опадов, он
постепенно расширялся, принимая в себя все новые источники, и в конце концов
становился рекой. Но это была самая тяжелая из моих экспедиций по
Валундаленду. Не так-то легко, вернувшись в лагерь после целого дня в
зарослях, в сумерках приниматься за стряпню. К лихорадке присоединились
сильными боли в желудке. Дожди лили по-прежнему, уже седьмой месяц подряд.
Впрочем, нет худа без добра. В то время я обогатил свои кулинарные
познания новым рецептом, которым охотно поделюсь с читателями. Чтобы
приготовить настоящие пирожные "a la Валунда", поступают следующим образом.
Сперва делают жидкое тесто из маниоковой муки и воды ближайшей речки. Затем,
зачерпнув ложкой, его понемногу добавляют в котелок с кипящим слоновьим
жиром. Капли как бы взрываются, образуя легкие круглые белые шарики. когда
они подрумянились, их вываливают их котелка, обмакивают в мед диких пчел и
подают к столу. Жаль только, что в сезон дождей набрести на дупло с медом
удается крайне редко. Обычно соты оказывались пустыми, иногда - с молодыми
личинками, которых мои носильщики с наслаждением поедали, но я не решался
последовать их примеру.
На обратном пути мы зашли в деревню старого Мтамбо, знакомого мне еще
со времени путешествия с Маколеем. Прокаженный вождь тотчас узнал меня и
казался искренне обрадованным; более того, он по собственному почину даже
выделили восьмерых носильщиков.
Последние четыре дня я еле плелся. Колени распухли, и было мучительно
больно сгибать ноги. Макаманда, в свою очередь, наступил на острый шип, и в
результате мы - два охотника - являли собой весьма жалкое зрелище, когда,
прихрамывая, ковыляли по тропинке, по привычке продолжая озираться в поисках
дичи.
Единственное утешение в подобных путешествиях - возможность сказать
себе, выйдя к какому-нибудь неизвестному холму или затерянной в джунглях
реке: "Ты первый европеец, который видит все это!"
Когда до лагеря остался один переход, люди услышали где-то поблизости
чириканье птицы-медоведа. В тот день моя лихорадка приняла какую-то
причудливую форму: мучительно, неудержимо хотелось чего-нибудь сладкого.
Голова туманилась и перед глазами то и дело проплывали пирожные, взбитые
сливки с сахаром, фруктовый салаты и прочие давно забытые чудеса немецкой
праздничной кухни. тут слуги стали просить меня задержаться - они хотели
проверить, куда поведет их медовед. Я согласился, нисколько не веря в успех
этого предприятия, но радуясь законной возможности прилечь на мокрую траву и
передохнуть. Через полчаса вернулись люди - и о чудо! Им посчастливилось
найти дупло с прошлогодним медом. Не помня себя от восторга, я впился зубами
в большой кусок сладкого сота. Мы возвратились в лагерь первого апреля.
Дождь прекратился, и все обрадовались, надеясь, что наконец-то наступает
сухой сезон. Увы! Как скоро выяснилось, воды на небесах оставалось более чем
достаточно.
Письмо из Германской Восточной Африки еще не пришло, и я, передохнув,
решил совершить еще одну, теперь уже чисто охотничью, экспедицию в район
реки Лунга. Хэмминг тоже собрался на охоту.
Одиннадцатого апреля я с десятком носильщиков покинул лагерь. В первую
же ночь пятеро из них - люди Мтамбо - исчезли, не попрощавшись. Впоследствии
я узнал, что щедрость Мтамбо объяснялась вполне практическими соображениями,
и люди, посланные со мной, являлись разведчиками. Старому вождю надоело
близкое соседство форта Челенда - английские патрули постоянно мешали ему
обделывать дела с португальцами. Прослышав, что мы усмирили грозного Чипаву,
он задумал переселиться со всеми своими подданными в окрестности
Нана-Кандундо, и восьмерым юношам было поручено оценить обстановку на месте.
Теперь они поспешили с докладом к прокаженному повелителю.
Делать нечего, приходилось продолжать путь вшестером. Половину груза мы
припрятали в джунглях, рассчитывая забрать его на обратном пути, и тронулись
дальше. По счастью, выдался день без лихорадки, и я смог поохотиться на
водяных козлов. Тремя удачными выстрелами из винтовки 303-го калибра мне
удалось свалить двух животных на дистанции около двухсот метров, так что
голод нам уже не грозил.
Мы сделали остановку, чтобы наготовить впрок сушеного мяса: буры в
Южной Африке называют этот продукт "бельтонг". Над костром устраивается
примитивная сушильня - широкая решетка из тонких палочек, укрепленная на
четырех кольях метровой высоты. мясо режут тонкими ломтями и раскладывают на
решетке: одновременно коптясь и провяливаясь, оно становится твердым, как
камень, и пригодным к долгому хранению. Перед высушиванием ломти полагается
посолить, но позволить себе такую роскошь мы не могли.
В ночь с 12 на 13 апреля хлынул ливень, подобного которому мне не
доводилось переживать за все годы в Африке. казалось, что с неба
низвергается сплошной водопад; парусина палатки не выдерживала напора, и
сквозь нее брызгали тонкие струйки воды. Спать в эту ночь никому из нас,
конечно же, не пришлось.
