зглядом ее движение по проходу. Высокая, одетая небрежно, но элегантно, гибкая, подвижная фигура из тех, при виде которых у молодых людей роятся в голове распутные мысли, длинные ноги дивной формы. Я смотрел, как она спускается на тротуар и, все так же оживленно беседуя со своим спутником, исчезает в толпе праздных гуляк и посетителей торговых точек. Я вздохнул. Такая прелестная девушка, и как же жестоко поступила судьба, подразнив меня этим видением, чтобы тут же разлучить с ним. Однако я ошибался - не прошло и трех дней, как Урсула вновь возникла на моем жизненном пути, чтобы оставаться там с перерывами следующие пять лет. Один друг пригласил меня к себе на день рождения, и, входя в гостиную, я услышал похожий на флейту, звонкий голос девушки из автобуса. - Я прирожденный беспутник, - серьезно объясняла она высокому молодому человеку. - Страсть к путешествиям у меня в крови. Папочка говорит, что я настоящая недоседа. - С днем рождения, - поздравил я хозяина. - И за то, что я принес тебе такой драгоценный подарок, прошу представить меня тому поразительному носу. - Ты говоришь про Урсулу? - удивился он. - В самом деле хочешь познакомиться с _ней_? - Превыше всего на свете, - заверил я его. - Ладно, только я ни за что не отвечаю. Если она за тебя возьмется, быть тебе в сумасшедшем доме. Местная психушка уже битком набита ее приятелями. Мы подошли к девушке с восхитительным носом. - Урсула, - обратился к ней мой друг, стараясь говорить безучастно, - позволь познакомить тебя. Джерри Даррелл... Урсула Пендрагон Уайт. Урсула обернулась, обвела меня пристальным взглядом синих очей и одарила дивной улыбкой. В анфас ее нос выглядел еще очаровательнее, чем в профиль. И я был сражен наповал. - Привет, - сказала она. - Это ведь ты слывешь жуковедом? - Я предпочел бы славу элегантного, симпатичного, остроумного, бесшабашного прожигателя жизни, - печально ответил я. - Но если ты предпочитаешь, чтобы я был жуковедом, так тому и быть. Она рассмеялась, и смех ее был подобен звону бубенчиков. - Прости, я грубо выразилась. Но ведь это ты человек, который любит животных, верно? - Да, - признался я. - Тогда ты как раз тот, кто мне нужен. Я уже несколько дней спорю с Седриком. Он жутко упрямый, но я уверена в своей правоте. Собаки ведь могут предсказывать, верно? - Ну... - рассудительно произнес я, - если битьем научить их говорить... - Да нет же, нет! - нетерпеливо отрезала Урсула, точно разговаривала с несмышленым ребенком. - _Предсказывать_, понимаешь? Они видят призраков, могут предупредить тебя о близости смерти и так далее. - Ты хочешь сказать - они _предчувствуют_? - осторожно справился я. - Ничего подобного, - отрезала Урсула. - Я подразумеваю именно то, что сказала. После того как мы основательно обсудили благородные свойства и пророческий дар собак, я ловко перевел разговор на музыку. Мне удалось добыть билеты в концертный зал, и я подумал, что вот достойный и культурный способ завязать дружбу с Урсулой. Итак, я спросил, любит ли она музыку. - Просто _обожаю_. - Она восторженно закатила глаза. - Если музыка, как говорят, язык любви, давай закусим. Она с улыбкой посмотрела на меня. - Ты хочешь сказать... - неосторожно начал я. Теплый, отуманенный любовью взгляд Урсулы разом преобразился, глаза ее уподобились подернутым льдом цветкам барвинка. - Только не объясняй мне, что я хочу сказать, - взбунтовалась она. - Все мои приятели этим занимаются, меня это приводит в бешенство. Без конца исправляют и исправляют меня, точно я... какая-нибудь контрольная работа. - Ты не дала мне договорить, - мягко ответил я, - я собирался спросить: "Не хочешь ли ты сказать, что твоя любовь к музыке так велика, что ты с удовольствием примешь приглашение пойти со мной в концертный зал завтра вечером?" - О-о-о! - просияла Урсула. - У тебя что - и билеты есть? - Так уж заведено - на концерты ходить с билетами, - заметил я. - Ты молодец. На прошлой неделе я хотела купить билеты, но они уже были распроданы. Я буду счастлива! Когда я, весьма довольный собой, собрался уходить, хозяин полюбопытствовал, как я поладил с Урсулой. - Отлично, - ответил я, окрыленный своим успехом. - Завтра она идет со мной в ресторан, оттуда - на концерт. - Что? - с ужасом воскликнул хозяин. - Ревность тебе не поможет, - сказал я. - Конечно, ты достаточно мил, этакий неотесанный, скромный парень, но для успеха у такой прелестной девушки, как Урсула, тебе недостает чуточки шарма, живости ума, чего-то этакого. - Я не могу этого допустить, - всколыхнулся он. - Несмотря на твою возмутительную заносчивость, не могу в час, когда ты, мой друг, готов очертя голову ринуться в зияющие бездны преисподней, не протянуть руку помощи, чтобы остановить тебя. - О чем ты? - спросил я с искренним интересом, настолько серьезно он говорил. - Слушай и не говори потом, что тебя не