классический ответ: - Глупость всегда заслуживает высшей меры наказания. Моррис заорал мне в лицо: - Будьте вы прокляты со своим высокомерием и со своими монстрами-убийцами вместе!.. Секунду спустя он вновь обрел хладнокровие. - Не обращайте внимания, Фрейзер. Просто вы рассуждаете, как капитан звездолета. - Как это? - Как капитан звездолета, способный обратить Солнце в сверхновую. Вы лично здесь ни при чем. В вас говорит таблетка. Шут его возьми, а ведь он прав! Я сердцем чуял его правоту. Таблетка повлияла на образ моего мышления. Но ведь это аморально взорвать солнце, греющее чужой мир. Или нет? Я не мог больше полагаться на собственные представления о добре и зле! В бар вошли четверо и заняли один из больших столов. Люди Морриса? Нет, торговцы недвижимостью, решившие обмыть сделку. - Что-то меня все время тревожило, - признался Моррис. - Много найдется причин, от которых самообладание трещит по швам. Например, приближающийся конец света. И все-таки есть что-то еще, что никак не давало мне покоя. Я поставил перед ним джин с тоником. Отхлебнув, он продолжал: - Отлично. И, наконец, я понял, что именно. Понял, когда сидел в телефонной будке и ждал, пока меня по цепочке говорящих улиток не соединят с президентом. Фрейзер, вы учились в колледже? - Нет, только в школе. - А между тем вы говорите совсем не как бармен. Вы употребляете сложные выражения. - Неужели? - Сплошь и рядом. Вы говорили о "взрывающихся солнцах", но сразу поняли меня, когда я упомянул о сверхновой. Вы говорили о водородной бомбе, но сразу поняли, что такое термоядерная реакция. - Разумеется. - У меня сложилось влечатление, вероятно, дурацкое, что вы выучиваете слова, как только я их произношу. - Parlez - vous Francais? (1) - Нет, я не знаю иностранных языков. - Совсем не знаете? - Нет. Нас в школе этому не учили. - Je parle un peu. Et toi? (2) - Merde, Morris, ecoutez. Ох, надо же... (3) __________________________________________________________________________ 1. Говорите ли вы по-французки? 2. Я говорю немного на этом языке. А ты? 3. Черт возьми, Моррис, говорят же вам... __________________________________________________________________________ Он не дал мне ни секунды передышки, а сразу спросил: - Что означает слово "фанак"? Опять такое чувство, будто голова замусорена чем попало. - Может означать все, что угодно. Выпуск любительского журнала, письмо в редакцию, розыгрыш... Моррис, что происходит? - Усвоенный вами курс лингвистики был гораздо обширнее, чем мы предполагали. - Верно, черт побери! Я только сейчас, сообразил. Уборщицы из "Тип-Топ" говорили по-немецки, но я их понимал. - Испанский, французский, "монаший", жаргон поклонников фантастики, техническая терминология... Вы освоили обобщенный курс, обучающий понимать со слуха любой язык. Думаю, это немыслимо без телепатии. - Без чтения мыслей? Вероятно, да. За сегодняшний день я не раз с чудовищной точностью определял, что у кого на уме. - Вы можете читать мои мысли? - Ну, не совсем. Я улавливаю направление ваших мыслей, но не сами мысли. Моррис, мне отнюдь не улыбается провести остаток дней в одиночке. - Этот вопрос мы обсудим позже. - "Когда моя позиция станет более выйгрышной", хотел он сказать. "Когда отпадет нужда в том, чтобы бармен помог облапошить "монахов". - Сейчас важно то, что вы способны читать их мысли. Этот фактор может оказаться решающим. - А "монахи", по всей вероятности, способны читать мои мысли. И ваши. Я предоставил Моррису возможность обдумать мои слова, а сам уставлял напитками принесенный Луизой поднос. "Длинная ложка" быстро заполнялась людьми. Только двое из них оказались сотрудниками секретной службы. - Что, по-вашему, приняла вчера Луиза? Ваши профессии мы определили, наконец. - Есть у меня одно предположение. Но довольно смутное. - Я огляделся. Луиза продолжала принимать