ов. Внимание привлекли слова: "А. И. Солженицын просит совета в ЦК (март 1963 г.)". Любимый Константин Симонов! Кто не знает это: Жди меня, и я вернусь, Только очень жди. Или это: Если бог нас своим могуществом После смерти отправит в рай. Конечно же, "в рай" нас безгрешных Бог отправит. А в "Известиях ЦК КПСС" 1990 года напечатан отзыв К. Симонова о романе А. Солженицына "В круге первом", датированный 1 февраля 1966 года. "Три дня я сидел в стенах ЦК и, выполняя данное мне как члену партии поручение, с тяжелым чувством в душе читал этот роман", -- так начал свой отзыв Симонов о названной выше книге. Признав за Солженицыным, который сам провел "ряд лет в тюрьмах и лагерях", право (!) описывать трагические картины лагерной жизни в эпоху сталинщины, Симонов приходит к выводу, что если принять на веру представ ленное Солженицыным "изображение нашего общества тех лет, то станет совершенно непонятным, почему это общество после смерти Сталина не пошло по его стопам, почему оно не продолжало действовать в духе карательной политики Сталина, почему оно вместо этого ликвидировало лагеря, освобождало заключенных, почему оно прижизненно и посмертно восстанавливало добрые имена сотен и сотен тысяч людей?.. Я не приемлю, -- подчеркивает Симонов, -- этот роман в самой главной его отправной точке, в его неверии во внутреннюю здоровую основу нашего общества, которая присутствовала в нем всегда, в том числе и в такие тягчайшие периоды его развития, как последние годы жизни Сталина. И это для меня самое главное. А существование в романе таких, со слепой злобой, а поэтому и почти с полной потерей таланта написанных глав, как главы о Сталине, обстоятельство второстепенное. Эти главы, в конце концов, сам почувствовав их антихудожест венность, автор мог бы безболезненно изъять из своего романа". Инга Сергеевна с волнением перечитывала эти строчки, сама для себя пытаясь уяснить, что же двигало Симоновым при написании этого отзыва. Искренняя убежденность в своей правоте? Но не мог же он не понимать всего, что было, что происходит вокруг и что уже становилось очевидным в 1966 году, когда он писал этот отзыв на художественное произведение, судьба которого решается не "судом народа", для которого роман написан (и за неверие в который так оскорбился Симонов), а ЦК КПСС. Она принялась автоматически листать журнал, не ища там ничего конкретного для уяснения вставших перед ней вопросов. Но тут сама собой вырисовалась поразительная картина, которая говорила сама за себя. Этот отзыв Симонова в журнале помещен между двумя весьма показательными документами. Перед отзывом напечатано письмо деятелей культуры на имя секретаря ЦК КПСС, председателя идеологической комиссии ЦК КПСС. П. Н. Демичева. "Многоуважаемый Петр Николаевич! Вам, конечно хорошо известно имя А. И. Солженицына, одного из самых выдающихся советских писателей". Далее, излагая значение творчества Солженицына для современой культуры, перечисляются все житейские тяготы, которые пришлось писателю пережить. "После реабилитации, -- писали авторы, -- он поселился в Рязани и живет с семьей в 4 человека в очень плохой квартире в ветхом здании барачного типа. Рядом расположен гараж с десятками постоянно шумящих машин". Отмечая масштаб дарования, мировую известность и значимость литературной деятельности писателя, авторы письма подчеркивают, что "условия здоровья и литературной работы А. Солженицына диктуют неотложную необходимость его переезда в Москву и чуткого внимания к его судьбе". Это письмо, датированное 3 декабря 1965 года (то есть за два месяца до отзыва Симонова) подписали: К. Паустовский, Д. Шостакович, К. Чуковский, С. Смиронов, П. Капица. И напечатано оно в "Известиях ЦК КПСС", на стр. 147. На страницах 148--149 напечатан отзыв Симонова. А на странице 150 представлена рукописная копия записки Симонова Демичеву: "Многоуважаемый Петр Николаевич! По Вашему поручению, переданному мне Отделом культуры, я прочел в ЦК роман Солженицына и направил в отдел свой отзыв. Но мне бы хотелось, чтобы Вы прочли его лично. Присылаю его. Уважающий Вас..." Подпись Симонова... "Презумпция невиновности -- хорошее основание для получения индульгенции, позволяющей надеяться на рай", -- подумала Инга Сергеевна, вспоминая все, что у нее было связано с именем Симонова, его поэзией, с фильмами по его книгам и т. д. Может, не зря Юра Алексеев, философсоциолог, задумался над категорией презумпции невиновности, поскольку это понятие, этот принцип охватывает отношения, далеко выходящие за рамки правовых... А что же наша философская братия думает по этому поводу?", -- впервые задумалась Инга Сергеевна, подойдя к полке со словарями. Но ни Философский энциклопедический словарь 1983 года, ни словарь по социологии 1988 года вообще статей о "презумпции невиновности" не содержали. "Философы и социологи над этим вообще не думают, -- мысленно ответила она сама себе. -- Куда там! Нас волнует