предупреждали. Лучше всего, если бы ты позвонил ей сегодня вечером и сказал, что заболел гриппом, или тебя укусила бешеная собака, или еще что-нибудь. Однако я знаю, что ты этого не сделаешь, ты одурманен. Но ради Бога, послушай мой совет. Если пойдешь с ней в ресторан, ни за что не давай ей в руки меню, разве что тебе сейчас досталось по наследству несколько сот фунтов стерлингов. У нее аппетит как у самого прожорливого удава, и она ничего не смыслит в деньгах. Что же касается концерта... так вот, дружище, тебе не известно, что администрацию концертного зала бросает в дрожь при одном упоминании ее имени? Что они не один год изыскивают возможность по закону запретить ей посещать концерты? - Но она заверила, что очень любит музыку, - неловко произнес я. - Это чистая правда, и музыка действует на нее самым ужасным образом. Однако еще ужаснее она действует на музыку. Мне довелось видеть, как музыкант, дирижировавший "Волшебной флейтой", весь в слезах, припал к флакону с нюхательной солью, словно младенец к соске. Рассказывают также, и я готов в это поверить, что другой дирижер проснулся наутро седой, после того как накануне Урсула присутствовала на представлении "Весны священной" Стравинского. Разве тебе не известно, что когда здесь гастролировала Айлин Джойс, то Урсула, явившись на концерт, так пагубно воздействовала на несчастную пианистку, что та _забывала переодеваться_ в паузах? - Может быть... может быть, виной был просто какой-то недосмотр? - Недосмотр? Недосмотр! Ты когда-нибудь слышал, чтобы у Айлин Джойс недоставало _платьев_? Пришлось признать, что он меня убедил. Хозяин проводил меня до дверей с учтивостью мягкосердечного палача. - Помни, - тихо сказал он, сочувственно сжимая мою руку, - я твой друг. Звони, если я тебе понадоблюсь. Звони в любое время дня и ночи. С этими словами он решительно захлопнул дверь у меня перед носом, и я отправился домой, полный тревожных предчувствий. Однако на другой день я проснулся утром в бодром расположении духа. "Как-никак, - говорил я себе, - Урсула восхитительная девушка, такое очаровательное создание просто не может вести себя так невоспитанно, как это изображал мой друг. Скорее всего, он попытался назначить ей свидание, и она с рассудительностью, равной ее красоте, отшила его". Утешив себя таким образом, я оделся особенно тщательно и отправился на вокзал встречать Урсулу. С ее слов мне было известно, что она живет в Нью-Форест и в Борнмут едет поездом, потому что: "Когда мне нужен наш "роллс-ройс", папочка непременно куда-нибудь уезжает на нем". Выйдя на платформу, я стал нетерпеливо ждать прибытия поезда. Когда я в двадцатый раз поправлял свой галстук, ко мне вдруг обратилась пожилая леди, одна из столпов местной церкви, каким-то образом подружившаяся с моей матерью. Я стоял, переминаясь с ноги на ногу и всей душой желая, чтобы старая карга поскорей испарилась, потому что, когда впервые встречаешься с девушкой, которой ты назначил свидание, меньше всего желаешь, чтобы при сем присутствовала критическая благочестивая аудитория. Однако она пристала ко мне как клещ и все еще продолжала рассказывать о последнем благотворительном базаре, когда на станции появился, чуфыкая, чумазый паровоз. Нетерпеливо обводя взглядом вагоны в поисках Урсулы, я не слишком внимательно прислушивался к рассказу о том, что говорил приходской священник. - И священник сказал: "Я лично, миссис Дарлинг-херст, сообщу епископу, как самоотверженно вы трудились во время сбора средств на орган". Конечно, он вовсе не обязан это делать, но он поступил как истинный христианин, правда? - О, конечно... конечно... весьма... э... мудрый человек. - И я так думаю. И я сказала ему: "Господин священник, я всего лишь скромная вдовица..." Мне не пришлось узнать, какими еще секретами своей личной жизни она поделилась со священником, потому что откуда-то сзади до моих ушей донесся звонкий радостный голос Урсулы: - Дорогой! _Дорогуша_! Я здесь! Я развернулся кругом, и сделал это как раз вовремя, потому что Урсула бросилась в мои объятия и впилась своими губами в мои с алчностью шмеля, завидевшего первый в сезоне цветок клевера. Вырвавшись наконец из осьминожьей хватки Урсулы, я попытался найти взглядом миссис Дарлингхерст и обнаружил, что она пятится вдоль платформы с видом пустынника, который стал вдруг свидетелем римской оргии самого дурного пошиба. Я робко улыбнулся, помахал рукой, после чего схватил Урсулу за руку и повлек за собой, на ходу пытаясь стереть с губ около килограмма помады. На Урсуле было эффектное синее платье, превосходно сочетающееся с ее огромными глазами, и элегантные белые замшевые перчатки. На одной руке висела на ремне необычная корзиночка, похожая на те, в которые кладут припасы, отправляясь на пикник. Должно быть, в этой таре она держала запас косметики, рассчитанный не на один