озерцая в зеркале собственные гримасы, не так уж легко, и я попробовал сосредоточиться на чем-нибудь еще - прием, которым я пользуюсь у зубного врача, хотя и без особого успеха. Тем не менее, пока машинка маленького парикмахера продолжала выдирать клок за клоком, я усердно прикидывал, чем мне в первую очередь следовало бы заняться в саду. Газоны давно необходимо подстричь, и надо выбрать часок на прополку. Я уже взвешивал, не пора ли дать подкормку поми- дорам, когда Джош положил машинку и взял ножницы. Я вздохнул с облегчением - самое страшное миновало, а к тому же, кто знает, может быть, на этот раз он наточил ножницы... Мои мысли вновь сосредоточились на увлекательной проблеме помидоров, как вдруг голос Джоша вернул меня к действитель- ности. - Мистер Хэрриот... - Он потирал пальцами прядку моих во- лос. - Я вот тоже люблю возиться в саду. Я чуть не выпрыгнул из кресла. - Поразительно! Я как раз думал про свой сад. - Так я же знаю. - Устремив глаза в бесконечность, он продолжал теребить злополучную прядку. Они через волосы проходят. - А? - Ну, мысли ваши. Ко мне. Через ваши волосы. - Что?! - Ну, да. Сами сообразите: волосы-то корнями вам в голову уходят, ну и впитывают что-то из мозга, да мне и передают. - Вы меня разыгрываете! - Я расхохотался, но как-то не- уверенно. Джош помотал головой. - Не разыгрываю, мистер Хэрриот, и не шучу. Я этим ремес- лом без малого сорок лет занимаюсь, и счет таким случаям поте- рял. У вас глаза бы на лоб полезли, расскажи я вам, какие иной раз мысли ловятся. Язык не поворачивается повторить, уж по- верьте. Я по уши ушел в простыню. Чепуха, абсолютный вздор! От боли начинаешь вслух бормотать, сам того не замечая... Но как бы то ни было, я принял твердое решение никогда во время стрижки не вспоминать, как я вытаскивал косточку из зубов Венеры. 14 1 ноября 1961 года Проснувшись утром, я обнаружил, что все вокруг хранит уди- вительную неподвижность. У меня вырвался вздох облегчения: ведь, когда я засыпал, меня, как и в предыдущие ночи, швыряло по койке, точно тряпичную куклу. Выйдя на палубу, я увидел, что мы стоим на якоре не то в устье реки, не то в узком заливе. Передо мной, рукой подать, лежал русский порт Клайпеда. Да, тут было тихо - лишь легкая зыбь чуть покачивала судно, но в полумиле позади нас огромные валы обрушивались и обру- шивались на бетонные стены, ограждающие вход в порт. Капитан - бледный и небритый - рассказал мне, чего ему сто- ило провести "Ирис" между ними. Он несколько раз тщетно подавал сигналы, запрашивая лоцмана, и в конце концов решил войти в порт сам. В темноте, в незнакомых водах, в шторм - да, это потребовало от него полного напряжения сил. Теперь же, объяснил он, мы ждем лоцмана, который проведет нас между гигантскими бетонными волноломами к причалу. Вскоре появился и лоцман - невысокий, с щетинистым подбородком в удивительно русского вида пальто (размера на два больше, чем требовалось) и огромной кепке. Он, видимо, нервничал: ни секунды не стоял на месте, поверты- вался то туда, то сюда или вдруг бросался к поручням и загляды- вал за борт. Команды, к моему удивлению, он подавал по- английски, но выговаривал их с русским акцентом, а могучий дат- чанин у штурвала повторял их в датском ключе. На самом носу стояли, всматриваясь в воду, помощник и матро- сы. Они что-то сигналили на мостик - то ли определяя глубину, то ли предупреждая о каких-то препятствиях. Моему неискушенному взгляду представлялось, что капитан ведет судно самостоятельно. Он сохранял обычное сдержанное спокойствие и, когда мы приближались к другим судам или волно- лому, произносил негромко: - Не дать ли задний ход, мистер лоцман? И тут же: - Право руля, мистер лоцман? А кепка металась по мостику с панической быстротой. Берега эстуария густо заросли соснами. Впереди виднелись жилые дома, а ближе портовые краны и причалы. Но вот мы встали у стенки, я с жадным любопытством оглядел пристань и встретился взглядом с молодым русским солдатом, который с напарником занял пост у трапа "Ирис". Насколько я мог судить, такая же пара охраняла трапы остальных судов у причала. У всех за плечом висел автомат, все были в длинных зеленова- тых плащах, сапогах и меховых шапках с завязанными на макуш- ке ушами. Перегнувшись через борт нашего суденышка, я оказался сов- сем близко от моего солдатика и весело помахал ему. - С добрым утром! Он даже глазом не моргнул и продолжал смотреть на меня без всякого выражения. Я прошел вдоль борта и помахал его товарищу. - Привет! - И помахал еще раз. Но ответом мне был еще один суровый без тени улыбки взгляд. Тут хлынул дождь, и оба натянули на головы капюшоны. Начало не из лучших... Я посмотрел по сторонам, но ничего уте- шительного не узрел. Сплетения железнодорожных рельсов, то- варные вагоны, лес гигантских кранов, а по его периметру - сторожевые вышки с часовыми, глядящими на нас сверху. За тер- риторией порта виднелись разнообразные старые здания. Клайпеда, разумеется, литовский порт, когда-то называвшийся Мемель, но поскольку находится она в Советском Союзе, то, простоты ради, всех, с