аметил, что поцелуй ее, был отнюдь не дружеским. Мы выпили еще, и еще раз на брудершафт, сильно задержавшись в поцелуе. Я обнял Валю и, заметив в углу комнаты какие-то ткани на полу, поволок ее туда. - Ты что, ты что, - смеясь, говорила Валя - туда нельзя, ты же меня изваляешь всю - это мешки! Валя быстро освободилась из моих объятий, погасила большой свет, оставив лампочку аварийного освещения. Потом, взяв меня за руку, подвела к письменному столу у стены, стала лицом к нему и наклонилась, положив локти на стол. Я стоял позади нее, ничего не понимая. Тогда она, тихо похохатывая, задрала себе юбку сзади и приспустила трусы. - Теперь догадался? - проворковала она, обернувшись. К своему стыду, догадался я только сейчас. Мой небольшой опыт сексуальной жизни не включал в себя такой удобной, естественной и практичной позы. В какой-то из "самиздатовских" книг по сексу еще в детстве я прочел, что единственно правильной позой при совокуплении является такая, когда "женщина лежит на спине, а мужчина - на ней, обернувшись к ней лицом. Все остальные позы - скотские и содомические". Ну, жена - ладно, она девушкой была, это я ее должен был учить, но Настя - неужели она тоже не знала этих милых, прекрасных и удобных "содомических" поз! Темнота, я темнота - двенадцать часов ночи - как любил говорить Лукьяныч! Валя оказалась женщиной, что надо. Да, до директоров всем нам только расти и расти! Так просто директорами, особенно магазинов не становятся! Тут нужна сноровка, ум, и главное - решительность и самостоятельность. Слюнтяи и интеллигенты директорами магазинов не бывают! Я был наверху блаженства. Такая умная, в меру страстная и удобная женщина мне встретилась впервые. С ней было легко; что-то решать, предпринимать и думать было не обязательно. Тебе всегда выдавалась самая правильная в мире инструкция, как поступать. Две секунды, два движения - и Валя снова одета и в порядке. Даже я отстал в приведении себя в нормальный вид. - В девять машина придет, тебе уходить надо, - целуя меня, прошептала Валя, - я тебя выпущу. - Шмотки не забудь, - напомнила она, и вывела меня за дверь магазина. - Я тебя позову сама! - напоследок сказала Валя. Я зашел за угол "Пожарки" и стал наблюдать за входом в магазин. В девять часов, действительно, приехала машина - ГАЗик, который тогда называли "козлом", с военными номерами. Валя вынесла из магазина две полные тяжелые сумки и передала их кому-то в машине. Затем села рядом с водителем и "козел" отъехал. Два раза в неделю Валя по утрам звала меня на разгрузку машины. Те же два-три бутылки в обмен на "бой". Никакого намека на былую близость - я с ней опять на "вы". Только перед расставанием, передавая бутылки, Валя одними губами шептала: "В восемь постучишь в окошко!", и тут же заходила в магазин. Так продолжалось до самой весны, до таяния снегов, прилета птиц, подснежников, фиалок, ландышей и сирени. И в одну из интимных встреч в подсобке, когда у нас оставалось до девяти еще полчаса, Валя затеяла неожиданный разговор. - Ты, я вижу, человек неженатый, - она хихикнула, - кольца нет, да и опыта тоже никакого. А ведь рано или поздно жениться-то надо! Я тоже - незамужняя, никто пока замуж не позвал. Да и я себя на помойке-то не нашла, за всякого охломона не пойду. А вот ты мне - по сердцу пришелся! Ты - не наглый, умный, что тебе говоришь, то ты и делаешь! Не глядишь, чего-бы хапнуть на халяву! Мы были бы отличной семьей - всем на зависть. Ну, будешь ты получать свои четыреста - но ведь и все. А у меня всегда будет еще "кое-что", и не меньше. Вот так будем жить - и Валя оттопырила вверх большой палец сжатой в кулак левой руки, а пальцами правой сделала такое движение, как будто посыпает солью кончик этого оттопыренного пальца. Я такой жест видел впервые, видимо он означал, "очень, очень, хорошо!". - Что скажешь? - Валя вопросительно посмотрела на меня. Что мне было ей сказать? Я блудливо водил глазами "долу", не в силах взглянуть ей прямо в лицо, как это делала она, и говорил, что надо бы закончить учебу, защитить диссертацию, а какой я сейчас жених со ста рублями в месяц? - Все понятно! - сказала Валя и выпроводила меня из магазина, как обычно. Но тщетно я ждал по утрам ее озорного крика: - Гулия, Гулия! - она не звала меня больше. Я проследил, кто же разгружает ей машину по утрам, и увидел большого полного "дядю" в кепке. Видел я, как она передала ему две бутылки водки, и он ушел. А вечером машина пришла уже не в девять, а в восемь часов. Водитель заглушил двигатель, погасил огни, и, заперев дверцу, постучал в заветное окошко в магазине. Через минуту Валя отперла двери, пустила его внутрь, и, оглянувшись по сторонам, заперла двери снова. Я постоял немного и пошел к себе в комнату. - Что-то ты сегодня рановатого, да и грустный какой-то! - оторвавшись от работы, подозрительно проговорил Вадим. Я только вздохнул в