прочесать окрестности - может, где-нибудь все-таки отыщутся авокадо. К самому нашему отъезду нам удалось наскрести несколько маленьких, сморщенных плодов, и это было все. Этими почти высохшими остатками фруктов предстояло прокормить моих драгоценных летяг до самой Англии. От нашего лагеря до побережья было около двухсот миль, и для перевозки зверинца нам понадобились три грузовика и небольшой фургон. Ехали мы ночью, чтобы животным было не так жарко, и на этот переезд у нас ушло два дня. Более тяжкого путешествия мне не припомнить. Каждые три часа приходилось останавливаться, вытаскивать все ящики с лягушками и поливать их холодной водой, чтобы лягушки не высохли. Дважды в ночь надо было делать более длительные остановки и поить детенышей из бутылочек теплой молочной смесью, которая была заранее приготовлена в термосах. А с рассветом надо было поставить грузовики в стороне от дороги, в тень огромных деревьев, выгрузить на траву все клетки до единой, каждую вычистить и накормить каждое животное. Наутро третьего дня мы добрались до маленькой гостиницы на побережье, которую заранее предоставили в наше распоряжение: здесь снова пришлось все распаковать, вычистить клетки и накормить зверей, и уж только после этого мы без сил вползли в дом, немного поели и рухнули в постель. Но в тот же вечер стали толпами стекаться любопытные с местной банановой плантации - им непременно хотелось поглядеть на наших животных, и, сонные, полумертвые от усталости, мы вынуждены были водить экскурсии, отвечать на вопросы и соблюдать хоть какую-то вежливость. - Вы едете тем пароходом, что стоит сейчас в порту? - спросил кто-то. - Да, - сказал я, подавляя зевок. - Завтра отплываем. - Бог ты мой! В таком случае вас можно только пожалеть, - сказали мне весело. - Вот как? Почему же? - Капитан - настоящий варвар, дружище, и терпеть не может животных. Это уж точно. Старик Робинсон, когда в последний раз ехал в отпуск на этом пароходе, хотел взять с собой ручного бабуина. А капитан уперся - и ни в какую. Ни за что не хотел взять обезьяну на борт. Не желаю, мол, набивать свой пароход вонючими мартышками. Говорят, был страшный скандал. Мы со Смитом обменялись тревожными взглядами: ведь из всех несчастий, какие выпадают на долю зверолова, кажется, ничего нет хуже, чем капитан, который не любит животных. Позднее, когда последние посетители ушли, мы обсудили эту тревожную новость. И решили, что единственный выход - превзойти самих себя и всячески угождать капитану, а особенно позаботиться о том, чтобы обезьяны вели себя примерно и никакими неподобающими поступками его не прогневали. Наш зверинец погрузили на переднюю палубу под присмотром старшего помощника, премилого человека, который очень старался нам помочь. Капитана мы в тот вечер не видели, а на следующее утро, когда мы поднялись спозаранку и принялись чистить клетки, он шагал взад и вперед по мостику, сутулый и мрачный. Нам сказали, что он спустится к завтраку, и мы с трепетом ожидали первой встречи. - Не забудьте, - сказал Смит, когда мы чистили клетки обезьян, - его надо все время гладить по шерстке. Он набрал полную корзину опилок, подбежал к борту и высыпал опилки в в море. - Главное, постараемся ничем его не раздражать, - продолжал он, вернувшись ко мне. И в эту минуту к нам, задохнувшись от спешки, прибежал с мостика матрос в белоснежной робе. - Извините, сэр, - сказал он, - капитан вам кланяется и просит, когда выбрасываете за борт опилки, сперва посмотрите, в какую сторону дует ветер. Мы в ужасе взглянули на мостик: в воздухе кружились опилки, и, обсыпанный ими, капитан, сердито хмуря брови, отряхивал свой китель. - Пожалуйста, передайте капитану наши извинения,- сказал я, с трудом удерживаясь от смеха. Матрос ушел, и я повернулся к Смиту. - Гладить его по шерстке!-с горечью воскликнул я.