год. - Дорогой, - сказала Урсула, устремив на меня восторженный взгляд, - я _предвкушаю_ все это. Такой чудесный день! Ленч наедине с тобой, потом концерт... О-о-о-о! _Райское наслаждение_! В это время мы проходили мимо билетных касс, и несколько мужчин, уловив игриво-страстную интонацию, с которой были произнесены слова "райское наслаждение", посмотрели на меня с такой завистью, что я сразу приосанился. - Я заказал столик... - начал я. - Дорогой, - поспешно перебила меня Урсула. - Мне позарез нужно в уборную. В поезде не было туалета. Купи мне газету. С разных сторон на нее устремились удивленные взгляды. - Потише! - сказал я. - Не надо так громко. Зачем тебе газета? Там есть туалетная бумага. - Конечно, дорогой, но она слишком _тонкая_. Я предпочитаю подстелить бумагу потолще, - объяснила Урсула, и голос ее разносился кругом, как звон колоколов в морозной ночи. - Подстелить? - спросил я. - Ну да. Я никогда _не сажусь_ прямо на сиденье. Потому что одна моя знакомая, посидев вот так, схватила скарабея. - Ты хочешь сказать - скарлатину? - Да нет же, _нет_! - нетерпеливо возразила она. - Скарабея. Вся так и пошла отвратительными красными пятнами. Прошу тебя, дорогой, скорее купи мне газету, я просто _умираю_. Я исполнил просьбу Урсулы, и она направилась в женскую уборную, размахивая газетой так, словно разгоняла бактерий. "Интересно, - спросил я себя, - от кого из своих друзей могла она слышать слово "скарабей" и по какому поводу?" Через несколько минут она возникла вновь с улыбкой на лице и, очевидно, без бактерий, я затолкал ее в такси и отвез в ресторан. Мы быстро нашли свободный столик, и официант разложил перед нами огромные меню. Памятуя советы моего друга, я живо выхватил меню из рук Урсулы. - Я сам выберу для тебя блюдо, - объяснил я. - Я гурман. - Правда? - удивилась Урсула. - Разве ты индиец? - При чем тут Индия? - Ну, я думала, что они приезжают оттуда. - Кто? Гурманы? - все больше удивлялся я. - Ну да. Разве это не те люди, которые проводят время, созерцая свой живот? - Совсем не те. Ты подразумеваешь нечто совершенно другое. Ладно, не ломай себе голову, лучше давай я закажу, что нам есть. Я заказал недорогой, но плотный ленч и к нему бутылку вина. Урсула тараторила без перерыва. У нее было несметное количество друзей, которых, считала она, я должен был знать и дела которых чрезвычайно ее интересовали. Судя по рассказам Урсулы, большую часть своего времени она тратила на то, чтобы перекраивать их жизнь, невзирая на их собственное мнение на этот счет. Голос ее журчал как ручей, и я слушал как завороженный. - Меня страшно беспокоит Тоби, - доверительно сообщила она мне, уписывая креветки. - Честное слово, беспокоит. Похоже, его гложет тайная страсть к кому-то. Но папочка не согласен со мной. Папочка говорит, что Тоби склонен к алогизму. - Алогизму? - Ну да. Понимаешь, он слишком много пьет. "Что ж, - сказал я себе, - пьяницы и впрямь не слишком логично мыслят..." - Ему следует обратиться в Общество анонимных алогистов, - ляпнул я. - Это кто же такие? - живо заинтересовалась Урсула. - Ну, это такое тайное общество... э... э... алогистов, они стараются помочь друг другу... э... избавиться от дурной привычки и стать... э... стать... - Стать логистами! - радостно воскликнула Урсула. Должен сознаться, что такая мысль не пришла мне в голову. Когда нам подали котлету из филе, Урсула наклонилась над тарелкой и пристально посмотрела на меня своими синими глазищами. - Ты слышал про Сьюзен? - прошептала она, причем шепот ее прозвучал куда явственнее, чем если бы она говорила полным голосом. - Э-э... нет, не слышал, - признался я. - Так вот, она забеременела. У нее должен был родиться неграмотный ребенок. Я поразмыслил над этой новостью. - Что ж, при нынешнем уровне просвещения... - Не говори глупости! Она _ничего_ не применяла, - продолжала шептать Урсула. - Дуреха такая. А ее отец, естественно, заявил, что не желает, чтобы его существование омрачала ватага неграмотных. - Еще бы, - сказал я. - Кому же захочется, чтобы его дом превратился в убежище обманутых девиц. - Вот-вот! И отец велел ей сделать абордаж. - Напасть на отца ребенка? - спросил я. - Да нет же, дурачок! Избавиться от младенца. - Ну и как? Она послушалась? - Послушалась. Он послал ее в Лондон. Это обошлось страшно дорого, и бедняжка вернулась домой в жутком состоянии. По-моему, ее отец был не прав. К этому времени большинство других посетителей ресторана слушали нашу беседу затаив дыхание. За кофе Урсула принялась рассказывать мне длинную и весьма замысловатую историю про одного своего друга, который попал в беду и которому она жаждала помочь. Я слушал вполуха, пока она вдруг не сказала: - Как раз тогда я не могла ничего поделать, потому что мама лежала в постели с гриппом, а папочка попросил меня пораньше приготовить завтрак, потому