жал листать каталог и перечислять свои просьбы. Бутыль эфира, бутыль формалина, кастрационные лещетки, тройной бром, березовый деготь -- все то, чем мы больше не пользуемся, а мистер Бардж торжественно произносил "от души благодарю вас" или "примите мою благодарность" и черкал серебряным карандашиком. Наконец Зигфрид откинулся на спинку стула. -- Ну что же, мистер Бардж, вот как будто и все. Если, конечно, у вас нет чего-нибудь новенького. -- Кое-что, мой дорогой мистер Фарнон, у нас есть. -- Глаза над розовыми щечками лукаво заблестели. -- Могу предложить наш последний препарат "усмирин", превосходное успокоительное средство. Мы с Зигфридом навострили уши: ветеринары живо интересуются успокоительными средствами. Все, что делает наших пациентов более кроткими, всегда заслуживает внимания. Мистер Бардж произнес панегирик уникальным свойствам "усмирина", и мы начали задавать вопросы. -- А свиноматки с извращенным материнским инстинктом? -- поинтересовался я. -- Те, которые набрасываются на собственных поросят... На них он, вероятно, не действует? -- Мой дорогой и юный друг! -- Мистер Бардж одарил меня сострадательной улыбкой, словно епископ, выговаривающий молодому и неопытному священнику. -- "Усмирин" специально рассчитан на это состояние. Одна инъекция опоросившейся свинье, и вы не будете знать никаких забот. -- Чудесно! -- сказал я. -- А на собак, которые плохо переносят поездки в автомобилях, он действует? * Старая мера счета, двенадцать дюжин каких-либо однородных предметов. Благородные черты почтенного старца озарило тихое торжество. -- Еще одно классическое показание, мистер Хэрриот. "Усмирин" в таблетках выпускается специально для этой цели. -- Превосходно! -- Зигфрид допил кофе и встал из-за стола. -- В таком случае пришлите нам достаточный запас. А теперь, мистер Бардж, извините нас: нам пора отправляться по вызовам. Благодарю, что вы заехали. Мы обменялись рукопожатиями. На крыльце мистер Бардж и новь приподнял шляпу, и очередной торжественный визит завершился. Неделю спустя фирма "Каргилл и сыновья" прислала все, что было заказано. В те дни лекарства пересылались в чайных ящиках, и, отодрав деревянную крышку, я с интересом уставился на изящно упакованные флаконы и коробочки с "усмирином". И надо же было так случиться, что мне тут же представилась возможность использовать новое средство. В тот же самый день в приемной появился мистер Рональд Берсфорд, управляющий местного банка, очень высокий и очень худой неулыбчивый человек. -- Мистер Хэрриот, -- сказал он.-- Как вам известно, я прослужил здесь несколько лет, но мне предложили место управляющего более крупного филиала, и завтра я уезжаю в Портсмут. -- Портсмут! Путь не близкий. -- Безусловно. Примерно триста миль. И тут возникает одна трудность. -- Да? -- Боюсь, что да. Я недавно приобрел шестимесячного коккер-спаниеля. Это во всех отношениях превосходная собачка, но только в машине она ведет себя несколько странно. -- В каком смысле? Мистер Берсфорд ответил после некоторого размышления: -- Ну, он у меня в машине. Если у вас найдется лишняя минута, я мог бы показать наглядно. -- Конечно, -- сказал я. -- Идемте. Мы вышли. Сидевшая в машине жена мистера Берсфорда -- настолько же толстая, насколько ее муж был тощ, но столь же чопорно сухая -- холодно кивнула мне. Зато прелестный песик у нее на коленях приветствовал меня с восторгом. Я погладил длинные шелковистые уши: -- Очень милый щенок. Мистер Берсфорд поглядел на меня искоса: -- Да. Его зовут Коко, и он очарователен. Неприятности начинаются, только когда работает мотор. Я сел на заднее сиденье, он включил стартер -- и я тут же понял, что он подразумевал под "неприятностями". Спаниель весь напрягся, задрал голову к потолку, вытянул губы трубочкой и пронзительно завыл. -- У-у-у, у-у-у, -- терзался Коко. Я даже вздрогнул: мне никогда еще не приходилось слышать ничего подобного. Не знаю, заключалась ли причина в ритмичности этого воя, в его визгливой пронзительности или в непрерывности, но через две минуты поездки по городу у меня зазвенело в ушах и начало колоть виски. Когда мы остановились у нашего крыльца, я ощутил невыразимое облегчение. Мистер Берсфорд выключил мотор, и песик, мгновенно смолкнув, радостно принялся лизать мне руки. -- Да... -- сказал я. -- Безусловно, ситуация не из легких. Он нервно поправил галстук. -- И чем дальше, тем громче. Разрешите, мы сделаем еще один круг... -- Нет-нет, не стоит, -- поспешно сказал я. -- Не имеет смысла. Мне и так совершенно ясно, в каком вы положении. Но, по вашим словам, Коко у вас недавно. И он еще щенок. Несомненно, со временем он привыкнет к машине. -- Вполне возможно. Но я думаю о том, что будет завтра.