глядываясь. Я продолжил читать и пить, а когда виски кончился, все-таки вернулся домой на машине, потому что пьяному мне проще вести машину, чем ходить. Слава Богу, менты по дороге меня не тронули. Я пообещал сам себе, что сел пьяный за руль в последний раз. х х х В понедельник я пришел на работу необычно рано. С похмелья не спалось. Все утро разбирал ксероксы с мониторингом слов ФФ. Крыса вела себя подозрительно тихо. Не шутила. Не язвила. Смотрела на меня осторожно. Я приписал это полученной из моих рук премии. Когда мы сидели с ней, обсуждая дальнейшие действия, зазвонил телефон. Это была Любочка поэтому, нажав кнопку громкой связи, я ответил "Да". "Вам звонят из прокуратуры". Я вздрогнул и тут же перевел громкую связь в тихую. Меня очень пугают такие звонки. В них никогда ничего хорошего не бывает. Мои глаза поднялись на Крысу. Она не шелохнулась. Мне пришлось дополнить свой взгляд словами: "Могу я поговорить один?". Крыса недовольно поднялась и вышла. Любочка, кто там? Зачем мы прокуратуре? Он сказал, что его зовут Новиков. Что вы знаете. Капитан Новиков, он же Писатель, был следователь по делу Химика. Я, немного подумав, согласился на разговор. Господин Мезенин, мы могли бы увидеться? Что-нибудь случилось? Да. Вроде того. Когда вы можете к нам подъехать? А что такое? Лучше не по телефону. Я решил ехать сразу. Терпеть не могу ждать неприятностей. Интересно, почему они каждый раз случаются после того, как я напьюсь? В машине я включил Бреговича, купленного недавно по совету Антона. Низкий раскачивающийся бас Эгги Попа, который и не пел вовсе, а низко и сочно докладывал обстановку. Это насыщало пространство вокруг меня какой-то мрачной энергией: I know that you have got the time Coz anything I want, you do You'll take a ride through the strangers Who don't understand how to feel А потом глубокий низкий припев со странным славянским хором в его конце: In the deathcar, we're alive аа-а-а-ааа-ааа Конец пятой главы Глава 6 Я вошел в прокуратуру. Грязный свет жужжащих дневных ламп. Местами отодранный линолеум. Дермантиновые двери. Доска почета. Дежурный переписал мои паспортные данные и тяжелым похмельным голосом сказал самому себе "двадцать восьмой". Я - двадцать восьмой? По счету? Кабинет двадцать восьмой. Второй этаж. Двадцать восьмой кабинет чем-то напоминал своего хозяина: неуютный, невзрачный, мрачноватый. Писатель поднял голову. Мешки под глазами. Много работает? Еще больше пьет? Здрасьте, - сказал он, немного щурясь, как будто от меня исходило сияние. Спасибо, что пришли. У нас тут такие дела... Что случилось? Лилия Донская умерла. Жена вашего друга. Основная версия - самоубийство. Есть записка. Это очень неприятное ощущение - моментально высохший рот. Как будто тебе туда напихали ваты. Я попробовал пошевелить языком. Затем я облизал кончики губ. Покачал головой. Оперся рукой на спинку стула. Сел без приглашения. Затем, как Матвей, попробовал пощупать свой пульс. И наконец решился открыть рот. Я вчера у нее был. Да? - он ничуть не удивился. В котором часу? Днем. Между двенадцатью и двумя. Можно воды? Конечно. (Он протянул мне стакан). А что вы делали? Говорили. Я спрашивал отчего умер Химик. То-есть Илья. Что она думает... И что она ответила? "Стоп!", - сказало что-то во мне ясным и чистым голосом. "Стоп!". Я вздрогнул и решил прислушаться. Да так... Что она сама ничего не понимает. У вас можно курить? Курите. Я решил попытаться использовать сигарету как тайм аут и сосредоточиться. Немедленно в голову пришел дурацкий анекдот: оптимистичный русский футбольный комментатор, сообщает, что хотя Россия и проигрывает Бразилии 0:4, но рано расстраиваться. Еще ничего не потеряно. Идет всего лишь пятнадцатая минута матча. Жизнь на глазах выходила из под контроля. Такая хорошая спокойная московская жизнь. С работой и тусовками, романами и кинотеатрами, книгами и футболом. К концу сигареты мне стало окончательно страшно и захотелось рассказать кому угодно, хоть Писателю, хоть Председателю ФСБ, хоть Антону с Мотей обо всем, что происходит. Снять с себя ответственность за все это. Переложить на кого-то еще. Зачем я связался с ФФ? Зачем подписал эту дурацкую бумажку? Зачем потом забил на подпись? Fuck, fuck, fuck. И что мне теперь делать? Бежать к ФФ и требовать объяснений? Рассказать все органам? Позвонить Маше и наорать на нее за дурацкий скептицизм? Сигарета кончилась. И уж не знаю зачем, наверно просто так, чтобы еще потянуть время, я как-то жалобно сказал: Давайте поедем к ним на квартиру. Посмотрим что там? Да были мы там. Ничего интересного. К тому же если экспертиза подтвердит самоубийство, то вообще вопросов нет. Депрессия. Да и из записки следует, что она немного не в себе. А что в записке? В принципе, вам это показывать нельзя. Но ладно. Вот. "Жизнь имеет разные формы. Смерти