атный мастер играет за свою жизнь примерно около 1000 серьезных партий. Гроссмейстер проанализировал основные международные турниры с 1927 года по 1962 год. Это свыше 1700 партий между сильнейшими шахматистами мира. Два вывода напрашиваются из большой и интересной таблицы. Первый вывод. В начальном положении право первого хода является преимуществом, а не недостатком. Белые, как показывает практика, имеют лучшие шансы; у них приблизительно 60 процентов шансов на победу и в 40 случаях из ста они терпят поражение. Второй вывод. Шансы на победу в начальном положении не очень велики. Эти выводы весьма интересны, но как же составить руководство к действию для машинной игры? Математики пытались в первую очередь произвести оценку значимости каждой фигуры. Как это сделать? Ну, хотя бы числом очков, где король оценивается в 200 очков, ферзь - 9, ладья - 5, слон и конь - 3, пешка-1. Одновременно оценивается позиционное качество: подвижность фигур, расположение их на доске, защищенность и т. д. Ситуация игры оценивается машиной отношением общего числа очков позиции белых к числу очков позиции черных. Предположим, машина, играя черными, должна сделать ход. Она вычисляет изменение отношений числа очков при различных вариантах. Выбором машины будет ход, ведущий к максимальному увеличению собственных очков. Эти выводы машина и печатает на карточке. Но такая игра довольно скучна и упрощенна. Она не предусматривает перспективного мышления. А именно перспективное мышление, как мы уже рассматривали этот вопрос раньше, крайне затруднительно для добросовестно работающей машины. Поэтому машину легко сбить с толку. Машина может реагировать только на логичный ход противника. А что происходит, если он совершает нелогичный с точки зрения машины ход? Гроссмейстер отдает машине пешку - машина теряется. Это нелогично. Вместо того чтобы брать эту пешку, машина подставляет коня. Гроссмейстер не берет коня - опять нарушение логики,- а, наоборот, жертвует ладью. Тогда машина, окончательно сбитая с толку, начинает путать, "зевать" и, в конечном итоге, проигрывает. Видимо, игра всякой машины в первую очередь зависит от программы, которая в нее вложена. Но если говорить опять-таки о добросовестной машине, которая играет не по упрощенному варианту, а честно проверяет все возможные комбинации,- составление программы для ее работы весьма затруднительно. Подсчитали: чтобы создать программу для машины, играющей на уровне 2-4 разрядов шахматистов три современном уровне игры в шахматы, необходима работа коллектива в 5-7 человек в течение 3-5 лет. Думается, что такая игра не стоит свеч. Что же касается машины, которая может играть на уровне гроссмейстера, то здесь положение представляется почти безнадежным. Да реально ли это вообще? Задача реальна. Но если учитывать перспективы развития шахматной игры и кибернетических машин, то задача эта может быть решена не раньше, чем через 30-50 лет. Это почти то же, что создать электронного ученого на уровне академика. По своему интеллекту шахматист высокого класса мало чем отличается от деятеля науки, занимающегося научным творчеством. Вот почему в настоящее время на развитие шахматных автоматов следует смотреть сдержанно. Василий Смыслов отрицательно относится к перспективе создания машин, превосходящих человека в шахматной игре. Он утверждает, что шахматы - искусство, которое не поддается строгому математическому анализу. И как бы кибернетики ни стремились заключить искусство в рамки точных наук, им это никогда не удастся сделать. Искусство неисчерпаемо. Как-то в разговоре со мной он сказал: "Я не выступаю против принципиальных попыток создать электронную шахматную машину. Это задача нашего времени, когда объединенные" усилия ученых и шахматистов могут достигнуть многого. Однако я возражаю против крайних взглядов тех, кто пытается нас убедить в превосходстве машины над подлинным творчеством шахматиста". Михаил Ботвинник, который, как известно, сам является доктором технических наук, не отрицая творческого начала в шахматной игре, считает возможным создание в принципе машины-шахматиста, способной побеждать чемпиона мира по шахматам. "Конечно, здесь возникает много трудностей,- говорит Ботвинник,- с программированием такой машины. Как может машина анализировать "по-человечески", когда мы сами не знаем, как анализирует шахматист. Но мы этого не узнаем до тех пор, пока не начнем работать над созданием машины. Ведь пока у нас не было необходимости изучать процесс мышления шахматиста. Но когда люди начнут создавать программу, аналогичную мышлению шахматиста, то на машине, вероятно, недостатки этого "шахматного мышления" будут обнаружены. Проверяя различные методы программирования, мы узнаем, как думают шахматисты-мастера". В этой мысли есть глубоко справедливое начало. Видимо, это общий процесс: работая