-- Голос мистера Берсфорда дрогнул. -- Нам предстоит завтра ехать с ним в Портсмут, а таблетки от укачивания никакого действия не оказали. Целый день слушать этот вой? Немыслимо... И тут перед моим умственным взором возник образ мистера Барджа. Почтенный старец парил на широких белых крыльях, как ангел-хранитель не первой молодости. Какое невероятно удачное совпадение! -- К счастью, -- сказал я с ободряющей улыбкой, -- теперь появилось новое средство против подобных явлений, и как раз сегодня мы получили первую партию. Пойдемте, я дам вам таблетки. -- Ну слава богу! -- Мистер Берсфорд оглядел коробочку. -- Одну за полчаса до отъезда, и все будет в порядке? -- Вот именно, -- ответил я весело. -- И хватит на будущие поездки. -- Чрезвычайно вам благодарен. Вы просто меня спасли. Мистер Берсфорд направился к машине и включил мотор. Словно по сигналу, золотистая головка на заднем сиденье откинулась, губы сложились трубочкой. -- У-у-у, у-у-у, у-у-у, у-у-у, -- вопил Коко, и его хозяин, отъезжая от тротуара, бросил на меня взгляд, исполненный отчаяния. Я задержался на крыльце. В Дарроуби мистера Берсфорда недолюбливали -- вероятно, из-за его сухой сдержанности, но мне казалось, что он неплохой человек, и в любом случае я ему от души сочувствовал. Машина давно уже скрылась за углом, а я все еще слышал вопли Коко: -- У-у-у, у-у-у, у-у-у, у-у-у... В тот же день мне часов около семи вечера позвонил Уилл Холлин. -- Гертруда поросится! -- сказал он тревожно. -- И кидается на малышей! Скверно! Свиньи иногда набрасываются на новорожденных поросят и, если не помешать, даже убивают их. Поросят, конечно, можно забрать, но тогда им грозит голодная смерть. Проблема при любых обстоятельствах крайне сложная, а в этом случае особенно, так как Гертруда была племенной свиноматкой и Уилл Холлин, решив улучшить породу своих свиней, заплатил за нее большие деньги. -- Сколько их уже? -- спросил я. -- Четверо. И на каждого она набрасывалась! -- Его голос прерывался от волнения. Тут я снова вспомнил про "усмирин" и снова благословил мистера Барджа. -- У меня есть новейшее средство, мистер Холлин. -- Я улыбнулся в трубку. -- Прислали как раз сегодня. Буду у вас немедленно. Я рысцой влетел в аптеку, вскрыл ящик с флаконами и прочел приложенное описание: "Десять кубических сантиметров внутримышечно, и свиноматка подпустит поросят менее чем через двадцать минут". До фермы Холлинов было недалеко, и, мчась сквозь вечерний мрак, я думал о неисповедимых путях судьбы. "Усмирин" прибыл утром -- и сразу же два случая, настоятельно требующих его применения. Нет, что ни говорите, а мистер Бардж приехал не случайно -- какие еще нужны доказательства предопределенности, управляющей нашим существованием? При этой мысли у меня даже мурашки поползли по коже. Мне не терпелось поскорее сделать инъекцию, и я сразу залез в закут. Гертруде не понравилось, что ей в бедро вогнали иглу, и она повернулась ко мне с грозным хрюканьем, однако я успел ввести ей все десять кубиков, прежде чем ретировался. -- Значит, нам только двадцать минут подождать -- и все? -- Уилл Холлин оперся о загородку и тревожно посмотрел на свинью. Ему было за пятьдесят, он еле сводил концы с концами, и я знал, как много значат для него эти поросята. Я собирался сказать что-нибудь оптимистичное, но тут на свет появился еще один розовый барахтающийся поросенок. Фермер нагнулся и осторожно подтолкнул малыша к соскам лежащей на боку свиньи, но при первом прикосновении его пятачка Гертруда взвилась, яростно ворча и обнажая желтые зубы. Уилл быстро схватил поросенка и опустил его в картонный ящик, в котором копошились его старшие братья и сестры. -- Ну вот видите, мистер Хэрриот. -- Да-да. А сколько их там уже у вас? -- С этим шесть. И все отличные, как на подбор. Я заглянул в ящик. Да, у всех породистые вытянутые туловища. -- Действительно. А судя по ее виду, она еще и до половины не дошла. Он кивнул, и мы приготовились ждать. Двадцать минут тянулись, как вечность, но вот я взял пару поросят, влез с ними в закут и уже собрался приложить их к соскам, когда один из них пискнул. Гертруда ринулась на меня с яростным ревом, разинув пасть, и я перелетел через перегородку с резвостью, какой в себе и не предполагал. -- Вроде бы сон ее не совсем разобрал? -- заметил мистер -- Холлин. -- Э... да... совершенно верно. Пожалуй, надо еще подождать. Мы дали ей еще десять минут, а потом все повторилось снова. Я ввел ей дополнительные десять кубиков "усмирина", а час спустя -- новые десять. К девяти часам Гертруда произвела на свет пятнадцать чудесных поросят и шесть раз изгоняла меня из закута вместе со своими отпрысками. Она стала, пожалуй, даже еще более подвижной и свирепой, чем до первой инъекции. -- Вон послед вышел, -- мрачно сказал мистер Холлин. -- Значит, она кончила. -- Он печально посмотрел на картонный ящик. -- А мне теперь надо вскормить пятнадцать поросят без материнского молока. Того и гляди, все