рати, ради бога! - возмутилась мама. - Право же, Ларри, ты выводишь меня из себя. Напряжение на острове росло с каждым днем. От далеких горных деревушек, где женщины постарше наводили блеск на свои рогатые головные уборы и гладили носовые платки, до города, где каждое дерево подрезали, а каждый столик и стул на Платиа покрывали свежей краской, всюду развернулась кипучая деятельность. В старой части города с узкими-на два ослика-улочками и с ароматами свежего хлеба, плодов, солнцепека и нечистот в равной пропорции располагалось крохотное кафе, принадлежащее моему другу Кости Авгадрама. Кафе это по праву славилось лучшим на Корфу мороженым, ибо Кости побывал в Италии и там всесторонне освоил черную магию приготовления этого лакомства. Его кондитерские изделия пользовались большим спросом, и ни один более или менее значительный банкет на Корфу не обходился без какого-нибудь из громадных, зыбких, многоцветных творений Кости. У меня с ним было налажено плодотворное сотрудничество: три раза в неделю я приходил в его кафе ловить на кухне тараканов (корм для моих птиц и прочих животных), а за эту услугу мне было дозволено в рабочее время поглощать сколько влезет мороженого. Полный решимости по случаю королевского визита навести чистоту во владениях Кости, я отправился в его кафе дня за три до ожидаемого прибытия монарха и застал хозяина в самоубийственном расположении духа, на какое способен только грек, поддерживающий это состояние дозами анисовки. Я спросил, что случилось. - Я разорен, - ответил Кости замогильным голосом, ставя передо мной бутылочку пива и огромную порцию ослепительно белого мороженого, которая вполне могла бы пустить на дно какой-нибудь новый "Титаник". - Я разорен, дорогой Джерри. Я стал всеобщим посмешищем. Никогда больше люди не скажут: "А, Корфу-это там впервые появилось мороженое Кости". Отныне будут говорить: "Корфу? Это там впервые появилось мороженое известного дурня Кости". Придется мне покинуть остров, другого не остается, отправлюсь на Закинф или в Афины, а то и вовсе в монастырь определюсь. Моя жена и дети будут голодать, мои бедные старые родители будут сгорать от стыда, выпрашивая подаяние... Я прервал эти мрачные пророчества вопросом-чем же все-таки вызвано его отчаяние. - Я гений, - просто, без тени хвастовства произнес Кости, подсаживаясь к моему столу и рассеянно наливая себе новый стаканчик анисовки. - На всем Корфу никто не мог приготовить такое мороженое, как мое, такое вкусное, такое красивое, такое... такое холодное. Я выразил полное согласие и, видя, что Кости явно нуждается в ободрении, пошел еще дальше, заявив, что его мороженое знаменито по всей Греции, а то и по всей Европе. - Точно, - простонал Кости. - А потому только естественно, что губернатор захотел предложить королю отведать моего мороженого, когда он прибудет на Корфу. Слова Кости произвели на меня огромное впечатление, и я сказал ему об этом. - Так вот, - продолжал он. - Я должен был поставить двенадцать килограммов во дворец "Монрепо" и еще особое мороженое для большого вечернего банкета в день приезда его величества. О-о! Вот это особое мороженое меня и погубило. Из-за него моя жена и дети будут голодать. О-о, беспощадный, жестокий рок! - Но почему? - настойчиво допытывался я с полным ртом мороженого. Меня не занимали красочные подробности, я хотел услышать суть. - Я решил, что это мороженое должно быть чем-то совершенно новым, чем-то уникальным, что еще никому не приходило на ум, - сказал Кости, опрокидывая стаканчик. - Всю ночь лежал без сна в ожидании знака. Он зажмурился и повертел головой на воображаемой жесткой горячей подушке. - Я не мог уснуть, лежал, как в лихорадке. И вот, едва первые петухи пропели свое кукареку, меня озарило вдохновение. Кости ударил себя кулаком по лбу с такой силой, что едва не упал со стула. Дрожащей рукой он налил себе еще анисовки. - Моим воспаленным, усталым глазам предстало видение флага-флага Греции, флага, во имя которого мы все страдали и умирали, но флага, сделанного из моего лучшего, высшего качества сливочного мороженого, - торжествующе произнес он и откинулся на стул, чтобы лучше видеть произведенное на меня впечатление. Я сказал, что в жизни не слышал лучшей идеи. Кости просиял, но тут же его лицо вновь помрачнело. - Я вскочил с кровати, - продолжал он скорбно, - и побежал на кухню. И обнаружил, что мне недостает ингредиентов для исполнения задуманного. У меня был шоколад, чтобы делать коричневое мороженое, был красный, зеленый, даже желтый краситель, но нечем, абсолютно нечем делать синие полосы. - Он остановился, сделал добрый глоток и гордо выпрямился. - Менее значительный человек... какой-нибудь там турок или албанец... тут бы и сдался. Но только не Кости Авгадрама. Знаешь, что я сделал? Я отрицательно покачал головой и глотнул пива. - Я отправился к моему родственнику