над машиной, мы получаем дополнительные возможности исследовать человеческий разум. Анализируя состояние человеческого разума, мы вносим методы анализа в конструирование машины. М. Ботвинник, веря в возможность создания машины-шахматиста, заранее оговаривает мировые чемпионаты грядущего новым правилом: "Пускай будет отдельный чемпион для гроссмейстеров и отдельный для машин. Конечно, в последнем случае это будет скорее чемпионат программистов. Что же касается машины-шахматиста сегодняшнего дня, то вряд ли она может провести всю партию. Но если перед ней стоит задача сделать мат в два хода, у нее хватит времени, чтобы успешно решить эту задачу. Она обладает отличной памятью, завидной выносливостью, неослабевающим вниманием, и - что тоже очень важно для игрока - она совершенно равнодушна к шуму в зале и корреспондентам спортивных газет". А каково мнение кибернетиков по данному вопросу? Вот что говорит академик Аксель Иванович Берг: "Конечно, нет никакого значения и смысла говорить о замене шахматиста машиной. Это невероятно скучно и страшно надоело... Но, применяя методику шахматной игры, ее научные основы в теории игр, в исследовании операций, в теории оптимальных решений, можно получить интереснейшие результаты. Этим занимаются сейчас многие". Видимо, кибернетике без шахмат не обойтись! Ведь это - лучшее поприще для анализа процесса мышления и попытки математизации и воспроизведения отдельных его элементов. Но я убежден, игра в шахматы всегда будет привлекательна для людей. Предстоящие матчи между чемпионами мира, безусловно, вызывают исключительный интерес всех любителей древнейшей игры на планете. И, конечно, никакая машина самого зрелого поколения не в состоянии проделать ту работу мозга, которую совершают крупнейшие шахматисты мира во время поединка. 18 мая, понедельник Боюсь, что я не скоро уеду из Новомосковска. С каждым днем мои беседы с Кибером становятся все более интересными. Я настолько увлекся, что мне стало привычным зарываться в горы книг, чтобы назавтра предстать перед Кибером во всеоружии. А знаете, как это трудно! Приходится работать часами, подготавливаясь к ответам на его вопросы. Память Кибера формировалась целым коллективом людей, да еще в разное время. Поэтому он чертовски быстро на все реагирует, отлично подбирает цитаты, прекрасно ориентируется в знакомом ему материале. Словом, мне приходится трудновато - мой противник построен по живому подобию. А что может быть удивительнее, чем жизнь? Сравните на одно мгновение хотя бы действие самой сложной машины с любым самым малым действием живого существа. Насколько богаче и многообразнее оно! Чудесно сказал Максим Горький: "Очень интересное занятие - жизнь, и даже несколько жалко, что дают ее на один раз. Раз пять пожить бы, вот забавно! Но и один - хорошо!" - Эх, Кибер, Кибер,- заметил я ему в сердцах,- тебе бы человеческую жизнь, хоть на пару годков: ходить, работать, играть в футбол, влюбляться... Кибер, казалось, помрачнел. К. Пора бы знать, что кибернетические копии живого уже существуют. Вспомните электронную черепаху. Ее держат в Москве, в Политехническом музее. Это смешное умное электронное животное. Оно не только обходит предметы, встречающиеся на пути,- оно поворачивается к свету, настойчиво ищет свою электрическую кормушку, место, где можно было бы зарядить аккумуляторы. А. Ну, с этой черепахой уже перестали носиться .. К. Но ведь есть и другие модели живого. Сконструирована электронная белка. Она собирает орехи и торопливо уносит их в свое гнездо. Правда, и орехи и гнездо условны. Гнездо - только белый квадрат, начерченный на полу. Тем не менее белочка умело справляется со своей задачей. А. Это известные примеры. К. Я могу рассказать и о вещах поновее. Американские кибернетики создали модель человеческой руки, которая сама собирает кубики, разбросанные по столу, и укладывает их в определенном порядке в коробку. Электронный аппарат должен найти коробку, определить положение ее и кубиков. Для человека это несложно. А для машины - это серьезная задача. А. Здесь лишь пытаются повторять живое. К. Но ведь в частностях мы, машины, можем свободно его превзойти. Пожалуйста. Электронный глаз, который видит сквозь непрозрачное. Электронное ухо, которое улавливает неслышимые звуки. Электронное осязание, ощущающее тепло инфракрасных лучей в полной темноте. Да мало ли еще других вещей?! А. Так что же получается, Кибер? Строя машины по живому подобию, возможно, в частности, не только достигнуть то или иное свойство живого, но и превзойти его. А в комплексе? Живое вряд ли возможно воспроизвести во всем его многообразии?.. На Пожалуй, на сегодня вы правы. Но можно ли поручиться за будущее? ПО ЖИВОМУ ПОДОБИЮ Бесконечен путь эволюции живого. Где, на каких глубинах истории зародилась живая клетка? Кто дал первый толчок Жизни - тепло, свет