передохнут. -- Нет уж, не передохнут, -- произнес голос у нас за спиной. Я оглянулся. В дверях, улыбаясь своей обычной лукавой улыбкой, стоял дед Холлин. Он вошел в закут и ткнул Гертруду палкой в бок. Она с рыком вперила в него злобный взгляд, и его улыбка поползла к ушам. -- Ну, я тебя живо приструню, старуха. -- Приструните? -- Я неловко переступил с ноги на ногу,-- Каким образом? -- Так ее же надо поуспокоить чуток, и все дела. Я перевел дух. -- Конечно, мистер Холлин! Этого я и добивался. -- Так-то оно так, да взялись вы за это не с того конца, молодой человек. Я пристально поглядел на него. Всезнайка, щедрый на советы в чужой беде, -- кому из ветеринаров не приходилось терпеть его присутствия? Но дед Холлин не вызвал у меня обычного раздражения. Мне он нравился. Хороший человек, патриарх прекрасной семьи (Уилл был старшим из четырех его сыновей), и уже несколько его внуков завели собственное хозяйство в наших же краях. Да и какое у меня было право задирать перед ним нос после моей жалкой неудачи? -- Я ввел ей новейшее лекарство, -- буркнул я. Он мотнул головой. -- Ее лекарствами не проймешь. Ей пиво требуется. -- А? -- Пиво, молодой человек. Глоток-другой доброго эля. -- Он повернулся к Уиллу: -- Чистое ведерко у тебя найдется, сынок? -- В молочной стоит. Только что ошпаренное. -- Вот и ладно. Я схожу в трактир. Долго не задержусь. -- Старик повернулся на каблуках и скрылся в темноте. Ему было под восемьдесят, но сзади он выглядел как молодой парень -- прямая спина, широкие плечи, легкая походка. Нам с Уиллом разговаривать не хотелось. Его терзала тревога, а меня стыд, и оба мы почувствовали облегчение, когда в хлев вошел дед Холлин с эмалированным ведром, до краев полным пенящейся коричневой жидкостью. -- Хо-хо! Видели бы вы, как у них в "Фургоне с лошадьми" глаза на лоб полезли! Небось никогда еще такого не было, чтобы кто зараз два галлона требовал! Я даже рот раскрыл. -- Вы взяли два галлона пива? -- Два, молодой человек. Меньше толку не будет.-- Он снова повернулся к сыну: -- Она же у тебя давно не пила, а, Уилл? -- Ага. Я хотел дать ей водички, когда она кончит, да так и не успел. Дед Холлин поднял ведро. -- Ну так, значит, у нее в горле совсем пересохло! Он наклонился над загородкой, и в пустое корыто обрушился темный пенный каскад. Гертруда угрюмо направилась к корыту и подозрительно понюхала неизвестную жидкость. Поколебавшись, она сунула в нее рыло, осторожно сделала глоток, и хлев тут же огласился звучным хлюпаньем. -- Черт, во вкус вошла! -- воскликнул Уилл. -- Еще бы не вошла, -- вздохнул старик. -- Это же самый лучший портер! Корыто опустело с поразительной быстротой, но, прежде чем отойти, могучая свинья тщательно его вылизала. По-видимому, соломенное ложе ее не манило, и она начала прогуливаться по закутку, время от времени проверяя, не осталось ли в корыте пива, и поглядывая на три лица над бревенчатой загородкой. И тут я, к своему полному изумлению, вдруг заметил, что свирепый огонь в ее глазках погас и они выражают теперь только тихое благодушие. Мне даже почудилось, что она улыбается. С каждой минутой ее движения становились все более неуверенными. Она начала спотыкаться, а затем, громко и откровенно икнув, плюхнулась на солому и перекатилась на бок. Дед Холлин, немелодично насвистывая, несколько секунд смотрел на нее, потом перегнулся через загородку и ткнул свинью в мясистое бедро, на что она только блаженно хрюкнула и даже не шевельнулась. Гертруда наклюкалась в лежку. Старик махнул на картонный ящик: -- Тащи поросят. Уилл принес в закут одну барахтающуюся охапку, потом вторую. Как всем новорожденным, им не требовалось объяснять, что они должны делать дальше. Пятнадцать изголодавшихся ртов прильнули к материнским соскам, и я со смешанным чувством созерцал картину, которая, увы, ничем не была обязана моему самому современному ветеринарному искусству, -- длинный рядок розовых поросят, наполняющих свои брюшки животворной жидкостью. Что поделаешь! Я оказался бессилен, и восьмидесятилетний фермер утер мне нос с помощью двух галлонов портера. Настроение у меня было далеко не радужное. Я смущенно закрыл ящик с флаконами "усмирина" и уже тихонько отступал к машине, но тут меня окликнул Уилл Холлин: -- Заходите в дом, мистер Хэрриот. Выпейте кофе на дорожку. -- Голос звучал дружески, словно я не проторчал тут весь вечер без малейшего толку. Я повернулся и пошел на кухню. Когда я направился к столу, Уилл ткнул меня локтем в бок. -- Да вы поглядите! -- Он приподнял эмалированное ведро, на дне которого плескалось пиво. -- Это получше кофе будет. Наберется на две добрые кружки. Сейчас я их достану. Он нырнул за дверцу буфета, и тут в кухню вошел дед Холлин. Он повесил шляпу и палку на крючок в углу и потер руки. -- Достань-ка и третью кружку, Уилл, -- распорядился он. -- Кто