, пульт режиссера, и светло-зеленые большие глаза Эллеоноры Штейнцаг (сорокалетней уборщицы), которая в такт падающему на пол рулону ковра медленно шепчет вместе со мной: вершится казнь, палящий зной, со страхом, страстью и мольбой простерлась степь перед грозой раздались неба створки губ в преддверье мук чуть вздрогнула зеленая листва и полон мир до дна и вся в слезах трава навзрыд кричит струна и влажные, огромные глаза звезды что истекает трепетно росой вбирая чуть дыша движение прохладного дождя ... Кончив, Эллеонора тихо улыбается. А на вопрос - что это было во сне? Я отвечаю - да так, просто, некоторые слова и открываю окно ... ... Ах, что за граница - эта красная линия Ватерлоо! Ах, что за границей творится! Там ветер гуляет по крышам там падают листья и люди по принципу "домино" - вдруг выдает из эфира божественно алый "Бьюик". Он совершенно внезапно возник и включает иллюминацию. А, впрочем, зря. Поскольку становится видно, что все это лишь декорация в прохладной нише театра "Гранд-Опера", где на дощатой сцене небольшая резиновая актриса поет сопрано : "Я вызываю ноль пять, я вызываю ноль пять!" веером раздвигая смысловую нагрузку до неописуемых границ. При этом она делает сальто вперед и выпадает в уже открытое мною окно. Но залетает обратно. И так все время - туда-сюда, туда-сюда ... Сцена последняя - где рождается Бес. Взрыв, пожар, катастрофа, хаос. Всюду витает запах нефти, электричества и завершенной любви. Звучит тихая органная музыка. И ангелы в белых сутанах плавно стекают с небес - у них столбняк. Внизу шелестит как будто прибой, это в позе "Миг-29" взлетает Эллеонора Штейнцаг и зажимает бесстыдно ногами божественно-алый "Бьюик" ( им оказался наш танкер "Стальной"). Она - эффектней орла, звезды и серпа и красно-белых полос а навстречу ей летят матросы и с диким "УРРА!" поднимают наш гордый Андреевский флаг ... *** "Картежный город" Дом, лепнина, цоколь, арка, дым из темного колодца, Блики в пламени костра, гулким эхом бормотанье, Звон пустой консервной банки и ответ бездомной кошки В полутемном переулке. Снопы света из подвальной Коммунальной чьей-то кухни моментально озаряют Силуэт с огромной тенью, достающей до передней На четвертом этаже, где пристойно в гардеробной И давно лежит покойник возле двери на ковре - Пес изысканной породы; шелест новенькой колоды По соседству, по трубе сливает карты домовой Через спутник в небе черном Ведьме в платье закопченом Подметающей планиды чрезмерного везенья. Хруст - в костер летят "поленья" - доски ящиков, газеты Искры, зарево в глазницах, остекленных, на минуту. Стихло. Утро выползает серой ночью из залива, Ветром жутким пробирает мост до каменных костей, На болотах черный город и стучится в дом теней. Тщетно. Чахло шторами прикрыты два окна под самой крышей, Над Невою, наклонившись, стоя спит старик всевышний, И оборванным бродягой в узком, каменном колодце Петр Первый. У горящего костра, возле мусорного бака Пушкин, Гоголь, Достоевский, Блок, Есенин и шалава Из соседнего подъезда, пересчитывают звезды, Искры, угли ворошат и гадают - кто же первым Выйдет вон из тех дверей? Домовой? Игрок на деньги? Пес? Хозяин? Бог? Лакей?... *** "Бог, это Я!" Бархатный воздух нежится в парке, Листья не падают - делают арки, Яркие блики танцующих, ветер Сдувает песчинки с холодного солнца, и не видно лица. Бег! Мертвое слово не тает, сметает с тропы загнивающий лист. Чист! Утром мозаичный, загнутый вверх, половинчатый сон. В дом! Вниз! Подвал! Порог! Угля! Горящий котел. Железной рукой! Пот. Из двери открытой слезой истекает смола и золотом тут же ложится на лоб. Остывающих вен сеть. Меть, мел! Земля завершает еще один круг мук. Впереди только снег. Холодно. Плед. Огонь. Сток! Последняя влага еще между ног! Ее! Жених Водосточной трубы в октябре поведет под венец. Обручальных колец Набирает бугристый волнующий ствол! А потом - плач! Звук! Неподвижная гладь. Диафрагму погнуть и сломать тебе грудь, жизнь! Смерть! Поддай тепла - В остывающей массе удушливой корни живут. Кнут! Давай, пошла! ...