приветствует: подойдет вперевалку к проволочной сетке, поднимет верхнюю губу, так что обнажаются десны и мощные зубы, и принимается радостно ухать, прислушиваясь к своему голосу. Первое время он жил в одной клетке с самкой южноафриканского бабуина, но затем мы раздобыли для Элджи супругу, которую назвали Эмбе. Еда и особы противоположного пола составляли смысл жизни Элджи, и мы ничуть не удивились, обнаружив, что Эмбе вскоре забеременела. Среди диких животных у бабуинов одна из самых интересных социальных организаций, поэтому мы не стали отделять гостью из Южной Африки от наших двух гелад, решили посмотреть, что будет, когда появится на свет детеныш. Элджи, игравший в клетке доминирующую роль, благосклонно относился к своей супруге и южноафриканской гостье, хотя она и представляла совсем другой вид. Чужеземка занимала в иерархии второе место, а замыкала цепочку (до рождения малыша) Эмбе. Мы не отделили южноафриканку, прежде всего потому, что не хотели нарушать субординацию: останься Элджи и Эмбе вдвоем, тотчас начались бы типичные для всех приматов ссоры и раздоры. А так Элджи шпынял южноафриканку, которая в свою очередь шпыняла Эмбе, но гораздо мягче, чем это делал бы Элджи. Правда, чужеземка, доминируя над Эмбе, могла повредить детеныша, когда он родится, даже съесть его... Ладно, рискнем! Чрезвычайно сложная социальная организация, присущая большинству диких бабуинов, лишь недавно стала предметом основательного исследования. В частности, было установлено: когда в стае появляется новорожденный, все самки приходят в сильное возбуждение, особенно самки постарше, которые уже не могут рожать. Они собираются вокруг роженицы и внимательно рассматривают малыша, однако касаться его им не позволено. Но затем мать мало-помалу ослабляет охрану, и старшие самки соревнуются за право подержать детеныша, приласкать его, поносить на руках. Если бы наша троица представляла один вид, мы могли рассчитывать на такое же поведение. Но у нас старшее поколение представляла южноафриканская самка, и мы не были уверены, как она отнесется к детенышу гелады. Настал долгожданный день. В восемь утра служители обнаружили в спальной бабуинов родившегося ночью малыша. Он был чистый и сухой, никаких следов плаценты и пуповины. Детеныш крепко цеплялся за мать. Как только их выпустили в наружное помещение, стало очевидно, что южноафриканка взволнована и, можно сказать, обрадована ничуть не меньше молодой мамаши. Она старалась сесть поближе к Эмбе, лицом к ней, и время от времени обнимала ее так, что льнущий к матери малыш оказывался зажатым между ними. Элджи, привыкший чувствовать себя в клетке властелином, тоже заинтересовался наследником, но стоило ему приблизиться, как Эмбе поворачивалась к нему, поднимала верхнюю губу, щелкала зубами и издавала резкий протяжный звук, какого мы до сих пор еще не слышали. Элджи сразу отступал метра на два и начинал кружить около самок и младенца, пытаясь хоть что-то рассмотреть. Так продолжалось около суток, наконец отцу разрешили подойти поближе, и он мог расчесывать шерсть супруге и южноафриканке. На шестой день прежний порядок почти восстановился. Гостья продолжала оказывать покровительство матери и младенцу, но теперь Элджи было дозволено обнимать и ласкать Эмбе. Правда, к наследнику его, насколько мы могли установить, все еще не подпускали. Малыш был на редкость крепкий и здоровый; от большинства детенышей других бабуинов его отличало малое количество морщин на лице. Уже через сутки он хорошо видел и следил глазами за движениями наблюдателя в полутора-двух метрах. На пятый день мать разрешила ему спуститься на пол и немного походить подле нее. Однако через неделю идиллия кончилась. Южноафриканка, которой теперь позволили держать малыша на руках, оказалась настолько ревнивой, что не выпускала его даже тогда, когда он рвался к матери, чтобы поесть. Пришлось ради блага детеныша отделить чужеземку и Элджи. Близилась первая годовщина треста, и мы задумали как-то отметить эту дату, попросту говоря, устроить небольшой кутеж. Закроем зоопарк для посетителей, пригласим на завтрак членов правления треста и кое-каких местных деятелей; хорошо бы зазвать губернатора и бейлифа. Вечером -- обед и сбор средств; мы рассчитывали на то, что приглашенные выступят с речами и поддержат нас. Подготовка потребовала немалых усилий. Надо было забронировать номера в отелях, составить меню, продумать, как рассадить гостей (от одной этой проблемы можно было с ума сойти), и так далее и тому подобное. К тому же в это время года на Джерси часты туманы, а когда к острову приближается туман, он ни за что не обойдет своим вниманием аэропорт. Значит, необходимо переправить на Джерси знатных гостей по меньшей мере за день до юбилейной даты, иначе нам некого будет принимать. Львиная доля хлопот легла на плечи Кэт, и она блестяще со всем справилась, но я