пиво-то в корыто лил? Так я на троих его и сберег. Возможно, на следующее утро я продолжал бы мучиться из-за своего тягостного фиаско, но на рассвете меня вызвали к корове с выпадением матки, а против хандры нет средства лучше, чем часок-другой отчаянных усилий. В Дарроуби я вернулся около восьми часов и решил заправиться бензином на рыночной бензоколонке. В приятном рассеянии мыслей я смотрел, как Боб Купер наполняет мой бак, но тут издали донеслись протяжные звуки: -- У-у-у, у-у-у, у-у-у, у-у-у... Содрогнувшись, я обвел взглядом площадь. Она была пуста, но душераздирающий вой неумолимо приближался; и вот из-за дальнего угла показался автомобиль мистера Берсфорда и свернул к бензоколонке. Я попытался спрятаться за пожарный кран, но тщетно! Меня увидели, и машина, запрыгав по булыжнику, под визг тормозов остановилась рядом со мной. -- У-у-у, у-у-у, у-у-у, у-у-у! На близком расстоянии вой был нестерпимым. Я выглянул из-за крана и прямо перед собой увидел выпученные глаза управляющего банком, который опустил стекло в дверце. Он выключил мотор, и Коко на заднем сиденье, тотчас успокоившись, дружески завилял мне хвостом. Однако у его хозяина вид был отнюдь не дружеский. -- Доброе утро, мистер Хэрриот, -- сказал он угрюмо. -- Доброе утро, -- ответил я хрипло и, растянув губы в улыбке, нагнулся к окну: -- Доброе утро, миссис Берсфорд. Она испепелила меня взглядом и открыла было рот, но муж опередил ее: -- Рано утром я по вашему совету дал ему одну из новейших чудотворных таблеток... -- Подбородок у него задрожал. -- Ах так? -- Да, так. И она совершенно не подействовала, а потому я дал ему вторую! -- Он помолчал. -- Поскольку результат оказал ся таким же, я дал третью, затем четвертую. -- Неужели?.. -- Я с трудом сглотнул. -- Вот именно. -- Его взгляд стал ледяным. -- А потому я вынужден прийти к заключению, что таблетки эти бесполезны. -- Ну... э... да, конечно, судя по... Он предостерегающе поднял ладонь. -- Мне некогда слушать объяснения. Я и так уже сильно задержался, а мне предстоит проехать триста миль. -- Я искренно сожалею... -- начал я, но он уже поднял стекло и включил мотор, а Коко тотчас замер, задрал морду, словно миниатюрный волк, и стянул губы в кружок. Я смотрел, как автомобиль мистера Берсфорда проехал площадь и исчез из виду за поворотом южного шоссе, но до меня еще долго доносились вопли Коко: -- У-у-у, у-у-у, у-у-у, у-у-у. Внезапно ослабев, я прислонился к крану. Сердце у меня сжалось от сочувствия к мистеру Берсфорду. Я уже говорил, что миг он казался очень порядочным человеком. Собственно говоря, он мне даже нравился, и тем не менее я с большой радостью подумал, что мы вряд ли когда-нибудь еще встретимся. Наши свидания с мистером Барджем обычно происходили раз в три месяца, и вновь во главе нашего обеденного стола я увидел его только в середине июня. Он попивал кофе, ронял вежливые фразы, и летнее солнце озаряло его серебристую голову. Наконец, утерев губы салфеткой, он неторопливо пододвинул нам свой каталог. Беря в руки увесистую книжку, Зигфрид задал неизменный вопрос: -- Что-нибудь новенькое, мистер Бардж? -- Любезный сэр! -- Улыбка старца яснее всяких слов говорила, что наивность юности хотя и ставит его несколько в тупик, но тем не менее восхитительна. -- Фирма "Каргилл и сыновья" никогда не посылает меня к вам без изобилия новых лечебных средств, многие из которых уникальны и все без исключения весьма действенны. Могу предложить вам огромный выбор чудодейственных лекарств. Вероятно, я приглушенно охнул, потому что он повернулся ко мне и, затопляя меня волнами снисходительной благожелательности, осведомился с чуть шутливой улыбкой: -- Мистер Хэрриот? Вы, кажется, что-то сказали, мой юный и уважаемый друг? Я раза два сглотнул, открыл было рот, но, по обыкновению, оказался бессилен против его неколебимого и невозмутимого достоинства. -- Нет... ничего, мистер Бардж, -- ответил я, понимая, что у, меня никуда недостанет духа рассказать ему про чудодейственность "усмирина". 48 Течение нашей жизни определялось внезапными тревогами и неожиданными происшествиями. Тристан, впрочем, был выше всего этого. Как-то вечером мы с ним сидели в гостиной Скелдейл-Хауса, и вдруг наш покой нарушил пронзительный звон телефона. Тристан, не вставая с кресла, протянул руку к трубке: -- Аллоу? Ктоу говоритто? Несколько секунд он внимательно слушал, потом потряс головой: -- Нетто, нетто, извинитто. Мистероу Фарноно дома нетто. Хорошоу, я сказай, когда он приходитто. Наше-ваше с кисточкоу! Он положил трубку. Я изумленно смотрел на него со своего места по другую сторону камина. Этот нелепый акцент был лишь одним из проявлений его твердой решимости отыскивать крупицы развлечений в чем бы то ни было. Конечно, так он забавлялся отнюдь не всегда, но фермеры нет-нет да и упоминали, что с ними говорил "какой-то иностранец". Тристан уютно устроился с "Дейли миррор" и вскрыл новую пачку сигарет, но тут опять затрезвонил телефон, и ему пришлось взять трубку. -- Та, та, тобры фетчер, как поживайт. Што фам укотно? В трубке басисто зарокотало, и Тристан вдруг выпрямился. "Дейли миррор" и сигареты соскользнули на пол. -- Да, мистер Маунт, -- быстро сказал он. -- Нет, мистер Маунт. Да, конечно, мистер Маунт, я немедленно передам. Благодарю вас. Всего хорошего. -- Он откинулся на спинку кресла и перевел дух. -- Это был мистер Маунт! -- Я догадался. И он-таки заставил тебя поджать хвост, Трис. -- Ну... Да... я как-то не ожидал... -- Он поднял сигареты и задумчиво закурил. -- Вот именно, -- сказал я. -- А зачем он звонил? -- Просит завтра утром посмотреть какую-то его рабочую лошадь. У нее с задними ногами неладно. Я сделал запись в блокноте и поглядел на Тристана: -- Не берусь судить, как ты выкраиваешь время в бурном вихре своих любовных увлечений, но последнее время ты крутишь с его дочкой, а? Тристан вынул сигарету изо рта и внимательно оглядел тлеющий кончик. -- Действительно, я несколько раз приглашал Дебору Маунт в кино и на танцы, а что? -- Да так. Уж очень у нее папаша внушительный, только и всего. У меня перед глазами всплыл мистер Маунт -- такой, каким и его видел в последний раз: настоящий человек-гора под семь футов ростом. Над плечами, которые походили на отроги холма за его фермой, поднимался могучий утес головы с каменным подбородком, скулами и лбом. А таких широких ладоней я в жизни не видел -- раза в три шире моих. -- Ну и пусть его! -- отозвался Тристан. -- Человек он вполне приличный. -- О, вполне. Я о нем ничего плохого сказать не хочу. (Мистер Маунт отличался большой религиозностью и был, по слухам, суров, но справедлив.) Просто мне бы не хотелось, чтобы он потребовал от меня отчета, на каком основании я кружу голову его дщери. Тристан поперхнулся, и в глазах у него мелькнула тревога. -- Чушь какая! Мы с Деборой друзья, и ничего больше. -- Рад это слышать. А то говорят, папаша бережет ее пуще собственного глаза, и я бы не хотел почувствовать его лапищи на своем горле. Тристан смерил меня ледяным взглядом: -- Есть в тебе, Джим, какой-то садизм. Только потому, что мне иногда приятно пригласить девушку в кино... -- Да ладно тебе, Трис. Или ты шуток не понимаешь? Обещаю завтра у Маунта ни словом не упоминать, что ты зачислил Дебору в свой гарем... -- Я ловко увернулся от летящей подушки и пошел в аптеку собрать все нужное для завтрашнего объезда. Но когда утром я увидел мистера Маунта в дверях его дома, мне стало ясно, что моя шуточка была как нельзя кстати: на мгновение его фигура заполнила весь дверной проем, затем он мерной походкой приблизился ко мне по булыжнику, заслоняя солнце, погружая в тень и меня, и все вокруг. -- Этот молодой человек, Тристан... -- начал он без всяких предисловий. -- Вчера он заговорил со мной по телефону как-то странно. Что он за человек? Я посмотрел вверх, на нависающее надо мной лицо, -- на пронзительные серые глаза под мохнатыми бровями и невнятно пролепетал: -- Тристан? Да очень хороший. Просто отличный. -- Хм. -- Великан продолжал сверлить меня взглядом, потирая подбородок пальцем, длинным и толстым, как банан. -- А он пьет? Мистер Маунт был известен как заклятый враг спиртного, и я поберегся упомянуть, что Тристан пользуется всеобщей любовью и уважением в большинстве местных питейных заведений. -- А... э... -- пролепетал я. -- Почти нет... весьма умеренно... В этот момент из дверей выпорхнула Дебора и направилась через двор к молочной. На ней было цветастое ситцевое платье. Девятнадцать лет, ласковые карие глаза, золотистые волосы падают на плечи, пышная, здоровая красота деревенской девушки... Она улыбнулась мне, блеснув белыми зубами, и пробежала мимо. Это было еще до того, как я познакомился с Хелен, и хорошенькие девушки меня, естественно, очень интересовали. Я поймал себя на том, что восхищенно смотрю ей вслед. И тут я почти физически ощутил на себе взгляд ее отца. На его лице появилось новое выражение -- столь сурового неодобрения, что меня даже дрожь пробрала. Я сразу же решил про себя, что Дебора, конечно, прелесть и характер у нее как будто приятный, но... нет, нет и нет! Явно Тристан много храбрее меня. Мистер Маунт резко повернулся. -- Лошадь вон там, в конюшне, -- буркнул он. Тогда, на исходе тридцатых годов, трактор уже почти заменил лошадей в полях, но фермеры, как правило, еще держали их -- возможно, потому, что лошадь прочно вошла в традиционный уклад жизни, а может быть, и просто ради удовольствия владеть великолепными животными вроде красавца, которого я увидел сейчас. Это был рослый шайрский мерин, футов шести в холке, воплощение мышечной мощи, но когда он оглянулся на голос хозяина, большая морда с белой звездой на лбу дышала