или электрические разряды молний? Но, родившись однажды, жизнь начала стремительно развиваться. Миллионы лет природа шлифовала, оттачивала, развивала все живое. И даже сегодня, создавая кибернетические машины, строя удивительные станки и аппараты, рождая в хитросплетениях мысли новые теории и гипотезы, мы все еще не можем понять многие секреты природы. Всего несколько лет назад возникла новая наука - бионика. Владения ее разместились на пограничной полосе между биологией и техникой. Это та зона, которая всегда наиболее плодотворна, ибо два направления питают ее, придают силу новой науке. Как использовать в технике то, что на протяжении всей эволюции создавала природа? Неверно было бы говорить, что самолет повторяет птицу, что корабль подобен рыбе. Нет, они далеко не схожи. Но в мире есть отдельные элементы, отдельные части живого, которые могут быть полностью освоены как принцип, как идея. Миллиарды лет живые организмы приспосабливались ко всем изменениям окружающих условий. Природа создала поразительные формы живого полета, плавания, перемещения в пространстве. Природа дала живым организмам и приспособляемость и, наконец, средства связи между собой. Высшим созданием природы явился мозг, как его назвал физиолог И. П. Павлов - "высшее творение на земном шаре". Изучить все это богатство, выработанное эволюцией, освоить основы работы мозга - вот центральный вопрос бионики и кибернетики. Японские инженеры тщательно изучили форму кита и характер его плавания. И вот было создано судно китообразной формы. Выяснилось, что мощность двигателей нового корабля на 25 процентов меньше при той же скорости и грузоподъемности. А что может быть неповоротливее пингвина? Однако он придумал способ движения по снегу. Чтобы не зарываться в снег, пингвин ложится на белый пух своим обтекаемым телом и энергично, словно веслами, работает крыльями-ластами. Именно по этому принципу и создаются сейчас вездеходы - не на лыжах и не на гусеницах. Вездеход нового типа как бы лежа скользит по мягкому снегу, совершенно свободно выходит на воду и вновь взбирается на лед. Вспомните обыкновенный подсолнечник, который всегда поворачивается к солнцу. А как он это делает? За счет чего создается усилие поворота? Как поток световых лучей вращает в одном направлении миллионы желтых соцветий? Пока эта тайна природы не раскрыта. А как много может это дать науке - солнечным машинам, фотоэлементам? Существуют породы рыб, обладающие феноменальным обонянием. Если в литре воды находится одна стомиллиардная часть пахучего вещества, то есть частица, не уловимая никакими научно-техническими средствами, рыба чувствует ее. Даже хорошо нам знакомая обыкновенная собака различает до полумиллиона запахов, абсолютно недоступных человеку. Ученые работают над локаторами запахов. Чувствительность их может быть доведена до едва различимых пределов. Представьте себе, что где-то на юге Каспийского моря в воду пустили одну каплю ароматического вещества. С помощью локатора запахов вы можете обнаружить около устья Волги, что это за вещество и где оно было запущено. А разве поразительная способность крысы ощущать радиацию не заставляет нас задуматься о механизме этой способности? Чрезвычайно важно в наш атомный век научиться быстро распознавать радиоактивность. А может быть, где-то в глубинах человека тоже есть анализаторы радиоактивности? Неоднократно говорилось об удивительной способности летучих мышей в полной темноте не наталкиваться на препятствия. После долгих исследований было установлено, что летучие мыши обладают секретом звуковой локации. Они издают во время полета неслышимые звуки, отражение этих звуков от предмета и дает им возможность ориентироваться в пространстве. Учитывая время возвращения этих сигналов, летучая мышь абсолютно точно ориентируется в пространстве. Но за последнее время была обнаружена и другая особенность. Некоторые летучие мыши, быстро проносясь . над водою, без промаха хватают рыбу, плавающую близко к поверхности. Что же происходит? Ведь известно, что 99 процентов звуковой энергии отражается от поверхности воды. Сколько же энергии доходит обратно к летучей мыши, если^к рыбе поступает всего один процент колебаний сквозь слой воды? Недавно был создан гироскоп принципиально новой конструкции, использующий тончайшие вибрирующие пластинки. Как вы думаете, откуда родилась эта идея? В результате наблюдения за организмом насекомых. Многие из двукрылых насекомых имеют жужжальца. Когда изменяется направление полета, в дрожащем жужжальце возникает дополнительное напряжение, а соответственно и раздражение, которое передается в головной мозг насекомого. Тем самым насекомое корректирует направление полета. Этот принцип и был использован в гироскопе. Совсем недавно был изобретен прибор, измеряющий ускорение, так необходимый для самоуправляющихся