понятие "ноосфера" (!), которое, как никакое другое, стало модным к употреблению, несмотря на то что почти никто не может разобраться в содержании этого термина, введенного Тейяром де Шарденом и использованного Владимиром Вернадским в его философских изысканиях. Но зато авторы Философского энциклопедического словаря тоже приобщились к "пришиванию" этого абстрактного термина к конкретным "сегодняшним" философским вопросам бытия, заключая, что "поскольку характер отношения общества к природе определяется не только научнотехническим уровнем, но и социальным строем, постольку сознательное формирование ноосферы органически связано со становлением коммунистической общественноэкономической формации, создающей условия для превращения знаний, накопленных человечеством, в материальную силу, рационально преобразующую природную среду". Прочитав эти "перлы" "квинтэссенции" философской мысли, Инга Сергеевна с грустью поставила книги на полку и вернулась к письменному столу. x x x В пятницу, как только она пришла на работу, зазвонил телефон. -- Алло, это Инга Сергеевна? Говорит референт академика Остангова, -- услышала Инга Сергеевна. -- Да, да, доброе утро. -- Доброе утро, Инга Сергеевна! Итак, мы вас ждем во вторник на семинаре. У вас ничего не изменилось? -- Да нет вроде бы, вот всю неделю готовилась, -- засмеялась Инга Сергеевна. -- Замечательно, спасибо. Продиктуйте мне, пожалуйста, название доклада и несколько ключевых фраз о его содержании. Мы обычно вывешиваем два объявления о семинаре: в центральном холле и у конференцзала, чтоб слушатели могли подготовиться. Кроме того, скажите, пожалуйста, когда и куда за вами прислать машину. -- Так, -- ответила Инга Сергеевна, -- мне нужно минут пятнадцатьдвадцать на подготовку. Можно к трем часам. -- Хорошо. За вами приедет "Волга" Кирилла Всеволодовича. Ваш адрес, насколько я поняла, водителю известен. Всего доброго. Во вторник утром Инга Сергеевна тщательно готовилась к семинару. После завершения подготовки доклада она приняла "контрастный душ (суть которого в попеременном обливании холодной и горячей водой), полежала после душа пятнадцать минут с наложенной на лицо маской, состоящей из равных частей творога, сметаны и соли, затем умыла лицо попеременно холодной и горячей водой и, почувствовав от этих процедур прилив энергии, свежесть и подтянутость, принялась методично красить ресницы и делать прическу. Все волнения куда-то напрочь исчезли, и она чувствовала себя в хорошей профессиональной и физической форме. Она надела свой любимый черный шерстяной строгий костюм, замшевые черные лодочки на высоком каблуке и, выпив чашку растворимого кофе с кусочком сыра без хлеба, надела длинную каракулевую шубу и, уложив в мягкую сумку сапоги (для возвращения домой) и папку с материалами для доклада, вышла на улицу. Машина Остангова ожидала ее у подьезда. Знакомый уже ей шофер с достоинством поздоровался, заботливо вышел из машины, чтоб открыть перед ней дверцу, и, не говоря ни слова, сел за руль и поехал в институт. В вестибюле института ее поджидала референт Остангова -- молодая, яркая, чуть полноватая, но с очень красивой фигурой блондинка, которая, представившись, сказала: -- Сейчас я вас провожу в зал, где у нас обычно проходят семинары. Там вы сможете отдохнуть, подготовиться. Примерно через пятнадцатьдвадцать минут начнут собираться люди. -- Хорошо, спасибо, -- ответила Инга Сергеевна и, поднимаясь с референтом на второй этаж, разглядывала институт и проходивших мимо людей. Как только они свернули в коридор правого крыла института, она услышала над ухом знакомый голос, от которого сердце куда-то упало. -- Добрый день, Инга Сергеевна. Как, готовы к борьбе? -- говорил Остангов весело, дружелюбно, как с хорошо знакомой и, как показалось Инге Сергеевне, поотечески тепло. -- Здравствуйте, Кирилл Всеволодович, -- сказала Инга Сергеевна с неожиданной для нее самой застенчивой улыбкой. Инга Сергеевна посидела в зале одна минут десять, после чего начали собираться слушатели семинара. Явившийся Остангов, представив гостью аудитории, сообщил, что идея приглашения ее на семинар принадлежит ему, поскольку случайность позволила ему ознакомиться с пусть не бесспорными, но очень интересными ее идеями. После этого он, предоставив Инге Сергеевне слово, сел за председательский стол, рядом с которым располагалась светлого дерева кафедра, куда она направилась. Удовольствие от доброжелательного любопытства и внимания аудитории, а также ощущение своей привлекательности придавали ей уверенность, и она спокойно стала излагать свои мысли. Данные ей "от Бога" хорошее ораторское мастерство и память сейчас, как никогда, сделали ее речь красивой, логичной и грамотной. После ее выступления начались ответы на вопросы, которые постепенно переросли в бурную дискуссию о критериях современного развития общества, о взаимодействии гуманитарной и технической интеллигенции, о повышении