"Вон он! -- крикнул Амирам. -- Технион." Туннель
внезапно оборвался ослепительным све-том, потянулись сосны и строения
кампуса. Немного поплутал, мы нашли нужный факультет, взлетели на седьмой
этаж автостоянки, вышли, спустились на лифте-площадке на землю и вошли в
здание лаборатории.
Нас уже ждали. Профессор Маркиш, чем-то похожий на меня толстяк в
странного покроя просторной рубашке с косым воротом, сразу заговорил с нами
по-русски, весь горя от любопытства. Вокруг толпились сотрудники
лаборатории. Нас расса-дили по специальным креслам, надели на головы шлемы с
антенами внешней связи, пристегнув руки к подлокотникам. "Хоть бы сначала
пожрать дали, -- шепнула мне Таня с соседнего кресла. -- Во жлобы
новоизраильские..." "Обжора, -- весело отклик-нулась Изабелла. -- Тут идет
вопрос о нашем возвращении, а ты..." "А что я там забыла? -- огрызнулась
Таня. -- Тут по крайней мере никто в меня не стреляет... И миролюбы дурные
не водятся."
Процедура скачивания информации из наших мозгов длилась недолго. Нас
тут же проводили в кафе, журналистов сдали с рук на руки многочисленным
коллегам, а нам профессор Маркиш вручил по кредитной карточке и предложил не
стесняться в расходах на жилье и покупки. "Этого вам хватит месяца на три.
За это время я на-деюсь вас вернуть домой, -- уверенно сказал он, словно всю
жизнь путешествовал по мирам и измерениям. -- Пока же вы наши самые дорогие
гости. В отличие от олим, вас опекать не нужно. Иврит выше всяких похвал, а
страну вы знаете не хуже нас. Если вы выберете своей резиденцией Хайфу, я
советую остановиться в нашей старой и солидной гостинице Дан-Панорама. Вот
вам по мобильному телефону, чтобы я не терял с вами связи. Леhитраот,
хаверим."
x x x
"Вам всем пора понять, -- строго говорил чиновник все той же кучке
"фашистских оккупантов", что и составляли личный состав замордованного
чужими и своими поселения, -- что покрывать преступников бесполезно. Мы
достоверно знаем, что вы прячете подстрекательницу по фамилии Бергер. Не
хотите ее выдавать, не надо. Но зачем вы захватили журналистов? Чем они
перед вами виноваты? Чего вы требуете в обмен на их свободу?"
Поселенцы таращились на начальника и молчали. До этого каждого из них
вызывали в мисрад (контору) и сначала стращали, а потом умоляли сказать,
куда девался до того вездесущий энтузиаст Амирам, моделист с женой, их гости
и, главное, русский с англичанкой, об исчезновении которых уже орал весь
мир. Созданный СМИ образ поселенца стал удивительно напоминать в репортажах
чеченского садиста. Коллеги Ингрид Бернс из Би-би-си уже предположили, что,
если когда-либо и найдут бедную бесстрашную женщину, то только в
разумлектованном виде -- голова отдельно. Из России прилетели трое
решительных парней с видеокамерами, заявив по прибытии, что заранее не
доверяют израильским властям, а потому намерены лично провести журналистское
расследование исчезновения Владимира Сырых и требуют для начала посетить
изверга-магавника Диму в военной тюрьме. Заодно они смотались в Газу
снимать, как Арафат припадает губами к ранам искалеченных подростков под
завы-вания женщин в белых платках и стрельбу танзимников в голубое небо. Тут
же жгли одни флаги и яростно размахивали другими.
Дима отказался говорить с друзьями Сырых по-русски, а переводчик без
конца бес-помощно моргал глазами, когда сержант переходил на мат без
акцента. Частные расследователи тут же радостно переходили на русский, на
что магавник упорно говорил "ло мевин" (нэ понимаю) и продожал излагать свою
версию на иврите, снова срываясь на тяжелый мат.
По всему поселению шли обыски. Бесцеремонные дознаватели сдвинули с
места мою "Арабеллу", на что капитан Блад высказал им все, что он о них
думает... Упав-шего с доски на пол полковника Бишопа небрежно закинули,
чтобы не потерялся, на батарейную палубу, к возмущению решительного канонира
Огла.
Беспредел, короче, как всегда, когда эта публика ищет серую кошку в
темной ком-нате, достоверно зная, что той там давно нет... Левая печать
вопила, срывая лужен-ные глотки. Имя Бергер затмило на какое-то время самого
Игаля Амира. А палестин-цы под шумок стреляли себе куда хотели и взрывали
всех, кого не лень. Боевые друзья Димы только пожимали плечами на наглые
выходки его подлеченных клие-нтов с пляжа. Кому хочется сесть в тюрьму за
"неадекватное реагирование"?..
Больше всех досталось моим близнецам -- Роме и Семе. Главное миролюбище
не поленилось вернуться на место своей экзекуции, чтобы лично "побеседовать"
-- то есть наорать на молодых людей, тепло отозвавшихся о Танье Бергер. Им
без конца прокручивали пленку, где Таня угрожала миролюбцу убийством,
заботливо вырезав фразу о ее гиюре и святости миротворческой жизни. Всех
интересовало членство Та-ни, меня, Ромы, Семы и, возможно, и Изабеллы в КАХ,
по наущению которого по-хищены журналисты. Причастность Амирама Эйделя к
этой стократ худшей, чем ХАМАС, преступной группировке уже не вызывала ни
малейших сомнений.
