, четко разделялась на два встречных потока покупателей. Один состоял из отыгравших только что эту роль "старых и малых", нагруженных пакетами, свертками, довольных собой и покупками, громко и весело делящихся впечатлениями от увиденного и приобретенного. - Ты понимаш, я ее говору - отрез не отрежь, я цели рулончик беру, штук называися, она говорит - не положена, народ тоже хочит... - Э-э, говорит, да... Ты сматри, если на полку столко лежит, сколко на склад для себе оставил, а? Другой поток потенциальных покупателей, нацеленный на магазин, был торопливее, взгляды людей оценивали попеременно то расстояние до входа, где наметился некоторый затор, то покупки встречного люда. На площадь то и дело подкатывали такси - "Волги" и "Москвичи" цвета свежего салата, из переполненных маршрутных автобусов, как из тюбиков пасты выдавливались новые и новые порции бакинцев, спешащих со всех концов города принять посильное участие в празднике открытия нового торгового центра, окунуться в торжество приобретательства. Сергей подал знак освободившемуся такси, открыл обе боковые дверцы, не оглядываясь на Марину сел на переднее сиденье и назвал адрес. Хлопнула задняя дверца, водитель в зеркале заднего обзора увидел хмурое лицо миловидной женщины, подумал: "наверно, муж не купил, что просила", и тронул с места. За всю получасовую дорогу в машине не было произнесено ни звука. Все происшедшее многократно прокручивалось перед глазами обоих с кинематографической четкостью изображения и звучания, включая фоновые помехи мельканий и шумов , хотя там, в магазине казалось, что затуманенное сознание отказалось воспринимать дикую реальность. Однако, мысли их текли в разных направлениях. Сергей со свойственным ему чувством собственника лишний раз и уже бесповоротно убеждался в своей правоте многолетнего ревнивца, возможно, путая причины и следствия. Временами он возвращался к одной и той же панической мысли: "что же теперь будет, что делать?" и никак не мог найти на нее ответа. "А Ширинбек... Что Ширинбек? Получается - не знал... Ну и что? Знал же, что это чья-то жена... О, господи, о чем я..." - мысли путались, перебивали друг друга, - "как они встретились - такие разные, впрочем, плюс и минус притягиваются... Старое знакомство? Но ведь я был у нее первым мужчиной... Выгнать... А как же Юленька с Яночкой?" - он закрывал глаза, и перед ним тут же возникали сцены ее грехопадений, но теперь уже вовсе не абстрактные, а с участием конкретного человека, к тому же молодого, его товарища по работе... Марина же с присущей рациональным людям прямотой во всем происшедшем винила себя. Она лишь коротко, без страха подумала о возможных последствиях и поняла, что давно была готова к подобному финалу, вот только слишком быстро и неожиданно он наступил. Нет, напрасно она обидела Ширинбека, наверное, любой бы на его месте возмутился, а уж с его кавказским темпераментом... Конечно, кинулся разоблачать одну ложь, а выплыла другая... Из огня да в полымя... И не оправдаться до конца теперь - "единожды солгав, да кто ж тебе поверит..." Она подняла глаза на непроницаемый затылок мужа. "Сказал бы что-нибудь, обругал хотя бы, а то при Ширинбеке "девятый год, да, Мариночка?" и вот уж полчаса ни слова. Неужели оставит нас с девчонками? Наверное, рано или поздно... Вот и свой домашний Каренин появился, - она и теперь не могла обойтись без литературных аналогий, - там ипподром, здесь универмаг - какая разница... Но я не Анна, и не стану нарушать график движения электропоездов Баку-Разин... Ширинчик простит мне эту "ложь во спасение", ведь другой вины у меня перед ним нет, и мы опять будем вместе... Любовь свою не предадим... А в семье, как уж получится..." - у нее даже настроение улучшилось, как обычно и бывает, когда из неопределенности рождается какое-то решение, даже неважно в какую сторону меняющее ситуацию. Машина затормозила у крыльца их дома. Сергей, не оборачиваясь, взбежал по ступенькам, открыл дверь и вошел внутрь. Когда Марина вслед за ним вошла в дом и прикрыла за собой дверь, ее встретили перекошенное злобой лицо мужа, мелькнувшая в воздухе ладонь, от которой она не стала защищаться, и сокрушительная пощечина, вызвавшая звон в левом ухе, круги и цветные искорки в глазах и солоноватый привкус во рту. Голова дернулась, но Марина устояла на ногах, подошла к раковине, сплюнула розовую слюну и повернулась к мужу: - И это все, что ты придумал за последние полчаса? А то - ножи у нас на кухне, топор в сарае... - она сняла пальто, намочила полотенце, приложила его к опухающей щеке и глазу, и села в кухне за стол. Сергей молча наблюдал за ней, потом, не раздеваясь, сел напротив... и заплакал. Такого состояния беспомощности и отчаяния он не испытывал уже больше тридцати лет. Ну да, тогда мама впервые привела его в секцию бокса, и тренер Николай Солдатченко предложил ему "поработать" со