заказы. - Скорее, просто догадка. Обещайте, что будете пока держать ее про себя. - Не говорить Луизе? Разумеется, пока не скажу. Я смешал четыре коктейля, и Луиза унесла их. - Мне приходит на ум профессия, - сказал я. - Но ее очень трудно определить в нескольких славах, как профессию переводчика или специалиста по телепортации, или капитана звездолета. Да и почему, собственно, должно существовать столь точное определение? Мы же имеем дело с инопланетянами. Моррис посасывал свой джин, ожидая, что я скажу дальше. - Жизнь женщины - продолжал я, - может стать профессией в буквальном смысле слова, чего никак не может произойти с жизнью мужчины. "Домохозяйка" - вот выражение, которое мы ищем, но оно отнюдь не исчерпывает всей полноты понятия.... - "Домохозяйка"? Бросьте мне мозги заправлять! - И не собирался. Вы просто не способны уловить перемену в Луизе. Вы ведь только вчера познакомились с ней. - На какую перемену вы намекаете? Если на то, что она красива, так это я и без вас заметил. - Да, она красива, Моррис. Но вчера в ней было двадцать фунтов лишнего веса. Что же, по-вашему, она похудела за одну ночь? - Верно, она казалась тяжеловатой. Привлекательной, но черезчур полной. - Моррис обернулся, посмотрел через плечо, как ни в чем не бывало повернулся обратно. - Черт возьми, она и сейчас кажется полной, но весь день я на это не обращал внимания. - Есть и еще кое-что. Да, кстати, попробуйте пиццы. - Спасибо. - Он откусил кусочек. - Да, хороша и еще не остыла. Итак? - Луиза с полчаса разглядывала эту пиццу. Она ее и купила. И даже не притронулась к ней. Вчера это было бы невозможным. - Она могла плотно позавтракать. - Допустим. Но я знал, что она не завтракала, если не считать диетической пищи. За несколько лет у нее скопилась целая гора диетических продуктов, но она никогда всерьез не пыталась прожить на подобной снеди. Однако как убедить в этом Морриса. Я ведь ни разу даже не заходил к ней домой. - Что еще? - Луиза вдруг очень хорошо овладела искусством объясняться без слов. Это чисто женское умение. Она может объясниться интонацией, особой манерой опираться о локоть... - Но если вы научились чтению мыслей... - Тьфу ты, дьявол! Однако... Луиза очень нервно реагировала, если кто-нибудь прикасался к ней. И уж никогда ни за что не прикасалась ни к кому сама... Я почувствовал, что краснею. Я не любитель бесед на интимные темы. От Морриса так и разило скептицизмом. - Ващи доводы звучат весьма субъективно. Вернее даже, звучат так, как будто вы сами себя уговариваете в них поверить. Слушайте, Фрейзер, с какой стати Луизе понадобилось бы принимать такую таблетку? Вы описали отнюдь не домохозяйку. Вы описали женщину, которая задумала окрутить мужчину, женить его на себе. - Он заметил, как изменилось выражение моего лица. - Что стряслось? - Десять минут назад мы решили пожениться. - Поздравляю, - сказал Моррис и замер, выжидая. - Ваша взяла. Мы и поцеловались-то впервые десять минут назад. До этого ни я не делал никаких попыток ухаживать за ней, ни она за мной. Нет, черт возьми, я не верю. Я знаю, что она любит меня! - Я не спорю, - тихо сказал Моррис, - Потому-то она и приняла таблетку, по всей видимости, сильнодействующую. Мы ведь изучили вашу подноготную, Фрейзер. Мысли о женитьбе всегда вызывали у вас робость... Что была достаточно верно. - Если она любила меня и раньше, то я и понятия об этом не имел. Откуда же узнал "манах"? - Откуда ему вообще знать о любви? Почему у него оказалась с собой подходящая таблетка? Ну, смелее Фрейзер, вы же у нас специалист по "монахам"!.. - Он мог перенять такие познания только от людей. Может, из разговоров с ними... Видите ли, "монахи" способны записать память инопланетянина, ввести ее в компьютер и исследовать. Они вполне могли проделать такой фокус с некоторыми из ваших дипломатов. - Ничего себе!.. Подошла Луиза с заказом. Я