Мои мальчики пошли в меня, а потому невозмутимо отвечали на вопросы и
пожи-мали толстыми плечами: ничего не знаем. Я помогал папе в его
мастерской, а Сема вообще тут не живет, приехал на похороны жены моего
друга. Какие похороны? -- недоумевали журналюги. -- Какая Вика? А была ли
девочка?..
4.
Как ни странно, Танин дом в Бат-Галиме и весь их уютный двор-сквер были
точно такими же, как в нашем измерении. Только с балкона свисало не танино
белье. Это обстоятельство нагнало тоску на нашу неунывающую атаманшу. Она
притихла, не выдвигала инициатив, аппатично согласилась пойти с нами на
море. Я взял на себя роль атамана на время ее ступора и предложил для начала
искупаться в море. Благо, здесь по пляжу не бродят рыбаки с обрезками труб
вместо удочек.
На уютной набережной мы впервые опробовали наши карточки, купив
купальные принадлежности, и пошли к незнакомому сооружению, из которого
слышался визг детей и восторженные крики взрослых. Это были огромные
надувные пластиковые мешки, в которые с моря била прибойная волна. Люди
внутри мягких обтянутых крупными веревочными сетками камер были отданы на
волю стихии, кувыркались, цепляясь за веревки и друг за друга, кидались в
волны и снова оказывались на сетке. Естественно мы все, включая Амирама, тут
же загорелись испробовать себя. Но в последний момент Таня отказалась идти в
раздевалку и купаться. Она села среди стариков и старух на скамью на
галлерее над аттракционом и даже не улыбалась, глядя, как мы дурачимся. А
надувное дно камеры то всплывало из волн вместе с барахтающимися людьми --
от греха подальше, то стремительно под их же визг и вопли погружалась.
На Амирама такой же ступор напал позже -- после нашего визита в чистый
и уютный еврейский Хеврон, пересечение такого же тихого Иерихона, а главное
-- посещения никем не охраняемых еврейских святынь, включая Храмовую гору. И
решительно нигде не было видно арабской вязи. Так называемый Восточный
Иерусалим был на-селен в основном харедим, которые в Эрец Исраэль были очень
мало похожи на наших. Я не могу внятно описать это отличие, но здесь, в
Израиле, они мне почему-то чужие, а там были до боли свои. И их анклав
отнюдь не казался беднее светских районов Западного Иерусалима.
x x x
"Дробинка, -- сказал врач, показывая депутату крошечный шарик в своем
пинцете. -- Едва заметный ожог и чуть проженные брюки. Откуда это у вас? Вы
стали жертвой теракта?" Миролюбец смущенно молчал. Не мог же он, не рискуя
попасть на прием к психиатру, рассказать, что после обыска в моей
мастерской, когда полицейские уже вышли, а он шел за ними, за его спиной
вдруг раздался слабый звук горна и звон су-дового колокола с модели фрегата.
Потом он услышал хлопок, что-то кольнуло его в ягодицу. Ему померещилось, к
тому же, что над блестящей медью носовой пушки "Арабеллы" вьется едва
заметный сизый дымок. "В следующий раз получишь бор-товой залп по корпусу
ниже ватерлинии", -- едва слышно произнес кто-то по-анг-лийски с ирландским
акцентом. Депутат презрительно усмехнулся и поспешил прочь. Но на обратном
пути он сначала без конца ерзал на сидении джипа, к раздра-жению
полицейского чина рядом, а потом и вовсе привстал и так ехал до самого
Тель-Авива. Там он позвонил своему врачу и пошел к нему пешком, без конца
при-седая на одну ногу. Со стороны казалось, что представитель лучшей части
израиль-ского народа танцует какой-то полузабытый неприличный танец.
5.
"Мы уже можем вернуть вас домой, -- сказал профессор Маркиш, когда мы
через неделю снова приехали в Технион. -- Для этого вам надо точно вспомнить
место вашей конверсии. Когда вы готовы тронуться в Газу?" "Немедленно, --
оживилась Таня, к которой мы с Изабеллой тревожно присматривались, не веря,
что после Бат-Галима она так ни разу и не улыбнулась. -- Боюсь, что нас
заждались на родине..." "Вот и славно, -- облегченно выдохнул профессор. --
Вас будет сопровождать наша группа с аппаратурой."
Море всерьез штормило. Пенные серо-зеленые волны грозно шли поперек
нашего пути. Сваи Рац-Галима легко крошили пятиметровые валы. Трасса
действовала как ни в чем не бывало. За руль сел Феликс, унаследовавший от
своего отца -- героя морской пехоты -- страсть к быстрой езде. Через час
среди низко несущихся над мо-рем облаков показались небоскребы Ямита. Машина
с учеными обошла нас и свер-нула куда нужно. Арье и оба оленя с улыбками
встречали нас у виллы. Технионцы деловито устанавливали на песке пляжа
треноги с какими-то ящиками, тянули провода к своему фургону. Нас попросили
стать как можно ближе друг к другу. По их рекомендации мы сгрудились,
чувствуя себя совершенно беспомощными и лиш-ними во всех мыслимых мирах. Тут
еще вдруг пошел горизонтальный сильный дождь с моря, переходящий в град.
Феликс и я стали прикрывать собой лица наших женщин, а Амирам позаботился об
Ингрид. Владимир Сырых по-комсомольски де-монстративно смотрел ветру
навстречу. Мрак неба вдруг разорвала молния, а за ней малиновым светом
полыхнули ящики на треногах.