В последующие дни все мои познания в географии потеряли всякий смысл.
Местность стала неузнаваемой. Небольшие безымянные ручейки превратились в
стремительные потоки, а что до рек, то было просто неизвестно, где они -
прежние русла скрылись под водной гладью шириной в полтора-два километра. В
одной из заводей мне посчастливилось подобраться к старому слону с огромными
бивнями. После двух выстрелов он рухнул в воду, и поднятая волна окрасилась
кровью. Бивни его достигали шести с половиной футов в длину и весили по
шестьдесят фунтов.
Довольный удачной охотой после долгой полосы неудач, я повернул
обратно. Мы возвращались другой дорогой, и по пути встретили незнакомую
деревню племени вакагонде; в момент нашего появления там происходили
похороны сына вождя. не знаю, какими подвигами он отличился при жизни, но,
во всяком случае, жители явно прилагали особые усилия, чтобы помешать его
духу выйти из могилы. Помимо обычных погребальных атрибутов вакагонде - двух
кольев, вбитых в землю в ногах и в головах умершего - над могилой насыпали
целый холм из больших камней.
Придя в лагерь, я, к своему изумлению, нашел там Хэмминга - одного, в
обществе нескольких наполовину одичавших коз. Проснувшись на следующий день
после нашего ухода, он позвал боя, но не получил ответа. Все слуги и
носильщики сбежали, и Хэмминг остался в джунглях один как перст. Худшее
положение трудно представить. Ему приходилось самому выполнять все лагерные
работы, а также пасти и доить коз. Они доставляли кучу хлопот и
неприятностей - уследить за всеми было невозможно, и стоило Хэммингу
заняться, скажем, приготовлением пищи, как козы забредали в хижины и жевали
все, до чего могли дотянуться.
Потеряв терпение, мой друг решил дать рогатым вредителям хороший урок
на всю жизнь. Высыпав дробь из нескольких патронов, он набил их солью;
затем, положив поблизости дробовик, занялся своими делами, зорко поглядывая
по сторонам, чтобы вовремя пресечь первую же попытку мародерства. Ему
пришлось ждать недолго. Одна из коз, увлекаемая своим злым жребием,
направилась к кухне. Убедившись в ее намерениях, Хэмминг прицелился,
выстрелил - и преступница, испустив жалобное "мэ-э-э!", опрокинулась на бок
и издохла. Оказалось, впопыхах он оставил в стволе последний патрон с
дробью. Хэмминг был очень удручен этим происшествием. В придачу ко всему,
теперь ему предстояло обдирать и разделывать козью тушу.
Известий из Восточной Африки еще не поступало, и мы решили свернуть
лагерь и отправиться к Западному побережью.
В конце апреля тучи наконец рассеялись, и проглянуло солнце. Дождь лил
почти без перерывов в течение восьми месяцев. На мой взгляд, одно это
доказывает полную непригодность здешнего климата для жизни европейцев.
Проходя через миссию Калунда-Хилл, я узнал, что там хранят для меня
долгожданное письмо из Нойлангенбурга. Ознакомившись с его содержанием, мы
изменили планы - теперь наш маршрут шел не на запад, а на восток. но сначала
следовало посетить Нана-Кандундо, пополнить запасы и снаряжение и
завербовать новых носильщиков.Хэмминг вернулся назад, в лагерь, чтобы
дождаться там моего возвращения.
Возле Замбези я встретил старых моих друзей, знакомых еще по Родезии -
Веста и Кинга. Сейчас они направлялись в Государство Конго, на шахты
"Концессии Катанга", куда подрядились доставить шесть фургонов с
продовольствием и девять сотен голов скота. До крепости нам было по пути, и
их фургоны очень облегчили моему маленькому каравану переправу через великую
реку.
Рядом с португальской крепость Нана-Кандундо находится миссия Кавунго,
руководимая преподобным Шиндлером, а чуть поодаль - столица королевства
Валовале, Ньякаторо; там находится резиденция чернокожей королевы, носящей
то же имя. Таким образом, одно и то же место носит три различных названия,
но в Африке это обычное дело.
В крепости меня радушно встретил комендант-лейтенант Линдо и тут же
пригласил отдохнуть под его кровом. там я вскоре познакомился с миссионером
Шиндлером. Это была весьма любопытная личности, и положение, которое он
сумел занять в тех краях, являлось беспрецедентным. Ни в германских, ни тем
более в британских колониях никогда не возникало - не могло возникнуть -
ничего подобного.
Швейцарец по рождению, Шиндлер предпочитал выдавать себя за
англичанина. Ему удалось монополизировать все торговые операции на десятки
миль вокруг, и он пользовался своей власть/ очень свободно. Мне говорили,
что Шиндлер не раз отменял распоряжения коменданта, если они шли вразрез с
его планами.
