Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Игорь Гергенредер
     Email: igor.hergenroether@epost.de
     Date: 2 Jun 2001
     Изд. журнал "Литературный европеец", Франкфурт-на-Майне
---------------------------------------------------------------
                           Сказки для взрослых


     Что делают  люди, застигнутые в пути жаждой? Ищут воду. Так и  поступил
один бродяга, проходивший под Турьей Горой в нещадную жару. Завидев колодец,
малый кинулся  к нему  и  от нетерпения склонился так низко,  что  уронил  и
шляпу, и драного кота, которого держал за пазухой.
     Тотчас снизу раздалось сердитое мяуканье,  в  темноте  засветились  два
огонька - колодец-то был сухой!
     -  Ой-ой, бедный друг! - закричал бродяга коту. - Потерпи немного  -  я
тебя выручу!
     Вымазав руки  и лицо дорожной  грязью,  он прибежал  в деревню и  давай
орать, не жалея горла, которое, впрочем, оказалось довольно крепким:
     - О! О! До чего велика золотая жила!
     - Про какую золотую жилу ты говоришь? - навострили уши крестьяне.
     -  О! О! -  он плясал, выделывая ногами  немыслимые кренделя, и  бешено
хлопал  в ладоши. - Сорок восемь месяцев мы с другом не видели белого света!
Мы  были  под  землей, копая  без устали: нас вела золотая жила. И довела до
вашей деревни. Слава бабушке Ханзен и ее тыкве!
     - Какая бабушка Ханзен? - удивлялись крестьяне. - Какая тыква?
     - На вид самая обыкновенная, а на самом-то деле...  - и брови у бродяги
так и полезли вверх. Он объяснил, что в его деревне у бабушки Ханзен выросла
говорящая  тыква. Собралась старушка  испечь ее, как вдруг из  тыквы донесся
звук:  словно внутри поперхнулся  и раскашлялся  человечек.  Бабушка  Ханзен
поняла - ей открылась тайна. Под ее огородом начинается золотая жила!
     - Бабушка шепнула об  этом мне, своему внуку, и мы с другом как взялись
копать... А уж какова жила-то! Сначала  была в руку ребенка, но  чем дальше,
тем становилась толще. У вашей деревни стала претолстой, как свиная туша!
     Малый добавил: надо только повести встречный подкоп от сухого колодца -
вот тут-то  она  и  будет!  Он потребовал, чтобы ему дали напиться  вволю, и
объявил:
     - Раз жила доходит  до  вашей  деревни, вам  принадлежит...  - пришелец
помешкал с важным умным видом, прежде чем произнес: - Двадцатая часть.
     - Как  это так?!  - возмутились крестьяне.  - Нет,  дружок, тебе нас не
надуть, не на тех напал! Нам принадлежит половина жилы, вот так-то!
     Вооружившись длинными шестами,  крючьями, веревками и споря  с пришлым,
они отправились к высохшему колодцу. Бродяга, первым ступив на его дно, вмиг
спрятал кота за пазухой и закричал:
     - Подымите меня наверх! Я забыл позаботиться о мешке!
     Одних  разобрал  смех: мешок  ему  нужен!  Не рано  ли? Но другие, и их
оказалось гораздо больше, заметили: человек-то сообразил дельно, и  не стоит
ли  взять  с  него пример? Так  они толковали,  не переставая при этом пылко
доказывать право на половину золотой жилы, будто бродяга все еще был тут.
     Те, что  спустились  в колодец, зажгли масляный фонарь и принялись бить
кирками  в  стены,  предвкушая,  как вот-вот  заблестит  несравненно-твердым
блеском золотоносная порода.  Вдруг стенка у самого дна провалилась  куда-то
со страшным шумом: открылся черный провал. В  его могильно-леденящей глубине
кто-то заворочался и зашипел, словно полтысячи змей.