сказал себе, что впредь одним Советом не обойдешься, для подобных затей следует учреждать несколько подкомитетов... И уже теперь нам нужен был комитет для сбора средств. Я усиленно думал об этом, даже когда отправился на аэродром встречать Джеки, и в зале для прибывающих пассажиров вдруг увидел перед собой прелестнейшее создание. Черные волосы, большие глаза цвета лесных орешков, на лице сердечное расположение и нежность -- жаль только, что чувства эти адресованы не мне... А впрочем... Девушка остановилась передо мной, и я воспрянул духом. Быть может, мое брюшко и мешки под глазами не так уж и заметны? Или есть девушки, которым они даже нравятся? Иллюзия длилась недолго: я увидел в руках девушки кружку для пожертвований. -- Вы не желаете сделать взнос? -- услышал я медовый голосок. -- Конечно, желаю,-- ответил я.- Разве можно устоятъ перед такими глазами? Я полез в карман и как-то непроизвольно вместо полукроны опустил кружку десять шиллингов. -- Бьюсь об заклад, у такой очаровательной девушки сбор средств идет успешно,-- сказал я. Она мило улыбнулась. --О, я не жалуюсь, -- Вот бы вы для нас взялись собирать! -- А вы попросите. -- И попрошу. В эту минуту объявили посадку самолета Джеки, и я направился к входу. "А что, в самом деле?" -- подумал я, стоя у двери. Девушка сама предлагает свои услуги. И какая девушка: против ее глаз никто не устоит! Едва дождавшись Джеки, я схватил ее за руку и бесцеремонно потащил за собой. -- Живей, живей,-- торопил я ее.-- Я должен найти девушку. -- Мало тебе одной? -- спросила Джеки. -- Да нет же, пойми, это особенная девушка, красавица. Она только что была тут, собирала деньги для кого-то. -- А тебе она зачем понадобилась? -- подозрительно осведомилась Джеки. -- Понимаешь, это идеальный человек для комитета по сбору средств,-- объяснил я.-- Представь себе, она предложила свои услуги, а я, дурак, даже не узнал ее фамилии. Я поспешно обвел взглядом зал. Никого, если не считать важных престарелых дам и отставных полковников. -- Черт возьми! -- вырвалось у меня.-- Надо же, такую возможность упустил! -- Но ведь можно выяснить, кто она? -- сказала Джеки.-- Наверно, это кто-нибудь из здешних. -- Не знаю... Впрочем, можно спросить Хоуп. Как только мы добрались до дома, я схватил телефонную трубку. -- Скажи, пожалуйста,-- обратился я к Хоуп,-- что за красавица с глазами цвета лесных орешков и темными волосами собирала сегодня в аэропорту деньги на какие-то цели? -- Ну знаешь, Джерри! -- воскликнула Хоуп.-- Ты не мог бы спросить что-нибудь полегче? Откуда мне знать? И вообще зачем тебе это? -- Я хочу организовать комитет по сбору средств. И эта девушка показалась мне идеальной кандидатурой. Хоуп хмыкнула. -- Не знаю даже, кого тебе так сразу предложить,-- сказала она.-- Вот что, попробуй поговорить с леди Колторп. Говорят, у нее это очень хорошо получается. Я подавил стон. Леди Колторп -- представляю себе, что это такое. Длинные прокуренные зубы, ежик стального цвета, твидовый костюм, пахнущий спаниелем, и спаниели, пахнущие твидом... -- Ладно, подумаю,-- ответил я. И вот наступил знаменательный день. Надо ли говорить, что аэропорт был окутан туманом. Понадобились титанические усилия, чтобы доставить на остров Питера Скотта с супругой, мы едва уложились в срок, да и то с помощью чьего-то личного самолета. В конечном счете все образовалось. Я показал Питеру и его жене зоопарк, познакомил их с сотрудниками, рассказал о наших задачах. И с удовольствием отметил, что экскурсия явно произвела сильное впечатление на Питера. Завтрак удался на славу -- потому, верно, что обошлось без спичей. Во второй половине дня -- снова экскурсия по зоопарку. После этого осталось время только принять ванну и переодеться перед главным событием дня -- обедом, с последующим сбором средств. На обед были приглашены избранные, на чью помощь мы рассчитывали. Открыл торжество лорд Джерси, он предоставил слово Питеру Скотту, и тот произнес превосходную речь с различных аспектах охраны природы и значении нашего начинания. За ним была моя очередь выступать, и я уже перебирал листки с записями, как вдруг мой взгляд остановился на девушке, сидевшей на другом конце стола. Она -- та самая, которую я видел в аэропорту! Что за черт, как она здесь очутилась? От удивления у меня вылетело из головы все, что я собирался сказать. Все же я кое-как промямлил свою речь и сел, думая только о том, чтобы не упустить момент и перехватить девушку, прежде чем она скроется во второй раз. Наконец загремели стулья, гости начали подниматься из-за стола. Со всей скоростью, какую допускали приличия, я протиснулся сквозь толпу именитых друзей, догнал девушку уже на самом пороге и положил ей руку на плечо, словно детектив, поймавший воришку в магазине. Она повернулась и надменно вскинула брови. -- Это вас я видел в аэропорту? -- спросил я. -- Верно,-- подтвердила она.