тихой кротостью. Фермер похлопал его по крупу. -- Бобби у нас по всем статьям хорош, да и работяга к тому же. Я сперва что заметил -- пахнет у него от задних копыт. Ну и посмотрел -- просто в жизни такого не видал! Я нагнулся и зажал в горсть мохнатые пряди шерсти с задней стороны пута. Бобби продолжал спокойно стоять, когда я поднял широкое, словно тарелка, копыто и положил его к себе на колени. Оно полностью их закрыло, но меня поразила не его величина. Мистер Маунт в жизни такого не видел -- и я тоже. Подошва превратилась в набухшие лохмотья, из-под рогового слоя сочился вонючий экссудат. Но ошеломило меня даже не это, а странные выросты, торчавшие из каждой трещины, словно привидевшиеся в бреду поганки -- длинные папиллы с роговыми шапочками, усеявшие пораженную поверхность. Я читал о них в учебниках. Назывались они "эрготы", но мне и в голову не приходило, что их может быть так много. Я отпустил копыто и поднял другую заднюю ногу, а мысли вихрем неслись у меня в голове. Опять та же картина. Если не хуже. Я получил диплом лишь несколько месяцев назад, а потому все еще должен был завоевывать доверие фермеров. И вот -- пожалуйста! -- Так что же это такое? -- спросил мистер Маунт, по-прежнему сверля меня немигающим взглядом. Я выпрямился и потер ладони. -- Язва, но очень запущенная. -- Теоретически я во всем разобрался, -- теоретических сведений у меня было хоть отбавляй, но применить их вот к этой больной лошади оказалось не так-то просто. -- И как же вы будете ее лечить? -- У мистера Маунта была неприятная привычка сразу переходить к сути дела. -- Ну, видите ли, сначала нужно удалить весь отслоившийся рог, а также все эти выросты, а затем обработать поверхность перманганатом калия, -- ответил я и почувствовал, что в таком изложении выглядит все это довольно просто. -- А само собой, значит, не пройдет? -- Нет. Если не принять мер, подошва полностью разрушится и обнажится копытцевая кость. Кроме того, выделения будут проникать под стенку и он может вообще потерять копыто. Фермер кивнул. -- Да, уж тогда ему не ходить, и, значит, прощай, Бобби. -- Боюсь, что так. -- Ну ладно. -- Мистер Маунт решительно вскинул голову.-- Когда вы за это возьметесь? Очень неприятный вопрос: ведь я в эту минуту лихорадочно обдумывал, каким должно быть лечение, а не когда к нему приступить. -- Дайте сообразить, -- сказал я сипло. -- Пожалуй, следует... Но он меня перебил: -- Всю эту неделю мы сено убираем. А вам ведь помощники понадобятся? Как насчет следующего понедельника? Я испытал невыразимое облегчение. Слава богу, что он не сказал "завтра". Теперь у меня было время подумать. -- Хорошо, мистер Маунт. Меня это вполне устраивает. В воскресенье не давайте ему корма, потому что его придется анестезировать. Всю дорогу домой меня одолевали гнетущие мысли. Неужели я по невежеству погублю этого красавца? Язва подошвы -- штука скверная, и в эпоху рабочих лошадей встречалась она отнюдь не редко, но этот случай был явно необычным. Впрочем, многие мои современники, несомненно, видели копыта даже в еще более худшее состоянии, хотя для нынешних молодых ветеринаров от всего этого, конечно, веет глубокой стариной, словно от заветов средневекового коновала. Как обычно, столкнувшись с трудной проблемой, я сразу же принялся перебирать всяческие возможности. Не спуская глаз с шоссе, я мысленно прикидывал, как провести операцию. Уложит ли этого великана намордник с хлороформом? Или же связать его и опрокинуть, заручившись помощью всех работников мистера Маунта? Но, пожалуй, с тем же успехом можно попытаться опрокинуть собор святого Павла! Ну а потом -- сколько времени мне потребуется, чтобы убрать весь этот разрушенный рог, все эти жуткие выросты? Мои ладони стали скользкими от пота, и мне невыносимо захотелось переложить все эти сложности на Зигфрида. Но ведь я должен завоевать доверие не только фермеров, а и моего патрона! Какой ему толк от помощника, который ни с чем самостоятельно справиться не может? И, как всегда в минуты растерянности, я свернул на обочину, вылез из машины и пошел через вереск по тропке, вившейся у самого гребня холма над фермой мистера Маунта. Отойдя подальше, я бросился в траву и устремил взгляд на озаренную солнцем долину далеко внизу, Обычно даже в самом уединенном месте всегда что-нибудь слышно -- крик птицы, шум проезжающей где-то машины, но тут царила полная тишина, только ветер иногда срывался с гребня и шелестел стеблями вокруг. Среди окружавших ее суровых холмов долина выглядела райским местечком -- вся в сочной зелени ровных лугов, где вольготно пасся скот и тянулись аккуратные ряды свежескошенного сена. И все же истинную безмятежность искать надо было не там, а здесь, на высотах, среди вересковых пустошей, где все дышало покоем -- и тишина, и метелки трав, и черная торфяная земля. Теплые