е будете вместе весело над этим смеяться. Но он не слушал. Расширенными от ужаса глазами он смотрел куда-то мимо меня. Потом медленно поднял дрожащий палец и указал в сторону камина. Его губы беспомощно задергались, и он с трудом проговорил: -- Джим, его нет! На мгновение мне показалось, что от потрясения его рассудок помутился. -- Нет? Чего нет? -- Да проклятого терьера! Он же был там, когда я выскочил в сад. Вон там! Я поглядел на пустую корзинку, и ледяная рука сжала мое сердце. -- Только не это! Он, наверное, выскочил в открытую дверь... Что с нами будет! Мы кинулись в сад, но наши поиски не увенчались успехом. Сбегав в дом за фонариками, мы снова обыскали сад, двор и проулок, все безнадежнее зовя Хэмиша. Десять минут спустя мы вернулись в гостиную и уставились друг на друга. Первым наши мысли облек в слова Тристан: -- Что мы скажем мисс Уэстермен, когда она явится за ним? Я помотал головой. Попытка представить себе, как мы будем объяснять ей, что не уберегли ее песика, полностью парализовала мои мыслительные способности. Тут в коридоре раздался резкий звонок, и Тристан буквально подпрыгнул. -- Господи! Это она. Пойди открой ей, Джим. Скажи, что виноват я... говори что хочешь... Только я к ней не выйду! Расправив плечи, я прошел по бесконечному коридору и открыл дверь. Однако увидел я не мисс Уэстермен, а пышную крашеную блондинку, которая свирепо на меня уставилась. -- Где Тристан? -- прошипела она голосом, сказавшим мне, что нам следовало бы опасаться не только мисс Уэстермен. -- Он... э... -- Я знаю, что он тут! Она прошла мимо меня, и я заметил, что щека у нее выпачкана в земле, а волосы растрепаны. Следом за ней я вернулся в гостиную. -- Погляди на мои чулки! -- крикнула она, грозно надвигаясь на Тристана. -- От них же ничего не осталось! Тристан нервно взглянул на ее красивые ноги. -- Извини, Лидия. Я куплю тебе новую пару. Честное слово, милая. -- Только попробуй не купи, сукин сын! -- ответила она и никакая я тебе не милая! В жизни меня так не оскорбляли! Слишком много ты себе позволяешь! -- Но это же недоразумение! Я сейчас объясню... Тристан сделал к ней шаг, пытаясь улыбнуться пообаятельнее, но она отстранилась. -- Держись подальше! -- предупредила она ледяным тоном. -- На сегодня с меня хватит. Она величественно вышла из комнаты, и Тристан прижался лбом к каминной полке. -- Вот и кончилась чудесная дружба, Джим! -- Он встряхнулся. -- Ну, пошли искать эту псину. Я направился в одну сторону, он -- в другую. Ночь была безлунная, и в смоляном мраке мы искали угольно-черную собаку. Конечно, мы оба сознавали тщетность наших усилий, но ведь надо же было что-то делать! В городках вроде Дарроуби улицы быстро переходят в неосвещенные проселки, и, пока я, спотыкаясь на каждом шагу, усердно вглядывался в тьму, укрывавшую поля, бессмысленность этих поисков становилась мне все ясней. Порой моя орбита сближалась с орбитой Тристана, и я слышал его вопли, замиравшие в пустынной дали: -- Хэ-эмиш! Хэ-эмиш! Хэ-эмиш!.. Полчаса спустя мы встретились у дверей Скелдейл-Хауса. Тристан вопросительно поглядел на меня, я покачал головой, и он весь поник. Грудь его тяжело вздымалась, словно он запыхался, и я догадался, что все время, пока я ходил, он бегал -- это, впрочем, было вполне естественно. Мы оба попали в крайне неприятное положение, но главный удар неизбежно должен был пасть на него. -- Что же, пойдем поищем еще, -- с трудом выговорил он, и тут в дверь вновь позвонили. Тристан побелел и уцепился за мою руку. -- Это уж точно мисс Уэстермен! Господи, она идет сюда! В коридоре прозвучали быстрые шаги, дверь отворилась, но вошла не мисс Уэстермен, а Лидия. Она молча направилась к дивану, пошарила под ним, извлекла свою сумочку и вышла, не произнеся ни единого слова, но испепелив Тристана уничтожающим взглядом. -- Ну и вечер! -- простонал он, прижимая ладонь ко лбу. -- Я долго не выдержу. Мы рыскали в поисках Хэмиша еще час, но его нигде не было, и никто его не видел. Когда я наконец вернулся, Тристан с полуоткрытым ртом без сил лежал в кресле. Видно было, что он полностью измотан. Я покачал головой, он покачал головой, и тут зазвонил телефон. Я снял трубку, послушал и повернулся к Тристану: -- Мне надо ехать, Трис. У старой лошади мистера Дру опять колики. Он умоляюще протянул руку из недр кресла. -- Джим, неужели ты меня бросишь? -- К сожалению. Но я скоро вернусь. До фермы Дру всего миля. -- А вдруг явится мисс Уэстермен? Я пожал плечами. -- Извинись перед ней, и все. Хэмиш наверняка найдется. Может быть, утром... -- Как у тебя все легко получается! -- Он оттянул воротничок. -- Ну, а Зигфрид? Вот он вернется и спросит про собаку. Что я ему скажу? -- Это пусть тебя не тревожит, -- ответил я небрежно. -- Скажешь ему, что занимался с официанткой из "Гуртовщиков" на