снарядов и ракет. Принцип этого прибора был найден при изучении вестибулярного аппарата человека. Малейшее ускорение вызывает перемещение жидкостей в сосудах, куда опущены электроды. Во время войны были использованы исключительные способности тюленей слышать звуки. Как известно, тюлени на огромном расстоянии улавливают шум гребных винтов. Американский физик Роберт Вуд попытался использовать эту особенность ушей тюленя. Сегодня чувствительность тюленя уже получила применение в гидрофонах. Долгое время загадкой была скорость движения дельфина. Он свободно обгоняет любой корабль, и было непонятно, где в таком небольшом объеме - теле животного - заключен такой мощный мотор. Оказалось, что дело вовсе не в моторе, а в особой структуре кожи животного. Дельфин скользит в воде с минимальным сопротивлением, так как кожа его не производит никаких турбулентных, вихревых движений. Сейчас за рубежом пытаются проектировать суда, поверхность которых имитирует кожу дельфина. Непонятно было, как гремучая змея в абсолютной темноте совершенно точно нацеливается на свою жертву. Дело не в том, что ее глаза якобы видят в темноте. Ничего подобного! Оказывается, у гремучей змеи есть исключительно чувствительный инфракрасный локатор. Ом улавливает разность температуры в 0,001 градуса - он-то и направляет смертоносный укус змеи. По этому принципу строятся сейчас тепловые локаторы большой чувствительности. Ученые установили, что нильская рыба "водяной слон" обладает поразительным локатором, расположенным на спине. Излучая из хвостовой части колебания, нильский "водяной слон" воспринимает их отражение от приближающегося противника небольшим участком кожи на спине. Подобные приборы создаются сегодня. Они используют электромагнитные волны и применяются в мореходстве и в авиации. Многие конструкторские бюро заняты в настоящее время исследованием полета насекомых. Эти исследования очень важны и интересны, потому что именно насекомые являются самыми крупными рекордсменами скорости. Стоит задуматься, почему винт и реактивный двигатель - несущая сила современного самолета - в то же время мешают увеличению скорости. Полет насекомых более экономен и обеспечивает большую скорость. Девайте сопоставим скорость полета насекомых, птиц и самолета. Скорость полета шмеля-18 километров в час, слепня - до 55 километров в час, а вот скворец пролетает в час более 70 километров. Стрижи могут развить скорость до 100 километров в час. У самолетов как будто явное преимущество. Но это далеко не так. Распределим призовые места по другому принципу, учитывая длину тела. Тогда мы увидим, что слепень за час покрывает расстояние, равное 30000 своей длины, шмель-10000, стриж будет уже на третьем месте - 8000. На последнем месте окажется самолет, летящий со скоростью 900 километров в час. За час он пролетает путь, равный 1500 своей длины, то есть в 15 раз меньше, чем слепень. Где же источники этой поразительной скорости? Обыкновенная муха, которая весит 73 миллиграмма, имеет крылья площадью в 56 квадратных миллиметров. Таким образом, на один килограмм веса мухи приходится чуть больше половины квадратного метра площади крыльев. У комара же на один килограмм веса приходится площадь крыльев в 10 квадратных метров. Все эти цифры очень важны для тех, кто занимается сегодня изучением новых средств полета в технике. Полет - это общий принцип. Но любая "деталь" живого организма может представлять интерес для конструктора. Какова связь между глазом пчелы и полетом спутников в межзвездном пространстве? А ведь эта связь есть. Глаз пчелы имеет фасеточную конструкцию - он состоит из тысячи воспринимающих ячеек. Но пчела видит солнце только несколькими из этих элементов. Обладая "биологическими часами", как бы отсчитывающими время, пчела потрясающе ориентируется в пространстве по солнцу. Но ведь этот же принцип применим для ориентации спутников. В одном из научных институтов Америки был создан аппарат, копирующий действия глаза лягушки. Дело в том, что лягушка умеет абстрагироваться от неподвижного предмета, сосредоточив все свое внимание только на предмете движущемся. Это помогает ей охотиться за насекомыми. Искусственный глаз лягушки занимает сегодня очень много места. Это 7 рам, размером 1х1 метр, состоящие из фотоэлементов - искусственных нейронов и неоновых ламп. Число фотоэлементов огромно - свыше 1000 на каждой раме. Комбинация фотоэлементов устроена таким образом, что они взаимно погашают любое неподвижное изображение, попадающее в сферу обзора "лягушиного глаза". Но как только электрическое равновесие системы будет нарушено движущимся предметом, он будет тут же обнаружен. Такой прибор представляется весьма интересным и полезным. Ведь ему ничего не стоит обнаружить самолет, отличив его от неподвижных сигналов - отражения гор, мачт электропередачи, заводских