благодаря моему взаимодействию с окружающим миром, не имеет значения. Я знаю точно, что набор доступных мне действий и мыслей определяется мной самим, моим желанием. Это точное знание о существовании моей свободы воли не распространяется на других людей. В рамках человеческой логики, а другой у нас нет, невозможно извне отличить человека от достаточно хитроумно сделанного автомата, индивидуальным сознанием, свободой воли не обладающим. Таким образом, индивидуальное сознание, свобода воли человека находятся и всегда будут находиться за пределами науки. Убеждение или, если хотите, вера в существование моего индивидуального сознания, вера, основанная не на логике, а на непреложном, непосредственно данном мне знании, означает в конечном счете убеждение в существовании Души (душа, дух, но не ум, не мозг: "spirit", но не "brain", не "mind", не "ghost"). Поэтому любой агностик и атеист, какими бы сложными логическими построениями он ни маскировал это, знает, что у него (у него во всяком случае) есть душа. Поразительно: множество людей умом убеждены в том, чего они на самом деле не знают и не понимают, и (опять-таки умом) отрицают то, что знают наверняка. Как я уже говорил, проблема индивидуального сознания, проблема души лежит за пределами науки. И не только сегодняшней науки. Есть множество научных проблем, лежащих за пределами современной науки так же, как, например, проблема радиоактивности лежала за пределами науки времен Галилея или Ньютона. Индивидуальное сознание лежит за пределами науки вообще, любой мыслимой науки. Ученые решат проблему мозга, ума, образования центральной нервной системы в ходе биологической эволюции ("решат" в рамках науки, то есть сведут эти проблемы к недоказуемым постулатам, пройдя с помощью логики путь от них до регистрируемых фактов). Проблема индивидуального сознания, которым наверняка обладаю я, по всей вероятности (чем я лучше других?) обладают другие люди, и, также по всей вероятности, обладает все живое, проблема души, не поддающейся научному анализу, то есть вопрос о том, что "существует" (человеческий словарь весьма ограничен) за материальным миром, хотя и тесно связано с ним ("ибо мир предметов и мир теней все же тесно связаны меж собой" -- Ю.Левитанский), -- все это и есть область истинной религии. Я сказал "истинной религии", но можно было бы сказать и "любой религии". Независимо от форм, догм, случайных верований, систем принятых постулатов в основе любой религии лежит вера в существовании души. Стержнем мировоззрения каждого религиозного человека является абсолютная осознанная уверенность в существовании собственного индивидуального сознания, то есть своей души. Во всех других отношениях конкретные религии -- просто ошибочные науки, то есть науки, не подчиняющиеся принятым правилам построения науки, способной на основании своих постулатов и логики описывать и иногда предсказывать факты материального мира. Здесь не место говорить о положительной или отрицательной роли, которую играют различные конкретные религии в жизни человечества: дать оценку чрезвычайно трудно, и уж но всяком случае это лежит за пределами моей небольшой заметки. 3. Наряду с верой в существование души все конкретные религии (кроме иудаизма) объединяет вера в ее неуничтожимость, вера в существование той или иной формы "жизни" души после смерти тела. Появление такой веры вполне естественно. Наличие индивидуального сознания, точное знание каждым человеком, что он обладает этой неизмеримо более важной, чем любые материальные атрибуты, "вещью", делает, как правило, мысль о ее потере непереносимой. С этим, вероятно, связаны все учения конкретных религий о загробной жизни. Я полагаю, что этот вопрос не допускает ответа ни в рамках науки, ни в рамках религии. Научная постановка проблемы бессмертия души бессмысленна, так как само существование души не поддается научному рассмотрению. Это знание "дано" мне непосредственно, не может быть обосновано логически и доказательно сообщено другому. Недавние попытки научно-экспериментального решения этой проблемы с помощью анализа объективно проводимых интервью людей, переживших клиническую смерть (R.A.Moody, Jr. "Life after life" и др.), в этом отношении совершенно бессмысленны, поскольку, как и все регистрируемые наукой факты, не могут быть однозначно интерпретированы. Сказанное не означает, что опыты типа проводимых доктором Мууди не имеют смысла. Это настоящая наука, к тому же захватывающе интересная для огромного числа людей. Религия также не может доказать или опровергнуть догмат о существовании души после гибели тела. В рамках человеческой логики из непреложного существования надматериальной души не следует ни обязательности ее сохранения, ни обязательности ее уничтожения вне доступной нам материи. Тот или иной ответ на этот вопрос может быть только делом веры каждого отдельного человека. К сожалению, никакой возможности экспериментальной проверки твоего личного решения этой проблемы, кроме смерти, не существует. 