нет. Я ухожу к Илье. Я ему там нужнее, чем здесь. Дорогие родители, простите, если можете. Прошу не искать виноватых в моей смерти прямо или косвенно. Цианистый калий в капсулах приготовил мой муж собственноручно. Лиля PS Извинитесь, пожалуйста, за меня перед соседкой" Соседкой... "Родителей жалко до слез" - подумал я. Но вслух сказал совершенно другое.. Не так уж она и не в себе. Беспокоится, чтоб никто не пострадал из-за яда. Это да. А начало записки? Поехали а? - попросил я уже совсем жалобно. Голова у меня возвращалась в норму. Ну, поехали. Подождите, я тогда печать возьму. Квартира-то опечатана. Мы вошли в квартиру. Я уже знал, на что хочу смотреть. Я включил компьютер. И чертыхнулся. Жесткий диск был отформатирован. Лиля оказалась аккуратной девушкой. Я полез в стол. Писатель наблюдал за мной молча. В столе была куча дискет, кассет, фотографий, сломанных часов, калькуляторов, ручек, карандашей, брелков и всякой дряни. Ничего интересного. От нас для археологов останется гораздо больше предметов чем от египтян, - подумал я. У них все было деревянное и тряпичное, кроме ножей, посуды да украшений. А у нас пластик, железо, алюминий. Археологов я всегда недолюбливал из-за того, что основным источником данных для них являются вскрытые могилы. Я понимаю, что в них клали разную ценную утварь, а главное под землей происходит консервация прошлого, но все таки - могилы... Мой взгляд упал на лампу, стоящую на полу. Я подошел к аудио-системе и посмотрел, что в ней. Чезарии Эворы там уже не было. Зато был Johann Sebastian Bach. Famous Organ Works. Надо найти ампулу калипсола и шприц, - сказал я. Тогда кое-что прояснится. Что? - удивился Писатель. Но приступил к поискам вместе со мной. Я проверил под постелью и в ванной. Через минуту из кухни вошел Писатель, глядя на меня как доктор Уотсон на Шерлока Холмса. В руках у него была салфетка, а в ней пустая ампула от калипсола и маленький шприц. Есть, - сказал он. Нашел в помойке на кухне. Как вы догадались? Она сказала мне, что употребляет калипсол. Такой редкий наркотик. Что это дает следствию? Это все-таки самоубийство? Да. Она сначала укололась калипсолом, потом легла в постель, включила нижний свет и музыку. Когда калипсол начал действовать, съела капсулу с цианистым калием. Минут через пять капсула растворилась. Вот и все. х х х Я попрощался с Писателем, решив, что слова больше лишнего никому не скажу. Объяснил, что находка шприца и пузырька подтверждает версию о самоубийстве на 100%, что депрессия - явная и очевидная причина, и что я в любое время дня и ночи готов с ним встречаться на эту, да и на любую другую тему. Я позвонил Антону в офис и сказал, что Лиля умерла и что я сейчас к нему приеду . У меня был такой голос, что он не задал ни одного вопроса. Сказал, что Моте он позвонит и чтобы я сразу шел в кафе прямо напротив его офиса, намекнув, что в кабинете вести разговоры неумно. Я вошел в кафе. Матвей и Антон сидели друг напротив друга. Глаза у Антона были темные. Спина у Моти - сгорблена. Вместо "здрасьте" он обратился ко мне, не обращая внимания на официантку. Ты уверен, что это твой ФФ? Как сказать... И не мой он, в общем... Давай мне его мобильник. Подожди, Мотя, подожди... Я в легком испуге посмотрел на Антона. Антон сидел совершенно невозмутимо, как будто дело его не касалось. Я пожал плечами и продиктовал номер телефона ФФ. Мотя немедленно стал кому-то звонить. Постой! Наконец-то Антон вмешался. Вторым, после женщин увлечением Моти были разборки. С ним было опасно ходить в бары и ночные клубы. Любой косой взгляд в свою сторону Мотя воспринимал как личное оскорбление и бил обидчика в челюсть не задумываясь. Один раз, когда охрана закрытого клуба Инфант Террибль решила его не пустить, под тем предлогом, что клубной карточки у него с собой нет, а списке гостей он не значится, Мотю переклинило. Он спокойно сказал охраннику: Это не наш список. Наш список - список Шиндлера. Я объяснил это себе великой силой киноискусства, потому что еврейской крови в Моте не было ни капли. Затем он вытащил охранника из-за стойки и столкнул лбом с другим охранником, спешащим на помощь первому. Мне стало плохо, потому что я не люблю агрессию, скандалы и ментов. Мотя удовлетворенно посмотрел на лежащих охранников, вытащил из бумажника визитную карточку, отдал ее обалдевшей гардеробщице и сказал: "попросите, пожалуйста, менеджера, чтобы нас внесли в список". Затем мы демонстративно медленно (ох, Мотя!) пошли на выход, чтобы убедиться, что охранникам не захочется догонять нас. И, действительно, убедились в этом. И хотя я восхищаюсь сочетанием отмороженности и физической силы, но в некоторых случаях Мотю просто боюсь, потому что знаю: ждать от него можно чего угодно. Вот и сейчас я растерянно, не зная что делать, смотрел на Мотю, который не обращая