кем мне там довелось познакомиться, я буду называть русскими. Вскоре на борт поднялась порядочная группа служащих порта, и я с облегчением увидел, что держатся они приветливо и весело улыбаются. Начались рукопожатия, послышался смех, а меня все называли "доктор-р-р", раскатывая звук "р", который в нашем произношении этого слова вообще отсутствует. Многие оказались таможенниками. Среди них было несколько молодых женщин и одна отлично владела английским. Впрочем, объясняться по- английски они в той или иной степени умели все, а с капитаном говорили еще и по-немецки. Единственное исключение среди этой улыбающейся компании составлял высокий угрюмый санитарный инспектор в ковбойской шляпе. Мне пришлось спуститься с ним в трюм, который он обвел скорбным взглядом, но ничего не сказал. Затем низенькая толстушка жестом пригласила меня пройти с ней туда, где хранился овечий корм. Его оставалось еще несколько тонн, подлежавших передаче русским - бесплатно. Возможно, по- следнее обстоятельство вызвало у них какие-то подозрения, так как толстушка, к моему изумлению, принялась вспарывать мешки с овечьими орехами высшего сорта и тючки сена. Она засовывала руку поглубже, извлекала горсть содержимого и укладывала в полиэтиленовый пакет, видимо, для лабораторной проверки. Я поднялся в капитанскую каюту, где портовые служащие все еще расписывались на документах, курили и пили. Тем вре- менем к ним присоединился заведующий приемкой грузов, тоже очень вежливый, доброжелательный и готовый рассмеяться по малейшему поводу. Я с интересом рассматривал, как были одеты эти люди, явно за- нимавшие достаточно ответственные должности. На всех были от- лично сшитые темные костюмы, а на некоторых зеленоватые га- бардиновые макинтоши, но материал производил впечатление до- вольно дешевого. Однако вид у них был бы вполне элегантным, если бы не сероватые фуражки из плотной материи, которые все они нахлобучивали на самые уши. Вероятно, этого тре- бовала местная мода, но мне она показалась безобразной. Держались они очень приятно, слушал я их с жадным интересом, а их огромная работоспособность и любознательность меня просто поразили. Ведь многие из них, как они мне сказали, начали жизнь простыми рабочими, но учились по вечерам, а также в любую свободную минуту и таким образом достигли ны- нешнего своего положения Однако я, естественно, все это время с тревожным сердцем ждал ветеринарного осмотра. Ветеринаром оказалась невысокая полная женщина, очень похожая на ту, которая проверяла корм. В отличие от остальных она, правда, не знала ни единого английского слова, а просто подошла ко мне, ткнула себя в грудь и произнесла. - Доктор-р! Мы пожали друг другу руки, и она весело рассмеялась. С ней был помощник - высокий детина в синем комбинезоне, и мы втроем спустились в трюм. Меня заинтриговал метод ее осмот- ра. Помощник отогнал в угол пять овец, а она тем временем открыла чемоданчик и вытащила целый букет термометров непривычно плоских, со шкалой Цельсия. К каждому была привяза- на веревочка со скрепкой на конце. Толстушка аккуратно погру- жала кончик термометра в баночку с вазелином, вводила его в задний проход и защемляла скрепку на завитке шерсти. Закончив эту операцию, она уставилась на свои часы, выждала, как мне почудилось, целую вечность, и принялась извлекать термометры. Затем наступил черед следующей пятерки, все повторилось сначала, и в следующий загончик мы перешли после нового беско- нечного ожидания. Тут я с некоторым ужасом сообразил, что эти термометры были двухминутными, а не полминутными, как наши! Она же явно намеревалась обследовать по десятку овец в каждом загончике. Сколько же времени на это уйдет? Галантно держа перед ней баночку с вазелином, я попытался завязать разговор, чтобы хоть немного развеять скуку. Задача оказалась не из легких, поскольку в русском я был столь же силен, как она в английском. Тем не менее мне кое-как удалось объяснить ей, что большинство прибывших овец принадлежат к породе ром- ни-марш. Видимо, это название ей понравилось, так как, ставя оче- редной термометр, она теперь неизменно восклицала "ррромни маррш!" и весело смеялась. Следующая овца, следующий тер- мометр, следующее "ррромни-маррш!". Процедуру это несколько скрасило, но за полтора часа мы про- шли только одну сторону, то есть осмотрели примерно четверть всех овец, и я содрогнулся при мысли, что раньше чем через четыре с половиной часа толстушка никак не управится. Тем не менее она показалась мне очень милой женщиной. На ней был простенький темно-синий плащ и велюровая шляпка, какие в Англии можно видеть на дешевых распродажах, но полное лицо под этой шляпкой не переставало приветливо улыбаться. Улыбка эта исчезла только один раз, когда кашлянул кто-то из линкольнов. Вот она - роковая минута! - Акха-кха-кха! - Моя коллега очень похоже изобразила ха- рактерный лающий кашель, вызываемый паразитами в бронхах, и посмотрела на меня, выразительно подняв брови. Я пожал плечами. Что еще мог я сделать? Как объяснить? Температура у барана оказалась нормальной, но вскоре закаш- ляла