     Крестьяне, люди  бывалые  и  степенные,  от страха  не могли ничего  ни
сказать, ни  подумать. А если  бы смогли, то  подумали б, что находятся не в
таком теперь уже и  сухом колодце. Они слышали,  как  из земной утробы к ним
лезет кто-то громадный, и волосы  у них все  до единого, до бровей и ресниц,
должны  были бы, кажется, в тот же миг побелеть навсегда. И они побелели, но
позже.
     У   бедняг   отнялись  ноги  и  руки,  но   когда  во  тьме  заблистали
рога-трезубцы - откуда-то взялась  сила.  Несчастные  по крючьям  и веревкам
выбрались наверх и не размышляли, что лучше: бежать или идти пешком.
     Деревня  перепугалась  насмерть  и  решила:  все  подстроил черт, желая
выручить своего  брата, осужденного  на  подземную неволю. Что  было делать?
Люди  сомневались, по силам ли их  святому отцу отстоять паству, и отправили
посыльных за  другими священниками и монахами. А пока вокруг деревни  зажгли
солому, перья домашней птицы, шерсть и  сухие  коровьи лепехи: может, чертов
нос не захочет такого аромата?
     Языки  пламени колебались в ночи и смрадный дым стлался по полям, когда
из  колодца  вылезла  гигантская ящерица  Оттилия с  рогами-трезубцами.  Они
сверкали  розовыми   и  золотыми  искрами,  точно   отделанные  драгоценными
каменьями, острия трезубцев излучали голубое сияние. У ящерицы была  ужасная
зубастая пасть,  в которой  целиком уместился  бы  козленок, на  лапах росли
когти страшнее львиных. Ударом хвоста она могла перешибить мачтовую сосну.
     Оттилия и ее сестры жили на земле, когда еще не было ни лесов, ни озер.
Под  солнцем  курилась  жидкая и теплая  глина;  жарко  нагревались серые  и
желтоватые скалы. Тут царил могущественный  дух Карпанус.  Ящерицы были  его
любимыми  слугами.  Они  барахтались  в приятно теплой  грязи,  нежились  на
гладкой поверхности скал.
     Но  с севера  поползли  ледовые  языки.  Надвинулись  угрюмые  тучи,  и
снегопаду не виделось  конца. Карпанусу  пришлось уйти под землю. Там у него
раскинулись  привольные  пастбища  и песчаные  моря,  согреваемые  подземным
теплом. Оттилия уходила последней. Она собиралась замуж и все ждала: вот-вот
появится ее  жених.  Сестры уже были  глубоко  внизу,  а она высматривала  в
снежной пелене жениха-красавца, что спешит к ней, не боясь льдов и стужи.
     Ход  под землю должен был закрыться, и Карпанус окликнул  любимицу: его
голос  напоминал рокочущие  раскаты  грома  и гул  водопада.  Сестры-ящерицы
повторили  зов, издав такое верещание, что от него можно было бы оглохнуть и
на расстоянии дневного перехода. Оттилия заспешила, но оглянулась еще разок.
Ход закрылся - она накрепко застряла недалеко от поверхности.
     Льды мало-помалу растаяли, потекли реки, выросли леса, а Оттилия сидела
и  сидела  во  тьме,  пока на  нее  не  наткнулись  золотоискатели.  Теперь,
очутившись на свободе, она глубоко вздохнула. Но  от деревни нахлынуло такое
зловоние, что исполинская  ящерица чихнула: с мрачного запущенного замка  на
Турьей Горе слетела черепица, позеленевшая от времени.
     Оттилия повернула прочь от  людских жилищ и оказалась в Темнющем  Лесу.
Ей попался старый-престарый кабан, который сослепу не мог понять, кто  перед
ним. Он привык  никому не уступать дорогу в своем краю  и  щурил на  Оттилию
глазки,  грозно  выставляя клыки.  Та вмиг насадила  его  на  рога-трезубцы,
ударила оземь, разорвала и съела. Ночные птицы, отродясь не  видавшие ничего
подобного, ужаснулись  и  подняли спор:  видели ли такое  птицы дневные? Они
кричали-пищали на все голоса, а громадина сказала:
     - Мясо жестковато да с душком, - и свистнула.