диване и не мог отвлекаться по пустякам. Он поймет. Но Тристан не оценил моей шутки. Он смерил меня холодным взглядом и закурил трепетавшую в его руке сигарету. -- Если не ошибаюсь, я уже говорил тебе, Джим, что есть в тебе какая-то омерзительная жестокость. Лошадь мистера Дру почти совсем оправилась еще до моего приезда, но на всякий случай я сделал ей инъекцию легкого снотворного. На обратном пути мне вдруг пришла в голову блестящая мысль, и я свернул на дорогу, которая вела в обход городка к кварталу современных особнячков, где жила мисс Уэстермен. Остановив машину у номера десятого, я пошел по дорожке к крыльцу. И действительно, там, уютно свернувшись на коврике, лежал Хэмиш. Он с сонным удивлением посмотрел на меня. -- Идем, милый, -- сказал я, нагибаясь. -- Ты куда умнее нас. И как мы раньше не сообразили? Я посадил его на сиденье рядом с собой, и, едва машина тронулась, он уперся передними лапами в приборную доску и начал с интересом рассматривать шоссе, развертывавшееся в лучах фар. Поразительно невозмутимый песик! Остановившись перед Скелдейл-Хаусом, я взял Хэмиша под мышку, поднялся на крыльцо и уже собирался повернуть дверную ручку, как вдруг вспомнил все шуточки Тристана, все розыгрыши, которые он мне устраивал: ложные телефонные вызовы, привидение у меня в спальне, и то, и другое, и третье. Собственно говоря, хотя мы и были друзьями, он никогда не упускал случая подурачить меня. На моем месте он был бы сейчас со мной беспощаден. И вот, вместо того чтобы, по обыкновению, просто войти, я нажал на звонок и несколько секунд не отнимал пальца от кнопки. Сначала внутри царила могильная тишина, и я представил себе, как он ежится в кресле, собираясь с духом, чтобы встать и пойти навстречу грозной судьбе. Затем коридор осветился, и, внимательно вглядываясь в дверное стекло, я увидел, что из-за угла коридора выдвинулся нос, а затем настороженный глаз. Мало-помалу появилось все лицо, и тут Тристан узнал мою ухмыляющуюся физиономию и ринулся по коридору, потрясая кулаками. В своем расстроенном состоянии он был вполне способен отдубасить меня хорошенько, но стоило ему увидеть Хэмиша, как все остальное вылетело у него из головы. Схватив лохматого песика, он принялся его ласкать. -- Миленькая собачка, умненькая собачка, -- ворковал он, рысью возвращаясь в гостиную. -- У-у, красавчик! Он нежно уложил его в корзинку; Хэмиш поглядел вокруг с выражением, яснее всяких слов говорившим: "Э-гей, а мы снова тут!" -- опустил голову на лапы и тут же уснул. Тристан рухнул в кресло и уставился на меня остекленевшими глазами. -- Мы, конечно, спасены, Джим, -- прошептал он. -- Но после этого вечера я уже никогда не стану прежним. Я пробежал десятки миль, звал его и чуть не лишился голоса. Не знаю, как я остался жив, можешь мне поверить. Я тоже испытывал бесконечное облегчение, тем более что мисс Уэстермен явилась через какие-то десять минут и мы еще острее почувствовали, как близка была неминуемая катастрофа. -- Миленький мой! -- воскликнула она, когда Хэмиш прыгнул ей навстречу, растянув губы и неистово подергивая обрубком хвоста. -- Я весь день так о тебе тревожилась! Она нерешительно посмотрела на ухо, усаженное рядами пуговок. -- Насколько лучше оно выглядит без этой ужасной опухоли! И как аккуратно вы прооперировали! Благодарю вас, мистер Хэрриот, и вас тоже, молодой человек. Тристан, кое-как поднявшийся на ноги, когда она вошла, слегка поклонился, а я проводил ее до дверей. -- Через полтора месяца снимем швы, -- сказал я ей вслед и кинулся назад в гостиную. -- Зигфрид подъехал! Хотя бы сделай вид, что ты занимался. Тристан подскочил к книжным полкам, схватил "Бактериологию" Гейгера и Дэвиса, записную книжку и нырнул в кресло. Когда вошел его брат, он был погружен в чтение. Зигфрид остановился перед камином, грея руки. Он порозовел, и вид у него был самый благодушный. -- Я только что говорил с мисс Уэстермен, -- объявил он.-- Она очень довольна. Вы оба молодцы. -- Спасибо, -- сказал я, но Тристану некогда было отвечать: он штудировал учебник, делая пометки в записной книжке. Зигфрид зашел за спинку кресла и поглядел на открытую страницу. -- А-а, Clostridium septique, -- пробормотал он со снисходительной улыбкой. -- Да, бациллы этой группы стоит подучить. Без них ни один экзамен не обходится. -- Он потрепал брата по плечу. -- Рад видеть, что ты взялся за ум. А то последнее время ты только шалопайничал. Вечер за учебниками тебе очень полезен. Верно, Джеймс? -- Он повернулся ко мне: -- Вы сами ему скажите! Еще несколько таких вечеров, и он может ничего не опасаться. -- Совершенно верно. -- Наверстает все потерянное. -- Безусловно. -- Так-то! -- И Зигфрид ушел спать. 