-- Я потому и пришла. -- Так вот,-- продолжал я,-- помнится, вы сказали, что согласны помочь мне со сбором средств. Это было сказано в шутку или всерьез? -- Конечно, всерьез. Каким-то чудом у меня в кармане оказались листок бумаги и ручка. -- Вы можете сказать мне, как вас зовут, и ваш номер телефона, и когда позвонить вам, чтобы договориться? -- Пожалуйста, звоните в любое время. -- Итак... вас зовут? -- Сэрэнн Колторп. Я воззрился на нее, не веря своим ушам. -- Как... вы... вы -- леди Колторп? -- не совсем учтиво выпалил я. -- Уже много лет. -- Но... как же?.. А седой ежик... спаниели... лицо старой лошади?..-- в отчаянии вопрошал я. -- Разве я похожа на старую лошадь? -- заинтересовалась она. -- Что вы! Я... я совсем не то хотел сказать. Понимаете, это я так представлял себе вас. Вы уверены, что на острове нет второй леди Колторп? -- Насколько мне известно, я -- единственная,-- с достоинством произнесла она.-- Звоните в любое время. Она сказала мне свой адрес и номер телефона. Я вернулся к Джеки и сообщил, ликуя: -- Нашел девушку! -- Которую? -- осведомилась Джеки. -- Ту самую, о которой говорил тебе,-- нетерпеливо ответил я.-- Девушку из аэропорта. Это леди Колторп. -- Постой, но ведь ты говорил, что леди Колторп -- это сплошной твид и спаниели. -- Да нет, ничего подобного! Посмотри... видишь? Вон та обаятельная особа... в чем-то черном с белой отделкой -- это она. -- Ах, эта... Что ж, пожалуй, ты прав, она справится со сбором средств! -- Я немедленно свяжусь с ней. Завтра утром. А теперь, бога ради, пошли домой. Чертовски хочется спать. Сказано -- сделано. Подводя итог, должен сказать, что наше юбилейное мероприятие прошло чрезвычайно успешно. Мы смогли посоветоваться с такими людьми, как директор Антверпенского зоопарка Вальтер ван ден Берг, как Ричард Фиттер из Общества охраны фауны, и другими; они не только благожелательно отозвались о нашей работе, но и сделали конструктивные замечания. Более того, деньги, которые мы собрали, позволили нам наконец взяться за самое неотложное из всех наших дел -- строительство новых, просторных клеток для человекообразных обезьян. Чертежи давно уже пылились на столе, мы с Джереми только слюнки глотали, глядя на них. Тресту такое дело было не по карману, но после юбилейного обеда -- как здорово все получилось! -- можно было приступать к задуманному. Я всегда говорил, что есть два создания, которым ни в коем случае нельзя давать волю в зоопарке: ветеринар и архитектор. Ветеринар тотчас примется лечить диких животных так же, как домашних. Конечно, динго или кустарниковая собака принадлежат к семейству собачьих, но это еще не значит, что к ним следует подходить с той же меркой, что и к болонке или спаниелю. Обычно ветеринар в отчаянии заключает: "На вашем месте я бы махнул рукой". Нам повезло, наши два ветеринара, Блэмпид и Бегг, придерживаются прямо противоположной точки зрения. Вот уж кто никогда не махнет рукой на животное! У архитектора свои заскоки. Стоит вам зазеваться, и они сконструируют клетку, которая будет архитектурной поэмой, но никуда не годится с точки зрения тех, кому ею пользоваться, а главное -- тех, кому в ней жить. Вот почему, когда дело дошло до клеток для человекообразных, мы с Джереми тщательно изучили проект, стремясь не допустить промашек. Задача осложнялась тем, что клетки предстояло ставить на наклонном участке, прилегающем к южной стене Дома млекопитающих, причем Откосов не один, а целых три, так что надо было сперва подготовить солидное бетонное основание. Конечный вариант, предложенный нашим архитектором Биллом Девисом, мне очень понравился. Клетки были почти треугольные, так что обитатели каждой из них могли видеть, что происходит в двух других. Житье-бытье соседей занимает человекообразных обезьян ничуть не меньше, чем нас, людей, только мы подглядываем из-за штор, а они из-за решеток. Крышу впереди подняли чуть повыше, чтобы в клетки попадало возможно больше солнца. Мы договорились со строительной фирмой, и началась подготовка участка. Старые клетки помещались внутри дома, но через окна обезьяны могли следить за ходом работ, и они охотно пользовались этой возможностью. Особенно интересовался техникой орангутан Оскар, он целыми днями сидел у окна и сосредоточенно наблюдал, как готовят и укладывают раствор. Однажды утром я пошел проверить, как подвигаются дела, и разговорился с одним из рабочих. -- Я вижу, Оскар следит, чтобы все делалось как положено,-- заметил я, показывая на стекло, к которому прильнула обезьянья физиономия. -- Да уж! -- воскликнул рабочий.-- Целый день так и сидит, глаз не сводит! Хуже какого-нибудь десятника, черт бы его побрал! Глава третья. РОДОВЫЕ МУКИ ЛЬВИЦЫ Уважаемый мистер Даррелл! Меня зовут Мириам. Пишу вам, чтобы получить совет по следующим вопросам: 1. Могу ли я каким-нибудь образом приобрести львенка? 