Бархатный воздух нежится в парке, Листья не падают - делают арки, жаркие блики танцующих, пар Нами согретой летней земли; Между деревьев стоят фонари, Они нагибаются, пряча глаза, К тем, кого все-же сумели сгрести Дворники метлами в ложе любви. Юн, по заливу шагает осенний колдун! Сосны все выше белеющих дюн, Ветер сдувает песчинки с холодного солнца, и не видно лица. Бег! Мертвое слово не тает, сметает с тропы загнивающий лист. Чист! Вверх! Домой! Давай лети! Железной рукой стучи в ворота! Бог, это Я! *** "Приходи вечером, будет весело..." Приходи вечером - будет весело! Я обещаю тебе слезы, вид на море, и два кипариса раздвинут руками небо и укажут нам путь к сиреневой ветке настоящего Бога. Приходи вечером - будет очень весело! Они организуют "карэ", а мы анархично разбросанные как листья березы на талой земле замашем крестами поношенными и отлетим в нашу фиолетовую страну. Над морем тихо заплачет мокрый снег их желтые лица уплывут вереницей и на траурном столе дохлая курица останется слушать панихидную песенку о тебе: Сложен, слажен ритуал, свежий листик и бокал под вуалькою вдова чья-то пьяная рука от колена вдоль бедра новый чертит ей маршрут снежных белых покрывал. А созвездии Тельца кости, кости, черепа с голой маленькой звездой вытворяют чудеса... Приходи вечером. И ты увидишь как холодный, фосфорный фонарь из морга постучит в лиловое окно с подтеками под которым твоя юная Мадлен пять минут назад дважды вышла замуж ... *** "Баки и Вуги" Зажженые огни на перекрестке. Они манят из уголков дороги, Желающих удвоить освещение Лица подруги. Потом вернуться в темноту берлоги, Чтобы не делать снова выбор Между собой и левой стороной Ночной медали. А в центре золотого перекрестка Стоит дежурный по любви, подросток Отросток палочки в полоску губит - Играет фуги. Он видит лица нас обоих дома, За черным, ветровым стеклом, он - Метроном - качает телом: "Займитесь делом"! Провидцу помогают исполнять Мелодию колонки светофоров. Они кружатся и в глаза нам светят - Петляют сети. И в голове твоей легко от цвета, звука! Провидца в форме заменяет утро! Уборщицы на метлах - баки, вуги сметают С лица подруги... *** "Подсматривая в глазок канарейки" На рейке пела канарейка вращая маленькой головкой А ловкий Бог своей уловкой Давал смотреть в один глазок ей Об этом пела канарейка Прощаясь с маленьким матросом В глазок ей виден был обоссанный От страха атомный реактор Второй глазок смотрел на бак там Котяра старый лез на кошку Которую кормил из ложки Бывало маленький матросик *** "В Гремундодо над нами солнечное небо..." В Гремундодо за женский плач - в кастрюлю мужа! В Гремундодо на свадьбах - "Бах", а ночью - дружат! В Гремундодо на ветках псы поют "бельканто"! В Гремундодо глаза мендальные у франтов! В Гремундодо в строю дельфины, а не танки! На каждом венчики и пурпурные банты! Сажают дев на плавники, а вслед за ними На водных лыжах - кто, не видно - только спины! Гремундодо - люблю тебя я - много света! Тепло и весело нам жить в поселке этом! Из "Англетера" в бельведер мы переедем, нно! В мешочек с дырочкой - "садовое" кольцо! *** "А что же Фауст?" ...Наутро она вышла в сад, и раздвижная дверь в пазу слегка подрагивала в такт волне которая вносила в дом прохладный бриз. Вдали, на горизонте, на карниз тяжелого спросонья океана, поставлены горшочки кораблей. Налей ей, Фауст, легкого дурмана в бокал со льдинками, налей, пусть губы обмакнет и смотрит вдаль и кутается в шелковую шаль. Жофрей вон там, под самым коромыслом слоеной радуги, и яхта его приставлена к лучу, косою толстой линией который разделит небо на "где ты был"-"что будет с нею"... А на моторе черном у алеи из стриженных диковенных дерев златой значок лелеет глаз и надпись "Lexus" втОрит геометрии пространственных решений Бога, что подарил вчера на крикнутое ею "ах, авось" букетик желтых роз и черные, широкие колеса со спицами стальным... А на гросс-мачте Фрея под белесой и хлопающей парусиной, в корзинке плакал впередсмотрящий юнга. Внизу, на румпель, с циркулем в руке, задумчиво смотрел он, покусывая ус из смоли с прожилками из лески волосы трепал старик - великий океанский ветер. А что же Фауст? - Фауст нынче пуст. Вчера, над нею он потрудился славно, поход устроив сквозь Пиринеи свадебной аллеи и алчный куст любовной муки, украв еЈ с венчания в свой мир теней, разлуке подарив колеса госта "USA"... *** "Секс на Невском" На Невском полдень, океан, прохладно, лето, Плывут бортами расходясь шаланды, где-то Вдали рогатый пароход маячит, чайки Стоят на пристани и ждут когда прибудет. В холодной дымке, опустившейся на берег, Плывут потоки лошадей, барашки, пена, Чуть подымаются от волн - как-будто лица, И разбиваются о стены-скалы. "Пицца", "Одежда", "Обувь" - гроты волны поглощают, В подземку сдвинут переход с плитой надгробной, У входа двое, поперек волны, течения, Стоят и слишком старомодно обнимаются. А, впрочем, нет - они друг друга просто держат! Их лица в вечности, вне времени, в морщинах - Соленый пот и слезы, брызги волн, обиды, Налет блокадный - отражают просветление. Он поднимает воротник ей, тронув губы. Она в ответ едва заметными движеньями На шее шарф его потертый поправляет... *** "Страна не забудет?" Довольно! Решаюсь, пусть будет, что будет! Быстрее, в ракету! Страна не заблудит!... ...