внимание на нас продолжал набирать телефон. - Мотя! - Что такое? Мотя смотрел на Антона светлым удивленным взглядом. Я знал этот светлый взгляд. Он предвещал общение с самыми темными сторонами Мотиной натуры. Я предлагаю сначала разработать план. А не подставлять Иосифа идиотскими звонками на номер, который скорее всего знает только он один. Антон был спокоен и невозмутим. Мне сразу стало легче. Мотя понял, посмотрел на меня и бросил телефон на стол. Антон продолжал как ни в чем не бывало. Но сначала, ребята, до всяких планов, мы должны ответить самому себе и друг другу на простой вопрос: надо ли нам ввязываться в эту историю, и если да, то зачем. Напоминаю, если кто забыл: убитых нам не воскресить не удасться. Я, как все, - сразу сказал я. В окружении Моти и Антона мой ужас почти исчез и сменился страхом быть заподозренным в трусости. Ты, как раз Иосиф, - не как все. Ты уже внутри. Тем более, - максимально беззаботно произнес я. Антон, я не понимаю, о чем мы говорим? У нас убили друга. Да мы должны уже две недели землю есть, а не на тупых ментов все вешать. А теперь Лиля. Да если бы мы вовремя впряглись, то она была бы жива. Ты понимаешь, что это значит: ж-и-в-а?!! Хватит, Мотя. Мы тебя поняли. Ты Антон, сам скажи. А то что нас с Иосифом пытать? Преступников мы, конечно, не найдем. За преступление никого не накажем. Но мне стало как-то скучно жить... После этих смертей... х х х Мы наметили основные линии расследования: Химик с Лилей, MNJ Pharmaceticals, копты и, конечно, ФФ. По Химику с Лилей сделать удастся немного, учитывая, что все бумаги, если они и были, Лиля наверняка уничтожила вместе с жестким диском. Тем не менее, остается почтовая переписка на сервере провайдера и, возможно, ее получится достать. При связях Антона я в этом почти не сомневался. Я напомнил Антону, про некий дзен-буддистский монастырь в Японии, куда собирался Химик. Антон сказал, что невозможно объять необъятное и связи с монастырем он не видит. Про MNJ Pharmaceuticls Антон обещал навести самые подробные справки. Такие монстры, конечно, находятся в разработке конторы, а там у него есть свои связи. Не безграничные, но на уровне получения информации - достаточные. Это стоит денег, но к денежному вопросу мы еще вернемся. Копты - конечно тоже ниточка. Но с какой стороны ее распутывать? Дело пахло поездкой в Иерусалим, где находится одна из главных церковных епархий коптской церкви. Ехать выпадало мне: Антон не мог бросить работу, а Матвея он хотел использовать для разработки ФФ. Я был рад грядущей поездке, сам не зная почему. ФФ был, конечно, самым близким и самым лакомым куском. Антон с Мотей проследят связи ФФ, выяснят его биографию и вычислят его шефов. Хорошо бы устроить наружное наблюдение и прослушивание мобильного телефона. Здесь Антон нахмурился. С его точки зрения, бюджета на это у нас может не хватить. Мы подошли к важной проблеме. Частное расследование стоит денег. И немалых, в условиях российской коррупции. Но и без всякой коррупции, одна поездка в Иерусалим уже тянула прилично. Я сказал: Я могу дать тысяч пять. Причем, что смешно, это как раз деньги ФФ. Я, - сказал Антон, тоже дам пять тысяч. Причем, что грустно, это мои собственные деньги. Я, сказал Мотя, - дам столько, сколько надо. Вот и создалась концессия, - сказал Антон. Надо как-то ее назвать, -предложил я. Дейр-Эль-Бахри - предложил Матвей. Жестко. Серьезно. Серьезно, но хрен выговоришь, - возразил я. Давайте лучше "Одиночество". Это слово мы еще не расшифровали. Слишком грустно, - покачал головой Матвей. И не круто. "Одиночество-12", сказал Антон. Грусти - меньше, крутизны - больше. Почему 12? Просто так. Лучше звучит. Как Catch 22. Или Или Ми-6. И вообще - двенадцать счастливое число. Все согласились, хотя Мотя проворчал, что ему это больше напоминает не Ми-6, а Горки-10. Антон продолжал. У меня есть три предложения. Во-первых, мне кажется, что Иосифу надо прекратить рассказывать об этом деле всем своим знакомым и полузнакомым. Ну, как минимум, тем, кто еще не в курсе. Да ты что, Антоша, - перебил его я обиженно. Прекрати болтать на всех углах, - продолжал Антон, как будто не заметив моей вставки. Потому что ты уже поделился своими проблемами с Машей, Крысой, Лилей, Матвеем и мной. Это много. И не исключено, что это стоило Лиле жизни. Надеюсь, ты хоть следователя пощадил. А то ведь он не заснет ночью. Во-вторых, мы должны завести себе новые сотовые. Купить second hand по объявлению в интернете и использовать их только для разговоров между собой. В-третьих, мы сейчас поднимемся ко мне. У нас сидит один забавный чувак - Антон Носик. Мой старый израильский приятель. Он делает вид, что понимает что-то в интернете и приехал на семинар. Учить наших бездельников. Семинар вот-вот кончится. Тогда он научит нас пользоваться безопасной