ответственности интеллигенции во всех сферах жизни современного общества. Особый спор вызвал вопрос, связанный с презумпцией невиновности. Некоторые из выступавших эмоционально защищали этот принцип и в правовой сфере и за ее пределами, не видя ему альтернативы для защиты от произвола. Другие, приводя цитаты некоторых юристов из США и других стран, соглашались с их авторами, что этот принцип вообще бессмыслен. Один из выступающих -- представитель молодого поколения ученых -- так тщательно подготовился к семинару, что даже зачитал давнее высказывание американского автора Коллисона, который утверждал: "Теория презумпции невинов ности -- явная фикция. Ни один здравомыслящий человек не будет исходить из предположения, что задержанное лицо невиновно... Это одна из абсурдных теорий". В своих комментариях молодой эрудит утверждал, что принцип презумпции невиновности устарел, ибо всюду полно примеров тому, что откровенные преступники, изощренно потрудившиеся для того, чтоб не было доказательств их виновности, цинично смотрят людям в глаза и живут (на правах невиновных) среди честных людей. Он даже предлагал изменить формулировку статьи 11 Декларации прав человека, в которой вместо слов "имеет право считаться невиновным" записать слова: "не может быть осужден, если его виновность не будет установлена законным порядком" (и далее по тексту статьи декларации). -- Ну что ж, -- сказал, медленно вставая с председательского места академик Остангов, когда время уже перевалило за пределы рабочего дня. -- Я думаю, что наша гостья уже устала, тем более что часы показывают тридцать пять минут седьмого. Да, время пролетело незаметно, и, я думаю, что мы получили много новых неожиданных для нашей аудитории знаний и озадачены многими вопросами. Я думаю, что истина еще ждет часа для своего рождения как в представлениях каждого из нас, так и в обществе в целом. Но бесспорно, что сегодня мы приобщились к тому, над чем работают представители гуманитарной науки, и я хочу от имени всех присутствующих поблагодарить нашего философа и пожелать ей успехов. Академик первый сделал несколько хлопков, чему дружно последовали все участники семинара, начавшие вставать со своих мест. Несколько человек тут же окружили Остангова, а Инга Сергеевна, сложив свои бумаги в папку, тихо вышла из зала, пытаясь сориентироваться, в каком направлении приемная Остангова, где она оставила сумку с сапогами и шубу. Зайдя в приемную, Инга Сергеевна быстро сменила туфли на сапоги, надела шубу, меховую шапку и, выйдя в коридор, направилась к лестнице. Несмотря на то что рабочий день кончился, в институте, как водится в Академгородке, было полно народу, но ей вдруг среди незнакомых людей стало пусто и одиноко. Никто из запомнившихся участников семинара не попался ей на глаза, никто не вышел ее проводить, и чувство ненужности происшедшего, недовольство собой и ужасная усталость охватили ее. Почти бегом она спустилась с лестницы и вышла на улицу, где было уже темно и густо падал снег. Она подошла к остановке автобуса. "Если показавшийся вдали автобус не мой, пойду пешком, чтоб проветриться", -- подумала она. В это время перед ней остановилась знакомая "Волга", и из нее вышел академик Остангов. -- Простите, Инга Сергеевна, я не заметил, когда вы ушли. Что ж вы так быстро, даже не попрощались?! -- сказал он с улыбкой. -- Извините, Кирилл Всеволодович, но вас окружили сотрудники, и я не хотела мешать, -- ответила она растерянно. -- Садитесь, пожалуйста, в машину, я вас подвезу. -- Большое спасибо, но... -- Сегодня я сам водитель, как видите, -- с этими словами он открыл дверцу, предлагя ей сесть на переднее сиденье. Уже включив мотор, он вдруг повернулся к ней и, поймав ее взгляд, долго не переводил свой, как бы сообщая что-то очень важное и значительное. Это был не просто взгляд, это было нечто проникшее в нее и начавшее жить самостоятельной жизнью. Ей стало не по себе настолько, что мелкая дрожь в теле невольно вызвала желание сильнее закутаться в шубу, и она съежилась. -- Вам холодно? -- спросил Остангов, уловив ее движение. -- Нет, нет! Просто я поправила шубу. -- Если вы не возражаете, я вас немного покатаю по вечерним улицам?.. Она одобрительно улыбнулась. Машина, проехав вдоль Морского проспекта, помчалась прямо в сторону Бердского шоссе. Покрытые свежим снегом сосны и ели при слабом освещении редких фонарей создавали картину новогодней сказки за окном. Кирилл Всеволодович включил радио, и тут же зазвучал модный шлягер в исполнении авторакомпозитора Юрия Лозы "Мой плот": Нить в прошлое порву, И дальше будь, что будет, Из монотонных будней Я тихо уплыву На маленьком плоту. Лишь в дом проникнет полночь, Мир новых красок полный Я, быть может, обрету... Инга Сергеевна вся замерла в молчании, еще более завернувшись в шубу, а Остангов, делая вид, что сосредоточился на выборе маршрута, также не проронил ни слова, очевидно, не желая нарушить какую-то