что собирался отвезти быка к ветеринару, чтобы хлестать его. Поэтому... - Что собирался сделать твой папа? - спросил я. - Отвезти к ветеринару быка, чтобы хлестать его. Он стал совсем буйный и опасный. Я тщетно пытался сообразить, зачем надо хлестать опасного и буйного быка, однако у меня достало ума не расспрашивать об этом Урсулу. - Послушай, - сказал я, - давай-ка допивай поскорей кофе. Не то мы можем опоздать на концерт. - О, конечно, - отозвалась она. - Нам нельзя опаздывать. Урсула поспешно допила кофе, я рассчитался с официантом и вывел ее из ресторана. Мы проследовали через так называемый Борнмутский увеселительный сад, мимо чахлых рододендронов и прудов к концертному залу. Когда мы взяли курс на свои места, Урсула настояла на том, чтобы нести с собой свою корзинку. - Почему бы тебе не оставить ее в гардеробе? - спросил я, уж больно громоздкой казалась мне эта корзина. - Я не доверяю гардеробам, - загадочно ответила Урсула. - Там происходят странные вещи. Чтобы не усложнять себе жизнь, я не стал выяснять, что за странные вещи происходят в гардеробах. Мы заняли свои кресла и втиснули корзинку между ногами. Постепенно зал заполнили серьезные любители музыки. И когда вышел концертмейстер, Урсула с жаром присоединилась к аплодисментам, потом наклонилась ко мне и прошептала: - Правда, дирижер очень симпатичный? Я посчитал, что сейчас не время поправлять ее. Наконец появился дирижер, и Урсула снова принялась бить в ладоши, потом откинулась в кресле и глубоко вздохнула. Посмотрела на меня с очаровательной улыбкой: - Я предвкушаю, как это будет чудесно, дорогой. Программа концерта состояла из произведений Моцарта, моего любимого композитора, и мне быстро стало понятно, что подразумевали мои друзья, говоря о пагубном воздействии Урсулы на музыку. Стоило инструментам смолкнуть на секунду, как она тотчас принималась аплодировать. Со всех сторон на нас шикали, и я быстро наловчился вовремя хватать ее за руки. Каждый раз она обращала на меня страдальческий взгляд и шептала: - _Прости_, дорогой. Я думала, он уже закончил. Кажется, после четвертого номера программы я почувствовал, что корзинка шевелится. Подумал сперва, что ошибся, но, придавив ее ногой, убедился, что там происходит какое-то шевеление. Посмотрел на Урсулу, она сидела с закрытыми глазами, покачивая в такт музыке указательным пальцем. - Урсула! - прошептал я. - Да, дорогой, - отозвалась она, не открывая глаз. - Что у тебя там в корзине? Она озадаченно уставилась на меня. - Ты о чем это? - В твоей корзинке что-то шевелится. - Тс-с-с! - донесся сзади сердитый хор. - Не может быть, - сказала Урсула. - Разве что кончилось действие таблеток. - _Что_ у тебя в корзине? - спросил я. - Ничего особенного, просто подарок для одного человека. Она наклонилась, подняла крышку и извлекла из корзинки крохотного мопса с огромными черными глазами. Я был потрясен. Борнмутские любители музыки очень серьезно относились к концертам, меньше всего на свете они желали и допускали, чтобы в священные покои вторгались собаки. - Черт возьми! - сказала Урсула, глядя на очаровательную мордочку мопса. - Действие таблеток кончилось. - Слышишь, немедленно посади его обратно в корзину, - прошипел я. - Тс-с-с! - шикали на нас со всех сторон. Урсула наклонилась, чтобы вернуть щенка в корзину, он широко зевнул, потом вдруг дернулся, и она выпустила его. - О-о-о! - пропищала Урсула. - Я уронила его! Уронила! - Замолчи! - рявкнул я. Шиканье продолжалось. Я нагнулся, пытаясь нащупать щенка, однако мопсик, явно ободренный тем, что вырвался из заточения, уже трусил мимо кресел, сквозь лес из чужих ног. - Что мы теперь будем _делать_? - спросила Урсула. - Вот что, ты лучше помалкивай, - ответил я. - Заткнись и предоставь действовать мне. Шиканье не прекращалось. Мы помолчали, я лихорадочно соображал. Как отыскать щенка мопса среди всех этих кресел и ног, не срывая концерт? - Придется оставить его в покое, - заключил я. - Я поищу после концерта, когда все разойдутся. - Ты что! - всколыхнулась Урсула. - Разве можно бросить вот так этого крошку, на него могут наступить, могут его покалечить. - Хорошо, а что ты сейчас предлагаешь мне делать? - Тс-с-с! - неслось отовсюду. - Пойди отыщи его среди этой чащи кресел и ног, - продолжал я. - Но дорогой, ты обязан его найти. Ему так страшно, страшно одиноко. "Одиноко среди семи сотен людей в зале", - подумал я. - Ладно, сделаю вид, что мне понадобилось пойти в уборную. - Чудесная идея, - просияла Урсула. - Наверно, он как раз в ту сторону направился. Встав на ноги, я прошел сквозь строй негодующих лиц и произносимых вполголоса проклятий. Очутившись в проходе, прямо перед собой увидел мопсика, который, присел, как приседают щенята до того, как научатся поднимать ножку, и по-своему декорировал красную ковровую дорожку. Осторожно подкравшись, я