Кровь-Река
                                    или
                 Проблема (национальной) самоидентификации
                   в среде метаинтеллигенции наших дней

     Кто я? Откуда я? Настает день, когда ты задаешь себе этот вопрос.
Однажды это становится важным, и от ответа на этот вопрос вдруг начинает
зависеть твое прошлое, настоящее и будущее. Непонятно, почему, тебе вдруг
становится совершенно необходимо узнать это. Кто? - это главный вопрос
человека. Нет вопросов главнее его.

     Сначала ты отвечаешь на него просто - я. Потом ты получаешь имя. Ты
отделяешься от всего мира. Ты узнаешь границы себя. Теперь ты можешь
раздвигать эти границы; защищать их. Ты начинаешь не только жить, но и быть.
Ты приобретаешь имя - твой символ, твой знак.

     У некоторых народов столько имен, сколько людей, и у каждого человека
свое, неповторимое имя. У нас - не так. У некоторых имя дается человеку
столько раз, сколько он меняется. У нас и не так. В одном народе, поделенном
на две фратрии, юноша должен сходить и убить человека из соседней фратрии -
тогда он получает его имя и начинает жизнь взрослого человека. У нас более
сытая жизнь, нам это не нужно. У нас человек получает к своему имени - как
правило, одному из нескольких десятков принятых - имя отца и имя семьи. Это
по-своему мудро и правильно; но это не единственный вариант, и это не
удовлетворяет нас, иначе нам не пришлось бы на определенном этапе брать себе
дополнительные имена, характеризующие нас более узко и индивидуально.

     По какому имени позовут нас, когда придет наш срок?

     Через какое-то время ты понимаешь, что у тебя есть семья. Мать. Отец.
Братья и сестры. Чуть более дальние родственники. Семейный уклад. В каждой
семье по-своему готовят еду, по-своему моют посуду; по-своему разговаривают;
по-своему живут. Так ты начинаешь становиться человеком среди людей. Ты
начинаешь исполнять свою миссию.

     Твой путь через горнило продолжается. Двор, школа, друзья. События
каждого дня и всех дней твоей жизни. Все они создают твое лицо, твою
неповторимость. Твою единственность.

     Единственность - это одиночество. Ты стремишься к нему. Ты понимаешь,
что отличен, отделен от всех. Тот же, кто стремится к нему, достигает его. И
ты оказываешься один на всем белом свете. Рано или поздно ты приходишь к
этому состоянию - чтобы понять, что оно тебя не устраивает.

     Но не пугайся. Параллельно отделению происходит и другое. Ты начинаешь
осознавать - при определенном уровне анализа, но мы подразумеваем, что с
аналитическими способностями у нас все в порядке - что состоишь из основы,
гранитного ложа реки, и аллювия, того ила и песка, что наносит на него
течением времени. Ты понимаешь, что ты не есть твое образование, твое
воспитание; ты не есть твои знания, способности - и ты есть все это. То
есть, чтобы быть совершенно точными - ты есть все это и еще что-то.

     Но ты по-прежнему один под Богом, перед Ним и в Нем. Тебе холодно и
страшно; ты мал и слаб, и ты начинаешь думать, что ничего не значишь перед
Ним. А так думать нельзя.

     Как мы знаем из Воннегута, существуют общности истинные и ложные. В
ложных общностях мы не испытываем недостатка - от самых простых, твоего
класса, твоей компании, и до таких сложных абстракций, как "молодежь",
"советский народ" и "прогрессивное человечество". Истинную же общность найти
куда как сложно. Возможно ли?

     Вот здесь начинается та тайна, о которой мы сегодня будем говорить
языками, доступными нам. Здесь начинается мистерия Реки Крови, Кровь-реки,
реки, что несут твои жилы, реки, что несет тебя в жилах человечества, в
берегах времен ясных и мрачных, высоких и низких, под солнцем и под
звездами, теряясь во мгле истоками и своей непостижимой дельтой.

     Ты замечаешь в своем лице черты лица матери. В своем голосе ты слышишь
ноты голоса отца. Ты узнаешь, что родинка на спине у тебя такая же, как у
прадеда, и что двоюродная сестра твоей бабушки играла на мандолине
точь-в-точь как ты.

     Тут есть от чего задуматься, не правда ли?