особую необъяснимую ауру, которая превращала их молчание во что-то, что сливало их в нечто единое. Спустя полчаса, машина свернула к ее дому, и вскоре оказалась у ее подъезда. Остановив машину, Остангов ловко вышел из нее, открыл дверцу перед Ингой Сергеевной и, подав руку, помог выйти. На прощанье он протянул ей руку и, задержав ее, сказал: -- Благодарю вас еще раз за участие в нашем семинаре. Семинар прошел лучше, чем я предполагал. Вы -- замечательный оратор и заинтересовали нашу скептически настроенную к гуманитариям аудиторию. Я вас искренне поздравляю. Он продолжал держать ее руку в своей теплой ладони, внимательно глядя ей в глаза. Инга Сергеена стояла молча, чувствуя неловкость, не зная как поступить. Он вдруг склонил голову, поцеловал ее руку и, как ей показалось, слегка дрогнувшим голосом тихо спросил? -- Могу ли я вас когда-нибудь видеть?.. Растерявшись и продолжая держать свою руку в его, она глянула на него не в состоянии произнести что-либо в ответ. -- Ну хорошо, -- сказал он вдруг, решительно отпустив ее руку. Всего доброго. Благодарю вас. Он быстро сел в машину и мгновенно уехал. Инга Сергеевна продолжала стоять на ступеньке подъезда обдуваемая ветром. Крупные снежинки с навязчивостью первых летних комаров впивались в глаза, растворяя тушь, вызывая жжение и боль в глазах. Это не дало ей возможности постоять еще на улице и она, стряхнув снег с шапки, вошла в подъезд. -- Ты что -- плачешь? -- спросил муж, снимая с нее шубу. -- Да нет, на улице сильный снегопад и ветер прямо в лицо, -- сказала она тепло, но не глядя мужу в глаза, чувствуя, какую-то неловкость перед ним. -- Ну как прошел семинар? -- Я и сама не знаю! Может быть, я выглядела умной, а может, беспросветной дурой. Я еще должна понять, что же это было сегодня, -- ответила она и направилась в ванную. -- А как Остангов отнесся? -- Ну разве этих аристократов поймешь? Вслух он оценил положительно. -- Ну нет, ты не права. Остангов не такой. Я его не раз слышал на общих собраниях, президиумах. Он не станет говорить на черное белое, и, если б что-то было не так... Инга Сергеевна чувствовала, что разговор мужа об Остангове, который она раньше всегда поощряла, сейчас вызывает дискомфорт, и, чтоб его прекратить, она сказала: -- Сашенька, извини, я закрываю дверь. что-то у меня ничего не смывается с глаз. Очень больно. Я быстренько приму душ. Как только она закрылась в ванной и осталась одна, она почувствовала себя словно в объятиях какого-то воздушного покрывала, которое выплывало постепенно из ладони той руки, которую поцеловал Остангов. Это покрывало согревало и одновременно охлаждало все ее тело, ограждая от окружающего мира независимо от ее воли и сознания. Она быстро включила душ, но когда вода стала струиться по ее телу, это облакопокрывало с еще большей силой запеленало ее всю, не давая возможности вернуться в реальность. Она быстро выключила душ и, как только набросила халат, услышала стук в дверь. -- Инга, извини, -- говорил муж быстро, -- звонит Анюта. Я бегу к телефону, а ты поторапливайся. Инга Сергеевна, набросив небрежно халат, выскочила из ванной и побежала в гостиную к телефону. Муж держал трубку телефона, который находился в кухне. -- Доченька, добрый вечер, я тоже у параллельного телефона и слушаю тебя внимательно, -- говорила она быстро, только сейчас почувствовав, что дочь плачет. -- Что случилось, Анечка, дорогая?! Ну не плачь, я тебя умоляю, -- твердила она растерянно. -- Мамочка, ну как же не плакать, я боюсь, я не знаю, что делать, здесь не достать мышеловок! -- Каких мышеловок? Я ничего не пониманию, повтори, пожалуйста, я была в ванной и не слышала начала разговора. -- Мамочка, мы все в отчаянии, здесь развелись крысы. Они не дают спать ночами, бегают по всем продуктам. Это же грозит черт знает чем! -- Господи, еще этого не хватало! Вы обращались в санэпидемстанцию? -- Какая в нашей деревне санэпидемстанция?.. Может, у вас там есть мышеловки? -- Какой кошмар, в наше время идти в магазин за мышеловкой! Доченька! Может, вы всетаки приедете сюда? Скоро Новый год! -- Нет, мамочка! У меня нет сил мотаться с ребенком по аэропортам, особенно сейчас, когда снова ходит грипп и всякие эпидемии, да и что это даст? А кто меня отпустит опять с работы? Мамочка, я вас прошу сейчас об одном -- может, вы найдете мышеловку. Будем как-то спасаться. Что делать? Мать чувствовала, что Анюта немного собралась и перестала плакать. Тут Инга Сергеевна, мгновенно приняв решение, рожденное неодолимым желанием сказать дочери что-то утешительное, произнесла: -- А знаешь что? Мы сами приедем к вам на Новый год! Однако вместо обычного визга радости Инга Сергеевна услышала тревожный вопрос: -- Куда? Сюда?! А как же вы будете здесь спать с крысами? -- Ничего, как вы, так и мы! Готовьте красивую елку, а все остальное -- за нами. Привезем весь "праздничный" заказ. Так что по магазинам в поисках вкусненького не бегайте. Я завтра