Михаэли. Ну, ты знаешь, он работает у химиков возле гавани. Так вот, Михаэли-пусть поразит его и его потомков проклятие святого Спиридиона! - дал мне вещество, чтобы сделать синие полосы. Погляди! Кости исчез в холодильном помещении, затем появился вновь, шатаясь под тяжестью огромного блюда, которое поставил передо мной на стол. На блюде лежало мороженое в синюю и белую полоску, удивительно похожее на греческий флаг; правда, синие полосы были с фиолетовым оттенком. Я сказал, что мороженое выглядит великолепно. - Смертоносно! - прошипел Кости. - Смертоносно, как бомба. Он сел и злобно воззрился на исполинское сооружение. Признаться, я не видел никаких изъянов, если не считать, что синие полосы цветом скорее напоминали денатурат. - Опозорен! Своим собственным родственником, этим сыном невенчанного отца! - выпалил Кости. - Он дал мне порошок, сказал, что будет в самый раз, обещал мне, гадючий язык, что порошок сработает, как надо. Но ведь он и сработал, заметил я, в чем же дело? - Слава господу и святому Спиридиону, - благочестиво произнес Кости. - Мне пришла в голову мысль приготовить маленький флаг для своей семьи, чтобы они могли отпраздновать триумф их отца. Страшно подумать, что могло случиться, если бы я этого не сделал. Он встал и распахнул дверь, соединяющую кафе с его квартирой. - Я покажу тебе, что этот изверг, этот мой родственник натворил, - сказал он и повысил голос, созывая родичей со второго этажа. - Катарина! Петра! Спиро! Спускайтесь! Медленно и неохотно спустившись по лестнице, жена Кости и оба сына остановились передо мной. И я с с удивлением обнаружил, что у них ярко-фиолетовые рты такого же оттенка, какой можно увидеть на надкрыльях некоторых жуков. - Покажите язык, - скомандовал Кости. Все семейство дружно высунуло языки цвета римской тоги. Напрашивалось сравнение с какой-нибудь жутковатой разновидностью орхидеи или же с цветком мандрагоры. Да, не повезло Кости! С присущей корфянам беспечной щедростью его родственник вручил ему пакетик гексацианвиолета. Мне приходилось смазывать болячку на ноге раствором этого порошка, и я знал, что он, помимо всего прочего, весьма прочный краситель. Кости предстояло не одну неделю созерцать фиолетовые рты своей жены и детей. - Только вообрази, - сказал он вполголоса, отправив наверх крашеную супругу и отпрысков, - вообрази, что было бы, пошли я мороженое во дворец. Представь себе наше духовенство с фиолетовыми бородами! Фиолетового губернатора и фиолетового короля! Да меня расстреляли бы. Я возразил, что, по-моему, вышло бы очень весело. Мои слова потрясли Кости до глубины души. Когда я вырасту, заявил он строго, то пойму, что в жизни есть весьма серьезные, далеко не потешные вещи. - Подумай, что стало бы с репутацией острова... с моей репутацией, сделай я короля фиолетовым, - сказал он, добавляя мне мороженого, чтобы показать, что руководствуется только добрыми чувствами. - Как смеялись бы иностранцы, если бы греческий король стал фиолетовым. По! По! По! По! Спаси нас, святой Спиридион! А как насчет родственника, поинтересовался я. Как он воспринял случившееся? - Он еще ничего не знает, - зловеще усмехнулся Кости. - Но скоро будет знать. Я только что послал ему торт-мороженое в виде греческого флага. И когда наступил великий день, охватившее остров волнение достигло наивысшей степени. Задавшись целью обеспечить нашему семейству хороший обзор, Спиро возложил на свой огромный древний "додж" с опущенным верхом комбинированную функцию трибуны и тарана. В праздничном настроении мы поехали в город, где не преминули промочить глотку на Платиа и собрать новости о последних приготовлениях. Лена, в великолепном зелено-фиолетовом платье, сообщила нам, что Марко в конце концов с большой неохотой отказался от затеи с сине-белыми осликами, однако у него есть план, лишь немногим уступающий по эксцентричности первоначальному. - Вы ведь знаете, что у его отца есть типография, да? - говорила она. - Так вот, он задумал отпечатать несколько тысяч греческих флажков, выйти с ними в море на своей яхте и разбросать их на воде, чтобы королевское судно плыло по ковру из флажков, ну? Яхта Марко была предметом шуток для всего Корфу; когда-то это был роскошный прогулочный катер, но Марко уснастил его таким количеством надстроек что, как справедливо говорил Лесли, катер уподобился Xpyстальному дворцу (подразумевая знаменитый в прошлом выставочный павильон в Лондоне) с сильным креном на правый борт. Всякий раз, когда Марко выходил в море, островитяне заключали пари, пытаясь угадать, когда он вернется в порт и вернется ли вообще. - Так вот, - продолжала Лена. - Сперва ему напечатали эти флажки, а потом выяснилось, что они не держатся нa поверхности моря, просто тонут. Тогда он наделал маленькие кресты из деревянных палочек и приклеил к ним флажки, чтобы не тонули. - Совсем недурная идея, - заметила