овца. - Акха-кха-кха? - Брови вновь вопросительно поднялись, и мне опять пришлось ограничиться пожатием плеч и неопределен- ной улыбкой. Когда осмотр перевалил за половину, к нам присоединился еще один ветеринар, видимо, начальник толстушки. Одет он был очень элегантно - темное пальто и черная фетровая шляпа, - а его кра- сивое, по-азиатски скуластое лицо просто излучало дружескую симпатию. Пожав мне руку и хлопнув меня по спине, он, к некото- рому моему недоумению, сказал вежливо: - Салям алейкум! Английского он тоже не знал и, когда услышал кашель, по- смотрел на меня вопросительно. - Акха-кха-кха? Я развел руками, помотал головой, и он вдруг просто прыснул со смеху. Вообще он производил впечатление большого весельчака и явно куда-то торопился. Помахав своей подчиненной, он снова дружески потряс мне руку, улыбнулся и ушел. Непонятное восточное приветствие продолжало меня интриго- вать, и, повернувшись к толстушке, я изобразил удивление и сказал: - Салям-алейкум? - Иркутск. Монгол, - тотчас ответила она. Ах, так он родом с другого конца этой необъятной страны! И, показывая ей, что мне все понятно, я сощурил глаза и пальцами оттянул уголки к вискам. Она залилась звонким смехом. Да, в смешливости ей отказать было никак нельзя. Но я уже устал топтаться на месте с баночкой вазелина в руке. Чтобы как то нарушить монотонность, я иногда бормотал что-нибудь вроде: - Ну, послушайте! Я вот-вот начну биться головой об стену! И получал в ответ кивок и милую улыбку. В конце концов я не выдержал, сунул вазелин ей в руку и сбежал к себе в каюту. Позднее я установил, что она мерила тем- пературу овцам более пяти часов. Начать разгрузку мы не могли, потому что место занимал "Юбберген", доставивший партию рогатого скота, а теперь брав- ший на борт крепких коренастых лошадок. Нам оставалось только ждать, и меня страшно тянуло на берег, однако таможенни- ки забрали паспорта, а без них мы не имели права покидать судно. Затем паспорта нам возвратили, и я начал подыскивать себе спутника - Джон Крукс предупредил меня, чтобы один я на берег ни в коем случае не сходил. Помощник капитана и механик объяви- ли, что никуда не пойдут, - кто его знает, какие сейчас отношения между Данией и Россией! Они как раз слушали датские последние известия, и диктор сказал, что Хрущев в чем-то упрекнул сканди- навские страны. Вскоре я убедился, что никто из команды на бе- рег сходить не намерен. Положение спас капитан, как всегда безупречный джентльмен. Заметив, до чего я огорчен, он сказал, что пойдет со мной, если я дам ему несколько минут, чтобы умыться и переодеться. Пока я в ожидании стоял на палубе, сгустились сумерки, и в домах за портом засветились окна. Лампочки, видимо, были в ос- новном сороковаттные, и общее впечатление создавались довольно унылое. К тому времени, когда капитан присоединился ко мне, уже со- всем стемнело. Заведующий приемкой грузов настоятельно реко- мендовал мне побывать в клубе моряков - "Интерклубе", как он его назвал, и я решил последовать его совету, а знакомство с городом отложить на завтра. Мы спустились по трапу, показали часовым наши паспорта, и я ступил на русскую землю. - "Интерклуб"? - спросил я, и они неопределенно махнули туда, где во мгле терялись железнодорожные рельеы. Лица их хра- нили все то же непроницаемое выражение, и мне пришло в голову, что из всех русских, с которыми мне уже довелось познакомиться, только они ни разу не улыбнулись. И я подумал, а почему собст- венно? На кранах горели прожектора, и мы видели, что у нас под ногами. Но продвигались медленно, кружа по лабиринту складских зданий, кранов и товарных вагонов, а пристань уходила и уходи- ла вперед - казалось, ей конца не будет. Меня сжигало нетер- пение. - Послушайте, город - вот же он! - воскликнул я и кивнул на высокий забор, окружавший территорию порта. - Наверняка тут имеется какая-нибудь калитка. Капитан покачал головой. - Вряд ли. Там дальше есть ворота. Через них мы и выйдем. Я считаю себя законопослушным членом общества, но порой на меня что-то находит. Вот и теперь я упрямо решил поискать до- рогу покороче. Почти ощупью обогнув вереницу вагонов, я принялся исследо- вать взглядом смутное протяжение забора, как вдруг из мрака на меня кинулся громадный пес. Что-то в нем было от немецкой ов- чарки, и несся он на меня со свирепым лаем. Я мельком увидел ос- каленные белые клыки, но для более подробного осмотра задержи- ваться не стал, а рванулся назад, развив завидную скорость, тут же споткнулся о рельс и растянулся на земле. "Конец!" - мелькнуло у меня в голове. Не стану сочинять, будто вся моя жизнь мгновенно пронеслась перед моим умствен- ным взором, но, бесспорно, нелепость ситуации предстала передо мной с пронзительной ясностью: сейчас я, Джеймс Хэрриот, йоркширский ветеринар, питающий особую слабость к собакам, будет разорван на клочки собакой же позади товарного вагона в вечерней темноте русского порта! Вот сейчас мои кости хрустнут... Но тут пес глухо рыкнул и, вывернув шею, я увидел, что он почти повис на конце туго натянув- шейся цепи. Попавшие в луч