ановки, решительно шагал геккончик-голова опущена, потешный толстый хвостик дергается, как у возбужденного щенка. Богомол приблизился к ничего не подозревающей бабочке, остановился, покачался, потом вдруг сделал выпад передними ногами и схватил жертву. Пяденица была достаточно крупная, и когда она отчаянно забилась, богомолу стоило великого труда удерживать ее грозными шипами. Пока он возился с ней, смахивая на неумелого жонглера, геккончик, доведя себя до полной ярости ударами собственного хвоста, пошел в атаку. Рванувшись вперед, он бульдожьей хваткой вцепился в одно из надкрыльев. Занятый жонглированием богомол был застигнут врасплох внезапным нападением с тыла. Потеряв равновесие, он упал на землю, увлекая за собой и пяденицу, и геккончика, который не разжимал своей мертвой хватки. Зато богомол выпустил чуть живую пяденицу, освобождая острые, как клинок, голени для поединка с геккончиком. Только я решил, что самая пора вмешаться, чтобы пополнить свой зверинец богомолом и гекконом, как на сцену вышло еще одно действующее лицо. Из темного сплетения виноградной лозы возникла мухоловка. Подвижный ковер из тонких ножек целеустремленно заскользил к все еще корчившейся бабочке. Достиг ее, накрыл, и челюсти мухоловки впились в мягкий торакс жертвы. Картина была захватывающая. Богомол, сложившись почти вдвое, бил острыми когтями геккона, но тот, возбужденно вытаращив глаза, не отпускал хватки, как ни трепал его огромный противник. Тем временем мухоловка, убедившись, что ей не под силу унести добычу, обволокла ее живым ламбрекеном, высасывая жизненные соки. В этот момент явилась Тереза Олива Агнес Дьедр, или попросту Дьедр. Это имя носила одна из двух здоровенных жаб, которых я выследил, довольно быстро приручил и поселил в маленьком огороженном саду ниже веранды. Здесь обе жабы вели беспорочный образ жизни в окружении мандариновых деревьев и герани, совершая вылазки к веранде, когда там загорался свет, чтобы не упустить причитающуюся им долю крылатой трапезы. Лежа на животе, я до того увлекся созерцанием схватки необычного квартета в пятнадцати сантиметрах от моего носа, что совсем забыл про существование Дьедр и даже не подозревал, что она тоже наблюдала из-за стула за битвой. Теперь она тяжело прошлепала вперед, на секунду замерла, и не успел я опомниться, как Дьедр, совершив по-жабьи целенаправленный прыжок, разинула широченную пасть и стремительным движением языка отправила туда мухоловку вместе с пяденицей. Остановилась, глотнула, на миг зажмурив выпученные глаза, затем ловко повернулась влево и тем же способом послала в рот богомола с геккончиком. Какое-то мгновение между толстыми губами Дьедр извивался червем торчащий наружу хвостик геккона, но она решительно затолкала его внутрь большими пальцами, как это заведено у жаб. Мне доводилось читать про пищевые цепи и выживание наиболее приспособленных, однако я решил, что это уже чересчур, и был весьма недоволен Дьедр хотя бы потому, что она испортила такой увлекательный спектакль. И чтобы оградить себя от повторного вмешательства, я отнес ее обратно в сад, где она вместе с супругом, Теренсом Оливером Альбертом Диком, квартировала под каменным лотком с ноготками. Тем более что сегодняшнего ужина, на мой взгляд, ей было вполне достаточно. Вот в такой дом-хрусткий, как сухарь, жаркий, как печь, и кишащий всякой живностью, - в один прекрасный день явился Адриан Фотискью Смайс. Школьный товарищ Лесли, он однажды провел вместе с нами каникулы в Англии и успел страстно и безоглядно влюбиться в Марго, чем та была весьма недовольна. О предстоящем прибытии Адриана нас известила мама, когда мы, удобно расположившись на веранде, знакомились с поступавшей раз в две недели почтой. - О, как славно, - произнесла она вдруг. - Это будет чудесно. Прервав чтение, мы настороженно уставились на нее. - Что будет чудесно? - осведомился Ларри. - Я получила письмо от миссис Фотискью Смайс, - сообщила мама. - Не вижу в этом ничего чудесного, - заметил Ларри. - Что еще надо этой старой карге? - спросил Лесли. - Лесли, милый, зачем же называть ее старой каргой. Вспомни, как хорошо она к тебе относилась. Лесли насмешливо фыркнул. - Ладно, так что ей все-таки надо? - А вот она пишет, что Адриан отправился в поездку по Европе, и спрашивает, нельзя ли ему погостить у нас на Корфу. - Отлично, - сказал Лесли. - Я только рад буду такому гостю. - Ага, он славный парень, - великодушно согласился Ларри. - Правда?! - восторженно подхватила мама. - Такой воспитанный. - А что до меня, то я вовсе не рада, - заявила Марго. - Более нудного типа надо поискать. При одном его виде на меня нападает зевота. Нельзя ли написать им, что у нас все занято? - Но я думала, что Адриан тебе нравится, - удивилась мама. - А уж ты ему определенно нравилась, если не ошибаюсь. - В том-то и дело. Я не желаю, чтобы он