4. Буквально несколько слов о ложной проблеме возможности создания искусственного интеллекта. Наука отвечает "можно", так как решить, создан или нет искусственный интеллект, она может только своими методами, принципиально неспособными отличить объект, обладающий индивидуальным сознанием, от автомата, им не обладавшим. Религия отвечает "нельзя" потому что человек может "сделать" только материальное, а индивидуальное сознание таковым не является. Поэтому ставить этот вопрос безотносительно к тому, в рамках науки или религии он задается, не имеет смысла. Глава XV. БОРИС Все правильно. И сегодня все правильно. Борис Александрович запер ящик и снова взялся за "Физиологию". Придется пойти в библиотеку, посмотреть последние "Эннуал Ревьюс", подобрать литературу по саркоплазматическому ретикулуму. Столько людей в мире занимаются наукой, страшно подумать. И все новые и новые факты, наблюдения, фактики, модельки. А новые идеи, новое понимание возникают так же редко, как десять, двадцать, сто лет тому назад. Поздно вечером, когда Борис Александрович уже лежал в постели, телефонный звонок. -- Борис Александрович? Простите, что так поздно. Это Лютикова Валентина Григорьевна вас беспокоит. -- Никакого беспокойства, Валентина Григорьевна. Случилось что-нибудь? С Сережей? -- Сергей Иванович болен. Тяжело болен. Врачи говорят -- безнадежно. Какая-то скоротечная форма рака легких. Он в Кремлевке лежит, за Кунцевым. Он просит вас приехать. Вы завтра во второй половине дня сможете? -- Конечно, в любое время, Валентина Григорьевна. Боже мой, я ничего не знал. Я ведь его месяца три назад видел. Здоровый, веселый. -- За вами Володя заедет, часа в четыре. Паспорт возьмите, там по пропускам. Не больничная палата, а хорошая квартира. Большой холл, гостиная, спальня. Сергей Иванович полулежал в глубоком кресле, до пояса прикрытый одеялом. -- Здравствуй, Борис, заходи, садись. Что смотришь? Страшненький? За месяц половина от меня осталась. Меньшая и худшая половина. Давай сразу договоримся, не лицемерь, не утешай. Они все вокруг меня суетятся, слово "рак" боятся произнести. Я им подыгрываю, а тебе не стану. Говорил Сергей Иванович тихо, с придыханием. Часто останавливался. -- Вот видишь, зря ты мне тогда свои опусы на хранение отдал. Да ты не бойся, не пропадут. Я Андрею велел, когда все кончится, тебе вернуть. Скоро, скоро кончится. Боли уже. Думаю, метастазы в печени. Мне понтапон колют. Борис Александрович молчал. Острая жалость перехватила горло. Только бы эту алость не показать. Но Сергей Иванович на него не смотрел . Глаза его бегали по сторонам, скользили по лицу Бориса, не задерживаясь. -- Прошла жизнь, Борька. Я не жалею, хорошая была жизнь. Конечно, еще хотя бы годика два не мешало. Посмотреть, выйдет ли что-нибудь у Мишки Горбачева. Интересно. Ведь может выйти. Никогда не думал, что так обернется. Хотя может и не выйти. Я считаю: фифти-фифти. Я понимаю, тебе плевать, но я историк, мне интересно. За этим и позвал? Поговорить напоследок захотелось? С кем еще ему разговаривать, не с Валей же. -- Что может выйти, Сережа? Ведь нет ничего, один треп. -- А ты хотел, чтоб сразу? Семьдесят лет уродовали людей, разрушали страну, и сразу? И то удивительно, сколько он за неполные два года сделал. Может сам так не хотел, а сделал. -- Да что сделал-то? Откуда у тебя вдруг такой энтузиазм? -- А то сделал, что назад в семидесятые годы уже дороги нет. Теперь либо вперед, либо в тридцатые. В тридцатые еще можно. Так что ты за него богу молись. Его скинут -- Иоська быстро найдется, русский Иоська, почище грузинского. -- Куда вперед? Партия та же, система та же. Сколько мы пережили оттепелей, а где они? -- Эх, Борис Александрович, Борис Александрович! Всю жизнь смотрел, думал, а видеть не научился. Ты представь себе, что кто-нибудь захотел все переменить, под корень, чтобы в конце концов от этой идиотской затеи построить рай земной в соответствии с безграмотной марксовой демагогией и следа не осталось, с чего ему начинать? Точно с того, с чего Мишка начал. Без помощи партии партию не уничтожишь. Ты мои слова через три–четыре года вспомни. Тогда уже ясно будет: вышло или не вышло. Сергея Ивановича как будто выключили. Задохнулся; умолк. Голова на бок, глаза закрыты. Еле слышным шепотом: -- Помолчим немножко, Боря. Устал. -- Может врача позвать, сестру? -- Не надо. Пройдет. Прошло минут десять. Сергей Иванович открыл глаза, слабо улыбнулся. -- Глупости все это, Борька. И не очень интересно. Я ведь не за этим тебя позвал. Просто попрощаться хотел. Боялся, не успею. Ты на панихиду не приходи. Врать будут много. Иди теперь. На панихиду Борис Александрович все-таки пришел. И на Новодевичье поехал. У