прожектора грозные клыки сверкну- ли, смыкаясь в двух-трех дюймах от моей щиколотки. Я поспешно отполз в том направлении, где дожидался капитан. Куда девалось его обычное олимпийское спокойствие! Он подхва- тил меня под локоть, помог встать и повел туда, где, по его словам, находились ворота. С трудом переводя дух, я подумал, что надолго запомню этот первый полученный мною здесь урок: не шастай по темным углам в России, ходи, как все люди ходят. У ворот я невольно улыбнулся по своему адресу, хотя нерв- ная дрожь от встречи со злобным сторожем еще не совсем улег- лась. В ярко освещенной проходной стояли солдаты, другие сол- даты за стеклянной перегородкой внимательно проверили в око- шечке наши паспорта, оглядывая нас с головы до ног. Да, пожа- луй, спрямлять дорогу не имело смысла... Я в последний раз оглянулся на бесконечное протяжение пристани у себя за спиной: сколько еще четвероногих людоедов прячется в густой тени этого забора? На улице мы спросили какого-то молодого человека в неиз- бежной светлой фуражке, как пройти к "Интерклубу", и он любез- но проводил нас до самых дверей, где вежливо потряс нам на прощание руки. Клуб оказался очень уютным, а кое в чем прямо-таки рос- кошным. Русское время на два часа опережает наше, и, собствен- но говоря, наступила уже глубокая ночь, тем не менее невысокий распорядитель принял нас с распростертыми объятиями. Капитан объяснил ему по-немецки, кто мы и откуда, а он ки- вал и сиял улыбкой, словно после долгой разлуки встретился с любимыми братьями. Он во что бы то ни стало пожелал показать нам клуб и водил нас из помещения в помещение, приговаривая "плиз!", "плиз!" - слово, которым часто пользовались буквально все, с кем мне при- шлось в этот день соприкоснуться. Мы покорно осмотрели небольшой кинозал, бальный зал, бар и бильярдную, где несколько молодых матросов, говоривших по- немецки, энергично гоняли шары. Наш гид затем повел нас в библиотеку-читальню, где лежали газеты на всех языках. Я бросился к английским полкам в надежде узнать последние новости. Однако там нашлась только подшивка "Дейли уоркер", причем последний номер был двухнедельной давности. Я грустно знакомился с перипетиями давнишней встре- чи футбольных сборных Англии и Уэльса, когда распорядитель, улыбаясь уж совсем ослепительно, принялся нагружать меня кни- гами и брошюрами на английском языке. Все книги были прекрасно изданы, и одна - "Хрущев в США" - обошлась бы тому, кто пожелал бы купить ее в Англии, в весьма порядочную сумму. Кроме того, я стал обладателем диа- фильма, посвященного тому же визиту, и красивого значка, кото- рый припрятал для Рози. Мы попрощались в атмосфере самой теплой доброжелательно- сти, и на улице, глядя на сумрачные старые дома вокруг, я вдруг поразился их контрасту с "Интерклубом". Когда я в эту ночь кончил писать дневник, у меня в голове оставались только две мысли: спать я буду в неподвижной постели, день же выдался на редкость насыщенный. 15 - А это Золотинка, - сказала сестра Роза. - Вот ее-то я и хочу, чтобы вы посмотрели. Я взглянул на светлые, почти медового цвета уши и бока. - Нетрудно догадаться, почему вы ее так назвали. Бьюсь об заклад, на солнце она, наверное, горит золотым огнем. Сестра Роза засмеялась. - Да, я действительно увидела ее в солнечный день, и кличка родилась сама собой. - Она бросила на меня лукавый взгляд. - Вы же знаете, с чем-чем, а с кличками у меня заминок не бывает. - Не спорю, - ответил я весело. Это была наша с ней особая шутка. Сестра Роза очень удачно придумывала клички для без- домных и брошенных собак, которые находили приют в конурах позади ее дома. Чтобы прокормить их, она организовывала неболь- шие собачьи выставки и дешевые распродажи, а также щедро тратила на них собственные деньги. И не только деньги, но и весь свой досуг, которого у медицинской сестры, самоотверженно уха- живающей за больными людьми, не так уж много. Собственно говоря, я часто спрашивал себя, как она выкраивает время, чтобы опекать животных. Это для меня так и осталось тайной, но я глу- боко восхищался сестрой Розой. - А откуда она? Ответом мне было пожатие плеч. - Бродила по улицам в Хебблтоне. Никто там ее прежде не видел и в полиции о ней справки не наводил. Несомненно, ее бросили. Во мне поднялся знакомый удушливый гнев. - Как у них духа хватило! Такая красивая собака! Взяли да и выгнали - пусть сама о себе заботится? - Знаете, у подобных людей находятся самые поразительные причины. Ну, а у Золотинки, видимо, началась какая-то кожная болезнь. Возможно, они испугались. - Но могли бы хоть ветеринару ее показать! - буркнул я и открыл дверцу вольера. Вокруг пальцев я обнаружил залысинки и присел на корточ- ки, а Золотинка, воспользовавшись случаем, лизнула меня в щеку и завиляла хвостом. Я посмотрел на ее висячие уши, крутой лоб и такие доверчивые глаза. - Морда охотничьей собаки, сказал я. - Но все остальное? По-вашему, какой она породы? Сестра Роза засмеялась. - Настоящий кроссворд! Вообще-то я наловчилась отгады- вать, но Золотинка поставила меня в полный тупик. Пожалуй, фокстерьерша