исходил тут слюной, точно какой-нибудь сексуально озабоченный спаниель. Мама поправила очки и посмотрела на Марго. - Марго, милая, зачем же говорить так про Адриана, и откуда только ты берешь такие выражения. Уверена, что ты преувеличиваешь. Я никогда не видела, чтобы он вел себя, как... как... ну, в общем, как ты сказала. Мне он казался вполне благовоспитанным. - Так и есть, - воинственно произнес Лесли. - Просто Марго воображает, что все мужчины от нее без ума. - Ничего подобного, - возмутилась Марго. - Он мне не нравится, вот и все. Больно влюбчивый, стоит оглянуться-он тут как тут, слюной исходит. - Адриан не из таких, чтобы слюни распускать. - А я говорю, распускал. И даже исходил слюной. - Я никогда за ним такого не замечала, - снова вмешалась мама. - И вообще, не могу же я отказать ему только потому, что он распускает слюни. Где твое благоразумие, Марго. - Он приятель Лесли, пусть вокруг него и распускает свои слюни. - Да не распускает он их и никогда не распускал. - Ну, ладно, - рассудила мама. - Мы найдем, чем его занять, и думаю, ему будет не до слюней. Две недели спустя к нам прибыл изголодавшийся, отощавший Адриан. Почти без гроша в кармане он проделал весь путь от Кале до Бриндизи на велосипеде, который в конце концов не выдержал неравной схватки и рассыпался. Первые несколько дней мы почти не видели Адриана, потому что мама следила за тем, чтобы он ложился рано, вставал поздно и непрерывно чем-нибудь подкреплялся. Когда же он возникал перед нами, я не спускал глаз с его рта, так как изо всех гостивших у нас диковинных друзей не было еще никого, кто бы исходил слюной, и мне не терпелось увидеть этот феномен. Однако, если не считать наклонности заливаться краской всякий раз, когда в комнату входила Марго, и таращиться на нее с приоткрытым ртом (по совести, я должен был признать, что тут он впрямь походил на спаниеля), никаких других эксцентричных проявлений за ним не замечалось. У него были на редкость кудрявые волосы, большие и очень кроткие карие глаза, и на верхней губе под действием гормонов только-только пробился нежный пушок, коим он чрезвычайно гордился. Адриан привез Марго подарок-пластинку с песенкой, которую он явно почитал равной шекспировским сонетам. Называлась песенка "В кабачке Смоки Джо", и мы все остро возненавидели ее, ибо Адриан не мог дня прожить без того, чтобы раз двадцать не прокрутить эту лабуду. - Господи, - простонал Ларри, когда мы утром, сидя за завтраком, в очередной раз услышали шипение пластинки, - сколько можно, да еще в такую рань. "У Смоки Джо в Гаване, - громко затянул гнусавый тенор, - я торчал, утоляя жажду... " - Это невыносимо, - с тоской произнесла Марго. - Почему он не может поставить что-нибудь другое? - Зачем же так, милая, она ему нравится, - увещевающе сказала мама. - Вот именно, и он купил эту пластинку для тебя, - подхватил Лесли. - Это твой чертов подарок. Вот и скажи, чтобы он перестал ее крутить. - Нет-нет, милый, так нельзя, - возразила мама. - Все-таки он наш гость. - Ну и что, если гость? - огрызнулся Ларри. - Ему медведь на ухо наступил, а мы все должны страдать? Это пластинка Марго. Пусть она и распорядится. - Но это будет так невежливо, - озабоченно произнесла мама. - Как-никак, он привез пластинку в подарок и думает, что она нам нравится. - Знаю, но оправдывать его глубокое невежество не намерен, - настаивал Ларри. - Представляешь себе, вчера он не дослушал Пятую симфонию Бетховена, снял и поставил взамен этого завывающего кастрата! Да у него, если хотите знать, культуры столько же, сколько у гуннского вождя. - Тише, Ларри, милый, он может тебя услышать, - сказала мама. - При таком-то гвалте? Да ему сейчас в слуховой рожок надо кричать. Тем временем Адриан, не подозревая, какая смута охватила наше семейство, задумал подпевать пластинке. Поскольку его гнусавый тенорок был удивительно похож на голос самого исполнителя, результат был на редкость отвратным. "И там я увидел девицу... То была наша первая встреча... О мама Инес... О мама Инес... О мама Инес... Мама Инес... "-заливались более или менее в унисон Андриан и граммофон. - Силы небесные! - взорвался Ларри. - Это уже чересчур! Марго, придется тебе пойти и сказать ему. - Только сделай это вежливо, милая, - добавила мама. - Мы ведь не хотим ранить его. - Что до меня, то я не прочь его ранить, - возразил Ларри. - Я знаю, что надо сделать, - сообщила Марго. - Скажу ему, что у мамы болит голова. - Это даст нам только временную передышку, - заметил Ларри. - Ты скажешь, что у мамы болит голова, а я спрячу все иголки, - торжествующе предложил Лесли. - Как вам такая идея? - О, замечательно! - воскликнула мама, радуясь тому, что проблему можно решить без риска ранить Адриана. Адриан был несколько озадачен исчезновением граммофонных иголок и нашими дружными заверениями, что на Корфу купить их