Осень, на Марсе, у моря, на пляже Костры водорода, а мы не герои - изгои, и даже На плато "Масконов" не можем держатся, И нет кислорода в походной аптечке Лишь водка, сигары, да Леночка - греться Мешают скафандры, и не искупаться - Везде ихтиандры , бежим что есть силы С поправкой на ветер, на северный полюс, Выносит на запад, а там небоскребы Граненых стаканов, каналы, каноэ, Полно марсианок , а нас только двое, Да Леночка (на фиг, придумают тоже Канаверал в душу, Да зубы им в пластик!) Но ветер роняет на лоб "Клеопатры" Опавшие листья - троих космонавтов С созвездия "Пса". Оттопырили уши , На Леночку смотрят, торгуем, уходим, Быстрее, в каноэ, в Венецию, "Мастер"! Но осенью очень забавно на Марсе! Мерещится город - выходят две Насти Жена и любовница (дворница в "ЖЭКЕ") И я умираю, я гасну в каноэ, Не долететь мне на этой ракете До марсианок, они это видят, И плачут, и воют Потом столбенеют, подходят пигмеи Их с веслами прямо на постаменты, На крышу вулкана заносят и ставят. Купи телескопчик с увеличеньем И ясною ночью в сторону Марса Гляди что есть силы. Вон видишь, вторая, Без рук? - Моя марсианка! - Венера? Да что ты! Я там еще не был. Одеться? Смотаться? За сигаретами... Впрочем, не стоит - осень на Марсе. Холодно, стужа, не топят в ракете. И даже собаки деревья не метят ... *** "Ах бы клевером душистым..." Ах бы клевером душистым Обернуть страничку эту! Ах бы в скошеной траве Поваляться жарким летом! Земляничных пятен крови, Сладкой, выпить - и из клетки! Оторваться от дороги! Ноги, ноги, плавно, мягко, Чуть касаясь! Дорогая, Где ты, где ты, Жаль не видишь, Я летаю, я летаю!!!... - По дороге ехал трактор. А ему навстречу автор - Пошутила дорогая. -Ах, я знаю, знаю, знаю, Ты не веришь мне, а клевер На обед употребляешь! Наклоняясь и губами, И губами, и губами! Ах, бы клевером мне статься, Оторваться от дороги, И на небо, а ты следом! Выше, выше, вдоль дороги! - По дороге едет трактор - Я тебя предупреждаю! ...Мужики на сенокосе, отдыхая у сарая, наблюдали за картиной.: Там на гусеничный трактор Побежал, вдруг, бык "НикОля". Мужики застыли. Трактор взял взлетел и удалился. НиколЯ вчера женился - Прошептали косари... *** "Начальница (служебный роман-2)" Она лежала на боку, светилась синим, Ее размытые черты не много линий Давали в спектре излученья телескопа. Ее душа напоминала ему ноты, На диаграмме, разлагающей виденье Материальное на волны сожаленья, Страдания, любви, стыда и жизни И можества оттенков покаяния. Он наблюдал за ней давно, еще мальчишкой Забишись в угол, на руках с чужою книжкой, И в институте, с проституткой на скамейке, Потом вот здесь - на Алатау, на "копейке", На пятачке, на блюдечке, накрытом Куполом серебрянным. Он битым, Покинутым женой, страной, начальством, Ежеминутно говорил с ней о несчастьи Ходить в поношенных носках с дырой на пальце, Ждать вертолета, и кружиться в вальсе К нему сбегая по обрывистому склону. Она смотрела на него очки меняя. Он был то маленьким, то длинным, то без края В диапазоне альфа-бетта излучений. Она не понимала - то ли гений, Пред ней внизу, а может он бездарный? А может лень ему замерить лучезарный И гибкий стан ее в халате "От нейтрино"? Тогда б он понял, что живая, ночью, мимо Земли к комете она томно уплывает... И заработал бы себе на ломтик с чаем... ...Пастух не спал возле костра, он на овчине лежал и думал ни о ком той ночью синей, Когда она к нему свои открыла очи. Пастух поднялся и пошел от стада, прочь ли, А может звал его порыв стихосложения, А может просто, ниже пояса томление Его вело под черный купол, к телескопу. Он постучался - дверь открыта, пусто (ученый в это время ел капусту), Чабан не смело потянулся к телескопу, Задел своей рукой нечаянно ту ноту, Которая давно уже просилась... И в диаграмме красным цветом озарилась Звезда, живая... И убитая комметой. Он подбежал, и в телескоп - но где ты, где ты? Ни в "гамме" нет тебя уже, ни в "бетте"!!! Начальница моя! Теперь покинут! Мой телескоп обратно мне не сдвинуть! Программу переделать не умею, Ну а вручную тяжело и просто лень мне! ...