щупленьким мальчиком, намного легче и моложе Сережи. "Сейчас я его..., - подумал Сергей, пока Николай Петрович зашнуровывал на его руках настоящие боксерские перчатки, но "Щупленький" в течение одной-полутора минут так его отделал, что невозможно было сдержать слез горечи и обиды. "Вот, если и на следующее занятие придешь, запишем тебя в секцию", - сказал тренер, делая холодную примочку на заплывший глаз Сергея. И он пришел... Сергей поднял голову, его покрасневшие глаза смотрели мимо Марины, и заговорил он как бы сам с собой: - Я всегда ждал чего-то в этом роде... Конечно, молодая жена - "не по Сеньке шапка", но я-то думал, что обнаружить измену можно только долгими подозрениями, выслеживаниями, упреками, с помощью улик или свидетелей, тягостных объяснений, а тут оказалось все так просто - "а вот и мы, любовнички, здрасьте!" и ты стоишь, как оплеванный, уже с ветвистыми рогами... - Да, ты прав, времена Отелло прошли... И Дездемоны - тоже. - Н-не знаю, н-не знаю..., - он перевел взгляд на нее, - и давно это у вас... шуры-муры? - Скажу я - годы, месяцы или дни, что это изменит, какая тебе разница? А вот, что тебе, действительно, надо знать, так это то, что твоя жена не способна на шуры-муры, а то, что случилось, имеет другое название - любовь. В отличие от нашего с тобой сосуществования со сценами беспричинной ревности. А знакомы мы с ним больше двадцати лет, еще со школы... В общем, не первый встречный... Об остальном можешь у него узнать, о его общении со "шлюхой"... - Я не буду с ним говорить, достаточно того, что я уже знаю... Марина насторожилась: - Это что, угроза? Не смей, слышишь? Ни сам, ни с помощью твоих друзей юности - нынешних поселковых алкоголиков. Ширинч.. Ширинбек, если перед кем и виноват, то только перед своей женой, но не перед тобой... Это все я. Я превратила робкие юношеские ухаживания и редкие запретные поцелуи в высокое зрелое чувство. Я знала, что патриархальный настрой предков не одобрит нашей дружбы, поэтому в молодости не продолжила отношений... Но забыть так и не смогла... Все годы разлуки я все знала о нем через общих школьных знакомых - где живет, когда и на ком женился, когда рождались дети, раньше видела его с красавицей-женой, но в последнее время она болезненно располнела, и он стал прогуливаться один... Тогда я и решилась подойти. Я даже знала, что он перешел на работу в море, но не предполагала, что из добрых полутора десятка предприятий туда же, где ты... Когда узнала, начала врать, и вот довралась... Теперь он и правде не поверит... Единожды солгав... - она говорила все это монотонно, как в забытьи, но теперь обратилась к Сергею, глядя прямо ему в глаза, - ну вот, теперь ты знаешь даже больше, чем он. Порвать нашу с ним связь я не могу... И не хочу... А за сегодняшнее его унижение из-за меня, я знаю, невыносимое для его гордого характера, я вымолю у него прощение... Надеюсь... Я устала, пойду прилягу... Ширинбек возвращался домой, не видя перед собой дороги, по инерции. Он шел медленным шагом, по обгоняющим его людям с раскрытыми зонтами понял, что дождь усилился, и удивился почему его капли, стекая по лицу, имеют солоноватый привкус, потом понял и это. Он осмысленно огляделся уже возле своего дома и подумал, что, наверное, именно так, бездумно лошади, ослы, коровы возвращаются в свои стойла. Мысли его в недолгом пути витали далеко-далеко, то возвращаясь на годы назад, то устремляясь в будущее. Он понял, что ложь возникла и сопровождала их отношения с самого первого свидания. Ну да, как только она сообразила, что они с Сергеем знакомы. А если бы сказала правду? Конечно, он бы не предал товарища... Но тогда... тогда, значит, высший смысл жизни - святая, всепоглощающая любовь, прошла бы стороной, превратив светлые праздники ожиданий, встреч и даже расставаний в унылые серые будни, торжество самоутверждения - в безысходность прозябания, лишив двоих людей счастья столько лет дарить друг другу радость и блаженство. И, между прочим, при этом не ущемляя ничьих интересов, и никого ни у кого не воруя. Выходит, она была права... А он... Он так позорно предал ее... Лучше бы вообще не подходил - потом бы сказал, что видел с общим знакомым, все бы прояснилось, решили бы, как быть дальше... Или даже спокойно подошел бы, как старый школьный товарищ, узнал бы, что Сергей - муж, и опять не подставил бы ее, как мужнину изменницу. "Действительно, какой я дурак, ишак карабахский..., - мысли опять заметались в поисках выхода, - Как она сейчас там? Как-то, помню, шутя говорила, что муж попался ревнивый, но и она, мол, не овечка покорная... Чем ей можно помочь? Нет, Сергей трезвый человек, не позволит ничего такого... А я сам не трезвый, что ли? А вон, только заподозрил соперника и сорвался, как баран безмозглый... Надо вечером позвонить, попросить у нее прощения... У него тоже... И пусть обругает, как