невозможно. Но у него была хорошая память, и он с утра до вечера сам напевал "Смоки Джо", хотя из-за полного отсутствия слуха его пение больше всего напоминало теноровый гул потревоженного улья. Шли дни, а влюбленность Адриана ничуть не ослабевала, даже напротив-становилась сильнее, и в той же мере усиливалось недовольство Марго. Я начал проникаться жалостью к нему, ведь что бы он ни делал, все было не так. Когда Марго заявила, что усы делают его похожим на мужского парикмахера низшего разряда, он поспешил их сбрить, после чего она сказала, что усы-признак мужской зрелости. Больше того. Марго недвусмысленно давала понять, что решительно предпочитает местных крестьянских парней любому английскому импорту. - Они такие красивые и такие милые, - говорила она, вызывая откровенную ревность Адриана. - Так славно поют. У них такие хорошие манеры. Они играют на гитаре. Они по всем статьям превосходят любого англичанина. От них исходит своеобразное амбре. - Ты хочешь сказать "благоухание", - поправил ее Ларри во избежание превратных толкований слова "амбре". - Что ни говори, - продолжала Марго, пренебрегая его замечанием, - это настоящие мужчины, а не какие-нибудь никудышные слащавые слюнтяи. - Марго, милая, - вмешалась мама, нервно поглядывая на уязвленного Адриана, - право же, это не очень любезно с твоей стороны. - А я и не хочу быть любезной, - отпарировала Марго. - И вообще, жестокость часто оборачивается добром, если правильно ею распоряжаться. Выдав сей загадочный образчик философических умозаключений, она покинула нас, направляясь к своему новейшему воздыхателю, загорелому рыбаку с роскошными усами. Адриан был до того унижен, что мои родичи сочли необходимым как-то умерить его отчаяние. - Не обращай внимания на Марго, милый Адриан, - утешала его мама. - Это все только слова, она такая упрямая. Возьми еще персик. - Упрямая, как осел, - добавил Лесли. - Уж я-то знаю. - Хотел бы я знать, как мне стать похожим на крестьянских парней, - задумчиво произнес озадаченный Адриан. - Может быть, начать играть на гитаре? - Нет-нет, только не это, - поспешно произнес Ларри. - В этом нет никакой надобности. Почему бы тебе не попробовать что-нибудь попроще? Скажем, жевать чеснок. - Чеснок? - удивился Адриан. - Марго любит чеснок? - Ну, конечно, - ответил Ларри. - Ты же слышал, что она говорила про запах от этих ребят. А какой запах ты чувствуешь прежде всего, когда приближаешься к ним? Чеснок! Пораженный логикой этого рассуждения, Адриан стал прилежно жевать чеснок, но добился лишь того, что Марго, зажав нос платком, объявила, что от него разит, как от местного автобуса в базарный день. В моих глазах Адриан был очень славной личностью; покладистый и добрый, он всегда был готов выполнить все, о чем бы его ни просили. Я чувствовал своим долгом сделать что-то для него, однако не мог придумать ничего толкового, разве что запереть Марго в его спальне, но и этy идею я тут же отверг как трудно осуществимую и способную вызвать мамино неодобрение. Решил обсудить этот вопрос с мистером Кралевским-может быть, он что-ни6удь посоветует. И когда в очередной день занятий мы сделали перерыв, чтобы выпить чашечку кофе, я рассказал ему о безуспешном ухаживании Адриана за Марго-тема, сулившая нам обоим желанное отдохновение от непостижимых тайн квадрата гипотенузы. - Ага! - воскликнул мистер Кралевский. - Пути любви не бывают гладкими. В самом деле, разве не станет жизнь скучноватой, если дорога к цели неизменно будет гладкой? Философические думы моего наставника меня не очень увлекали, но я вежливо слушал. Мистер Кралевский аккуратно взял печенье наманикюренными пальцами, подержал его над чашкой и окунул в кофейную купель, прежде чем отправить в рот. Методично пожевал с закрытыми глазами, наконец вымолвил: - Сдается мне, что сей юный Лохинвар излишне усердствует. Я ответил, что Адриан-англичанин, а не шотландец, и вообще, разве может усердие быть чрезмерным? Известно ведь, что без старания успеха не добьешься. - Э, - лукаво произнес мистер Кралевский, - в делах сердечных все обстоит иначе. Немножко равнодушия порой способно творить чудеса. Соединив кончики пальцев, он задумчиво воззрился на потолок, и я понял, что мне предстоит быть очевидцем очередного полета фантазии мистера Кралевского, с его излюбленным мифическим персонажем-"дамой сердца". - Помню, однажды я безумно влюбился в одну молодую особу, - начал Кралевский. - Разумеется, это должно остаться между нами. Я кивнул и взял еще печенье, зная, что истории Кралевского короткими не бывают. - Это была особа такой красоты и таких достоинств, что женихи теснились вокруг нее, словно... словно... пчелы вокруг банки с медом, - продолжал мистер Кралевский, довольный своим сравнением. - С первого взгляда я полюбил ее глубоко, беззаветно и безутешно, и я чувствовал, что ей это не совсем