смешал коктейли, поставил стаканы ей на поднос. Подмигнув мне, она вернулась в зал. Посетители неотрывно следили за ее походкой. - Скажите, Моррис, ведь большинство дипломатов, общающихся с "монахами", мужчины? - Да, а что? - Так, просто мысль. Мысль эту, однако, оказалось трудно ухватить. Ясно было лишь то, что все перемены в Луизе очень хороши именно по мужским стандартам. "Монахи" беседовали со многими мужчинами. И... почему же нет? Женщина становится еще более ценной для мужчины, которого она поймает, или для счастливца, который поймает ее... - Понял! Моррис окинул меня цепким взглядом. - Что вы поняли? - Ее любовь ко мне была частью образования, полученного из таблетки. Частью целого курса. Они сделали из нее подопытного кролика. - А я-то думал: что она в вас нашла? - Улыбка Морриса померкла. - Вы серьезно, Фрейзер? Но ваша догадка все-таки не объясняет... - Это был курс воспитания рабыни. Он заставляет женщину влюбиться в первого мужчину, который попадется ей на глаза. Он учит ее, как стать ценной для него. "Монахи" намереваются наладить массовое производство таких таблеток и продавать их мужчинам. Моррис поразмыслил и произнес. - Это ужасно. Что же нам делать? - Не объяснять же ей, что она превратилась в домашнюю рабыню! Попытаюсь достать таблетку, стирающую память. Если не сумею... Тогда я женюсь на ней. Не смотрите на меня так, - воскликнул я тихо и страстно, - не я это натворил. И я не могу теперь бросить ее!.. - Понимаю... Просто... А, ладно, налейте мне еще один коктейль с джином. - Не оборачивайтесь, - сказал я. В стеклянных дверях возникло какое-то сумрачное движение. Капюшон, тень на тени, сверхъестественная фигура, силуэт почти человеческий, но выгнутый по непривычным линиям... Он вплыл в комнату, едва касаясь пола подолом своей сутаны. Его самого не было видно - только ниспадаюшее серое одеяние, тьма в капюшоне и тень там, где сутана расходилась надвое. Торговцы недвижимостью прервали обсуждение своих дел и уставились на него вытаращенными глазами. Один из них потянулся за сердечными каплями. "Монах" надвигался на меня, как алчущий мести призрак. Он уселся на табурет, оставленный ему в конце стойки. Но - это был другой "монах". Он ровно ничем не отличался от того "монаха", который просидел здесь два предыдущих вечера. Ни Луиза, ни Моррис не различили бы их, но я знал, то это другой. - Добрый вечер, - сказал я. Он прошептал соответствующее приветствие на своем языке. Его "переводчик" работал только в одну сторону, переводя мои слова с английского и оставляя его ответы без перевода. Он сказал: - По-моему, мы остановились в прошлый раз вон на той бутылке. Я повернулся, чтобы взять ее. И у меня даже спина зачесалась от ощущения опасности. Плеснув из бутылки на донышко стакана, я повернулся обратно к "монаху" и увидел зажатый у него в кулаке и направленный мне в лицо приборчик, который гость выпростал, вероятно, из-под своей сутаны. Прибор походил на спющенный мячик с пятью глубокими бороздами для когтей "монаха" и с двумя параллельными трубками с другой стороны, глядящими прямо на меня. На оконечностях трубок посверкивали линаы. - Вам известен зтот прибор?.. - И "монах" назвал его. Название я знал. Оно означало излучающее оружие, многочастотный лазер. Одна из трубок фокусируется на цели и прицел удерживается автоматически с помощью крохотных маховичков, спрятанных внутри. Моррис видел все, но прибора он не знал и тем более не знал, что далать. А у меня не было возможности подать ему сигнал. - Да, мне известен этот прибор, - подтвердил я. - Вы должны принять две таблетки, - "монах" держал их наготове в другой руке. Маленькие, розовые, треугольные таблетки. - Я должен достоверно убедиться в том, что вы приняли их, - добавил он. - В противном случае вам придется принять больше, чем две, а слишком большая доза может повлиять