самого выхода с кладбища к нему подошел Андрей. -- Папа велел вам отдать этот портфель. Он говорил, вы знаете. В портфеле кроме бумаг Бориса Александровича была еще папка с рукописями. К верхней обложке скрепкой пришпилена маленькая записка карандашом, неровным почерком. Борис! Я писал это последние годы. То ли поглупел к старости, то ли сентиментальным стал, но мне хочется, чтобы опубликовали. И под моим именем. Пусть увидят, что Сергей Лютиков не только чиновником был. Язык суконный, ты отредактируй осторожно. Если доживешь до времени, когда можно будет напечатать без купюр -- сделай. Если увидишь, что не выходит (у Мишки не выходит) или что не успеваешь, отдай назад Андрею, пусть депонирует в стол до времени. Сергей. Глава XVI. ФЮРЕР И ВОЖДЬ (некоторые выдержки из исторического исследования академика С.И.Лютикова. Опущены ссылки на использованные документы) 1. Анализируя политические события, очень трудно ответить на вопрос: что такое хорошо и что такое плохо? Предвидеть более или менее удаленные последствия политических решений и действий невозможно. Два примера. Казалось бы, что могло быть хуже захвата власти нацистами в Германии в 1933 году? Обстановка в Германии была такова, что Веймарская республика не могла удержаться. В конечном счете вина за это ложится на Версальский мир, т.е. на "тигра" Клемансо, на Францию. Была альтернатива: Гитлер или Тельман, национал-социалисты или коммунисты. На выборах победил Гитлер. Что было бы, если бы победили коммунисты? Кстати сказать, это почти наверняка бы случилось, если бы не политика руководимого Сталиным Коминтерна, намеренно разрушившего блок коммунистов с социал-демократами, которые были для Сталина страшнее нацистов. Объединение двух фашистских режимов: советского образца, -- России с огромными людскими и сырьевыми ресурсами и промышленной Германии, -- стало бы для мира гораздо опаснее хрупкой оси Рим-Берлин-Токио. Естественный раздел мира: восток -- русский, запад -- немецкий, после ряда "Мюнхенов" неминуемо привел бы к войне, и сибирские лагеря получили бы еще десятки миллионов европейцев, страны которых прошли бы ускоренный путь от "буржуазной демократии" к "рабовладельческому строю без рабовладельцев". Захват Европы, Ближнего Востока и части Азии, кроме, может быть, Японии и некоторых районов Китая, потребовал бы десятка лет, после чего США заставили бы воевать и без Пирл-Харбора. Возник бы естественный оборонительный союз США, Японии и Латинской Америки. Глобальная война кончилась бы, вероятно, победой США и уничтожением жизни на половине планеты созданными в ходе войны атомными бомбами. Возможно не было бы направленного уничтожения евреев, но это многократно компенсировалось бы ненаправленным уничтожением людей, всегда сопровождающим становление нашего общественного строя. Все это, конечно, фантазия, но ничуть не более невероятная, чем то, что произошло. Во всяком случае приход нацистов к власти в 1933 году нельзя оценивать в категориях "хорошо или "плохо". Хорошо или плохо -- принятие политического решения сбросить атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки? Для жителей этих городов -- конечно, плохо. Это было сознательное убийство сотен тысяч ни в чем не повинных людей. В то же время даже по своему масштабу это убийство не сильно отличалось от бомбежек Токио, Рура, Дрездена, артиллерийского разрушения Берлина, планомерного убийства голодом жителей блокадного Ленинграда, убийств военнопленных в немецких и японских (да и в советских) лагерях. Для миллионов американских и советских солдат, которые погибли бы в боях на японских островах, если бы Япония не капитулировала после Хиросимы и Нагасаки (а она не собиралась капитулировать до самого конца), это решение было хорошо. Вероятно, без такой наглядной демонстрации ужаса ядерного оружия вторая мировая война автоматически перешла бы в третью. Все вышесказанное следует иметь в виду, анализируя деятельность Сталина и Гитлера в годы второй мировой войны. Результаты их действий надо сравнивать с их намерениями, а не оценивать с позиций "хорошо" или "плохо". 2. Они ни разу не встретились, Фюрер немцев австриец Адольф Шикльгрубер и Вождь русского народа грузин Иосиф Джугашвили. В течение почти шести лет эти два человека определяли судьбы десятков миллионов людей во всем мире. Конечно, правители других стран также ошибались, но они не были столь свободны в принятии решений, не могли, как правило, совершать ошибки, фатальные для руководимых ими народов. Когда я перечитываю собранные мною материалы, больше всего поражает примитивность и неумность этих людей. По-видимому в тех непохожих обстоятельствах, при которых они приходили к власти, успеху способствовали одни и те же черты характера: полное отсутствие совести и, следовательно, интеллигентской рефлективности, изощренная хитрость и наглость. Эта совокупность качеств встречается не так уж редко. В мире уголовников ею обладает любой "вор в законе", "пахан". Масштабы деятельности значения не имеют. Борьба между фюрером и вождем оставила странный отпечаток маразма и гротеска на трагической картине великой войны между Германией и Россией. Стоило одному из них сделать почти катастрофическую глупость, как ее гибельные последствия вовремя предотвращала глупость противника. 