пойду искать мышеловку. Успокойся, встретимся, все обсудим. Говорят, как встретишь Новый год, таким он весь и будет. Вот мы его и должны встретить так, чтоб он нам принес удачу и решение всех проблем. Александр Дмитриевич все время молча слушал разговор на параллельном телефоне и только при прощании добавил: -- Я со всем согласен. Готовьте для бабушки костюм Снегурочки! Анюта от неожиданности этой реплики рассмеялась и попрощалась с родителями. Положив трубки, Инга Сергеевна и Александр Дмитриевич подавленные и удрученные сели ужинать. -- Неужели мы ничего не придумаем, чтоб облегчить жизнь дочери. Ведь у нас есть положение, неужели мы ничего не стоим? -- сказала Инга Сергеевна, скорее, обращаясь к себе, чем к мужу. -- К сожалению, мы с тобой можем только потесниться в этой квартире для них, если б они приехали сюда. Но они не приедут. Они вправе желать самостоятельной достойной жизни. -- Представь их состояние сейчас, -- сказала Инга Сергеевна! -- Да еще крысы. Это же страшно! А вдруг Катюшка испугается ночью? Это же может кончиться даже заиканием, я уж не говорю о заразе, которую разносят крысы. Какой ужас! Глава 4. Без времени Когда Инга Сергеевна с мужем приблизись к пя тиэтажному зданию общежития, беспричинно горделиво возвышавшемуся над покосившимися деревенскими избами, они обратили внимание на то, что во многих окнах горит свет. "Наверное, молодые хозяйки, уложив детей спать, изощряются в кулинарии к празднику", -- заключила Инга Сергеевна. В знакомом коридоре блока, где жили дети, несмотря на грязные обшарпанные стены, развешанные пеленки, выставленную у дверей заляпанную грязью обувь и велосипеды, все напоминало о наступающем новогоднем празднике: и гирлянды бумажных картинок с шарами и аромат елок, и запахи кондитерских изделий. "Как велико человеческое стремление к празднику, -- подумала Инга Сергеевна, глядя на это. -- Вопреки отсутствию возможностей наши люди умудряются противостоять этому своим личным творчеством и выдумкой". Ход ее мыслей прервала выскочившая из кухни Анюта, которая бросилась на шею родителям. Она ловко помогла им раздеться, и они зашли в комнату. По всему было видно, что молодые догадались, что родители приедут прямо с самолета, и все указывало на то, что их ждали. В комнате было чисто и уютно, весь потолок украшен разноцветными лампочками и шарами. В углу у окна величественно сверкая и благоухая стояла роскошная елка, под которой на пушистой снежной горке из ваты радостно улыбались игрушечные Дед Мороз со Снегурочкой и разные зверюшки. Катюшка мирно спала в своей кроватке за шторкой. Стол был красиво сервирован к чаю. -- Если мы сейчас засядем за стол -- это будет надолго. Я же вас знаю, -- сказал Александр Дмитриевич. -- Поэтому я предлагаю все отложить на завтра, а сейчас идти дружно спать. Иначе завтра весь день будет сломан. О'кей? -- Да, я согласен, -- сказал Игорь. -- Если вы не голодны и не хотите пить, то предложение принимается. Анюта постелила родителям на диване, себе рядом на раскладушке, а Игорь пошел спать этажом выше в комнату холостяков, один из обитателей которой, как объяснил Игорь, уехал на праздник в Москву. Инга Сергеевна, как всегда в обществе детей, почувствовала себя спокойно, защищенно, комфортно и мгновенно уснула, но ее разбудило легкое прикосновение лежавшей на раскладушке Анюты. -- Мамочка, ты слышишь? -- спросила она шепотом. -- Что, что случилось? -- Да нет, ничего не случилось, ты прислушайся. Инга Сергеевна тут же отчетливо услышала звуки, вызвавшие детские страшные воспоминания, связанные с крысами, борьба с которыми была одной из составляющих образа жизни обитателей послевоенных "раненных", сырых домов в Одессе. Сон мгновенно прошел, и она, набросив халат, быстро вышла в кухню, имевшую смежную с комнатой стенку. Как только она включила свет, большая крыса стрелой сорвалась с полки с продуктами, припасенными на зиму. Инга Сергеевна осторожно приоткрыла шторку и тут же другая крыса юркнула куда-то под пол и затихла. Она, вся трясясь от страха и возмущения, неизвестно к кому обращенному, стала рассматривать торбочки и банки с крупами, сахаром, сухофруктами, когда, щурясь от света, вошла Анюта. -- Доченька, ты знаешь, оказывается мышеловки -- дефицит, и мне не удалось достать. Но надо что-то делать. Это же опасно для Катюшки, -- говорила она спокойно, подавляя дрожь в голосе. -- Мамочка, мы ничего не придумаем. Сейчас даже лекарств нет... Может, нам повезет и мы все же сбежим отсюда. Игорь был в президиуме Академии, и нам обещали помочь. Инга Сергеевна села на стул возле обеденного стола, на котором, кроме пластмассовой хлебницы, стояла ваза с веткой елки, ваза с конфетами, электроплитка, кофеварка, мясорубка и другие электробытовые приборы, подаренные родителями, чтоб както скрасить этот безобразный быт дочери. Анюта придвинула другой стул и села рядом с матерью. -- Мамочка, мы так рады, что вы приехали! Завтра