почтой. Заодно покажет разные специальные приемы поиска в тех местах, в которых обычные поисковые машины типа Google не работают. Телефонами новых сотовых обменяемся уже по этой безопасной почте. Все. Пошли. Пропуска на вас обоих готовы. Я почувствовал себя заметно лучше. Все-таки хорошо, что есть друзья. И хорошо, что друзья готовы мстить за своих друзей. Не бояться и тихо перешептываться, а поднимать голову и идти в атаку. В этом немного пафосном настроении мы вошли в здание Hi-Tech Computers и поднялись на седьмой этаж, где сидел Антон. Он сказал секретарю, чтоб нас напоили чаем, и отвел в комнату отдыха, объяснив, что ему надо разобраться с делами, а когда подойдет Носик, то он подключится. В комнате мы увидели странную сцену. За столом друг напротив друга сидели два менеджера. Классические белые воротнички. Темные пиджаки, белые рубашки, глупые скучные галстуки. Я недолюбливаю эту униформу, хотя ничего не имею против людей, которые вынуждены ее носить. Между воротничками стояла шахматная доска с только что начатой партией. Но воротнички, вместо того, чтобы двигать фигуры, смотрели друг на друга с каменным выражением на лицах. Через секунду я понял, что они изо всех сил пытались сдержать смех. На столе перед одним лежала бумажка, в которую один заглядывал и тряс головой, давясь смехом. У другого в руках тоже была бумажка. Он, на всякий случай, прикрывал рот рукой. Мы с Мотей переглянулись. Они перевели взгляд на нас и тот, кто закрывал рот, не выдержал. Рука у рта придала выходящему воздуху специфическую вибрацию, и мы услышали громкое и отчетливое "Хрю!". После чего первый схватил второго за руку, сказал нам "извините" и они исчезли. Бумажка осталась на столе. Мы, естественно, в нее заглянули. Это оказалась распечатка очередного интернетовского прикола. "Как развлечь себя, играя в шахматы: Расставляя на доске фигуры, сообщайте сопернику имена, ласковые прозвища и краткую биографию каждой из них. В течение длительного времени разглядывайте пешки противника. Делайте намеки, что они выглядят абсолютно одинаково. Предупредите его об опасности узкородственного размножения. Делая ход пешкой, громко командуйте ей: "С Е2 на E4 бегом - марш! Марш, я кому сказал!! Расстреляю! Под трибунал отдам!" Воспринимайте взятие каждой вашей пешки как личную потерю: "Увы, бедный Йорик, я знал его". Тихим шепотом ободряйте свои фигуры. Жалуйтесь на то, что не можете доверять своим офицерам (слонам). Попытайтесь дать взятку ферзю противника. Быстро отвернитесь, если оппонент будет смотреть на вас вопросительно. Все отрицайте. Обвиняйте соперника, в том, что у него крапленые фигуры." На этом месте вошел Антон и позвал нас. Я протянул ему распечатку. Это еще что, - сказал он озабоченно. Всю прошлую неделю мой отдел долбоебиков гонял. А что такое долбоебики? - спросил я Корпоративный кошмар. Пошли, делом займемся. Носик нас ждет. Носик оказался приветливым человеком лет тридцати с небольшим. У него были большие грустные глаза, длинные тонкие пальцы и голубая кипа прикрепленная к почти бритой голове, судя по всему, двусторнним скотчем. Носик прочел нам небольшую лекцию про безопасную почту, ухитрившись практически ни разу не воспользоваться нормативной лексикой. Он говорил примерно так: "сначала заебениваем вот такую хуйню, чтобы злоебучие пидоры отсасывали не нагибаясь, (Носик левой рукой каллиграфическим почерком выводил командную строку), потом - хуяк - ебем блядских мудозвонов в жопу этим пассвордом, а потом - пиздим эту поебень... Мы с Антоном благоговейно вслушивались и понимающе качали головами. Мотя сидел с отсутствующим видом. А если нас все же попытаются выследить? - робко спросил я. Нам по хую, все что им не по хую. А если им не по хую, что нам по хую, то пусть они идут на хуй. Ясно, - сказал Антон. Я никогда не был ханжой, и мне понравилось, что Носик - такой простой и доступный человек. Из лекции я понял, что надо заходить в интернет, сначала позвонив на международную телефонную карточку, чтобы не определился номер, с которого ты зашел, а потом к провайдеру через карту интернет доступа. При этом надо не надо заводить никаких платных почтовых ящиков, а наоборот завести самый простой ящик на Mail.Ru. Чтобы затеряться в толпе. И не использовать в переписке слов, по которым спецслужбы определяют подозрительных пользователей. Типа "гексоген". Или "замедлитель". Носик объяснил еще несколько полезных поисковых приемов, граничащих с хакерством. В основном это были адреса нелегальных поисковых машин, укомплектованных специальным софтом по взлому паролей. Вскоре Носик перестал учить нас безопасным коммуникациям и начал рассказывать про безопасность жизни as is. Его объем знаний и легкость, с которой он этими знаниями распоряжался, вполне могли научить нас безопасныму сексу, безопасным инвестициям, безопасным