58 Иногда нас отпускали в город. И вероятно, потому, что я недавно стал отцом, мое внимание на улицах неизменно привлекали детские коляски. Чаще всего их катили женщины, но иной раз можно было увидеть с коляской и мужчину. В городе такое зрелище, впрочем, ничего особенного собой не представляет. Другое дело, если мужчина толкает перед собой коляску по пустынному проселку. И тем более, если в коляске едет большая собака. Именно это я увидел как-то утром в холмах над Дарроуби и невольно притормозил. В последние недели эта странная пара уже несколько раз попадалась мне на глаза, и было очевидно, что она появилась в наших краях совсем недавно. Когда я поравнялся с коляской, мужчина посмотрел на меня, приветственно поднял руку и улыбнулся. Эта улыбка на черном от загара лице была удивительно дружелюбной. Я дал ему на вид лет сорок. Загорелая шея не стянута ни галстуком, ни воротничком, линялая полосатая рубаха расстегнута на груди, хотя день выдался холодный. Я невольно задумался, кто он такой и чем занимается. Костюм, состоявший из ветхой замшевой куртки для гольфа, вельветовых брюк и крепких сапог, ничего мне не сказал. Многие, возможно, сочли бы его просто бродягой, но в нем чувствовалась деловитая энергия, необычная для людей такой категории. Я опустил стекло дверцы, и щеку мне обжег ледяной ветер йоркширского марта. -- Утро нынче морозное, -- заметил я. Он как будто удивился. -- Ага, -- сказал он после паузы. -- Похоже, что так. Я поглядел на коляску, старую и ржавую, на восседающею в ней большого пса. Это был ларчер -- помесь колли с грейхаундом. Он ответил мне взглядом, полным спокойного достоинства. -- Хороший пес, -- сказал я. -- Джейк-то? Еще какой! -- Он снова улыбнулся, открыв ровные белые зубы. -- Лучше не найти. Я кивнул на прощание и поехал дальше, но они еще долго отражались в зеркале заднего вида: коренастый мужчина, который бодро шагал, откинув голову и расправив плечи, и большой пятнистый пес, возвышающийся над детской коляской, точно статуя. Новая встреча с этой поразительной парой не заставила себя ждать. Я осматривал зубы ломовой лошади во дворе фермы и вдруг заметил, что выше по склону, за конюшней, у каменной стенки, стоит на коленях какой-то человек, а рядом возле детской коляски сидит на траве большая собака. -- Э-эй! Кто это? -- спросил я у фермера, кивнув на холм. Он засмеялся: -- Это Родди Трэверс. Вы его знаете? -- Нет. Как-то перекинулся с ним словом на дороге, и все. -- На дороге? Это верно. -- Он кивнул. -- Родди только там и увидишь. -- Но кто он? Откуда? -- Вроде бы он йоркширец, только точно не знаю. Да и никто не знает. Но я вам одно скажу: руки у него золотые. За что ни возьмется, все сделает. -- Да, -- сказал я, наблюдая, как Трэверс ловко укладывает плоские камни, заделывая пролом в стене. -- Теперь ведь мало кто берется чинить эти ограды. -- Верно. Работа не из простых, а умельцев все меньше становится. Родди тут мастер. Ну да ему все по плечу -- что изгороди ставить, что канавы копать, что за скотиной ходить. Я взял напильник и начал обтачивать острые углы на коренных зубах лошади. -- И долго он у вас останется? -- Как кончит со стенкой, так и уйдет. Я бы его подзадержал, да только он никогда в одном месте долго не остается. -- Но где-то у него есть же свой дом? -- Нету. -- Фермер снова засмеялся. -- Родди живет налегке. Все его добро у него в коляске. На протяжении следующей недели, пока весна мало-помалу вступала в свои права и на солнечных склонах высыпали первоцветы, я часто видел Родди -- то где-нибудь на дороге, то лихо орудующего лопатой в канаве, опоясывающей луга. И всегда тут же был Джейк -- трусил рядом или сидел и смотрел, как он работает. Но встретились мы снова, только когда я вакцинировал овец мистера Паусона от размягченной почки. Всего их было три сотни, и работники загоняли по нескольку овец в маленький закут, где Родди хватал их и удерживал, пока я делал прививку. Оказалось, что и в этом он мастер. Полудикие овцы с холмов пулей проскакивали мимо него, но он спокойно ловил их за длинную шерсть, иногда даже в прыжке, и задирал передние ноги так, чтобы открылся голый участочек кожи под мышкой, который природа, словно нарочно, создала для иглы ветеринара. Снаружи на открытом склоне в своей обычной позе сидел большой ларчер и с легким интересом посматривал на местных собак, которые рыскали между загонами, но ни в какое общение с ними не вступал. -- А он у вас хорошо воспитан, -- заметил я. Родди улыбнулся: -- Да, Джейк не будет бегать туда-сюда, мешая людям. Он знает, что должен сидеть там, пока я не кончу. Вот он и сидит. -- Причем, судя по его виду, вполне этим доволен. -- Я снова взглянул на Джейка, такого спокойного и счастливого. -- И жизнь он ведет чудесную, странствуя с вами повсюду. -- Что так, то так, -- вмешался мистер Паусон, пригнавший новую порцию овец. -- Никаких забот не знает, прямо как его хозяин. Родди