В руках предприимчивого миссионера сосредоточивалась торговля
продовольствием и оружием, каучуком и слоновой костью - и подозреваю, что в
сферу его деловых интересов входили также рабы. Вы обращении не был сама
любезность, но это отнюдь не мешало ему соблюдать собственную выгоду. Он
купил - из уважения ко мне - бивни большого слона, убитого мной возле Лунги,
и заплатил по пять шиллингов за фунт. Слоновая кость в те времена была в
цене, и в Родезии бивни шли по двенадцать шиллингов за фунт, а то и больше,
в зависимости от качества. Но Шиндлер отлично понимал, что я, собираясь в
новое большое путешествие, не захочу тащить с собой через всю Африку два
тяжеленных бивня.
На следующий день нас удостоила своим посещением престарелая королева
Ньякаторо. Она пришла посмотреть на фургоны, а заодно полюбопытствовать, как
выглядит белый охотник на слонов. Мой возраст и безбородое лицо ошеломили ее
чернокожее величество, и она в недоумении обратилась к преподобному
Шиндлеру, спрашивая, неужели этот ребенок действительно убивает больших
слонов? Я преподнес королеве громадную связку сушеного мяса, и мой дар был
благосклонно принят. Дело в том, что бесконтрольная торговля оружием и
боеприпасами в португальских владениях привела к полному истреблению дичи.
За несколько десятилетий местные охотники выбили все подчистую, и теперь
даже земляная крыса становится предметом рьяного преследования.
В прежние годы королева Ньякаторо проводила весьма активную и жесткую
политику, постепенно расширяя владения своего племени. основными соперниками
были ва'лунда. После ряда сражений воины Ньякаторо захватили и сожгли
вражескую столицу, убив верховного вождя ва'лунда - предшественника Чипавы.
Любопытно, что советники убитого не только остались в живых, но даже вошли -
по желанию королевы - в состав ее "государственного совета". Впрочем,
нынешнее влияние повелительницы валовале на когда-то побежденное племя очень
невелико и касается лишь тех ва'лунда, которые живут в непосредственной
близости от Нана-Кандундо; Чипава и его люди не подчиняются ей ни в коей
мере.
Земля здесь очень плодородная, и валовале прилежно занимаются
садоводством. Отсутствие слонов - равно как и других диких животных - дает
возможность разводить обширные банановые рощи, не боясь потерять весь урожай
в течение одной ночи. Но желудки большинства охотников не перестают
тосковать по мясной пище, и валовале, хотя и не признаются в этом, тайком
отлавливают и едят собак.
Сделав минимум необходимых закупок (цены, назначенные преподобным
Шиндлером, не позволяли особенно развернуться), я посвятил два дня отдыху,
воспоминаниям и умеренной выпивке среди друзей-родезийцев, под гостеприимным
кровом лейтенанта Линдо.
Глава X
От Нана-Кандундо к озеру Бангвеоло
Как ни хотелось мне отдохнуть еще несколько дней в дружеском кругу,
нужно было продолжать путь - в лагере ждал Хэмминг.
Простившись с гостеприимными хозяевами, я покинул крепость. Незадолго
до этого Вест и Кинг закупили большую партию маниоковой муки. Продавцов
оказался. конечно, преподобный Шиндлер, предоставивший муку по цене 4 пенса
за фунт - разумеется, только из любезности. За день до этого туземцы
предлагали мне муку по пенсу за фунт в количестве, достаточном, чтобы
нагрузить три фургона.
Когда образованный человек, да еще в миссионерском облачении,
становится торговцем - дело дрянь! Любая покупка обойдется вам втридорога, и
к тому же под маской дружеской услуги. Этот нехитрый прием действует
безотказно. Покупатель с вымученной улыбкой благодарит за оказанное
благодеяние и мечтает лишь об одном - убраться подальше, в края, где
торговцы менее культурны и не столь богобоязненны.
Всего в одном переходе от Нана-Кандундо я имел возможность увидеть в
действии - вернее, в бездействии - колониальную политику португальцев.
Жители одной из деревень подвергались нападению соседей, а теперь собирались
нанести им ответный визит и за все расквитаться. Они обратились ко мне с
просьбой о военной помощи и очень огорчились, получив отказ. Я
поинтересовался, почему бы им не сообщить о случившемся в крепость, чтобы
португальские власти сами наказали виновных. Мне коротко ответили, что это
бесполезно. Уже впоследствии я узнал, что по существующим правилам,
комендант Нана-Кандундо, прежде чем вмешиваться в туземный конфликт, должен
сперва известить свое начальство в Мохико, в трехстах милях к западу, и
запросить соответствующее разрешение. Переписка тянулась бы не меньше
полутора месяцев, а за это время необходимость срочных мер исчезнет сама
собой. В общем, неповоротливость и равнодушие португальской бюрократической
машины достойны удивления. Насколько я могу судить, В Африке португальцы
добились ощутимых успехов лишь в торговле оружием и рабами.