И -- сразу настала тишина с привычным мягким рокотом прибоя под моими
окнами. Мы снова оказались сидящими и лежащими на песке. Был тихий
средиземноморский вечер. Мы переглянулись. "Приглашаем всех к нам домой на
чашечку кофе, -- сказал я. -- Заодно я покажу вам, Ингрид и Владимир, мою
"Арабеллу".
Мы поднялись по лестнице и свернули к коттеджу. Из моего мусорного
бака, поче-му-то безобразно переполненного, торчало нечто до боли знакомое.
Этого не может быть! -- словно взорвался мой мозг. Я бросился вперед и
извлек из груды заво-нявшего мусора корпус модели с остатками мачт и
перепутанного такелажа. Фигурок и пушек нигде не было видно. "Кто?! Кто мог
это сделать? -- кричал я, содрогаясь от спазм в горле и желудке. -- За что?
Зачем?!"
"Не надо так кричать, -- в моей калитке стоял пожилой араб, за которым
толпились дети. Из калитки напротив на нас с изумлением таращились те самые
подростки с пляжа. -- Нас предупредили, что вы можете вернуться оттуда, где
вы прятались. Мы вас не тронем. Фараж, отвези журналистов и... этих... в
Израиль.
Глава третья. На чужой земле
1.
Вполне выздоровевший главарь мирных рыбаков с трубами, опасливо
поглядывая на мрачную Таню, распахнул дверь фургона. Амирам, поколебавшись,
первым шагнул в смрад запущенного помещения. За ним шел я с корпусом модели
в руках, потом Фе-ликс, женщины и журналисты. "Не бойтесь, -- повторил
старик, закрывая дверь. -- После передачи нам поселений, у нас с вами
перемирие. До следующего этапа нашей справедливой борьбы за освобождение
Палестины."
"Стойте! -- крикнул я, выскакивая из фургона. -- Где моя мастерская?
Там могли остаться... детали от моей модели. Дайте мне их поискать. Я вас
очень прошу..."
"Вот такие? -- один из подростков залез в карман и достал несколько
пушек на ладо-ни. -- Человечков мы отдали детям соседа." "Верните мне их, --
задыхался я. -- Я... я заплачу сколько спросите..."
Арабы переглянулись. "Тогда ты можешь пока не уезжать, -- сказал
старик. -- Пере-ночуй в моем доме, а завтра поищешь все при дневном свете."
"А если до этого увезут мусор? -- ужаснулся я. -- Там могли остаться..." "Я
прослежу, -- старик явно мне сочувствовал. -- Я встаю рано, а мусор забирают
только после обеда. Остальные могут ехать." "Я остаюсь, -- спрыгнула на
землю Изабелла. -- А переночуем мы в ма-стерской." "Тогда и мы с Феликсом
остаемся", -- объявила Таня.
Амирам и корресподенты не произнесли ни слова. "Искалеченный" сержантом
Ди-мой главарь завел мотор. Фургон умчался. Со всех сторон неслась заунывная
араб-ская музыка. Во мраке ворчал ко всему безразличный прибой...
2.
Все дети и взрослые арабского поселения стояли вокруг, глядя на
четверых яхудим, ползающих на асфальте среди вонючего мусора. Они улыбались,
как немецкие про-хожие, на глазах которых в Мюнхене евреи мыли тротуар
зубными щетками. Впро-чем, любопытство было достаточно благожелательным. Нам
даже принесли еще три лупы в придачу к моей, найденной в разгромленной
мастерской. В некогда нашем поселении было много стариков -- лупа в каждом
доме...
Таня выдавала каждому арабу, возвратившему мои сокровища,
вознаграждение -- пятьдесят шекелей. Со всех сторон сразу стали нести то,
что они подобрали. Капи-тана Блада и Арабеллы пока не было. Таня объявила,
что за них даст выкуп по сто шекелей. Дети тут же брызнули куда-то и
вернулись с еще восьмью фигурками, включая самого капитана в элегантном
черном с серебром костюме, черной шляпе с темно-красным плюмажем. Его
холодные синие глаза смотрели на меня с нескры-ваемым презрением. Примерно
такое же выражение лица было и у одноглазого гиганта Волверстона, и у
бывшего лучшего канонира королевского флота Огла.
Арабов очень позабавило, что я выстроил пиратов для поименной
переклички. В мусоре мы нашли тридцать шесть из сорока пушек "Арабеллы",
каждая из которых была икрустирована золотом, как и порты фрегата. Белла
нашла недостающий ран-гоут, включая мою особую гордость -- нок-рею с
автографом Сабатини, а Феликс -- фигурку Джереми Питта, неизменного шкипера
великого корсара, и обрывки пару-сов. Только всегда такая внимательная Таня
сегодня никак не отличилась, ковыряясь словно для вида.
Потом мы переместились в мастерскую, перекладывая с одной части пола на
другую каждый обломок. В результате нашили недостающие пушки, рынду,
отломанный га-каборт, бутылку золотистого канарского вина со старинной
этикеткой из роскошной капитанской каюты Блада и многое другое. К счастью,
никто не подметал здесь с мо-мента погрома и изгнания евреев. Арабы тенью
бродили за нами, уже сами рылись в отбросах, где нашли еще несколько
фигурок, на каждую из которых я потратил неде-ли, а то и месяцы труда. Таня
тщательно расплатилась с каждым старателем. Вся то-лпа тут же бросилась в
мастерскую в поисках новой добычи. Появились почетные гости капиана Блада --
его светлость лорд Джулиан со своими большими бесцвет-ными глазами и
золотистым париком, его светлость лорд Уиллогби, назначенный королем
Вильгельмом на посте генерал-губернатора Вест-Индии, а также части почему-то
расколотой подставки. Из-под нее выпал в пыль еще не отпущенный капитаном
Бладом во-свояси пленный адмирал его католического величества каст-ильский
гранд и испанский адмирал дон Мигель де-Эспиноза.