наркотикам, безопасным убийствам и безопасным самосожжениям. Мы вышли с лекции окрыленные, с чувством полной безопасности и безнаказанности. Интересно, а Носик так со всеми разговаривает? Моя бы воля, и я бы так со всеми говорил. При постоянном повторении не теряет смысл только мат, - заметил Мотя. Мы вернулись в кафе и утвердили план действий, из которого следовало, что послезавтра мне надо было лететь в Иерусалим, встречаться с главой иерусалимской коптской общины. Антон c Мотей начинали заниматься делом ФФ. Мне показалось, что на меня спихнули не самую перспективную часть расследования, но с другой стороны, на коптов напросился я сам. И тут вдруг я понял, почему так хочу уехать из Москвы. Мне была совершенно невыносима мысль о вторых похоронах. Хватит! Опять эти разговоры полушепотом. Запахи. Бр... Знание израильской специфики для разговора с коптами не требовалось. Рабочим языком встречи должен был быть английский. Встречу с ними мне должен был организовать израильский знакомый Антона - писатель и журналист Аркан Карив. Антон позвонил ему прямо с мобильного и после короткого разговора сказал, что у Аркана можно остановиться. Это позволит мне сэкономить на гостинице и посмотреть, как живут богемные представители русскоязычной общины в Израиле. Я был в Израиле до этого всего один раз и с русскоязычными израильтянами, не считая гида, не общался. Тем более, с богемой. В Иерусалиме же я вообще не был. Когда наша группа поехала в Иерусалим, я остался на Средиземном море купаться. Меня немного смущала святость места, которое я должен был посещать, являясь частью туристического стада. Фотоаппараты-колокольчики и пастух экскурсовод. "А вот здесь вы сможете купить флакончик святой воды и горсть святой земли всего за несколько шекелей. И обязательно торгуйтесь. Здесь принято торговаться!" Я не хотел торговаться. Я был готов платить за святую воду и святую землю по полной. Поэтому я договорился сам с собой, пообещав себе приехать в Иерусалим отдельно. Когда-нибудь. Но - обязательно. Половину следующего дня я провел в посольстве, получая по протекции Антона у женщины про которую я знал только инициалы (NB) срочную визу, а вторую - на работе, тестируя безопасную почту, набираясь сведений о коптах и проверяя выходящие публикации для ФФ. Маша, узнав, о смерти Лили и том, что я собираюсь в Израиль, изменилась в голосе и призвала меня к благоразумию. Я обалдел от такой наглости и сказал ей, что у меня в последнее время появились проблемы с друзьями - они начали умирать. Поэтому я предлагаю ей сначала разобраться со своей личной жизнью, а потому уже вмешиваться в мою. Маша, естественно, обиделась, а я, естественно, вскоре пожалел об этом разговоре, но перезванивать не стал, решив крепиться. В обеденный перерыв я сходил в ближайшее турагентство и купил билет Москва-Тель-Авив-Москва. Крысе я сказал, вспомнив про Матвея, что лечу с любимой девушкой в Турцию на несколько дней. Она злобно посмотрела на меня. Видно, премия уже перестала действовать. Конец шестой главы Глава 7 Kol' od ba levav - pnima Nefesh yehudi homia U faatei mizrah - kadima Ain le Tsion - tsofia Od lo avda tikvateinu Hatikva bat shnat alpaim Leiot am hofshi be artseinu Erets, Tsion, Yerushalaim. Я сидел на заднем сиденье маршрутного такси, везущего меня из аэропорта в Иерусалим, и слушал купленный только что диск "Jerusalem 3000". Некоторые песни меня прикололи. В частности, эту, с красивым именем "The Hope" я слушал уже третий раз. Это был такой фолк, которому сам Брегович бы позавидовал. Особенно вставляла безнадежная умная грусть. У девушки в военной форме с укороченным М-16 в руках сидевшей рядом со мной, виднелась бретелька от лифчика. Мне потом объяснили, что это армейский шик. Я ожидал, что израильтянки - жгучие брюнетки. Но эта оказалась вполне себе шатенка с модным каре и зелеными, под цвет формы, глазами без намека на косметику. Интересно, а нижнее белье в армии выдают вместе с униформой? Я не делал попытку с ней разговориться из врожденного страха перед незнакомыми существами противоположного пола. Но девушка, услышав, что песня кончилась, обратилась ко мне сама. Я снял наушники. Вам нравится наш гимн? Гимн? - переспросил я. Я сейчас слушал гимн Израиля? Вот этот фолк? Ну да. Это наш national anthem. Hatikva. Красавица в униформе была приветлива. Рассказала мне, что ее зовут Мири, что она родилась в Иерусалиме, а теперь живет с родителями в маленьком поселении в Иудее. Я сказал, что Иудея вызывает у меня ассоциации не то с Библией, не то с Иосифом Флавием. "Ну да, - сказала она, - вокруг солнце, воздух и горы. Неземная красота." Далеко от Иерусалима? Близко. Двадцать минут на машине. И, наверно, близко к Богу? - спросил я. Мири отшутилась анекдотом про местный звонок. И тут, действительно, начались