2. Если да, то где? И во сколько это примерно обойдется? 3. В каком возрасте можно его приобрести (отнять от матери)? 4. Где его лучше держать? 5. До какого возраста смогу я его держать? 6. Чем кормить совсем маленького львенка? 7. Какого роста он будет? Что еще, по-вашему, мне нужно знать? Заранее большое спасибо... В любом крупном собрании диких животных не обойтись без болезней и несчастных случаев, нередко с роковым исходом, ведь животные -- такие же смертные существа, как и мы с вами. И одна из причин несчастных случаев, как ни прискорбно об этом писать, поведение рядового посетителя. Нашим мартышкам давали бритвенные лезвия, человекообразным -- горящие сигареты и трубки. Чтобы предотвратить такие поступки, нужен бдительный надзор. Взять, к примеру, наших попугаев ара по кличке Капитан Коу и Маккой. Красивые добродушные птицы; в хорошую погоду мы извлекали их из клетки и сажали на гранитный барьер возле Дома млекопитающих. Там они сидели на солнышке, чистили клювом свои яркие перья и окликали прохожих хриплыми голосами. И вот однажды некая весьма тучная особа, очевидно утомленная прогулкой по зверинцу, решила присесть на барьер и отдохнуть. Хотите верьте, хотите нет, она плюхнулась прямо на Капитана Коу. Сесть на такую большую и яркую птицу -- правда, невероятно?! К сожалению. Капитан Коу не сумел постоять за себя, хотя из всех попугаев ара наделены чуть ли не самым мощным клювом и мишень была достаточно крупной. Что поделать, он был попросту расплющен. Свидетелем происшествия оказался наш слесарь, случайно проходивший мимо. Сама виновница явно не понимала, что натворила. Слесарь тотчас отнес попугая в кон-тиру. В это самое время в зоопарке находился ветеринар Томми Бегг, который раз в неделю осматривал всех животных. Он немедленно занялся Капитаном Коу и аккуратно наложил шины на сломанные ноги. Но кроме ног у попугая были повреждены ребра и грудина, причем несколько ребер поранили легкое, и, как мы ни старались спасти Капитана Коу, он скончался. Больше всего в этой истории меня удручало поведение женщины. Ну хорошо, допустим, она по близорукости не разглядела на барьере большую птицу с красно-синим оперением. Но, посидев на попугае, она все-таки должна была понять, что ему от этого не поздоровилось. Так нет же, эта женщина не только не пришла в контору, чтобы извиниться и узнать, что стало с попугаем,-- она даже не потрудилась позвонить по телефону и справиться о его состоянии! Это лишь один из примеров того, как ведут себя посетители. Я бы сказал, что у нас уходит в среднем до семидесяти процентов времени на то, чтобы охранять животных от публики, а не наоборот. Как и во всяком серьезном зоопарке, посетителям у нас запрещено кормить животных. А то ведь сунут что-нибудь совсем неподходящее или перекормят каким-нибудь лакомством, после чего наш подопечный отвергает тща-тельно разработанную диету. Скажем, человекообразные обезьяны, совсем как дети, способны до тошноты объедаться шоколадом, и ужин, от которого было бы куда больше пользы, попросту им не лезет. К тому же неправильное питание чревато желудочными болезнями - возись потом, пока не вылечишь. Тем не менее иные посетители пренебрегают висящими повсюду призывами "Просьба животных не кормить" и знай себе бросают в клетки шоколад и другие гадости. Поверьте мне, в большом зоопарке ветеринару хватает работы и без тех эксцессов, которые возникают по недомыслию, а то и по жестокости посетителей. В одном конце нашего зоопарка есть озерцо, где мы держали смешанную коллекцию водоплавающих птиц, в том числе кое-какие редкие виды. Несколько лет птицы благополучно здравствовали и плодились. Но как-то выдалось очень жаркое лето. Ручей, питавший озерцо, почти пересох, водоем обмелел, и мы начали находить мертвых птиц, причем вскрытие не давало ответа на вопрос, что их погубило. Однажды умерли сразу шесть птиц, из них две редкие. Скорбная картина, которую Томми Бегг узрел в понедельник утром, явившись с очередным визитом, озадачила его. -- Что такое с этим озером? -- сердито воскликнул он.-- Воду мы проверяли, и птицы вроде бы ничем не болели. Вдруг его осенило. -- Вот только на глисты я их не проверял. Может, глисты виноваты? Томми взял ближайшую тушку -- шпорцевого гуся -- и осторожно вскрыл скальпелем желудок. Ничего. Тогда он разрезал зоб -- и нашел ответ на загадку. В зобу лежала изрядная порция свинцовой дроби. Исследуя остальных погибших птиц, мы у каждой нашли дробь, а у одной -- даже металлический колпачок от патрона двенадцатого калибра. Зоб, можно сказать, заменяет птице зубы: вы увидите в нем песок, даже мелкие камешки, помогающие измельчать пищу. По мере того как песок и камешки истираются, птица заглатывает новую порцию, обзаводясь новыми "зубами". Наши птицы где-то обнаружили свинцовую дробь и заглотали ее, очевидно, приняв за безобидные камешки. Конечно, дробь исправно