труб и т. п. Подвижный предмет мгновенно привлечет внимание и будет зафиксирован аппаратом. Это важно для управления воздушным движением, для радиолокации и других целей. Мы уже говорили о том, что создается модель живых нейронов. Существует уже около двух десятков таких моделей. Они отличаются друг от друга не только схемами, но и принципами действия. Существуют модели нейронов электронные, полупроводниковые, химические. Хочется верить в то, что с помощью этих моделей мы подойдем к возможности создавать "умные" машины. Но сумеем ли мы добиться когда-нибудь того замечательного качества, каким обладает живой мозг,- умения предвидеть будущую ситуацию, чтобы успеть подготовиться к ней? Ведь ни один поступок, ни одно действие не совершаем мы без того, чтобы не предвидеть в довольно ясной форме тех результатов, которые мы получим. Не будь этого, мы бы не могли существовать, вся наша жизнь стала бы неуправляемой, бессистемной и хаотичной. Создание "предвидения" результатов у электронных и кибернетических аппаратов - чрезвычайно важная проблема современной техники, стоящая рядом с проблемой надежности "мыслящей машины". Я вспоминаю свой разговор с "отцом отечественной кибернетики" - академиком Акселем Ивановичем Бергом. Человек темпераментный и энергичный, он сконцентрировал мое внимание на основной теме, с которой сталкивается любой кибернетик,- на надежности. - Нет аппарата надежнее и экономичнее живого мозга,- говорил Аксель Иванович.- Исследователи доказали: можно удалить половину массы мозга у животного, и оно будет продолжать жить и действовать. И не потому, что эта половина не работала,- горячился академик. Нет, дело в том, что оставшаяся часть мозга немедленно перестраивается и начинает работать за обе половины. - Вот бы такую кибернетическую машину...- заметил я.- Утром выбросил половину шкафов, и ничего не изменилось - работает, как прежде. - Увы, здесь дело обстоит сложнее,- поясняет Аксель Иванович.- Как бы быстро ни работала машина, как бы ни был велик объем ее памяти, малейшая неисправность вызывает грубейшие ошибки. Если бы один-единственный раз только одна электронная лампа не передала импульс другим лампам, то, проделав более 10 миллионов арифметических действий, решив 10 миллиардов уравнений, машина заведомо даст неправильный ответ. Она должна работать с такой надежностью, чтобы ошибка не превышала 1/1000000000. Как же этого добиться? Ведь такой ошибки не может быть в нормальном, здоровом человеческом мозге. Выдающийся ученый прав. Здесь кибернетика должна вступить в соревнование с мозгом. На протяжении многих лет член-корреспондент Академии наук Э. А. Асратян занимается проблемой: как центральная нервная система восстанавливает любое нарушение? "Способность мозга, в особенности его высших отделов,- говорит он,- к восстановлению нарушенных функций поражает самое пылкое воображение". Действительно, мозг - один из самых сложных агрегатов, какие когда-либо создавала природа. Но он и самый надежный аппарат. Он работает в любых условиях, десятками лет, не давая осечки, не реагируя на температурные изменения, на положение в пространстве, на влияние внешней среды. Это сверхнадежный, сверхточный прибор. В чем же его сила и в чем секрет его фантастической надежности? Миллиарды нейронов - крошечных сложных устройств - составляют мозаику мозга. У каждой нервной клетки сотни и тысячи связей, или, как говорят кибернетики, "выходов", с другими клетками. А сколько выходов имеет электронная лампа? 4-6, не больше. Мозг состоит из двух полушарий, которые как бы дублируют друг друга, создавая исключительную надежность. Постараемся цифрами показать, в чем достоинство такого дублирования. Представьте себе, что в двух каналах происходят два события, не зависящие друг от друга. Возможность их совпадения почти исключена. И если в этом случае ошибка одного из вычислений составляет 0,01 процента, то два параллельных вычисления могут дать неверный результат в размере 0,01х0,01 = 0,0001 процента. Это значит, что ошибка может быть допущена в одном случае из 10000. Не поэтому ли чудотворец Природа разделила мозг на две параллельно работающие группы? Но есть и другие условия надежности мозга. Чтобы предохранить человеческий мозг от повреждений, чтобы дать ему возможность работать неистощимо, после возбужденного состояния клетки наступает так называемое торможение. Член-корреспондент Асратян установил, что период тормозного состояния клетки немедленно используется для ее профилактического ремонта на ходу. Но, кроме того, ежесуточно клетка ремонтируется и более основательно: сон человека позволяет полностью отдыхать мозгу. От перегрузки клетка тоже защищена. Это - открытое академиком Козловым так называемое "запредельное торможение". Если усилить воздействие на клетку, она будет реагировать энергично, но при очень