горы. Свет сделался контрастным. Я вертел головой по сторонам. Мири вдруг сказала мне "Look!". Я посмотрел вперед и сказал "Оо...". Я и не думал, что в жизни бывает так красиво. Впереди, за витками серпантина на самом верху горы, прямо под голубым небом появилась тройная цепь маленьких позолоченных домов. Я раскрыл рот. Иерусалим с каждым поворотом дороги становился ближе. Наконец, такси въехало в город, и с левой стороны дороги я увидел почти отвесно падающий вниз со скалы амфитеатр старой разрушенной деревни. Археологические раскопки? Нет. Национальный позор, - сказала Мири. Позор? - удивился я. Посреди такой красоты? Это Дир-Ясин. Арабская деревня. Во время войны за Независимость один из наших партизанских отрядов вошел в эту деревню и вырезал ее. Женщин, детей, стариков - всех. И с тех пор деревня осталась в таком виде. Чтоб мы помнили... Маршрутка доехала до центральной автобусной станции. Мири попрощалась со мной и исчезла. Я растерялся и даже не успел взять у нее телефон. Потом, сообразив что Мири - это сокращение от Мириам (даже не верится, что Деву Марию звали в земной жизни Мири), я решил что это - судьба. Маши, конечно, хороши, но видно с ними пора заканчивать. Вокруг царила расслабленная суета. Я посмотрел на оборванца лет пятидесяти, в истрепанных джинсах с длинными седыми волосами. Оборванец пел под гитару Высокого голосом автора. Столько лет Столько лет Все одно и тоже Водки нет, денег нет Да и быть не может В гитарном чехле лежало несколько монет. Я бросил шекель. Оборванец сказал на цыганском проигрыше thank you, sir и внимательно на меня посмотрел. Я улыбнулся ему и пошел искать такси. Через пятнадцать минут я оказался в районе Старые Катамоны и был сбит с толка окружившими меня запахами цветов, трав, деревьев и горной свежести. Это в центре-то города! Я недоверчиво покачал головой, поднялся на второй этаж и позвонил. Сначала я услышал бешеный лай. "Крыся, пошла вон" - прозвучало в ответ. Не "Крыса", как у меня в PR-Technologies, а немного по-польски. Крыся. Дверь открылась, и ко мне бросилась маленькая мохнатая очаровательная терьерша. За ней стоял длинный немного сутулый лысый человек в металлических очках с лицом серийного убийцы. По крайне мере я представлял серийного убийцу именно таким. Вы Иосиф? - приветливо и тепло сказал он. - Здравствуйте. Заходите. Спасибо. А вы - Аркан, - уточнил я. Да, - сказал он и внимательно посмотрел на меня. Заходите-заходите. Я вздрогнул. От очков за версту несло тюремной поликлиникой. На лысый череп я вообще старался не смотреть. Но виноватые интеллигентные глаза скрашивали впечатление. Строго по выражению: "Ребенок весь в меня - умный, спокойный. А глаза - в мужа - виноватые, бегают..." Аркан предложил кофе, укрепив меня в уверенности, что друзей-маньяков у Антона нет. Не могу поверить, чтоб серийные убийцы предлагали кофе; конфетку - могу, а кофе - нет. Пока он варил кофе, я осмотрелся. Мне всегда было интересно, как обустраиваются люди почти из моей тусовки на новом месте. Прямо напротив входной двери торчал большой двурогий тренажер, который использовался под вешалку для ковбойской шляпы и полотенец. В комнате, которая служила одновременно прихожей, салоном и кухней громоздились полупустые открытые картонные коробки. Скосив глаза в одну из них я увидел смесь книг, кассет и дисков. На маленьком стуле громоздились джинсы, носки, трусы, свитера и рубашки, создавая впечатление, что шкафа у Аркана нет. Мебели вообще было не по-московски мало: красненький плюшевый диванчик, на котором сидел я, стул со шмотками на который, скинув джинсы и свитера на пол, сел Аркан и облезлый столик, за которым мы предполагали пить кофе. Зато кофе оказался густой и душистый, сваренный в джазве и поданный в крохотных чашечках. Я еще раз огляделся по сторонам. Уютная квартирка, - я начал разговор по-светски. Но, похоже, я сказал что-то не то. Уютная?! - испуганно огляделся Аркан сутулясь больше обычного. Мои друзья, говорят, что это антилувр. Антилувр? Ну да. Бедненько. Но грязненько. Я вежливо улыбнулся шутке друзей и решил перейти на менее опасную тему. Мне Антон сказал, что вы можете помочь выйти на коптскую общину. Помочь? - Не знаю. Могу попытаться. Копты - очень закрытые ребята. Никого близко к себе не подпускают. Но у меня есть один знакомый армянский священник, Варкес. Он вроде бы общается с кем-то из коптских священников. Можно его попросить. А что ему сказать, если он спросит, зачем? Ну скажите ему, что есть один важный теологический вопрос. Я помнил запрет Антона и решил держать язык за зубами. Аркан задумался. - Может быть, перейдем на ты? - Перейдем, - осторожно сказал я. Аркан пообещал сделать все, что сможет. Завтра он позвонит Варкесу. И может быть. Что нибудь. Хотя он опять же не очень... Но. Это же завтра! А пока - еще продолжается