на вашу природную память. Подойдите ближе. Я подошел. Все, кто сидел в "Длинной ложке", замерли. Никто не смел и пальцем пошевелить. Мигни я - и на "монаха" тут же будут направлены четыре пистота, но меня, в таком случае, молниеносно прожжет пучок лучей. "Монах" вытянул вперед свою третью руку - ногу-лапу и сжал мне горло пальцами-когтями. Не так сильно, чтобы я задохнулся, но довольно ощутимо. Моррис ругался тихо и беспомощно. Я физически ощущал переживаемую им агонию. - Устройство спускового механизма вам также известно, - прошептал "монах". - Стоит мне расслабить руку, и произойдет выстрел. Цель - вы. Советую предостеречь четверых правительственных агентов от нападения на меня, если вы в состоянии сделать это. Я поднял руку ладонью вверх: "Ничего не предпринимайте". Моррис понял и еле заметно кивнул, вроде бы и не взглянув в мою сторону. - Вы же умеете читать мысли, - сказал я. - Да, умею, - ответил "монах", и в ту же секунду я понял, что он пытался скрыть. Он мог читать мысли чьи угодно, только не мои. На том и кончилась игра Морриса в конспирацию. Но моих мыслей "монах" читать не мог, а передо мной его душа лежала как на ладони. И, заглянув в эту чуждую мне душу, я понял, что умру, если не подчинюсь. Одну за другой я положил розовые таблетки на язык и проглотил их. Проглотил всухую, с трудом. Моррис все видел и не в силах был помешать. "Монах" ощутил своими пальцами, как таблетки прошли по моему горлу. Но едва они миновали его пальцы, я сотворил чудо. - Ваши знания и умения, приобретенные от таблеток, сотрутся через два часа, - сказал "монах". Он поднял стакан с виски и задвинул его себе в капюшон. Вынул он стакан наполовину опорожненным. - Почему вы отняли у меня знания? - спросил я. - Вы не заплатили за них. - Но они были даны мне в дар! - Их подарил тот, кто не имел на это права, - ответил "монах". Он собрался уходить. Надо было что-то предпринять. Теперь я знал, что "монахи" творят зло, - я пришел к такому выводу путем зрелых размышлений. Однако если он не задержится и не выслушает, я не смогу его убедить. Впрочем, сделать это будет нелегко в любом случае. Передо мной сидел "монах"-звездолетчик. Его этические оценки были введены в его мозг таблеткой РНК вместе с профессиональными навыками. - Вы упомянули о правах, - произнес я на его языке. - Ну что же, обсудим вопрос о правах. Шепелявые слова странно жужжали в горле, щекотали небо, но слышал, что выговариваю их правильно. "Монах" удивленно вздрогнул. - Мне сообщили, что вас научили пониманию нашей речи, но не сказали, что вы умеете изъясняться на ней. - Вам не сказали, какую мне дали таблетку? - Языковую. Я и не знал, что она была у него с собой. - Он не закончил дегустацию земных алкогольных напитков. Не выпьете ли вы еще? Я уловил, что он пытается осмыслить мои мотивы, и уловил, что он ошибается. Он решил, что я хочу воспользоваться проявленным им любопытством и всучить ему побольше выпивки за наличные. К тому же, с чего ему бояться меня? Какие бы интеллектуальные способности ни приобрел с помощью таблеток, через два часа от них и следа не останется. Ставя перед ним стакан, я спросил: - Что вы думаете о пусковых лазерах? Наш спор принял весьма технический характер. - Давайте рассмотрим особый случай, - помнится, говорил я ему, - предположим, цивилизация владела искусством звездных полетов в течение шестидесяти четырех тысяч лет. А, может быть, и в восемь раз дольше. А потом в главный океан планеты врезался астероид, наступил ледниковый период... - Так действительно случилось однажды, и он был об этом прекрасно осведомлен. - Но ведь природное бедствие не может стереть различий между разумом и животным состоянием, не правда ли? Если, конечно, бедствие не затрагивает непосредственно ткани мозга... Сначала его удерживало любопытство. А потом уже я, я сам. Он уже не мог