- Ничем его не раздражать! Всего лишь выбросили добрых три центнера опилок на него самого и на его драгоценный мостик! Да уж, что и говорить, на вас можно положиться: вы знаете верный путь к сердцу капитана! Когда раздался гонг, мы поспешили к себе в каюту, умылись и заняли свои места в кают-компании. К нашему отчаянию, оказалось, что капитан посадил нас за свой стол. Сам он сидел спиной к переборке, в которой было три иллюминатора, а мы со Смитом - напротив него за круглым столом. Иллюминаторы за спиной капитана выходили на палубу, где размещался наш зверинец. К середине завтрака капитан немного оттаял и даже пытался острить насчет опилок. - Я вообще-то не против вашего зверинца, только смотрите, чтобы никто у вас не удрал из клетки, - сказал он весело, расправляясь с яичницей. - Ну, этого мы не допустим, - заверил я и едва успел договорить, как в иллюминаторе что-то мелькнуло, я взглянул туда и увидел Любимчика, черноухого бельчонка; он сидел в круглом открытом оконце и снисходительным взором осматривал внутренность кают-компании. Капитан, конечно, не мог видеть бельчонка - тот сидел на уровне его плеча, в трех шагах от него - и продолжал спокойно есть и разговаривать, а Любимчик сидел на задних лапках и чистил свои усы. На несколько секунд я остолбенел от ужаса, голова моя отказывалась работать, я только сидел как дурак и глазел в иллюминатор. По счастью, капитан был слишком занят своим завтраком и ничего не замечал. Любимчик кончил умываться и чиститься и снова принялся оглядывать кают-компанию. Видно, под конец он решил, что это место все же стоит исследовать повнимательней, и теперь озирался вокруг, соображая, каким бы путем поудобнее спуститься со своего насеста. И нашел, что проще всего прыгнуть из иллюминатора прямо на плечо капитану. Я отчетливо видел, как этот план созревает в голове маленького разбойника, и мысль, что он сейчас прыгнет, пронизала меня, как током, и побудила действовать. Я поспешно пробормотал: "Простите", оттолкнул свой стул и вышел из кают-компании. Как только я оказался в коридоре и капитан уже не мог меня видеть, я со всех ног бросился к клеткам. К моему немалому облегчению, Любимчик еще не прыгнул - его длинный пушистый хвост все еще свисал из иллюминатора. И в ту секунду, когда он уже пригнулся для прыжка, я кинулся к нему и успел схватить за хвост. Я отнес его в клетку - от негодования он громко верещал - и разгоряченный, но торжествующий вернулся в кают-компанию. Капитан все еще о чем-то говорил, и если он даже заметил мое поспешное бегство, то, наверно, приписал его коликам в желудке, ибо не сказал об этом ни слова. На третий день нашего плавания две сони-летяги оказались мертвыми. Я с грустью рассматривал их тела, когда появился какой-то матрос. Он спросил, отчего умерли зверьки, и я пространно поведал ему трагическую историю с плодами авокадо, которых нигде нет. - А что это за фрукты? - спросил матрос. Я показал ему один из оставшихся сморщенных плодов. - А, эти? - удивился он. - Они вам нужны? Я уставился на него, не в силах выговорить ни слова. - А у вас они есть? -спросил я наконец. - Ну, у меня-то нет, - сказал он, - но я вам, пожалуй, достану. В тот же вечер он опять явился, карманы у него оттопыривались. - Вот, - сказал он и сунул мне в руки несколько прекрасных, зрелых авокадо. - Дайте мне три штуки ваших, только никому ни слова. Я дал ему три высохших плода, поскорей накормил летяг зрелыми, которые он мне принес, и зверьки вволю ими насладились. Настроение у меня поднялось, и я опять стал надеяться, что все-таки доставлю летяг в Англию. И всякий раз, когда бы я ни сказал ему, что запас фруктов истощается, мой друг матрос приносил мне сочные, зрелые плоды и брал взамен сухие. Это было очень странно, но я чувствовал, что лучше не стараться вникнуть в это глубже. Все-таки, несмотря на свежие фрукты, еще одна летяга погибла и, когда мы плыли по Бискайскому заливу, у меня оставалась только одна. Теперь все решало время: если мне удастся сохранить этот единственный экземпляр в живых до самой Англии, я смогу предложить зверьку огромнейший выбор пищи и, конечно, найдется что-нибудь ему по душе. Берега Англии приближались, и я внимательно следил за летягой. Казалось, все хорошо: она вполне здорова и отлично настроена. Осторожности ради я ставил ее клетку на ночь к себе в каюту, чтобы зверек случайно не простудился. Накануне того дня, когда мы вошли в гавань, летяга была в наилучшем