промолчал, но когда овцы вбежали в закут, он выпрямился и перевел дух. Ему приходилось нелегко, и по его лбу стекали струйки пота, но взгляд, которым он обвел вересковую пустошь и встающий за ней склон холма, был исполнен удивительной безмятежности. И тут он сказал: -- Пожалуй, так оно и есть. Нам с Джейком тревожиться не из-за чего. Мистер Паусон весело ухмыльнулся: -- Вот это ты правду сказал, Родди. Ни жены, ни ребят, ни взносов по страховке, ни долга в банке -- не жизнь у тебя, а малина. -- Оно так, -- заметил Родди. -- Да ведь и денег тоже нету. Фермер бросил на него лукавый взгляд: -- Значит, что же? У тебя на душе поспокойнее было бы, если бы ты отложил деньжат на черный день? -- Да нет! С собой же их таскать не будешь, а пока человеку на расходы хватает, с него и довольно. В этих словах не было ничего особенно оригинального, но я запомнил их на всю жизнь. Потому что сказал их Родди -- и сказал с неколебимым убеждением. Когда я кончил и овцы радостно затрусили назад в луга, я повернулся к Родди: -- Большое спасибо. Мне куда легче работать, когда у меня такой помощник, как вы. -- Я вынул сигареты. -- Хотите? -- Нет, спасибо, мистер Хэрриот. Я не курю. -- Неужели? -- Ага. И не пью. -- Он мягко улыбнулся мне, и я вновь почувствовал в нем особое душевное и физическое здоровье. Он не пил, не курил, трудился под открытым небом, не ища материальных благ, не мучась честолюбивыми желаниями, -- вот откуда эти ясные глаза, свежее лицо и крепкие мышцы. Он не выглядел дюжим силачом, но в нем было что-то несокрушимое. -- Ну, Джейк, пора обедать, -- сказал он, и большой пес радостно запрыгал вокруг него. Я ласково заговорил с Джейком, а он в ответ бешено завилял хвостом и дружески повернул ко мне узкую красивую морду. Я погладил его, потрепал за ушами -- Какой красавец, Родди! Лучше не найти, как вы тогда сказали. Я пошел в дом вымыть руки и на крыльце оглянулся. Они устроились под оградой: Родди раскладывал на земле термос и пакет с едой, а Джейк нетерпеливо на него поглядывал. Ветер свистел над оградой, на них лились солнечные лучи, и оба выглядели удивительно счастливыми. -- Он, знаете, гордый, -- сказала фермерша, когда я нагнулся над раковиной. -- Разве ж я его не накормила бы? Но он в кухню не пойдет, а сидит вот так со своей собакой. Я кивнул. -- А где он спит, когда работает на фермах? -- Да где придется. На сеновале, в амбаре, а то и под изгородью. У нас он ночует в свободной комнате. Да его всякий в дом пригласит, потому что он на редкость опрятный. -- Вот как? -- Я взял висевшее на крюке полотенце. -- Значит, независимый человек. Она задумчиво улыбнулась: -- Что есть, то есть. Ему, кроме его собаки, никто не нужен. -- Она вытащила из духовки благоухающую сковороду жареной ветчины и поставила ее на стол. -- Но я вам вот что скажу: другого такого поискать. Родди Трэверс всем нравится, уж очень он хороший человек. Родди оставался в окрестностях Дарроуби все лето, и я постоянно видел его то на фермах, то с детской коляской на дороге. Во время дождя он облачался в рваное габардиновое пальто, слишком для него длинное, но все остальное время расхаживал в куртке для гольфа и вельветовых брюках. Не знаю, как он обзавелся своим гардеробом, но конечно, в гольф он ни разу в жизни не играл. Это была еще одна из окружавших его маленьких тайн. Как-то утром в начале октября я встретил его на проселке среди холмов. Ночью подморозило и пастбища побелели -- каждая травинка была обведена жесткой каймой инея. Я был закутан до ушей и постукивал пальцами в перчатках, чтобы согреть их, но первое, что я увидел, опустив стекло, была голая грудь под расстегнутой рубашкой без воротничка. -- Доброго вам утра, мистер Хэрриот, -- сказал он. -- Рад, что мы встретились. -- Он помолчал и одарил меня своей безмятежной улыбкой. -- Тут еще работки недели на две, а потом я пойду дальше. -- Ах так! -- Я уже познакомился с ним достаточно близко, чтобы не спрашивать, куда он собрался, и просто поглядел на Джейка, обнюхивавшего трапу на обочине. -- Как вижу, сегодня он решил прогуляться. Родди засмеялся: -- Ну, иногда ему побегать хочется, а иногда прокатиться. Сам решает. -- Ну что же, Родди, -- сказал я, -- до новой встречи. Желаю вам всего хорошего. Он помахал мне и бодро зашагал по замерзшей дороге, а меня охватило странное ощущение утраты. Но я поторопился. Часов в восемь вечера раздался звонок в дверь. Я открыл и увидел на крыльце Родди. Позади него в морозных сумерках маячила вездесущая коляска. -- Вы моего пса не поглядите, мистер Хэрриот? -- А что с ним? -- Толком не знаю. Вроде бы... как обмирает. -- Обмирает? Джейк? На него это как-то не похоже. А кстати, где он? Родди указал назад. -- В коляске. Под брезентом. -- Хорошо. -- Я распахнул дверь пошире. -- Везите его в дом. Родди ловко