выполняла функцию зубов, но она же, стираясь, вызывала свинцовое отравление. Сами понимаете, как только тайна была раскрыта, мы выловили всех уцелевших птиц и принялись исследовать берег в поисках источника дроби. Судя по тому, как много ее было в зобах отравленных птиц, они где-то напали по крайней мере на ящик патронов, но, сколько мы ни искали, нам не попадалось ничего похожего. А тут еще заболела одна из выловленных птиц. И вновь явные признаки свинцового отравления... Мы попытались спасти ее внутривенным вливанием препарата кальция. Увы, противоядие не помогло. Мы долго не могли понять, откуда в озере такая уйма дроби. Наконец выяснилось, что водоем появился тут лишь после войны. Была лощинка и ручеек, затем прежний владелец поместья, майор Фрэзер, сделал запруду, и возникло озерцо. Видимо, во время немецкой оккупации кто-то из жителей острова, боясь, что у него найдут боеприпасы, закопал их в этой самой лощине. Постепенно ил и вода разъели картонные гильзы, но дробь осталась. А необычная засуха, из-за которой озерцо обмелело, позволила гусям и уткам ворошить клювами ил в таких местах, где они обычно не доставали дна. Да и мало ли в зоопарках происходит вещей, от которых просто невозможно уберечься. Так было в тот раз, когда у наших африканских виверр появилось потомство. Событие незаурядное -- не многим зоопаркам удавалось добиться приплода от виверр. Три дня роженица вела себя как образцовая мамаша, потом, неизвестно почему, набросилась на детенышей и сожрала их. Или взять случай с сервалами. Эти стройные, длинноногие кошки с остроконечными ушами, коротким хвостом и оранжево-коричневой шкуркой в черную крапинку удивительно хороши собой, и мы чрезвычайно обрадовались, когда Тэмми окотилась. Она тоже проявила себя образцовой мамашей; с неделю малыши, что называется, жили припеваючи, хорошо сосали молоко, и Тэмми ходила с довольным видом. И вдруг, заглянув в ее клетку, мы увидели, что оба малыша мертвы. В чем дело?.. Кожа не повреждена, значит, она их не кусала. Вскрытие все объяснило: они погибли от удушения. Очевидно, Тэмми ночью, переворачиваясь с боку на бок, придавила малышей и незаметно для себя задушила их. Такое случается с первым пометом у домашних кошек, прежде чем они усвоят все тонкости материнства. Но пожалуй, самая сложная ветеринарная проблема у нас возникла, когда забеременела Шеба, наша львица. Все вроде бы шло хорошо, и оставалось ждать совсем немного, но именно в это время мне понадобилось съездить в город повидать друзей. А чтобы меня можно было тотчас разыскать, если случится что-нибудь непредвиденное, я по обыкновению оставил адрес и телефон ресторана, где была назначена встреча. Только мы управились со вторым завтраком, как меня вызвали к телефону. Оказалось, что у Шебы начались роды, но плод застрял на полпути и не выходит, сколько она ни тужится. Судя по всему, детеныш мертв. Я поймал такси, домчался до зоопарка, и мы с Джереми обсудили положение. Схватки длятся уже около двух с половиной часов, голова львенка безвольно болтается, он явно мертв, но львица никак не может его вытолкнуть и сильно мучается... -- Прежде всего,-- заключил Джереми,-- надо перевести ее в клетку поменьше. Может быть, тогда удастся ей как-то помочь. Но, чтобы перевести Шебу в клетку поменьше, надо было войти в большую клетку и заставить львицу покинуть ее, а я не осмеливался на такой риск. И тут меня осенило. Я знал, что в Лондонском зоопарке есть специальный пистолет, который заряжается иглой, выполняющей роль шприца: попав, скажем, в лопатку зверя, она впрыскивает тот или иной препарат -- наркотизатор, антибиотик и так далее. Что, если позвонить им и попросить, чтобы прислали самолетом чудо-пистолет? Попробуем усыпить Шебу. Я поспешил к себе в кабинет и вызвал Лондонский зоопарк. Надо ли говорить, что дело происходило в субботу: неприятности такого рода непременно случаются по субботам. Когда я наконец дозвонился до Лондонского зоопарка, мне подтвердили, что пистолет действительно есть. но пользоваться им разрешено только главному ветеринару зоопарка, доктору Оливеру Грэму Джонсу. Полиция следит за этим и не допустит исключений. Я не один год знал Оливера Грэма Джонса и не сомневался, что он постарается что-нибудь придумать. "Можно мне поговорить с доктором?" -- "Весьма сожалеем, но он дома, отдыхает".-- "В таком случае нельзя ли получить его домашний номер?" -- "Пожалуйста". Я записал номер, дозвонился до Оливера и объяснил ему ситуацию. Он всей душой посочувствовал мне. -- Но, понимаешь, дружище,-- сказал он.-- Во-первых, я не могу отправить тебе пистолет без разрешения полиции. А во-вторых, если ты незнаком с устройством, можешь бед натворить. Надо правильно рассчитать заряд, не то игла из шприца превратится в пулю, и, вместо того чтобы вылечить животное, ты его, чего доброго, убьешь. Это очень коварная штука. -- Нельзя так нельзя,-- ответил я.