     От  свиста  падали взлетавшие  в панике вальдшнепы и  фазаны, рябчики и
тетерева. Ящерица выхватывала их из травы языком, приговаривая:

     Этим нежненьким мяском
     Подзакусим с муженьком!

     Потом  влезла в  болото и,  пока  перебиралась  через него,  проглотила
великое множество куликов и цапель. И сказала:

     Вкусной живности излишек
     Подождет моих детишек.

     За  болотом  она  стала валить  хвостом вековые  деревья, чтобы под  их
вывороченными корнями устроить себе  логово. В Темнющем  Лесу сделалось  так
шумно, как не бывало никогда, сколько он стоит на свете. И  терпение у Флика
дер Флита иссякло. Он решил сурово наказать бесстыдницу.
     Флик высунулся из  дупла своего вяза и гневно выбил трубку.  Тут же над
болотом поднялся  густой  туман  и стал окутывать Оттилию.  Она должна  была
превратиться в ничтожную улитку.
     Но  в ящерице сохранилась волшебная сила повелителя Карпануса  - власть
здешних духов  на нее не  действовала.  Оттилия дунула -  и туман  унесло. А
грозный Флик обратился в сойку!  Ее,  словно пестрый  лоскуток,  закружил  и
помчал вихрь и швырнул на паровое поле  за лесом. Она жалко кувыркалась и не
могла взлететь...
     Беспомощную  сойку увидал хорек  Дипс и не замедлил броситься на  нее -
Флик едва успел собрать  последние силы. На миг перед носом хорька появилась
горящая трубка,  в ноздри ударил запах дыма да так, что Дипс опрокинулся  на
спину. Сойка улетела.
     -  Что я  видел? - несказанно изумился зверек. - Никак это был сам Флик
дер Флит! Неужели кто-то смог осилить лесного хозяина? Вот дела-а!
     Всполошившись,  он кинулся  созывать  хорьков,  куниц и  ласок. Все эти
хитрые, пронырливые  существа поначалу  не поверили  россказням собрата,  но
отовсюду долетали те же  поразительные вести. Было решено разузнать, что же,
на самом деле, случилось?
     Хищники хоть и были мелки, но на хозяев леса имели пребольшой зуб. Духи
запрещали разбойничать в  полную волю, и  приходилось в деревне, во дворах и
курятниках, искать радость душе. Но люди подсыпали отраву, ставили ловушки -
страдая от  этого, хищники  винили порядки Флика дер Флита. Ведь  в лесу так
много и  птичьих  яиц, и птенцов, и всякой  другой  поживы - можно наедаться
вдоволь и никуда не ходить.
     Ненасытные полчища двинулись  по лесу, пожирая все то, что обезумело  и
не могло спастись. При виде Оттилии хорек Дипс воскликнул:
     -  Какая могучая! Она  не только духов  утихомирит - и на людей нагонит
страху. Те убегут - вся домашняя птица достанется нам!
     И  хорьки,  ласки,  куницы,  а  за  ними и крысы  стали  приветствовать
Оттилию. Они устлали ей логово нежным пухом диких гусят.
     - Всесильная, - льстиво проговорил Дипс, - объяви, что мы - твои слуги!
И покажи заносчивым зверям свое могущество!
     - Позже, - лениво сказала ящерица. - Сначала я погляжу женихов.
     Пришли на  поклон и волки. Они  прознали, что  прекрасная Адельхайд  не
смеет показаться из ручья, а Виллибальд - из Камышового Озера.  Сам Флик дер
Флит, вернувшись  в чащу  истрепанной  сойкой,  сделался кротом и  спрятался
глубоко  под корнями своего  вяза.  Волки сверкали глазами, скалили  зубы  и
просились к Оттилии на службу:
     - Только убей старого зубра и большого лося! А с молодыми мы справимся.
     - Так будет, - ответила Оттилия, - если мне найдется жених по вкусу!
     Крупные и мелкие  хищники  побежали по лесу, приглашая женихов  к новой
хозяйке.