виде, и я уже верил, что все-таки довезу ее до дому. В ту же ночь, без всякой видимой причины, она вдруг умерла. Итак, последняя летяга проехала четыре тысячи миль и умерла всего за сутки до Ливерпуля. Я был в отчаянии, и ничто нс могло меня утешить. Даже когда мой зверинец снимали на берег, я не испытывал обычного в таких случаях чувства облегчения и гордости. Волосатые лягушки перенесли путешествие благополучно, сухолистки тоже; Чарли и Мэри весело ухали в своих клетках, когда их спускали за борт. Любимчик грыз сахар и разглядывал толпу на пристани с явной надеждой поразвлечься, а усатая мартышка высовывала нос сквозь прутья клетки, усы ее сверкали и она напоминала молодого Санта-Клауса. Но даже глядя, как всех их благополучно спускают на берег после столь долгого и опасного путешествия, я не радовался по-настоящему: все они не могли возместить мне потерю маленькой летяги. Мы со Смитом уже собирались сойти с корабля, и тут появился мой друг матрос. Он слышал про смерть летяги и очень огорчился, что наши с ним усилия оказались тщетными. - Кстати, - сказал я, уже прощаясь, - мне очень любопытно узнать, откуда вы доставали авокадо посреди океана? Матрос быстро оглянулся - не слышит ли нас кто-нибудь. - Я вам скажу, приятель, только никому ни полслова, - сказал он хриплым шепотом. - Капитан очень любил авокадо, понятно? И у него в холодильнике стоял большой ящик. Он всегда привозит такой ящик домой, понятно? Вот я и взял малость для вас. - Значит, это были фрукты капитана? - растерянно спросил я. - Ну, ясно. Но он ничего не заметит, - весело заверил меня матрос. - Понимаете, я, когда брал их из ящика, каждый раз клал туда столько же ваших. Таможенники никак не могли понять, почему я трясся от хохота, когда показывал им наши корзины, и все поглядывали на меня с подозрением. Но, к сожалению, шутка была не из тех, какими можно с кем-нибудь поделиться. ПОСЛЕСЛОВИЕ Джеральд Даррелл - ученый, писатель, общественный деятель. Когда читаешь книгу, и особенно когда она тебе нравится, всегда хочешь побольше узнать об авторе, о его жизни, его взглядах, его работе и планах. Книги Джеральда Даррелла очень популярны у нас, и многим, вероятно, будет интересно поближе познакомиться с этим поистине замечательным человеком. Джеральд Даррелл - англичанин, но родился он не в Англии, а в Джамшедпуре, в Индии, в 1925 году. Он рано потерял отца, и ему было три года, когда семья вернулась в 1928 году в Англию. Климат Англии оказался неподходящим для маленького Джерри, его двух старших братьев и сестры. К этому прибавились финансовые затруднения, и в 1933 году семья Дарреллов перебралась сначала на континент, а затем в 1935 году обосновалась на небольшом островке Корфу в Средиземном море. Именно здесь неосознанная тяга к животным, проявившаяся у Джерри с первых дней жизни, оформилась и превратилась в путеводную нить, которая определила всю дальнейшую жизнь зоолога и писателя Джеральда Даррелла. Остров Корфу с его мягкими, ласковыми, залитыми солнцем пейзажами, с белоснежными пляжами и темно-зелеными пятнами виноградников, с серебристыми рощами олив, с меловыми горами и лазурным небом оказался той средой, где на смену чисто эмоциональной, подсознательной склонности маленького мальчика пришла любознательность, потребность в точных наблюдениях, в эксперименте и, наконец, в обобщении, в элементарном синтезе, что свойственно уже истинному натуралисту. И хотя фауна Корфу небогата, и Джерри не мог тогда и предполагать, с какими интересными животными встретится он впоследствии и какие увидит страны, можно смело говорить, что как зоолог и борец за сохранение животных на Земле Джеральд Даррелл родился именно на Корфу. По возвращении в Лондон, Даррелл, еще будучи подростком, был вынужден искать работу. И он нашел работу по вкусу: он стал продавцом в зоологическом магазине. Не очень блестящая и перспективная должность, но она представляла возможность общаться с животными, а это было главным для юноши. Кроме того, он мог посещать колледж и получил доступ к библиотекам. До сих пор Джеральд Даррел вспоминает этот этап своей жизни с теплотой и благодарностью