблей в верфях. Мы защищали от
разрушения немногое. Немногое могли и немногое хотели. Многое было утрачено
навсегда и из того, чего нам было жаль. Навряд ли стоит бояться потерять
что-то - либо в тебе содержится все, либо все равно ничего.
Те, которые ушли, говорили, что безделие ведет к безумию. Кто знает,
где они сейчас. Мы не одичали и не вымерли - так считаем мы. Нам говорили,
что такое существование даже нельзя назвать жизнью, настолько оно
бессмысленно. Кто рассказал им о смысле? Их бог, так забавно распорядившийся
с ними? Наш бог разговаривает с нами языком великого безмолвия. Мы тоже не
понимаем его. Что же с того?
(ноябрь-декабрь 1988, ред. ноябрь 1995)
(c) Stepan M. Pechkin 1996
Last-modified: Fri, 02 May 1997 13:23:40 GMT