     И вот, когда рассеялась утренняя дымка и Оттилия, причмокивая, попивала
брусничный  сок,  явился  первый  жених.  Ветки  жимолости  перед  землянкой
раздвинулись - в лучах солнца  предстал  Рыбакляч. Он  освежил акулью голову
болотной водицей, кабаньи клыки начистил толченой корой и илом.
     - Хм, лицо твое мне нравится. Я боялась, здесь все будут узколицые, как
хорьки, мои слуги,  - сказала Оттилия и  добавила: - Но копыта у тебя совсем
сношенные... - Увидев над ними человеческие  пальцы  с поломанными  ногтями,
совсем разочарованно заключила: - А такие когти и когтями-то не назовешь.
     Рыбакляч вздохнул, подумал и, хрюкнув, сказал:
     -  На поляне  у озера живет непростая ворона. Если ее желчь  развести в
кипятке  да той водой  вымыть мои ноги,  копыта  станут новенькими!  А какие
вырастут когти!
     - Попробуем, - согласилась  Оттилия, -  но я должна посмотреть и других
женихов.
     Раздалось хлопанье крыльев, ослиный голос протяжно прокричал:
     - Спешу-у-уу, госпожа хорошенькая-а-аа!
     И перед нею уселся Жобль. На голой шее стервятника красовалось ожерелье
из  сухого овечьего  помета.  В  одной  мартышечьей лапке  он  держал старую
воловью кость, в другой - обглоданное собачье ребро.
     -  Хм, голос твой мне нравится.  Я боялась,  здесь все будут писклявые,
как крысы, мои слуги, - заметила невеста. - Но рог у тебя растет сзади, а не
спереди.
     Жобль ударил воловьей костью о собачье ребро:
     -  На поляне у озера живет  непростой павлин.  Если его  жир  смешать с
желчью вороны и  натереть мой  рог  и лоб,  то рог  у  меня тотчас  окажется
спереди!
     - Сделаем, -  пообещала Оттилия. - А пока  приглашаю позавтракать. Если
до конца завтрака больше не появится женихов, пойдем за павлином и вороной.
     Волки подняли громадного медведя и погнали  к болоту. Оттилия свистнула
- зверь встал  как  каменное изваяние. Но увидев гигантскую рогатую ящерицу,
он превратился  в  дрожащий осиновый лист, и в  тот же миг дала  себя  знать
медвежья  болезнь.  Ящерица поддела тушу рогами и отправила в  котел.  Слуги
принялись усердно готовить завтрак.
     А на  поляне  у Камышового Озера все были в  смятении. Павлин  Пассик и
Простуженная Ворона знали от сорок, что их ждет.
     - Я мог  бы  улететь,  - произнес  павлин,  гордо  распуская прекрасный
хвост.  - Но  я  не  покину место,  которое мне  подарили благородные лесные
хозяева. Я погибну здесь - и пусть они услышат мой последний крик!
     У Простуженной Вороны закапали слезы, она была восхищена Пассиком. А еж
Тобиас воскликнул:
     - Я буду защищать вас! Пускай мне и придется погибнуть.
     - Я, наверно, буду с тобой, хотя я и не такой  храбрец, - сказал барсук
Розетом.
     Икота остановил друзей:
     - Перестаньте молоть чепуху! Оттилия свистнет  - и вы будете лежать без
чувств.  Нет - вовсе не так нужно сражаться с особой, которая ищет жениха! -
он стал напевать,  и друзья,  если бы не  смертельная угроза, улыбнулись бы,
глядя на  этого удальца ростом с семилетнего мальчугана. Меж  тем он  весело
помахал рукой и исчез.
     А к  поляне приближалась  Оттилия.  За  нею  спешили Рыбакляч и  Жобль,
волки,  хорьки,  ласки и  крысы.  Птицы,  с тех пор как  чудовищная  ящерица
появилась в лесу, боялись подать голос. А тут вдруг запел щегол.
     Сноп лучей, пробившихся  сквозь кроны, осветил  нарядного кавалера.  До
чего  же он был изящен! Как  красив  с  усами, бородкой и длинными вьющимися
волосами! Он снял шапочку с пером, поклонился ящерице и воскликнул:
     - О, величавая! О, благородная! - и  прижал руку  к груди, не произнося
больше ни слова.