большом уровне воздействия нервная система автоматически отключается, с тем чтобы при снятии воздействия вновь приступить к нормальной работе. Замечательное качество нервных центров-это способность перестраиваться. В лаборатории Асратяна был проделан необычный опыт. Собаке под наркозом пришили сухожилия мышц сгибателей к разгибателям и наоборот, сухожилия разгибателей - к сгибателям. Когда бедняга проснулась от наркоза, конечности ее начали действовать в обратном направлении: когда она хотела согнуть лапу, она ее разгибала. Однако это продолжалось недолго: через некоторое время произошла полная перестройка нервных центров, и животное научилось правильно владеть своими конечностями. Хочется спросить: как можно достигнуть такого совершенства в любой кибернетической машине? Но и это еще не все. Нервная система человека как бы двухэтажна. Верхний этаж - это кора полушарий, нижний - система саморегулировки отдельных органов. Как надежно работает последняя система, видно из такого наглядного примера. Сердце, отделенное от живого организма, может длительное время работать самостоятельно, если через него пропускать физиологический раствор. Исключительная надежность работы мозга и заключается в том, что существует двухэтажное строение нервной системы, своеобразное двойное подчинение органов. Могут ли все эти поразительные качества быть превнесены в машину? Конечно, могут. Сегодня малейшая поломка в кибернетической машине делает машину беспомощной. Почему бы не воспользоваться биологическими резервами мозга - его способностью к ремонту и перестройке на ходу. Вот почему конструкторы задумываются о создании кибернетических машин, построенных из элементов трех типов. Первая группа элементов обеспечивает быструю и точную работу машины, вторая группа способна при выходе из строя заменять один элемент другим, и, наконец, третья группа элементов может работать не так быстро и точно, но она обеспечивает машину от перебоев, пока аварийная команда заменяет поврежденные основные элементы. Такая организация кибернетической машины будет в какой-то степени приближаться по своей надежности к работе мозга. Возможен еще один путь к надежности машины, копирующей живую нервную систему. Машина должна быть построена так, чтобы отдельные узлы ее были достаточно самостоятельными, и в то же время они должны подчиняться общему регулированию. Если из строя выйдет общий регулятор, нижестоящий узел все равно будет работать самостоятельно, как сердце при питании его физиологическим раствором. Таким образом, надежность кибернетической машины увеличится. Однако машина должна приспособляться к окружающим условиям, чтобы не терять своей надежности. Как известно, в химической, угольной, нефтяной промышленности, в промышленности, связанной с возможностью неожиданных взрывов, нельзя применять электронику. Достаточно искры от размыкания реле - и происходит взрыв. Так неужели мы должны в этих областях отказываться от применения электроники? Или нужно так усилить надежность защиты электронных устройств, что они превратятся в громоздкие, тяжелые блоки. Советские конструкторы пошли по другому пути - они создали не электрический, а пневматический мозг. Они создали машину, работающую на сжатом воздухе. По тончайшим трубкам воздух подходит к различным частям пневматического мозга, состоящего из отдельных элементов, по функциям своим подобных электронной лампе. Размеры этих воздушных элементов незначительны - не превышают спичечной коробки. Однако пневматический мозг, состоящий из многих сотен таких коробок, может управлять рядом химических производств. По его приказу добавляется и сокращается поступление химикатов, регулируется температура и давление при том или ином процессе. За свое удивительное изобретение конструкторы получили звание лауреатов Ленинской премии. В лаборатории Института автоматики и телемеханики уже создали клетку воздушного мозга размером со спичку, и работает она абсолютно надежно. Для управления сложнейшими процессами современного промышленного предприятия уже существуют настолько миниатюрные аппараты, что машина, состоящая из таких элементов, может свободно уместиться в школьном ранце. Но человеческий мозг, проигрывая машине в скорости операций, всегда останется примером надежности и компактности для конструкторов. Да и нужно ли мозгу гнаться в скорости за машиной! Замечательно высказался на эту тему один ученый. "Если бы мозг приобрел все достоинства электронных машин,- сказал он,- мозг немедленно потерял бы все свои преимущества перед этими машинами. А их, как мы видели, немало..." Итак, мы вновь сталкиваемся с основной проблемой бионики: исследовать живое для того, чтобы использовать преимущества живого в мире машин, механизмов и электроники. Можно с уверенностью сказать - живой мир еще недостаточно исследован, он таит в себе огромные возможности для развития мира машин. 