постараемся ни о чем плохом не думать, будем веселиться. Инга Сергеевна в этой затхлой кухне и после перепуга почувствовала жуткую усталось, разбитость, но ложиться спать ей было страшно Из-за крыс, и они с дочкой до утра, как они всегда любили, проболтали о житьебытье, обсуждая все -- от наболевших житейских вопросов до последнего концерта Аллы Пугачевой. Не говоря Анюте, для себя она твердо решила, что, если в первую рабочую неделю после Нового года Игорь не получит разрешения на выезд (на что появились смутные надежды), она сама напишет письмо Горбачеву. Весь следующий день прошел в разговорах, обсуждениях и подготовке праздничного стола. Мужчины выходили гулять с Катюшкой, а Анюта с матерью возились дома. В одиннадцать вечера они сели, по обычаю, за праздничный стол, чтоб до начала Нового года проводить старый. Катюшка спела новые новогодние песенки, затем куда-то удалилась с Игорем. Без двадцати двенадцать они явились с какими-то свертками, из которых извлекли белую ватную, сверкающую бусами корону, которую Катюшка со словами: "Ты будешь Снегурочкой" одела на голову бабушке. Дедушке и маме она одела шапочки зайчиков, сама водрузила на головку беленькую шапочку, из которой струились длинные кудри голубых шелковых искусственных волос, и тут же стала похожа на иллюстрации известной куклы Мальвины, а Игорь надел красный колпак Деда Мороза. В этом маскараде все почувствовали себя в атмосфере новогодней сказки, и стало весело и радостно. После шампанского, выпитого одновременно с последним боем часов, Инга Сергеевна слегка захмелела и к психологическому комфорту, который она всегда испытывала, когда вся семья была в сборе, опять вплелось чувство тревоги и тоски: "Как же мы будем жить, когда они уедут", -- вдруг промелькнуло у нее. Но она тут же упрекнула себя за эту мысль: "Боже, о чем я думаю. Пусть будет что угодно, только бы они убежали из этого ада". Она позвала Катюшку, посадила на колени, нежно прижала свою щеку к ее нежному личику и объявила: -- А сейчас мы споем вместе: "Во поле березонька стояала, во поле кудрявая стояала. Люли, люли стояла, люли, люли стояала...". После этой песни они спели "Катюшу", потом "Миллион алых роз", потом "Чунгачанга -- славный остров". Потом все встали в кружок и пели, конечно же, "В лесу родилась елочка". После этого все смотрели новогодний концерт. Катюшка бодрствовала вместе со взрослыми, и только к утру все легли спать. Проснувшись, они все обнаружили под елкой подарки от Деда Мороза, после чего, выпив чаю, пошли с Катюшкой на прогулку. На серых от расстаявшего снега и пасмурного дня улицах изредка появлялись нетрезвые люди с опухшими и несвежими лицами от бессонной ночи, переедания и "веселья" по поводу встречи Нового года. Ничто не радовало глаз, не напоминало о празднике в этой убогой деревне. Продрогнув от сырости и испортив себе настроение, они вскоре вернулись домой и снова накрыли праздничный стол. Когда все уселись, Инга Сергеевна попросила Игоря налить ей немного вина и, встав, сказала с влажными от слез глазами. -- Ты, знаешь, дочь, что я -- абсолютная атеистка. Но сегодня я хочу сказать тебе и твоей семье: пусть Бог пошлет вам удачу в этом году. Вы -- хорошие, трудолюбивые честные люди. Никогда, доченька, ты не подвела меня ни в чем и всегда оправдывала мои надежды. Ты достойна лучшей жизни. Мы не все могли тебе дать из того, что хотели. Но мы дали тебе самое большое приданое -- это ты сама, твоя душа, твоя честность, твое трудолюбие, твоя интеллигентность, твоя преданность родителям и семье. И это то, с чем ты можешь отправиться в любое путешествие по жизни, а все остальное придет, -- с этими словами она подошла к Анюте, крепко поцеловала ее, и они обе расплакались. -- Ну что ж, нам пора. Уже пять часов. Самолет улетает в одиннадцать, -- сказал Александр Дмитриевич, энергично встав Из-за стола. -- Вы что, уже уезжаете? Так быстро? -- спросила Катюшка с гримасой огорчения на личике. -- Ну да, мы же приехали к тебе специально на Новый год. Мы так договорились с Дедом Морозом. Он нам разрешил командировку только на Новый год. А завтра уже праздник кончается и нам нужно на работу. Но очень скоро мы к тебе снова приедем, -- сказала Инга Сергеевна. Серьезность и важность тона бабушки вызвали аналогичную реакцию у внучки, и она так же серьезно сказала: -- Ладно, я буду ждать вас скоро. x x x Сразу же после Нового года, словно в компенсацию детям за все их страдания, события стали развиваться с такой быстротой и так удачно, что Инга Сергеевна даже боялась говорить об этом вслух, чтоб не сглазить. В институте то ли под воздействием совета кого-то из президиума Академии наук, куда Игорь неоднократно обращался за помощью, то ли директор одумался, не желая прослыть "немодным", то ли потому что начальству уже было ни до кого, так как нечем было платить зарплату, либо по другим неизвестным причинам, но дирекция подписала Игорю разрешение на выезд