На ночь караван остановился возле большой деревни, рядом с миссией
Калунда-Хилл. Раньше я уже бывал в этих местах, но сейчас потребовался
проводник, чтобы обойти гору кратчайшим путем. Можно было ожидать, что
здешние ва'лунда, успев привыкнуть к обществу белых людей, поведут себя
более дружелюбно, чем лесные жители. Ничего подобного! Наутро, когда я
обратился к старейшине деревни с просьбой о проводнике, он привел не меньше
дюжины взаимно исключавших друг друга причин, по которым не может
удовлетворить мою просьбу. Все это показалось мне каким-то нахальным
идиотизмом, и я, потеряв терпение, схватил за шиворот - точнее говоря, за
ужо - какого-то парнишку, выглядевшего посмышленее прочих, и приказал своим
людям трогаться в путь.
В густом подлеске на склоне горы было много ярких, крупных, очень
красивых попугаев, и я взял с собой дробовик. ему, однако, нашлось довольно
неожиданное применение, не связанное с птицами. Тропинка петляла меж кустов,
и на одном из поворотов наш проводник, вроде бы вполне смирившийся со своей
участью, внезапно прыгнул в сторону и бросился наутек. Это было уже слишком!
Выхватив у боя ружье, я дал беглецу удалиться на полсотни метров и разрядил
один из стволов в наиболее выпуклую часть его тела. Расстояние было
великовато, но несколько дробинок, очевидно, все же достигли цели:
схватившись обеими руками за пораженное место, парень завопил и с удвоенной
скоростью помчался к родной деревне. В это время я услыхал за спиной
какие-то странные, всхлипывающие звуки, оглянулся и увидел, что носильщики,
побросав грузы, валяются на земле, задыхаясь от смеха. Поскольку дальнейший
путь был уже более или менее известен, мы сочли инцидент исчерпанным.
Дорога проходила через селение вождя Лумбвы, отношения с которым
оставались весьма натянутыми. Приблизившись, мы услышали дробь барабанов.
Деревня оказалась пустой - все население собралось неподалеку, на опушке
леса, где происходили устрашающие военные танцы. Признаюсь, я без особого
удовольствия думал о том, как мы будем идти мимо многих десятков враждебно
настроенных вооруженных людей, разгоряченных пивом и пляской. Но страхи
оказались напрасными. Увидев караван, отважные воины бросились врассыпную,
как кролики, и остановились только на почтительном расстоянии. Оставаясь под
прикрытием деревьев, они храбро обстреливали нас из ружей. Эти выстрелы не
могли причинить нам вреда, и я велел людям не обращать внимания и идти
дальше. Приводить в чувство ораву хмельных вояк у меня не было ни времени,
ни желания.
К вечеру, когда мы остановились на ночлег, я нашел следы и навоз
слонов. Следы были старыми - это подтверждалось и тем, что жуки-навозники
успели почти полностью ликвидировать обильные отходы слоновьего пищеварения.
Африканские жуки примерно в три раза крупнее своих европейских
собратьев. Наблюдать за их работой очень интересно. Они появляются сразу же
после ухода слоновьего стада и, не мешкая, принимаются за дело. Закопавшись
с головой в навозную кучу, каждый жук отрывает себе кусочек в соответствии
со своим вкусом и аппетитом. Оттащив добычу в сторону, он принимается катать
ее по земле задними лапками, и катает до тех пор, пока не получится идеально
круглый навозный шарик около полудюйма в диаметре. Все это время жук стоит
вниз головой и двигается задом наперед. Наконец, когда желанная форма
достигнута, он переворачивается, встает на задние лапки и катит шарик, как
бочку, к своему убежищу где-нибудь под корнями дерева.
Четвертого июня караван достиг лагеря, где меня приветствовал здоровый
и невредимый Хэмминг. Теперь предстояло покинуть негостеприимный край
ва'лунда. Правда, для этого нам пришлось пойти на большие жертвы. Мы
надеялись нанять носильщиков из племени валовале, но еще в Нана-Кандундо
выяснилось, что это безнадежная затея: никто из местных жителей не хотел
идти на восток. Сердце обливалось кровью, но ничего не поделаешь -
приходилось бросить почти все охотничьи трофеи, равно как и интереснейшие
этнографические коллекции, собранные в этой совсем неисследованной стране.
Моим честолюбивым надеждам доставить их в Европу не суждено было сбыться. И
все же двенадцать носильщиков были очень перегружены. Чтобы как-то
воодушевить людей, мы роздали им большую часть нашей одежды и разного
мелкого скарба, а также неимоверное количество искусственного жемчуга,
взятого в свое время в расчете на торговлю с ва'лунда. Ошалев от радости,
они немедленно украсились множеством ожерелий. Побросав в реку ружья,
конфискованные у ва'лунда, мы тронулись в путь в лучах утреннего солнца наш
маленький караван сверкал и переливался всеми цветами радуги.
Перейдя Макондо, мы пошли знакомой дорогой в сторону селения Махангвы.
По пути нам встретился старый знакомый - Чангонго. Он продолжал вести
светскую жизнь, расхаживая по гостям. Чангонго шествовал гордо, как и
подобает члену королевского дома баротсе. Браслет из слоновой кости на левой
руке напоминал всем о его высоком происхождении.