сегодня. Скоро вечер. Гость из Москвы может выбрать себе развлечение по вкусу. К сожалению, живет Аркан скромно, поэтому вариантов, собственно, два. Или курить траву с друзьями Аркана здесь или отправиться курить траву к друзьям. В любом случае, друзья очень хотят познакомиться с московским другом Антона, восходящим светилом российского пиара. Я чуть не поперхнулся от последних слов, но все-таки сделал вид, что их не услышал. Зато я отметил масштабность выбора, стилистическую точность терминологии (не шмаль, не ганжа, не дурь), а вслух порассуждал на тему, что устал с дороги и курить траву, наверно, лучше здесь, хотя быт его друзей меня, конечно, тоже очень интересует. Меня вообще интересует быт. Я умираю, хочу узнать, как чистили зубы дворяне в 18-ом веке, если они вообще их чистили. Мне страшно интересно, как одевались в холодную погоду моряки на корабле Колумба. Я был бы счастлив очутиться в доме египтянина времен Хатшепсут. Просто, чтоб посмотреть, какая там мебель. х х х Я помылся и переоделся, решив что мне уготовано стать звездой вечера. Но не тут то было. Звездой вечера оказался не я. И не Аркан. И не заячьего вида помощник депутата Кнессета Пини, он же Пинхас Бар-Зеев, он же в прошлой жизни и русском паспорте - Петр Волков. И не Ваня с Маней, - пара приехавшая из Петропавловска-Камчатского ухитрившаяся наполовину забыть русский. И не израильтянин Рони, который ухитрился его наполовину выучить. И даже не трава. Звездой вечера была медсестра Аня. Классическая русская красавица с длинной косой. Не до пояса, конечно, но все-таки. Я и в Москве таких русских красавиц не встречал. Она говорила медленно и спокойно, она смотрела приветливо и открыто такими глубоки и такими внимательными глазами... Я отозвал Аркана в сторону. Стороной оказалась крошечная спальня. Аркан, - сказал я. Аня-то - хороша! Хороша, - согласился Аркан. А она... м... свободна? Как все мы, - сказал Аркан со вздохом. А куда у вас возят девушек, если хотят им понравиться? В Эйлат, - уверенно сказал Аркан. Девушек возят в Эйлат. И место - клевое, и дорога прикольная. Ваня с Маней только что оттуда, они сейчас тебе расскажут. По просьбе Аркана Ваня с Маней, перебивая друг друга и стараясь говорить для меня на чистом русском языке, рассказали о романтическом месте длиною в триста пятьдесят километров под названием "Ночная дорога из Иерусалима в Эйлат". Ты выезжаешь из Иерусалима, кинув взгляд на подсвеченные желтым светом зубцы и башни старого города, и спускаешься за двадцать минут и 30 километров из горного Иерусалима в самое низкое место на земле. Доехав до указателя "Иерихон 6 км налево", ты поворачиваешь направо и встречаешься с Мертвым морем. Если вылезти из машины, то сначала на тебя чуть не обрушивается огромное количество крайне низких звезд. Потом ты понимаешь, что видишь млечный путь и так ясно, как ты не видел его никогда в жизни. От стоящей вокруг тишины в голову приходят глупые мысли. Например, не является ли самое глубокое место на Земле самым главным? Впрочем, какие только мысли не приходят в голову в этом районе земного шара? Все зависит от воспитания, которым снабдили тебя молодые годы, музыки, которую ты слушаешь в дороге... Ну, конечно и от спутницы, которую ты в нее взял. Дорога идет себе, спокойно петляя, и море остается позади. И тут перед тобой постепенно возникает огромный светящийся корабль. Он медленно приближается и становится ясно, что таких больших судов не бывает. Особенно в пустыне. Корабль от носа до кормы увешан гирляндами лапочек, отчего вокруг корабля струится мерцающее сияние. Если ты видишь это первый раз в жизни, у тебя сносит крышу. Но это опять же зависит от музыки и от спутницы. Проехав еще несколько километров, становится очевидным то, что это никакой не корабль, а завод. Вероятно, по переработке минералов Мертвого моря. Но люди украсили его несколькими тысячами лампочек. Но зачем посреди ночи в пустыне освещать завод такими гирляндами - не ясно, и это впечатляет. Затем последние признаки пребывания человечества кончаются. Проводив удивленным взглядом указатель на библейское место с подозрительным названием "Содом" ("Содомиты! Боритесь за культуру родного города!"), ты едешь часа полтора через темную безлюдную пустыню. И вот в середине пустыни, когда музыка кончилась, а спутница почти уснула тебе попадается невероятное место под названием - "101 км". Ты останавливаешься. Очень странный комплекс очень странных зданий. Ресторанчик на открытом воздухе, минимаркет, сад сумасшедших скульптур и маленький зоопарк. В зоопарке ишаки, верблюды, крокодилы и змеи с ящерицами. Большинство из животных спит, так как уже ночь. Некоторые во сне сопят. Бармен рассказывает тебе, что в террариуме живет якобы единственная на земле двухголовая змея-альбинос, самая ядовитая змея на