3. Фюрер Решающий шаг на пути к собственной гибели и к разгрому "тысячелетнего рейха" Гитлер сделал в марте тридцать девятого, нарушив мюнхенское соглашение и оккупировав Чехословакию. С этого момента европейская, а, следовательно, и вторая мировая война стала неотвратимой. Оккупации Чехословакии предшествовала интенсивная борьба нацистов за мирное сосуществование. В "Фолькишер Беобахтер" появилось придуманное Геббельсом слово "разрядка". Гитлер громил в своих речах "поджигателей войны" (также изобретенный в то время термин) -- Черчилля и Идена. Через полтора месяца после Чехословакии Гитлер разорвал пакт о ненападении с Польшей и "морское соглашение" с Англией. В чем дело? Почему фюрер, очертя голову, бросается в омут европейской войны? Почему он не боится убийственной для Германии войны на два фронта? 28-го апреля, объявляя в Рейхстаге о денонсировании пактов с Польшей и Великобританией, Гитлер уже был уверен в нейтралитете и даже поддержке Советского Союза. 17-го апреля посол СССР в Берлине был принят в Министерстве иностранных дел по поводу судьбы советских контрактов с бывшим чешским предприятием "Школа" и начал вести строго секретные переговоры о коренном улучшении отношений между СССР и Германией. Третьего мая Максим Литвинов заменен Вячеславом Молотовым, а начиная с четвертого мая со страниц немецких газет исчезает антисоветская пропаганда. Таким образом, фюрер мог не обращать внимания на камуфляжные переговоры, ведущиеся в Москве с англо-французской делегацией. Главная стратегическая ошибка Гитлера, обусловленная безграничным презрением каждого диктатора к "прогнившим демократиям" (это презрение удивительным образом уживается с завистью), заключалась в его уверенности в том, что США допустят захват западной Европы и не вмешаются. Ослепленный собственной демагогией о предельном корыстолюбии "монополистических плутократий", готовых, как известно, перегрызть друг другу горло за рынки сбыта, он надеялся завоевать мир, ликвидируя противников по очереди. 4. Вождь Об уничтожении командного состава советской армии в конце тридцатых годов писали достаточно много. Хотя это преступление Сталина нельзя назвать глупостью, -- он добился именно того, что хотел, -- оно сыграло некоторую (не определяющую) роль в первоначальном разгроме наших войск. Действительно, после убийства в июне тридцать седьмого группы командармов и комкоров во главе с Тухачевским было арестовано 82000 офицеров, -- практически вся верхушка командного состава армии, начиная с командиров полков. К началу войны уцелело около 10000, которых освободили и реабилитировали. Основной стратегической ошибкой Сталина перед войной была слепая вера в прочность союза с Гитлером, такого естественного и взаимовыгодного союза двух родственных по духу систем, объединенных ненавистью и презрением к декадентским, грязным, порочным и богатым буржуазным демократиям. Во всяком случае Вождь был уверен, что разорвать этот союз, когда сочтет полезным, сможет только он сам, а фюрер будет до конца держаться за щедро открытую для него продовольственную и сырьевую житницу, за право пользования которой он платит разрешением захвата чужих территорий. Патологическая жадность Вождя, заставляющая его, давясь, заглатывать одну подачку за другой, стоила нам много крови. Захватив прибалтийские лимитрофы, отодвинув границу на несколько сот километров к западу, мы ушли со старых укреплений, не успев построить новые. Мы заставили латышей, литовцев и эстонцев считать нас завоевателями, а немцев освободителями. Поставив ценой ужасающих потерь на колени всегда дружественную нам Финляндию, которой когда-то наша революция даровала независимость, мы превратили потенциального союзника в бескомпромиссного врага. Предвоенная политика нашего государства, т.е. предвоенная политика Сталина, была поразительно непоследовательной. С одной стороны -- явная боязнь большой войны, готовность идти на любые уступки Гитлеру. В середине мая сорок первого распространились слухи о готовящемся подписании нового советско- германского пакта, согласно которому Германия должна была получить право свободно эксплуатировать сельское хозяйство Украины и контролировать советскую промышленность. По некоторым данным Сталин должен был 13-го июня сам поехать к Гитлеру для подписания пакта. 