Пока я радовался восстановлению порушенного хозяйства, угрожающего вида
па-рень со свежим шрамом на щеке стал приставать ко мне с вопросами, сколько
же стоит модель в целом, если мы запросто отдали около полутора тысяч
шекелей за ее детали. Я пытался ему пояснить, что продать ее невозможно --
семейный сувенир, но он не отставал. Глаза его горели, а руки подергивались.
Отчаявшись расколоть меня, он стал уговаривать Феликса сказать ему, кто мог
бы купить такую модель, если он сам ее сделает. Феликс только отшучивался,
что, мол, любителей такого добра в ми-ре раз-два и обчелся, а знаю их только
я. Это мне очень не понравилось, так как па-рень тут же стал поглядывать
плотоядно уже не только на "Арабеллу" и мешочек с фигурками, но и на меня
самого. Машины, на которой увезли журналистов и Ами-рама в поле зрения не
было, как и главаря с пляжа, что меня беспокоило еще больше. Я уже не рад
был, что остался и увлек за собой свою жену и наших друзей.
Между тем, любопытный бандит куда-то заторопился, а Таня стала
благодарить старика и просить его отвезти нас на границу или хоть сообщить,
что мы здесь. Тот стал звонить куда-то. Толпа не редела, напротив, вернулся
"потенциальный моде-лист" с тремя такими же умельцами выяснить у меня адрес
покупателя "Арабеллы". Дело принимало скверный оборот, но тут из-за поворота
дороги вылетели две маши-ны -- джипы МАГАВа и палестинской полиции. Нас
усадили с израильскими солда-тами, которые сказали, что журналисты и Амирам
добрались благополучно, что всех нас ждут в строящемся поселении в пяти
километрах от границы Автономии, кроме Тани, с которой жаждет поговорить
следователь.
"Я найду тебя, аба...", -- сказал мне парень со шрамом, идя рядом с
двинувшимся джипом. И мы помчались по уже не оккупированной территории,
отвоеванной у Израиля миролюбцами и раисом.
"Мастерскую тебе теперь придется сооружать в бетонном бункере, --
резонно заметил мне Феликс. -- И вообще мы напрасно вернулись в это позорное
измерение. В гробу я видел такую независимость..."
3.
Новое поселение спешно строили. Стремясь оправдать свою политику,
спонсоры ми-рного процесса денег не жалели. Ревели строительные машины и
бурильные уста-новки для подачи воды, кишели на лесах палестинцы-строители,
уверенные, что и все это они сооружают для себя. Аллах даст им для этого
терпение и упорство... Беженцы-поселенцы были видны около стоящих на холме
караванов.
Среди раскуроченной земли по-хозяйски ходило миролюбище со свитой.
Увидев нас, он вздрогнул и политическим жестом подозвал кого-то. Таня
остановилась перед его грозным взглядом. "Ну и что? -- ехидно
поинтересовался монстр. -- Не удалось тебе зацепиться за "вашу землю",
Бергер? А я, как видишь, не только жив и здоров, но и добился мира не своей
земле!" "И все эти люди, -- тропливо развил мысль босса волосатый, --
счастливы, что могут теперь жить за непроницаемым забором между разделенными
суверенными народами, растить детей, вести бизнес, ничего не опа-саясь. И
мы, и палестинцы будем параллельно мирно жить каждый на своей земле без
вкраплений чужого народа. Ты и теперь не поняла, Бергер, что это хорошо для
евреев?" "Мне-то какое дело? -- Таню было не узнать после Бат-Галима в том
мире. -- Живите себе где хотите." "То-есть ты осознала, -- наседал
миролюбец, торжествующе поглядывая на телеоператора, -- что евреи не могут
жить в стране Эрец-Исраэль, при-надлежащей обоим народам? Что нам следует
довольствоваться нашим Израилем?" "Довольствуйтесь чем хотите? Вы меня,
говорят, арестовать хотели? Давайте кон-вой." "Я возглавляю партию прав
человека, -- важно заявил миротворец. -- Если ты осознала, что напрасно
подстрекала народ к убийству меня, как своего политичес-кого противника, и
раскаиваешься, что спровоцировала палестинских детей, то я го-тов тебя
простить и отозвать свой иск из суда. Мы не держим зла против повержен-ных,
Бергер. Что ты теперь скажешь?" Таня молча повернулась и пошла к каравану,
на ступенях которого уныло сидел фермер мирового класса Амирам Эйдель.
"Они предложили мне за три месяца построить такую же теплицу, как та,
что они подарили арабам в моем поселении, -- глухо сказал он, подняв на нас
воспаленные глаза. -- Я предпочел денежную компенсацию. Я им сказал, что
каждый тюльпан там -- капля моей крови. Они посмеялись и сказали, что люди
живут до ста двадцати пос-ле переливания свежей чужой крови. Я так не умею.
Я думал, что я живу на своей земле. Они меня с нее вышвырнули, как рано или
поздно выдавят отсюда. И зачем только я прожил так долго? Я же мог до всего
этого не дожить..."
Я кивнул и отвернулся к Изабелле. Она стояла уже с нашими сыновьями.