судьбе. По окончании колледжа вопрос о будущем, о "настоящей" работе снова всплыл на повестку дня. Теперь нужно было всерьез зарабатывать на жизнь. И снова Джеральд Даррелл выбирает единственно возможный для него вариант: он отправляется в пригородный лондонский зоопарк Уипснейд и нанимается туда простым рабочим по уходу за животными. Он снова строит жизнь так, чтобы быть постоянно с животными. Работа в зоопарке не только расширила кругозор Даррелла, он научился там обращению с крупными, подчас опасными животными, освоил методы их содержания, кормления, разведения. Все это очень понадобилось ему в будущем. Работа в зоопарке Даррелла полностью не удовлетворяла, хотя Уипснейд - один из лучших зоопарков мира: животные там живут в сравнительно нетесных вольерах, но Дарреллу хотелось увидеть их в родной стихии, на их родине. Поэтому он с восторгом принимает предложение отправиться в Западную Африку, в Камерун. Целью этой экспедиции был отлов животных для зоопарка. Можно ли было мечтать о большем? Результаты экспедиции превзошли, однако, все ожидания. Поездка в Камерун произвела на Даррелла такое сильное впечатление, что по возвращении в Европу он ощущает непреодолимую потребность рассказать о ней. Так появилась его первая литературная проба - книга "Перегруженный ковчег". Книга имела колоссальный успех и была распродана буквально в несколько дней. Она сразу и бесповоротно сделала молодого безвестного любителя животных знаменитостью, всеобщим любимцем, показала, что в нем заложен незаурядный талант писателя. Можно смело сказать, что уже в "Перегруженном ковчеге" Джеральд Даррелл создал свой собственный стиль, совершенно законченный и необычайно привлекательный. Во всяком случае была сделана серьезная заявка на рождение нового писателя. Поездка в Камерун оказалась лишь прологом к серии замечательных путешествий. В 1948 году Даррелл совершает вторую экспедицию в Африку, затем едет в Южную Америку: в Гвиану, Парагвай, Аргентину. А далее следует новая поездка в Африку, по знакомым уже местам. Из каждой поездки Даррелл помимо коллекций привозит массу новых идей и впечатлений. И эти впечатления не остаются мертвым капиталом. О каждой из своих экспедиций Даррелл пишет книги: за "Перегруженным ковчегом" появляются "Гончие Бафута", потом "Земля шорохов", "Под пологом пьяного леса", "Зоопарк в моем багаже". И с каждой новой книгой все больше растет популярность и мастерство Джеральда Даррелла. На первых порах роль "охотника за живыми животными" полностью устраивала Даррелла. Однако ее неизбежно отравляла ложка дегтя: после экспедиции, когда к каждому из привезенных животных он успевал привязаться, с ними приходилось расставаться. Это было так несправедливо, так тягостно! Выход был один, и он был ясен с самого начала: нужен собственный зоопарк. И вот после долгих поисков, неудач и огорчений в 1959 году Даррелл его основал. На небольшом участке земли, арендованном на острове Джерси (один из Нормандских островов), были размещены первые клетки и вольеры. Отныне Даррелл ловил зверей для себя. Правда, сразу же возникли финансовые затруднения, но Даррелл стал тратить на содержание и пополнение зоопарка весь гонорар за свои книги, и молодой зоопарк постепенно окреп. Создавая зоопарк, Даррелл стремился не только избавиться от необходимости расставания с полюбившимися ему животными. Были у него и другие, более важные цели. Поэтому Джерсийский зоопарк стал не простым зоопарком. Дело в том, что в это время Даррелл начинает все большее внимание уделять судьбе животных в широком плане, их будущему, которое к середине XX столетия окрасилось в самые мрачные тона. Многие животные оказались на грани полного уничтожения. В связи с этим пришлось пересмотреть современную роль зоопарков: именно в зоопарках, и только в зоопарках, может быть сохранен резерв (или, как сейчас говорят, "банк") размножающихся животных тех видов, на спасение которых в естественных условиях почти не осталось надежд. Со временем при благоприятных условиях такой резерв может стать исходным материалом для повторного расселения, для восстановления угасших видов в тех местах, откуда