ответ, и пошел в комнату Серафима, где раздавались громкие пьяные разговоры ... Невинные развлечения Жизнь в общежитии шла своим чередом. Напротив "Пожарки" через переулок (рядом с Валиным магазином) освободилось маленькое одноэтажное здание, и туда решили переселить аспирантов и научных сотрудников ЦНИИС, оставив в "Пожарке" только рабочих и, частично, инженеров. Но я и Вадим отказались переезжать, и нам оставили комнату на двоих. Освободилась всего одна комната, куда заселили молодого инженера Валерку Кривого (это его фамилия), и странного типа по имени Иван Семенович (иначе его пока никто не называл). Ивану Семеновичу было лет сорок, он был маленького роста с большой треугольной головой и тонкой, с запястье толщиной, шеей. Глаза у Ивана Семеновича были белые, водянистые и выпученные, как у рака, зато голос был зычный и басовитый. Он когда-то безуспешно учился в аспирантуре и остался работать инженером. С ним часто случались анекдотические происшествия, и после одного из них он получил прозвище, заменившее ему имя. Почему-то Иван Семенович часто ходил в бывшую Ленинскую библиотеку что-то читать. И рассказал нам, за рюмкой, конечно, что в него там влюбилась красавица - дочь директора этой библиотеки. - А разве в меня можно не влюбиться, - на полном серьезе говорил он нам, - у меня такая эрудиция, такая интеллигентная внешность, такие умные глаза ... - Про глаза молчал бы, казел! - заметил ему слесарь Жора, взбешенный самодовольством Ивана Семеновича. И вот захотела эта дочка познакомить свою маму, со слов Ивана Семеновича, как раз директора знаменитой библиотеки, с нашим героем. - Я гордо так независимо захожу в кабинет директора, представляюсь ей, - рассказывает Иван Семенович, - а она как глянет на меня, и, чуть не падая со стула, говорит: "Да вы же монстр, Иван Семенович!". - Теперь вы знаете, кто я - я монстр, монстр! - гордо кричал Иван Семенович, расплескивая вино из рюмки. - Казел ты, а не монстр! - обиженно сказал Жора и, плюнув на пол, вышел из комнаты. Тогда слово "монстр" было всем в новинку. Иван Семенович понял его как "донжуан, супермен", и страшно гордился, повторяя каждому и всякому: "Я - монстр, монстр!". Мы с Валеркой Кривым специально взяли из библиотеки том какого-то словаря и дали всем прочесть: "Монстр - урод, чудовище", и что-то там еще. Написали это крупно на листе бумаги, дали ссылку на словарь и повесили на стенку. Иван Семенович прочел это объявление, погрустнел, и что-то в нем надломилось. Он перестал горлопанить своим обычно бравурным голосом, начал изъясняться тихо и как-то виновато. Но прозвище "Ванька-монстр" к нему прилипло навечно, а "Иван-Семеныча" забыли напрочь ... Так вот, этот "Ванька-монстр" приводил иногда в свою с Валеркой комнату, донельзя падших, пьяных и старых проституток с Казанского вокзала. Видимо, обычные женщины, кроме разве только дочек директоров государственных библиотек, брезговали им. Валерке приходилось выходить погулять, это ему не нравилось, да и вшей, по-научному - педикулеза, боялся. И придумали мы с ним, как проучить нашего "монстрика". Мой магнитофон "Днепр", который уже долго простаивал без дела, сыграл здесь свою роль. Валерка поставил его под кровать Ваньки-монстра, когда он привел очередное страшилище с Казанского. Дескать, переодеться надо перед "прогулкой" и тому подобное. И включил магнитофон на запись на малой скорости, чтобы надольше хватило. Через час "монстр" обычно выпроваживал свою "пассию", провожая ее до автобуса. Мы же перетаскивали магнитофон ко мне в комнату и монтировали одну продолжительную запись. Потом носили магнитофон с этой записью по комнатам, где народ выпивал, и нам за это наливали тоже. - Ты моя первая любовь, ты мое первое чувство! - отчетливо можно было разобрать басок Ваньки-монстра. - Мм-хррр-мать! - слышался ответ его "пассии". Народ хохотал до колик. А как-то и сам Ванька-монстр услышал эту запись. Вскоре после этого он переселился в другое общежитие, а потом женился на совсем старой татарке, но и она его бросила. Потом следы его затерялись совсем. С Ваньки-монстра мы переключились на местного полусумашедшего по прозвищу "Фидель Кастро". У него было еще одно прозвище, но об этом в свое время. Фидель Кастро ходил в кирзовых сапогах, носил военные френч и брюки, а также большую бороду, отчего и получил свое прозвище. Он часами просиживал в столовой ЦНИИС, беря бесплатно стакан за стаканом несладкого чая. Возьмет в рот глоток чая и полощет, полощет им зубы, уставившись неподвижным взглядом куда-нибудь в стенку, и потом уже проглотит... "Вождю кубинской революции" было под тридцать лет, родом он был из деревни Медведково. В те годы в пяти минутах ходьбы от нашего современного городка была настоящая деревня, с печным отоплением деревянных домов, выгребными ямами и прочими атрибутами деревенской жизни где-то в глубинке. Даже