Феликс что-то горячо говорил отвернувшейся к пустырю Тане. А к нам, прыгая
через тран-шеи, бежали Ингрид Бернс и Владимир Сырых. "Вас расспрашивали о
нашем при-ключении? -- издали кричала англичанка. -- А то нам никто не
верит. А кассеты, пред-ставляете, все пропали при конверсии -- белое поле на
экране. Если вы нас не под-держите..." "Таня, -- Володя тревожно вглядывался
в посеревшее лицо экстремистки Бергер, -- мы готовы с Ингрид
свидетельствовать на суде в твою пользу! Что тебе ска-зал лидер левых?" "Он
сказал, -- ответил вместо нее Феликс, -- что он привык прощать своих врагов.
Я думаю, что суда не будет. Так что можете уезжать." "Как это?" -- взвились
оба журналиста. "На завтра назначена пресс-конференция на вашем первом
канале! -- кричала Ингрид. -- Мы столько видели! Танья, что же вы молчите?"
"Я ни-чего не видела, -- с трудом разлепила она сухие губы. -- Что я могу
сказать?" "Ну... как это что? -- опешила Ингрид. -- Танья!.. Что с тобой? А
Эрец-Исраэль? А Рац-Га-лим?" "Не знаю, о чем вы говорите, -- тихо ответила
она, снова отвернувшись. -- Рац-Галим неосуществим. Эрец-Исраэль -- утопия.
Мы спрятались в подвале и вылезли, когда кончилась еда. Вот и все наши
приключения. Остальное -- журналистская утка, миссис Бернс. У вас есть
родина? Farewell! И ты, Вова, передай привет нашим берез-кам." "Зря и мы их
оставили, -- добавил Феликс. -- Не нужна евреям своя страна..."
"Вот что, господа, -- решил я проявить свой характер. -- Мне за вас
стыдно перед мировой прессой. Раскисли. Впрочем, таковы патриоты всех
мастей. Чуть что вдруг не получилось, как сразу из "уря, уря, наша беря!" --
"нас грабять!" А что, собствен-но, случилось? Большинство поселений осталось
за нами. И тут мы начнем все сначала. Выше голову, Таня. У нас еще все
впереди. Феликс, вези ее скорее в Хайфу и впусти в свою квартиру. И все
пройдет. Над ней все еще давлеет вид чужого белья с ее балкона." "Так вы, --
обрадовалась Ингрид, -- не считаете, что нам почудилось другое измерение,
Зяма?" "Мне? -- смутился я. -- Мне вообще никогда ничего не чудится..." "Так
вы с Изабеллой будете участвовать в нашей пресс-конференции?" "Не будем, --
твердо сказала Белла. -- Все равно никто никогда не поверит в такое. Этого
не может быть." "Но это же есть! -- кричал Сырых. -- Мы это видели своими
глазами. Мы провели там почти неделю..." "Этого быть не может никогда, --
повто-рила моя жена. -- И вообще у нас нет времени на глупости. Надо
мастерскую выби-вать у совета поселений, "Арабеллу" восстанавливать. Правда,
Зяма?" "Воистину..." "Но это же подло по отношению к нам, -- побелела
Ингрид. -- За что?!" "За вашу неизменную "объективность", -- вдруг
повернулась к ним Таня. -- За ваш мирный процесс, за ковровые дорожки по
всему миру под ноги террористу. Эрец-Исраэль -- растоптанная мечта евреев. И
не вам на ней зарабатывать. Вас там не было! И нас тоже... Вранье все, что
вы с Вовкой напридумали, понятно?"
"Я уже дал репортаж..." -- начал Сырых, но тут воздух разорвал
нарастающий вой, после которого встал оранжевый столб взрыва. Поселенцы
привычно похватали бе-гущих к взрослым детей и скрылись в караванах, словно
их пластиковые стены были способны защитить от минометного обстрела.
Миротворец и его свита со всех ног бежали к своим машинам. Очередная мина в
клочья разнесла караван с людьми.
x x x
"Преседатель Палестинской Автономии Ясер Арафат заявил, что экстремисты
с обеих сторон не заставят нас свернуть с пути мира. Он выразил свое
искреннее собо-лезнование жертвам теракта в передислоцированном еврейском
поселении. Лидер партии мира Израиля заявил, что обстрел поселения был
ответом на отказ Израиля передислоцировать остальные еврейские поселения на
арабской земле и на воин-ственные заявления партии войны. Интервью нашего
корресподента Владимира Сы-рых с ним и с господином Арафатом смотрите в
вечернем выпуске на канале... Про-должаем нашу программу. В Италии прошла
всемирная выставка кошек..."
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОСТРОВ МРЫМ *
Глава первая. Лодочка
1.
"И ты... ты рискнул?! -- схватилась за виски Изабелла. -- Получив за
"Арабеллу" две-сти тысяч долларов, ты рискнул связаться с этим проходимцем
Казарским? Не имея ни малейшего представления об игре на бирже, да еще в
Париже?! Как ты мог? Нет, как ты... посмел? Это же была наша последняя
надежда на обеспеченную старость!" "Белочка, -- мне самому не верилось в то,
что я говорил, мой голос словно звучал от-куда-то издалека. -- Казарский сам
в шоке... Я не проиграл! Я выиграл..." "Сколь-ко?.." "П-полтора миллиона..."