их вытеснил человек. Так была спасена от гибели нене, небольшая казарка с Гавайских островов; так "воскрес" огромный дикий бык - зубр; так, собственно говоря, получил возможность сохраниться американский журавль, жемчужина среди птиц мира; так спаслись еще несколько видов птиц и зверей. Международный союз охраны природы и природных ресурсов (МСОП) придает этому методу особое значение, и Джеральд Даррелл был одним из первых, кто применил его на практике, кто в качестве основной, главной задачи зоопарка признал работу по созданию резерва, "банка" редких животных. Первые опыты и успехи Джерсийского зоопарка привлекли внимание официальных учреждений и некоторых частных лиц, занимающихся вопросами охраны природы. Были собраны необходимые средства, в основном за счет Международного фонда охраны животных и Общества охраны животных, и зоопарк был преобразован в Джерсийский трест охраны животных. Его почетным президентом стала английская принцесса Анна, а директором, разумеется, Джеральд Даррелл. И сейчас Джерсийский трест с успехом работает над проблемой сохранения редких и исчезающих животных. Надо сказать, что Даррелл не просто директор, он душа треста, и все гонорары за книги он по-прежнему передает на его укрепление. Заслуги Даррелла в области охраны редких видов животных получили должное признание. В 1972 году состоялась первая конференция, которая подвела итоги международных усилий по созданию в зоопарках резерва редких животных. Местом проведения конференции был избран Джерси. И это не случайно: к этому времени трест заслужил отличную репутацию. В своей вступительной речи на открытии конференции Даррелл подчеркнул, что, несмотря на определенные успехи в разведении редких животных, впереди ожидаются серьезные трудности. Неясны еще перспективы самого последующего процесса "репатриации" привыкших к условиям неволи животных; неизвестно, не скажется ли отрицательно длительное скрещивание близкородственных индивидуумов; не нарушится ли целостность генофонда; да и многое другое, что нельзя предсказать, может отразиться неблагоприятно. Однако Даррелл выразил надежду, что трудности в конце концов будут преодолены, и на заключительной экскурсии продемонстрировал ряд крайне интересных примеров накопления резерва видов, которым угрожает исчезновение. Работа Джерсийского треста продолжается, и нам остается только пожелать успеха сотрудникам этих учреждений. Однако сам Джеральд Даррелл прекрасно понимает, что одним созданием подобных питомников судьбы животных не изменить. Земля принадлежит людям, она будет неуклонно меняться, и поэтому очень важно пробудить в людях чувство ответственности за животный мир нашей планеты. А чувство ответственности рождается из любви, из знания. Поэтому все книги Джеральда Даррелла, от первой до последней, посвящены этой задаче - заставить человека по-новому взглянуть на природу, на существа, ее населяющие, заставить его полюбить "младших братьев" и кое-чем, хотя бы немногим, поступиться ради их спасения, ради того, чтобы сохранить Землю во всей ее красоте и богатстве. Каждая книга Даррелла-это прекрасный пример активной, действенной, настойчивой пропаганды. Даррелл не ограничивался книгами. Он выступает по телевидению, читает доклады о животных по радио, снимает о них фильмы. В 1962 году Джеральд Даррелл по поручению Международного фонда охраны животных совершает поездку в Новую Зеландию, Австралию и Малайю, знакомится с состоянием охраны природы этих стран. Почти везде видит он тревожную картину: жадность и равнодушие превращают в пустыню цветущие уголки, животным не остается места на Земле, их попросту сметают как ненужный сор. И снова Даррелл бросается в бой: он пишет чудесную книгу "Путь кенгуренка", где дает по-настоящему тонкий анализ положения животных, он показывает серию телепередач, в которых знакомит зрите ля с повадками, привычками, образом жизни птиц и зверей и одновременно просит, убеждает: смотрите, как они хороши, как много мы потеряем нужного, необходимого нам самим же, если животные исчезнут! Какое преступление совершим, если не убережем их от гибели! И как в сущности немного