хочет..." Когда Ширинбек поднялся на третий этаж и нажал кнопку звонка, его уже бил озноб. Гюльнара, открывшая ему дверь, только взглянув на него, всплеснула руками и запричитала: - Азизим (мой дорогой, азерб), вай Аллах, что с тобой? Весь мокрый, глаза покраснели, да на тебе лица нет... Ай-ай-ай, и лоб горячий... Быстро раздевайся, ложись, я чай приготовлю, с кизиловым вареньем попьешь... Какой дурак в такую погоду универмаг открывает, чтобы люди простуживались... Вот возьми сухое белье, насквозь же промок, почему без зонтика пошел?... Сейчас чайник поставлю. Ширинбек почувствовал дрожь и слабость в ногах, сделал несколько неуверенных шагов в спальню до кровати и рухнул на нее, потеряв сознание. Мужчины, в большинстве своем, плохо переносят разного рода потрясения, нетерпимы к боли, в случае опасности в первый момент могут паниковать, преувеличивая ее реальные масштабы. Им нужно время, чтобы освоившись с изменением ситуации к худшему, усилием разума и воли предотвращать или преодолевать последствия кризиса. Большинство же женщин, какими бы хрупкими, нерешительными, манерными, капризными и слабыми они обычно не казались, в ситуациях, грозящих чем-нибудь близким, любимым людям, мгновенно преображаются, принимая верные решения, и четко действуя во-спасение. Не случайно же и в животном мире именно самки - пернатых, млекопитающих, хищников первыми бросаются на обидчиков их детенышей, разрушителей гнезд, нор или другого "жилья". Гюля из кухни услышала приглушенный лязг кроватной сетки, заглянула в спальню, все поняла и склонилась над мужем: - Ширин-джан, Ширин-джан, очнись, очнись, - ласково приговаривала она, легонько похлопывая его по щекам, пока они не стали розоветь, - Гамидик, в ванной в аптечке коричневый флакончик с надписью "Нашатырь" и там же градусник - быстренько сюда; Рустамчик, оденься, резиновые сапожки и зонтик не забудь, беги в "Скорую", скажи у папы высокая температура и обморок, по-русски запомни "обморок", с ними и приедешь... Через дорогу осторожней... Телефоны-автоматы на улицах микрорайона, впрочем как и в других районах города, часто становились жертвами любопытства или корысти окрестных мальчишек, поэтому рациональней было, не тратя времени на поиски исправного телефона, сбегать на станцию Скорой помощи, расположенную метрах в восьмистах от дома. Она переодела мужа, попутно растерев ему грудь и спину, привела его в чувство, дав понюхать спирта. Он открыл глаза, но почувствовал себя парящим где-то в вышине, в сплошном тумане, в котором удаляясь и исчезая плавали цветные шары; он слышал над собой, как сквозь вату, заложившую уши, свое имя, но не мог отозваться и снова впал в забытье. Гюля подробно рассказала врачу, как муж ушел "совсем здоровый", и как вернулся через полтора часа "совсем мокрый и больной". - И вот термометр посмотрите - сорок и шесть... Доктор, пожилой еврей с грустным взглядом библейского мудреца, внимательно обследовал пациента с помощью старинной деревянной трубочки-фонендоскопа и собственных пальцев, поглаживая, постукивая и надавливая в различных местах тела. Ширинбек приоткрыл глаза и что-то зашептал ему на ухо. Наконец доктор, сопровождаемый тревожными взглядами Гюли и детей, отошел от кровати, протер руки салфеткой, с готовностью поданной медсестрой, и присел за стол в столовой, вытащив из кармана халата авторучку и бланки рецептов. Гюля сделала шаг вперед, собираясь что-то спросить, но медсестра за спиной врача так выразительно прижала палец к губам и так округлила глаза, как, наверное, пулеметчица Анка предупреждала бойцов-чапаевцев "Тихо, Чапай думает..." "Чапай" заговорил, ни к кому не обращаясь, как бы раздумывая: - В больницу вы его, разумеется, не отдадите, мадам... и сынки... Особенно ты, копия отца, шустрый такой, даже чай не дал допить - "едем, дохтур, едем, папа - обмурок". Гюля отрицательно покачала головой. - Так я вам вот что скажу: могло быть, конечно, и лучше, но хорошо и то, что со стороны сердца ничего страшного нет, и другие кишки-мишки в порядке, - он сделал небольшую паузу, и вдруг спросил, - скажите, он случайно не понервничал сильно сегодня... или вчера? - Нет, доктор, у него сейчас выходные дни, отгулы, чего ему нервничать... - Ну и хорошо, сейчас мы ему укольчик сделаем, - он сказал что-то медсестре и та вернулась в спальню, - выписываю рецепт на жаропонижающее, молите Аллаха, чтобы сегодняшний холодный душ с ветерком не отразился на легких, но это прояснится позже, поэтому завтра вызовите районного врача. - он помолчал, а потом прищурившись с улыбкой посмотрел на Гюльнару, - А он, случайно веру не собирается менять? А то, пока я его осматривал, он Святую Марию вспоминал, отца Сергия... Шучу, конечно... Это бред, от температуры, должен пройти после укола. Если к вечеру состояние не улучшится, сделайте опять вызов... Ах да, телефонную станцию пока не построили, так