мама. - Если не сорвется, - сказал Ларри. - Ты же знаешь, как у Марко обстоит дело с организаторским талантом. Вспомни день рождения Константина. Летом Марко решил устроить роскошный прием в честь дня рождения своего племянника Константина. Намечался великолепный пир с изысканными блюдами- от жареных молочных поросят до арбузов, наполненных шампанским. Были приглашены сливки корфянского общества. Вот только одна загвоздка: Марко запутался в собственных пляжах, и пока он в гордом одиночестве, в окружении съестных припасов, которых хватило бы на прокорм целой армии, сидел на пляже в южной части острова, сливки общества томились от жары и голода на крайнем севере Корфу. - Чего уж, - Лена выразительно пожала плечами. - Все равно его теперь не остановишь. Флажки погружены нa яхту. И он послал на мыс человека с ракетой. - Человека с ракетой? - удивился Лесли. - Это еще зачем? - Когда этот человек увидит судно короля, он пустит сигнальную ракету, - объяснила она, вращая глазами. - Марко увидит эту ракету и поспешит выйти в море, чтобы разбросать флажки. - Надеюсь, все получится, как он задумал, - сказала Марго. - Мне Марко нравится. - Милая, мы все его любим, - отозвалась Лена. - В деревне, где у меня дача, есть свой деревенский дурачок. Очаровательный, симпатичнейший дурачок, но мы не собираемся делать его мэром. Выпалив напоследок этот уничтожающий залп, она покинула нас, и на смену ей явился крайне возбужденный полковник Велвит. - Вы случайно не видели трех маленьких толстеньких бойскаутов? - справился он. - Я так и думал, что не видели. Ну и безобразники! Улизнули за город в бойскаутской форме, эти маленькие варвары, и вернулись оттуда грязные, как поросята! Я велел им отправиться в химчистку, привести себя в порядок, и они куда-то пропали. - Если увижу, пошлю их к вам, - успокоила его мама. - Вы не волнуйтесь. - Благодарю, дорогая миссис Даррелл, - сказал полковник Велвит, спеша продолжить поиск пропавших бойскаутов. - Я не стал бы волноваться, но этим чертенятам отведена важная роль в сегодняшнем торжестве. Понимаете, кроме того, что они составляют часть полосы в флаге, им еще поручено разрушить мост. И с этими загадочными словами он удалился рысцой, точно охотничий пес. - Мост? Что за мост? - озадаченно спросила мама. - А, это часть представления, - объяснил Лесли. - Они должны построить понтонный мост через воображаемую реку, форсировать ее, потом взорвать мост, чтобы противник не мог их преследовать. - Мне всегда представлялось, что бойскауты заняты исключительно мирными делами, - сказала мама. - Только не здесь на Корфу, - ответил Ларри. - Я бы сказал, что они самые воинственные обитатели острова. В эту минуту появились Теодор и Кралевский; они должны были ехать на машине Спиро вместе с нами. - С этим салютом... э... словом... вышла небольшая промашка, - доложил Теодор Лесли. - Так я и знал! - сердито произнес Лесли. - Этот дурень-комендант! Я же ему говорил, да у него ветер в голове. Ведь я его предупреждал, что эти венецианские пушки взорвутся. - Нет-нет... э... пушка не взорвалась. Э... гм... во всяком случае, пока. Вся штука в том, чтобы угадать со временем. Комендант решительно настаивает, что салют должен быть произведен в ту секунду, когда нога государя ступит на греческую землю. А... гм... э... трудность явно заключается в том, чтобы в гавани подали сигнал и чтобы его видели пушкари... в... э... словом... в крепости. - И что же они придумали? - спросил Лесли. - Послали в гавань капрала с револьвером, - сообщил Теодор. - Он должен сигналить выстрелом непосредственно перед тем, как король ступит на берег. - А он умеет обращаться с оружием? - Ну... э... - ответил Теодор, - мне пришлось довольно долго втолковывать ему, как это опасно... гм... словом... засовывать в кобуру заряженный револьвер с взведенным курком. - Этот болван может прострелить себе ногу, - сказал Лесли. - Ничего, - вступил Ларри. - Сегодня без кровопролития не обойтись. Надеюсь, Теодор, ты захватил с собой санитарную сумку? - Не говори таких вещей, - взмолилась мама. - Я уже начинаю нервничать. - Если вы готовые, миссисы Дарреллы, нам пора трогать, - подошел к нам Спиро, смуглый, суровый, похожий на оставившую свой пост горгулью с собора Парижской богоматери. - Там собирается очень плотская толпа. - Плотная, Спиро, плотная, - поправила Марго. - А я что говорить, миссы Марго? Но вы не беспокоить. Я всех распугать с дороги моими рога. - Вот кому следует поручить составить толковый словарь, - сказал Ларри, когда мы забирались в "додж", размещаясь на широких сиденьях. С раннего утра покрытые белой пылью дороги были заполнены осликами и повозками, которые везли в столицу крестьян по случаю великого события; пухлое облако пыли стелилось по обочинам, окрашивая траву и деревья в белый цвет, и в воздухе словно повисли крохотные снежинки. Город был