На переправе через Кабомпо нас догнал гонец с радостной вестью:
старшему бою, посланному в Луапуле в слабой надежде завербовать новых
носильщиков, удалось нанять людей, и они выступили навстречу. Мы уже
раскаивались, что так поспешно выбросили свое добро, но когда на следующий
день прибыли новобранцы, выяснилось, что их всего одиннадцать человек, из
которых один - повар, двое - юные поварята и трое - слуги. Все же это было
лучше, чем ничего, и теперь перегрузка людей, хотя и оставалась
значительной, но уже не внушала опасений за будущее.
Увеличившийся караван следовало обеспечить мясом. Заметив свежие следы
бородавочника, я вооружился малокалиберным винчестером и пошел на охоту. У
же по пути мне пришло в голову, что это ружье, хотя и удобное, легкое и
скорострельное, все-таки слишком сужает выбор доступной дичи. На равнине,
среди обильных стад, всегда есть возможность подстрелить несколько дукеров
или водяного козла. В лесу обзор невелик, и разумнее было бы прихватить
более универсально оружие. А вдруг попадется канна или большая лесная
свинья? Занятый этими мыслями, я продолжал идти по следу. Вскоре он привел
меня к дереву, за которым поблескивала обширная лужа - самое подходящее
место для бородавочника. Еще несколько шагов; тут раздалось громкое
хрюканье, и из-за дерева выскочил... взрослый носорог. Нас разделяло не
более двадцати шагов, и мы смотрели друг на друга одинаково пристально.
Разница заключалась в том, что у меня тряслись колени, а носорога нет.
толстокожий колосс дернул ужами и опустил голову. бежать не имело смысла -
прежде чем я достигну ближайшего дерева и вскарабкаюсь на ветку, он подденет
меня рогом. Мелькнула мысль: "Как жалко, что вместо малокалиберки я не
захватил с собой камеру!" Освещение прекрасное, расстояние - в самый раз;
прежде чем он добежит до меня, я успел бы сделать великолепный снимок и
отбросить аппарат в сторону. А какие будут заголовки в газетах: "Погибший
охотник сфотографировал своего убийцу!" Надо полагать, что при всей
нелепости эти размышления спасли мне жизнь - окаменев от растерянности и
страха, я не сделал ни одного резкого движения. А попытка вскинуть ружье или
отступить в сторону стала бы моим смертным приговором.
Наконец носорог рассмотрел меня во всех подробностях и пришел к выводу,
что опасности нет. Он хрюкнул еще разок и удалился, победоносно помахивая
хвостиком, а я перевел дыхание и опустился на землю. Ноги стали какими-то
ватными, и прошло некоторое время, прежде чем мне удалось собраться с силами
и вернуться в лагерь.
Следующие два дня мы шли по долине Луфупа. Здесь собралось такое
множество дичи, что трудно было понять, как все эти бесчисленные зебры, гну,
импалы и другие копытные животные находят достаточно корма. Создавалось
впечатление какого-то огромного естественного зоопарка. Хищные звери были
представлены в основном леопардами и гиенами; львиных следов почти не
встречалось.
Дойдя до очередной деревни, мы решили дать людям день отдыха, поскольку
дальше предстоял большой переход до фактории Ульманна на Кафуэ. Этот отрезок
пути нам хотелось пройти без остановок.
По выражению одного английского путешественника, "исследование Африки
состоит в том, что вы ковыляете по невообразимой дороге от одной грязной
деревушки к другой, еще более грязной". Спорить с этим мнением трудно, но
все же мои дорожные впечатления оказывались, как правило, богаче.
В ночь перед выступлением к нам забралась большая гиена. Со
свойственным этим зверям нахальством она тихонько направилась прямо к
лагерной "кухне", где лежали большие куски мяса (на утренней охоте я
подстрелил гну). Сожрав все, что попалось ей на глаза, ненасытная тварь
обратила внимания на большой чугунный горшок, в котором были остатки нашего
ужина. решив отведать на десерт человеческой пищи, гиена сунула морду в
горшок, и это оказалось большой ошибкой: вылезти обратно она не могла,
угодив, как волк в сказке, в неожиданную ловушку. тут началась невероятная
суматоха и крик. Гиена, невзвидев света, в ужасе кинулась бежать с горшком
на морде и налетела на спавших у огня носильщиков. Те спросонок решили, что
к ним пожаловал голодный лев, и повели себя соответственно. Разбуженные
воплями, мы с Хэммингом выскочили из палаток и долго не могли понять, кто на
нас напал и есть ли раненые. Особенно странным казался доносившийся из леса
беспорядочный звон - это гиена, не разбирая дороги, улепетывала прочь,
натыкаясь горшком на деревья. Мы зажгли факелы и, осмотрев следы, постепенно
восстановили ход событий. Страх носильщиков сменился весельем, и скоро все
улеглись спать. Утром мы предприняли исследование ночной гостьи, но не нашли
ни гиены, ни горшка. быть может, она до сих пор бегает в чугунном
наморднике, звеня и завывая, словно четвероногий призрак.
Во всяком случае, если кому-то из читателей, охотясь на африканских
равнинах, посчастливится подстрелить эту гиену, то я прошу переслать мне
горшок. Он займет почетное место среди моих охотничьих трофеев.