безразлично. Он освежил горло глотком кофе, сплел пальцы вместе и наклонился вперед над столом; ноздри его расширились, большие выразительные глаза горели. - Я неотступно следовал за ней, словно... словно... охотничий пес, идущий по следу, но она оставалась холодной и безучастной к моим ухаживаниям. Даже позволяла себе насмехаться над моей любовью. Он примолк со слезами на глазах, затем энергично высморкался. - Не могу описать, какие муки я испытывал-жгучая ревность, тяжкие бессонные ночи... Я потерял двадцать четыре килограмма, друзья начали волноваться за меня, и, конечно же, все они пытались меня убедить, что эта особа не стоит моих страданий. Все, кроме одного друга... э... человека, умудренного опытом, должно быть, он сам имел много романов, один из них даже в далеком Булукистане. Он-то и сказал мне, что я чересчур усердствую, доколе я упорно буду повергать свое сердце к ее стопам, она, подобно всем женщинам, будет смотреть со скукой на мои воздыхания. Но стоит мне изобразить равнодушие, тотчас, заверил меня мой друг, все переменится. Кралевский ласково улыбнулся мне, многозначительно кивнул и налил себе еще кофе. - Ну, и как, - спросил я, - изобразил он равнодушие? - Разумеется, - сказал Кралевский. - Не теряя времени, я сел на пароход, идущий в Китай. Замечательно, подумал я: какая женщина смогла бы утверждать, что сделала своим рабом мужчину, который вдруг сел на пароход и укатил в Китай. Такая даль-тут даже самой тщеславной особе достало бы времени поразмыслить над своим поведением. И что же произошло, нетерпеливо спросил я, когда мистер Кралевский вернулся из путешествия? - Я застал ее замужем, - ответил Кралевский малость пристыженно, чувствуя, что не оправдал моих ожиданий. - Сам понимаешь, бывают женщины капризные и нетерпеливые. Но мне удалось поговорить с ней наедине, и она все объяснила. Я слушал с напряженным интересом. - По ее словам, - продолжал мистер Кралевский, - она решила, что я уехал навсегда, чтобы стать ламой, вот и вышла замуж. Да-да, моя возлюбленная дождалась бы меня, если бы знала, а так, снедаемая горем, вышла за первого попавшегося на ее пути. Не просчитайся я в оценке длительности путешествия, сегодня она была бы моей. И он снова высморкался с сокрушенным видом. Я переварил услышанное, однако не усмотрел в истории Кралевского каких-либо четких указаний-как помочь Адриану. Может быть, одолжить ему свою лодку "Бутл Толстогузый", чтобы он уплыл в Албанию? Не говоря уже о риске потерять свое драгоценное суденышко, я сомневался, чтобы у Адриана хватило сил грести так далеко. Нет, я был вполне согласен с Кралевским, что Адриан чересчур усердствует, но, зная капризный нрав своей сестры, предполагал, что исчезновение сего поклонника скорее обрадует, чем опечалит ее. Главная проблема Адриана заключалась в том, что он никак не мог оставить Марго в покое. И я решил, что должен сам взяться за Адриана, если хочу, чтобы у него была хоть какая-то надежда на успех. Первым делом ему надлежало изобразить равнодушие и перестать ходить по пятам за Марго, как ягненок ходит за овцой, а потому я начал брать его с собой, отправляясь изучать окружающую местность. Заманить его в поход было не очень сложно: спасаясь от Адриана, Марго стала подниматься чуть свет и исчезать из дома еще до его появления, так что он по большей части был предоставлен самому себе. Мама попыталась заинтересовать его кулинарным делом, но после того, как Адриан оставил открытым холодильник, загубив половину хранившихся там продуктов, подпалил полную жира сковороду, превратил отличную баранью ногу в нечто неудобоваримое и уронил на пол в кухне полдюжины яиц, она была только рада поддержать мое предложение, чтобы он составил мне компанию. Для человека, выросшего в городе, Адриан оказался прекрасным спутником. Он никогда не жаловался, терпеливо и точно исполнял мои лаконичные распоряжения, вроде "Держи! " или "Не шевелись-укусит! ", и проявлял искренний интерес к тварям, на которых мы охотились. Как и предсказывал мистер Кралевский, неожиданное исчезновение Адриана заинтриговало Марго. Хотя она ни во что не ставила его знаки внимания, отсутствие их почему-то ее уязвляло. Она пожелала узнать, чем мы с Адрианом занимаемся целыми днями. Я ответил достаточно сухо, что Адриан помогает мне в моих зоологических изысканиях. Он отлично преуспевает, добавил я; если так пойдет дальше, к концу лета я со спокойной душой смогу назвать его весьма компетентным натуралистом. - Не представляю себе, как ты можешь водиться с таким пентюхом, - заявила она. - Лично я не встречала более скучного типа. Я ответил, что это даже к лучшему, так как Адриан признался мне, что Марго ему тоже малость наскучила. - Что? - возмутилась Марго. - Да как он смеет говорить такие слова, как он смеет! Что ж, рассудительно ответил я, она сама виновата. В самом деле, как