свете. Вокруг зоопарка проложена крошечная действующая железная дорога с детскими вагончиками. Посмотрев на скульптуры, сваренные из грубых железных прутьев, приходиться задуматься о судьбе безголового человека, везущего в тачке собственную голову. Осмотревшись, ты замечаешь, что тут под открытым спят не только звери, но и люди. Прямо в гамаках, развешанных посреди сада. Вы со спутницей пьете кофе и продолжаете путь. Еще 101 км пустыни, которые кажутся такими быстрыми и вот он - Эйлат. Мы все-таки дошли до Красного моря! Ночные пляжи, тропические коктейли, и маленькая уютная гостиница. А впереди утром пляжи, подводные красоты, купание с дельфинами и бедуинские рестораны с кальянами и почти легальной марихуаной. Рассказ Вани и Мани впечатлял. Мне показалось, что настало самое время немного развеяться от истории с Машей и Германом. Я прикидывал, достаточно ли у меня времени и денег для такого путешествия (выходило, что вполне), а главное, согласится ли Аня меня сопровождать. Я пораздумывал, как бы это выяснить, не задавая вопрос в лоб и придумал. Я спрошу, не проводить ли ее до дома. А там видно будет. Спросил. Она сказала: "проводить". Хороший признак. Идти пешком было минут тридцать. Я начал рассказывать Ане, как мне все здесь нравится, особенно демократичность общества, где безработный журналист и писатель Аркан курит траву с помощником депутата Кнессета, и не чувствует никаких предрассудков и несообразности, которая... ... Моментальная резкая смесь звуков. Визг шин и нарастающий рев двигателя. Сноп света - справа налево. Аня с силой хватает меня двумя руками за рубашку и толкает в кусты шиповника в которые я, неуклюже раскинув руки, падаю. В нескольких сантиметрах проносится белый длинный Мерседес. Запах жженой резины, горелого сцепления и машинного масла. Красные огни улетают вдаль. Я не то лежу, не то свисаю с кустов. Надо бы сказать что-то, соответствующее случаю. Весело тут у вас. И я начинаю привставать. Шиповник колет меня со всех сторон. На щеке у меня кровь. "Кровь, Пот, Машинное Масло" - мне почему-то приходит в голову название журнала, редактором которого Антон подрабатывал в Израиле, делая свой докторат. Помолчи, пожалуйста, - шепчет Аня, - помолчи и не двигайся. Я продолжаю свисать с кустов. Но мне становится скучно. Я пытаюсь посмотреть на Аню. Совершенно идиотская немая сцена. Может, пора? - подал я голос через минуту молчания. Ну и джигиты! Это не джигиты, - ответила Аня почти обычным голосом. Разве, что в нем появилась какая-то задумчивость. Арабские террористы? Не террористы. Арабы в это время спят. Это, как у вас говорят, наезд. Почему? Потому что эта машина тихо стояла. Мы проходили мимо нее. Но в ней никого не было. Странно. Плохо. Надо вызвать такси. А далеко еще идти? Пять минут. Но тогда... Надо вызвать такси. Она вытащила мобильный и сказала несколько слов. Пока я раздумывал, удачное ли сейчас время для приглашения Ани в Эйлат, а также откуда у медсестры такая наблюдательность и такая реакция, такси подъехало. Через две минуты мы были у ее дома. Эти две минуты она молчала, а на прощание тихим ровным голосом сказала "береги себя". Я набрал в легкие воздуха, но ... Ничего не получилось. Я зачем-то сказал: "Хорошо, Бог даст, еще увидимся", и вернулся на том же такси. Таксист не взял с меня денег, объяснив, что Аня с ним уже расплатилась. Оказывается, в Израиле медсестры не просто спасают жизни, но еще и платят за такси. Я почувствовал себя дураком, но не платить же таксисту по второму разу? Увидев меня Аркан, засуетился. Он настоял на том, чтобы залить руку йодом и подтвердил, что теракты в это время суток не происходят. "Значит, джигиты. Арабские джигиты. Хотели попугать. Неприятно, но бывает." - Я храбрился. Спать от перевозбуждения не хотелось. Аркан, а давно ты в Израиле? Пятнадцать лет. Ну как тут вообще жизнь? Жизнь проходит. И в Москве, и в Нью-Йорке, и в Иерусалиме. Потому что жизнь проходит не в стране, а в тебе самом. На самом деле - Израиль - маленькая провинция, довольно бедная по европейским понятиям, особенно сейчас посреди войны. Народ - ленивый и крикливый. Политики - продажные и тупые. Местечковая русская община заебала. По-русски говорить разучились, а на иврите не научились. Но у тебя же есть своя тусовка? Есть. Но маленькая... Такая маленькая, что друзья и враги - одни и те же люди. Я недоверчиво слушал, потому что давно был влюблен в Израиль, в легенду, построенную тремя поколениями посреди засоленной и заболоченной пустыни. А войны, выигранные Израилем у стран, общее население которых вместе превышало его собственное в сто, если не больше раз... Шарон казался мне не продажным и тупым политиком, а генералом, наследником Жукова и Гудериана, тремя блестящими танковыми бросками без поддержки пехоты решившим судьбу трех войн. Киббуцная ром