Убил он пастуха. То был не гений. *** "Нежное." Ветка вербы набухла, ранимо комочком пушистым Хвостик заячий шубкой из треснутой кожицы выглянул, Липкий сок желтизной на ладонях сукожится, впитанный Чем-то женским душистым и терпким в сенях. С опрокинутым Хомутом, коромыслом, лежит на венце ветка вербная. Ой звенят по дороге в телегах двуногие киборги! Ой коровы и светлые бабы стальные на стылом пороге! Волочат трактора по широкому тракту и скребают Их бока об каменья людские, столбы небоскребные! Ой бредут не живалые трупы в тулупах обтерханных! Ой ломает ломанческий Дон об тела ветки вербные! Ворошат уголь дьаволы в черных глазищах слезящихся! И об души стираются заячьи почки пушистые! Ветка вербы набухла, вода надрезает в графине ей Тонкий ствол, я бечевкой свяжу ветку с красной рябиною! Снегиря посажу посаженым отцом в именинную трапезу! И лубок конопляный осею в дверях от ярил конопушками! И шепнул я тебе кое-что перед сном или смертью на ушко бы, Да сторонкой обходит меня и тебя с вербой смертушка, Да деньгами да счастьем в края наполняются годы сундучные В веру верю, в конвеер, в твои колдовские научности, матушка. *** "Все сметая на пути" Ветер бесшумно скользит по планете его провожают деревья столетий встречают седые вершины гранитом и ловят поэты сачками магнитов. Ветер сдирает с деревьев корону В гранитную пыль превращает Мадонну и только в железных объятьях поэтов становится звуком. И после, на этой последней странице кончается рифма. И ветер спадает - рождается Нимфа. У Бога в кармане есть новые ветры они нас догонят - подхватят в поэты и мы понесемся опавшей листвою среди миллионов таких же изгоев вдоль стылой дороги, безродного поля кривых деревушек, и девушек, стоя рядами у стойла которые вечно коров упражняют резиновым пойлом и в нас заклокочет убийственной болью звенящая рифма посыпанной солью на рану из только что порванных ритмов и ураганные темпы молитв очнутся и где-то взорвется поэма столь бешеным, праведным, северным ветром, что небо согнется и рухнет планета . И Бог упадет на безгрешную землю и Нимфа родит малыша с новой целью и ветер помчится за новою вестью и мама подарит мне маленький крестик... *** "На лепестке ромашки..." На лепестке ромашки, на лугу заброшенном Она сидела и покачивала ножками... Он бегал по цветку играя гаммы На белых клавишах - такой - в панаме, И в шортах пряча леденец, на память Который подарила ему мама Отправив пастушком на дальнюю поляну. Она, склонив головку, подпевая, Внимала звукам, посланным из Рая. Его мелодия для верности гармонии, Прохладным ветром по краям чуть скомканная, Вторила перезвону медных колокольчиков, В которые бокастые коровы били, емко Поддакивая хрусту вафельной соломки - Травы, просыпанной сквозь дыры, из холстины Огромного мешка, что за спиной болтался У Авина, бегущего по небу, с облако на облако. И вдруг, пятнистая, от удовольствий, в обмороке, Об бок корова хлестанула себя "плетью" - Хвостом, чтоб слепень не мешал играть им, детям! С ударом этим перевернута страница! Волной поднялись в воздух партитура, лица Берез и лип и тополей по кругу, вдоль поляны Не закружились, нет, они качались, в ямы Воздушные то падая, взлетая, улыбаясь, сцена Вначале медленно, потом быстрее, стены Все дальше, дальше, удалялись, небо Спадало на луга туманом свежим. И Авин на траву сошел. Улегся рядом. Лаская взглядом подружку пастуха. Ночь. Тишина. Костерчик сделан. И над поляной ломтик белый. Обедать! - Услышал пастушок от мамы... И замолчали гаммы. Поэт ушел. Остался Бог, пасущий лани - Бокастых, северных коров, С мохнатыми ресницами, Влачащих вымя до земли, с таврами - Пачатями стихов "от Авина"... *** "Звени звени моя бандура!" Звени звени моя бандура Волынь, тяни за хворью шкворень плети подсолнухи за дворик нажмыхай в маслянные тучи прощальный всполох бабья лета! Окучий неба черни кистью засохшей как власы, а в руки возьми по крошевной скорлупе и в черны дыры зиму всучи. Дави дави звезды зернище могучим перстом Богу в храпень! За околотной пусть забражит в парную земь снегую душу и сгрезит в оке длинный клитэр у переносицы гармошной застынет слезью шаром покоть с необерлоченной морщиной. А ты уткнись в призыв хрященый! А ты уткнись в рукав лапотный! Скреби ногтем по днищу вещщей и над речной творожной бродью пусть нависают красны гроздья с болезной дрожью чахлых листьев. Сугрей окоп хайлом надышным супонь сапог, фуфай яичник, звени звени моя бандура! Чу!? - Весна блядунья, "пограничник"! *** "Мы уплываем в Шамбалу..." Кронштадт. Матросы в бескозырках