остановка автобуса No61 у нашего городка по-старинке называлась "деревня Медведково". Успехом у девок наш Фидель не пользовался по причине слабого ума, хотя он и сочинял стишки. Вот один из них: Цветет сирень, идет весна, и молодежи не до сна! Сам слышал, как он его на улице зевакам декламировал. И вот Фидель стал присматриваться к деревенским козочкам, причем пользовался он, в отличие от девок, у них успехом. Выдумал он и свою технологию секса с ними, он рассказывал о ней так: Ставишь сапоги на землю носками к себе, а козу-то задними ногами - в голенища, сам наступаешь на носки, чтобы коза-то ножками не сучила, а руками - за рога... До чего ж хорошо, до чего ж хорошо! - эмоционально вспоминал Фидель. Но однажды вышел прокол. То ли напугал козу кто-то, то ли очень уж захорошело Фиделю, но "склещился" он с козой как. Что там произошло по медицинской линии - не знаю, но расцепиться не могут, как собаки после полового акта. Коза орет, Фидель матюгается, народ вокруг хохочет. Наконец, вызвали скорую помощь и увезли их, накрыв брезентом. Потом появились-таки опять в деревне и Фидель, и коза. Только Фидель с этого дня для жителей деревни утратил свое революционное имя и стал "Козьим хахелем". Ну, а в городке, где жили люди поинтеллигентней, продолжали его звать Фиделем, хотя новое прозвище знали все. А на соседней улице жила дебильная девушка лет двадцати. Не знаю уж точно степени ее дебильности - олигофрения ли, или полный идиотизм ли, но телом она была дородна, играла с малыми детьми, всегда была перевозбуждена и громко кричала. И решили мы подарить счастье секса и ей и бедному "козодою" Фиделю. Инициатором затеи был Серафим. Заранее пригласили Фиделя, налили ему стакан и дали подробный инструктаж поведения. Затем конфетами подманили девку и завели ее в комнату, где сидел бородатый Фидель, которого она уже должна была знать. Рыбак-то рыбака видит издалека! Раговорили их, тихо вышли из комнаты и заперли дверь. Стоим под дверью, хихикаем, строим догадки. Минут через десять в дверь изнутри начали долбать, что коза копытами. Отперли дверь, оттуда с ревом выбежала девка, а за нею вышел довольный улыбающийся Фидель - он же козий угодник: - До чего же хорошо, до чего же хорошо! - не перестовал повторять молодой любовник, уходя, повидимому, в столовую полоскать зубы чаем... Мы решили, что из этой парочки, в принципе, вышла бы неплохая советская семья, но уж очень трудна и неблагодарна была бы роль сватов... И еще одна шалость, на сей раз совершенно невинная и ненаказуемая. В ЦНИИСе я подружился с одним бывшим аспирантом, который потом каким-то образом женился на англичанке и уехал за кордон. Имущество свое он распродал, но оставалось у него нечто такое, что и выбрасывать было жалко и продавать опасно. А это "нечто" было надувной резиновой бабой, нивесть как попавшей из-за кордона к моему другу. Сам хозяин говорил, что его друг - дипломат привез для смеха и подарил ему. Муляж женщины верой-правдой служил ему женой вплоть до законного брака с англичанкой, а теперь надлежало им расстаться. Ну, хозяин и подарил ее мне, будучи уверен, что я не разболтаю секрета, по крайней мере, до его отъезда. - Дарю, - говорит, - именно тебе, потому, что уверен - ты как джентельмен не будешь над ней издеваться, а используешь по делу, честно и без особого разврату... Чтож, я обещал, что особого разврата не будет, сложил бабу, завернул ее в куртку и принес домой. Спросят: откуда - что я скажу? Да и потом пойдет слух по аспирантуре - еще выгонят. Поэтому пользовался я моей бабой только когда был уверен, что Вадим ушел надолго. Кроме уборщицы, никто комнату отпирать не мог. Да и уборщица Маша уже относилась ко мне иначе. Должен сказать, что у меня был старый большой пневматический пистолет, которым я иногда забавлялся. Позже я его переделал под однозарядный мелкокалиберный, а еще позже продал Вадиму. А пока он у меня лежал в тумбе. Как-то я забыл его спрятать на ночь и он остался лежать на моей тумбочке. А тут с утра заходит крикливая Маша и начинает шуровать шваброй по ножкам кроватей. Я лежу, притворяюсь крепко спящим. Маша заметила пистолет, перестала махать шваброй, спрашивает у Вадима, что, дескать, это? Она уважала Вадима, считалась с ним, так как он был уже "в годах" и не такой охломон, как я. И тут Вадим проявил талант артиста. - Тсс, Маша! - он приставил палец к губам, - подойди сюда, тебе лучше знать обо всем, чтобы не проколоться. Как ты думаешь, кто он такой? Почему ему все с рук сходит? Почему его ЦНИИСовское начальство само сюда подселило? Так знай, что он - оперативный сотрудник КГБ, капитан, но в штатском. Он слушает, кто что говорит и записывает. Магнитофон у него видела? То-то же! А вчера он ночью с задания пришел, уставший, говорит, что пару шпионов пристрелить пришлось. Почистил, смазал пистолет, и вот забыл на тумбочке. Принял снотворное, так