нужно, чтобы помочь им! Сейчас почти в каждой стране созданы национальные парки, заповедники, резерваты, охватывающие сотни тысяч квадратных километров. Многих это успокаивает, дает повод говорить: разве этого мало для того, чтобы гарантировать спасение животных? Есть ли повод для беспокойства? Да, отвечает Даррелл, есть. Национальные парки и заповедники - это хорошо, но недостаточно. Стоит на их территории оказаться месторождению нефти, золота или, не дай бог, урана, и едва ли статус неприкосновенности, которым обладают национальные парки, окажется достаточным препятствием для дельцов. Поэтому, пока каждый человек, будь то частное лицо или государственный деятель, не поймет всей важности проблемы охраны животных, никаких гарантий нет и быть не может. Все творчество Даррелла, вся его общественная деятельность направлены на то, чтобы подготовить действительно надежную почву для таких гарантий. Нельзя не сказать несколько слов о Даррелле как писателе. Человек XX века устал от сутолоки больших городов, от шума, от вечной спешки и нервного напряжения. Поэтому книги о природе, в частности о животных, пользуются сейчас огромным спросом, и множество авторов осваивают сейчас этот жанр. Но у Джеральда Даррелла нет соперников: его книги ожидаются с нетерпением и расходятся с молниеносной быстротой. В чем причина такого исключительного успеха? Мне кажется, прежде всего в обаянии самого Даррелла. в его доброте, в его милом характере, в умении находить везде друзей. Но это - дух книги. А кроме духа есть еще и мастерство писателя: способность необыкновенно тонко видеть основную сущность природы незнакомой страны, подмечать наиболее характерные ее черты наряду с умением подбирать, находить удивительно верные, удивительно новые, нестандартные, подчас совершенно неожиданные, но всегда объемные средства передачи своих впечатлений и переживаний. Именно это делает повествование Даррелла легким, живым и выразительным. У него счастливым образом сочетаются умение видеть и умение рассказывать, а ведь в этом-то и проявляется настоящий талант. Главные герои книг Даррелла - животные. Среди них нет противных, некрасивых, безобразных: все они по-своему хороши, и для каждого из них Даррелл находит теплые слова. Именно поэтому образы животных у Даррелла так сугубо индивидуальны и так до слез трогательны. Они запоминаются так, будто ты сам их видел, сам заботился о них, сам любил. После Сетона-Томпсона я положительно затрудняюсь назвать другого такого мастера анималистического портрета. И еще одна прекрасная черта творчества Джеральда Даррелла - его неподражаемый юмор. Юмор Даррелла - доброжелательный, спокойный, но тонкий и вездесущий. Юмор не как самоцель, а как жизненная философия, как способ подчеркнуть что-либо наиболее важное, наиболее типичное, как средство борьбы с трудностями. Юмористическое восприятие всего, что не касается трагической судьбы животных, составляет одну из самых привлекательных черт характера Даррелла. Нужно добавить, что книги Джеральда Даррелла имеют огромную познавательную ценность. Как бы мимоходом, исподволь он может рассказать о жизни животного так много, что другому специалисту-зоологу добавить почти нечего. И все эти сведения абсолютно достоверны, далеки от претензий на сенсационность. Тому, что пишет Даррелл, можно верить на сто процентов. "Перегруженный ковчег", как я уже говорил, - первое произведение Даррелла, "Гончие Бафута" - как бы продолжение, рассказ о второй поездке в Западную Африку в Камерун. Много лет прошло с тех пор, как Джеральд Даррелл странствовал по тропическому лесу и травянистым равнинам Камеруна. Много совершилось событий. Камерун обрел долгожданную свободу, в стране строят новую жизнь сыновья тех, кто сопровождал Даррелла во время странствий. Но так же прекрасны остались девственные леса, и все так же звенит в них по ночам хор насекомых и древесных лягушек, а лемуры-галаго неторопливо перебираются с ветки на ветку. Молодая республика много внимания уделяет вопросам охраны природы, охраны животных, и в том, что находится для этого желание и средства, есть доля заслуги Джеральда Даррелла. В. Флинт.