что я сам заеду к вам перед сменой, около одиннадцати. ... Следующую декаду Ширинбек провалялся дома с воспалением легких. Однообразие этих дней лишь однажды было нарушено самым неожиданным образом. На пятый день болезни, когда кризис миновал, в середине дня в квартиру позвонили. Гюльнара открыла дверь и впустила в прихожую незнакомую молодую женщину, одетую в модную китайскую пуховую куртку с отороченным мехом капюшоном, и в больших темных очках. Через плечо у нее был перекинут ремень дорожной спортивной сумки, в руках туго набитый портфель. - Здравствуйте, извините, это квартира Ширинбека Расуловича Расулова? Я из комитета профсоюза, мне позвонили с работы, просили проведать... - Гюля, кто пришел, это мама? - спросил Ширинбек из спальни. Тут же из-за двери комнаты, выходящей в прихожую, видимо, детской, высунулись две черноволосых и черноглазых головки. Гюльнара качнула головой - "уроки", и дверь снова захлопнулась. Мириам-ханум, которая на время болезни сына поселилась у них, с утра поехала домой по хозяйским делам ("не дай Аллах, обворуют, и не узнаешь"), а заодно кое-что прикупить в магазинах. - Лежи, лежи, это твой профсоюз беспокоится о тебе. А Вы раздевайтесь, проходите, сумки можете здесь оставить... - Спасибо, но портфель я возьму с собой - здесь гостинцы для больного..., - и громко, - Ширинбек Расулович, это я, Марина из профкома... , - она откинула капюшон, и Гюля залюбовалась ее золотистыми локонами, скинула куртку, аккуратно повесила ее на вешалку, взяла портфель и неторопливо прошла в гостиную. - Старшенький ваш - вылитый отец, а младший больше на вас смахивает... Извините, я правильно расслышала - вас зовут Гюля? Я - Марина, вообще-то я кадровичка. А ваше полное имя? - Гюльнара, но это неважно, можно - Гюля... - Спасибо. Гюля, вот тут для больного фрукты, конфеты... и бутылочка коньяка. Говорят, помогает восстанавливать силы, - она выложила на стол мандарины, яблоки, хурму, коробку конфет и бутылку. - Да Вы что, Марина, зачем столько? - А буровики народ богатый, и для хороших работников, таких, как ваш муж, ничего не жалеют. Так можно теперь на больного взглянуть, а вдруг симулирует? Марина еще дома отрепетировала свое поведение и осталась довольна собой за его первую часть. И должность удачную придумала - не будет разговоров на специальные темы, вдруг бы дома дед оказался. Ширинбек из спальни прислушивался к беседе женщин в столовой и пытался унять гулкое сердцебиение, возникшее с того момента, как в квартире прозвучал голос Марины. "Какая молодчина - пришла! - думал он, - а раз пришла, значит простит мне мое идиотство, тоже мне, праведник нашелся..." - Можно? Здравствуйте, Ширинбек Расулович, - появилась в спальне сияющая Марина, протянув ему руку, - что это Вы болеть надумали? Ваш начальник звонил, просил подлечить вас, чтобы ему скорей смениться... Шучу, конечно, но кое-какие лекарства я все-таки захватила, а коньяк прямо из Еревана, по пятнадцать капель перед едой. Ширинбек не отпускал ее руки в продолжении всей тирады, даже не вслушиваясь, а чувствуя ее ответные пожатия, она же не могла оторвать взгляда от его осунувшегося лица. Наконец он разжал пальцы. - Гюля, время обеденное, давай кормить гостью. - Ой, спасибо большое, но мне скоро идти... У меня тоже двое своих, но девочки... Гюльнара, стоявшая позади Марины со сложенными на животе руками, отправилась на кухню со словами: - Успеете, я быстренько накрою, все готово... Марина оглянулась в поисках стула и присела на край кровати: - Я не могла придти, как договаривались, но я звонила туда - тебя тоже не было, я поняла, что с тобой неладно, позвонила на работу, представилась, как из редакции газеты, и вот - пришла... брать интервью, - она погладила его руку. - Золотко, ты прости меня за мою дикарскую выходку, всем сделал плохо, да? И сними, пожалуйста свои очки, глазки покажи... - Забудь о скандале, ничего же не вернешь... И меня прости за мою ложь... Ну не могла я потерять тебя из-за той правды. А очки... Стоит ли? - она чуть приподняла их на лоб, и Ширинбек резко приподнялся в кровати - под глазами и вокруг них были сплошные синяки - часть уже пожелтевших, старых, а часть свежих, сине-багровых. - Что же он делает, сволочь?! - вырвалось у Ширинбека. - А это не он... Это его дьявол попутал - запил он, как его покойный дед... И бьет... А чуть трезвеет, в ногах валяется, прощения просит... Еле-еле сегодня отправила его на работу на трезвую голову, а сама взяла часть необходимых вещей - здесь они, в сумке и в портфеле, отвезу на "нашу" квартиру. Приедет, в случае чего - укроюсь там. Все равно - нам уж вместе не жить, замучает он себя и меня, никогда не простит... все девять лет как будто ждал моей измены... Его родители знают о его поведении и корнях этого, о причине - нет. Девочек держат у себя, умоляют меня не показывать им такого отца. Ширинчик, пожалуйста, поедешь