сбилась с пути добродетели и завязала роман с лаб- радором или далматином, но точнее утверждать не берусь. Не взялся бы и я. Туловище все в коричневых, черных и бе- лых пятнах... форма не как у охотничьих собак, лапы широкие, хвост длинный, тонкий и ни на секунду не остается в покое, а шерсть повсюду отливает золотом. - Что ж, - заметил я, - каких бы она кровей ни была, но симпатяга большая и характер веселый. - Конечно, она прелесть. Найти для нее хороших хозяев будет легко. Красавица и умница. А какого она, по-вашему, возраста? Я улыбнулся. - Точно это определить невозможно, но вид у нее еще щеня- чий. - Я раскрыл ей пасть и посмотрел на два ряда перламутровых зубов. - Месяцев девять-десять. Да, просто крупный щенок. - Вот и мне так казалось. Когда вырастет, будет прямо вели- каншей. Словно в подтверждение молоденькая сучка встала на задние лапы, а передние положила мне на грудь. Я совсем близко увидел смеющуюся пасть, милые глаза. - Золотинка, - сказал я, - а ты мне очень нравишься. - Я ужасно рада! - воскликнула сестра Роза. - Надо по- быстрее привести ее кожу в порядок, и я сразу ее куда-нибудь пристрою. Это ведь просто экзема, верно? - Не исключено... не исключено... Проплешинки есть и возле глаз, и на морде. Кожные болезни собак, как и людей, очень коварны. И проис- хождение их часто бывает неясным, и лечению они поддаются труд- но. Я потрогал проплешинки. Эта комбинация - лапы-морда - меня не слишком порадовала, но кожа была сухой и неповрежден- ной. Возможно, и правда пустяки. Я загнал в глубину сознания жутковачый призрак. Нет, об этом я и думать не хочу, а уж трево- жить сестру Розу и подавно. У нее и так забот полно. - Да, вероятно, экзема, - заключил я. - Втирайте мазь по- лучше утром и вечером. - Я протянул ей баночку цинковой мази с ланолином. Пусть немножко старомодное средство, но оно неплохо мне служило и в сочетании с хорошим кормом, которого сестра Роза, уж конечно, для нее не пожалеет, должно было дать ре- зультаты. Две недели прошло без известий о Золотинке, и у меня отлегло от сердца. Приятно было думать, что возможно, она уже обрела дом у хороших людей, которые ее любят. Но тут звонок сестры Розы положил конец моей эйфории. - Мистер Хэрриот, проплешины не исчезают. Они раз- растаются. - Да? Где? - По ногам и по морде. Призрак, гримасничая и жестикулируя, вырвался из своего заточения. - Сейчас приеду, - сказал я и по дороге к машине захватил микроскоп. Золотинка приветствовала меня точно так же, как в прошлый раз, бурно виляя хвостом и улыбаясь во всю пасть, но я видел толь- ко лысины на морде и обнажившуюся кожу на ногах. Притянув Золотинку к себе, я обнюхал проплешины. Сестра Роза посмотрела на меня с недоумением. - Что вы делаете? - Проверяю, есть ли мышиный запах. - Мышиный запах? И он есть? - Да. - А что он означает? - Паршу. - Боже мой! - Она прижала ладонь ко рту. - Это же очень плохо, ведь так? - Затем характерным движением расправила плечи. - Ну, с паршой мне уже приходилось иметь дело, и я справ- люсь. Серные промывания быстро с ней покончат. Однако могут перезаразиться остальные собаки. Вот в чем беда. Я опустил Золотинку на землю и выпрямился, испытывая про- тивную слабость. - Да, но боюсь, сестра Роза, что это гораздо серьезней той парши, о которой вы думаете. - Хуже? В каком смысле? - Общая картина указывает на железничную чесотку. Демо- декоз *. Она кивнула. - Я что-то про него слышала. И это много серьезней? - Да... - Я решил сказать всю правду. - Очень часто демо- декоз неизлечим. - Господи! А мне и в голову не приходило... Она же почти не чесалась, и я была за нее спокойна. - В том то и дело, сказал я с горечью. - При парше собаки чешутся, не переставая, и мы ее вылечиваем, но демодекоз, с ко- торым мы справиться не можем, их словно бы и не очень беспо- коит. Я уже не мог заклясть призрак. Вот именно, - призрак, ведь кожные болезни всегда были моим пугалом. Сколько прекрас- * Демодекоз - заразная болезнь собак, свиней, крупного ро- гатого скота, вызываемая клещами (демодецидами), паразитирую- щими в толще кожи. - Прим. ред. ных собак приходилось усыплять после долгого и безрезультатно- го лечения! Я достал из багажника микроскоп. - Но, может быть, я несколько поторопился с выводами. От души надеюсь, что это так. Сейчас проверим. Я взял переднюю левую ногу Золотники, сдавил пальцами про- плешину и поскреб по ней скальпелем. Соскоб я нанес на предмет- ное стекло, добавил несколько капель гидроокиси калия и прида- вил покровным стеклом. Пока я ждал, сестра Роза угостила меня чашечкой кофе, а по- том я поставил микроскоп так, чтобы на него падало побольше све- та из кухонного окна, и посмотрел в окуляр. Вот они! Внутри у меня все сжалось - я увидел то, чего не хотел увидеть. Страш- ная железница - клещ Demodex canis: головка, грудные сегменты с четырьмя парами коротких, словно обрубленных, ножек, длин- ное сигарообразное брюшко. И если бы только один! Но все поле зрения просто кишело клещами. - Ничего не поделаешь, сестра Роза, - пробормотал я. - Ошибки быть не может. Как ни грустно. У нее жалко