"Франков?" "Долларов!! Мы миллионеры, белоч-ка..." "Ты шутишь?" "Вот
распечатка из банка." "Наша фамилия. Твое имя... Милли-он шестьсот пятьдесят
тысяч семьсот пятнадцать... Ничего не понимаю. А... стой... а с нас миллион
за что?" "Я решил остаток своих дней, -- голос у меня сел от волнения, --
прожить на своей земле. И завещать ее детям." "Ты купил ферму во Франции?"
"Я купил... остров." "Что?! Целый остров?" "Он очень маленький." "Начерта
нам скала в океане?" "Эта скала длиной три и шириной два километра." "Ого!
Пол-Хайфы. Но... что значит, купил?" "Купил. Это теперь наша собственность.
Я могу там делать все, что угодно." "Там кто-нибудь живет?" "Ты имеешь в
виду палестинцев, которые тут же начнут претендовать на мою землю? Не
беспокойся. Из живых существ там обитают только одичавшие козы да птицы.
Последний хозяин не был там лет пят-надцать." "Так ты уже побывал на...
нашем острове?" "Конечно. Вместе с Амира-мом. Он будет у меня арендовать
землю под свое хозяйство. И Таня с Феликсом согласились к нам переехать. Там
есть два десятка просторных, но давно заброшенных домов, оливковые рощи,
ручей, бухточка, а в ней стоит наш катер для сообщения с внешним миром." "С
каким миром? В какой это части света?" "Тут рядом. В Греции. А в ней, как
известно, все есть..." "Так у нас теперь будет своя яхта?" "Какая яхта?
Довольно старенький катер. Впридачу к острову. Но на судне есть каюты,
камбуз, трюм, машинное отделение, ходовая рубка. До Родоса всего двенадцать
километров. Час ходу при хорошей погоде." "А есть мы что будем?" "Так Амирам
же там развернет ферму. И будем делать покупки на Родосе." "А...
цивилизация?" "На Родосе есть аэродром. До любой европейской столицы не
более трех часов лету. Что же касается телевидения, холодильника и прочего,
то пока будем пользоваться стареньким дизель-генератором, а потом закажем
солнечно-ветровую электростанцию. Таня с Феликсом уже рисуют эскизы и делают
расчеты." "Так они согласились поселиться с нами?" "Конечно. Белочка... я же
сказал. И я им выделил, ты прости, двести тысяч долларов на заказ... еще
кое-чего..." "Чего?!" "Ты будешь смеяться... Но эти деньги мне все равно
достались чудом." "Я уже смеюсь. Так на что же ушло еще двести тысяч?" "На
заказ подводной лодки..." "Ч-чего?!"
2.
"Мы, конечно, давно на мели и с радостью уцепимся за любой заказ. И
вас, Татьяна Алексеевна, я заочно хорошо знаю еще по вашей работе в таком-то
институте, но это... это не подводная лодка! Это каракатица какая-то... Она
не может двигаться под водой. Где дизель-генератор, электродвигатель, винт,
наконец? Вы это сами разраба-тывали или пошли на поводу у какого-то
авантюриста от судостроения?" "Я работа-ла над лодочкой все пятнадцать лет
после изгнания из института, -- впервые после потрясения в чужом Бат-Галиме
сильно волновалась Таня, -- и до самой эмиграции из Союза. Просчитано до
мельчайших деталей. Проект мне удалось вывезти в Израиль. Я не стала бы
рисковать деньгами наших друзей." "В свое время все испытано, -- добавил
Феликс, -- в бассейне нашего института. Таниными друзьями. На чистом
энтузиазме. Это удалось сделать в короткий период между развинчиванием и
завинчиванием гаек." "Так каков же принцип действия? Не этот же моторчик
дви-жет лодку под водой с такой приличной скоростью?" "Конечно. Аккумулятор,
мотор и винт только для маневрирования. А остальное основано на принципе..."
"Теперь понятно, -- смутился после разъяснения Феликса его двоюродный
брат Гера, директор украинского предприятия в Севастополе. -- Калькуляция по
нашим нынеш-ним ценам?" "Да. Сделана Киселевым. Он совсем недавно в Израиле
и..." "Знаю. Вася Киселев никогда не ошибается. Думаю, что мы уложимся в его
смету." "Вклю-чая две торпеды 450 калибра?" -- спросила Таня. "Мы-то дали бы
и даром. Столько законсервировано в азоте с еще советских времен! Только вот
власти ни за что не позволят нам напрямую продавать оружие Израилю. А тайком
еще хуже. Рано ил поздно тайное станет явным. Да и зачем Израилю наши
торпеды? Свои хуже?" "Я не знаю, -- сказала Таня, -- и знать не хочу, что на
вооружении у Израиля. Меня к его лодкам на ракетный выстрел не подпустили. И
вообще все это не для Израиля." "Не?.. Страна, теряющая свои и без того
мизерные территории не интересуется такой уникальной лодкой? Бесшумной и
бесследной, против которой пока ни у одного флота в мире нет противолодочных
средств?" "Я не знаю, -- повторила она, -- и знать не хочу, чем и кто в этой
стране интересуется. Меня там отлучили от секретов еще решительнее, чем
гэбэшники и даже без их абсурдных оснований." "За то, что вы русская?" "В
этом отношении, -- сказал Феликс, -- мы все там русские." "Хорошо, Фе-ля, а
для какой же тогда страны такое грозное оружие?" "Для острова Мрым, --
вступил я в разговор. -- Мрым это моя фамилия. А остров купил я. И свою
землю я намерен защищать в первую очередь мощью наших мозгов." "Но остров-то
нахо-дится на территории Израиля?" "Нет. Это в Греции." "А защищать его вы
намерены, естественно, от турок?" "От всех, кто будет претендовать на мою
территориальную целостность!" "Я что-то не слышал, чтобы кто-то нападал на
греческие острова..." "У меня на острове будет еврейская колония. А коль
скоро там будут жить евреи, то желающие бить и спасать тут же найдутся.