стоят на палубе, стоит у дока желтая подлодка, стоит на ней бутылка водки (то рубка), а вокруг зима стоит, в начале Мая, Ольга, Ия, Дуся, Рая, затем Татьяна - лежат в жизлонгах загорая, рядами стройными лежат, скрипит на лифах белый снег, скрипят матросы, тросы, трутся о ноги дев златые псы, идет пакетная загрузка стихов и писем и фигни и в танки шланги утопают. То Авина бальзам качают - одеколон "Ален Дэлон"; играет горн: "бала-ла-ду!!!" Мы уплываем в Шамбалу... *** "Все просто, мальчик." ... Все просто, мальчик, надо лишь суметь к фонтану близко подойти, но издали смотреть на льва и берег финского залива за "Мон-Плезиром", глотая в воздухе парящие пушинки абстракций стриженного тополя. И впечатления Самсона, терзающего пасть златого Демона, наполнятся реальностью! В экстазе он добывает пищу для фантазий роняя беспокойство в зеленые глаза молоденькой особы в короткой юбке. Она стоит за гроздьями людей, так одиноко, под сводом девичьих забот, кусает губки, и думает о колбасе, мороженом, и дольке апельсина, открыв свой ротик навстречу жизни. И строит планы - на следующее лето, у фонтана, уже актрисой, в наряде святой Екатерины, еще без сына, с ободранной коленкой, или в объятьях финна, или вдвоем с Нечипоренко, О, мой герой ! А на заливе особенно прохладно этим летом лежать в траве или спиной прижаться к дереву и наблюдать причал, внимать движенью метеора, считая лепестки у клевера и обнимать цветок большого Феодора ... И волны падают на плоский берег , из-за кустов на "Мон-Плезир" Глядят зеваки, считают палки на заборе, и тут же, стройные, худые иностранцы кивают дружно: "Си анимейшен морэ, Иван Монтана ..." Но пусть они смеются - они еще не знают, что мы их просто отвлекаем, а в это время финну в драке у фонтана сломали несколько зубов в обмен на быстрый "Полароид", Который очень мало стоит В ЛааППеранте ... *** "Мир в пластилине" Я. Задумка. Пластилин. Все уложено в коробку. Вылезаю из под крышки, начинаю заготовки. Шарик, ленточка, веревка, змейка-тропка, окантовка Черным цветом в поле сочном - зеленеющий оазис: Маки, желтые тюльпаны, ели, пихты и бананы, Можжевельник, кактус, пальмы, по краям солнчаки. В центре поля, на картонке, на холме стоит коза. Родная!!! Падает. - Перевесила береза. Убираем полствола, добавляем одуванчик (кривовато), Под березой - деда в шапке, под холмом - солдаты в касках. ПроволОка в три ряда. Танки, речка, а вода В ней холодна-а-я-я! И такая синяя-синяя. А на линии огня Ванька спит? - Да не похоже! Надо голову ему уронить на телогрейку. Ага. Вот так рожа! Над ним солнце. Жарко. На горизонте избенка, банька, жинка Достает из погреба криньку. За плетнем Матвейка - внук бегущий. У него глаза навыкате. Что-то дедушке кричит. Включаем звук: "Нам письмо из Во-ло-гды-ы-ы!"... Ай да мир из пластилина! ...Чудны дела твои, Господи, в палестине. *** "Он не придет." Оторвите у ромашки лепестки Оторвите у рубашки воротник Оторвите у бумажки две строки Оторвите от зубов свой телефон - Он не придет Когда у лета кончится завод Когда на небе кончатся мостки Когда в альбоме вырастет цветок Когда в тампоне потемнеет кровь Он не придет - Июль не возвращается назад Июль не возвращает в небо град Июль не принимает в свой покой Июль не Август - замер на полу В щели юлой *** "А я люблю, люблю, люблю, тебя люблю!!!!" Я так смешон, наверное? -Пустяк. Пусть губки бантиком, пусть ржется молодняк - заколосятся и они в реке, на сплав плывя своей весной как тот топляк...! По царско-сельски, детско-волчьи букву "ю" тяну к тебе за три-девять морей! А я люблю, люблю, люблю, тебя люблю! Не гавкаю на странном слове "лав", гоню тебя как волк; слегка поддав, глаза по пятаку - я мчусь на Юг, На запад, север, пламенный восток! Люблю тебя, мой солнечный росток! Но где ты? Там ты там ты там ты там ты там! Везде, кругом, и я кручусь, кручусь, под барабан катка любви свой хвост трубою ухватив! Такой вот вышел, бляха-муха, стих! *** "Сага о форсмажоре" Исполняется на собраниях акционеров в электричках, на банкетах, и в залах "суда-туда", под чечетку из х/ф "Зимний вечер а Гаграх... ...