на работу - будь осторожен с ним, я же знаю, что вы там иногда обходите "сухой закон", сорвется он - беда может быть... Слышишь? - Да успокойся ты ради Аллаха, в наш век между мужчинами, извини меня, "из-за бабы" дуэлей не бывает. Дантесы кончились, пушкины, к сожалению, тоже... Он потому на тебе и срывает свое зло, что понял мое неведение о вашем родстве. А поговорить - мы поговорим, ну, может быть, еще какое-то время букой будет глядеть на меня... - Подожди, я не закончила... Это важно... Я решила, что лжи в нашем классическом треугольнике, вернее, квадрате, было уже достаточно, и сказала ему сразу же, что с тобой не расстанусь... - она опустила голову и шепотом добавила, - если, конечно, ты тоже... Перед отъездом он переспросил меня об этом... С тем и уехал... Ширинбек взял ее руку, прижал пальцы к своим губам, потом как бы подвел итог: - Ну конечно, я тоже... Я думаю, все уладится... Подай мне, пожалуйста, халат, пойдем обедать, сегодня я с вами сяду, наконец, за стол. И лекарство твое попробуем, по пятнадцать капель, хотя и напрасно тратилась... III. Истина в предпоследней инстанции - Так... Значит, Юркевский Сергей Георгиевич, 1935 года рождения, национальность..., семейное положение..., адрес..., должность..., член КПСС, понятно, - Наталья Ивановна подняла голову от бумаг, сделала небольшую паузу, внимательно, изучающе глядя на Сергея, и продолжила, - Сергей Георгиевич, я - старший следователь прокуратуры Приморского района города Баку, Большакова Наталья Ивановна, Вы допрашиваетесь в качестве свидетеля по делу о пропаже без вести старшего инженера-заместителя начальника участка бурения "Каспвостокнефти" Расулова Ширинбека Расул оглы. Допрос ведется при включенной магнитофонной записи. Протокол ведет следователь прокуратуры Гасан Али оглы Алиев. Имеются ли у вас какие-либо формальные претензии, вопросы, отводы состава следователей? - Н-нет... Напротив Натальи Ивановны сидел человек, лишь отдаленно напоминавший того Сергея Юркевского, который всего пару недель назад в сопровождении жены почти что приобрел в универмаге "Москва", как на него сшитый, югославский двубортный костюм. Обострившиеся черты лица, мешки под запавшими глазами, остановившийся на какой-то точке пространства невидящий взгляд, устремленный фактически в себя, и атлетически сложенная фигура, облаченная в несвежую сорочку без двух верхних пуговиц, помятый пиджак, похоже, не снимавшийся на ночь, замызганный плащ - одежду, приличествующую какому-нибудь спившемуся бомжу, но не инженеру, да еще спортивного сложения. "Впрочем, в его незавидном положении..., - подумала Большакова, цепким взглядом мгновенно охватив и оценив "экстерьер" свидетеля, - но не спеши, не спеши, Наташа, - тут же одернула она себя, - или сам должен расколоться или улики надо найти железные - слишком уж серьезным может быть обвинение...". Прошла неделя, как Наталья Ивановна практически переселилась жить и работать на морской промысел. С того дня, как в деле об исчезновении Ширинбека Расулова, наряду с предположениями о несчастном случае появилась версия о криминальном характере происшествия, прокурор Еганян освободил ее от всей текущей "мелочевки", поручив ей сосредоточить весь арсенал интеллектуального потенциала на этом деле. Завен Мушегович обожал неисчерпаемые возможности русского языка и получал эстетическое наслаждение, используя слова и их сочетания из глубин словарного запаса Даля, Ожегова и своего собственного. Неважно, что слова не всегда "попадали" в смысл речи, ласкало душу само их звучание. Например, посетителю, невовремя заглянувшему в кабинет, он мог сказать: "Я пока занят, подождите меня в том амплуа...", или "Все работники прокуратуры должны дружить и совокупляться, а не жаловаться мне друг на друга..." (видимо от "по совокупности статей Уголовного Кодекса"). Напутствуя Наталью Ивановну на совершение служебного подвига, Еганян, в частности, просил ее без излишней будоражности проявить авангарцию и отыскать истинные корни исчезновения живого человека. - Ты понимаешь, Наташа, когда человек пропадает или погибает в среде низкопородных криминальных элементов, это, конечно тоже преступление, но из категории "вор у вора дубинку украл", - маленький Еганян проводил ее до двери своего кабинета, и теперь вынужден был задирать голову или обращаться в разговоре к большаковскому бюсту, - здесь же, на передовом предприятии среди бела... пусть даже ночью, убивают или исчезают ответственного работника - мы должны костями лечь, - он задержал взгляд на груди Натальи Ивановны, - но или найти его, или выяснить все досконально и исчерпывающе. Версия о "найти" в эти первые дни после случившегося возникла не на голом месте. Дело в том, что на третий день, то есть практически сразу после получения известия о трагедии, на морской промысел с разрешения руководства специальным рейсом