не посчитать скучным человека, который никогда не пойдет с тобой купаться или погулять и к тому же вечно грубит. - Я не грублю, - сердито сказала Марго. - Просто я говорю правду. А если он желает погулять, будет ему прогулка. Надо же-наскучила ему! Успех моего замысла так меня обрадовал, что я упустил из виду одно обстоятельство: Марго, как и другие члены моей семьи, могла стать весьма серьезным противником, если ее раздразнить. Вечером того дня она вдруг повела себя с Адрианом так учтиво, так мило, что все, исключая саму жертву, были удивлены и встревожены. Очень ловко Марго перевела разговор на прогулки и заявила, что, поскольку Адриану уже недолго осталось гостить на острове, ему необходимо побольше увидеть. И что может быть лучше пешего похода? Да-да, промямлил Адриан, это и впрямь лучший способ знакомиться с местностью. - Я как раз собиралась погулять послезавтра, - небрежно произнесла Марго. - Такую приятную прогулку задумала, жаль, что вы с Джерри так заняты, не то могли бы пойти со мной. - О, пусть это вас не беспокоит, Джерри может справиться один, - ответил Адриан с достойным порицания равнодушием к моей персоне. - Я с удовольствием пойду! - Вот хорошо! - пропела Марго. - Уверена, тебе понравится, я выбрала один из самых чудесных маршрутов. - Это куда же? - осведомился Лесли. - До Лиапад, - беззаботным тоном сообщила Марго. - Я там сто лет не была. - До Лиапад? - повторил Лесли. - Прогулка? Да ведь это в другом конце острова. Не один час идти. - Ну и что, захватим еду и проведем в походе весь день, - сказала Марго. И добавила лукаво: - Если, конечно, Адриан не возражает. Было совершенно ясно, что Адриан не стал бы возражать, даже если бы Марго предложила плыть под водой в скафандре до Италии и обратно. Я объявил, что, пожалуй, пойду с ними, поскольку этот маршрут интересен с зоологической точки зрения. Марго одарила меня недобрым взглядом. - Ладно, пойдешь, только веди себя прилично, - произнесла она, неизвестно на что намекая. Надо ли говорить, что Адриан бредил предстоящей прогулкой и превозносил доброе сердце пригласившей его Марго. Однако я не разделял его восторга. Объяснил ему, что до Лиапад идти долго и будет очень жарко, но Адриан заявил, что это его ничуть не пугает. Зная незавидные физические данные Адриана, я сильно сомневался, что он выдержит, но не стал говорить об этом вслух, чтобы не уязвить его. В назначенный день мы в пять утра собрались на веранде. На Адриане были добытые где-то огромные ботинки, подбитые гвоздями, длинные брюки и фланелевая рубашка. Когда я решился заметить, что такой наряд не очень-то годится для перехода через остров при температуре около сорока градусов в тени. Марго, к моему удивлению, возразила-дескать, на Адриане самая подходящая походная одежда, она лично выбирала. При этом ее ничуть не смущало, что сама она была одета в прозрачный купальник и сандалии, а я был в шортах и майке. На спине Марго висел внушительный рюкзак, видимо, с нашими съестными припасами, в руке она держала толстую палку. Я захватил коллекционную сумку и сачок. Вот с таким снаряжением мы тронулись в путь, причем Марго с места развила чрезмерный, на мой взгляд, темп. Очень скоро Адриан весь облился потом, и лицо его порозовело. Марго, несмотря на мои возражения, вела нас по открытой местности, сторонясь тенистых оливковых рощ. Кончилось тем, что я отделился и шел под сенью деревьев в нескольких сотнях метров от них, не отставая ни на шаг. Боясь, что Марго назовет его хлюпиком, взмокший Адриан упорно топал за ней по пятам. На пятом часу похода он с трудом волочил ноги и сильно хромал; его серая рубашка почернела от пота, а лицо приобрело тревожный багровый оттенок. - Как ты насчет того, чтобы передохнуть? - справилась Марго. - Разве что горло промочить, - прохрипел Адриан голосом дергача. Я сказал, что это прекрасная идея; Марго остановилась и села на раскаленный камень на самом солнцепеке, где можно было бы запросто изжарить парочку быков. Скрытно порывшись в рюкзаке, она извлекла три бутылочки весьма сладкого шипучего лимонада местного производства. - Вот, - сказала она, вручая нам по бутылочке. - Подкрепляйтесь. Шипучий и не в меру сладкий напиток оказался к тому же горячим, так что он скорее усугубил, чем утолил нашу жажду. Около полудня мы наконец увидели берег моря, и в потускневших глазах Адриана затеплилась искра надежды. Дойдем до воды, объявила Марго, можно будет отдохнуть и искупаться. Добравшись до береговых круч, мы спустились через нагромождение красных и коричневых глыб, которые придавали берегу сходство с распаханным кладбищем великанов. Адриан бросился на землю в тени огромного камня, увенчанного миртом и карликовой зонтичной пинией, и скинул рубашку и обувь. Мы увидели, что его ступни приобрели такой же тревожный багровый цвет, как лицо, да к тому же покрылись