втащил заржавелую колымажку на крыльцо и под скрипы и взвизгивания колес покатил ее по коридору к смотровой. Там он отстегнул застежки, откинул брезент, и в ярком свете ламп я увидел вытянувшегося под ним Джейка. Его голова лежала на свернутом габардиновом пальто, а по сторонам ютилось все земное имущество его хозяина: перевязанный бечевкой узелок со сменной рубашкой и носками, пачка чая, термос, нож с ложкой и старый армейский ранец. Пес поднял на меня полные ужаса глаза, я погладил его и почувствовал, что все его тело дрожит мелкой дрожью. -- Пока оставьте его в коляске, Родди, и расскажите поточнее, что с ним такое. Он сплел подрагивающие пальцы. -- Это днем началось. Бегал себе в траве, радовался и вдруг свалился, вроде как в припадке. -- В каком припадке? -- Напрягся весь и упал на бок. Лежит, задыхается, на губах пена. Я уж думал, ему конец. -- Глаза Родди расширились, уголки рта задергались при одном воспоминании об этой минуте. -- И долго это длилось? -- Да несколько секунд. А потом вскочил, словно ннчего и не было. -- Но затем все повторилось снова? -- Ага. И опять, и опять. Я чуть не свихнулся. А в промежутках он словно совсем здоров. Ну совсем здоров, мистер Хэрриот! Зловещие симптомы начинающейся эпилепсии? -- Сколько ему лет? -- спросил я. -- В феврале пять сравнялось. Ну во всяком случае, для эпилепсии поздновато. Я взял стетоскоп и прослушал сердце. Слушал я очень внимательно, но в ушах у меня раздавались только быстрые частые удары, вполне нормальные для испуганного животного. Никаких отклонений. Температура тоже оказалась нормальной. -- Давайте положим его на стол, Родди. Беритесь сзади Большой пес бессильно повис у нас на руках, но, немного полежав на гладком столе, робко посмотрел вокруг, осторожно приподнялся и сел. Потом лизнул щеку хозяина, и хвост между задними лапами завилял. -- Вы только посмотрите! -- воскликнул Родди. -- Опять он совсем здоров. Будто ничего с ним и не было. И действительно, Джейк совсем ободрился. Он раза два покосился на пол, потом вдруг спрыгнул со стола, подбежал к хозяину и положил лапы ему на грудь, отчаянно виляя хвостом. Я оглядел его. -- Ну вот и прекрасно. Мне он было не понравился, но, по-видимому, все прошло. Я сейчас... Испуганно замолчав, я уставился на Джейка. Он соскользнул на пол и широко раскрыл пасть в отчаянной попытке вздохнуть. Судорожно хрипя и пошатываясь, он побрел по комнате, наткнулся на коляску и упал на бок. -- Да что же это... Быстрей! Положим его на стол! -- Я ухватил пса поперек живота, и мы взвалили его назад на стол. Я тупо смотрел на распростертое тело. Джейк уже не пытался вздохнуть. Он был без сознания и не дышал. Я нащупал пульс под задней лапой -- частый, хотя и слабый... Но он же не дышит! Смерть могла наступить в любую секунду, а я беспомощно стою рядом, и от всех моих ученых познаний нет никакого толку. В полном отчаянии я хлопнул пса ладонью по ребрам. -- Джейк! -- крикнул я. -- Да что с тобой, Джейк? Словно в ответ, ларчер хрипло задышал, веки у него задергались и он посмотрел по сторонам. Но он все еще был скован смертельным страхом, и я начал ласково поглаживать его по голове. Долгое время мы молчали, потом пес оправился, сел и посмотрел на нас спокойными глазами. -- Ну вот, -- тихо сказал Родди. -- Опять то же самое. Ну ничего не понимаю! А ведь я кое-чего про собак знаю. Я промолчал. Я тоже ничего не понимал, а ведь я был дипломированным ветеринаром. -- Родди, это был не припадок, -- сказал я наконец. -- Он давился. Что-то перекрывает дыхательное горло. -- Я вынул из нагрудного кармана электрический фонарик. -- Сейчас погляжу. Раскрыв Джейку пасть, я прижал указательным пальцем язык и посветил фонариком. Он был добродушным, флегматичным псом и не пытался вырваться, но я все равно не увидел ничего ненормального. Про себя я отчаянно надеялся, что обнаружу где-нибудь в глотке застрявший кусок кости, но луч тщетно скользил по розовому языку, по здоровым миндалинам и поблескивающим задним зубам. Нигде ничего. Я попробовал запрокинуть его голову еще больше, и тут он весь напрягся, а Родди вскрикнул: -- Опять начинается! Он не ошибся. Я в ужасе смотрел, как пятнистое тело вновь распростерлось на столе. Вновь пасть разинулась, а на губах запузырилась пена. Вновь дыхание остановилось и грудная клетка замерла в неподвижности. Шли секунды, я шлепал ладонью по ребрам, но теперь это не помогало. Мне вдруг стала ясна вся трагичность происходящего: это же был не просто пес, для Родди это было самое близкое в мире существо, а я стою и смотрю, как он издыхает. И тут я услышал слабый звук, глухой кашель, от которого губы собаки даже почти не дрогнули. -- Черт подери! -- крикнул я. -- Он же давится, давится! Значит, там что-то должно быть! Опять я приподнял голову Джейка и сунул фонарик