Десятого июня мы достигли берега Кафуэ и вскоре подошли к фактории. Это
было очень кстати - одежда наша совсем износилась, а запасы провианта также
подходили к концу. кроме того, меня здесь ждал подарок - ирландский терьер,
сучка по имени Бобзи. Брат владельца фактории, уезжая в Европу, оставил ее
мне, вспомнив, видимо, о моем пристрастии к собакам. Особенно ценным
качеством Бобзи была невосприимчивость к сонной болезни - проведя уже
полтора года в царстве мухи цеце, она не обнаружила никаких симптомов
заболевания.
Идя вдоль Кафуэ, через несколько дней мы остановились возле туземной
школы, организованной преподобными Филипсом и Мастерсом. Это своеобразная
школа входит в систему "Духовно-промышленной миссии Ньясаленда" и вполне
заслуживает подробного описания.
Должен признаться, большинство африканских миссий вызывает у меня
двойственной отношение. Отдавая дань мужеству и терпению самих миссионеров,
я в то же время считаю, что их деятельность приносит вред. Причина кроется в
незнании святыми отцами психологии местных жителей.
Как правило, негры, независимо от племенной принадлежности - отчаянный
лгуны, если не по убеждению, то по натуре. Установить мотивы вранья бывает
нелегко - сплошь и рядом приходится сталкиваться в совершенно бескорыстной
ложью, не сулящей автору никакой выгоды. Понятно, что в таких условиях
общение с туземцами было бы крайне затруднено, не будь они так наивны.
Нелепость их выдумок бросается в глаза, и это помогает выделить из потока
небылиц несколько крупинок правды.
Все сказанное относится лишь тем, кто еще сохранил первобытное
простодушие своего племени. В условиях миссионерской школы картина меняется
- туземцы привыкают лгать ради выгоды и очень скоро достигают в этом
искусстве больших высот. Принадлежность к христианской церкви связана со
многими льготами: новообращенные освобождаются от всех государственных
повинностей, получают бесплатную еду и одежду и т.д. В результате крестик на
шее рассматривается ими как могущественный амулет, обладание которым сильно
облегчает жизнь. Взамен миссионеры требуют соблюдения определенных
формальностей, в простоте душевной предполагая наличие у своей паствы и
соответствующих чувств. В действительности негры остаются теми же
язычниками, что и прежде, но приобретают вкус и привычку к лицемерию. И если
раньше их можно было считать просто детьми, то теперь это испорченные дети.
Чтобы убедиться в справедливости такого взгляда, достаточно понаблюдать
за ходом каких-нибудь работ, порученных миссионером своим беспечным духовным
чадам. Сначала они хором поют псалмы, и делают это с большим увлечением -
почти все негры очень музыкальны. Затем растроганный священник читает
проповедь. Слушатели переговариваются, обмениваются шутками, а временами
затевают короткие молчаливые потасовки, ухитряясь при этом сохранить
серьезное и внимательное выражение лиц. Так проходят утренние часы. Солнце
поднялось уже высоко, и работа идет вяло; лишь когда миссионер оказывается
поблизости, люди принимаются усердно копать огород и забивать колья ограды,
не забывая громко кряхтеть и постанывать от непосильного напряжения. Скоро
приходит время обеда, затем отдых, пение, еще часок-другой имитации тяжелого
труда - и рабочий день закончен.
Однажды я поделился своими впечатлениями с неким миссионером. "Жизнь
коротка, - с глубоким вздохом ответил святой отец, - и мы должны постараться
хотя бы спасти их души, а все остальное приходится предоставить Божьему
промыслу." Ну что тут скажешь...
По моему глубокому убеждению, христианином может быть лишь человек,
привыкший к ответственности за себя и свое дело. И такого же взгляда
придерживается руководство "Духовно-промышленной миссии". Все здесь
поставлено на разумную основу. Не гонясь за количество новообращенных,
Филипс и Мастерс установили незыблемое правило: каждый, кто хочет быть
принят в школу при миссии, должен овладеть каким-нибудь ремеслом. Сами они
умели делать все на свете, а потому могли предложить желающим обучение по
любому профилю, от кузнечного дела до садоводства. тех, кто оказывался ленив
или тупоумен, отчисляли из школы, равно как и показавших слишком низкий
нравственный уровень. Я уверен, что именно подобные заведения принесут - и
уже приносят - наибольшую пользу диким племенам Африки.
С особой благодарностью я вспоминаю преподобного Мастерса - он с
виртуозной ловкостью починил одно из ружей, которое мы уже собирались
отправиться на ремонт в Европу.
Простившись с энергичными миссионерами, мы двинулись дальше и вскоре
пересекли границу Государства Конго. Здесь со мной произошел небольшой
эпизод, который я теперь вспоминаю с удовольствием, но тогда повергший меня
в ярость.
Тропинка, хотя и узкая, была ровно и прямой, так что появилась
возможность прокатиться на велосипеде. Вскочив в седло, я нажал на педали и
в сопровождении Бобзи неторопливо поехал вперед. Мысли были заняты недавно
полученным письмом их Германии, и все привычные инстинкты африканского
охотника отступили на второй план. Их приятной задумчивость меня вывело
тихое ворчание, перемежавшееся поскуливанием и визгом. Глянув вниз, я
увидел, что Бобзи прыгает у колес, всячески стараясь привлечь мое внимание.