     "Он восхищен! - подумала Оттилия. - Невелик, но как пригож!"
     - Скажи еще что-нибудь, - ласково попросила она.
     - Все-все в тебе так прелестно, как только может желать мужчина...
     Она повертела кончиком хвоста:
     - Говори, говори...
     - Дивная, неотразимая, влекущая...
     - Ах! - вырвалось у нее, но на  удивление  это вышло  до того тихо, что
Икота без труда устоял на ногах, как при порыве ветра умеренной силы.
     - Если бы я мог мечтать, - произнес он с нарастающей страстью, - только
мечтать о том, чтобы на коленях умолять тебя... обручиться со мной!
     Оттилия томно спросила:
     - За чем же дело?
     -  О-ооо! -  воскликнул  он  с неописуемой мукой. -  У такой  красавицы
сердце наверняка  изменчиво. Сейчас, такая юная, свежая, ты чиста и неопытна
и  можешь  сказать,  что я нравлюсь тебе. Но  придет разочарование - и... о,
горе!
     - Как же быть? - недоуменно спросила гигантская ящерица.
     Икота простер к ней руки:
     - Позволь мне уйти с твоих глаз! И если,  когда меня не будет вблизи, к
твоему сердцу прикоснется любовь и  ты позовешь  меня  особенным голосом - я
тотчас  вернусь!  Вернусь  твоим  женихом!  -  он поклонился  ей до  земли и
бросился за кряжистый дуб, чьи ветви раздались широко в стороны.
     Маленький кавалер прибегнул  к  силе, которой его одарил Флик дер Флит,
стал невидимым и взлетел. Не минуло пары минут, а он очутился уже так близко
к Оттилии, как только возможно.  Невидимка  поглаживал,  задорил  ласками ее
нежные  чувствительные  местечки  -  и  сладкая  дрожь  проняла  исполинское
туловище.
     - А-ах!  -  не  сдержалась Оттилия, и  на этот раз порыв ветра оказался
несколько ощутимее прежнего:  кряжистый дуб затрещал от  корней до кроны,  а
листвы на нем словно и не было.
     Икота, пользуясь безопасным положением, не  подумал прервать  начатое -
искушенный, старательный,  а уж какой чуткий! И  та,  которая познавала  это
впервые, совсем разомлела.
     - Любовь прикоснулась к  моему сердцу...  - призналась  она  в  истоме.
Затем  прозвучала  мольба  до  того  трогательная,  что  нечего  и  пытаться
представить это: - Иди же, маленький!
     Горестному ли крику или, наоборот,  безмолвию предалась бы Оттилия - не
покажись  любимый?  На  это невозможно ответить,  ибо  он был  тут  как тут,
преисполненный еще большего изящества  и галантности. Она положила голову на
траву,  и  язык  - длинный нежный язык громадной ящерицы - вытянулся к нему,
трогая бородку, усы, губы.
     -  Обожаю...  - у  влюбленной  столь учащенно билось  могучее сердце, и
возбуждение  дошло до такой умопомрачительной степени, что она совершенно не
владела  собой.  -  Обожаю,  милый-сладкий-хороший!  - самозабвенно  шептала
Оттилия,  и  Икота увидел,  как  в потускневших  глазах  забрезжил  безумный
огонек. - Я не знаю, что со мной, уж не хочу ли  я тебя съесть? - прошептала
она с отчаянным вожделением и добавила завороженно: - Я проглочу тебя, чтобы
ты был во мне...
     Кавалер никогда не позволил бы себе побледнеть, а  тут  ему  как нельзя
более помогли бородка и  усы, на лоб  же он надвинул шапочку с пером. Он мог
бы  стать  невидимым  и взмыть в  небо... Мог  -  одари  его Флик, вместе  с
волшебной силой, еще и трусостью.
     Все ли дары уместны или нет - но иной раз и  трудно же бывает тем, кому
остается одна только храбрость.