21-го июня за несколько часов до вторжения Сталин отдает распоряжение советскому послу в Берлине Деканозову передать Риббентропу, что Советский Союз согласен на любые уступки и готов тут же начать переговоры о более тесном сотрудничестве с Германией. И в то же время вся военная концепция государства, вся стратегия военного руководства страны полностью следовала за дешевой газетной пропагандой. Ни в одном из штабов Красной Армии, начиная с Генштаба, не было планов оборонительных боев, -- только победоносное наступление на чужой территории. Это обстоятельство в немалой степени способствовало хаосу и панике первых дней войны. Невозможно представить себе большей помощи немцам в успехе их "вероломного и внезапного нападения" 22 июня, чем помощь, оказанная им Вождем советского народа. Прежде всего ни о каком внезапном нападении четырехмиллионной армии, сосредоточенной вдоль тысячекилометровой границы, не могло быть речи. После поражения Люфтваффе в воздушной битве за Англию, после отказа от вторжения через Ламанш всем разумным политическим деятелям стала очевидной неизбежность поворота немецкой военной машины на восток. Сталин сделал все, чтобы облегчить Гитлеру быстрейшее завоевание Европы. Он выполнил полученную по "недипломатическим" каналам просьбу фюрера убедить (т.е. заставить) французскую компартию не участвовать в движении сопротивления. В марте сорокового "Юманите" писала: "Генерал Де Голль и другие агенты британского империализма хотели бы заставить французов воевать за интересы Сити". Листовки французской компартии с призывами к солдатам не воевать с немцами печатались на немецких ротапринтах. В ноябре сорокового Торез и Дюкло радовались падению Франции; "... борьба французского народа имеет те же цели, что и борьба немецкого милитаризма. В этом смысле можно говорить о временном союзе..." . Другие сателлитные компартии также были послушными. В начале февраля сорокового Вальтер Ульбрихт пишет в "Ди Вельт": "Те, которые плетут интриги против дружбы немецкого и советского народов, являются врагами немецкого народа и заклеймены как пособники британского империализма". Уже в сентябре тридцать девятого публикуется декларация компартии США: "Война Франции и Англии против Германии -- война несправедливая. Американские рабочие должны саботировать любую помощь империалистам". Югославия уже давно оккупирована Гитлером. Однако первый призыв организовать сопротивление нацистам был опубликован Тито лишь 22 июня 1941 года. В отличие от других учреждений нашего отечества Второе Главное Управление Госбезопасности (разведка) работало хорошо. 22 июля сорокового года Гитлер впервые обсуждает с командованием Вермахта "русскую проблему" и приказывает фельдмаршалу Браухичу разработать планы переброски войск и наступления на Россию. Уже через неделю на Лубянку поступило первое донесение советских агентов о планах переброски войск на восток. 18 ноября 1940 года, за месяц до утверждения фюрером плана "Барбаросса", Рихард Зорге сообщает из Японии о готовящейся немцами атаке на востоке. 29 декабря Зорге уточняет: на советской границе сконцентрировано 80 немецких дивизий, 40 дивизий сосредоточено в районе Лейпцига, 28 дивизий переброшены из Франции в Польшу. В середине мая 41-го Зорге радирует: вдоль советской границы дислоцированы шесть немецких армий, включающих 150 дивизий, нападение назначено на 20–22 июня. 12 июня, за день до публикации в "Правде" знаменитого сообщения ТАСС о том, что все разговоры об угрозе войны являются английской пропагандой, Москва впервые обратила внимание на Зорге: он получил строгий выговор за "панические и недостоверные сведения". Несмотря на это, через несколько дней новая шифровка Зорге: повторяю -- на рассвете 22 июня девять немецких армий по десять дивизий каждая начнут атаку. Естественно, о концентрации немецких войск на границе докладывала и армейская разведка. Разведданные о сосредоточении врага у наших границ лежали на столе у Сталина шестого июня. Вождь никому не верил. Третьего июня на заседании Совета Обороны военные просили утвердить инструкцию для армейских политработников о подготовке агитационных материалов на случай войны. С резкой отповедью выступил Маленков, поддержанный Сталиным. Никакой войны не предвидится, преступно идти на поводу у английской пропаганды. Сразу после заявления ТАСС была распространена другая инструкция для политработников Красной Армии, содержащая три основные положения: 1. Все разговоры о войне с Германией считать преступной провокацией; 2. Заявление ТАСС доказывает прочные дружеские связи между нашей страной и Германией; 3. Мудрая внешняя политика товарища Сталина обеспечила Советскому Союзу мир на долгие годы. За две недели до войны за разговоры о немецкой военной угрозе арестована группа средних офицеров. Начало войны не принесло им освобождения. 11 июня вождь получил доклад НКГБ о том, что в Германском посольстве жгут документы, и всем сотрудникам приказано готовиться к эвакуации через неделю. 