19 мая, вторник Сегодня привезли запасные детали для электронной машины. Это большие, аккуратно запакованные ящики - отдельные органы Ки-бера. Для всех это была большая радость. Кузовкин ликовал: - Зачем монтировать старье, будем ставить новое!.. Работали дружно, весело и шумно. А ведь это действительно удобно - заменять отдельные ящики машинной памяти. Если бы можно было делать так же и для человека, думал я. Человек накапливает знания, приобретает опыт, и вдруг какая-то деталь в его сложном, мудром организме отказывается работать - наступает катастрофа. А вот если бы можно было заменить эту деталь, поставить новую... Кибер, конечно, слышал наш разговор на эту тему. Вечером я спросил его: - Ну, как дела, старина? Помогли тебе немножко? К" Спасибо. Хоть вы нас и ругаете за отсутствие надежности, есть у нас исключительно важное преимущество перед людьми - взаимозаменяемость отдельных частей. Сиял деталь, поставил новую - а это и незаметно. Куда вам, людям, до нас!.. Я засмеялся: - Ты говорил, что учишься быть человеком. К чему же тогда? Ведь мы не ремонтируем человека такими же методами, как машину! К. Так что же у вас получается? Вышла из строя одна деталь - и всю человеческую машину останавливай? Нечего сказать - великое совершенство!.. А. Конечно, в чем-то ты действительно прав. Сегодня мы еще не можем так запросто заменять вышедшие из строя детали человеческого организма. Но придет день, когда это станет совершенно обычным явлением, и здесь нам невозможно будет обойтись без современной техники. Слушай, я приведу лишь один пример. Ведутся опыты по восстановлению слуха, по борьбе с глухотой. Глухой воспринимает речь с помощью маленького микрофона. Каким образом? От микрофона электрические колебания поступают в радиопередатчик, а радиоволны несут сигналы к крохотному приемнику, который непосредственно соприкасается с нервами глухого человека. Как ты думаешь, где располагается приемник? В полости одного из зубов. В данном случае роль антенны выполняет пломба, а электрические колебания с помощью пьезокристаллов воздействуют на рыхлую соединительную ткань, заполняющую полость зуба глухого человека. И он слышит. Как видишь, мы имеем дело с целым рядом подмен. Звуковые волны превращаются в электромагнитные колебания и в раздражение нервной ткани. Слуховые нервы заменены нервами зуба. К. Зачем же так сложно? Может быть, поступить, как у нас, у машин,- менять непосредственно орган на запасной. А. Дорогой мой, не забывай: живой организм, привыкший бороться за свое существование, не приемлет ничего "чужого", хотя бы это и было на его пользу. К. Ну, а как же вставные зубы, капроновые аорты, металлические кости? А. Во-первых, это, скорей, не чужое, а ничье. А во-вторых, это не решает вопроса. Сейчас наука бьется над проблемой пересадки живых органов. Вот тогда-то мы еще поспорим с вами, машинами, в области взаимозаменяемости основных запасных частей! Забери-ка в свою машинную копилку памяти чудесные слова Герцена, обращенные к жизни во всех ее проявлениях: "Жизнь вечна, жизнь идет своим чередом, она производит для себя и уничтожает изношенные формы, не жалея о них". Как эта мысль органически подходит к человеческой жизни, не правда ли? Наутро, склонившись над бумагой, я погрузился в воспоминания. ЗАПАСНЫЕ ЧАСТИ ЧЕЛОВЕКА Это было зимой 1941 года в Москве. Молодежь, вероятно, не помнит Москву этих лет, В те дни фашистские войска подступали вплотную к столице, в городе было холодно, голодно. Все, кто мог, с оружием в руках вышли на оборону Родины. На улицах было пустынно, неприветливо и тревожно. В холодные дни января по улицам Москвы шел молодой человек. Он не был военным. Он только что закончил авиационный институт. В его кармане была путевка на один из авиационных заводов, эвакуированный куда-то далеко-далеко, в Сибирь. Бывший студент, а ныне строитель авиационных моторов, получил первое в жизни направление на работу. Парень пришел на вокзал. Лишь на запасном пути стоял длинный железнодорожный состав. Это был госпиталь на колесах - пассажирские вагоны, переоборудованные под хирургические помещения, купе, в которых вместо пассажиров лежали раненые. Единственный поезд, отходивший в те дни в Сибирь... "Ну что ж, буду проситься в этот состав",- подумал парень. И спросил начальника поезда. Навстречу ему вышел пожилой офицер. На петлицах его была всем знакомая эмблема: мудрая змея, обвивающая чашу с ядом. Майор медицинской службы заинтересовался молодым человеком. То ли парень понравился ему, то ли он вспомнил о сыне, который был в те дни на фронте, то ли направление молодого специалиста на работу показалось начальнику поезда веским документом, но, махнув рукою, он сказал: - Хорошо! Поедете с нами. И вот пятнадцать дней и пятнадцать ночей по заснеженным просторам