схватил его и поднял, при этом мопсик громко взвизгнул, заглушая бурные звуки музыки. Послышался нестройный шум - это возмущенные меломаны повернулись в мою сторону. Щенок продолжал визжать, тогда я затолкал его под пиджак и выбежал из зала. К счастью, в гардеробе дежурила одна моя знакомая девушка. - Привет, - сказала она. - Уже уходишь? Тебе не понравился концерт? - Н-нет... меня... меня вынудили обстоятельства. - Я достал щенка из-под пиджака и показал ей. - Ты не присмотришь за ним для меня? - Ой, какой миленький! - воскликнула она. - Надеюсь, ты не носил его в зал? У нас ведь строго запрещено приводить с собой собак. - Знаю, знаю. Произошло недоразумение. Это не мой щенок, моего друга. Ты присмотришь за ним до конца концерта? - Конечно, присмотрю. Он такой миленький! - Совсем не такой уж миленький, когда попадает на концерт, - ответил я. Передав мопсика в заботливые руки гардеробщицы, я возвратился в зал и тихо постоял в тени, пока не кончилось исполнение очередного номера. После чего прошел вдоль рядов к Урсуле. - Ты принес его, милый? - осведомилась она. - Нет, я оставил его у гардеробщицы, мы с ней знакомы. - Ты уверен, что с ним ничего не случится? - В представлении Урсулы, в гардеробах с щенками мопсов происходили какие-то ужасные вещи. - Все будет в полном порядке, - ответил я. - Его будут нежить и лелеять до конца концерта. Ума не приложу, зачем тебе понадобилось приносить собаку в зал. - Но, дорогой, это подарок одному моему другу. Я... я собиралась все объяснить тебе, но ты все время говорил, говорил, не давал мне слова вставить. Я отвезу его после концерта. - Ладно, только, ради Бога, не повторяй больше этот номер. Концертный зал не предназначен для собак. А теперь давай посидим спокойно, постараемся наслаждаться музыкой, хорошо? - Конечно, милый, - отозвалась Урсула. Когда закончился концерт и Урсула, как она выразилась, поаплодировала до хрипоты, мы извлекли щенка из гардероба, вернули его в корзину и покинули зал вместе с толпой любителей музыки, оживленно обсуждавших достоинства Борнмутского симфонического оркестра. - Дорогой, я _так_ счастлива, - говорила Урсула. - Все эти архипелаги, у меня от них мурашки по спине. Никто не сравнится с Бетховеном, верно? - громко и отчетливо спросила она, вися на моей руке, точно хрупкая девственная тетушка, заглядывая мне в глаза и сжимая в одной руке программу, на которой большими буквами было написано: "Концерт из произведений Моцарта". - Никто, - поспешил я согласиться. - Но ты собиралась рассказать про щенка. - Так вот, - начала она. - Я хочу отвезти его моему другу, которая живет на окраине Пула. Ее зовут миссис Голайтли. - Я нисколько не удивлен, - ответил я. - Только объясни мне, зачем ты везешь щенка миссис Голайтли. - Он нужен ей. Страшно нужен. Понимаешь, она только что потеряла своего Бов-вов. - Что она потеряла? - Своего Бов-вов. - Ты говоришь о собаке? - Ну да. Это такая кличка была - Бов-вов. - И теперь ей нужна другая собака? - Конечно. Не то чтобы она сама этого хотела, но она нуждается в собаке. - Другими словами, ты... гм... хочешь подарить ей щенка, потому что считаешь, что она в нем нуждается? - Ну конечно! - воскликнула Урсула. - Это же сразу видно, как ей нужна собака! - Сдается мне, большая часть твоего времени уходит на вмешательство в дела твоих друзей, когда они этого вовсе не желают. - Конечно, желают, - серьезно возразила Урсула. - Желают, хотя не отдают себе в этом отчета. Я сдался. - Ладно. Поехали в Пул. И мы двинулись в путь. Когда мы добрались до Пула, Урсула повела меня по каким-то закоулкам, пока не остановилась перед крохотным домиком, отчужденно смотрящим на своего соседа через улицу. Бронзовая дверная ручка этого домика была тщательно отполирована, и я обратил внимание на удивительную белизну ступенек, свидетельство пристрастия хозяйки к чистоте. Урсула энергично постучала дверным молотком, наконец дверь отворилась, и я увидел маленькую, хрупкую седую старушку. - Кого я вижу! - воскликнула она. - Мисс Урсула - это ты! - Эмма, дорогая! - Урсула заключила в свои объятия эту пушинку. - Мы пришли навестить тебя. Это - Джерри. - О, входите... входите же, - пригласила старушка. - Но почему вы не предупредили меня? Я не одета как следует, и в доме ужасный беспорядок. Она провела нас в комнату, обставленную допотопной мебелью, заботливо отполированной и являющей собой образец безукоризненно дурного вкуса. С этой комнатой обращались как с дорогим музейным экспонатом. Все стояло на своих местах, все блестело и сверкало, и в воздухе слабо пахло политурой и антисептиком. На крышке пианино, которое выглядело так, словно им никогда не пользовались, выстроились фотографии. Две из них изображали стоящего очень прямо джентльмена с пышными усами, остальные - косматую собаку смешанной породы в самых различных позах. Большинство