     Икота ответил невесте  голосом, в котором не желал бы слышать  и намека
на дрожь:
     - Если  я буду внутри тебя, то как  же смогу  прикасаться  к тебе  моей
любовью?
     Оттилия смотрела на него пристальней пристального и спросила задумчиво:
     - Не сможешь?
     - А ты попробуй представить. Неужели не понимаешь?
     Она помолчала.
     - Я поняла... Но знаю еще недостаточно! Так не будем терять время...
     -  И  пойдем к  венцу! -  живо закончил за нее Икота. - Ведь  мы только
жених и невеста, и нас еще ждет свадьба! - он прильнул к ее уху: - Зачем нам
брать с собой страшилищ? Уж не на смех ли?
     Оттилия  вспомнила о  тех двоих  и посмотрела  на  них  более  опытным,
критическим глазом:
     - Они твердили мне про средство, которое им поможет...
     - Мне известно средство получше, и только невежа может не признать его!
-  объявил  Икота. - Их  нужно обучить приятным манерам  - кто, хотел  бы  я
знать, способен не похорошеть от этого?
     Он  указал  на  расщепленную колоду  и объяснил: следует защемить в нее
копыто одного и  хвост второго, чтобы приятели учились отвешивать друг другу
поклоны и  произносить  "мерси", как  оно принято в  свете. Когда они станут
делать это отменным образом, разве не облагородится и их внешность?
     Ящерица захотела непременно увидеть еще двоих благородных кавалеров.
     - Ах, манеры! - сказала она. - Пусть будут!
     Она  не  договорила,  а  два  друга уже припустили своей дорогой и,  по
обыкновению, в разной манере: Рыбакляч  хромал на три ноги,  а Жобль задевал
ослиными ушами за сучья и переворачивался на лету.
     Оттилия,  которая  до  этой  минуты   думала  исключительно  о   любви,
неожиданно  для  себя  прыснула -  Рыбакляч  так  и  шарахнулся  вбок: чтобы
застрять промеж двух берез, росших из одного корня. А у  Жобля ослиный хвост
свернулся петлей - и то ли верхушка елки попала  в нее, то ли  петля поймала
верхушку,  но только чудище  повисло вниз головой. Оно заорало  громче,  чем
орали бы двадцать ослов в случае известного успеха.
     На  застрявшего  Рыбакляча  кинулись юркие  ласки -  и  как щекотали  и
кусали, шныряя по туше! Он кряхтел, пыхтел, фыркал, а более всего визжал - и
было в его визге что-то такое, чего, несомненно, не было бы, если его просто
резать. В  то  время  как он исходил этими звуками,  хорьки, сбежавшись  под
елку,  подпрыгивали, вцеплялись  зубами в  длинные  уши  Жобля и принимались
раскачиваться, взмахивая хвостами и направляя движение.
     Волки глядели  и  щерились, лисы  растявкались  в восторге.  А до  чего
разнузданно вели себя птицы!
     - Оставим их бесноваться и пойдем туда, где  не слышно этого галдежа, -
заботливо позвал невесту Икота.
     Послеполуденный  зной  тяжелел,  когда  они  приблизились  к  поляне  у
Камышового  Озера.  С него  потянул  ветерок,  и  ему чуть  внятно  ответили
вызревшие  махорчатые  заросли, а листья  осокорей,  что  окаймляли  поляну,
зарябили молочно-сизоватой изнанкой. Но  слабый вздох растаял, и опять стало
сонно. Верхушки  трав просвечивали  на  солнце,  и зелень разнеженно и жарко
отливала  желтоватым лоском.  Сияли  сахарной белизной,  словно свежеомытые,
пенные  зонтики девичьей  кашки.  Над густо-сиреневыми  шапочками  репейника
кружились  шмели.  Воздух дрожал и переливался, полный терпких,  томительных
ароматов.
     Оттилия обратила взор на Икоту:
     - Здесь вдоволь покоя для любви...
     И  тут на поляну вышла красавица-серна. Виола повернула точеную головку
на  восхитительной шее и без страха  рассматривала ящерицу,  столь огромную,
что ее свита,  даже если считать лишь крупных хищников, выглядела малорослой
до смешного.