в пасть, и тут -- я никогда не перестану этому радоваться! -- пес снова кашлянул, узкая голосовая щель приоткрылась и на миг показала причину удушья. Там за провисающим надгортанником я увидел что-то вроде горошины. -- По-моему, камешек! -- ахнул я. -- Над самой трахеей. -- В кадыке, что ли? -- Вот именно. И камешек этот время от времени перекрывает дыхательную трубку, точно шариковый клапан. -- Я встряхнул голову Джейка. -- Сейчас я сместил камешек, и вот видите, он уже приходит в себя. Вновь Джейк ожил и задышал ровно. Родди провел ладонью по узкой голове, по спине, по мощным мышцам задних ног. -- Но... но он же опять будет давиться? Я кивнул. -- Боюсь, что да. -- А потом камешек застрянет поплотнее и он задохнется? -- Родди побелел. -- Вполне возможно. Поэтому камешек необходимо извлечь. -- Как же?.. -- Вскрыть горло. И немедленно. Другого выхода нет. -- Ладно. -- Он сглотнул. -- Делайте. Если он опять свалится, я не выдержу. Я хорошо понимал, что он чувствует. У меня у самого подгибались колени, и я боялся, что могу потерять сознание, если Джейк снова начнет давиться. Схватив ножницы, я быстро выстриг шерсть с нижней поверхности горла. Дать общий наркоз я не рискнул, а сделал местную анестезию. Потом протер участок спиртом. К счастью, в автоклаве лежали уже стерилизованные инструменты, я вынул из него поднос и поставил на каталку рядом со столом. -- Крепче держите голову, -- хрипло скомандовал я и взял скальпель. Я рассек кожу, фасцию, тонкие слои грудинно-подъязычной и лопаточно-подъязычной мышц и обнажил вентральную поверхность гортани. На живой собаке я никогда ничего подобного не делал, но тут было не до колебаний. Еще две-три секунды, чтобы рассечь слизистую оболочку и заглянуть внутрь. Вот он! Действительно камешек. Серый, блестящий и совсем маленький. Однако достаточно большой, чтобы убить. Необходимо было быстро извлечь его точным движением, чтобы не протолкнуть в трахею. Я откинулся, порылся в инструментах, взял анатомический пинцет и занес его над разрезом. Конечно, у великих хирургов руки так не трясутся и они не пыхтят. Но я стиснул зубы и ввел пинцет в разрез. Когда я подвел его к камешку, моя рука, словно по волшебству, перестала дрожать. Пыхтеть я тоже перестал. Собственно говоря, я ни разу не вздохнул, пока очень медленно и осторожно извлекал блестящий камешек наружу. Но вот он с легким стуком упал на стол. -- Это он? -- шепотом спросил Родди. -- Да. -- Я взял иглу и шелк. -- Все в порядке. На зашивание ушло всего несколько минут, но под конец Джейк уже нетерпеливо перебирал лапами и поглядывал вокруг блестящими глазами. Он словно понимал, что все неприятности позади. Родди вернулся с ним через десять дней снять швы. Собственно говоря, это было его последнее утро в наших краях, и, вытащив несколько шелковых петелек из отлично зажившей ранки, я проводил его до дверей, а Джейк крутился возле нас. На тротуаре у крыльца во всем своем дряхлом ржавом величии стояла старая коляска. Родди откинул брезент. -- Ну-ка! -- сказал он, и большой пес вспрыгнул на свое привычное место. Родди взялся за ручку обеими руками, и осеннее солнце, вдруг выплывшее из-за туч, внезапно озарило картину, успевшую стать такой знакомой и привычной. Куртка для гольфа, расстегнутая рубашка, загорелая грудь, красавец пес, небрежно посматривающий по сторонам со своего высокого трона. -- Ну, всего хорошего, Родди, -- сказал я. -- Думаю, вы сюда еще вернетесь. Он обернулся, и я снова увидел его улыбку. -- Да, наверное. Он толкнул коляску, и они отправились в путь -- нелепая повозочка скрипела, а Джейк мягко покачивался в ней. И тут я вспомнил то, что увидел под брезентом в тот вечер в операционной. Ранец, в котором, конечно, хранятся бритва, полотенце, мыло и еще другие мелочи. Пачка чая, термос. И еще кое-что -- старая помятая фотография молодой женщины, случайно выскользнувшая из конверта. Она и усугубила таинственность этого человека, и многое прояснила. Фермер был прав. Все свое имущество Родди вез в своей коляске. И по-видимому, ему больше ничего не было нужно -- во всяком случае, заворачивая за угол, он что-то бодро насвистывал. 