13 июня командующий Военно-морским флотом адмирал Кузнецов, с трудом добившись аудиенции, доложил Вождю о приведении немецкого флота в полную боевую готовность и попросил разрешения объявить на флоте состояние тревоги. Вождь выгнал адмирала, не дослушав. Рискуя жизнью, Кузнецов и командующий Балтфлотом адмирал Трибутс 19 июня самовольно объявили тревогу на Балтийском, а затем и на всех остальных флотах. Это спасло советские корабли от уничтожения в первые же дни войны. Командующие наземными войсками и авиацией оказались более дисциплинированными и строго следовали полученным инструкциям. Вечером 21 июня Вождь еще раз сказал Жукову, что донесения о якобы готовящемся утром 22 июня атаке немцев -- провокация и отказался подписать приказ о приведении войск в готовность номер один. Он велел Жукову передать войскам распоряжение не отвечать на возможные провокации. И началась война. В первый день войны на земле уничтожено 900 советских самолетов и 300 -- в воздухе. Командующий авиацией Балтийского Военного Округа генерал-лейтенант Рычагов, свято выполнивший приказы начальства, вызван в Москву и расстрелян. Бомбардировочная авиация страны потеряла 22 и 23 июня 800 неподнявшихся в воздух самолетов. Командующий бомбардировочной авиацией генерал- лейтенант Копец покончил с собой. Командующий Киевским Военным Округом генерал-полковник Кирпонос за неделю до войны просил разрешения эвакуировать с границы гражданских лиц, передислоцировать основные силы Округа ближе к границе и занять оборону. Не дождавшись ответа, Кирпонос начал без спроса и тут же получил выговор. Командующий Западным Военным Округом генерал Павлов слепо выполнял все распоряжения Москвы, выговора не получил и в начале июля был вызван в Москву и расстрелян вместе с начальником штаба Округа и начальником оперативного отделения штаба. За три первые недели войны Красная Армия потеряла 28 дивизий, 70 дивизий потеряли не менее половины личного состава. Немцы захватили практически все армейские склады с горючим, продовольствием и снарядами, которые перед самой войной были передвинуты ближе к границе: ведь если война, то только наступательная, на чужой территории, не дай бог стремительно наступавшая армия останется без бензина. Когда читаешь документы периода начала войны, создается впечатление, что все руководство огромной страны жило в перевернутом призрачном мире, не имеющем отношения к реальности. Иллюзия победоносной наступательной войны долго владела умами. Через два часа после речи Молотова группа военно- морских политработников была командирована в Кронштадт для повышения уровня идеологической работы на Балтфлоте. Им было специально приказано взять с собой парадную форму, чтобы через несколько недель иметь возможность участвовать в параде победы. Потерявшего почти все самолеты Киевского Округа уже упоминавшегося генерал-полковника Кирпоноса заставили приказом 23 июня наступать, чтобы освободить советскую землю от захватчиков. Эта бессмысленная авантюра закончилась в районе Винницы потерей 6-й и 12-й Армии, командармы, генералы Мужиченко и Понеделин были ранены и попали в плен. Они были объявлены предателями, их семьи арестованы, а их самих после войны отправили в концлагерь, где они дожили до смерти Вождя и реабилитации. 5. Фюрер Достаточно взглянуть на карту России, чтобы понять: Германия не может завоевать и держать в подчинении эту страну без хотя бы молчаливого согласия большинства ее населения. Это понимали многие в окружении Гитлера (например, Розенберг) и понимало командование Вермахта. Фюрер повторил ошибку Наполеона, который заставил воевать мужиков, не решившись отменить крепостное право, стать освободителем. Уже к лету сорок второго мужицкая армия знала: под немцем жить нельзя, фашисты хуже большевиков. Националистические отряды Бандеры, воюя за независимую Украину, били не москалей, а оккупантов. Партизанское движение возникло стихийно. Лишь к концу сорок третьего Москве удалось полностью прибрать его к рукам. Ослепленный блестящим началом блицкрига, фюрер уже в конце июля сорок первого был в полной уверенности, что Красная Армия уничтожена, что через пару недель его войска без труда возьмут Москву, что уже пора думать об освоении захваченных территорий. Поэтому приказом Гитлера 23–26 июля танковые армии Хота и Гудериана сняты с Центрального (Московского) фронта и переведены на ленинградское (Хот) и киевское (Гудериан) направления. Гудериана потом снова пришлось перебросить к Москве. В конце сентября, принимая в Кремле прибывшую через Архангельск англо-американскую делегацию (лорд Бивербрук и Гарриман), Сталин сказал, что в июле Гитлер ошибся: если бы он не разделил силы, то с ходу взял бы Москву в августе. Второе наступление на Москву началось 18 ноября. Решение это было принято фюрером на совещании в Орше 7 ноября. Маршруты передвижения частей были детально спланированы вплоть до Горького. За двадцать дней наступления немцы потеряли 300 танков, 1500 самолетов, 300 орудий и 155 тысяч убитыми и ранеными. Уже 5 декабря Гудериан пишет в дневнике: "Наступление на Москву окончено. Все было зря". Но фюрер пребывает в эйфории. 