вертолета были доставлены родные Ширинбека - дедушка Рустам Мирзоевич и дядя Мирали Рустамович. В их сопровождении прибыл маленький сухонький старичок в серой каракулевой папахе, черном длиннополом пальто с серым же каракулевым воротником и с обязательными четками в руках - городской молла Сейид Аббас. Встретившего их на вертолетной площадке Эрнеста Аркадьевича они попросили отвезти их на буровую и эстакаду, где в последний раз видели Ширинбека. Усадив моллу на переднее сиденье, втроем устроились сзади и поехали на северо-восточное ответвление эстакады к буровой No1005. Эрнест не раз видел Рустама Агаларова в прошлые годы на конференциях нефтяников, коллегиях Министерства, однажды их даже познакомили. Старик сам узнал Эрнеста и заговорил с ним на отвлеченные темы. Чувствовалось, что он не совсем уютно чувствует себя в компании со священнослужителем, и даже указав глазами на того, развел руками, дав понять, что вынужден уступить традициям и родственникам, добавив коротко: "Женщины, да..." На подъезде к буровой, одиноко возвышающейся на конце эстакадного "аппендикса", молла попросил остановиться, вышел из "газика", жестом указал остальным оставаться здесь, и медленно пошел по направлению к буровой. Он двигался по какой-то, видимо, только ему понятной синусоиде, постоянно переходя от правого ограждения к левому и обратно. По характерным движениям рук, то выставляемых вперед ладонями вверх, то воздеваемых к небу, и покачиваниям головы было видно, что он молится Всевышнему... Молла Сейид вернулся минут через двадцать. Подойдя к стоящим у машины, он обернулся назад, еще раз обозрев только что пройденный путь, и сказал, ни к кому не обращаясь: - Здесь он не падал... Аллах не брал его к себе... Он живой, где - не видно..., - и полез в машину. Наталья Ивановна слышала об этом авторитетном заключении, но исходила из обратной предпосылки и потому с первого же дня занялась активным расследованием. После обстоятельной беседы с Каревым она попросила его подъехать с ней вместе на квартиру Ширинбека Расулова, чтобы побеседовать с его женой. Эрнест прикинул, что поскольку молла Сейид Аббас поселил надежду в семье Ширинбека, там не будет формального траура, и согласился. В дороге Наталья Ивановна, между прочим, высказала мысль, с которой трудно было не согласиться: - Вы знаете, Эрнест Аркадьевич, я думаю, что истинные священнослужители гораздо гуманней, человечней нас, грешных атеистов. Мы со своими рациональными мозгами огляделись вокруг - нет человека, и тут же начинаем искать причины гибели, и трезвоним кругом, и близких, как дубиной по головам, а вот появился божий человечек, у них - молла, и оставил надежду. Вероятней всего, он и сам в это не верит, но дает возможность близким, если не смириться, то хотя бы свыкнуться с тяжелой потерей... - Вы правы, Наталья Ивановна, тем более тяжелой, что и могиле-то они поклониться не смогут... Разве что цветы в море по памятным датам... - Если есть криминал, надеюсь, что жена может дать какую-то зацепку, даже сама не подозревая об этом... Дверь в квартиру была приоткрыта, и они вошли без звонка. В тесной прихожей на вешалке уже висело несколько пальто и курток. Из боковой двери выглянул мальчик и поманил их в комнату. "Ширинбек в детстве", - подумал Эрнест. - Раздевайтесь здесь, там уже места нет, кладите на тахту, тетя, - он, как джентельмен, обратился сначала к женщине. За столом в гостиной сидело несколько мужчин разного возраста. Перед каждым из них стоял "армуды" (стаканчик с суженной "талией") с чаем цвета темного янтаря; в середине стола в вазочке - горка мелкоколотого кускового сахара и нарезанный кружочками лимон на блюдце. Рустам Мирзоевич поднялся навстречу вошедшим, поздоровался за руку с Каревым и Натальей Ивановной, которую принял за его жену, и предложил им место за столом. Большакова, зная традиции, поблагодарила и прошла в спальню к женщинам, а Эрнест коротко объяснил Рустаму род ее занятий и цель их визита. Старик улыбнулся и сказал почти на ухо Эрнесту: -Хорошо, что следователь, а то я подумал, что у вас такая жена... - какая, он не уточнял, но Эрнест решил, что это неплохая идея и так же конфиденциально ответил: - Так и думайте, Рустам Мирзоевич, и другие пусть думают, если заинтересуются... Он присел за стол, и Гюля сразу же поднесла ему стаканчик чая. По этому признаку он понял, что это хозяйка дома, и его поразила несправедливая неразборчивость природы, придавшей такому милому личику столь погрузневшую фигуру. Рустам Мирзоевич отозвал в сторонку Гюльнару, пригласил Наталью Ивановну, познакомил их и предложил побеседовать в детской, откуда вывел обоих мальчиков. Гюля прошла вперед навести порядок в комнате после детей, а Большакова, проходя через гостиную, жестом позвала Карева за собой. - Слушайте, пожалуйста, внимательно, и если что-то вам покажется сомнительным или