до полудня спать будет. Ты Маша, по утрам лучше дергай за дверь, если открыта - заходи, убирай, а если заперта, лучше не беспокой его, пусть отдыхает. Чего тебе хорошую работу терять? Вот Володя и Хазрет узнали про все и тут же смотались. А я - его старый друг, он меня не трогает... Спасибо Вадиму, теперь Маша не шваркает шваброй по ножкам кроватей, не заходит утром, пока я сплю, да и здороваться стала совсем по-другому - с поклоном. А я, как ни в чем не бывало, нет, нет, да и спрошу ее: - Ну, как, Маша, что говорят в конторе? Жрать-то ведь нечего, ничего не купишь в магазинах, не так ли? И сверлю ее глазами. - Нет, что вы (на "вы" перешла, подхалимка!), это все временные трудности, мы властям нашим верим и любим их! Да и Вадим остался не в накладе - он тоже любил по утрам поспать. Итак, возвращаюсь к моей надувной подруге, которую назвал я ласковым именем "Муся". Сперва я пользовался ею просто из любопытства. Надувал ее то сильнее, то слабее, исследовал все ее явные и скрытые возможности. Надо отдать должное создателям этой прелести - потрудились они наславу и знание вопроса проявили изрядное. Теперь продают каких-то надувных уродин - от взгляда на них импотентом можно заделаться. А моя Муся была красавицей - все было продумано, все было натурально - ни швов не видно, ни клапанов. Максимум натуральности - каждый пальчик отдельно, кожа - бархатистая, как настоящая. Краски, правда, кое-где пооблезли, на сосках, например. Чувствовалось, что они раньше были коричневыми, а теперь облезли до белизны. Сосал, что ли, их ее бывший "муж"? Ротик приоткрыт чуть-чуть, не разинут настеж, как у современных чучел. И зубки белые (мягкие, правда!), чуть-чуть виднеются. Глазки полузакрыты, не смотрят нагло прямо в рот! Ну, прямо не кукла, а Мона-Лиза! Постепенно я стал чувствовать к Мусе привязанность, разговаривал с ней, а за лето успел даже полюбить ее. Да, да, как настоящую женщину. Даже лучше - молчаливую, скромную, покорную, верную! Возвращаясь домой, я тут же нащупывал ее в тумбочке. Надувая, придирчиво осматривал ее и принюхивался - не прикасался ли к ней кто другой. Понемногу я прекратил заниматься с Мусей излишествами, ну разве только по сильной пьяни. Нежно целовал ее после надувания, ласкал, как живую бабу. Наступила на меня болезнь, называемая "пигмалионизмом", по имени скульптора Пигмалиона, влюбишегося в свое создание. Да я уже и на живых-то баб перестал смотреть, быстрее бы домой, к моей родной Мусе. Теперь я понял, почему сейчас таких уродин надувных выпускают - чтобы не влюблялись! Чувствую, что крыша моя едет, причем с ускорением. Подарить Мусю другому - никогда! Чтобы ее коснулась рука, или (о, ужас!), какая-нибудь другая часть тела чужого человека! И решил я ее "убить". Пусть ни мне, ни другому! А оставаться с ней - тоже невозможно, с ума схожу, в натуре! Надул я ее, поцеловал во все любимые места, попросил прощения, и ножом кухонным - пырь, пырь! Муся засвистела, задергалась, сникла и опала. Я завернул ее в газеты, и, озираясь, как натуральный убийца, вынес "тело" на кухню. Там никого не было, угольная печь пылала. "Крематорий!" - грустно улыбнулся я и засунул свернутое тельце убитой Муси в дверцу печи. Печь заполыхала, разнесся запах горелой резины. В моей душе творилось что-то ненормальное - я плакал, как по человеку, а ведь, по сути, горела-то резиновая камера. А скульптура Галатеи - не кусок камня ли? А человек - не химические ли элементы, собранные в известной пропорции? Если же главное - душа, то почему она не может быть в статуе, картине, кукле? Так как в то время я был гораздо менее подкован в этих вопросах, чем сейчас, то не нашел ничего лучшего, чем пойти в магазин, купить бутылку и нажраться - напиться, то есть. Магия Муси прошла быстро, но даже сейчас, когда вспоминаю эти "пырь, пырь!" ножом, этот сист воздуха и полузакрытые, укоризненные глаза Муси, волосы на теле шевелятся. Неудачные испытания и удачная встреча К лету ЦНИИСу удалось договориться с Лосиноостровским кирпичным заводом, что был на территории современного района Медведково, об испытаниях на его территории нашего скрепера. Грунт был глинистый, он должен был заполнять ковш толстой "сливной" стружкой. Заказав тягач с трейлером, мы вывезли на полигон скрепер вместе с бульдозером. Выгрузили в "чистом поле", вернее глиняном карьере, проверили лебедки, дернули разок - маховик крутится, и оставили, прикрыв датчики и провода к ним картонками. К датчикам, а их было не менее двадцати, шли разноцветные тонкие провода, которые с одной стороны припаивались к тоненьким выходным концам датчиков, а с другой стороны - к клеммам крупного разъема типа "мама-папа". Проводки по дороге к центральному пульту сплетались в толстую разноцветную "косу", на конце которой находилась часть разъема "мама". "Папа" находился на той части пульта, где были осцилограф, усилитель, перьевые