наводнен публикой, как в день святого Спиридиона, если не больше, и толпы нарядно одетых горожан проплывали через главную площадь, словно влекомые ветром охапки цветов. Все улочки были забиты людьми вперемешку с осликами; масса эта двигалась со скоростью горного ледника, наполняя воздух звуком взволнованной речи и смеха, острым запахом чеснока и мощнейшим амбре нафталина, свидетельствуюшим, что из хранилищ бережно извлечены наряды, предназначенные для особых случаев. С разных сторон доносились начальные звуки духовых оркестров, крики ослов, громкие голоса уличных торговцев, возбужденные выкрики детей. Город гудел и пульсировал, точно огромный многоцветный благоухающий улей. Ведя машину со скоростью улитки и непрестанно сигналя клаксоном, чтобы проложить себе путь в беспечной толпе, Спиро взял курс на гавань. Здесь налицо были все признаки рвения и исполнительности. Стоял наготове оркестр-сверкающие инструменты, безупречная униформа; только роскошные синяки под глазами двух музыкантов малость портили респектабельную картину. Рядом был выстроен батальон местных воинов, на редкость чистых и опрятных с виду. Пузатые представители духовенства с тщательно расчесанными бородами всех оттенков седины, яркими цветами ряс напоминающие стаю попугаев, оживленно переговаривались, тряся бородами и изящно жестикулируя пухлыми руками с безукоризненным маникюром. На пристани, где предстояло сойти на берег королю, томился в ожидании капрал. Судя по тому, как нервно он ощупывал кобуру и кусал ногти, бремя ответственности весьма тяготило его. Но вот по толпе прошел взволнованный гул, все заговорили: "Король! Король! Король приближается! " Капрал поправил головной убор и приосанился. Переполох был вызван появлением яхты Марко Паниотиссы. Войдя в залив, она стала выписывать зигзаги, а сам Марко, стоя на корме, отправлял за борт пачки греческих флажков. - Я не заметила ракеты, а вы? - спросила Марго. - Я тоже, но отсюда не видно мыса, - отозвался Лесли. - По-моему, Марко молодец, - сказала Марго. - Да-да, очень милое впечатление, - согласилась мама. И правда, на гладкой поверхности залива возник огромный ковер из крохотных флажков; зрелище было впечатляющее. К сожалению, как выяснилось в ближайшие полтора часа. Марко ошибся в своих расчетах. Сигнальщик на северном мысу, коему поручили пустить ракету, был вполне надежным человеком, да только он не очень хорошо разбирался в типах судов, и следом за Марко на горизонте появилось не королевское судно, а небольшой грязноватый танкер, следующий в Афины. Ошибка в принципе не такая уж страшная, однако Марко в приливе чувств, охвативших в тот день многих корфян, забыл проверить клей, коим флажки были прикреплены к деревянным палочкам, чтобы не тонули. И в ожидании короля мы могли созерцать, как от морской воды клей растворяется и тысячи греческих флажков бесславно погружаются на дно залива. - О, бедный Марко, мне так его жаль, - чуть не со слезами вымолвила Марго. - Ничего, - попытался утешить ее Ларри. - Может быть, король любит кусочки дерева. - Гм... я в этом... словом... сомневаюсь, - вступил Теодор. - Видите ли, эти палочки соединены в форме маленьких крестов. А это в Греции почитается весьма дурным предзнаменованием. - Боже мой, - всполошилась мама. - Надеюсь, король не догадается, что это дело рук Марко. - Самое умное, что теперь остается Марко, - заметил Ларри, - отбыть в добровольное изгнание. - А вот и он наконец, - возвестил Лесли, когда королевское судно пошло величественно пахать несколько гектаров деревянных крестиков, точно плывя через некое военно-морское кладбище. Опустили сходни, грянул оркестр, воины вытянулись в струнку, и группа служителей культа двинулась вперед, точно вдруг стронулась с места цветочная клумба. Как только сановники подошли к сходням, оркестр замолк, и под хор восхищенных "О-о-о! " появился монарх. Остановился, приветствуя встречающих, затем неспеша двинулся вниз по сходням. Настала великая минута маленького капрала. Весь в поту, он успел протиснуться поближе к сходням, и взгляд его был прикован к королевским ногам. Капрал помнил четкую инструкцию: подать сигнал, когда королю останется сделать до берега три шага. В этом случае крепость успеет произвести пушечный салют одновременно с вступлением монарха на греческую землю. Король спускался не торопясь. Напряжение достигло предела. Капрал взялся за кобуру, в решающий миг выхватил револьвер и выстрелил пять раз метрах в двух от королевского уха. И сразу стало очевидно, что крепость не догадалась предупредить встречающих об этом Сигнале, вследствие чего стрельба, мягко выражаясь, застигла их врасплох; то же можно сказать о короле да и и всех нас. - Боже мой, они его ампутировали, - взвизгнула Марго; в критические минуты она всегда теряла голову и путалась в словах. - Не говори глупостей, это сигнал, - отрезал Лесли, направляя