     Продолжая расти, ты обнаруживаешь, что человечество - Божья мозаика из
шести миллиардов камней, каждый из которых не такой, как все остальные, но
обязательно имеет какой-нибудь цвет и оттенок; их примерно около ста
пятидесяти тысяч. Навряд ли имело бы смысл составлять мозаику из совершенно
разноцветных камней - глаз не различил бы в ней никакого осмысленного узора.
Люди делятся на народы, и каждый человек принадлежит к какому-нибудь из них.
Ты не витаешь в пустоте. Твоя кровь - кровь из реки твоего народа, который
весь, от незапамятных бездн до нынешнего дня и от миллионов или сотен тысяч
- да какая разница, скольких именно? - людей, знакомых тебе, или людей, о
которых ты, может быть, ничего не узнаешь до конца жизни, может быть, на
другом краю света, а может быть, в соседней деревне - до твоих родителей и
тебя самого - едины. И не только твой народ есть ты; но и ты есть твой
народ.

     Или твои народы.

     Я считаю, что мне повезло. Во мне - кровь из многих рек. Сладкая кровь
священной реки Иордан. Кровь великих рек Русской Равнины, опьяненные
которой, орды варваров поднимались на Европу и дарили ей новые взлеты жизни
и света после огня и тьмы; рек, широко и вольно текущих из недр
человечества. Тихая кровь лесных ручьев по берегам Балтии, мудрых и
деловитых, терпкая, как хвойный отвар, и целебная, как парное молоко. И еще
какие-то таинственные реки, неизвестные мне самому, текут где-то в глубине
меня, лишь иногда всплескивая при звуках ирландской флейты или якутского
бубна, при виде узоров казахских войлоков или японских садов камней, в дыму
ночного костра или когда снятся башни чужих городов, зеленые холмы или
прибрежные утесы, вдруг предстающие до боли знакомыми. Для чего-то Господь
немало потрудился, замешивая и настаивая это вино.

                                   * * *

     Сегодня же, в этих стенах, мы хотим поговорить о том, что такое для нас
- быть евреями. В другом месте и в другое время мы говорили бы о другом; но
сейчас мы задумаемся именно об этом.

     Что дает право принадлежать к этому народу, что дает право разделить
его взлеты и падения, его достижения и его катастрофы? Что дает право
называть каждого еврея своим соплеменником и принять ответственность за него
перед Богом?

     Завет Авраама, запечатленный на теле? Но достаточно ли такой малости?
Наличие ли соответствующих документов у матери, как по Галахе - или у деда,
как по Закону о Возвращении? Или же, как сказал один из выдающихся еврейских
писателей нашего века - "любого, у кого хватит безумия назваться евреем, я бы
считал таковым"?

     Заключено ли еврейство в языке; и если да, то в каком - в чеканных ли
конструкциях иврит, от которых веет седой, пустынной, прямодушной и
бескомпромиссной древностью, или же, может быть, в неподражаемой прелести
музыки идиш, языка, в котором нет слова "солдат", как писал Исак Башевис-
Зингер? Но уже наши деды и бабки так старательно забывали эти языки, что
русский стал воздухом, которым мы дышим, светом, в котором мы видим мир, и
языком, на котором мы поем. Нам не хватит жизни, чтобы иврит стала нашей
родной речью. А может быть, в арамейском, языке Талмуда? Ладино, речи
великих поэтов, известных и безвестных? В цветастых и сочных арабском и
фарси? Наконец, и на русском сказано и написано евреями столько
неповторимого, не подлежащего переводу; и на английском, немецком,
французском...

     Заключено ли еврейство в Торе, в безоговорочной уверенности в правоте
каждого ее слова и каждой буквы, и в выполнении всех до единой заповедей ее?
А возможны ли они для тех, кто, как мы, о Торе узнал тогда, когда лет ему
уже было больше, чем букв, которыми она написана? Могут ли и такие
рассчитывать на то, что их не отвергнут, не откажут в праве, которое,
следовательно, записано в чем-то другом?

     Так не является ли еврейство для нас чем-то недосягаемым, чем-то вроде
таланта, которым мы обделены, касты, которая для нас закрыта; мира,
принадлежность к которому нами утеряна? Вместе с тем, сами мы ощущаем себя
если не принадлежащими к нему, то неразрывно связанными с ним, бесконечно
близкими к нему; если вслушаться, это можно услышать в каждой нашей песне:
все они проникнуты, помимо прочего, и еврейской душой, душой пророков и
псалмопевцев, ученых и чернорабочих Бога, душой народа людей, выбранных Им
для Своей работы, выполняющейся в них и через них.

     Что же еврейство для нас - миф, в который мы несознательно и неподсудно
верим; или игра, в которую мы беззаботно и безответственно играем;
мироощущение; самовыражение; или, наконец, всего лишь "средство
передвижения"?

     Я поворачиваюсь лицом к Божьему дереву человеческого рода; я припадаю к
красной реке, текущей во мне и через меня. Я повторяю свой вопрос:

     - Кто я? Откуда я?

{23.10.96}
(c) Stepan M. Pechkin
Last-modified: Fri, 02 May 1997 13:23:36 GMT