вырваться. Такая мысль ему теперь и в голову не приходила. Он оставался звездолетчиком, он был совершенно трезв и спорил с ожесточением евангелиста. - Или возьмите общую посылку, - помнится, говорил я. - Существа, неспособные построить пусковой лазер, считаются животными, не правда ли? Но и сами "монахи" не застрахованы от возвращения в первобытное состояние. - Да, это он тоже знал. - Почему же вы не построите пусковой лазер сами? Если не можете, то ваш капитан и весь экипаж корабля - животные... В конце спора говорил один только я. И все "монашьим" шепотом, звуки которого так легко различаются друг от друга, что даже мне, с моим неприспособленным человеческим горлом, не приходилось повышать голоса. И хорошо, что не приходилось: ощущение и так было такое, будто я наглотался использованных бритвенных лезвий. Моррис оценил обстановку правильно и не вмешивался. Я ничего не мог передать ему ни словом, ни жестом, ни мысленным приказом, даже если бы сумел это сделать; его мысли были для "монаха" открытой книгой. Но Моррис знай сидел себе, попивая тоник без джина, пока я шепотом дискутировал с "монахом". - Но корабль! - шептал тот, - Что будет с кораблем?.. Его агония была и моей, ибо первейшая обязанность капитана - спасти корабль любой ценой... К началу второго "монах" дошел до середины нижнего ряда бутылок. Он соскользнул с табурета, заплатил за выпитое бумажками достоинством в один доллар и выплыл за дверь. "Косы тебе только не хватает да песочных часов", - подумал я, провожая его взглядом. - "А мне не хватает долгого, хорошего утреннего сна, которого мне, увы, не видать, как своих ушей". - Проследите, чтобы никто не вздумал задержать его, - сказал я Моррису. - Никто не вздумает, но хвост за ним пустят. - Бесполезно. Одеяние для ношения среди чужих - хитрая штука. Оно поддерживает "монаха" и дает ему способность к прямохождению. Служит щитом и воздушным фильтром. А также плащом-невидимкой. - Да ну? - Я расскажу вам об этом, если успею. Именно таким образом он сюда, по всей видимости, и добрался. Один из членов экипажа раздвоился. Потом один остался на месте, а второй ушел. У него было две недели сроку. Моррис поднялся и сорвал с себя свой спортивный пиджак. Рубашка под пиджаком промокла насквозь. - Что если мы попробуем промывание желудка? - спросил он. - Бесполезно. Стиратель памяти уже, наверное, растворился в крови. Лучше записывайте, не теряя времени, все, что я помню о "монахах", пока я еще хоть что-нибудь помню. В запасе еще есть часов девять-десять... Это я, конечно же, нагло солгал. - О'кей. Сейчас включу диктофон. - Но не бесплатно. Лицо Морриса стало неожиданно жестким. - Сколько? Я обдумал ответ самым тщательным образом. - Сто тысяч долларов. И если вам охота поторговаться, вспомните, чье время вы тратите. - Я и не собирался торговаться. Собираться-то он собирался, да передумал. - Хорошо. Деньги переведите немедля, пока я еще способен читать ваши мысли. - Договорились. Он предложил зайти в телефонную будку вместе, но я отказался. Никакое стекло не помешает мне видеть его насквозь. Вышел он оттуда молча: его мучил вопрос, ответа на который он боялся как огня. Потом он отважился: - Что решили "монахи"? Что будет с нашим Солнцем? - Этого я заговорил. Потому и просил вас его не трогать. Он убедит остальных. - Вы его заговорили? То есть как? - Пришлось потрудиться. - Я вдруг понял, что готов душу отдать за час сна. - Он запрограммирован до мозга костей: его профессиональный долг - сберечь корабль. Таблетка въедается глубже некуда. По себе знаю. - Но ведь тогда... - Не будьте ослом, Моррис. Пока корабль находится на окололунной орбите, ему ничто не угрожает. Парусный звездолет может столкнуться с опасностью только в межзвездном пространстве, где помощи ждать не от кого. - Вот как! - Не то, чтобы я его сразу убедил. Просто заставил здраво