Одного из возможных претендентов на мое имущество я уже видел в лицо." "На
вашем острове?" "Нет, еще в... уже не в моем поселении. Уже в его
поселении... на месте моего. Поэтому нам нужна Танина лодочка. С двумя
торпедами."
x x x
"Вот в этом доме, -- сказала Таня, прижимаясь к Феликсу, -- и проходила
севастополь-ская часть той драмы, что описана в романе "Убежище". После моей
комнатки в коммуналке этот дом казался мне верхом роскоши.." "Вот уж не
думала, -- задумчиво сказала Изабелла, поднимаясь на крыльцо и заглядывая
через забор в сад, -- что попаду прямо в юность героев моего любимого
романа... А кто тут живет сейчас?" "Папа перед отъездом в Израиль сдал дом
татарам." "Сдал или продал?" "Дарили, бросали или продавали мы -- первая
волна большой алии, -- сказала Таня. -- В конце девяностых люди старались
оставить что-то в тылу. На случай вынужденного возвра-щения. Они и тут
оказались умнее энтузиастов сионизма. Так что мы можем зайти. Почему бы
Феликсу не проверить состояние своего имущества?"
Мы позвонили в калитку. Дверь открыл сгорбленный старик. "Здравствуйте,
дядя Мустафа, -- сказал Феликс. -- Вот мы тут с друзьями... в командировке.
Я им решил показать дом своего детства. Не возражаете?" "Как же я могу?..
Это твой дом, Феля... Как папа? Как Софа?" -- улыбался Мустафа, нервно
потирая руки.
Сад словно светился абрикосами -- ими было усыпано огромное дерево. На
столе шел бурный процесс консервации. Три женщины напряженно смотрели в нашу
сторону. Старик провел нас на веранду. Тотчас бесшумно появилась младшая из
женщин. "Хотите перекусить?" -- тихо спросила она, тревожно переводя взгляд
с Тани на Изабеллу. "Я лично хочу черные голубцы, -- торжествующе оглядела
нас всех глав-ная героиня романа. -- Без подначек и Казимировны."
Женщина кивнула и ушла на кухню. Та, что постарше, так же бесшумно
подала бу-тылки и фрукты.
"Я, как и Феликс, родился и вырос здесь, -- сказал Мустафа, когда мы
все оттаяли от изумительной наливки. -- До войны это был дом моего деда и
отца. В 1944 русские выселили нас в Узбекистан только за то, что мы
татары..." "А не за то ли, -- пытался я понять, -- что вы выступили против
нас в войне с немцами?" "Я никак не мог этого сделать, так как в течение
всего периода "предательства татар" стрелял по немецким танкам из своей
сорокапятки. У меня два ордена Славы! -- коснулся он колодок на пиджаке. --
Но это не спасло меня от депортации. И все мои друзья в Фергане были с
орденами за защиту Советского Союза, в том числе Крыма, от фашистских
захва-тчиков..." "Но вы не решили отомстить и силой вернуть себе родину
предков, сбро-сив русских в море? -- смеялась Белла. -- Я просто примеряю
сюда нашу ситуацию..." "Арабы и евреи? -- тотчас понял мудрый татарин. --
Нет, конечно! Ханство рухнуло в результате войны, как исчезли сотни других
государств. После этого мы тут жили с русскими сотни лет и не мешали друг
другу до Сталина. Ситуации 1944 в Крыму и 1948 в Палестине прямо
противоположные. Здесь высылали население, большая мужская часть которого
была в Красной армии во время предательства нескольких тысяч наших
националистов. А в Палестине вряд ли хоть один араб воевал в еврейской
армии. Так что с нами поступили стократ несправедливее, чем с арабами в
Израиле. То, что они сегодня называют своей катастрофой, по-моему, скорее
напо-минает времена Екатерины Великой в Крыму. Требовать же реванша в
Палестине можно не с большим основанием, чем нам против современной России.
Тем более, что и ей Крым давно больше не принадлежит. Впрочем, ваши арабы
давным-давно примирились бы со своей судьбой, если бы не внешние силы,
заинтересованные в их бесконечной борьбе с Израилем." "Но вы же мечтали
вернуться? -- спросил я. -- Вот и поселились в своем доме..." "Конечно. Я
мечтал об этих стенах все сорок лет из-гнания, -- глаза Мустафы заблестели.
-- Но я осознавал, что меня выгнал из Крыма не Илья, папа Феликса. И что
волею судьбы тут началась жизнь иных людей, которые передо мной ни в чем не
виноваты. С чего бы я их ненавидел, взрывал или изгонял. Другое дело --
выкупить свой дом. Я небогатый человек, -- добавил он, -- но если бы Илья
продал мне этот дом, я бы поднял на ноги всю нашу общину и эти камни стали
бы моими. Плохо только, что он не продаст... никогда..." "А почему это, по
вашему?" -- быстро спросила Таня. "Потому, что он так и не оказался в
Израиле на своей земле, как мечтал... У него, как и у вас с Феликсом, как и
у меня, нет в мире другого дома, кроме этого. Но в случае чего, уйду я.