Я шел с контрактом под мышкой к пре-зиденту а мне навстречу девчонка цокала, "Дала-Дубай" - напевал я и не заметил мне пацаны расказали потом о ней. Она зашла в кабинет и тут же вышла, крыша у безопасности сразу съехала, она держала свое пальто под мышкой, а все подумали - баба наехала, и под пальто у нее стволы, лимонки и бил чечетку, летел навстречу ей охранник выпустил всю обойму, толку? Девчонка села на лифт на скоростной. И лифом кнопки нажала - так поехала, мешало ей пальто - ведь крутой товар! На пол не кинешь чтобы ноготь обломать об кнопку лифта. Охрана в черный ход "Бана-нана" - девчонка вышла в бар, Тут я иду, иду, походкой шаркаю, мой шарф малиновый она за хвост взяла, но не заметил я, поскльку лизингом - Главою пятою - был сильно увлечен! Иду, считаю ступеньки на лестнице, упал - охрана галоппом по мне прошла: - Вы, что ребята? - Не видел ее внизу? - Да, видел, там, отберите шарф у ней! Вошел я в холл, на полу секретарша спит! А дверь открыта - убитый пре-зидент! Но не в натуре, а горем он убит -Девчонка та его дочкою была! С шарфом моим идет вдоль Казанского, мой президент увидал его в свой бинокль! И как заорет на меня: "Не парь мозги"!!! Так страшно стало мне сразу, блин! Откуда - думаю - он узнал что я ночами глаз ложу на его жену. И честно, преданно долго здесь служу? Вот так и стал я дирек-тором потом, как вспомню молодость - было тридцать лет! Так хорошо, только жалко шарф из шерсти, Его купила мне еще та жена!!! *** "ОСИНА" Осина стоит одиноко на территории детского сада, под нею играет со стайкой "волчат"" воспитатель Инга. Дети смотрят на землю и на корни, на павшие листья, на асфальте рисуют небо, а один, наверное, водит. Он уткнулся лицом в осину и ладошками лодочку сделал, и закрыл ими синие глазки, остальные бегут врассыпную. Воспитатель идет в сторонку молча смотрит наверх, на крону, вместе с нею смотрит ворона повернув свою голову на бок. Ветер тихо ласкает осину, крутит медленно, вполоборота, листья - круглые плоские блюдца на коротких тонких пружинках. Они тоже как малые дети возле ветки иссохшей, у мамы- держат за руку, но оторваться, убежать, и упасть мечтают на диван и залезть с головою, завернутся в клубок, в одеяло, и включить там большой фонарик, что есть сил смотреть в отражатель. И так тихо, светло под осиной- незаметный, эфирный купол синеглазого тайной окутал и накрыл пуховым одеялом, и уходит нечистая сила за границу забора, в угол, наблюдает игру, за Ингой забывая закрыть калитку. Синеглазый волчонк прыгнул, оттолкнулся от липкой осины и стремглав убежал за калитку, и его уж никто не видел. Он сидит вдалеке на пригорке, смотрит вниз. И на детский садик, и на сотни желтых кружочков, трепыхающихся на ветру, он наводит большой фонарик каждой ночью. И по дорожке, узкой, тонкой линии света, он идет к воспитателю Инге... Он читает ей толстую книгу о древнейших святых заветах и говорит ей: "Не плачь, спасибо Что взяла и вот так отпустила Нести новую тайну людям". *** "Идти по саду" В жару ангиной заболеть и волоча ногами Идти по саду шмыгая сопливым носом и чувствовать озноб и ломоту, и задаться вопросом и ватный мир вокруг раздвинуть медленно руками и заглянуть в зыбучее пространство меж деревьев и рассмеяться - вдруг я умру сегодня от ангины - я? Вот будет мило. И прыгнуть с места, как в детстве, через штакетник ростом по колено и упасть поскольку передумал отмотать от ног последние пятнадцать лет и потирая голень прижаться к дереву и меж лопаток почувствовать сучок от ветки от которой остался лишь один сучок. И оттолкнуться от ствола припасть к стеклу приплюснув носом Смотреть в глаза сидящему на кроне прозрачному андроиду и думать о слиянии его с пространством. Чихнуть и вытереть ладонью лоб от липкой и болезненной испарины встать на колени, точнее на карчки и заглянуть в траву примяв ее ладонью и крикнуть в норку что в амбаре недостача спугнуть дюймовочку поставив на тропинку внезапно палец, убрать свой палец чтобы отодвинуть с пути ее валун, свалившийся с небес и с оттопыренным карманом вернуться к чаю. С медом. Нарезать ломтиками в сладкий дымкий чай и ощущать на языке приятный вкус ошпаренных холодных долек белого налива не ставшего запасом у крота что вынудит голодную Дюймовочку сбежать и поселиться на моей веранде - однако! Чихнуть и улыбнуться и выполнив свою задачу - ни дня без помощи сиротам чихнуть три раза и в телевизор не мигая смотреть и чувствовать как холодный градусник становится горячим глазеть на сочный рот Наталии Ветлицкой поджав колени, и под пледом помочь яйцу вернуться в положение лафета для мартиры. И чувствовать как набухают вены на руках, Грохочут воробьи на жестяной трубе от водостока, оса бессмысленно стучится об стекло побеленные недавно яблони уже давно чернеют медленно от ветра. Зябко. Лето. Ангина в августе. И горсть таблеток. *** "Настенька" Безудержно, беспамятно, навеки От слова