бинокль на крепость. Между тем встречающие явно рассуждали примерно так же, как моя сестра. Они дружно набросились на злополучного капрала. На бледного протестующего беднягу обрушились толчки, тумаки и пинки; вырвав из рук револьвер, его энергично ударили рукояткой по голове. Худо пришлось бы ему, если бы в эту минуту крепостные пушки не извергли внушительное облако дыма, оправдав действия капрала. На смену негодованию пришли улыбки и смех, ибо у корфян хорошо развито чувство юмора. Один только монарх слегка опечалился. А тут еще, когда он сел в предназначенную ему открытую машину, возникла загвоздка: дверь почему-то упорно не хотела закрываться. Шофер сильно хлопнул ею, командир воинского подразделения хлопнул ею, руководитель оркестра хлопнул, стоявший поблизости священник хлопнул еще сильнее, но замок отказывался работать. Не желая признать свое поражение, шофер отошел на несколько шагов, разбежался и ударил дверь ногой. Вся машина содрогнулась, однако дверь продолжала упрямиться. Кто-то подал веревочку, но дверь не к чему было привязать. Дольше ждать было нельзя, и машина тронулась в путь; секретарь губернатора держал дверь рукой, наклонясь назад через спинку переднего сиденья. Первая остановка была предусмотрена около церкви святого Спиридиона, чтобы государь мог выразить почтение мощам. Окруженный лесом из сановных бород, он исчез в темной утробе храма, где тысячи свечей напрашивались на сравнение с буйным цветением примул. День выдался жаркий, и королевский водитель малость утомился от поединка с дверью, а потому, оставив машину перед церковью, юркнул за угол, чтобы промочить глотку. И кто станет порицать его за это? Кто в таких случаях не испытывал подобного желания? Вот только он неверно рассчитал, как долго продлится свидание монарха со святым, и когда государь, сопровождаемый сливками греческой церкви, внезапно вышел из храма и сел в машину, водитель блистал отсутствием. Как обычно, когда на Корфу возникал какой-нибудь кризис, все винили друг друга. Четверть часа в воздухе мелькали кулаки и сыпались упреки; на поиски водителя во все стороны были разосланы гонцы. Заминка объяснялась тем, что никто не знал, какое кафе он почтил своим присутствием, но в конце концов его выследили и, поливая бранью, с позором оторвали от второго стаканчика анисовки. Следующая остановка была на Главной площади; здесь королю предстояло наблюдать парад воинов и музыкантов, после чего должны были выступить бойскауты. Безжалостно истязая клаксон на узких улочках, Спиро доставил нас на площадь задолго до прибытия туда государя. - Уж теперь-то больше не должно быть неурядиц, - озабоченно произнесла мама. - Остров превзошел сам себя, - отозвался Ларри. - Я надеялся на прокол шины королевского автомобиля по пути от гавани до церкви, но это, пожалуй, было бы чересчур. - Ну, я не стал бы зарекаться, - вступил Теодор с веселым огоньком в глазах. - Не забывайте, это Корфу. Вполне возможно, что у них припасено для нас кое-что еще. - Нет-нет, довольно, - сказал Кралевский. - В самом деле! Что за организация! Мне стыдно за них. - Верно, Тео, - подхватил Ларри. - Есть же предел их изобретательности. - Я бы не стал... э... гм... биться об заклад... знаете ли... - ответил Теодор. Дальнейшие события подтвердили его правоту. Король прибыл на площадь и занял место на трибуне. Воины промаршировали очень бодро, причем ухитрились почти безошибочно идти в ногу. Корфянский гарнизон в ту пору был достаточно захолустным, и рекрутов не перегружали занятиями; тем не менее они достойно выдержали испытание. За ними проследовал сводный духовой оркестр, объединяющий музыкантов из всех деревень; разноцветная униформа радовала глаз, ярко начищенные инструменты слепили его. Возможно, исполнение было не совсем стройным, и кто-то чуть-чуть фальшивил, но недостатки с лихвой восполнялись мощью и громкостью звука. Наступила очередь бойскаутов, и мы не поскупились приветственные крики и аплодисменты, когда полковник Велвит, этакий предельно изможденный и нервный библейский пророк в бойскаутской форме, вывел на пыльную площадь своих коротышек. Они поприветствовали монарха, затем, повинуясь отданной писклявым, задыхающимся голосом команде полковника, забегали в разные стороны и, перестроившись, изобразили греческий флаг. Бурю приветственных возгласов и аплодисментов, которыми их наградили, наверно, было слышно в самых отдаленных уголках албанского нагорья на материке. Исполнив несколько гимнастических номеров, бойскауты прошагали к двум белым линиям, изображающим берега реки. Половина отряда живо сбегала за досками для строительства понтонного моста, а другая половина тем временем перебрасывала канат через коварные воды. Увлеченные этими маневрами зрители подступали все ближе к "реке", тесня полицейских, коим надлежало сдерживать натиск толпы. В рекордный срок