на работу в США по контракту. Игорь тут же отправил все необходимые документы профессору Флемингу в США. Ежедневные переговоры с детьми, занятость на работе -- все это спрессовало время настолько, что некогда было даже смотреть телевизор. Правда, Инга Сергеевна с мужем подхватили где-то тяжелый грипп и пролежали с высокой температурой, опекаемые коллегами. Инга Сергеевна первая оправилась, и, когда выдался солнечный день, вышла погулять по лесу. Снег -- этот главный герой театра сибирской природы, -- уже словно подготовившийся к тому, чтобы скоро начать таять согласно замыслам мудрого и гармоничного своего режиссера, сегодня перед предстоящим прощанием с землей и людьми выступал в качестве фаворита солнца. Солнце нежно ласкало, гладило его своими рукамилучами, а он, освещенный этой любовью, ярко светился, словно драгоценными камнями каждой своей частицей и, объятый этими лучами, превращался в естественный отражатель тепла, стимулируя все живое к весеннему пробуждению и обновлению. Было всего двачетыре градуса, что вообще для Сибири и морозом-то не считается. Она медленно шла к Ботаническому саду, строя планы о том, как бы ей после болезни выкроить побольше времени для поездки (чтоб оказать детям помощь в сборах) без ущерба для срочных, неотложных дел, которые на нее свались по работе. В какой-то момент ее посетила парализующая душу мысль о том, что с отъездом Анюты они останутся совсем одни, и в случае чего... Но она отбросила тут же тяжкие мысли и вернулась домой. Предстоящая в конце недели командировка в капиталистическую страну давала Александру Дмитриевичу, как и всем ученым Академии наук в этих случаях, право на беспрепятственное бронирование места в академической гостинице. Поэтому в этот раз они без труда поселились в "люксе". Александр Дмитриевич остался на пару дней в Москве для оформления выездных документов и по научным делам, а Инга Сергеевна тут же отправилась к детям, чтоб помогать им собираться. Как только она зашла в комнату дочери, до неузнаваемости изменившуюся беспорядком в связи со сборами, Анюта бросилась ей на шею: -- Мамочка, сейчас, когда уже все решено, мне вдруг стало страшно. Как я буду без вас. Скажи одно слово -- и я останусь. Теперь мне кажется, что я люблю все это -- и это грязное общежитие, и этих людей вокруг -- и не смогу жить без них. Мне страшно. Мать обняла дочь и, сдерживая рыдания, стала ее утешать. -- В конце концов, тысячи людей ездят тудасюда. Сколько наших знакомых уже отработали по дватри года в Африке, на Кубе, в США, в Чехословакии, в Болгарии и многих других странах? Время пролетит быстро. К тому же не исключено, что мы даже приедем в июле. У папы намечается летом командировка в Америку... -- Правда?! -- спросила Анюта, тут же перестав плакать. -- Вроде бы. И вообще сейчас время работает на перемены, на реформы. Все меняется. Не понравится -- приедете раньше. К тому времени наверняка начнется приватизация жилья, и мы что-нибудь придумаем. -- Мамочка, но в Москве ходят слухи о перевороте, о возврате... -- Это все ерунда. К прошлому возврата нет. Наши люди -- уже не те, что были. -- Но ты ведь знаешь, что без конца проводятся антигорбачевские митинги. Ельцин призывает его уйти в отставку. Что же будет, если Горбачев уйдет?.. -- Доченька, это исключено. Он -- мудрый и сильный человек. Он на провокации не пойдет. Он не бросит свое дело. А люди рано или поздно разберутся. Он не способен на силовые методы, но он одержит моральную победу. Я верю в него. Ты не должна об это думать сейчас. Будь радостна и счастлива, что вам наконец повезло. Ты ведь еще не была за границей. Это так интересно увидеть новый мир, новую жизнь! -- Да, но сейчас я вдруг почувствовала, что все это -- слишком большой ценой -- разлукой с вами. -- Анюта, ну какая тут разлука при нынешних средствах связи. Все эти дни параллельно с упаковыванием вещей они занимались тем, что дарили и за бесценок продавали покупаемые еще недавно с такой любовью вещи, посуду, мебель, спортивные принадлежности, дорогую зимнюю обувь, привозимую Александром Дмитриевичем Из-за границы. Наибольшим спросом пользовались запасенные детьми продукты, с которыми в Подмосковье становилось все трудней. Соседи по общежитию и коллеги по работе, разбирая все это, не скрывали своей "белой" зависти к тому, что они уезжают. За день до отъезда Игорь поехал в Москву, на Главпочтампт, чтоб проверить, нет ли подтверждения от профессора Флеминга о том, что он получил все сведения об их приезде. Примерно в полдень он явился домой совершенно изможденный и, не сказав ни слова, вручил Александру Дмитриевичу факс. Прочитав его, Александр Дмитриевич изменился в лице и сказал: -- ...