и до самого конца Зарезать если выпал из кареты Зарезать если не принес конфеты Когда хотелось пряного тунца Залезть на голову, стелиться по пакрету Рвать сухожилия, записки, небо, платья Интоксикация - блевать, раздвинуть счастье Тому кто пять минут мечтал о Насте с ним Напиться, бить, летать, реветь, скакать По салочкам, венки плести, интриги Чтоб гниль не приставала к босым ножкам За стол так взять себе большую ложку С медведем если - за плечом, в лукошке У прежнего на утро мерять прыть А если новый "Идиот" - то крылья шить А избу - сжечь, коня ему подковывать А если ранен то зализывать края Подмыть, подвыть и вместе пить из тазика А если Авин то родить стихотворя... *** "Ты не люби..." Моя строка в земле оставит след как след от плуга в первый жизни снег оттуда и до мраморной зари в которой ночью кисточкой Дали ионы бомбардировали звук: "Ты не люби по полной"! Моя строка оставит в море след Как след от невзрывающих торпед в которых внуки моряка Ионы морзили в переборки от тоски: "Ты не люби по полной" Моя строка оставит в тебе след растянет складки у румяных влажных щек ты в такт ударам-удареньям говори: "Ты не люби, ты не люби, ты не люби" Ты говори мне, говори и я в ответ замечу в такт пульсирующих вен: "Ты не люби меня, я ненавижу плен, Я не икона а всего лишь Мартин Иден". *** "Неправильный путь" "Внимание! Наш поезд прибывает на станцию Репино по неправильному пути!" (Из объявления в электричке. Как пояснил сосед старичок - это нормально. Просто мы приедем не к правой, а к левой платформе. Только и всего...) Поберегись! Уйди с дороги! Мы такелажники, не Боги! В созвездье "Андромедитаций" везем багаж златых новаций, Стихов сложения на рифмы; и в пятистопных чемоданах Трясутся голые на ямах тактовики нарочных ямбов, Слоями гласно безударно лежат извилины попарно, И стопы снежных людоедов за нами стелятся надменно, А на перроне проводницы нас провожают слишком ленно! Они уж точно повидали в окно в пути пока не спали В лесу зверей бегущих рядом, троих мужчин избитых взглядом Вагон-вожатой в синей юбке, дующей уголь в топку утром, Чтобы налить старушке чаю, чтобы успеть взмахнуть платочком На перегоне прошлой ночью, впустить на тамбур свой андроид, И не снимать на полароид любви шестой немую сцену. Поберегись! Уйди с дороги! Давай, лети моя тележка! Директор поезда велел нам не ждать минут и лучше мешкать! Лететь до первого вагона, потом причалить к машинисту. Он свесив ноги из кабины играет вольно фугу Листа (Что интересно - на тромбоне), он доберется до "диеза" И вспоминая жесты жезла, улыбку, ночь на дальенй стрелке, Он дунет так, что листья, кепки (или фуражки), все билеты Слетят из рук проводников и понесутся в чисто небо, Как птицы-голуби в Сан-Ремо, и упадут под Бологое В траву зеленую на скатерть, а Машинист без всякой ссоры Стихи загрузит на приборы и будет всю дорогу плакать Считая стрелки, семафоры; помощник юный безголовый Прольет кефир на пятой строчке и по незнанию где едут Они свернут ко мне, налево, к заливу медленно причалим, Где нас уже давно встречают фигуры двух железных Леди! -А мы в Москву уже не едем? Вы чудо, милый, милый Фредди! И дамы тут же запорхают, и незаметно исправляя На платьях бусы, плечи, бюсты они в кусты влекут, в аллею! Спротивлятся кто посмеет? И поезд медленно уходит, В вагонах нам желают счастья, и машинист доволен будет, Помощник - он яичко кокнет и смажет усики в кефире, Старушка цокнет язычочком пока целуют обе в щечки И скажет внуку: " Он поехал не по неправильном пути...." *** "А я выгуливаю солнечных зайчиков" Перед ночью солнце очень красное. Перед закатом небо очень синее. Перед смертью листья очень желтые. Перед Богом и врачом все люди - шизофреники. Так для чего живем на белом свете мы? Одни выходят погулять во двор с собакою не для того, что бы она не там покакала, другие с мыслями гуляют днем и ночью не для того чтоб их увидели воочию, а я выгуливаю солнечных зайчиков не для того чтоб мне крутили боги пальчиком. Так для чего живем на белом свете мы? На облаке однажды Бог лепил ворону. А летчики гоняли мяч по аэродрому. А в церкви батюшка давал на сдачу свечи. Вдруг все сложилось в ситуацию "предтече"! Мяч улетел на облака свечей - попал в ворону. Бог удалился очень злой, людей не тронул. Но в церкви батюшку мы больше не заметили. Так для чего живем на белом свете мы? Если дует в спину - это ветер. Если кирпичом, то это дети. Если снится дом, то это к смерти. Если в горле ком - пожуй поэтины. Так для чего