бойскауты, старшему из которых было не более восьми лет, навели переправу через воображаемую реку, после чего во главе с юным трубачом, извлекавшим громкие нестройные звуки из своего горна, пробежали трусцой через мост и приняли положение "смирно" на другой стороне. Восхищенная толпа рукоплескала, кричала "ура! ", свистела и топала ногами. Полковник Велвит позволил себе по-военному сдержанно чуть улыбнуться и бросил гордый взгляд в нашу сторону. Затем он рявкнул короткую команду, три пухлых бойскаутика отделились от общего строя и направились к мосту, неся детонаторы, взрывную машинку и прочие принадлежности. Закончив приготовления, они вернулись в строй, на ходу разматывая провод, и вытянулись в струнку, ожидая следующей команды. Полковник Велвит упивался великой минутой. Посмотрел кругом, удостоверяясь, что всеобщее внимание сосредоточено на нем. Царила полная тишина. - Подорвать мост! - гаркнул полковник, и тотчас один из бойскаутов крутнул рукоятку подрывной машинки. Что тут было! Последовал мощный взрыв, в облаке пыли в воздух взлетели обломки моста и камни, которые затем градом посыпались на публику. Первые три ряда зрителей вкупе с полицейскими и полковником Велвитом упали навзничь. Взрывная волна поразила кузов нашей машины пулеметной очередью щепок и камешков и сорвала шляпу с маминой головы. - Господи! - воскликнул Ларри. - Что за игру придумал этот дурень Велвит? - Моя шляпа, - выдохнула мама. - Кто-нибудь, найдите мою шляпу! - Я найти ее, миссисы Дарреллы, вам не беспокоить! - крикнул Спиро. - Огорчительно, весьма, - произнес Кралевский, зажмурив глаза и вытирая лоб носовым платком. - Чересчур воинственно для маленьких мальчиков. - Маленькие мальчики! Маленькие изверги, черт бы их побрал! - яростно крикнул Ларри, вытряхивая мусор из волос. - Я чувствовал, что должно еще что-то произойти, - удовлетворенно объявил Теодор, радуясь, что Корфу оправдал свою буйную репутацию. - Видно, у них там была настоящая взрывчатка, - сказал Лесли. - Не понимаю, как полковник Велвит мог решиться на такое. Чертовски опасная затея. Очень скоро выяснилось, что полковник тут ни при чем. С дрожащими коленями он построил своих бойскаутов и увел их с площади, после чего вернулся на поле боя, чтобы извиниться перед мамой. - Я так унижен, так унижен, миссис Даррелл, - говорил он со слезами на глазах. - Эти маленькие негодяи добыли динамит у рыбаков. Заверяю вас, я ничего об этом не знал, ничего. В помятой шляпе и пыльной форме он выглядел очень несчастным. - Ну, что вы, полковник, не огорчайтесь, - ответила мама, поднося дрожащей рукой к губам стаканчик с разбавленным бренди. - С кем не случается. - В Англии сплошь и рядом, - подхватил Ларри. - Дня не проходит... - Поедем-ка с нами обедать, - перебила мама, наградив Ларри уничтожающим взглядом. - Благодарю, любезная леди, вы слишком добры, - отозвался полковник. - Только я сперва должен переодеться. - Меня очень заинтересовала реакция публики, - сообщил Теодор, верный своей исследовательской жилке-Ну, словом... э... тех, кого сбило с ног. - Полагаю, они чертовски злились, - сказал Лесли. - А вот и нет, - гордо произнес Теодор. - Корфу есть Корфу. Они все... словом... помогли друг другу подняться и смахнуть пыль и говорили, как здорово все получилось... э... как реалистично. И похоже, никого не удивило, что у бойскаутов оказался динамит. - Да, поживешь достаточно долго на Корфу, вообще перестанешь чему-либо удивляться, - убежденно заключила мама. После продолжительного изысканного обеда в городе, во время которого мы старались убедить полковника Велвита, что его номер с подрывом моста был гвоздем всей программы, Спиро повез нас домой сквозь прохладную бархатистую ночь. Мелодично перекликались сплюшки-словно диковинные колокола звенели среди деревьев; белая пыль клубилась за машиной, застывая летним облачком в тихом воздухе; в соборном мраке оливковых рощ мерцал зеленый пунктир светлячков. День выдался хороший, но утомительный, и мы радовались возвращению к домашнему очагу. - Ну так, - сказала мама, подавляя зевок и направляясь с лампой к лестнице. - Король не король, а меня завтра раньше двенадцати не будите. - О-о, - сокрушенно вымолвил Ларри. - Разве я тебе не сказал? Мама остановилась на полпути наверх и воззрилась на Ларри; колеблющийся свет керосиновой лампы заставил ее тень метаться на белой стене. - Что именно? - подозрительно осведомилась она. - Да насчет короля, - ответил Ларри. - Извини, я должен был раньше предупредить тебя. - О чем предупредить? - Мама встревожилась не на шутку. - Я пригласил его на ленч, - сказал Ларри. - Ларри! Не может быть! Право же, это неосмотрительно... - начала было мама, но тут же сообразила, что ее разыгрывают. - Не вижу в этом ничего смешного, - холодно произнесла она, выпрямившись во весь свой малый рост. - И к тому же не я, а он был бы в смешном