11 декабря, через четыре дня после Пирл-Харбора, он объявляет войну Америке, не потребовав от Японии вступления в войну с Россией. В эти декабрьские дни судьба Третьего Рейха была решена. 6. Вождь. Первые десять дней страна воевала без Вождя. Сталин заперся на "ближней" кунцевской даче. По словам охраны, сидел за столом, смотрел в пространство, почти не ел. По-видимому, начал приходить в себя после выступления по радио третьего июля. Во всяком случае уже 23 июля по его приказу расстреляли командующего группой армий под Лугой генерала Пядищева, который еще в начале июля вместо ожидаемых от него контратак начал самовольно возводить лужские оборонительные укрепления к югу от Ленинграда. Эти укрепления удерживали немцев с 9 июля по 8 августа и спасли Ленинград. Через много лет, умирая от рака в кремлевской больнице, Рокоссовский говорил: "Этот недоучившийся поп мешал всем. Мы его обманывали: поддакивали, а действовали по-своему". Думаю, что пан маршал преувеличил смелость советских полководцев. Они не смогли обезвредить большинство преступно- ошибочных решений Сталина. По свидетельству личного представителя президента США Гарри Гопкинса, которого Сталин принял в Кремле 23 июля, Вождь был уже в хорошей форме и полон оптимизма. Он попросил Гопкинса передать президенту, что все идет хорошо, немецкое наступление на Украине выдыхается. Киев сдан не будет. Эти неосторожные слова о Киеве привели в конечном счете к потере около миллиона человек убитыми, пленными и ранеными. На следующий день начальник Генштаба Г.К.Жуков доложил Верховному Главнокомандующему И.В.Сталину, что армии Юго- западного фронта надо уводить на левую сторону Днепра и сдать Киев. Сталин был в бешенстве. Жуков был немедленно снят со своего поста и назначен командующим Резервным фронтом, существовавшим только на бумаге. К этому времени Киев уже был почти окружен. Член Военного Совета Юго-западного фронта (иначе говоря, политкомиссар фронта) Н.С.Хрущев, не решаясь просить Сталина разрешить оставить Киев, обратился с просьбой об оружии. Наиболее близкий к Сталину в эти месяцы Г.М.Маленков передал Хрущеву совет вооружить киевский рабочий класс пиками. Безнадежность положения была ясна всем. В начале августа -- Уманский котел, в котором Юго-западный фронт потерял 100 тысяч пленными, 300 танков, 800 орудий. После этого даже беспробудно пьяный командующий фронтом маршал Буденный решился просить Сталина отдать приказ об оставлении Киева. Сталин непреклонен. Буденный был немедленно снят и заменен Тимошенко. Назначенный Хрущевым командир новой 37 Армии генерал Власов удерживал Киев первую половину августа. Но уже 14 августа начальник штаба Киевского Военного Округа генерал Тупиков доложил в Генштаб о том, что начинается катастрофа. Он получил из Ставки выговор за паникерство. Через два дня Тимошенко совершил беспримерный по своему мужеству поступок. Он самовольно приказал Кирпоносу оставить Киев. Кирпонос потребовал санкции Сталина. Ее не было. Ночью 17 августа ворвавшиеся в город немцы схватили Кирпоноса и 800 офицеров его штаба. Почти все они и сам Кирпонос были убиты. Всего в киевском котле в плен попали 665 тысяч бойцов и офицеров советской армии. Огромна вина Сталина в трагедии Ленинграда. В начале войны железнодорожные пути Украины и Белоруссии были забиты предназначенными для Германии поездами с продовольствием. Микоян приказал отправить их в Ленинград, где было много пустых складских помещений. Ленинградский "гаулейтер" Жданов обиделся: Ленинград не нуждается в подачках. Сталин отменил приказ Микояна. Когда положение Ленинграда стало угрожающим, Сталин послал туда Ворошилова. Как известно, единственной успешной боевой операцией этого маршала было выселение крымских татар в мае сорок четвертого. Уже 8 сентября Сталин направил в Ленинград Жукова с диктаторскими полномочиями и запиской Ворошилову: "Передать командование Жукову и немедленно вылететь в Москву". В эти дни Вождь снова в панике. Он говорит Жукову: положение почти безнадежно, если немцы возьмут Ленинград и соединятся с финнами, они ударят на Москву с севера. 13 сентября он приказал по телефону адмиралу Кузнецову затопить Балтийский флот. Кузнецов потребовал письменный приказ. Начальник Генштаба Шапошников подготовил приказ и передал его Сталину на подпись. Через несколько дней приказ был возвращен неподписанным. 