-- Попробуем перегнать Шебу в клетку поменьше. Скажем, с помощью горящих факелов. -- Ради бога, только не это! -- Мои слова явно потрясли Оливера.-- Да она может всех вас убить, особенно в таком состоянии. Ничего хорошего из этого не выйдет. -- Ну, а что же нам тогда делать? Оливер немного поразмыслил. -- Сколько времени мне понадобится, чтобы добраться до Джерси? -- Все зависит от расписания самолетов,-- сказал я.-- Наверно, около часа. -- Так вот, если ты берешься заказать билет, я поеду в зоопарк, заберу пистолет и прилечу к вам. -- Замечательно! -- обрадовался я.-- Сейчас же свяжусь с транспортным агентством, а потом позвоню тебе еще раз. Дело осложнялось тем, что был разгар отпусков, новобрачные и отдыхающие забронировали чуть не все места в самолетах, вылетающих на Джерси. Я обратился в транспортное агентство -- а, надо сказать, там нас любили -- и объяснил ситуацию. Нельзя ли достать один билет на ближайший самолет, вылетающий с Хитроу на Джерси? Мне обещали выяснить и позвонить. Полчаса я как заведенный мерил шагами кабинет; наконец -- звонок. Из транспортного агентства сообщили: есть одно место, вылет с аэродрома Хитроу в семнадцать тридцать. Я попросил забронировать это место для доктора Оливера Грэма Джонса, потом позвонил Оливеру. -- Силы небесные,-- воскликнул он,-- мне надо торопиться! Ладно, постараюсь успеть. -- Я встречу тебя в аэропорту. -- Превосходно. Теперь только бы не застрять где-нибудь с машиной по пути в Хитроу. Я встретил Оливера на Джерсийском аэродроме и поспешно увлек его к машине. По пути в зоопарк я рассказал ему, как обстоят дела. Плод все еще не вышел, и Шеба по-прежнему мучается. Оба наши ветеринара на месте, необходимые инструменты приготовлены, поскольку Оливер предупредил меня по телефону, что, возможно, придется делать кесарево сечение, чтобы спасти львицу. Ветеринары нас ждали; рядом с львиной клеткой уже стоял стол, над ним укрепили светильники. Не очень-то роскошный операционный зал, но за такой короткий срок лучшего не оборудуешь. Оливер посмотрел сквозь решетку на пациентку. Исстрадавшаяся львица лежала в углу и жалобно ворчала. -- Н-да,-- заключил он,-- тут каждая минута дорога. Счастье, что я поспел на самолет. Он осторожно распаковал пистолет, зарядил иглу наркотизатором, тщательно прицелился и выстрелил. С глухим хлопком игла вонзилась в бок Шебы. Львица дернулась, мотнула головой -- и только. Когда наркоз начал сказываться, она встала, пошатываясь, сделала несколько шрагов и снова легла. Принесли длинную палку, легонько потрогали Шебу -- никакой реакции. Значит, усыпили, можно вытаскивать львицу. Зайдя с другой стороны, мы подняли дверцу клетки. Я хотел войти первым, чтобы связать Шебе ноги, но Оливер нe пустил меня -- усыпленное животное, объяснил он, может на несколько секунд очнуться, и этого достаточно, чтобы основательно помять человека. Оливер вошел в клетку первым, засунул в пасть львицы чурку и крепко связал ей морду. Такой способ позволял Шебе свободно дышать и одновременно страховал нас от неожиданностей, если пациентка вдруг очнется. Затем мы связали львице ноги и выволокли ее из клетки. Понадобились объединенные усилия шести человек, чтобы поднять на стол тяжеленного зверя. Оливер учтиво, как водится среди медиков, спросил Блэмпида и Бегга, не желают ли они произвести операцию. Оба не менее учтиво ответили, что эта чесгь принадлежит человеку, который любезно согласился проделать столь долгий путь. Первым делом предстояло удалить плод. С этим мы справились без труда. Нашим глазам предстала странная картина: львенка как будто накачали воздухом из насоса. Кости -- дряблые, мягкие, морда искажена скопившимся под кожей газом. Далее предстояло осторожно выбрить участок живота Шебы, где намечалось сделать надрез. Мы использовали электрическую машинку, припасенную Блэмпидом. Оливер вымыл и продезинфицировал руки; можно оперировать. Поскольку начало темнеть, мы включили светильники -- и только тут обнаружили, что у клетки собрались все сотрудники зоопарка. Каждому хотелось проследить за ходом операции. Я спросил Оливера, не будет ли он возражать, если они войдут в клетку, чтобы лучше видеть, и он охотно согласился. Тогда они расположились полукругом около стола, и Оливер приступил к делу, комментируя вслух свои действия. Он сделал продольный разрез, и, как только нож вскрыл брюшину, живот опал с шипящим звуком и распространился отвратительнейший запах. Пальцы Оливера двигались быстро и уверенно. Невзирая на зловоние, от которого кое-кто из зрителей слегка побледнел, он расширил разрез, осторожно проник руками в брюшную полость и одного за другим извлек еще двух львят. Они были такие же вздутые, как и первый. Мы поместили все три плода в ведерко, с тем чтобы потом исследовать, что же все-таки произошло. Тем временем Оливер удалил плаценту, промыл