снимков - неясные, расплывчатые, однако было совершенно очевидно, что джентльмен играл второстепенную роль, главная отводилась собаке. Я предположил, что это и есть Бов-вов. - Садитесь же, садитесь, - уговаривала старушка. - Сейчас я приготовлю чай. И у меня еще есть торт. К счастью, я испекла торт на днях. Вы не откажетесь от куска торта и чашки чая? Мне в эту минуту больше всего на свете хотелось выпить несколько добрых кружек пива, но я ответил, что с удовольствием выпью чая. За чаем и куском торта, таким же легким и воздушным, как слиток свинца, Урсула говорила без умолку. Я понял, что Эмма Голайтли одно время служила в доме ее отца и явно чтила его очень высоко. Было интересно наблюдать, как бурлящая энергия Урсулы воздействует на Эмму. Когда хозяйка открыла нам дверь, лицо ее казалось серым и изможденным, теперь же она порозовела и улыбалась, явно зараженная энтузиазмом гостьи. - Да-да, - приговаривала она. - А помнишь... - Конечно! - подхватывала Урсула. - А помнишь еще тот раз... Казалось, этому не будет конца. Право, старушка выглядела так, словно ей сделали переливание крови. Я был готов воочию убедиться, что Урсула, в свою очередь, совершенно обескровлена. В конце концов она искусно перевела речь на Бов-вов. - Понимаешь, Джерри совсем ничего не знает про Бов-вов, - Урсула сочувственно поглядела на Эмму. - Расскажи ему. Глаза Эммы наполнились слезами. - Такая была чудесная собака, - заговорила она. - Чудная. Право, он разве что не говорил, да-да. И вот однажды я выпустила его погулять и какой-то тип на машине задавил его. Задавил и даже не остановился... не остановился. Я отвезла Бов-вов к ветеринару... он был весь в крови. И я сказала ветеринару, я сказала... я заплачу, сколько скажете, только спасите его. Понимаете, после смерти моего мужа у меня только он и остался. Такая милая собака, такая славная. Уверена, вы сразу полюбили бы его. Он был весь в крови и как будто не очень страдал, но они сказали, что ничего не могут сделать. Сказали, лучше всего для Бов-вов будет умертвить его. А ведь он был моим товарищем с тех самых пор, как умер муж. Много... много лет... он жил здесь... почти двенадцать лет. Можете себе представить, какой это был удар для меня. И когда они сказали, что другого выхода нет, я ответила: "Ладно, давайте делайте, как говорите". И они... они умертвили его. Она помолчала, энергично высморкалась. - Конечно, это был для вас страшный удар, - сказал я. - О, да-да. Ужасный удар. Это было все равно что потерять часть моей собственной жизни, ведь он, как я уже сказала, был моим единственным товарищем после смерти мужа. Я не очень представлял себе, как продолжать беседу, ведь если Эмма и дальше будет вспоминать Бов-вов, это кончится рыданиями. И в этот миг, когда я совсем растерялся, Урсула рассекретила свое боевое средство. - _Милая_ Эмма, - вступила она, - потому что ты так заботилась о Бов-вов... так старалась, чтобы ему было хорошо... да, именно поэтому я хочу... хочу попросить тебя сделать мне великое одолжение. Конечно, ты можешь отказаться, но мне хотелось бы, чтобы ты подумала. - Одолжение, мисс Урсула? - сказала Эмма. - Конечно, сделаю тебе одолжение. И чего же ты хочешь? - Понимаешь, - принялась Урсула лихо сочинять, - этот мой друг завел щеночка, и, на беду, у них в семье сейчас серьезное заболевание, его жена больна, _тяжело больна_, а потому он не может следить за щеночком так, как тот заслуживает, и они ищут кого-нибудь, кто мог бы присмотреть за ним недельку. Человека, который обращался бы ласково с щеночком, заботился о нем. И я сразу подумала о тебе. - Как, - сказала Эмма, - щеночек? Право... не знаю даже. Понимаешь, после Бов-вов... ну, к другой собаке как-то сердце не лежит. - Но это всего лишь _щеночек_, - твердила Урсула со слезами на глазах. - Маленький, совсем крохотный щеночек. И ведь всего-то на какую-то неделю. И я уверена, что ты смогла бы замечательно заботиться о нем. - Ну, я даже не знаю, мисс Урсула, - повторила Эмма. - Я... я не хотела бы _заводить_ другую собаку. - Но я и не прошу тебя заводить другую собаку. Прошу только присмотреть за щенком для этого несчастного человека, жена которого болеет, тяжело болеет. Он разрывается между женой и щенком. - Да-да, - подхватила Эмма. - В точности как я, когда Билл болел. Помню, помню. Как я иной раз не знала, то ли идти гулять с Бов-вов, то ли оставаться дома с Биллом, он так сильно болел. А что это за собака, мисс Урсула? - Я покажу тебе. - Урсула нагнулась и открыла корзинку. Мопс крепко спал, свернувшись калачиком, утомленный культурным мероприятием на концерте. Урсула бесцеремонно схватила его за шиворот и предъявила оторопелому взору Эммы. - Посмотри, - сказала она. - Погляди на бедного крошку. - О, - произнесла Эмма, машинально повторяя за Урсулой, - _бедный крошка_. Урсула сделала попытку покачать