оценить этическую сторону сложившейся ситуации. - А если его кто-нибудь переубедить? - Все может быть. Потому-то нам и надо построить пусковой лазер. Моррис мрачно кивнул. Следующие двенадцать часов достались мне тяжело. Первые четыре часа я выкладывал все, что мог вспомнить о телепортации, о технике "монахов", о семейной жизни "монахов", об этике "монахов", о взаимоотношениях между "монахами" и инопланетянами; я описывал этих инопланетян, называл координаты бесчисленных населенных и ненаселенных миров... короче, все, что мог. Моррис и сотрудники секретной службы, те, которые раньше изображали посетителей в баре, сидели вокруг меня завороженно, как мальчишки, слушающие рассказы у костра. А Луиза заварила нам свежий кофе и ушла спать в одну из кабинок. Потом я позволил себе отключиться. К девяти утра я лежал на спине, уставившись в потолок, и с паузами секунд по тридцать цедил обрывки информации, бессвязные и бесполезные. К одиннадцати у меня в животе скопилась огромная лужа черного чуть теплого кофе, глаза мои болели и слезились и проку от меня больше не было. Играл я убедительно и знал это. Но Моррис никак не оставлял меня в покое. Он верил мне, я чувствовал, что он мне верил. И все равно он не хотел уклоняться от привычной процедуры, да, по правде говоря, ничего и не терял. Если я уже не мог принести пользы, если больше ничего не помнил, то к чему было проявлять мягкость? Нет, терять ему положительно было нечего. Он обвинил меня в симуляции. Заявил, что действие таблеток я имитировал. Он заставил меня сесть и чуть не поймал на этом. Он вставлял в речь ругательства, математические формулы, латинские выражения и словечки из жаргона любителей фантастики. Все тщетно. Одурачить меня он не сумел. Часа в два дня он велел кому-то из своих сотрудников отвезти меня домой. Я чувствовал боль в каждой мышце, но должен был изо всех сил сохранять изнуренный вид. Иначе мои рефлексы мгновенно подняли бы меня на носки, чтобы я успел изготовиться на случай возможных перебоев в искусственной силе тяжести. От двойного напряжения становилось еще больнее. И так продолжалось часами - приходилось сидеть, опустив плечи, безвольно мотая головой. Но если бы Моррис вдруг увидел меня, идущим походкой канатоходца... Сотрудник Морриса проводил меня до комнаты и удалился. Я проснулся в темноте и ощутил, что в комнате кто-то есть. Кто-то, не желающий мне зла. Луиза. Я снова заснул. Вторично я проснулся уже на рассвете. Луиза сидела в кресле, положив ноги на край кровати. Глаза у нее были открыты. - Позавтракать хочешь? - спросила она. - Хочу, но в холодильнике почти ничего нет. - Я кое-что принесла. - Хорошо. Я снова закрыл глаза, однако пять минут спустя решил, что достаточно выспался. Тогда я встал и пошел взглянуть как дела у Луизы. Хлеб для тостов уже был намазан маслом, бекон уже жарился на сковородке, еще одна сковородка шипела, дожидаясь яичницы, а в миске уже белели взбитые яйца. Луиза возилась с кофеваркой. - Дай-ка ее сюда, - сказал я. Луиза успела лишь налить в кофеварку воду. Я сжал ее в руках, закрыл глаза и попытался сосредоточиться... Трах! Я понял, что у меня получилось, даже раньше, чем рукам стало горячо. Кофеварка была полна горячим, благоухающим кофе. - Ошиблись мы насчет первой таблетки, - сказал я Луизе. Она с нескрываемым любопытством смотрела на меня. - Вот что произошло во вторник вечером. У "монаха" было переводящее устройство, но "монаху" не нравилось, что оно вопит у него над ухом по-английски. Он мог бы отключить ту часть аппарата, которая беседовала по-английски со мной, тогда "переводчик" лишь нашептывал ему мои слова в переводе на "монаший". Но для этого было нужно сначала научить меня понимать чужую речь. Языковой таблетки у него не нашлось. Не нашлось у него и обобщенного лингвистического курса, если таковой существует, в чем я сильно