волдырями. По совету Марго, он для закалки окунул ноги в лужицу среди камней; тем временем мы с сестрой искупались и, освеженные морской водой, сели в тени под скалой. Я сказал, что теперь не мешало бы что-нибудь съесть и выпить. - А ничего нет, - сообщила Марго. Несколько секунд царила мертвая тишина. - Как это, ничего нет? - спросил наконец Адриан. - А что же там в рюкзаке? - А, это мои купальные принадлежности, - ответила Марго. - Я решила не брать еду, чтобы не перегружаться в такую жару, к тому же мы успеем вернуться к ужину, если скоро тронемся в путь. - Как насчет чего-нибудь попить? - хрипло осведомился Адриан. - Есть хоть еще лимонад? - Конечно, нет, - раздраженно сказала Марго. - Я взяла три бутылочки, по одной на каждого, правильно? Уж очень они тяжелые. И вообще я не понимаю, с чего это ты расшумелся. Ты слишком много ешь, небольшой пост тебе только на пользу. Тебе не мешает спустить жир. Никогда еще я не видел Адриана таким: казалось, он вот-вот вспылит. - Я не желаю спускать жир, как ты выражаешься, - холодно произнес он. - А если бы и захотел, то не стал бы для этого шагать через весь остров. - В том-то и беда, что ты размазня, - фыркнула Марго. - Стоит немного пройтись с тобой, как ты уже кричишь-дайте есть, дайте пить! Привык все время жить в роскоши. - В такой день освежить горло-не роскошь, а необходимость, - возразил Адриан. Не видя особого смысла в их споре, я взял пустые бутылки из-под лимонада и отправился к роднику, до которого было идти около километра вдоль берега. Дойдя туда, я увидел человека, расположившегося у источника, чтобы перекусить. Его изборожденное морщинами, смуглое обветренное лицо украшали пышные черные усы. Ноги одеты в толстые носки из овечьей шерсти, как было заведено у местных крестьян, когда они работали в поле; на земле рядом с ним лежала широкая тяпка. - Калимера, - приветствовал он меня без тени удивления и вежливо указал рукой на источник, словно предлагая воспользоваться его собственностью. Я поздоровался, лег ничком на сотворенный влагой коврик зеленого мха и припал губами к светлой пульсирующей струе под перышками венерина волоса. Я пил долго и жадно; никогда еще вода не казалась мне такой вкусной. Смочив голову и шею, я сел с довольным вздохом. - Хорошая вода, - сказал крестьянин. - Сладкая, верно? Точно фрукты. Я подтвердил, что вода вкуснейшая, затем принялся споласкивать и наполнять бутылки. - Есть еще родник вон там, - он указал на крутой каменистый склон, - но та вода совсем другая, горькая, словно вдовий язык. А эта сладкая, добрая. Ты иностранец? Набрав воды, я отвечал на вопросы, но мысли были заняты другим. Вблизи лежали остатки трапезы крестьянина-полкаравая желтого, как первоцвет, кукурузного хлеба, большие белые, лоснящиеся зубки чеснока и горсть крупных, черных, как жуки, морщинистых маслин. От этого зрелища у меня потекли слюнки, и я остро ощутил, что с раннего утра у меня ничего не было во рту. Наконец мой собеседник заметил, как я смотрю на его припасы, и с типично крестьянской щедростью взялся за складной нож, чтобы поделиться. - Хлеба? - спросил он. - Ты хочешь хлеба? Я ответил, что с удовольствием взял бы немного хлеба, но дело в том, что нас, так сказать, трое. Моя сестра и ее муж, приврал я, тоже умирают от голода там, среди скал. Крестьянин защелкнул нож, собрал остатки своего завтрака и подал мне. - Отнеси им, - сказал он, улыбаясь. - Я уже поел, а доброе имя Корфу не допускает, чтобы иностранцы умирали с голоду. От души поблагодарив его, я завернул чеснок и маслины в носовой платок, сунул под мышку хлеб и бутылки и зашагал обратно. - Доброго пути! - крикнул он мне вслед. - Держись подальше от деревьев-гроза надвигается. Поглядев на ослепительно голубое небо, я решил, что он ошибается, но вслух ничего не сказал. Возвратившись к своим, я увидел, что Адриан угрюмо купает ноги в луже, а Марго загорает на камне, мурлыкая себе под нос. Вид доставленных мной припасов привел их в восторг, и они набросились на золотистый хлеб, маслины и чеснок, словно изголодавшиеся волки. - Ну, так, - бодро произнесла Марго, когда мы кончили есть, произнесла с таким видом, точно это она раздобыла провиант. - Это было прекрасно. А теперь, пожалуй, пора трогаться в обратный путь. Тотчас возникло одно затруднение: ноги Адриана, блаженствовавшие в прохладной воде, так отекли, что потребовались наши с Марго объединенные усилия, чтобы обуть его. Но и после того, как мы втиснули ступни Адриана в ботинки, он еле-еле передвигался, ковыляя, точно престарелая черепаха. - Нельзя ли прибавить шагу! - раздраженно крикнула Марго безнадежно отставшему Адриану, когда мы прошли километра полтора. - Я не могу идти быстрее, ноги отваливаются, - жалобно отозвался он. Сколько мы ни твердили, что он сгорит, Адриан снял рубашку и подставил свою молочно-белую кожу солнцу и