самописцы, и другие приборы. Эту часть мы не привозили, она была в передвижной полевой лаборатории, иначе говоря, в будке специального автомобиля. И вот назавтра мы с прибористами и трактористами едем к нашему "мамонту", чтобы начать его испытания, и видим картину, от которой меня чуть кондратий не хватил. Прежде всего, отсутствовал бульдозер - его, попросту, украли. Бульдозер - дефицитная машина, его могли увезти в область, и там работать, как на своем. Ищи-свищи тогда! Подойдя к скреперу, мы увидели, что толстая разноцветная "коса" валяется вместе с "мамой" на земле, вытянутая каким-то паразитом и вандалом из датчиков. Все кропотливо припаянные концы оборваны, и снова припаять к ним ничего нельзя - нужно клеить новые датчики. Одним словом - амба, абзац и т.д., до ханы - конец, одним словом. Конец всем трудам и испытаниям, этим летом, по крайней мере. Траурной процессией мы возвращались в ЦНИИС. У Федорова аж желваки по скулам заходили от ярости. - Сволочи! - мрачно процедил он - Кто? - упавшим голосом спросил я, думая, что это и про меня. Я готов был заплакать. - Да нет, Нурибей (так меня почему-то называли Федоров и Недорезов), не вы, а эти вандалы - сволочи, попались бы они мне... - Достукался, горец! - ядовито прошипел мне зам. начальника отделения - "завхоз" Пшерадовский Казимир Янович, - будем открывать уголовное дельце! Это он пугал меня - я потом узнал, что он был не таким уж вредным мужиком, но "завхоз" - должность обязывает быть таким, иначе все разворуют. К счастью, бульдозер через неделю нашелся, его "похитили" работники кирпичного завода, чтобы выполнить план по глине. А чего машине простаивать без дела? Косу вытянули тоже они, просто из любопытства. Так из любопытства разбойники режут людям животы - посмотреть, что там внутри! Наконец без энтузиазма и веселья, мы перетащили скрепер с бульдозером обратно на Опытный завод для доработки, но никто не горел желанием ее начинать. К тому же пошли затяжные дожди, так и перешедшие в снег. Скрепер был брошен на дворе завода, и о нем забыли. Придется, Нурибей, осень и зиму затратить на теорию, - успокоил меня Федоров, - а весной начнем снова шевелиться со скрепером. И я взялся за теорию. Я ходил в Государственную публичную научно-техническую библиотеку (ГПНТБ), что на Кузнецком мосту. Там был свободный доступ к технической литературе и я, по примеру великого Эдисона, стал читать книги "метрами". Начал с буквы "А" - авиация, автоматические устройства, автомобили, и так до "Я" - ядерный реактор и яшма - ее отделка, и т.д. Я ходил в библиотеку каждое утро, как когда-то в почтовый ящик 66, и просматривал, отрывочно конспектируя, почти по четверти метра книг ежедневно. Учитывая, что общая длина полок свободного доступа была около пятидесяти метров, и что некоторые книги я все-таки пропускал, к весне я стал совершенно иным человеком в плане технической эрудиции. На этом чтении "метрами" я, наверное, и надорвал свою память, которой сейчас нет совершенно - я каждый раз забываю номер своего домашнего телефона, не говоря уже о мобильнике (не понимаю даже, как его вообще можно запомнить!). Но тогда я стал настоящей ходячей технической энциклопедией. Скажу больше - если кто-нибудь думает, что читать метрами - это скучно, то он здорово ошибается. Скучно изучать, допустим, один и тот же предмет постоянно. А, изучив авиацию, перейти к автоматике, а затем к автомобилям - это же здорово! Каждый день - несколько новых тем, причем, начиная каждую, узнаешь каким же ты был невеждой в этом вопросе еще вчера! Всем молодым людям советую читать книги метрами, заручившись знакомством в какой-нибудь хорошей библиотеке. Результатом будете довольны! В частности, именно в этот период я пришел к идее супермаховика, изобрел дискретный вариатор и разработал прочностно-энергетический расчет маховиков, которым горжусь до сих пор. Разработал-то я его почти в юности, а сейчас, когда читаю о нем лекцию студентам, повторяя ее каждый год уже более трети века, регулярно сбиваюсь и начинаю рыться в конспектах. Сердобольные студенты подсказывают мне вывод формул и участливо ругают "ученого гуся", создавшего такие трудные выводы. Только к экзаменам, узнав из учебника, кто был этим "ученым гусем", удивляются, как можно забыть собственные же выводы. - Попейте с мое! - так и хочется ответить им, но я все ссылаюсь на возраст. Не повезло мне этим летом в испытаниях - повезло в любви. Возвращаясь из библиотеки, я встретился в самом центре Москвы - на Кузнецком мосту, с яркой и бросающейся в глаза девушкой. Она была в брючках, почти мужском пиджаке с галстуком, небрежно повязанном на тонкой шейке, берете, нахлобученом на бок. Она на ходу ела мороженое, держа его в одной руке, а в другой - достаточно тяжелый портфель. Мороженое капало, и девушка едва уворачивалась, чтоб не запачкать костюм. Can I help you? ("Могу я помочь вам?") - желая показаться джентельменом, высказал я, а мне в ответ посыпался целый каскад английских фраз, и девушка передала мне свой портфель. Оказывается, я напоролся на преподавательницу английского языка с филологического факультета (филфака) МГУ, что на Моховой. И хотел поразить ее моей английской фразой! Она шла как раз на работу, и я проводил ее. Мы прошли мимо Большого театра, перешли Пушкинскую (Б.