полость и зашил брюшину и кожу. Наружный шов густо присыпали антибиотиком; кроме того, в профилактических целях Шебе сделали инъекции пенициллина и стрептомицина. Она дышала неглубоко, но ровно. Вся операция проводилась под наркозом, на морде львицы лежала маска, за которой следила миссис Блэмпид. Затем Шебу осторожно перенесли на импровизированные носилки и поместили в специальную клетку, которая позволяла ей вставать на ноги, но ограничивала подвижность, чтобы от резкого поворота не разошлись швы. Во избежание пневмонии важно было держать львицу в тепле, поэтому мы накрыли ее одеялами и обложили грелками. Кроме того, от наркоза язык и пасть Шебы пересохли, их надо было увлажнять водой с глюкозой. И Джефу - он у нас надзирал за львами -- пришлось дежурить всю ночь, менять грелки и смачивать Шебе пасть. Среди ночи ему вдруг показалось, что она зябнет, тогда он сходил за собственной периной и укрыл ее. Утренний осмотр показал, что все идет нормально. Зрачки Шебы реагировали на свет, и сознание к ней возвратилось, хотя и не настолько, чтобы она могла броситься на нас. Мазки из брюшной полости львицы были исследованы университетской лаборатории, и специалисты обнаружили своеобразный газообразующий микроорганизм -- Clostridium sordelli. Эта бактерия водится в почве, и ею нередко заражается скот, но у представителей семейства кошачьих ее до сих пор не находили. После операции, прежде чем отвезти Оливера в гостиницу, я пригласил всех ветеринаров к себе на стаканчик виски. -- Скажи-ка,-- обратился ко мне Оливер,-- сколько сотрудников зоопарка присутствовали на операции? -- Все до одного,-- ответил я.-- Включая тех, у кого сегодня выходной. -- Силы небесные! Хотел бы я видеть такой энтузиазм у себя в Лондоне. Боюсь, там на операцию вообще никто не пришел бы. А ты всех ухитрился собрать. --Я их не собирал, они сами пришли. -- Чудеса,-- сказал Оливер.-- Ты уж постарайся, чтобы они всегда оставались такими. -- Да уж постараюсь,-- ответил я. Надеюсь, что мне это удалось. Когда Шеба совсем оправилась, мы решили, что ей следует не меньше полугода пожить отдельно от Лео; нельзя, чтобы после такой серьезной операции она вскоре опять забеременела. Наконец разлука кончилась, состоялось радостное свидание, и вот уже Шеба снова понесла. Разумеется, мы очень волновались за нее, но к этому времени я выписал пистолет из Штатов -- теперь, если что, не обязательно беспокоить Оливера, вызывать его из Лондона. Шеба благополучно произвела на свет двух кругленьких, здоровых львят, и мы облегченно вздохнули. Слава богу, пронесло! Однако ее драма на этом не кончилась. Как только львята подросли и можно было отнимать их от матери, Шеба вновь забеременела. После нормальных родов мы не сомневались, что и на сей раз все будет в порядке. Но в последний момент Шеба опять подцепила злополучных микробов, и пришлось нам повторить всю процедуру. Мы зарядили пистолет, усыпили львицу, Блэмпид и Томми Бегг сделали ей кесарево сечение и извлекли двух львят, таких же вздутых, как и львята первого помета. Наложили швы, влили пенициллин и все такое прочее и поместили Шебу в хорошо знакомую ей специальную клетку. И все вроде бы шло благополучно вплоть до того дня, когда львица, к нашему ужасу, сделала то, чего мы больше всего боялись. Как ни узка была клетка, Шеба могла в ней встать и сделать шаг-другой. Но однажды ночью она, судя по всему, попробовала повернуться; в итоге швы разошлись. Снова -- наркоз, снова -- швы. На этот раз задача осложнялась тем, что ткани вокруг раны были порваны, и, чтобы новые швы держали, пришлось делать их очень широкими, до десяти -- двенадцати сантимеров. После операции мы впрыснули Шебе положенную дозу антибиотиков и вернули ее в клетку. На другое утро она уже поднимала голову, выпила немного воды с глюкозой. Мы добавили пенициллина, установили капельницу. Однако среди дня Шеба стала задыхаться. Сердечное лекарство не помогло, и вскоре она умерла. Надо ли говорить, как мы горевали. Оставалось утешаться тем, что для ее спасения было сделано все; просто организм львицы не выдержал третьей операции. Глава четвертая. МИСТЕР И МИССИС Д Уважаемый мистер Даррелл! На днях ко мне в холл залетел дятел и принялся долбить клювом дедушкины часы. Можно ли этот случай считать необычным? Кажется, это Эдгар Уоллес сказал: если у человека одно прозвище, значит, его еще чтят, но если прозвищ два или больше, значит, его не любят. Насколько мне известно, у нас с Джеки есть только одно прозвище, если это вообще можно назвать прозвищем: сотрудники зоопарка называют нас мистер и миссис Д. А придумал это, сдается мне, Шеп Мэлит. Кудрявый, голубоглазый, с обворожительной улыбкой, Шеп, вне всякого сомнения,-- самый красивый среди наших мужчин. На его совести столько разбитых сердец, что я потерял им счет. Ни одна из девушек, работавших в отделе птиц, не могла устоять