неправдоподобным, вмешивайтесь, не стесняйтесь. Я должна иметь точное представление обо всем..., - сказала Эрнесту на ходу, а он известил ее о их "семейном положении", которое она кивком одобрила. - Гюльнара Гамидовна, мне поручено следствие об исчезновении вашего мужа. Я разделяю вашу беду, но мы все не теряем надежды, и чтобы продвинуться в этом деле, я должна искать его причины... Вы можете мне помочь. Кстати, хочу вам сказать, что Эрнест Аркадьевич вчера подписал документ, по которому Вы уже с марта, если муж не найдется, будете получать от предприятия денежное пособие, а не ожидать полгода. - она посмотрела на Карева, укоризненно качнув головой, - А сегодня разговор наш неофициальный, говорите все, что вам покажется важным, а потом вместе решим, что полезно для дела, а что лишнее, хорошо ? - Да, конечно, Натала Ванна, а меня можно зват Гюля... - Ну, хорошо, Гюля, расскажите мне о вашем муже, о характере, привычках, друзьях, врагах, если такие были... Гюля сначала медленно, запинаясь, а затем все увереннее стала рассказывать о Ширинбеке, начиная со времени их первого знакомства. Говорила о нем тепло, с любовью, часто замолкая и прикладывая к глазам подол кухонного фартука. Эрнест смотрел на обеих "большегрузных" женщин, сидящих друг против друга, наклонившись вперед, и они представлялись ему мощными японскими борцами сумо, готовыми начать схватку. Он даже мысленно одел их в традиционную форму этих атлетов, но тут же прикрыл все освободившиеся части фигур реальной одеждой. Одновременно его слух резануло какое-то необычное словосочетание в рассказе Гюли, и он прервал ее: - Извините, как Вы сказали: "Когда он приезжает..." Дальше...? - Я говорю, когда он приезжает на свой три-четыре отгулны дни, то все время проводит с семей, с детми, очен заботливый... Я понимаю - работы много, - у нее и в мыслях не было говорить о муже в прошедшем времени, но Эрнест уже понял, что вовсе не это задержало его внимание. - А что, Гюля, у Ширинбека Расуловича всегда был такой жесткий график работы, почти без отдыха? - он бросил взгляд на Большакову. - Почему без отдыха, я ему даю отдыхат, сколко хочет. Раньше, конечно, лучше был - приезжал на пят-шест ден, и отдохнет, и погуляет, и по дому что-то... Работа стал болше, зарплат - нет..., - не удержалась Гюля. Наталья Ивановна уловила смысл вопроса и подключилась: - Гюля, а давно ему больше приходится работать? - Да, уже несколко лет так... Гамидик в детский сад пошел... Наверное, Эрнест Аркадич лучше знает... - Правда, в бурении всегда много работы, - неопределенно отозвался Карев, выразительно глядя на следователя. - Ну, хорошо, Гюля, вспомните, пожалуйста, с кем ваш муж поддерживает хорошие отношения, а к кому относится плохо, может быть поскандалил с кем-то на работе и с вами поделился... Кто из работников к вам заходит в гости, - Наталья Ивановна что-то пометила в блокноте, - говорите, говорите, я слушаю... - Что Вы, Натала Ванна, Ширинбек - и скандал?! Нет, он вед и дети так приучил, если что-то случается, то не надо кричат, надо выяснит, разобратся... Сам-то он горячий, я знаю, но умеет себе держат. Когда молодой был, несколко раз силно скандалил... из-за мене, - она в смущении стала расправлять фартук на коленях, - а так нет... Товарищей по работе уважает, никогда плохого слова ни о ком я не слышала... Дедушка Рустам тоже такой, Ширинбек в него... Вай Аллах, неужели он не найдется... - ее глаза снова наполнились слезами, она промакнула их фартуком и продолжала говорить. Видимо, в последние дни ей пришлось переживать все события молча; нет покойника - нельзя ни поголосить, ни попричитать, или вслух высказать свои предположения - это привилегия мужчин, поэтому теперь она готова была рассказывать без конца. - На работе его уважают, вот недавно заболел он, под дождик простудился- воспалении легки, пожалста... И сразу с работы профсоюз пришел, цели посылка на здорови сама принес... - Кто был, Королев, Василь Петрович? - Карев вспомнил их главного профсоюзного активиста "дядю Васю", любителя радовать больных своими посещениями. - Нет, женщин приходил, молодой, красиви такой, я еще удивлялся - зима, а она черни очки носит, наверно, глаза что-то не порядки... А-а, ее Марина зовут, оч-чен красиви женщин... По удивленному выражению лица Карева Наталья Ивановна поняла, что произошла вторая неувязка, и сделала пометку в блокноте, а Гюля продолжала вспоминать: - Да, ему так приятно был внимани, он даже перви раз за болезни сел вместе с нами за стол обед кушит... - Подождите, Гюля, - Эрнест, догоняя какую-то ускользающую мысль, уже не обращал внимания на предостерегающую мимику Большаковой, - а вы точно поняли, что эта молодая женщина работает у нас? Гюля обиженно поджала губы, отчего ее лицо еще больше округлилось, и она всем своим обликом стала напоминать "чайную бабу" восточной заварки. В ее тоне даже зазвучали укоризненные нотки: - Эрнест Аркадич, как это поняли- непоняли, я помну, муж время обед звал ее "товарич Черкезова...", или Черказова, еще знаю - она у вас с кадрами занимаися, вот... - Да, Гюля, - вмешалась в разговор Наталья Ивановна, - есть такая женщина у нас в Исполкоме, занимается социальными и кадровыми вопросами предприятий, такая из себя...