положении, потому что в доме, кроме яиц, ничего нет. С великим достоинством, игнорируя наш смех, мама удалилась в спальню. Пути любви Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. Песнь песней Соломона, 2-5 Лето выдалось такое неистовое, иссушающее и жгучее, что от зноя даже небо выцвело, приняв предосенний блекло-голубой оттенок, а теплое, как парное молоко, море уподобилось огромному тихому синему пруду. Ночью можно было слышать, как полы, ставни и балки стонут, кряхтят и потрескивают от высасывающего последние соки жара. Полная луна раскаленным углем таращилась с знойного бархатно-черного неба, а десять минут спустя после восхода солнца уже нечем было дышать. Царило безветрие, и зной тяжелой крышкой давил на остров. Цветы и травы на склонах гор жухли и погибали от засухи, оставались ломкие, как белесая стружка, стебли. Дни стояли такие жаркие, что цикады начинали петь раньше обычного, делая перерыв среди дня, а земля накалялась так, что невозможно ходить босиком. Наш дом был для местной фауны чем-то вроде комплекса больших деревянных пещер, где было примерно на полградуса прохладнее, чем в ближайших оливковых, апельсиновых и лимонных рощах, и живность устремилась к нам. Естественно, поначалу вина за столь внезапное нашествие была возложена на меня, но в конце концов наплыв всевозможных тварей достиг такого размаха, что даже родные вынуждены были признать мою непричастность. Легионы черных клещей вторглись в дом и напали на наших псов, облепив их голову и уши сплошным покровом, напоминающим кольчугу, удалять которую было далеко не просто. Оставалось крайнее средство-травить клещей керосином, и оно помогло нам справиться с ними. Оскорбленные до глубины души таким обращением, воняющие керосином псы трусили вокруг дома, свесив голову, тяжело дыша и осыпая землю гроздьями дохлых клещей. Ларри предложил повесить объявление "Осторожно-огнеопасные собаки", справедливо считая, что, вздумай кто-нибудь зажечь спичку около любой из них, и весь дом может вспыхнуть, как сухой трутовик. Однако керосин дал нам только временную передышку. Нашествие клещей продолжалось, и наступила пора, когда вечером, лежа в постели, можно было наблюдать, как они стройными рядами передвигаются по комнате, выполняя диковинные эволюции. К счастью, нас они не трогали, ограничиваясь тем, что доводили до безумия псов. Иное дело-полчища блох, которые решили разделить с нами кров. Точно татарские орды, они явились вдруг, словно материализовались из пустоты; не успели мы опомниться, как весь дом был наводнен ими. Блохи были повсюду; идя по комнатам, вы чувствовали, как они прыгают на вас и ползут вверх по ногам. Спальни стали непригодными для обитания, и некоторое время мы могли спать только на наших просторных верандах. Но и блохи не были самыми нежеланными среди малых гостей нашего дома. Черные как смоль крохотные скорпионы обосновались в прохладной ванной комнате. Надумав поздно вечером почистить зубы, Лесли опрометчиво пошел туда босиком и был ужален. Скорпион был всего лишь чуть больше сантиметра в длину, но яд сего изверга подействовал так, что несколько дней Лесли вообще не мог ходить. Скорпионы покрупнее предпочитали район кухни, где они нагло восседали на потолке, напоминая этаких уродливых омаров, променявших водную среду на воздушную. Вечером, стоило нам зажечь лампы, как слетались тысячи насекомых, мотыльки всех разновидностей, от крохотных, с желтовато-коричневыми растрепанными крылышками, до здоровенных, в розовую и серебристую полоску, бражников, которые пикировали на свет с такой силой, что были способны разбить ламповое стекло. Были тут и жуки, одни черные, будто одетые в траур плакальщики, другие в яркую полоску или крапинку; одни с короткими булавовидными усиками, другие с длинным тонким подобием усов китайского мандарина. Не было недостатка и в прочих букашках, подчас таких маленьких, что без увеличительного стекла и не рассмотришь причудливейшие формы и цвета. Естественно, для меня это скопище насекомых было великим даром. Каждый вечер я крутился возле ламп и фонарей, держа наготове баночки и склянки и состязаясь с другими хищниками за право обладать отборными экземплярами. Тут полагалось не зевать, ибо конкуренция была острейшая. На потолке бледно-розовые гекконы с растопыренными пальцами и выпученными глазами подкрадывались к жукам и мотылькам с изощренной осторожностью. По соседству зеленые вампиры-ханжи-богомолы с безумными глазами и лишенным подбородка ликом, - покачиваясь, выступали на тонких шиповатых ногах. Внизу со мной конкурировали напоминающие поджарых косматых волков огромные пауки шоколадного цвета; притаившись в тени, они вдруг выскакивали из засады, готовые выхватить экземпляр чуть ли не из моих рук. В роли их пособников выступали облаченные в красивую кожу, точно пошитую из зеленых и серебристо-серых лоскутков, жирные