против его чар. А одна влюбилась так сильно, что пришла к Джереми и заявила: ей невмоготу работать в зоопарке, если Шеп не ответит на ее чувство. И так как на это рассчитывать не приходится, она вынуждена уйти. В разгар беседы с Джереми она вдруг простонала: "О, мистер Молинсон, я так его люблю, что мне сейчас будет дурно!" С этими словами она выскочила из кабинета, и в коридоре ей впрямь стало дурно. При крещении Джон Мэлит получил второе имя -- Жуан, и я часто спрашивал себя, почему мы не прозвали его "Дон Жуан". Но он был и остается Шепом, и на его попечении находятся все наши птицы, а их у нас немало. Вообще-то птицы вроде бы не отличаются таким сильным характером, как звери, однако у нас побывало немало птиц, наделенных яркой индивидуальностью. Пожалуй, лучшим примером мог бы служить Трампи, серокрылый трубач из Южной Америки. Серокрылые трубачи -- крупные птицы, с курицу величиной, у них высокий выпуклый лоб, что считается признаком ума, и большие чистые глаза. Трампи был совсем ручной, и ему разрешалось вольно ходить по зоопарку. Свою свободу он использовал, в частности, для того, чтобы помогать обжиться новичкам. Это выражалось в том, что Трампи целые сутки простаивал около клетки новичка, а то и в самой клетке. И уходил только после того, как убеждался, что новый жилец перестал нервничать. В то время у нас жили два пингвина. И вот он затеял перелетать через загородку и изводить их. Долго пингвины терпели его выходки, наконец в один прекрасный день перешли в наступление, и удачный удар поверг Трампи в пруд. Непривычный к воде, он оказался в их власти. Когда мы выловили его, он был весь в крови. Мы решили, что нашему Трампи пришел конец, и зоопарк погрузился в траур. Однако нам удалось залечить его раны; уже на следующий день Трампи, потеряв несколько перьев и приобретя несколько шрамов, важно расхаживал по территории и всех приветствовал. Тот же Трампи всегда провожал последних посетителей. Один раз он даже сел с ними в автобус, чтобы удостовериться, что они не собьются с пути. Кончина Трампи была внезапной и глубоко потрясла Шепа, потому что именно Шеп был в ней повинен. Как-то, взвалив на спину большой и тяжелый мешок с опилками, он направился в Дом млекопитающих; Трампи по привычке семенил за ним. Шеп подошел к нужной клетке и, ничего не подозревая, сбросил мешок прямо на трубача. Трампи был убит наповал. Все мы сильно расстроились, но позднее нам удалось приобрести еще двух трубачей, которым тоже позволено свободно расхаживать по территории зоопарка. Правда, им пока далеко до Трампи, но мы не теряем надежды. Еще один пример яркой индивидуальности -- наша корнуоллская клушица Дингл. Черное оперение этого своеобразного представителя вороновых сочетается с красными ногами и длинным, немного изогнутым ярко-красным клювом. Выкормленный людьми, Дингл был совсем ручной, и первые дни мы держали его у себя в квартире. Но после того как он разбил восьмой стакан, я решил, что лучше выдворить его в открытый вольер. Милейшее существо на свете, Дингл больше всего любил, когда ему чесали голову. Припадет к земле или к вашим коленям, зажмурится, крылья дрожат от наслаждения... Ему нравилось также сидеть на плече Джеки и тихонько перебирать клювом ее волосы, как бы отыскивая букашек. А однажды, сидя на моем плече, он улучил минутку, когда я отвлекся, и засунул мне в ухо клочок бумаги, да так глубоко, что его пришлось извлекать пинцетом. Не иначе, вообразил, будто мастерит гнездо. Переселение в вольер нисколько не ожесточило Дингла, он охотно спускается поговорить с вами и подставляет голову, чтобы вы могли ее почесать. Вообще пернатых любителей поговорить у нас хватает. Когда гасят свет на ночь, попугай Суку говорит сам себе: "Спокойной ночи, Суку". А горная майна Али явственно произносит: "Где Триггер?" и "О-о-о, какой славный мальчуган!" Но, пожалуй, самый лучший оратор -- майна более мелкого вида, по имени Тапенс. Подойдите к клетке Тапенса и попробуйте с ним заговорить. Он сразу рассмеется, а если вы просунете внутрь палец и погладите ему животик, зажмурит глаза и примется бормотать: "Ой, как здорово! Ой, как здорово!" Множество людей спрашивают меня, понимают ли говорящие птицы слова, которые произносят. Не берусь дать определенный ответ. Возьмите того же Тапенса. Вероятно, прежние владельцы, когда почесывали его, приговаривали: "Ой, как здорово!" -- и он воспроизводит эти звуки, потому что они для него связаны с приятной процедурой. Впрочем, однажды Тапенс почти убедил меня в том, что говорит осмысленно. Подстригая кусты рядом с клеткой майны, наш престарелый и весьма уважаемый садовник мистер Холли вдруг прокашлялся и сплюнул на землю. Тотчас раздался отчетливый, звонкий голос Тапенса: --Старый неряха! Мистер Холли был страшно доволен и весь день посмеивался про себя. Про попугаев рассказывают много историй, и больши