ветру. Чуть больше трех километров отделяло нас от дома, когда сбылось предсказание крестьянина насчет грозы. Летние грозы зарождались в гнезде кучевых облаков в горах Албании, откуда жгучий, словно дыхание топки, острый ветер стремительно нес их через море на Корфу. Этот самый ветер и обрушился теперь на нас, кусая кожу и слепя глаза пылью и клочьями листьев. Оливы стали из зеленых серебристыми, точно вдруг повернулся боком рыбий косяк, и ветер рвался через миллионы листьев с гулом, напоминающим исполинский прибой. Голубой небосвод с невероятной быстротой исчез за пеленой свинцовых туч, кромсаемых коленчатыми копьями бледно-лиловых молний. Неистовый палящий ветер усилился, и оливковые рощи зашуршали, качаясь, будто сотрясаемые могучим невидимым зверем. Затем хлынул дождь, крупные капли срывались с неба и хлестали нас, словно пущенные из рогатки. И надо всем царили властные громовые раскаты, гулкие, рокочущие, как будто там, за мятущимися облаками миллионы звезд, сталкиваясь, разбивались на куски и рассыпались в пространстве лавиной обломков. Давно не было такой чудесной грозы, и мы с Марго упивались животворным действием ливня и грома после знойного безветрия. Адриан не разделял нашего восторга; он принадлежал к числу несчастных людей, боящихся грозы, ему она представлялась чудовищным, устрашающим явлением природы. Мы пытались отвлечь его песнями, но за раскатами грома он нас не слышал. Упорно шагая вперед, мы наконец сквозь исполосованную дождем сумрачную листву олив увидели приветливые огни нашего дома. Когда мы пришли туда и Адриан, чуть живой, ввалился в холл, нас встретила мама. - Где вы так долго пропадали, дети? Я уже начала волноваться, - сказала она, увидела Адриана и ахнула: - Боже мой, дорогой Адриан, чем ты занимался? Вполне естественный вопрос, если учесть, что опаленные солнцем участки его кожи перемежались с живописными синяками, он с трудом передвигал ноги и стучал зубами так, что не в силах был слова вымолвить. Мама сперва отчитала его, потом пожалела и уложила в постель, где он и оставался ближайшие несколько дней с легким тепловым ударом, сильнейшим насморком и гноящимися ступнями. - Честное слово. Марго, ну как на тебя не сердиться! - сказала мама. - Ты ведь знаешь, что у него слабое здоровье. Так можно и убить человека. - Поделом ему, - ответила жестокосердая Марго. - Не надо было говорить, что со мной скучно. Как аукнется, так и откликнется. Но Адриан, сам того не подозревая, сумел отыграться: поправившись, он нашел в городе лавку, где продавали граммофонные иголки. Радости дружбы Звук трубы, свирели, цитры, цевницы, гуслей и симфония, и всяких музыкальных орудий. Книга пророка Даниила, 3-5 Уже под конец лета мы устроили вечер, получивший название Индийского. Наши вечера, будь то тщательно планированные или родившиеся вдруг на голом месте, всегда были увлекательными, ибо редко все складывалось так, как было задумано. В те дни, живя в сельской местности без сомнительных благ в виде радио и телевидения, мы поневоле обходились такими нехитрыми видами развлечений, как книги, пререкания, вечера, смех друзей, а посему естественно, что вечера - особенно наиболее шумные - были настоящим праздником, коему предшествовали нескончаемые приготовления. И даже после благополучного завершения очередной вечеринки они еще долго давали пищу для восхитительно желчных споров по поводу упущенных возможностей. В нашей жизни выдалась полоса относительного покоя, мама больше месяца отдыхала от вечеринок и гостей и пребывала в благодушном настроении. План нового праздника родился однажды утром, когда мы сидели на веранде и читали свежую почту. Мама получила, в частности, огромную поваренную книгу под названием "Миллион аппетитных восточных рецептов", щедро иллюстрированную такими яркими глянцевыми изображениями, что прямо хоть вырывай страницу и ешь. Плененная этой книгой, мама читала нам вслух один рецепт за другим. - "Мадрасское диво"! - восхищенно провозгласила она. - О, это такая прелесть. Помню это блюдо, ваш отец очень любил его, когда мы жили в Дарджилинге. А вот еще! "Консармерская услада"! Я уже который год ищу этот рецепт. Вкуснейшая вещь, только очень жирная. - Если они и впрямь такие, как на картинке, - заметил Ларри, - то, отведав их, потом двадцать лет придется жить на одной соде. - Не говори глупостей, милый. Все ингредиенты абсолютно натуральные-четыре фунта масла, шестнадцать яиц, восемь пинт сливок, ядро десяти молодых кокосовых орехов... - Бесподобно! - отозвался Ларри. - Отличный завтрак для страсбургских гусей. - Я уверена, что они тебе понравятся. Отец их просто обожал. - Но я-то, кажется, сижу на диете, - вмешалась Марго. - Зачем же принуждать меня есть такие вещи. - Никто тебя не принуждает, милая, - возразила мама. - Ты всегда можешь отказаться. - Ты ведь знаешь, что я не в состоянии