волны летнего воздуха приносили снизу благоухание сена, и, как всегда, я почувствовал, что мои тревоги рассеиваются. Даже и теперь, столько лет спустя, я не перестаю радоваться этой моей способности обретать душевный мир среди пустынных холмов. Я поднялся и пошел назад к машине, приняв твердое решение. Так или иначе, но я сделаю все, что нужно. Конечно, я сумею справиться сам, не беспокоя Зигфрида. Во всяком случае, когда мы встретились за обедом, Зигфриду было явно не до моих трудностей: он загорелся очередной идеей. -- Сегодня утром я был в Хартингтоне и заглянул к Гранвиллу Беннетту, -- сказал он, накладывая себе молодого картофеля, только утром выкопанного из грядки в саду. -- И должен сказать, его приемная произвела на меня большое впечатление. Столько журналов! Конечно, клиентов у нас тут бывает меньше, но все-таки фермерам нередко приходится ждать в приемной. -- Он полил картофель соусом. -- Тристан, займись-ка этим. Побывай на почте и распорядись, чтобы нам каждую неделю доставляли несколько подходящих журналов, слышишь? -- Ладно. Сегодня же и сделаю. -- Чудесно! -- Зигфрид принялся за еду. -- Мы должны во всех отношениях не отставать от прогресса. Джеймс, возьмите еще картошки. Очень вкусно. Тристан не подвел, и два дня спустя на столе и полках нашей приемной появились номера журналов, выбранных со знанием дела, -- специальных сельскохозяйственных, иллюстрированных и юмористических. Но конечно же, остановиться на этом он не мог. -- Погляди-ка, Джим, -- шепнул он как-то днем и втащил меня в приемную. -- Я тут тихонько развлекаюсь. -- Ты о чем? -- Я с недоумением поглядел вокруг. Тристан молча указал на одну из полок. Там среди невинной периодики притаился немецкий журнальчик нудистского пошиба с весьма лихим изображением совершенно нагой натуры на обложке. Даже в нынешние, ко всему привыкшие дни эта обложка заставила бы подняться не одну бровь, а в сельском йоркшире тридцатых годов она была хуже динамитного заряда. -- Где ты его раздобыл, черт тебя подери? -- пробурчал я, торопливо перелистывая журнал (внутри было то же самое). -- И зачем? Тристан хихикнул. -- У одного приятеля в колледже. И знаешь, очень бывает любопытно заглянуть сюда и застать над ним какого-нибудь почтенного отца семейства, вообразившего, что он совсем один. Опыт проходит более чем успешно. К настоящему времени среди самых выдающихся моих охотничьих трофеев числятся муниципальный советник, мировой судья и баптистский проповедник. Я покачал головой. -- По-моему, ты слишком рискуешь. Что, если он попадется Зигфриду? -- Не попадется, -- с обычным оптимизмом ответил Тристан. -- Он сюда редко заглядывает, и то второпях. Да и журнал лежит не на виду. Я пожал плечами. Я завидовал изобретательному уму Тристана, но слишком уж часто он расходовал его на всякие пустяки. Впрочем, в тот момент мне было не до его проказ. Мои мысли занимало совсем другое. Тысячи раз днем и ночью я бесчисленными способами укладывал на бок Бобби и приводил в порядок его ноги. При свете солнца за рулем это было еще терпимо, но операции, которые я проделывал, лежа в постели, превосходили всякое вероятие. И все время меня не оставляло чувство, что в картине того, как я одним махом убираю эти чудовищные выросты, кроется какая-то роковая ошибка. В конце концов я решил забыть про свою гордость. -- Зигфрид, -- сказал я как-то после обеда, когда дневных вызовов у нас не оказалось. -- Мне надо оперировать лошадь по довольно-таки жутковатому поводу. Глаза моего патрона заблестели и губы под рыжеватыми усиками изогнулись в улыбке -- слово "лошадь" всегда производило на него такое действие. -- Вот как, Джеймс? Ну-ка расскажите. Я рассказал. -- Да... да... -- сказал он задумчиво. -- Пожалуй, нам стоит посмотреть его вместе. В доме и во дворе мистера Маунта никого не было: все лихорадочно убирали сено, чтобы сполна использовать погожий день. -- Так где он? -- спросил Зигфрид. -- Вон там! -- И я повел его в конюшню. Зигфрид поднял заднюю ногу мерина и негромко свистнул. Потом зашел с другого бока и осмотрел вторую ногу. Целую минуту он разглядывал чудовищные грибы, лезущие из разлохмаченного смердящего рога. Потом выпрямился и бросил на меня непроницаемый взгляд. Заговорил он не сразу. -- И вы думали просто заскочить сюда в понедельник, опрокинуть этого молодца на травку и привести его копыта в порядок? -- Да, -- ответил я. -- Примерно так. Лицо моего патрона озарила удивительная улыбка -- в ней были и изумление, и жалость, и легкая насмешка, и даже восхищение. Потом он засмеялся и покачал головой. -- О простодушие юности! -- пробормотал он. -- То есть как? -- В конце-то концов, я был моложе его всего на шесть лет. Он подошел и потрепал меня по плечу: -- Я вовсе не смеюсь над вами, Джеймс. Такой язвы мне еще не приходилось видеть, хотя я их нагляделся