Дмитровку), затем Горького (Тверскую), вышли на Манежную площадь, на Моховую, и оказались у филфака. Я спросил, наконец, у девушки, как ее зовут, а она вытянула ко мне шею, сделала страшные глаза и сказала: - Царица Тамара! - после чего взяла у меня портфель и исчезла за дверьми здания. Ни телефона, ни встречи! - Ну, ничего, - думаю я, - если она идет к занятиям, то в это же время я ее встречу, если не завтра, то, по крайней мере, ровно через неделю. Вызывающий внешний вид, свобода поведения, английский с оттенком "американизмов" - да еще в начале 60-х годов - все это поразило меня. И имя Тамара. Какая-то новая музыка этого имени затронула мне душу. Когда посторонняя женщина Тамара - наш управдом в Тбилиси, например, это одно. А когда твоя новая знакомая - Тамара, да еще царица - это "совсем другая разница"! Итак, сегодня вечером я выпью за знакомство с Тамарой! Роковой клуб мукомола Однако, сколько я ни просиживал на скамеечке в скверике у входа в здание филфака, Тамару я никак не мог подловить. А заходить внутрь, и расспрашивать мне было неудобно - ни фамилии ее не знаю, ни должности. И в этот период я как-то вечером, разгуливая с Володей Ломовым близ нашего родного Ярославского вокзала и периодически выпивая портвейн в закоулках, попал с ним под дождь. Был конец сентября, дождь был холодный и противный, и мы, взяв еще бутылку, нашли спасение от дождя в клубе работников мукомольной промышленности, или чего-то вроде этого, а в народе - просто клубе мукомола. В кинозале клуба шел какой-то мультфильм и мы, купив дешевые билеты, сели на свои места в полупустом зале, и продолжали попивать портвейн из горлышка под мельтешение мультперсонажей. Вдруг, откуда не возьмись (судьба, наверное!), на стул впереди Володи, в темноте села некая опоздавшая полная девушка в сером плаще. А Володя-то успел вытянуть ноги и положить их на передний стул, так что девушка села, как раз на ноги Володи, хотя места рядом и были свободны. Крики и ругань Володи заглушили блекотанье мультипликационных зайцев и уточек, девушка пыталась отвечать, но на другое место не переходила. В результате, совершенно пьяного Володю вывели работники клуба, а я, притаившись, остался и просидел до конца фильма. Дождь на улице прошел и, выйдя наружу, я тотчас же отыскал полную девушку в сером плаще, из-за которой вывели моего друга. Догнав ее, я вступил в разговор. - Девушка, вот из-за вас моего друга выгнали из зала, а он так хотел посмотреть этот фильм! - А пусть он ноги на чужие места не протягивает, мультфильм, ему, видите ли, посмотреть надо! Место для выпивки искал и все! А я от дождя спасалась... Так, слово за слово, мы познакомились. Жила девушка рядом, в большом доме на Верхне-Красносельской улице. За время, пока я провожал ее до дома, она беспрерывно разговаривала, почти не давая мне вставить слова. Похожа она была на совушку - круглое лицо, большие круглые очень светлые глаза, светлые волосы, комплекция - полноватая. Сказала, что работает замом главного бухгалтера где-то на заводе, хорошо зарабатывает, незамужем, и если у меня к ней серьезные намерения, то мы можем начать встречаться. И зовут ее Аней. Я все напрашивался к ней в гости, но Аня подобные претензии пресекла, заявив, что мы еще недостаточно знакомы для таких визитов на ночь. Но телефон оставила. Домой я возвращался по шпалам, так как последняя трехвагонка уже ушла. Дождь возобновился, я пришел в общежитие поздно и весь промокший, чем вызвал ворчание уже спавшего Вадима. Я решил, что познакомился с Аней зря, так как был увлечен Тамарой и наметил найти ее, во что бы то ни стало. Поэтому стал предлагать кандидатуру Ани (за бутылку, конечно!) прежде всего, Вадиму, у которого "дамы" не было. Но он, узнав, что Аня очень разговорчива, знакомиться отказался. Но Володя Ломов, которому я предложил это знакомство, тут же согласился. - Вот, а вот я, и врежу ей, значит, за то, что она ноги мне отдавила! - оживился Володя, - а что разговорчивая, то это вот, надо, значит, чтобы ее слушали, а я слушать-то, значит, и не буду! Замуж хочет - вот сучка, надо же, и получает хорошо - вот здорово! Женюсь и все! - громко рассуждал Володя. - Танька со мной, значит, разводится, сучка. Она еще увидит, как жить без мужа, - Володя явно нервничал. Я внимательно посмотрел на него, вспомнил Таню с ее соблазнительными формами, и сообразил, что такая перспектива мне на руку. Я замечал заинтересованные взгляды