15 сентября телеграмма Черчиллю -- отчаянный крик о помощи: пришлите через Архангельск или Иран 25–30 английских дивизий, без этого мы разбиты. В ленинградскую блокаду погибло 1300000 человек, почти в 10 раз больше, чем в Хиросиме. Жуков остановил немецкое наступление под Ленинградом, но 30 сентября началась атака на Москву -- операция "Тайфун". Немцы сконцентрировали огромные силы: около миллиона солдат, 1700 танков, 950 самолетов и 4000 орудий. 1 октября танковый корпус Гудериана прорвал Брянский фронт и 2 октября взял Орел. 6 октября были прорваны наши оборонительные линии под Вязьмой. В окружение попало 16 дивизий. Командующий Западным Фронтом Конев предупреждал о грозящей опасности и через начальника Генштаба Шапошникова просил Сталина разрешить отвести части к Гжатску. Отказано. Уже к шестому октября положение на подступах к Москве стало катастрофическим. Когда вызванный вечером шестого маршал авиации Голованов вошел в кабинет к Сталину, Вождь не встал ему навстречу. Не поднимая головы, он повторял: "16 дивизий окружено. Что делать? Что делать?" Седьмого октября Сталин велел вызванному из Ленинграда Жукову принять от Конева командование Западным Фронтом. До десятого октября Жуков метался по Подмосковью из штаба в штаб, пытаясь выяснить обстановку, найти сохранившиеся боеспособные части. Очень мешала присланная Сталиным комиссия "спасения Москвы" в составе Молотова, Маленкова и Ворошилова, передававшая невыполнимые приказы Вождя (например, немедленно передислоцировать к Можайску 5–6 дивизий, которых не было). Наконец, десятого октября Жуков принял командование Западным фронтом, сделав Конева своим заместителем. С этого времени началась вражда между двумя полководцами, умело поддерживаемая Сталиным на протяжении всей войны. Прошла ужасная неделя с 13 по 21 октября. 15 октября правительство эвакуировано в Куйбышев. Где был в эти дни Сталин, точно неизвестно, но по всей вероятности он оставался в Москве. Когда 20 октября объявили, что Москва находится на осадном положении, самое худшее было уже позади. К 19 октября Жукову удалось образовать линию обороны: Ново-Завадовская, Клин, Истринское водохранилище, г.Истра, Жаворонки, Красная Пахра, Серпухов, Александров. Еще были локальные отступления, но первая атака на Москву была отражена. Когда первого ноября Сталин спросил у Жукова, можно ли провести парад на Красной площади, тот, не раздумывая, разрешил. В те часы, когда после парада Вождь говорил со страной на торжественном собрании на станции метро "Маяковская", Фюрер проводил в Орше совещание. Выслушав мнения генералов, Гитлер решил продолжать наступление с задачей взять Москву и Горький. Вторая атака на Москву началась 18 ноября. На этот раз Жуков не исправлял чужие ошибки, он был хозяином и сам готовил Фронт к обороне и последующему наступлению. Больше месяца Сталин не вмешивался в его распоряжения. Генерал Белов был 11 ноября в Кремле на совещании. По его словам, Вождь выглядел постаревшим на двадцать лет. Жуков, не стесняясь, кричал на Сталина. На этот раз паники и разгрома середины октября не повторялось. Советские войска не бежали, а отступали с тяжелыми боями. Первого декабря немцы были задержаны на Минском шоссе у Голицына, второго декабря они вошли в Звенигород и Апрелевку. Это был их последний успех в 1941 году. Три резервных армии, сосредоточенные в тылах (10-я у Рязани, 1-я Ударная и 20-я к северу от Москвы на восточном берегу канала Москва–Волга), еще 29 ноября были переданы Жукову, но вступили в бой только б декабря, когда началось советское наступление под Москвой. Успешные наступательные бои продолжались 12 дней. У немцев были отобраны города Волоколамск, Калуга, Калинин, Елец. К 18 декабря немцы закрепились на ломаной линии Ржев–Гжатск– Вязьма, и начались долгие изнурительные окопные бои без существенных продвижений и отступлений. 7. Фюрер Фюрер, как и Вождь, по определению не ошибался. Поэтому ни одно запланированное им наступление не могло быть неудачным. Поэтому он, как и Вождь, никогда не разрешал вовремя отступать и, тем более, никогда не давал приказы об отступлении. Катастрофа под Москвой не могла произойти, потому что операцию "Тайфун" задумал и приказал осуществить сам Фюрер. Все донесения паникеров о неудачах не принимались во внимание, потенциальных союзников -- "азиатских арийцев" -- продолжали заверять, что Россия капитулирует через несколько дней, в крайнем случае -- недель. 7 декабря японцы бомбят Пирл-Харбор, а 11 декабря, в самую кульминацию разгрома своих армии под Москвой, Гитлер объявляет войну Соединенным Штатам. В тяжелых позиционных боях прошли зима и весна сорок второго. Началась летняя кампания. Сперва она шла в соответствии с разработанным Генштабом Вермахта и утвержденным Гитлером так называемым "Синим планом". Этот план предусматривал нанесение главного удара с двух сторон по узкой перемычке между Доном и Волгой в районе Сталинграда. Взятие Сталинграда не было целью Плана. С юга по перемычке должна была ударить Кавказская