сомневаюсь. "Монах" был здорово пьян, но все же изобрел выход. Профессия, которой он меня обучил, сродни твоей. Сродни в том смысле, что это очень древняя профессия и ее смысл трудно передать одним-двумя словами. Но если попробовать ее приблизительно определить, то лучше всего подойдет слово "пророк". - Пророк, - повторила Луиза. - Пророк?.. Она замечательно совмещала два занятия: слушала меня с предельным вниманием, ни на секунду не прекращая взбивать яйца. - Или прорицатель. А может, еще точнее - ясновидец. Так или иначе, эта профессия включает дар языков, чего и добивался "монах". Но вместе с ним она дает и другие таланты. - Такие, как превращение холодной воды в горячий кофе? - Вот именно, умение творить чудеса. Сходную технику я и использовал, чтобы розовые таблеточки забвения исчезли, прежде чем попадут ко мне в желудок. Но главный из новых моих талантов - умение убеждать. Вчера вечером я убедил "монаха" в том, что взрывать звезды - грех. Моррис боится, что кто-нибудь переубедит его. Не думаю, что это возможно. Искусство чтения мыслей, также заложенное в моей таблетке, в действительности гораздо глубже, чем обычная телепатия. Я не просто читаю мысли, я заглядываю в души. Теперь тот "монах" стал навеки моим приверженцем. Быть может, он убедит в моей правоте весь остальной экипаж. А может, не мудрствуя, проклянет "хачироф шисп" - то самое устройство, которое взрывает звезды. Я лично намерен поступить именно так. - Проклянет? - Ты думаешь, я шучу? - О, нет. - Она налила кофе. Твое проклятие выведет его из троя? - Да. - Вот и хорошо, - сказала Луиза, и я почувствовал силу ее собственной веры. Веры в меня, которая делала из нее идеальную послушницу. Когда она отвернулась, чтобы подать яичницу, я бросил ей в чашку треугольную розовую таблетку. Она кончила накрывать на стол, и мы сели завтракать. - Тогда, значит, все это кончено? - Все кончено, - я отпил апельсинового сока. Просто чудо, как четырнадцать часов сна могут повлиять на аппетит. - Все кончено, и я могу вернуться к своей главной, четвертой профессии. Она вскинула на меня глаза. - Бармен. Раз и навсегда, я бармен. Ты выйдешь за бармена. - Вот и хорошо, - повторила она, успокаиваясь. Часа через два ее мозг освободится от рабских оков. Она снова станет собой: свободной, независимой, неспособной усидеть на диете и несколько застенчивой. Но розовая таблетка не сотрет ее собственной памяти. Луиза не забудет, что я люблю ее и, надеюсь, все-таки выйдет за меня замуж. - Придется нам нанять помощника, - сказал я. - И поднять цены. Как только наша история выплывет наружу, от посетителей отбоя не будет. Луиза думала о своем. - Когда я уходила, Билл Моррис выглядел из рук вон плохо. Надо бы известить его, чтобы он больше не переживал. - Ну уж нет. Я хочу, чтобы он боялся. Моррис обязан убедить весь мир в необходимости строительства пускового лазера. Чего доброго, кто-нибудь еще предложит закидать корабль "монахов" бомбами. А этот лазер нужен нам самим. - Мм... Вкусный кофе. Но зачем нам лазер? - Чтобы добраться до звезд. - Пусть об этом печется Моррис. Ты забыл, что ты - бармен? Твоя четвертая профессия... Я покачал головой. - Ни ты, ни Моррис не отдаете себе отчета в том, на каком гигантском пространстве торгуют "монахи" и как их мало самих. Сколько тебе приходилось видеть сверхновых за всю свою жизнь? Чертовски мало. В необозримом, бесконечном небе чертовски мало кораблей. Но в нем есть многое, помимо "монахов". Есть многое такое, чего боятся сами "монахи", а, возможно, и такое, о чем они и знать не знают. Корабль "монахов" даст нам жизненную силу и бессмертие. Никакая цена не окажется тут чрезмерной... - У тебя горят глаза, - выдохнула Луиза. Она выглядела почти загипнотизированной и полностью убежденной. И я понял, что на всю оставшуюся жизнь обречен держать в узде свою тягу к проповедям.