жабы, которые прыгали, тяжело дыша и тараща глаза, посреди невиданного изобилия съестного, и маленькие, вороватые, несколько зловещие на вид мухоловки. Толстое, как карандаш, приплюснутое тело этих многоножек длиной около восьми сантиметров было одето в бахрому из длинных тонких ног. Когда ноги мухоловки попарно приходили в движение, по бахроме словно пробегали волны, и насекомое скользило, точно камень по льду, бесшумно и... жутковато, ибо мухоловка была одним из наиболее свирепых и искусных охотников. Снова вечер, снова зажжены лампы, и я терпеливо жду, чем бы пополнить свою коллекцию. Вечер только начался, и большинство хищников, кроме меня и нескольких летучих мышей, еще не выходило на охоту. На веранде летучие мыши в стремительном пике хватали мотыльков и другую лакомую мелюзгу в каких-нибудь сантиметрах от лампы, так что пламя судорожно колыхалось от ветра, поднятого их крыльями. Медленно тускнел бледно-бирюзовый отсвет вечерней зари, начинали звучать протяжные мелодичные трели цикад, в сумраке под сенью олив вспыхивало холодное мерцание светлячков, и весь наш огромный дом, покряхтывая и постанывая от солнечных ожогов, успокаивался на ночь. Стена за лампой всегда была покрыта сонмом разных насекомых, которые после неудачного покушения на самоубийство отдыхали там, приходя в себя перед новой попыткой. Из узкой трещины в штукатурке в основании стены выбрался на редкость крохотный, пухленький геккон. Судя по всему-новорожденный, ибо он не достигал и четырех сантиметров в длину, однако за короткий срок, прошедший от появления геккончика на свет, он явно успел приналечь на еду, так что тельце его, включая хвост, было почти круглым. Рот изогнут в широкой застенчивой улыбке, большие темные глаза изумленно округлены, как у ребенка при виде стола, накрытого для банкета. Не успел я остановить его, как он уже неспеша заковылял вверх по стене и приступил к трапезе, ухватив златоглазку, чем и вызвал мое недовольство, потому что эти насекомые с прозрачными, кружевными зелеными крылышками и большими зеленовато-золотистыми глазами были в ряду моих любимцев. Сглотнув последний кусочек прозрачного крыла, геккончик передохнул, цепляясь за стену и задумчиво помаргивая глазами. Я не мог понять, почему он выбрал относительно крупную в его масштабах златоглазку, когда со всех сторон его окружало множество более мелких мошек, которых было бы легче поймать и съесть. Однако вскоре выяснилось, что передо мной обжора, о каких говорят "брюхо сыто, да глаза голодны". Вылупленный из яйца, а потому не получивший материнских наставлений, он пребывал во власти ошибочного представления, что все насекомые съедобные и чем они крупнее, тем быстрее утолят его голод. И ему явно было невдомек, что для столь малого создания, как он, некоторые насекомые могут быть попросту опасны. Подобно миссионерам прошлого, геккончик был столь высокого мнения о собственной персоне, что ему не приходила в голову вероятность самому стать чьей-то трапезой. Игнорируя сидевшее поблизости сборище мелких и в высшей степени съедобных мотыльков, геккончик стал подкрадываться к не уступавшему ему величиной толстому ворсистому дубовому коконопряду, однако промешкал с последним рывком и успел схватить бабочку только за кончик крыла. Бабочка вспорхнула, и мощность ее коричневых крылышек была так велика, что она едва не оторвала юного охотника от стены и не унесла его с собой. Ничуть не обескураженный, он, передохнув, атаковал равного ему длиной длинноусого жука. Геккончик явно не соображал, что все равно никогда в жизни не смог бы проглотить такое жесткое колючее чудовище. Правда, ему вообще никак не удавалось толком ухватиться за твердые и скользкие покровы длинноусого, и кончилось все тем, что он лишь сшиб жука на пол. Снова короткая передышка, во время которой геккончик обозревал поле боя; в это время, шелестя крылышками на веранду прилетел здоровенный богомол и сел на стене сантиметрах в пятнадцати от юного охотника. Сложил крылья со звуком, напоминающим шуршание папиросной бумаги, и, подняв в мнимо молитвенном жесте передние ноги, оснащенные грозными зубьями, стал озираться своими глазами безумца, поворачивая голову так и этак, чтобы лучше видеть выстроенные в его честь шеренги насекомых. Геккончик явно не встречался прежде с богомолами и не разумел, какие они опасные; его глазам богомол представлялся обильной зеленой трапезой, о какой он мог только мечтать без всякой надежды когда-либо получить. Не тратя попусту время и не считаясь с тем, что богомол был раз в пять больше него самого, геккончик начал подкрадываться. Тем временем богомол остановил свой выбор на серебристой пяденице и направился к ней, переступая своими тощими ногами старой девы. Время от времени он останавливался, покачиваясь из стороны в сторону, а следом за этим живым воплощением зла, также делая ост