59 Я не особенный любитель пустой болтовни. Но когда после госпиталя меня назначили кладовщиком на склад военного обмундирования и потянулись долгие дни одиночества, я вдруг понял, какое удовольствие получал от разговоров с фермерами во время моих визитов. Это одна из приятнейших сторон сельской практики, но, слушая, не следует отвлекаться от дела, а не то могут выйти большие неприятности. И на ферме мистера Даглби я чуть было не вляпался в жуткую историю. Он выращивал поросят на продажу в ветхих сараюшках за железной дорогой неподалеку от Дарроуби. И был завзятым любителем крикета, знатоком истории и фольклора этой игры, о которой мог говорить часами. Ему эта тема никогда не приедалась. А я охотно слушал, потому что всегда интересовался крикетом, хотя и вырос в Шотландии, где в него почти не играют. И пока я осматривал поросят, мои мысли были далеки: я видел перед собой овальное поле в Хедингли и замечательных йоркширских крикетистов. -- А Лен Хаттон в субботу! -- благоговейно вздохнул мистер Даглби. -- Сто восемьдесят очков! Так и не дал себя выбить. Смотреть на него было одно удовольствие. -- И он очень удачно изобразил коронный удар своего героя. -- Да, могу себе представить! -- кивнул я с улыбкой. -- Вы сказали, что поросята прихрамывают, мистер Даглби? -- Утром некоторые прыгали на трех ногах. А Морис Лейланд почти ему не уступал. Классом он, конечно, чуть пониже, но уж он им показал! -- Да, Морис -- настоящий лев. -- Я нагнулся, ухватил поросенка за хвост и поставил ему термометр. -- Помните его с Эдди Пойнтером в игре с австралийцами? Он мечтательно улыбнулся. -- Помню? Да разве такое забудешь? Что за день был! Я извлек термометр. -- А у малыша температура. Сорок и шесть. Значит, какая-то инфекция. Может быть, легкое воспаление суставов... -- Я ощупал маленькие розовые ножки. -- Но суставы не распухли... -- Билл Боуз, я так думаю, вынесет нынче "Сомерсет". Отбивать для него самое милое дело. -- Да, это у него отлично получается! -- сказал я. -- Люблю, когда отбивают точно и сильно. Наверное, вы их всех видели -- и Ларвуда, и Воука, и Аллена, и всех остальных? -- Что так, то так. Если уж я о них заговорю, так до ночи не остановлюсь. Я поймал еще одного хромого поросенка и осмотрел его. -- Странно, мистер Даглби! Половина поросят в этом закутке хромает, а почему -- непонятно. -- Так вы же сами сказали: суставы у них воспалились. Сделайте им какой-нибудь там укол, а я пока расскажу вам про то, как Уилфред Роде у меня на глазах... -- Правильно, сделаем им укольчик, -- сказал я, наполняя шприц. -- Маркировочный карандаш у вас найдется? Фермер кивнул и ухватил поросенка, который тут же принялся возмущенно визжать. -- Другого такого, как Уилфред, -- продолжал мистер Даглби, перекрикивая поросенка, мы еще долго не увидим. Помнится, как раз дождик пошел, а капитан накидывает ему мяч... Я улыбнулся и поднял шприц. Эти воспоминания так приятно скрашивают скучную процедуру! Довольный и веселый, я уже собирался вколоть иглу в розовый окорочек, как вдруг какой-то предприимчивый поросенок начал грызть каблук моего резинового сапога. Я посмотрел вниз на задранные мордочки толпившихся вокруг малышей, которых взбудоражил визг их братца. Мои мысли все еще были заняты Уилфредом Родсом, когда я вдруг заметил на одном из пятачков какую-то белую шишечку. И вон у того шишечка... и у того... До сих пор они лихо удирали от меня, и мордочек их я не видел, но тут у меня защемило внутри. Я нагнулся, схватил поросенка и едва нажал на эту шишечку, как по моей спине пробежал ледяной озноб, а заманчивое видение залитого солнцем зеленого крикетного поля сразу померкло. Это была не шишечка, а тонкий пузырек, тут же лопнувший под моими пальцами. Я перевернул поросенка, чувствуя, как у меня трясутся руки, и осмотрел раздвоенные копытца. Вокруг них тоже были пузыри, не такие четкие и выпуклые, но тем не менее полностью подтверждавшие грозную правду. У меня пересохло во рту. Я поднял еще двух... То же самое! Испытывая невыносимую жалость, я повернулся к фермеру. Меня охватило безотчетное чувство вины: он все еще радостно улыбался, торопясь возобновить рассказ, а мне предстояло ошеломить его самым страшным диагнозом, какой только может поставить ветеринар. -- Мистер Даглби, -- пробормотал я, -- боюсь, мне надо будет позвонить в министерство сельского хозяйства. -- В министерство? Это зачем? -- Сообщить, что у меня есть подозрение на ящур. -- Как ящур? Не может быть! -- К сожалению, это так. -- Вы уверены? -- Я не вправе давать окончательное заключение, мистер Даглби. Это -- дело министерского специалиста, а я обязан немедленно позвонить туда. Я не думал, что у мистера Даглби есть телефон, но он подрабатывал доставкой угля и поставил себе аппарат. Я сразу же дозвонился, и меня соединили с Невиллом Крэгом, одним из министерских ветеринаров. -- Очень похоже, Джим, -- простонал он. -- Оставайтесь там, я сейчас приеду. На кухне мистер Даглби вопросительно посмотрел на меня: -- И что теперь? -- Вам придется потерпеть мое присутствие, -- ответил я. -- Пока они не придут к точному выводу, я не имею права уехать. Он помолчал. -- Ну, а если это то, так что дальше? -- Боюсь, ваших поросят придется забить. -- Всех до единого? -- К сожалению, таков закон. Но вы получите компенсацию. Он почесал в затылке. -- Но ведь они могут выздороветь. Так чего же их всех резать? -- Вы совершенно правы, многие животные выздоравливают. -- Я пожал плечами. -- Но ящур чрезвычайно заразен. Пока вы будете их лечить, он перекинется на соседние фермы, а потом охватит всю страну. -- Ну, а как же расходы? Небось обходится в тысячи фунтов? -- Безусловно. Только без этого выйдет еще дороже. Помимо павших животных, учтите еще потери в молоке и нагуле у коров, свиней и овец. Это означало бы ежегодно миллионы. Счастье еще, что Британия -- остров. -- Пожалуй, вы дело говорите. -- Он потянулся за трубкой.