Умная собачка старалась не зря: в нескольких десятках метров впереди через
тропу неторопливо шествовало стадо слонов.
Осторожно притормозив, я соскочил с велосипеда и тут вспомнил, что
ружье осталось в караване. В это время справа зашевелились кусты, и два
длинных бивня сверкнули на фоне густой зелени. Вслед за первым самцом
появился второй; перейдя тропу, они присоединились к стаду.
Ветра не было, и животные пока не обнаружили присутствия врага. Слоны
спокойно паслись. Оба самца отошли в сторону и принялись посыпать спины
песком. Закончив свой песчаный душ, они во внезапном порыве дружеских чувств
переплелись хоботами и теперь стояли рядом, покачиваясь из стороны в сторон
и тихонько бурча.
Меня охватило бешенство - оказаться безоружным чуть ли не посреди
слоновьего стада, рядом с двумя великолепнейшими самцами! как ни
удивительно, в тот миг мысль о собственной беззащитности даже не пришла мне
в голову - слоны давно уже стали для меня прежде всего желанной дичью. Я
сошел с тропы, и сухая ветка громко хрустнула под ногой. Бурчание разом
смолкло, а хоботы поднялись вверх. Видимо, толстокожие почуяли мой запах,
но, не видя человека, не очень встревожились. После минутного замешательства
старый слон возглавил движение, и все стадо бесшумно и неторопливо скрылось
в зарослях.
Успокоившись, я понял, что отсутствие винтовки сослужило мне в данном
случае хорошую службу. Мы еще не успели получить разрешение на охоту на
территории Государства Конго, и убитый слон мог обернуться штрафом и
конфискацией оружия. А будь ружье у меня в руках, я наверняка не сумел бы
избежать искушения.
Через день караван достиг Луапулы, которая по справедливости должна
была бы считаться второй по длине - после Нила - рекой на Земле. Здесь
требуется пояснение. недалеко от озера Танганьика среди болот находят истоки
небольшой реки, известной под именем Чамбеши. Вбирая в себя множество ручьев
и постепенно расширяясь, она впадает в озеро Бангвеоло и вытекает из него
уже под другим названием - Луапула. Становясь все больше и больше, река
достигает озера Мверу и опять-таки вытекает из него. Отсюда она несет воды к
Атлантике, получив свое третье, всемирно знаменитое имя - Конго.
Переправившись через Луапулу - здесь она уже достигает двухсот
пятидесяти метров ширины, и потребовалась целая флотилия каноэ, чтобы
перевезти караван - мы решили разделиться. На следующий день Хэмминг с
несколькими людьми отправился в форт Розберри, чтобы получить разрешение на
охоту для нас обоих, а я с остальными пошел, не торопясь,. к озеру
Бангвеоло, где мы собирались устроить лагерь.
Этот отрезок пути доставил мне и моему велосипеду немалые трудности.
Местность вокруг была заболочена, и в период дождей слоны обычно
пользовались той же дорогой, по которой шел караван. не исключено, что
именно толстокожие и проложили ее сотни лет назад - многие караванные пути в
Африке идут по старым слоновьим тропам. как бы то ни было, вся дорога
представляла собой сплошную цепь ям, и в них одинаково хорошо застревали как
ноги носильщиков, так и колеса велосипеда.
Глава XI
На озерах Центральной Африки
Мы достигли Бангвеоло 31 июля 1907 года. Это было первое из великих
центральноафриканских озер, увиденных мною.
В последний день пути дорога с каждым часом становилась все хуже -
местность была заболоченной, и мы то и дело увязали в грязи. Люди уже совсем
выбились из сил, когда впереди замаячила гряда холмов. Болота кончились. Мы
прибавили шагу, и вот с вершины холмистой гряды перед нами открылась
сверкающая гладь Бангвеоло. Все вздохнули с облегчением, и хотя солнце
палило, как прежде, нам показалось, будто от огромного водяного зеркала веет
прохладой.
Я подумал о Ливингстоне - как должно было забиться его сердце, когда
полвека назад, преодолев бесчисленные опасности, он вышел в эти края,
получив наконец доказательство того, что через Центральную Африку
протянулась цепь непересыхающих больших озер.
На берегу виднелась деревня, хижины которой отражались в сверкающей
спокойно воде. Караван направился к ней. Нас встретил Казома, местный вождь
- или, как он себя именовал, султан - представительный мужчина около
пятидесяти лет. Он держался спокойно и доброжелательно. Место для лагеря
сейчас же нашлось - большая хижина, сооруженная на холме в пяти минутах
ходьбы от деревни и служившая местом ночлега путешественникам, выходившим на
берег в районе деревни.
Людям требовался отдых после трудного перехода, и несколько дней мы
провели в лагере. За это время мы вычистили и починили хижину, построили
неподалеку еще одну - для Хэмминга, которого я ждал со дня на день, и
завязали первые знакомства. По моей просьбе Казома разослал несколько
молодых людей для сбора сведений о слонах. Судя по старым следам, они
нередко бродили по берегам озера.