искривились губы. - Но... неужели ничего нельзя сделать? - Можно. И мы попробуем. Сделаем все, что в наших силах. Золотинка того стоит. В любом случае пока особенно не тревожь- тесь. Мне несколько раз удавалось излечить демодекоз. Одно сред- ство у меня против него есть. - Я пошел к машине и порылся в ба- гажнике. - Вот оно. "0дилен". - Я показал ей жестянку. - И вот, как его применяют. Втирать мазь в проплешины было непросто, потому что Золо- тинка отчаянно виляла хвостом и лизалась. Но наконец я об- работал их все и сказал: - Втирать надо каждый день. Через неделю сообщите мне, что и как. Иногда "Одилен" дает отличные результаты. Сестра Роза выставила подбородок с решимостью, которая уже спасла стольких собак. - Конечно, я все сделаю. И уверена, мы ее вылечим. Ведь поражение вроде бы небольшое? Я промолчал, и она продолжала. - Но другие собаки? Они не заразятся? Я покачал головой. - Как ни странно, демодекозом другие животные заража- ются крайне редко. В отличие от парши. Тут вы можете быть спокойны. - Спасибо и на этом. Но в таком случае, каким образом собака вообще заболевает? - Точно неизвестно, - ответил я. Мы довольно твердо зна- ем, что какое-то количество клещей, по-видимому, паразитирует в коже всех собак, но, почему у одних они вызывают болезнь, а у других - нет, пока еще не объяснено. Может быть, тут замешана наследственность - иногда демодекозом заболевают несколько щенков одного помета. Загадочная болезнь. Я уехал, оставив сестре Розе жестянку с "Одиленом". Остава- лось только надеяться, что вопреки моему прошлому опыту даль- нейшая судьба Золотинки явится исключением, а не правилом. Сестра Роза позвонила еще до истечения недели. Она втирает мазь регулярно, но облысение прогрессирует. Я тотчас поехал к ней, и мои худшие опасения подтвердились, едва я взглянул на морду Золотинки, совсем изуродованную проплешинами. Мне стало особенно больно, когда я вспомнил, какой красавицей увидел ее в первый раз. Хвостом она виляла по-прежнему весело, но от этого становилось только тяжелее на душе. Я прикинул, какие еще меры можно принять, и сделал ей инъекцию противостафилококковой вакцины, поскольку подкож- ное поражение стафилококками препятствовало бы выздоровле- нию. Начал я и курс лечения фаулеровским раствором мышьяка, популярным в ту пору средством от кожных заболеваний. Миновало десять дней, я вновь начал надеяться на благополуч- ный исход и, когда перед завтраком позвонила сестра Роза, ис- пытал особенно горькое разочарование. Дрогнувшим голосом она сказала: - Мистер Хэрриот, ей становится все хуже. Ни от чего никакой пользы нет. Я начинаю думать, что... - Хорошо! - Я перебил ее на полуфразе. - Через час приеду. И не падайте духом. В таких случаях лечение иногда длится месяцами. По дороге в собачий приют я думал, что слова мои были утеши- тельной ложью. Чем я мог их подкрепить? Но как-то поддержать в ней надежду было необходимо, потому что сестра Роза всегда тя- жело переживала, если собаку приходилось усыплять. Из сотен их, побывавших в ее руках, ей не удалось вызволить какой-нибудь десяток - одряхлевшие животные с хроническим сердечным или почечным заболеванием, молодые с тяжелой формой чумы... А за всех остальных она боролась, пока они не выздоравливали пол- ностью и не обретали новый дом. Но думал я не только о ней, мне самому претила мысль о том, чтобы убить Золотинку. Чем-то она меня совсем покорила. Однако я не представлял себе, как поступлю, и первые мои сло- ва, когда я вылез из машины, немножко удивили и меня самого. - Сестра Роза, я приехал забрать Золотинку к себе домой. Тогда я смогу заниматься ее лечением каждый день. А у вас хва- тает хлопот с другими собаками. Я знаю, что вы делали все, что от вас зависело, но лучше, если она будет под моим постоянным надзором. - Но... вы же очень заняты. Как вы выкроите время? - А вечера на что? И каждую свободную минуту я тоже смогу уделять ей. Таким образом, я буду следить за течением болезни непрерывно. А вылечить Золотинку я намерен твердо. На обратном пути я только дивился своей решимости. На про- тяжении моей профессиональной жизни я не раз испытывал непре- одолимую потребность вернуть здоровье животному, но никогда еще она не была столь сильной. А Золотинка по-щенячьи радова- лась поездке в машине. Это представлялось ей увлекательной игрой как почти и все остальное, что с ней случилось. Она егози- ла на сиденье, лизала мне ухо, ставила лапы на приборную доску, с любопытством смотрела перед собой. Я взглянул на ее счастли- вую морду, обезображенную болезнью, вымазанную в одилене, и стукнул кулаком по баранке. Демодекоз - адская штука, но на этот раз он отступит! Так начался особый эпизод в моей жизни, который сохраняет- ся в моей памяти так ярко, словно все происходило вчера, а не тридцать с лишним лет назад. У нас не было помещения для боль- ных собак - в те дни редко у какого ветеринара оно нашлось бы, но я устроил ей удобную квартирку в пустующей конюшне, отго- родив стойло листом фанеры и устлав его соломой. Конюшня, хотя и старая, отличалась добротностью постройки