- и замолкла, как бы припоминая. - Ну да, я же говору, красивая и волосы золотой цвет... - Точно, она, Эрнест Аркадьевич, может, и не знаком с ней, - Карев так и не понял, действительно ли Наталья Ивановна вспомнила о такой женщине или просто приглушает эту тему, а та заглянула в свой блокнот и вернула беседу несколько назад: - Гюля, вот Вы вспомнили, что Ширинбек в молодости с кем-то сильно ругался, из-за вас... Расскажите подробней, пожалуйста, дело ведь прошлое... Кстати, если вам удобнее говорить на родном языке, - пожалуйста. Вы как, Эрнест Аркадьевич? Карев согласно кивнул, а Гюльнара явно обрадовалась: - Да, конечно, а то, когда я нервничаю, начинаю путать слова. Я же русскому языку у Ширинбека научилась, у нас в деревне почти не знала, только то, что на уроках учили... Да, так Вы про Ибрагима спрашивали... то есть, с кем муж не ладил, вот это и есть Ибрагим Магеррамов... Мы с ним соседи были в деревне, он старше меня, школу бросил, год в тюрьме сидел за драку, по амнистии выпустили на мою голову... Я, конечно, тогда вот такая стройненькая была, - Гюля мизинцем показала, какая она была, - и он мне проходу не давал, подкарауливал везде, хотел обручиться со мной, а сам такой неприятный - глазки птичьи, зубы лошадиные, половина золотые - в тюрьме, что ли, выбили... Один раз даже его отец, такой же кочи (здесь - бандит, азерб.), хоть и завскладом стройматериалов, к моему пришел, хотел договариваться, но отец выгнал его. Потом Ибрагима забрали в армию, но через три месяца он вернулся, говорили, что его отец много денег дал кому то. В это время я в Баку встретилась с Ширинбеком, и когда он приехал к нам познакомиться с родителями, по деревне, конечно, слухи поползли, и Ибрагим как-то на улице подошел, стал его задевать: "зачем приехал... что, в Баку невесты кончились, нашу хочешь забрать...". Ширинбек сначала шутя отвечал, а потом разозлился, они чуть не подрались, но Ибрагим , видно, испугался, что опять посадят, пригрозил нам и ушел. Хорошо, что на другой день Ширинбек уехал, а вскоре и я переехала в Баку. Незадолго до моего отъезда Ибрагим остановил меня около дома, - Гюля опустила глаза и покраснела, - сказал, что любит меня, что тоже скоро уедет в Баку, будет работать, и все равно женится на мне. Я ответила, что он Ширинбека подметки не стоит, посмеялась и убежала... Продолжение этой истории выглядело так. В следующий раз Гюля увидела Ибрагима совсем недавно. Ширинбек был на работе, а она, оставив детей на свекровь, вышла из дома в магазин напротив. Ибрагим остановил ее на другой стороне улицы: - Подожди, Гюльнара-ханум, или не узнаешь старых друзей? Салам алейкум, - и он расплылся в своей лошадиной улыбке. - Салам, Ибрагим, тебя трудно не узнать, сразу вспоминается французский киноактер Фернандель - "Полицейские и воры" видел? Нет? Посмотри... И с каких это пор ты стал старым другом?, - собственная болтовня придавала ей храбрости, хотя интуитивно она чувствовала, что Ибрагим не способен ее обидеть, несмотря на то, что его лицо приняло зловещее выражение. - Ладно, кончай трещать, женщина... Ты помнишь, я обещал переехать в Баку - переехал, есть прописка, есть работа, деньги, сейчас собираюсь купить или построить дом в Бильгя или в Шувелянах, у моря. И в этом доме ты будешь хозяйкой, Гюля, ты! - Я всегда знала, что у вас с отцом много ворованных денег. - Ты должна оставить Ширинбека, - продолжал он свою давно заученнуь речь, - я возьму тебя в жены, а детей усыновлю. Решайся, Гюля, я все равно своего добьюсь... Тем более, твой муж, я знаю, уже давно развлекается с русской бабой... Обзаведусь хозяйством - приеду за тобой. Вон на той машине, - он показал на стоящую неподалеку "Волгу", - и учти - все эти годы я потратил на тебя, издали наблюдал за твоей жизнью... И твоего мужа из виду не упускал. И еще хочу тебе сказать, что мне безразлично - ты худая или толстая, высокая или низкая, ты мне нужна такая, как есть... Смотри, не пожалей потом... понятно?- он повернулся уходить, и Гюля бросила ему вслед: - Понятно, что ничего у тебя не выйдет, а насчет мужа - врешь ты все, а если и правда, то он - мужчина, не то, что ты... Ибрагим, не обернувшись, зашагал к машине. Ширинбек вернулся "с работы" через пару дней, как всегда после свидания с Мариной, в хорошем настроении, а на следующее утро, когда дети отправились в школу, Гюля представила ему свою недавнюю встречу с Ибрагимом, как веселую историю, закончив ее любимым ругательством мужа "ишак карабахский" в адрес Ибрагима. Она, естест