Что ж, на него обижаться нечего. Он ждал почти год. А ведь факс отправлен еще две недели назад. Ты, что не интересовался ранее? -- Да мне и в голову не пришло, -- ответил Игорь, убитый и подавленный. -- Для этого же нужно специально ехать в Москву, а тут замотались... -- Что?! Что случилось? -- выхватив лист, спросила Анюта. В факсе профессор Флеминг сообщал, что он уже задействовал грант для другого молодого ученого, так как не имел возможности больше ждать. Перечитав это несколько раз, Анюта побледнела, мгновенье сидела молча, а затем решительно заявила: -- У нас другого выхода сейчас нет. Все! Нас уже выписали из общежития, и завтра мы на улице. Да и вообще смешно. Мы все равно едем. А когда этот факс послан -- до твоего сообщения о нашем приезде или после?.. -- спросила она, нервно обратившись к мужу. -- Очевидно, за день, а может, одновременно: я ему, а он мне. Но другого сообщения сегодня от него нет, я проверял. -- Так, может, -- это не отказ?.. Может, он что-то предпринимает? -- Доченька, так ведь страшно, ехать в никуда. Мало ли что? -- сказала Инга Сергеевна растерянно. -- Мамочка, "в никуда -- это здесь". А там -- у нас виза. Значит, нас никто не выгонит. Приедем, будем мести улицы, мыть окна и как-то устроимся, пока Флеминг не раздобудет новый грант, ведь Игорь же ему понравился! В крайнем случае, чтоб проявить себя, Игорь будет работать у него пока без денег, а вечерами будет развозить пиццу -- так многие начинали, я читала это в письмах. Но... но, -- сказала дочь истерически возбужденно, -- если мы там все же устроимся, я никогда, никогда не вернусь в эту варварскую страну, которая калечит жизни, судьбы, которая не позволяет человеку самому что-то сделать для себя здесь и при этом не разрешает ему что-то сделать для себя за ее пределами. Только бы поскорей удрать отсюда, поскорей. Инга Сергеевна угнетенно промолчала. Через несколько часов, не сказав друг другу ни слова, они с Анютой принялись снова за упаковку чемоданов. Когда все было готово, чемоданы упакованы, друзья по общежитию решили организовать для отъезжающих прощальный банкет, и Игорь с Анютой, не имея для этого никакого настроения, но чтоб не обидеть друзей, остались ночевать в общежитии, а Инга Сергеевна с Александром Дмитриевичем, взяв Катюшку, уехали в Москву. x x x В гостиничном "люксе" было тепло, уютно и чисто. Александр Дмитриевич расположился у письменного стола в гостиной, а Инга Сергеевна искупала внучку, уложила ее и прилегла рядом, съежившись от тревог и тяжелых мыслей: "Когда я еще тебя увижу? Что там будет с вами?" -- Бабушка, а мы завтра уезжаем в Африку? И ты с дедушкой с нами? -- Нет, солнышко, вы уезжаете в Америку. Ох, я совсем забыла, -- воскликнула она, поцеловала дитя в щечку и вскочила с постели. Инга Сергеевна подошла к дорожной сумке, из которой извлекла маленькую красную лакированную, похожую на коробочку, сумочку, в которой лежали две кассеты, несколько батистовых, отороченных кружевцем носовых платочков и маленькая бутылочка пробных духов "Красная Москва". Она положила это на кровать и сказала: -- Катюшка, -- это тебе на память от меня. Вот сумочка, видишь какая красивая, на золотой цепочке. А вот красивые платочки. У девочки всегда должен быть с собой чистый платочек. А это духи. А на этой кассете твои любимые песни и сказки. И когда тебе будет грустно, будешь включать магнитофон и слушать мой голос. А на другой кассете новая сказочка "Про Катеньку", которую я тебе сочинила. Нравится? -- Очень, -- ответила внучка, как-то повзрослому грустно. -- А спой мне про радости. -- Хорошо, закрой глазки. Девочка плотно сжала моргающие веки и приготовилась слушать. -- "Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни", -- запела ей бабушка колыбельную, под которую внучка привыкла засыпать с первых месяцев своей жизни. На следующий день, уговорив шофера институтского микроавтобуса за огромные деньги отвезти их с багажом, Игорь с Анютой приехали в Москву. Чтоб не раздражать злобных администраторш гостиницы, они оставили вещи в камере хранения одного из вокзалов и налегке прибыли в гостиницу, где их с нетерпением ждали родители с Катюшкой. После легкого завтрака в буфете они пошли гулять по Москве. Погода была весенняя, солнечная. Анюта выглядела потерянной и все время утирала слезы, крепко прижавшись к руке матери, и почти не разговаривала. Александр Дмитриевич предложил пойти в хороший ресторан, но вопреки обычному, Анюта не захотела и предложила заказать обед прямо в номер гостиницы. Поскольку в официальном оформлении детей в гостиницу на ночь администратор им отказала, в десять вечера Инга Сергеевна, заплатив горничной немалые деньги, попросила ее нелегально дать постельное белье, чтоб они поспали несколько часов до отправления в аэропорт в их номере на маленьком диване и сдвинутых креслах. x x x В Шереметьево они прибыли ранее, чем планировали, потому дети быстро прошли регистрацию и, не успели оглянуться, как оказались по разные стороны границы с родителями. Катюшка вряд ли понимала, что происходит, но почемуто, как никогда была печальна и повзрослому безмолвно несколько раз возвращалась к барьеру, чтоб обнять бабушк