и хорошо сохраняла тепло. Сквозняки Золотинке там не угрожали. Хелен я ни во что посвящать не стал. Я помнил, как она го- ревала, расставаясь с котом Оскаром, которого мы приютили, а потом вынуждены были вернуть законным владельцам. Перед обаянием Золотинки она, конечно, не устояла бы. Но про себя я забыл. Ни один ветеринар долго не выдержит, если будет при- нимать судьбу каждого своего пациента слишком близко к сердцу. А я и опомниться не успел, как Золотинка стала мне по-особому дорога. Я же не только ее лечил, но сам кормил, сам менял соломенную подстилку. Я заглядывал к ней в течение дня, как мог чаще, однако в моих воспоминаниях вижу ее только в ночной темноте. Тогда, на исходе ноября, темнело уже в начале пятого, и, возвращаясь домой после вечерней возни в тускло освещенных коровниках, я всегда разворачивал машину во дворе Скелдейл-Хауса так, чтобы лучи фар были направлены на конюшню. Когда я открывал дверь, Золотинка всегда уже ждала, чтобы поздороваться со мной. Передними лапами она опиралась на фане- ру, и желтые уши поблескивали в ярком луче. Характер у нее нисколько не изменился, и ее хвост бодро вилял все время, пока я проделывал с ней штуки, одна неприятнее другой: втирал мазь в нежную кожу, вводил антистафилококковую вакцину, брал соскобы. Шли дни, недели, а улучшения не наступало, и я все больше поддавался отчаянию. Устраивал ей серные и деррисовые ванны, хотя по прошлому опыту знал, что тут они бесполезны, перепробо- вал и множество патентованных средств. В ветеринарии любое стойкое заболевание порождает сотни шарлатанских снадобий, и я потерял счет шампуням и примочкам, которые лил на бедняжку в нелепой надежде, что в каком-то зелье все-таки вопреки моему в них неверию обнаружится некое магическое свойство. Эти вечерние процедуры в свете фар стали неотъемлемой частью моей жизни, и, быть может, я продолжал бы свои слепые поиски еще очень долго, если бы в одну очень темную ночь, когда по булыжнику двора стучал дождь, я вдруг не увидел Золотинку словно заново. Болезнь распространилась на все тело, лишь кое-где оставив неряшливые клочья шерсти. Длинные уши уже не золотились - они были лысыми, как вся морда, вся голова. Голая кожа повсю- ду загрубела, стала морщинистой, синеватой. И стоило на нее нажать, как пальцы становились влажными от лимфы и гноя. Я тяжело опустился на солому, а Золотинка прыгала вокруг меня, лизалась, виляла хвостом. Несмотря на свое жуткое состоя- ние, она еще сохраняла солнечный характер. Но дальше так продолжаться не могло. Я понял, что мы с ней достигли конца пути. Пытаясь собраться с мыслями, я поглаживал ее голову. Веселые глаза на изуродованной морде производили мучительное впечатление. Мне было тоскливо по многим причинам: я очень к ней привязался, я не сумел ей помочь, в мире у нее не было никого, кроме меня и сестры Розы... И как я скажу правду этой доброй душе после всех моих заверений? Собрался я с духом позвонить ей только на следующий день по- сле обеда Стараясь сохранить спокойный тон, я был даже резок. - Сестра Роза, - начал я. - Боюсь, Золотинке помочь нельзя. Я перепробовал все, но ее состояние непрерывно ухудшается. По- моему, наиболее правильным будет усыпить ее. Судя по голосу сестры Розы, она была совсем убита. - Но... Как ужасно! Из-за кожной болезни? - Да, конечно, на первый взгляд ее можно счесть безобидной. Но, поверьте, это ужасная вещь. В наиболее тяжелой форме демо- декоз обрекает животное на непрерывные мучения. Золотинке и сейчас уже не слишком хорошо, а скоро начнутся боли. Мы не должны этого допустить. - А... Я верю вам, мистер Хэрриот, и знаю, что, не будь на- стоящей необходимости, вы не стали бы... - Наступила долгая па- уза, и я понял, что она старается взять себя в руки. Когда она сно- ва заговорила, голос у нее не дрожал. - Мне бы хотелось заехать повидать ее, когда я сменюсь с дежурства. - Не стоит, - сказал я мягко. - Лучше не надо. После новой долгой паузы сестра Роза сказала: - Хорошо, мистер Хэрриот. Как вы считаете нужным. Тут меня срочно вызвали, и до вечера думать о посторонних вещах мне было некогда. Нет, конечно, я все время помнил, что предстоит, когда я вернусь домой, но все-таки работа служила надежным отвлечением. Как всегда, когда я въехал во двор и распахнул дверь ко- нюшни, вокруг все было окутано густым мраком. И как всегда, Золотинка приветствовала меня, озаренная светом фар: лапы на фанере, хвост машет так, что все туловище извивается, пасть растянута в улыбке. Я заранее сунул в карман снотворное и шприц. Долгое вре- мя я гладил Золотинку, разговаривал с ней, а она в полном восторге прыгала вокруг. Потом я наполнил шприц. - Ну-ка, девочка, сядь! - приказал я, и она послушно усе- лась на задние лапы. Я ухватил правую переднюю ногу и пережал лучевую вену. Выстригать шерсть нужды не было - нога давно уже полностью облысела. Золотинка посматривала на меня с любо- пытством: что это еще за новую игру я затеваю? Игла вошла в вену, и я вдруг сообразил, что могу не произно- сить обычных в таких случаях фраз: "Она ничего не почувствует", "Это просто