Сниму другой дом..." "Надеюсь, дядя Мустафа, что мы с Феликсом претендовать
на него не будем." "А если вас вы-гонят из Израиля арабы?" "Поскольку от
меня и моих единомышленников, как выяс-нилось, больше ничего не зависит, это
очень может быть. Но и у нас вроде бы уже есть другой... вернее, скажем так,
третий дом..."
3.
В третьем доме много лет никто не жил. Как, впрочем, и во всех прочих.
По стенам бегали ящерицы, за каждым камнем притаились змеи и скорпионы, на
чердаках летали птицы. Амирам, трое его сыновей и четверо взрослых внуков
целыми днями бродили по острову, обследуя почву и источники воды. Ручей было
решено отвер-нуть от моря взрывом скалы и образовать пресноводное озеро для
орошения. Олив-ковые рощи и одичалые сады фермер изучал с особым вниманием.
Старший сын Амирама Офир прежде всего оборудовал в одном из флигелей
своего дома временную синагогу и без конца обсуждал с приехавшим на остров
архитек-тором постоянную. С детьми с первого дня стали заниматься взрослые
по программе израильской школы.
Я взял на себя технику. Дизель-генератор был в ужасающем состоянии. Мне
приш-лось, как в молодости, заняться его ревизией, очисткой и смазкой: я
разостлал на каменистой серой земле брезент, на котором выложил абсолютно
все детали агрег-ата, изготовленного еще в фашистской Германии. Надо
сказать, что после опреде-ленных усилий арийская продукция подчинилась
еврейским рукам. На седьмой день моих усилий, сверкающее бронзой, смазкой и
чистотой гамбургское изделие, к вос-торгу детей, выдало ток для телевизоров,
видео и компьютеров, без которых, как известно, жить невозможно. Даже в тех
неестественных фронтовых условиях, где прошла вся их короткая жизнь. Наши с
Беллой внуки долго приставали ко мне с вопросом, откуда здесь может быть
обстрел, и очень удивлялись, когда я уверял, что ниоткуда... Они строили
свои хитрые понимающие улыбки: ведь и там, после каждой смерти или увечья
соседей, мы их уверяли, что бояться нечего -- все будет хорошо.
Мои сыновья-близнецы Рома и Сема, между тем, занимались катером.
Ровесник ди-зель-генератора, питомец не менее фашистской тогда Италии,
показался мне много надежнее, чем те плавредства, которые я десятилетиями
курировал в службе заводов пароходства. Его деревянный корпус, казалось, не
знал износа. Сделав специальный анализ, я был поражен его состоянием. С
дизелем мы поступили точно таким же образом, как с престарелым германцем:
разобрали до винтика, промыли, смазали и снова собрали. На ходовые испытания
на нем вышла вся наша колония -- двадцать семь человек. И все поместились на
просторной разлапистой корме с шестью скамей-ками под новеньким тентом. У
руля стоял Феликс, как единственный дипломирован-ный капитан из яхт-клуба в
Хайфе, а я у него был стармехом и мотористом в одном лице. Мы обошли вокруг
весь остров и, к восторгу молодежи, отправились на Родос -- отметить
освоение наших морских сообщений в ресторане.
Все мои страхи о террористах и прочих врагах еврейского народа
испарились, как только мы оказались на улицах порта -- иврит звучал со всех
сторон, в бухте стояли яхты с нашим флагом, а на рейде отходило израильское
судно с туристами. Строгие греки, имеющие свой опыт общения с мусульманами,
безобразий не допускали.
4.
На шестой месяц нашего пребывания в новом еврейском поселении вне
досягаемо-сти наших партнеров по мирному процессу мы с Беллой сподобились
увидеть, где Таня проводила все это время. Нет-нет, она не отлынивала от
доставшихся нашим женщинам уборочных и ремонтных работ в домах, но, улучшив
каждую свободную минуту, садилась на старенькую "веспу" с коляской и
исчезала за холмами и ска-лами. Феликс отшучивался, что его жена с юности
обожает поробинзонить и купа-ться без стесняющих деталей на своем теле
где-нибудь подальше. Где именно, не знал даже Амирам, проявлявший почему-то
не свойственное ему любопытство. Ког-да я по этому поводу попытался
пошутить, он всерьез обиделся: "Если еврей дурак, -- сказал он, -- то это
дурак вдвойне. При чем тут эротика? В моем-то возрасте? Просто я подозреваю,
что Танечка готовит кое-кому кое-какой сюрприз. Пока мы тут не можем
надышаться нашей безопасностью, она о ней думает всерьез..."
О лодочке здесь не знал никто, кроме нас четверых, а потому я в
очередной раз поди-вился проницательности старого сабры. "От кого тут нам
отбиваться, Амирам? Пат-рульный катер из Солоник проходит чуть не каждую
неделю." "А вон те рыбаки тут торчат третий день. И они очень мне не
нравятся, адони. Я за ними давно наблюдаю в бинокль. Рыбу они не ловят, а на
их сейнере установлена стереотруба с боевого корабля. И что-то странное
зачехлено на баке." "Я тоже заметил, но решил, что это гарпунная пушка." "В
наших широтах? Зачем?" "Мало ли! Дельфины, касатки, аку-лы. Ты просто так
измучен твоими вечно агрессивными соседями, что в каждом не-знакомце видишь
террориста. Кстати, сейнер появляется здесь не впервые и плавает под
болгарским флагом. Братушки, по-нашему." "А рожи у твоих братушек смахива-ют
на совсем других братьев -- двоюродных, так сказать. Жаль