-- По-вашему, мои перезаразились? -- Да. -- Ну что же, -- буркнул он. -- И не такое случается. Старинное йоркширское присловье. Сколько раз я слышал его в ситуациях, когда почти любой горожанин, включая и меня, начал бы биться головой о стенку. Маленькое хозяйство мистера Даглби должно было скоро окутаться кладбищенской тишиной, а он только зажал трубку в зубах и сказал: "Ну что же, и не такое случается". Чтобы вынести заключение, министерским специалистам много времени не потребовалось. Источником инфекции, по-видимому, было импортное мясо, которое мистер Даглби, готовя пойло, не проварил как следует. Ввиду появления ящура на округу в радиусе пятнадцати миль был наложен карантин. Я продезинфицировался сам, продезинфицировал машину и отправился домой. Там я сразу разделся, мою одежду забрали для обеззараживания, а я влез в горячую ванну с дезинфектантом. Лежа в клубах пара, я раздумывал о том, что чуть было не произошло. Если бы я не обратил внимания на странные шишечки, то ничтоже сумняшеся отправился бы дальше распространять гибель и хаос. Правда, покидая любую ферму, я всегда тщательно мыл сапоги. Но ведь эти поросята покусывали полы моей длинной куртки... А шприц? А термометр? И ведь после них я собирался отправиться прямо к Теренсу Бейли осматривать его бесценное стадо элитных шортгорнов -- двести великолепнейших молочных коров, плод тщательного отбора на протяжении поколений. Покупать их приезжали иностранцы со всего мира, и вот я стал бы причиной их гибели... А сам мистер Даглби? Я представил себе, как он разъезжает по фермам в своем угольном фургоне, тоже развозя инфекцию. А в конце недели он, возможно, продал бы на аукционе часть поросят, перезаразив не только Йоркшир, но и соседние графства. Вот так и вспыхнула бы эпизоотия -- катастрофа в национальном масштабе, которая обошлась бы стране в миллионы и миллионы фунтов. Если бы я уже не потел в своей горячей ванне, то, конечно, облился бы при этой мысли холодным потом. Ведь я чуть было не попал в число бедолаг-ветеринаров, которые упустили ящур! Я знавал кое-кого из них и тут почувствовал к ним острую жалость. Как легко это может произойти! Занятые по горло люди пытаются осматривать вырывающихся животных в полутемных коровниках и хлевах, а мысли их, возможно, уже заняты следующим вызовом. Не говоря уж о таких факторах, как полная неожиданность, нетипичность, различные отвлечения. Для меня отвлечением оказался крикет, и он чуть было не стал причиной моей профессиональной гибели. Но мне повезло, и, соскользнув поглубже в горячую воду, я мысленно возблагодарил судьбу за это спасение буквально в последнюю минуту. Позже, полностью сменив всю одежду и инструменты, я продолжил объезд и вновь порадовался своей удаче, когда вошел в длинный коровник Теренса Бейли. Эти бесподобные красавицы, стоящие длинными рядами, ухоженные, с изящными головами, стройными утопающими в соломе ногами, между которыми виднелось тугое вымя, являли собой истинную картину коровьего совершенства, и безвременная их гибель была бы невозместима. Стоит где-то обнаружиться ящуру, и по всей округе начинается период напряженного ожидания. Фермеры, ветеринары, а главное, сотрудники министерства сельского хозяйства претерпевают страшные пытки, гадая, не успела ли инфекция распространиться до того, как были приняты меры, вздрагивая при каждом телефонном звонке: не возвестит ли он начало грозной эпизоотии, которая исковеркает им жизнь? Для горожан вспышка ящура -- это лишь газетные заметки и статьи, но для сельских жителей она означает превращение тихих ферм и лугов в морги и крематории. Она означает крушение надежд и разорение. И мы в Дарроуби ждали. Но дни шли, ниоткуда не поступали пугающие сведения об охромевших или пускающих слюни животных, и в нас крепла уверенность, что все действительно свелось к изолированному единичному случаю, вызванному куском импортного мяса. На каждой ферме я буквально купался в дезинфекционных средствах, обливая сапоги и комбинезон лизолом с таким усердием, что моя машина насквозь им провоняла, а стоило мне войти на почту, в магазин или в банк, как люди отворачивались, морща нос. После двух недель я почти уже успокоился, и все-таки, когда мне позвонили с прославленной фермы Бейли, у меня тревожно сжалось сердце. Звонил сам Теренс Бейли: -- Вы бы не приехали посмотреть одну из моих кор