щенка на руках, и он крепко тяпнул ее за указательный палец, чем доставил мне немалое удовольствие. - Ты только посмотри на него, - дрожащим голосом твердила Урсула, с трудом удерживая вырывающегося мопсика. - Маленькое глупое создание, бедняжка, который еще ничего не смыслит. Вырванный из семьи, из обстановки, к которой только начал привыкать. Неужели, Эмма, ты не сжалишься над ним? Чем-то вся эта сцена стала напоминать мне "Джен Эйр", однако я был так восхищен искусной игрой Урсулы, что не стал вмешиваться. - Бедный сиротка, - продолжала она, силясь высвободить палец из острых зубиков щенка, - бедный сиротка нуждается в малой толике тепла, в малой толике помощи в трудную минуту... и мой друг тоже нуждается. - Что ж, должна признать, что он очень, очень милый, - сказала явно тронутая Эмма. - Конечно, - подхватила Урсула, сжимая мордочку мопса, чтобы не дать ему укусить ее снова. - Просто очаровательный, и, по-моему... я не уверена, но кажется, он хорошо воспитан... Всего только на неделю, Эмма, дорогая. Может он... можешь ты принять его как... как платного постояльца, так сказать, или что-то в этом роде? - Ну, для кого-нибудь другого я бы этого не сделала, - ответила Эмма, глядя как загипнотизированная на извивающийся пушистый комочек с круглым розовым животиком и большими черными глазами. - Но он, похоже, славный маленький песик, и раз уж ты так просишь... я... я согласна подержать его недельку у себя. - Дорогая, да благословит тебя Бог, - выдохнула Урсула. Поспешно вернув отчаянно вырывающегося щенка в корзину, она бросилась к Эмме, обняла ее и расцеловала. - Я всегда знала, - сказала она, устремив на Эмму взгляд своих ярких синих прожекторов, чье всесильное действие я испытал на себе, - я знала, что кто-кто, но только не мм отвернешься от крохотного щеночка в трудную для него минуту. Что всего удивительнее - она произнесла это так убежденно, что я сам едва не прослезился. Наконец, отказавшись от второй чашки чая и второго куска неудобоваримого торта, мы откланялись. По пути к станции Урсула вдруг крепко-крепко обняла меня. - Огромное спасибо, дорогой, - сказала она. - Ты меня здорово выручил. - Как это - выручил? Я ничего не делал. - Но ты был там со мной. Помогал... помогал своим воздействием, так сказать, своим присутствием, понимаешь? - А теперь объясни мне, - спросил я, - зачем ты навязала бедной женщине этого своенравного щенка, который ей совсем не нужен? - О, да ты ничего не знаешь про Эмму, - ответила Урсула. И была совершенно права. - Расскажи. - Так вот, - начала она. - Во-первых, ее муж заболел, а тут они завели Бов-вов, и она разрывалась между мужем и Бов-вов, а когда муж умер, она перенесла весь своей рецидив, или как это там называется, на Бов-вов. А тут Бов-вов сбила машина, и с тех пор ей все хуже и хуже. Дорогой, это было видно по ней. Каждый раз, когда я навещала ее, мне бросалось в глаза, как она все больше дряхлеет и... как это сказать, походит на ведьму. - И ты считаешь, что щенок ей поможет? - Конечно, поможет. Он самый злобный изо всего помета. Он станет бросаться на почтальона или на зеленщика, вообще на всякого, кто занимается доставкой чего-либо, и у него очень длинная шерсть для мопса, так что все будет осыпано его волосами, и он совсем невоспитанный, будет гадить на каждом шагу, дорогой. - Постой, - перебил я ее. - По-твоему, это самый удачный подарок хрупкой старушке, которая только что потеряла своего любимого Бов-вов? - Но дорогой, это самый _подходящий_ подарок! - Урсула остановилась подле уличного фонаря и уставилась на меня. - Бов-вов вел себя точно так же. Кругом валялись его волосы, и когда она забывала вывести его вовремя, он гадил в передней, и она целыми днями жаловалась на его дурное поведение... Теперь ей будет чем заняться. Понимаешь, после смерти мужа, а потом и Бов-вов, ей совсем нечем было себя занять, и она, так сказать, на глазах увядала. А этот новый щенок станет кусать ее и вообще всех подряд, и пострадавшие будут обращаться в суд. И он будет рассыпать кругом свою шерсть и гадить на ковер, и она будет просто счастлива. Я посмотрел на Урсулу и впервые по-настоящему оценил ее. - Знаешь, - сказал я, обнимая и целуя ее, - по-моему, ты настоящая прелесть. - При чем тут прелесть, - возразила Урсула, прильнув ко мне, - прелесть тут ни при чем. Просто она очень славная старушка, и мне хочется, чтобы ей жилось веселей оставшиеся годы. Этот щенок не даст ей соскучиться. - А вот мне такое ни за что не пришло бы в голову, - признался я. - Разумеется пришло бы, дорогой! - Она наградила меня ослепительной улыбкой. - Ты такой умный. - Иногда, - сказал я, беря ее под руку и ведя дальше к станции, - иногда я начинаю в этом сомневаться. Последующие несколько месяцев даровали мне много блаженных дней. Урсула была ясная голубиная душа, заслуживающая всяческого