живем на белом свете мы?... *** "Икорки на руке, покрытой шерстью." Смотрите - птица на плече, смотрите - кречет! Идите, вечер под ногой, и солнце мечет Икорки хлеба на руке, покрытой шерстью Смотрите - перстень на Христе , смотрите - пестик... А Бог упал лицом в траву, в цветы из жести А птица свила на спине горб женской мести Она исправила на "персик" слово "пестик" Она связала в узелок из когтя крестик И положила Бога с сорванным лицом да в долгий ящик. Смотрите - скачет по земле футбольный мячик - Не горб! Смотрите - птица на ветру, смотрите - плачет - Киборг! *** "Подари..." Подари мне Новый Год, подари Подари мне шкуру не от лайки! Подари мне женщину, не змейку! Подари мне собственную кожу! Боже, подари мне эту лейку! Сохнет в доме спиленная елка! Проращу я острые иголки! Пусть на босу ногу будет колко Ей ходить по "Редисон-Паласу". Не водИ меня как шланг от пылесоса! Не водИ искать в пургу попутный ветер На пустой и ведряной планете В выжженой траве, со сбритой гривой Посреди ухабистой поземки Холодно оранжевому Львенку С влажными печальными глазами Цвета шоколада комсостава. ЛЈтного. Держать меня не надо Львам дано охотиться на небе Боже, запусти ко мне Борзую! Пусть борзая черною овечкой Обернется, поедает вечность Я пойду за ней и будет колко От травы, заснеженной, "с иголки" А она как облако в капроне Пусть цепляет сумрачные елки *** "Пенопластом по стеклу" Пенопластом по стеклу проведу слышно? Я так больше не могу, чувство чувство - кончилось оно? - Крыша вышла. Не способна будь к домашнему хо зяйству Собери в комок железные обрывки нерва И до блеска чисти им дно кастрюли И как брюлики мурашки по коже у тебя первой. Пенопалстом по стеклу проведу - сдохнут тараканы за стеной - с ними ходишь от дверей до окна у земли, мысля с коромЫслом то зачем? - По воду Просто жаркое было лето сухо мама щеткой по кастрюле - звала духов... *** "Непременно, он придет, откроет дверь..." Непременно, он зайдет, откроет дверь, Станет тихо и светло. Наоборот - Он откроет дверь, зайдет, отключит свет Станет больно, громко, даже итого - Горячее чем вода у батарей, станет Та вода, в которой дышащих углей Пламя Ярким пламенем не гасит стельки кед, Что поставлены сушиться потому Что плясали целый день "Он не пришел" Оттого что не пришел, зараза, все. Но он все-таки придет, но поздно, нет - Вот от этого теперь горит, бронхит - заболели кеды (ей-то ничего), зачихали И оставили на луже вечный след скраю. Так на что же я все время отвлекась? - Ах, Он придет, короче, ляжет и прижмет И укутает тебя до пяток, до Спинки белой (пусть вбирает холод стен) И прижмет лобок к упругим узлам вен А на утро, он, с матраца на полу На привычный уже взгляду потолок Встанет, в форме-хаки и плаще И уйдет - Парень! Слышишь - грохот?! Вот он был и тут же, милый, черта нет, Улетел В непонятное, но ГРУ/*/ своей любви Сдав бутылки (вечный груз), и две улы- бки и шпорами царапая паркет, Ну а ты уже в который в жизни раз Будешь надпись циклевать "Я не умру" И стирать со спинки черный, черный мел. /*/ "ГРУ" - Главное Разведывательное Управление Счастьем. *** "У! (Поэзия андроидов)" Парендерон гаямолейстэ, Вауцхеппонде, аугамол. Охрака йевенцхай шарайя Аппе руаде хостыс ебдеч. Раун, фуджессо чьяндомецбо? індыперсоф фон Ценсси хыпши, Сайеле мо пандоййя кхерен, Жастор, вельены гемба цномэн. Богендылойта, йахоч? - У! перевод на обсерваторно-русский: Жена. Шелестят за окном моей ржавой ракеты планеты, Солнечный ветер, да импульсы в межгаллактическом интернете В кабине на тоненькой ниточке ветка из сада родного Дрожит под ударами метеоритов по железной обшивке. С кем ты гуляешь сегодня, жена марсианских матросов ? Мне писем не возит посыльный харчевни "От Князя фон-Тьмы" Ну что ж, навещу-ка я даму в далеком неверном Париже Вот только пусть длинные пейсы быстрее растут А то на таможне земной не пропустят. И спросят - у вас таки есть наши родственники по линии матери? А я им отвечу - есть но жена из утраченных ныне племен... *** "Навгохудонасэр" Она весной была бледна и взгляд рассеян ей не хотелось ничего такого, просто весной трава сосала из нее для роста алоэ соки, витамины "бэ-двеннадцать". Он делал ей уколы в попу, протирая следы от точек ватой, полной влагой водки а ночью в дреме, вся в поту она кричала: "Навоходонасэр!" И вот, однажды, посреди сырой дороги пред ней как вкопанные джипы-носороги остановились - три машины, а за ними в носилках стройный, полуголый Царь Египта. И эвкалиптовою ветвью прикрываясь ступил