отказаться, вот и получается принуждение. - Ешь отдельно, в другой комнате, - предложил Лесли, листая каталог, рекламирующий огнестрельное оружие, - если у тебя не хватает силы воли отказаться. - С силой воли у меня все в порядке, - возмутилась Марго. - Только я не могу отказываться, когда мама угощает. - Джиджи шлет приветы, - сообщил Ларри, отрываясь от письма, которое читал в эту минуту. - Пишет, что приедет к нам ко дню своего рождения. - День рождения! - воскликнула Марго. - Это замечательно! Я так рада, что он не забыл. - Такой славный юноша, - сказала мама. - И когда он приедет? - Как только выйдет из больницы, - ответил Ларри. - Из больницы? Он хворает? - Нет, просто ему не повезло с левитацией, сломал ногу. Пишет, что день рождения шестнадцатого числа, и он постарается быть здесь пятнадцатого. - Как я рада, - сказала мама. - Я очень его полюбила в уверена, что ему понравится эта книга. - Знаете что, давайте как следует отпразднуем его день рождения, - возбужденно предложила Марго. - Устроим настоящий, роскошный праздник, а? - Хорошая мысль, - отозвался Лесли. - Мы уже сто лет не устраивали стоящих вечеров. - И я могла бы приготовить что-нибудь по этим рецептам, - с увлечением подхватила мама. - Восточный праздник! - воскликнул Ларри. - Скажем всем, пусть приходят в чалмах и с драгоценным камнем на пупе. - Нет, по-моему, это слишком, - возразила мама. - Лучше небольшой, скромный, приятный... - Как же ты можешь устраивать для Джиджи небольшой, скромный, приятный вечер, - заметил Лесли, - после того, что рассказывала ему про караваны в четыреста слонов. Он рассчитывает на что-нибудь выдающееся. - Откуда ты взял четыреста слонов, милый? Я говорила только, что мы отправлялись в джунгли на слонах. Всегда-то вы, дети, преувеличиваете. К тому же откуда нам взять здесь столько слонов, на это он никак не может рассчитывать. - Верно, но какое-нибудь представление надо организовать, - настаивал Лесли. - Я приготовлю все декорации, - вызвалась Марго. - Все будет в восточном стиле. Одолжу у миссис Пападруя бирманские ширмы, а у Лены есть страусовые перья... - У нас ведь в городе в холодильнике хранятся кабанчик, утки и прочее, - вспомнил Лесли. - Пора уже до них добраться. - Я попрошу рояль у графини Лефраки, - сказал Ларри. - Да что это вы... постойте! - всполошилась мама. - Мы ведь не торжественный прием устраиваем, просто отмечаем день рождения. - Чепуха, мама, нам только полезно малость выпустить пары, - снисходительно произнес Ларри. - Верно, - подхватил Лесли, - взялся за гуж - не говори, что не дюж. - И семь бед - один ответ, - добавила Марго. - Или один обед, - не пожелал отстать Ларри. - Теперь надо решить, кого приглашаем, - сказал Лесли. - Теодора, конечно, - дружно отозвались мы. - И бедняжку Крича, - объявил Ларри. - Нет-нет, Ларри, - возразила мама. - Только не этого противного старого грубияна. - Чепуха, мама, старикан обожает повеселиться. - А еще полковника Риббиндэйна, - сказал Лесли. - Ну уж нет! - с жаром воскликнул Ларри. - Обойдемся без этого воплощения занудства, пусть даже он лучший стрелок на острове. - Никакой он не зануда, - воинственно возразил Лесли. - Нисколько не хуже твоих паршивых друзей. - Найди среди моих друзей хоть одного, кто бы целый вечер рассказывал односложными словами, сопровождая их неандертальским хрюканьем, как он застрелил гиппопотама на реке Нил в девятьсот четвертом году. - Во всяком случае, это очень интересно, - пылко отпарировал Лесли, - куда интереснее, чем слушать болтовню твоих приятелей об этом проклятом искусстве. - Ну-ну, не спорьте, милые, - миролюбиво сказала мама. - У нас для всех найдется место. Я удалился под звуки продолжающейся перепалки, которая неизменно возникала, когда обсуждался список приглашаемых на вечеринки; для меня пришел бы Теодор, и вечеру обеспечен успех. Выбор остальных гостей я предоставлял моим родным. Приготовления к празднику набирали силу. Ларри удалось одолжить у графини Лефраки огромный рояль и тигровую шкуру на пол возле рояля, который был доставлен к нам на длинной четырехконной повозке с величайшей осторожностью, ибо являл собой любимый инструмент покойного графа. Наблюдавший за доставкой Ларри снял брезент, защищавший рояль от солнца, забрался на телегу и лихо исполнил "Провожая милочку домой", дабы удостовериться, что инструмент не пострадал от перевозки. Рояль был в полном порядке, разве что малость расстроен, и, хорошенько попыхтев, мы втащили его в гостиную. Стоя в углу, черный, с агатовым блеском, с лежащей перед ним великолепной, грозно оскаленной тигровой шкурой, он придавал всей комнате роскошный восточный вид, чему способствовали также декорации Марго - развешанные по всем стенам огромные листы бумаги с намалеванными на них минаретами, павлинами, великолепными дворцами и слонами в уборе из драгоценных камней.