уважения. Очень скоро я обнаружил, что во избежание затруднительных положений лучше вывозить ее за город, чем замыкать в стенах театров или ресторанов. За городом кукушки, жаворонки и ежи воспринимали ее как очень естественного и славного человека. А в светском обществе в Борнмуте она постоянно, как говорится, роняла кирпичи, словно новичок на стройплощадке. Впрочем, вылазки с Урсулой на лоно природы тоже были чреваты некоторым риском. Я показал ей перелесок, где, как мне довелось убедиться, в то время на квадратный дециметр приходилось больше птичьих гнезд, чем где-либо еще. Охваченная горячим волнением, она заглядывала в гнездышки, заполненные до краев пухлыми горластыми птенцами или яйцами разных цветов, и восторженно ахала. Пришлось мне потом каждый день навещать этот перелесок и докладывать ей по телефону о том, что происходит в мире птиц. Две-три недели спустя я снова привел ее туда, и мы с ужасом обнаружили, что кто-то - скорее всего группа подростков - кроме нас побывал в перелеске и систематически разорил все гнезда. На траве лежали мертвые птенцы, яйца исчезли. Страданиям Урсулы не было предела. Горе и ярость ее вылились в безудержном рыдании, и я не скоро смог успокоить ее. Она все еще изредка всхлипывала, когда я привел ее в чистенький бар "Квадрант и Компас" - одну из моих любимых пивнушек в этом районе. В этом крохотном заведении собирались по вечерам все местные старики, этакие смуглые битюги, с похожими на грецкий орех морщинистыми лицами, с висячими усами, белыми и жесткими, как покрытая инеем трава. Одним словом, чудесные старики, и я надеялся, что знакомство с ними отвлечет Урсулу от мыслей о разоренных гнездах. А еще мне было интересно посмотреть, как завсегдатаи воспримут ее появление. Первые несколько минут они сидели молча и неподвижно, крепко сжимая руками свои кружки и подозрительно поглядывая на нас. Меня они знали, но со мной в их маленьком дымном баре появилось чужеродное создание, притом весьма привлекательное и женственное. Это было святотатством. Неписаный закон запрещал женщинам вход в "Квадрант и Компас". Однако Урсула об этом не подозревала, а если и подозревала, то ее это нисколько не страшило. Она напудрила нос, в рекордно короткое время опрокинула добрую стопку джина и обратила на стариков ослепительный взгляд своих нежных синих очей. И вот уже они оттаяли, даже как-то виновато посмеиваются ее репликам. Внезапно глаза ее остановились на черном столике в углу. - О-о-о! - восторженно пропищала она. - Игра в блошки! Старики с ужасом поглядели друг на друга. Потом все взгляды обратились на самого старого, восьмидесятичетырехлетнего патриарха, который, как мне было известно, слыл здесь чемпионом популярнейшей игры. - Нет, мисс, - твердо произнес он. - Это шаффлборд, игра в монетки. - О, научите меня играть, - попросила Урсула, глядя на патриарха с таким, обожанием, что смуглое лицо его приобрело цвет перезрелого помидора. - Да-да, Джордж, давай научи мисс, - хором подхватили остальные, наслаждаясь смущенным видом своего товарища, который уподобился стушевавшемуся школьнику. Он тяжело поднялся на ноги и подошел вместе с Урсулой к столу для игры в монетки. Глядя, как он учит ее, я - не в первый раз - размышлял о коварстве женщин вообще и Урсулы в частности. Было совершенно очевидно, что она не только умеет играть в шаффлборд, но скорее всего могла бы победить Джорджа. Но смотреть, как она изображает неловкого новичка и как он гладит ее по плечу могучей заскорузлой пятерней, словно маленького щеночка, было сплошным удовольствием. Урсула ухитрилась изящно проиграть, после чего заказала всем по кружке пива - за мой счет, разумеется, поскольку у нее не было денег. А раскрасневшиеся старики уже чуть ли не дрались из-за того, кому следующим играть с Урсулой в монетки. Вооружившись вечерней газетой, она на несколько минут исчезла в уборной, после чего вернулась принимать вызовы соперников. Джордж, вытирая покрытые пеной пышные усы, опустился на дубовую скамейку рядом со мной и закурил предложенную ему сигарету. - Прекрасная молодая женщина, - произнес он, - превосходная молодая женщина, хотя и приезжая. Интересно, что слово "приезжая" он употребил не в том смысле, в каком его употребляют большинство деревенских жителей Англии, когда говорят об уроженцах других областей. Слушая своеобразную речь Урсулы, он заключил, что она приехала из материковой Европы или какой-то еще варварской страны. Я не стал его разочаровывать. Нашему знакомству с Урсулой исполнился почти год, когда однажды она позвонила мне, чтобы сообщить сногсшибательную новость. - Джерри! - Голос, который мог принадлежать только Урсуле, звучал так пронзительно, что пришлось отодвинуть трубку от уха. - Да, - кротко отозвался я. - Милый, это я, Урсула. - Не может быть, - ответил я. - Ты всегда такая выдержанная, голо