Тем временем я занялся тщательным осмотром своего оружия. После того,
как всего ружья были вычищены и смазаны, мне показалось, что боек у 600-го
калибра немного стерся. На это можно было бы не обращать внимания, но еще со
времен службы в Горной полиции я привык содержать винтовку в идеальном
состоянии, а потому заменил боек новым. Увы! Лучшее - враг хорошего, и мне
предстояло лишний раз убедиться в справедливости этой поговорки.
Юноши, посланные на разведку, вернулись к вечеру с обнадеживающими
известиями, и наутро мы выступили из лагеря. В казанном месте на земле были
видны свежие следы крупного слона-самца. Ночью он приходил на водопой к
озеру, а перед восходом солнца ушел в заросли.
Уже в дороге я вспомнил, что сегодня пятница. Как и многие другие
охотники, я верю в приметы - можно называть это суеверием; во всяком случае,
дела, начатые именно в этот день недели, обычно приносили мне одни лишь
неприятности. Но возвращаться тоже не хотелось, а увидев следы, я, конечно,
позабыл обо все на свете, кроме слонов.
Через полчаса мы оказались в местности, столько же подходящей для
охоты, как болото - для верховой езды. Здесь начинались заросли
десятифутовой слоновой травы.Велев носильщикам оставаться на месте, мы вошли
в узкий проход между зелеными стенами - я, проводник и недавно поступивший
ко мне на службу старый охотник по имени Монгоза, из племени авемба.
Видимость упала до полуметра, и приходилось рассчитывать больше на
слух, чем на зрение. К счастью, вскоре мы набрели на термитник. Наверное, во
всей Африке охотники - белые и черные - бессчетное число раз поминали добром
этих трудолюбивых насекомых, сумевших создать такие удобные наблюдательные
вышки. Они есть в любом уголке, в саванне и в джунглях, и всегда оказываются
кстати.
Взобравшись на термитник, мы увидели слона - до него было около
полутора сотен метров. Над травяным морем поднималась лишь спина и голова
животного; я оценил его рост примерно в двенадцать футов.
Запомнив направление, мы осторожно двинулись вперед, по ка не
подобрались к нему шагов на тридцать. Трава здесь немного реже, и сквозь нее
уже смутно виднелись очертания огромного тела. Но в подобных условиях игра
света и тени создают такую причудливую картину, что нередко куст или скала
выглядят живым существом.
Я сделал еще несколько шагов. Хруст сухих стеблей под ногами казался
громче пистолетных выстрелов. Видимо, слон почувствовал что-то
подозрительное: хобот быстро поднялся, ловя ветер, и характерное бурчание -
признак того, что животное продолжает пастись и ничем не обеспокоено -
смолкло. Ждать не имело смысла, и хотя точно прицелиться было невозможно, я
рискнул выстрелить. Слон с шумом пустился в бегство: бросившись вперед, я
успел разрядить в него второй ствол. Как выяснилось позднее, мной была
допущена ошибка, очень частая при стрельбе в высокой траве - охотник
непроизвольно поднимает дуло ружья, и пуля уходит выше, чем следует.
Перезарядив винтовку, около десяти минут я шел по следам. крови на
земле не было, но участившиеся шаги слона показывали, что он тяжело ранен.
Мне не хотелось слишком затягивать охоту в высокой траве, и теперь
требовалось сделать верный убойный выстрел. Когда впереди мелькнул огромный
темный силуэт, я замер, пытаясь определить направление, которое избрал слон.
Хруст и шорох прекратились - он стоял на месте. Стараясь двигаться бесшумно,
я для верности описал полукруг и подкрался поближе. От животного меня
отделяло не более двадцати шагов, и я надеялся, что выйду к нему с фланга.
Здесь была небольшая прогалинка. еще шаг - и слон передо мной, стоит
именно так, как требуется. Внимательно прицелившись, я плавно нажал на
спуск.
Послышался резкий металлический щелчок. Осечка! В ту же секунду слон
неуловимым мгновенным движением развернулся ко мне: огромные уши определили
направление звука с точностью до градуса. хобот взмыл вверх, яростный
трубный крик прорезал воздух, и он бросился в сокрушительную атаку.
Выражение "трубный крик" не слишком точно описывает голос разъяренного
слона. единственный похожий звук - тот, который издает тяжелый автомобиль,
мчавшийся с большой скоростью и резко затормозивший на мокром асфальте. Уже
вернувшись в Европу, я не раз по привычке шарахался в сторону, услышав на
улице столь знакомый протяжный "громовой визг", чем очень смешил моих
знакомых.
Толстые трехметровые стебли на пути слона стлались по земле, как трава
под порывом урагана. Два сверкающих белых тарана бивней мчались прямо на
меня, и земля дрожала под тяжестью исполинских ног. Выбора не оставалось -
вскинув ружье, я выстрелил ему в лоб из второго ствола и отпрыгнул в
сторону. Удар силой в восемь с половиной тысяч фунтов не остановил слона, а
лишь слегка затормозил его атаку. Не знаю, задел ли он меня ногой или
хоботом - скорее всего, нет. Последняя мысль, мелькнувшая в моей голове уже
во время падения, была довольно странной: вот так,