большая доза снотворного", "Конец все равно неиз- бежен, зато она избавится от лишних страданий". Рядом не стоял расстроенный хозяин. Мы были с ней тут одни. - Умница, Золотинка, умница, - пробормотал я, а она мед- ленно опустилась на солому, и мне почудилось, что мои слова по- действовали, что она так и ушла в небытие веселой, и этот ее последний приют уже не станет пыточной камерой. Я вышел из стойла, погасил фары, и холодная тьма во дворе показалась мне неизбывно тоскливой. После долгих недель упорной борьбы сознание неудачи, ощущение утраты были на ред- кость остры... Но ведь я все-таки избавил Золотинку от долгой агонии, от внутренних абсцессов и септицемии, неизбежно под- жидающих собаку с неизлечимой формой демодекоза. Тяжесть на душе не оставляла меня еще очень долго, а следы ее сохраняются и теперь, столько лет спустя. Ведь трагедия Золотинки заключалась в том, что она родилась слишком рано. Нынче мы почти всегда побеждаем демодекоз, проводя долгий курс лечения органофосфатами и антибиотиками. Но ничего этого не су- ществовало тогда, когда я пытался найти хоть какое-то целебное средство. Нет, демодекоз и теперь остается страшным заболеванием, но в последние годы мы не раз боролись с ним нашим современным оружием и почти всегда выходили победителями. Я знаю в Дар- роуби несколько прекрасных собак, которые благополучно перенес- ли демодекоз, и когда я вижу их на улице здоровых, щего- ляющих пушистой шерстью, перед моими глазами всплывает образ Золотинки. И всегда это ночь, и всегда ее освещают лучи фар. 16 - Нет, вы только посмотрите! - воскликнул фермер. - На что? Я "чистил" корову, то есть удалял послед, и моя рука была погружена в глубины матки. Повернув голову, я увидел, что он указывает на пол между ногами моей пациентки из вымени на бетон лились четыре белые струйки. Фермер ухмыльнулся - Странное дело, а? - Да нет, - ответил я. Просто рефлекторная реакция на движения моей руки. Раздражение передается в мозг к железе, которая управляет выделением молока. Когда я чищу коров, они часто вот так сбрасывают молоко. - Это надо же! - фермер рассмеялся. Так вы бы поторопи- лись, а не то придется вам скостить со счета цену пинты-другой парного молока. Было это в 1947 году, в очень снежную зиму. Никогда ни рань- ше, ни позже я не видывал таких сугробов, и любопытно, что зима, собственно, очень запоздала. В ноябре не выпало ни снежинки, и рождество мы праздновали зеленое. Но затем температура начала постепенно понижаться. Весь январь дул северо-восточный ве- тер прямо из Арктики. Обычно уже через несколько дней он приносил снег, и становилось теплее. Но не в 1947 году. Каждый день мы говорили, что холоднее уже стать не может, - и ошибались. Но вот в последнюю январскую неделю в ветре нача- ли кружиться редкие снежинки - такие мелкие, что их трудно было разглядеть, однако они оказались лишь предвестниками. С наступлением февраля повалил густой снег, пухлые хлопья сыпались и сыпались на землю, казалось, этому не будет конца. Снег шел неделю за неделей, то повисая над землей чуть колы- шащейся завесой, беспощадно погребавшей в сугробах знакомые ориентиры, то закручиваясь в яростных вихрях бурана. А мороз превращал спрессованный снег на дорогах в каток, и моя машина ползла по нему со скоростью пятнадцати миль в час. Длинный сад Скелдейл-Хауса укрылся толстым белым одеялом, и вдоль ограды там был прорыт единственный туннель - каждый день я с грехом пополам пробирался по нему во двор к машине. Двор тоже приходилось расчищать каждый день, а открыть тя- желые створки ворот удавалось только ценой нечеловеческих уси- лий. В один прекрасный день я оставил их открытыми и вечером об- наружил, что створки накрепко вмерзли в оледеневший снег. Я только рукой махнул, и они так и простояли открытыми до весны. По вызовам мы теперь больше ходили пешком, потому что про- селки почти повсюду превратились в сплошные сугробы между замаскированными стенками. До многих ферм выше в холмах мы вообще добраться не могли - обстоятельство довольно грустное, так как отсутствие ветеринарной помощи, возможно, приводило к напрасной гибели многих заболевших животных. Примерно в се- редине марта, когда продовольствие на эти дальние фермы до- ставляли вертолеты, мне позвонил Берт Кили, один из тех, кто на- ходился вне пределов досягаемости. Вересковая пустошь в высо- ких холмах, где он жил, и летом-то была унылым и пустынным местом, но уж теперь!.. Я удивился, услышав его голос. - Берт? А я думал, что ваши телефонные провода давно со- рвало! - Да нет, покуда целы, бог их знает, почему. - Как всегда, молодой фермер говорил бодро. У него на верхних склонах па- слось небольшое стадо, и он, подобно многим и многим, кое-как до- бывал пропитание из скудной земли. - Но у меня беда, - продолжал он. - Полли только что опоросилась, а молоко не идет. - Грустно слышать, - сказал я (Полли была единственной свиноматкой на его ферме ) - Да уж, скверно. Конечно, и поросят потерять жалко - их двенадцать, один другого лучше, - но вот Тесс как? - Да... да... - Я тоже подумал о Тесс, восьмил