Тани, обращенные на меня во время случайных встреч, и понял, что не будь у нее мужа - моего друга, между нами могли бы завязаться теплые отношения. Володя этим же вечером при мне позвонил Ане, напомнил ей, что с ней говорит "а вот, человек с отдавленными ею же, понимаешь, ногами...", что я заболел, и, передав ему телефон Ани, попросил развлечь ее на время моей болезни. Аня сразу же согласилась на встречу ("вот сучка!" - отвернувшись от трубки, комментировал мне ее поведение Володя), он приоделся и пошел к ней, а домой на ночь уже не вернулся. А назавтра он сообщил мне, что в первый же вечер предложил руку и сердце Ане. И остался на ночь, как жених. - Она богата, как тысяча чертей, понимаешь, - делился со мной Володя, - нет, если ты жалеешь, что передал ее мне - бери обратно. А так - вот Танька, я вижу, что она тебе нравится, можешь подменить меня - не обижусь! Все равно скоро развод! - И Аня так быстро согласилась? - удивился я, - она же тебя не знает совсем? - А чем я плох? - улыбался Володя, - и собой хорош, и вот, опять же, кандидат наук... Но "кандидатство" его с треском провалилось. Как-то при очередной пьянке в присутствии дяди Симы, я спросил у Володи какой-то специфический вопрос по тепловозам - по их электроприводу. Я увидел, как дядя Сима пытался перевести разговор в другое русло, но Володя успел ответить: - А вот, если рогалики-то опустить, почему бы и нет... - Какие рогалики, ты что - пантограф имеешь в виду? - изумленно переспросил я. - Да, а вот у нас - специалистов, он попросту рогаликом называется, - бормотал Володя. Какой рогалик у тепловоза, ты что рехнулся? - возмутился я, - у тепловоза свой двигатель, он не питается от сети! Серафим скорчил гримасу и принялся выталкивать Володю в дверь. Но я не отставал: - Погоди, погоди, ты же автор учебника по тепловозам, кандидат наук! Володя, приговаривая только: "А вот!" - вылетел в дверь, а я возмущенно спросил у дяди Симы: - Так кем же работает Володя? Серафим выразил на лице крайнюю степень досады и тихо прошептал мне: - Лаборант он, восемь классов окончил, а техникум - техникум не сумел! Какой он к черту - кандидат наук! Болтун! Володя с "грохотом" свалился в моих глазах с высоченного пьедестала, и я стал кое-что понимать. Почему они с Таней так бедно живут, хотя Таня сама - крановщица, получает немало. Почему с ним в общежитии почти не считались соседи, даже слесарь Жора держался с ним этаким начальником. Почему, наконец, Таня так легко пошла на развод с ним. Оказывается, он врун и пустомеля с красивой внешностью. А я-то так внимательно прислушивался к его советам! Хорошего же женишка я "подсуропил" Ане - она, небось, всей его болтовне поверила! Но хоть мне и нравилась Таня, а Тамару я решил, во что бы то ни стало разыскать. Найду, получится у нас любовь - хорошо. Не выйдет с Тамарой - через коридор комната Тани, сама же все вечера на кухне топчется - подходи, заговаривай, кадрись! Тамара первая Я гладко побрился, приоделся, надел галстук и после работы в бибилиотеке, со страхом зашел в здание университета на Моховой и спросил у ребят, где филфак. Узнав, что он на втором этаже, я поднялся и стал заглядывать по аудиториям. Меня окликнула проходящая мимо седая, очень интеллигентного вида пожилая женщина с властным взглядом. - Вы ищете кого-нибудь, молодой человек? - Да, - смутился я, - ищу преподавательницу английского по имени Тамара. - Фамилия-то хоть ее вам известна? - спросила дама. - Нет, но она такая, экстравагантного вида, одним словом, - пробормотал я, - и попытался жестами изобразить манеры моей знакомой. - Ах, все понятно, - рассмеялась дама, - это, наверняка, Томочка Грубер! Больше таких, - и она повторила мои жесты, - у нас нет. Дама повела меня по коридорам, заглядывая в аудитории. Заглянув в одну маленькую комнатку, где сидело-то всего человек пять, она поздоровалась с преподавателем, и, прикрыв дверь, сказала мне: - Вот здесь та, кого вы ищете. Подождите звонка и встречайтесь. Но Тамара отпустила студентов еще до звонка. - Господи, это вы? - изумилась она, - как же вы меня нашли? Неужели вы зашли к Ахмановой и стали обо мне спрашивать? Я решил разыгрывать из себя влюбленного с первого взгляда юношу и говорить соответствующие фразы. А дама, которая искала для меня Тамару, оказалась деканом - Ольгой Ахмановой, или "Ахманихой", как ее прозвали студенты и молодые преподаватели. Ахманова - составитель и редактор английских словарей, многие из которых мне были хорошо известны. Мне показалось, что Тамаре очень льстило мое романтическое поведение. Занятия ее закончились, и неожиданно она предложила проводить ее. Одета Тамара была уже по-другому, но тоже достаточно экстравагантно. Зеленый длинный плащ, зеленый же берет, красные туфли на высоких каблуках. Я заметил, что у нее зеленые глаза и очень темные волосы, может даже крашеные. Она разговаривала достаточно