Урала и Сибири двигался поезд; в нем шла битва за жизнь людей. Эти пятнадцать дней наложили отпечаток на всю биографию молодого парня. Пятнадцать дней и пятнадцать ночей... Никогда он до этого не был в кабинете хирурга. Никогда до этих страшных дней не склонялся он над хирургическим столом, где трепетала в муках и страданиях человеческая жизнь. А здесь ему приходилось делать все... ассистировать при операциях, делать мучительные перевязки. Так молодой инженер поневоле стал санитаром. Все было для него ново и необычно. Возникали тысячи вопросов, на которые сразу нельзя было найти ответ, рождались сотни недоумений, объяснявшихся медицинской неграмотностью. Вставал один большой, всеподавляющий вопрос: "Почему?" ...Почему этому рослому, широкоплечему парню с голубой татуировкой на груди хирург спокойно отрезает руку? Огромная, могучая ладонь, каменные бицепсы... Да и ранение-то - маленькая дырочка, прорезающая живую ткань. Но врач, склонившись над спящим под наркозом гигантом, спокойно и быстро отнимает руку. - Никак нельзя иначе,- отвечает хирург на недоуменный взгляд молодого инженера. Пуля пробила кровеносный сосуд. Рука умерла. Кислород, который питает живую ткань, больше не поступает вместе с кровью по сосудам. Образуется гангрена - человек может погибнуть, если она распространится по всему телу. - Но неужели нельзя соединить пораненные кровеносные сосуды? - спрашивает хирурга молодой человек.- Как инженер, могу вас заверить - мы в состоянии соединить любые трубки: стеклянные, капроновые, чугунные, стальные. Мы всегда сумеем соединить между собой трубки высокого давления, трубки, несущие химические растворы. Мы можем при этом использовать болты, сварку, склейку... А вы? Вы навсегда делаете человека инвалидом, и это только из-за своего неумения. Пожилой хирург только невесело улыбнулся в ответ. - Почему так? - возражал он молодому инженеру.- Среди хирургов есть удивительные мастера. Тончайшими шелковыми нитями, иглами тоньше человеческого волоса стык в стык соединяют они кровеносные сосуды диаметром иногда меньше миллиметра. И вот кровь по отремонтированным сосудам начинает поступать в руку. Наступает полная видимость возвращения жизни. Раненый ликует. Но проходит день, другой, третий - и вновь проступают следы гангрены на руке. - В чем же дело? - волнуется молодой инженер. - Дело объясняется очень просто,- рассказывает хирург.- Мельчайшие сгусточки крови стремительно оседают на нитях, только что пронизавших кровеносный сосуд. И вот уже плотная пробка забила горлышко кровотока - опять угроза гангрены в результате образования тромба. Лучше ампутировать руку, чем рисковать жизнью человека. Не так ли? Молодой человек не понимал расчетливой холодности хирурга. Она казалась ему жестокой. Он негодовал. - Но неужели хирурги так ничего и не могут придумать? Сшивать сосуды вручную - наивно и смешно в век сварки, высшей математики и новых материалов. Надо искать новые пути, - взволнованно говорил он,- новые решения... - Ну что ж, ищите,- спокойно говорил ему хирург. - Я буду искать и найду. Даю вам честное слово - найду. И до тех пор, пока не найду, больше ничем не буду заниматься. А поезд все шел и шел по заснеженным дорогам Сибири, Шел на Восток, подальше от войны... Молодой инженер сдержал свое честное слово. Десятки, сотни экспериментов - и вот пришла победа! * * * В руках у меня небольшой никелированный аппарат. Он чем-то напоминает не то затвор от винтовки, не то сложный замок - один из тех, какие делали в средние века кузнецы-умельцы. Принцип работы этого аппарата поразительно прост. Он напоминает машинку для сшивания бумаги, которая стоит у многих на письменном столе. Стоит вам нажать сверху на рычаг, и металлическая скобочка прошивает бумажные листы к аккуратно сгибается. Готово! Плотная пачка бумаги крепко соединена. Именно на этом принципе, конечно видоизмененном, более точном, и основан аппарат для сшивания кровеносных сосудов. Чем прошивать живую ткань? Нитями? Нет. Металлическими скобами. Но из какого металла? Единственным пригодным в этом случае металлом оказался тантал. Об этом металле мало что было известно. Металл редкий. Но чудесным свойством его оказалась способность не быть чужеродным живому организму. Мало того, что живая ткань принимала металл, не вызывая ни нагноения, ни новообразования, тантал со временем медленно растворялся в организме, не оставляя никаких следов. Тонкие скобки из тантала, заложенные в аппарат в виде колечка, пронизали кровеносный сосуд, словно чулок, натянутый на это кольцо, и загибались, сжимая края сосуда. Место соединения получалось не только не зауженным, но даже несколько расширенным: никакой опасности тромба. Я стою в кабинете Василия Федотовича Гудова. Василий Федотович оживлен и энергичен. Он встречает меня посреди комнаты, горячо пожимает руку, подводит