достаточно. -- Вы имеете в виду, что за один раз я с ней не управлюсь? -- Совершенно верно, именно это я и имею в виду. Здесь работы на полтора месяца, Джеймс. -- На полтора месяца? -- Да, и нужны будут три человека. Придется поместить этого мерина в стойло на конюшне Скелдейл-Хауса, а там мы с вами и еще с кузнецом возьмемся за дело всерьез. После чего его ноги нужно будет каждый день перевязывать заново в станке. -- Понимаю... -- Да-да, -- Зигфрид начал увлекаться. -- Для прижигания возьмем что-нибудь покрепче -- азотную кислоту -- и подкуем его особыми подковами с металлическими пластинками, чтобы подошва непрерывно находилась под давлением. -- Он умолк, возможно заметив мой растерянный вид, а потом продолжал уже менее бурно: -- Поверьте, Джеймс, все это необходимо. Иначе этого красавца придется пристрелить. Ведь так он долго не протянет. Я поглядел на Бобби, на повернутую к нам белую морду. Пробить пулей эту благородную голову? Ужасно! -- Хорошо, Зигфрид. Как считаете нужным, -- пробормотал я, и тут в дверном проеме, заслоняя свет, возникла могучая фигура мистера Маунта. -- А, мистер Маунт! Добрый день, -- сказал мой патрон. -- Надеюсь, сена в этом году много? -- Спасибо, мистер Фарнон. Не жалуемся. И погода стоит -- лучше некуда. Фермер смотрел на нас с некоторым любопытством, и Зигфрид сказал поспешно: -- Мистер Хэрриот попросил меня посмотреть вашу лошадь. Взвесив все обстоятельства, он решил, что лучше будет отвести ее для лечения на несколько недель к нам. Должен сказать, я с ним совершенно согласен. Случай очень тяжелый, а тогда шансы на полное излечение заметно повысятся. Мысленно я от души поблагодарил Зигфрида. А я то опасался, что буду выглядеть дурак дураком, и вдруг все оказалось в порядке. В сотый раз я поздравил себя с тем, что работаю у человека, на которого всегда можно положиться. Мистер Маунт снял шляпу и утер мокрый лоб. -- Ну, раз вы так считаете, вы оба, будь по-вашему. Я для Бобби ничего не пожалею. Другой такой лошади у меня нет. -- Да, мистер Маунт, отличный конь. -- Зигфрид обошел Бобби, поглаживая его и похлопывая, и всю дорогу до машины поддерживал с фермером непринужденный разговор. Мне этот грузный великан всегда внушал какую-то робость. Но в присутствии Зигфрида он совсем оттаял, стал словоохотлив и раза два даже почти улыбнулся. На помощь нам явился Пат Дженнер, кузнец, с полным набором своих инструментов, и вместе, сменяя друг друга, мы убрали все выросты и пораженную ткань, оставив только совершенно здоровый рог. Зигфрид продезинфицировал раны кислотой, а затем наложил на подошвы скрученную пеньку, которая удерживалась на месте с помощью подведенной под подкову особой пластинки. Пластинки эти точно по мерке изготовил Пат. Давление, создаваемое пенькой, было необходимо для полного заживления. Неделю спустя ежедневные перевязки я делал уже один. Вот когда-то я полностью оценил станок из бревен, забитых глубоко в землю посреди булыжного двора. Все становилось много проще, когда я заводил Бобби в станок, поднимал его ногу и закреплял в наиболее удобном для меня положении. Иногда в это время приходил Пат Дженнер проверить подковы. Как-то, когда мы с ним возились в станке, из проулка донеслось знакомое погромыхивание моего маленького "остина". Большие двойные двери были открыты, и я увидел, как автомобиль, развернувшись, остановился напротив них. Пат оглянулся, и у него глаза полезли на лоб. -- Черт-те что! -- ахнул он, и я его прекрасно понял: автомобиль ехал сам, без шофера. Во всяком случае, такое создавалось впечатление, потому что, когда машина вынырнула из проулка, на сиденье за рулем никого видно не было. Автомобиль, движущийся без шофера, -- зрелище не из обычных, и Пат продолжал смотреть на "остин" с разинутым ртом. Я уже хотел открыть ему секрет, но тут за стеклом с пронзительным воплем возник Тристан: -- Э-ге-ге-гей! Пат уронил молоток и попятился. -- Господи помилуй! -- прошептал он. Я сохранял невозмутимость, потому что мне этот трюк был давно знаком. Если я был занят во дворе, а меня куда-нибудь вызывали, Тристан для экономии времени пригонял машину с улицы. Конечно, это ему скоро надоело, и он попытался внести некоторое разнообразие в управление автомобилем. После недолгой практики он овладел искусством езды без шофера. Скорчившись на полу, он нажимал ногой педаль газа, а рукой поворачивал снизу рулевое колесо и в первый раз напугал меня чуть не до смерти. Но теперь я глядел на его фокус с пресыщенным равнодушием. Несколько дней спустя мне довелось стать свидетелем еще одной шуточки. Свернув в длинный коридор, я увидел Тристана у приоткрытой двери приемной. -- Вроде бы еще один попался на крючок, -- шепнул он. -- Поглядим, что будет! -- И бесшумно отворив дверь пошире, он на цыпочках вошел внутрь. Я заглянул в щель и убедился, что он действительно мож