громко и как-то восторженно. Мы подошли к дому рядом с аптекой на улице Арбат. - Здесь живут мои родители - пояснила Тамара, - а знаешь что (мы быстро перешли на "ты"), зайдем на минутку, я тебя с ними познакомлю, и тут же выйдем. Я кое-что передам маме, и все дела. Только можно я буду тебя называть "Ник", а то имя у тебя какое-то вычурное. - Не съедят же меня ее родители, - подумал я и согласился. Мы зашли в дом с шикарным старинным подъездом, поднялись на второй этаж, и Тамара позвонила. Дверь открыла моложавая женщина, очень похожая на Тамару, только полнее. Она удивленно посмотрела на меня, а Тамара сразу же представила меня: - это Ник, племянник нашего декана Ахмановой, мы идем по университетским делам, но решили по дороге зайти к вам. Я зашел в квартиру и поразился ее роскоши, я раньше в таких квартирах не бывал. Даже прекрасная квартира моего дяди - известного писателя, не была так богато и со вкусом обставлена. Неожиданно в холл зашел мужчина в клетчатом пиджаке (оказавшемся пижамой) и галстуке. Он поцеловал Тамару и пожал мне руку, представившись: - Грубер! Я назвал свою фамилию; Грубер наморщил лоб и сказал: - Где-то слышал, ваша фамилия мне знакома! Потом я узнал, что отец Тамары был начальником Главного управления какого-то военного министерства. Взгляд у него был, я бы сказал, сверлящим. Он посмотрел на меня еще раз и вспомнил: - Друг моего коллеги профессора Севрука имеет такую фамилию - Гулиа. Я заулыбался и пояснил: - Доменик Доменикович Севрук - большой друг моего дяди, и я сам хорошо знаком с профессором, даже бывал у него дома в Химках. То, что я близко знаю Севрука - фактически одного из заместителей знаменитого Королева, человека чрезвычайно влиятельного, произвело на Грубера самое положительное впечатление. Он заулыбался, серые глаза его стали теплыми, но он все-таки спросил: - А вы дома у него были по делу или просто так? - Я докладывал ему мои предложения по бортовому источнику питания на основе супермаховиков - не соврал я. - А вы знаете, что французы...- осторожно начал он. - Фирма Аэроспасьяль, - продолжил я мысль, - но там супермаховик другого типа. Сказалось-таки чтение книг метрами, я стал настоящим всезнайкой! Грубер был поражен, мама Тамары - Марина Георгиевна тоже. - Вот, молодежь нынешняя, совсем не туда смотрит, не тем занимается, но хорошо, что есть такие молодые люди, как вы, Ник, которые занимаются делами и прославят нашу Родину! - с этими словами Грубер налил в маленькие рюмочки виски и, чокнувшись со мной и своей женой, выпил. Тамаре не налил - отцом он был строгим. Мы распрощались и ушли. Тамара была в восхищении - ее отец, столь критично относящийся к молодежи, оказался довольным мною. А уж мама - так все вокруг меня и носилась. - Вот с каким парнем меня судьба свела, - задумчиво произнесла она, все так нереально, так в жизни не бывает. К чему бы это? - Тамара чего-то не договаривала. Так мы дошли до площади Революции и, почему-то, завернули направо, на лестницу, которая перешла в узкий проход. Я решил, что мы выходим на Никольскую улицу (бывш. 25 Октября), но прямо посреди прохода, Тамара остановилась и сказала: - Мы пришли, здесь я живу, - и показала на дом слева, прямо напротив мастерской по изготовлению ключей. Я никогда не думал, что в этом узком проходе может быть жилой дом, ведь это почти Кремль! Чтож, раз довел до дому, так заходи - гостем будешь! - пригласила Тамара. Мы поднялись на второй этаж, нависавший над самым проходом. Люди проходили прямо под квартирой, их всех можно было рассмотреть в лицо. Тамара задернула окно плотной портьерой и только после этого зажгла свет. Квартира была маленькой, но двухкомнатной, со странной планировкой. Повидимому, она перепланировалась под контуры старого дома. Мебели было мало, зато стены увешаны картинами, большей частью любительскими. Полка с книгами, в основном, на английском языке, виднелись и словари. Диван-кровать и рядом - модный тогда торшер. Прихожей почти не было. Тамара отнесла наши плащи в большую кладовку, примыкающую к спальне. - Квартиру снимает для меня отец, чтобы я не мельтешила перед ним и не мешала работать. Да и маме так удобнее. Плохо только, что у нее есть ключ от этой квартиры, и она может прийти когда угодно. Тамара зашла на кухню, принесла бутылку мадеры и яблоки. Стаканы почему-то поставила чайные в подстаканниках. Видно было, что она "не в своей тарелке". Я тоже сидел напряженно, не зная "программы" вечера. А ведь было уже около десяти часов. Тамара налила вина в стаканы, чокнулась со мной подстаканником и выпила. Я очень любил, да и сейчас люблю мадеру - крепкое, чаще всего девятнадцатиградусное вино с уверенным, надежным вкусом. Выпили и молча смотрим друг на друга. - Ник, знаешь, я ведь замуж выхожу, - вдруг напряженно произнесла Тамара и криво улыбнулась. Но жениха своего не люблю, хотя он и очень правил