     -  Хороша!  -  один из  волков проглотил слюну,  в то время как  Виола,
ступая с неподражаемой грацией, удалялась к озеру.
     Ящерица задала вопрос жениху:
     - Мне, должно быть, кажется, будто она мила?
     Тот промолчал, а у хорька Дипса глазки блеснули злобным предвкушением:
     - Она первая  красотка,  и это все  знают. Скорее вели волкам разорвать
ее, а мы прикончим остатки!
     - Хм, - сказала Оттилия, - я так и сделаю.
     - Делай,  -  равнодушно отозвался Икота,  -  если  не хочешь вдобавок к
своей получить и ее красоту.
     - Ее красоту?
     -  Да  - ту  самую, которую ей дает волшебная вода  озера. Серна четыре
раза на день купается в нем.
     -  А если я искупаюсь, стану ли  прекраснее ее? - взволнованно спросила
Оттилия.
     - Конечно! Но ты должна сказать озеру: "Отдаюсь во власть твоего духа!"
     Громадина тут же бросилась в воду:
     - Отдаюсь, отдаюсь во власть твоего духа! - и подняла пребольшие волны,
устрашающе мощно бултыхаясь и брызгаясь.
     Со дна мигом всплыл Виллибальд, спутал ей лапы сетью  из лыка и  ивовых
корней и потянул в  глубину. Она думала легко разорвать сеть,  но  безмерная
сила вдруг  пропала. Чем глубже погружалась Оттилия, тем меньше становилась,
и  когда  она  коснулась донного ила, то  была  уже  не  больше обыкновенной
ящерицы.
     Виллибальд взял ее, обессиленную, в ладони,  поднял наверх и выпустил в
камыши.  Оттилия выбралась из тины  на плавучее  липовое бревно.  И  тут  ее
увидел король ужей красавец Уле. Он  подплыл к бревну и поднялся над  ним во
всем  блеске своего  одеяния,  которое так  и хлестало глаз  игрой  тонов  и
оттенков,  так  и поражало  изысканностью.  Уле был цвета  медовой сливы,  с
узорчатыми  янтарными  полосками  по  бокам  вдоль  тела,  брюшко, казалось,
покрывал  сплав  золота  с  платиной. На  лбу сиял  солнечный  зайчик,  а  в
глазах-бусинах мерцал лукавый задор.
     Уле любовался ящерицей, обольстительнее которой ему если  и  встречался
кто-либо, то только во сне... а если  и не только  -  разве ей стал менее  к
лицу цвет абрикоса в пунцовую крапинку?
     - Будь  хозяйкой в  моем  королевстве!  -  послышалось  какое-то  время
спустя, и часы так и летели...
     Торопила их или нет  неистовая  пара, чтобы  темнота скорее защитила от
обвинения в нескромности? Резвясь на песчаном мыске, молодые, может статься,
и  не  обратили  внимания, как  воцарилась  иссиня-бархатная ночь  и  лунная
трепетная стежка легла от одного берега до другого.
     Виллибальд, хоть и осуждал себя за неподобающее  любопытство, притаился
в тростнике  и  подсматривал. Недотрога  Адельхайд, и чарующая, и  холодная,
покинула свой ручей и  бесшумно влезала то на одно  дерево, то на другое - в
поиске места, откуда лучше виден мысок. Даже старый Флик  дер Флит прокрался
на берег,  бормоча под нос, что только издали,  одним глазком глянет, так ли
они подошли друг другу - Оттилия и Уле.



     Сказка  "Оттилия  и  Уле"  следует  в  цикле  четвертой,  после  сказки
"Простуженная Ворона и ее друзья".
     Цикл сказок для  взрослых опубликован в журнале "Литературный европеец"
(в"-- 39, Франкфурт-на-Майне, 2001, ISSN 1437-045-X).
     __________________________________________________________________________________
     

     

Last-modified: Tue, 12 Jun 2001 16:07:14 GMT
Оцените этот текст: