ошибочно принял стандартные признаки вида за красоту, всю жизнь обманывая свои чувства. Невзгода вновь улыбнулась, изогнувшись от удовольствия. Как странно, что эта женщина, которую он в общем-то не желает, так чутко реагирует на его небрежное прикосновение, тогда как Злоба... "Злоба... - это амнезия?" Она не выказывала ни беспокойства, ни тревоги, ни смущения. Видела его, признавала - но как мебель, а не как мужчину. Она не пребывала в ступоре, но и не прикоснулась к нему, когда подвинулась. Могла ли любовь миньонетки ослабнуть? Или ее вообще не было? Ее пламенные волосы и бездонные глаза отрицали и то, и другое. Ее любовь сильна. Она предназначалась ему; миньонетка никогда бы не пошла с ним без любви. В космосе она была невероятно способным капитаном. Без веской причины она не сделала бы ничего. Должен быть мотив. Знала ли она что-то, чего не знал он? Что-то, чего не могла ему сказать? Перед Атоном промелькнуло видение простенькой драмы. В чулане скрывается преступник с пистолетом в руке, готовый вот-вот похитить и обесчестить героиню. В дверях - ее любимый: сильный, красивый, умный. Но если она даст знать о своем предпочтении, любимый умрет первым. Она вынуждена молчать и как-то знаками передать ему, что скрывающийся незваный гость не остановится ни перед чем. Если она сумеет тайком передать это известие, задача решена. Злоба лежала неприкрытая - руки вниз, ноги слегка раздвинуты - изумительно прекрасная. Дышала она ровно, глаза были закрыты. Где же злодей? На навесном замке виднелась пломба владельца. Здесь не могло быть третьего, на этом заброшенном безвоздушном астероиде, куда кислород был подан перед самым их появлением. Не могло быть ни тайного подслушивающего устройства, ни дистанционного управления. В первую очередь владельцы продавали уединенность. "В КОСМОТЕЛЕ ВЫ МОЖЕТЕ РАССЧИТЫВАТЬ НА УЕДИНЕНИЕ", - рекламировала фирма, и у нее имелись средства для защиты своего доброго имени. Злоба лежала без движения. Тайна глубже, чем... Атон не мог заниматься любовью с куклой. Его сбили с толку. Вмешался душевный цензор. Воспоминание прервалось. С облегчением перенес он все внимание на Невзгоду. При свече ее волосы заблестели. Эта женщина, если он понимал знаки, уже училась его любить - а он лишь обругал ее. Внезапно он почувствовал угрызения совести, теплое чувство к ее страданиям. Невзгода отпрянула. На этот раз он не сигналил, не говорил, но она отреагировала. Миньонетка была телепаткой! Он подозревал об этом и раньше, почему же вдруг забыл? Она могла читать его мысли или, на худой конец, чувства и отвечать на них, а не на слова. Только одно казалось странным. Атон собрал все свои душевные силы и обрушил на нее, как только мог, поток свирепости, ненависти и гнева. Неожиданная радость осветила ее черты. Она привстала, схватила его за плечи, прижалась к нему и страстно поцеловала. Чувства у нее перевернуты! Его ненависть - ее любовь! Все совпадало: злодейства низкорослого человека на дороге - ответ на любое раздражение мужчины. А Злоба... она же была возбуждена, когда он сердился или тосковал, и холодна, когда он был настроен романтично. Неудивительно, что поладить с ней было невозможно. Невзгода лежала рядом с ним, ее волосы блестели. Он ударил ее. Миньонетка качнулась от удара, ослепительно улыбаясь. Он схватил ее пламенные пряди и грубо потащил к себе, поражая ее ненавистью. Невзгода подскочила, чтобы встретить его дикий поцелуй. Он сильно прикусил ей губу, как ему показалось, до крови; она застонала от удовольствия, но крови не было. Атон схватил рукой ее шею и осторожно сдавил. У него в уме возник образ нежных полей хвей - ждущая, льющаяся через край любовь, самозабвенно жаждущая своего предмета. Невзгода выкручивалась и боролась, ее лицо исказило страдание. - Да, - сказал он, - тебе больно, ведь так? Насколько было бы больнее, если бы любил тебя я сам, а не только хвея? У миньонетки вырвался сдавленный крик. Атон держал ее крепко, хотя она очень сильно вырывалась. - Вот видишь, Невзгода, - я куда больший садист, чем ты думала. Я знаю, что тебе больно находиться рядом с любовью - и причиняю тебе боль тем, что люблю тебя. И ты должна с радостью вернуть любовь мужчины, который делает тебе больно. Она прекратила борьбу и смущенно посмотрела на него. Она не понимала произносимых слов, но их настроение было разрушительным. - Я пожалею тебя, - продолжал Атон, не выпуская ее. - Я пощажу тебя, ибо моя любимая меня не пощадила. Поскольку я не могу непосредственно воспринимать твои чувства, как ты мои. Поскольку ты не способна постичь парадоксальный склад своего характера. Поскольку я понимаю искренность твоих намерений и необходимость твоего вдовства. Поскольку хочу сделать тебя счастливой на то короткое время, что отпущено мне. Я награжу тебя, выплеснув весь свой гнев, который вызвала во мне твоя сестра. Я убью тебя, Невзгода! Он держал голову Невзгоды в своих сильных ладонях, ухватив пальцами уши, и поворачивал ее. Миньонетка улыбалась. Его мышцы напряглись - он пытался медленно свернуть ей шею. Она целиком отдалась этой роскоши, невзгода напоминала куклу - мягкая, податливая и невероятно упругая внутри. Атона охватила ярость, и он погрузил ее головой в лежанку, словно собираясь закопать в траву. Давным-давно изможденный, он осознал, что голых рук, как бы умелы они ни были, недостаточно, чтобы убить миньонетку. Она - создание кары, она для нее сотворена, она наслаждается ею. Проиграв, Атон отдыхал; ее теплое тело прижалось к нему с лаской и любовью. Он не в силах был очиститься от того, что находилось в нем. А нож проткнет эту хрупкую на вид плоть? Он боялся узнать. Старая плеть не оставляла на ее теле следов. Но имелись и другие тайны. Все миньонетки словно были отлиты в одной-единственной форме; все извращенно реагировали на садистскую любовь, тогда как мужчины казались нормальными. Он не видел еще старух. Неужели они все молоды? - Как долго вы живете, Невзгода? - на этот раз Атон спросил жестами. Она ответила: - Нет предела... - Вы бессмертны? - Нет. - Как же вы умираете? - Когда боль очень сильна, она убивает. "А наша любовь - ваша боль, - подумал он. - Пока мужчина ненавидит вас, вы живете и становитесь все прекраснее, и ваши волосы пылают. Но когда он добр, когда любит, вы умираете. Однако умер Розовый Утес, а не его жена". - Ты знаешь смысл любви? - спросил он. - О да, это мое существование. Я люблю... - Ты любила Розового Утеса? - Да... сначала он был хороший. Но у нас не было сына. Потом его душа вывернулась, и он стал причинять мне страдание. Я заставила бы его вновь полюбить меня, если б его не забрали. Конечно. Миньонетка крепка. Она бы не угасла в обычной женской беспомощности. Если мужчина "обижает" ее, она старается избавиться от боли, восстанавливая его изначальную установку. Она сделает все возможное, чтобы заставить его, в понимании мужчины, ее ненавидеть. Мужчины Миньона вряд ли позволили бы это. Линия между любовью и ненавистью кажется кому-то тонкой, но может быть устрашающе широкой - широкой как бездна Хтона. Ибо кто знает, как эти жуткие чувства проявят себя до того, как остановятся на избранном предмете? Мужчины Миньона мудры. Они понимают, что под опасным факелом неуправляемых чувств накапливается разрушительный слой. Они совершают необходимый и милосердный шаг и гасят огонь до того, как миньонетка начинает действовать. Они по-своему добры - они пытаются вернуть мужчине естественную ненависть до того, как он умер, чтобы он унес ее с собой в мир своих духов. Цивилизация большой галактики не так мудра. Она видит милосердие в воздержании от смерти. Она признает врожденную опасность любви миньонетки, но предпочитает отправлять жертву в вечную тюрьму Хтона, а не исполнять приговор непосредственно. Но даже Хтон не содержит в себе зла этой любви. А сколько людей там умерло? Почему Злоба вышла в галактику? Как? Что заставило ее искать Атона? Зачем она соблазнила его юношескую любовь - любовь, которая должна была мучить миньонетку с самого начала? Без Атона Злобе было гораздо лучше, а при ее высоком положении на Торговом Флоте и безопаснее. Или в родном мире, где все мужчины ее понимали. Мозг Атона знал ответ, но не сообщал его сознанию. Она сказала ему, там... - Невзгода, любовь возового Утеса, до того как он изменился, была сильнее моей? - Нет, Каменное Сердце. Твоя любовь сильнее. Сильнее, чем у любого мужчины. "Потому что я из галактики. Потому что я представитель вида, не приспособленного к миньонеткам. Что за редкое наслаждение, когда женщина с этой планеты бежит в галактику, где любой мужчина воспринимает свои чувства со всей наивностью. Где, без знания о телепатической связи, каждый неотчетливый оттенок раздражения и боли притупляет его воображение. Да, мои душевные движения сильны. Чувствительные хвеи улавливали их и росли в детстве ради меня, и Злоба поняла мои возможности - и что-то, еще - когда случайно встретила в том пасторальном мире маленького мальчика. Она совершила жертвоприношение, накинула на мальчика изящную сеть и отправила его прочь, пока распустившееся чувство не стало для нее слишком сильным. Злоба знала, что тогда моя любовь была еще не для нее, хотя она тягостно ее искушала. Я был безобидным развлечением, мигом предвкушения, полем, не готовым для жатвы. До тех пор, пока я не нашел ее, настолько измотанный крушениями и сомнениями бесплодного поиска, что она не в силах была мне противостоять. Она пыталась смаковать меня тайком, близкая, но скрытная, пока картина ксеста не разоблачила Капитана и не раскрыла миньонетку. ...И обрекла нас обоих". - Ну что ж, Невзгода, - сказал он. - Я одарю тебя сейчас такой любовью, о которой ты и мечтать не смела. $ 400 10 Девяносто девять мужчин и сто сорок две женщины начали устрашающий Тяжелый Поход. Не со смелостью и отвагой, не решительно и бесповоротно в поисках своей судьбы, но испуганные, отчаявшиеся, гонимые - гонимые несомненным знанием об оставленных позади голоде и муках. Переворот в нижних пещерах был предан, и каждому приходилось платить цену неудачи. Пищу из верхних пещер больше не опускали. У людей Счетовода достаточные запасы, множество драгоценных камней было накоплено именно на этот случай: они не смягчатся. Осколок голубого граната Влома мог бы выиграть им время, стань о нем известно пораньше. Вместо этого, он роковым образом засвидетельствовал, что они отрицают то, что предводители верхних пещер почитают за истину. Перед лицом этого факта у переворота не было шанса: он оказался лишь удобным предлогом, чтобы уничтожить все население преисподней. Поход начинали с ощущением нависшей над ними судьбы. Никто не сомневался, что большинство вскоре умрет - и не своей смертью. Их вела за собой легенда о докторе Бедокуре. Он отправился пять лет назад - самодельный рюкзак и снаряжение привязаны к жилистому телу, в руке острый камень. Он исчез в стране химеры, и больше о нем не слышали - пока Атон не принес весть, что он прорвался. Бедокур появился с обратной стороны здравою смысла - но могло ли его безумие заразить двести сорок одного сведущего и умелого путешественника? Они двигались по его маршруту, выискивали его следы, сели те вообще существовали; во второй раз будет легче. Конечно же, они ошибались. Атон в течение десяти часов шагал впереди отряда по просторным пещерам и туннелям, которые незначительно, но постоянно поднимались вверх. Стены расступались в стороны, потолки становились выше; а когда пространство расширяется, ветер становится слабее и прохладнее. Путешествие превращалось в почти приятную прогулку. Если бы не отсутствие еды, внешние пещеры были бы намного лучше для человеческого пребывания, чем уже известные. Они отдыхали часов шесть, в их голодных желудках урчало. Стражу не выставляли. Приходилось двигаться всем вместе, жуткие подземные твари не рисковали приблизится к такому большому отряду. И все же они надеялись на нападение - действуя сообща, можно убить даже химеру, в теле которой наверняка найдется мясо. Голод остановит путешествие в самом начале, если не будет обнаружено что-нибудь съедобное. Бедокур наверняка доставал в пещерах пропитание. На третьем переходе от истощения и голода свалились первые люди. Их тщательно разделали и съели. Атон стоял в смятенной толпе, когда Старшой показывал, как это делается он отрубил топором еще теплые конечности, другие мужчины оттащили их от торса. Брызнула кровь, покрыла лезвие топора, побилась на каменный пол и, густея, отвратительно потекла по тропе. Первоцвет развел костер из нескольких старых мехов; дым и вонь были тошнотворны, мясо обгорало, падало в огонь и вообще готовилось плохо. Впоследствии они будут довольствоваться сырой пищей. Топор Старшого продолжал работу, разделывая конечности на маленькие куски и расчленяя туловище. Под конец в ход пошли ножи и камни. - Кто голоден, ешьте, - сказал Старшой. В первый раз это сделали немногие. Годные куски завернули в оставшиеся меха и отдали угрюмым носильщикам, поскольку Старшой мясо выбрасывать запретил. Кости и прочие отбросы оставили химере. Через несколько переходов все больше и больше людей сдавалось - и давилось сырым мясом, предпочитая его голодной смерти. Через некоторое время все выжившие ели - так сказать, по определению. Особо щепетильных забирала смерть. Щепетильность - не для Тяжелого Похода. Во время четвертого перехода начались нападения. Отставшие громко кричали, затем их находили с вывороченными кишками. Для сбора пригодных остатков составили бригаду уборщиков. Но до основного отряда химера не добиралась и оставалась для него невидимой. На четвертой ночевке Старшой нашел занятие предателю. Он привязал Влома к выступу недалеко от привала. - Когда увидишь химеру, кричи, - посоветовал он. - Если хочешь, спи. Атон слушал. - ...знаю, я грешен. Я все время врал. Атон - хитрый, он врал только когда надо. Сообразил, наверное, что, если бы узнали, повязали бы обоих. Интересно, кто же нашел второй осколок голубого граната? Кто-то подобрал его и отослал в дыру. А я теперь расплачиваюсь за все мое мелкое вранье. Потому что я не в силах отважиться на настоящую ложь, хотя она - часть меня. Но я знаю, что должен платить, и единственный способ для этого - сваливать все, как он, на кого-нибудь другого, вроде Гранатки. Я должен нести наказание за ложь, которой не было, и надеяться, что это сделает добром ту ложь, которая была и которую я не способен отменить. - Кто это? Я слышу тебя, тебе не спрятаться, я прекрасно слышу. Не надо меня дурачить. Я слышу... поступь твоих ног и... рев твоего дыхания, шуршание твоего хвоста и... Сдавленные крики заставили прибежать людей. Они застыли, сдерживая тошноту, при виде того, что осталось от Влома. Кровь капала из пустых глазниц и изо рта, где когда-то был язык, текла меж разорванных ног. Старшой осмотрел еще живое тело, взвесил в руке топор и одним ударом разрубил Влому шейные позвонки. - Я сделал ему чуток легче, - словно извиняясь за слабость, проговорил он. Другой мужчина отвязал труп от выступа. - Не это ли и отличает людей от химеры, - сказал он. - Мы убиваем прежде, чем сожрать самые лакомые кусочки. "Да? - хотелось спросить Атону. - В самом деле?" В начале шестого перехода отряд вышел к реке - вероятно, километрах в ста от начала пути. Узкая, но глубокая и быстрая водяная струя пересекала пещеру, образуя небольшую расщелину. Первая река, которую они видели в Хтоне, и выглядела она, пожалуй, сверхъестественно. - Жребий, - сказал Старшой. - Если мы сможем ее пить... Достали и перемешали гранаты. Процедурой заправлял Первоцвет. Пока Старшой строил всех в очередь, он сунул обе руки в мех с камнями, вынул два сжатых кулака, протянул их в лицо первому подошедшему - сурового вида женщине. Она шлепнула по левому кулаку. Там лежал обычный красный гранат. Женщина взяла его, надменно бросила обратно в мех и невозмутимо отошла в сторону. Первоцвет опустил пустую руку в мешок и снова вытащил ее сжатой. Следующий в очереди снова выбрал левый кулак: второй красный гранат. Он с облегчением ушел. Атон был третьим. Он выбрал ту же руку - ему достался роковой голубой обломок. - Один есть, - сказал Старшой. - Надо бы еще одного, чтобы наверняка. Из очереди выступила женщина. Это была Гранатка. - Я пойду, - сказала она. - Без всякого жребия. Старшой нахмурился, но перечить не стал. Очередь рассеялась - до первой подобной ситуации. Гранаты убрали. Старшой указал на воду. - Пейте! - приказал он. - Сколько сможете. И наполните меха. - Он обратился к остальным: - Останемся с конденсатором. Мы еще не уверены. Предупреждение было излишним. Вода могла оказаться ядовитой, в ней могли водиться какие-нибудь крохотные, твари, убивающие человека, или большие, подкарауливающие, когда он неосторожно войдет в воду. Хтон никогда не был безопасен. Атон и Гранатка пили. Вода не была холодна, но по сравнению с извлекаемой из воздуха - свежа и приятна. Если они останутся в живых, остальные поймут, что источник безвреден. - Пойдем вдоль реки, - предложил Первоцвет, - тогда нам не понадобится конденсатор. И меха. Старшой взглянул на него: - Вверх или вниз по течению? Первоцвет развел руками: - Понимаю твою мысль. - Зато я не понимаю! - вмешалась черноволосая знакомая Атона. - Мы пойдем вверх по течению, у нас будет вода, и мы поднимемся наверх. Что-то не так? - Если мы пойдем вверх, - спокойно объяснил Первоцвет, - то рано или поздно выйдем к слою пористого камня. Сквозь него просачивается влага и капает вниз, пока ее не собирается достаточно, чтобы стать потоком. - В таком случае пойдем вниз! - сказала черноволосая женщина с нарочитым безразличием. - Как скоро, по-твоему, мы доберемся до поверхности, если пойдем в_н_и_з_? Она с недоверием посмотрела на него: - Толстый бочонок! Мы должны идти или туда, или туда. - Мы пойдем пещерами, - сказал Старшой, отметая ее довод. - Пещеры поднимаются, а ветер в них доказывает, что они _к_у_д_а_-_т_о_ ведут. Отряд, уже не столь многочисленный, как прежде, перешел реку вброд и двинулся дальше. Туннели продолжали подниматься и расширяться. Свечение на стенах уменьшилось, воцарился полумрак; сзади и спереди на колонну все настойчивее нападали невидимые хищники. Атон и Гранатка шагали рядом где-то посреди, но поодаль от остальных. Такое положение не было случайным: проба воды окажется ни к чему, если они станут добычей химеры. Оба оказались в выгодной ситуации: пока не истечет изрядное время, никто к ним не приблизится. Болезнь, разносимая водой, без труда нашла бы слабые организмы... - Ты меня больше не проклинаешь, Гранатка, - заметил Атон. - Нет смысла, Атон. Я проиграла. - Зачем же ты прикрыла меня? - язвительно спросил он. Она закрыла глаза, двигаясь на звук шагов, как теперь мог делать любой. Вопрос не нуждался в ответе, но она заговорила ради другого: - Потому что ты похож на _н_е_г_о_. - Первое ее упоминание о жизни до Хтона. - Не внешностью, а своим каменным сердцем. В таких мужиках, в таких демонах, как ты, нет жалости, только цель. - Ты любила его и убила, потому что он разлюбил тебя, - сказал Атон. - А теперь любишь меня. - Сначала я пыталась с этим бороться. Я с первого взгляда поняла, кто ты такой. "О, Злоба, Злоба, неужели ты насмехаешься надо мной и над этой одинокой женщиной? Почему я должен причинять ей боль?" - Разве ты не знаешь, что я никогда не стану твоим? Никогда не поцелую тебя? Никогда не полюблю? - Знаю, - сказала она. - Ты и меня собираешься убить? Она продолжала идти, но говорить уже не могла. - Или на сей раз себя? Месть была едкая, но это его не волновало. Гранатка - лишь пешка в его игре. Она обеспечила ему алиби в деле с голубым гранатом, подтвердив, что в это время они занимались любовью. Это было скорее приятным воспоминанием, нежели истиной: он изнасиловал ее и обнаружил в ней желание. Теперь Гранатка делила вину за смерть Влома и знала это. - Не убежать, - сказал он то ли себе, то ли ей. - Я пытался вырваться из-под ее власти, во она настигла меня на расстоянии многих световых лет. "Зачем я сообщаю свои тайны этой женщине? - гадал он. - В самом ли деле я изнасиловал Гранатку из мести или просто потому, что нуждался в контрасте и собственности - даже в Хтоне? Понимаю ли я свои побуждения?" 11 Еще два перехода привели их в огромные пещеры. Потолки скрывались высоко во мраке, а шириной туннели были в десятки метров. Ветер напоминал слабый шепот и стал совсем прохладным: в Хтоне это приводило в замешательство. Возникло ощущение, предвкушение: больше пещеры продолжаться не могут. Постоянный подъем должен привести отряд к поверхности. Внезапно стены раздвинулись. Люди замерли на кромке перед огромной пропастью - настолько широкой, что дальний ее край терялся в темноте, и настолько глубокой, что звук от падения брошенного камня не был слышен. Двести мужчин и женщин столпились в тревоге на краю пропасти: дальше пути не было. - Зажгите факел, - рявкнул Старшой. Зажгли головешку, испускавшую желтый свет с давно забытой яркостью. Вытянув ее в руке. Старшой встал на край и посмотрел вниз. - Так гореть не должно, - пробормотал кто то. - Слишком ярко. - Откуда ты знаешь? - возразил другой. - Ведь ты не видел настоящий свет уже три года, не так ли? Когда факел подняли, обнаружился потолок пещеры. Он оказался ниже, чем думал Атон, на расстоянии метров пятнадцати: глыбы висячих пористых образований, напоминающих морское дно, из которых струились вниз потоки мутного пара. Картина была довольно зловещей. Что это за пар, который тяжелее воздуха? Но дальний край по-прежнему не был виден, а глубина, куда опускался пар, - скрывалась в темноте. Старшой крикнул. Эхо вернулось через десять секунд. - Есть один способ определить, насколько глубока эта штука, - предложил какой-то мужчина. Старшой улыбнулся. - Нет! - воскликнул Первоцвет, тяжело подпрыгнув, чтобы остановить его. Но опоздал. Старшой бросил факел в поток пара. Первоцвет смотрел на него с ужасом. - Это газ, дурак! - крикнул он. - Сейчас загорится. Отряд как завороженный наблюдал за летящим вниз факелом. Падая, он разгорался все ярче и озарял крутую стену у них под ногами. Яркость была невероятной; факел стал как бы малой сверхновой звездой. Теперь он отражался от белесого облака, заполнявшего дно расщелины. Ближняя стена ничем не выделялась. Факел упал в облако. Беззвучно, как зарница, вспыхнул свет и исчез. Затем последовала еще одна вспышка, открывшая в неоновом свете величие Хтона. Атон глянул вниз и увидел на фоне огня и пропасти манящее лицо Злобы. "Поцелуй меня! - молча говорила она. - Вот обратная сторона песни". Сильные руки оттащили его назад. - Неужели ты хочешь так глупо умереть? - прошептала Гранатка. Наконец свечение погасло, и пропасть снова потемнела. - Недостаточная плотность, - проговорил Первоцвет, обливаясь холодным потом. - Слава Хтону, ты не взорвал нас всех к черту. Ты знаешь, что это такое? Старшой воспринял замечание: - Что? - Круговорот огня, - сказал Первоцвет. Десятки лиц уставились на него. - Смотрите, с потолка спускается пар, своего рода природный газ, и скапливается в озере на дне. Вероятно, существует множество ущелий и трещин, отсасывающих смесь к пламени. Километры труб, наподобие тех, по которым двигались мы, только гораздо глубже. Все в целом - громадная паяльная лампа (если вы помните старинный термин), выбрасывающая огонь и перегретый воздух с другого конца и нагревающая пещеры. По мере своего движения и расширения воздух охлаждается, снова попадает сюда и омывает эти насыщенные образования сверху, поглощая топливо. - Все-то ты знаешь, - в изумлении произнес Старшой. Это означало, как понял Атон, замкнутый круг. Водяные пары, кислород, горючее просачивались сквозь пористый камень, а физического выхода не было. Убежать здесь невозможно, даже если бы они сумели перебраться через пропасть. Сквозняк вел в никуда, они по-прежнему оставались в ловушке. Отряд спал: мужчины и женщины, растянувшись на полу во всевозможных позах, набирались сил и смелости для возвращения назад, к реке. "Утром" неспособные или не желающие продолжать поход будут убиты и заготовлены на мясо: таков был заведенный порядок, и пока для его поддержания жребия не требовалось. Несколько добровольцев стояли на страже, хотя при нынешнем повороте событий химера ужаса уже не вызывала. Если бы она пришла, первый же крик вызвал бы дикую погоню - за ее мясом. Гранатка не спала. Она молча и неподвижно стояла над отвесным склоном. Ее крупное тело за время голодного похода заметно похудело. Вскоре оно станет совсем тощим - но пока у нее прекрасная фигура. Атон подошел к ней сзади: - Я мог бы тебя толкнуть. - "Кончится ли это когда-нибудь?" - По-моему, вода безопасна, - сказала она. - Повернись. Гранатка обернулась с угрюмой полуулыбкой. Атон положил ей руку на ключицу, касаясь пальцами шеи, ладонь посреди груди. Слегка надавил. - Твое тело упадет в эту мглу, - сказал он. - Сначала будет кувыркаться, потом ударится о дно, и ни один звук не достигнет ушей, человека, а оно будет лежать там любовницей камня и газа, пока совсем не сгниет и не возгонится в пищу жертвенного пламени. Погребальный костер для Гранатки. Тебе нравится? - Мы оба пили, и ничего не случились. Хорошая вода. - Возможно, сначала я овладею тобой, - размышлял он. - Затем ты должна будешь умереть. Все, чего я касаюсь, должно умереть. - Да. Он слегка толкнул ее, но Гранатка не уклонилась. - Позади тебя глубоко, - сказал он. - Как в колодце. - Я никогда не знал наверняка, как она путешествовала, - говорил Атон. Его рука скользнула вниз, чтобы сжать ее грудь, но продолжала удерживать Гранатку у края. - Я оставил ее на астероиде, запер в космотеле, а сам угнал челнок, так что ей приходилось или оставаться там, или раскрыть свое местоположение внешнему миру. Я отправился домой, потом - на Идиллию, но каким-то непостижимым образом она не покидала меня... и я вновь нашел ее на Хвее. Ода была в лесу со своей песней - песней, которую она так и не завершила. Тогда я понял, что должен ее убить. Босые ноги Гранатой стояли на самой кромке. - Но там, в окрестностях усадьбы, не было ни скалы, ни горы. Понимаешь, это должно было произойти как-то по-особому. Я привел ее к лесному колодцу - узкому и глубокому. Пусть паденье убьет ее, как убило оно мою вторую любовь, как разбило раковину. Он шагнул ближе и, согнув локти, положил руки ей на плечи. - Ибо смерть превращает любовь в иллюзию. "Поцелуй меня, Атон", - сказала она там на горе, там у колодца. А потом возникла песня. - Он тряхнул ее: - Скажи так и ты. Глаза Гранатки были закрыты. - Поцелуй меня, Атон. Смерть была к ней так же близка, как и его губы. - Преступление, этот бутон фантазии, должен расцвести в реальности. Я коснулся ее губ. - Он осторожно поцеловал Гранатку. - И швырнул... Атон грубо приподнял Гранатку, и ее ноги оторвались от края. Она колыхнулась над пропастью и рухнула вместе с ним на пол. Атон гладил ее волосы. - И она сказала: "Я знала, что ты не сможешь этого сделать, Атон, - не сможешь в реальности". И я не смог. Ибо любовь превратила смерть в иллюзию. Он обнимал ее, неподвижную и онемевшую. - О тебе, Гранатка, нет песни, - сказал он. - Но если б я любил тебя, песня бы возникла, и ты бы погибла, ибо мной правит лишь миньонетка. - Миньонетка, - прошептала Гранатка. Он обнимал ее, угадывая страх. - А моя планета, мой дом, моя Хвея продали меня Хтону, потому что я ее любил. Теперь я возвращаюсь. - Мы все умрем, Атон. - Проверь, у меня нет выбора, - сказал он, поцеловал еще раз в лицо, в грудь - и ушел. 12 "Тяжелый Поход, - думал Атон, - извлек нас из мира бушующих ветров, в котором мы так долго пребывали, не догадываясь, насколько он уютен. Поход показал нам мир сердцевины печи, где родившиеся газы бросают свою мощь в обширную систему, подобно самой Земле, без малейших послаблений и сострадания, чтобы сгореть быстро и ярко и вернуться, наконец, обессиленными лишь для того, чтобы вновь возродиться и сгореть. А сейчас Поход открывает нам последнюю из могучих стихий - мир воды". Атон стоял на берегу реки, задумчиво глядя в нее. "Раньше они ее отвергли, будет ли она теперь, как женщина, мстить им?" Отряд находился в нескольких километрах отсюда, ниже по течению, а двое мужчин отправились в разведку - один вверх по течению, другой вниз. Каждый оставит за собой знаки, отмечая свою тропу; отряд последует за тем, кто не вернется. Это логично: какой человек, обретя свободу, посмеет вернуться в пещеры? Кто рискнет потерять надежный путь и повернет назад? Лишь неудача заставит его вернуться к собратьям. Так Атон оказался наедине с истоком, поскольку его позыв к побегу был самым сильным. Он был вооружен, имел при себе мешок с сочным красным мясом и чувствовал, что Бедокур убежал именно этим путем. Где-то найдется его метка. У воды свечение стало ярче. Атон наклонился, чтоб обмакнуть пальцы в чистую жидкость и коснуться сияющей границы у своих ног. Поверхность тропы была ровной и чуть скользкой. При ходьбе он оставлял на темном камне пятна, словно давил въевшиеся в него растения. Зеленое мерцание пробивалось сквозь толщу воды, с сюрреалистической красотой отбрасывало ему в лицо свой свет. Вдоль одного берега тянулся узкий уступ, своего рода прорубленная тропинка в пятьдесят сантиметров шириной, прилепившаяся к отвесной стене. Атон придерживался ее, это было на удивление удобно. Иначе пришлось бы пробираться по пояс в воде против быстрого течения, доверяя голые ноги неизвестным речным тварям. Он выбрал этот путь, хотя и не доверял ему. Никогда еще Хтон не предлагал вариант, который воспринимался бы как безопасный. По тропинке наверняка кто-то ходил, и этот кто-то наверняка был врагом. Атон двигался быстро, но не потому, что спешил, - хотя это могло быть и так, если расстояние до поверхности оставалось велико - а для того, чтобы нарушить планы чудовища, преследующего его сзади. Или напасть врасплох на кого-то, притаившегося впереди. Пройдены километры, и - ничего. Никаких злобных пещерных зверей на пути. Никаких внезапных обрывов. Тропа тянулась ровная и твердая, рядом спокойно текла вода. Наконец стены раздались, позволив реке, перелиться через мраморные берега и залить почти всю пещеру. Тропа, впрочем, сохранилась, продолжая извиваться вдоль каменной реки, между редких завалов. Пещеры стали разнообразнее. Появились сталактиты - большие каменные сосульки, нацелившиеся в пол, и сталагмиты, выставляющие им навстречу свои чудовищные зубы. Река образовывала то шумные пороги, то тихие заводи среди отполированного камня успокаивающих оттенков. Мягкий свет, отраженный водой и гладким камнем, придавал всему сверхъестественную прелесть. Атон замедлил шаг, пораженный незнакомой обстановкой, как если бы его взволновала красота неизвестной женщины. Ветра в пещерах не было, и его отсутствие слегка тревожило. Окружающие пещеры расширялись, сужались и вновь расширялись в змееподобном ритме - с коврами из скользких камней и стенами, покрытыми гобеленами из минералов. Внушительно возвышались колонны каменный лес, размыкавшийся лишь перед петлявшей рекой и ровной тропой, по которой шел Атон. Очень подозрительно! Это вовсе не тот смертоносный подземный мир, который он знал. Где саламандры и химеры? Где хозяин тропы? Где красные зубы и когти? Движение! Атон схватил обломок камня и начал подкрадываться. Ведь если это существо не убежит, оно само вскоре станет подкрадываться к нему. За каменными завесами он мельком увидел его: огромное волосатое тело, седое. Волосатое? В пещерах? Знак того, что выход близок? Вскоре он смог разглядеть животное без помех - оно вовсе не было волосатым. Громадная ящерица, камнетеска, а не плотоядное животное; она щелкала по стене здоровенными зубами и пожирала зеленое свечение. Скорее всего, безобидная. Наверняка химера охотилась на _к_о_г_о_-_т_о_, до того как открыла человека. Атон подошел к ней сзади, выискивая уязвимую точку под чешуйками. Тварь была большая, с человека; она стояла на задних лапах, опершись передними о стену. Ящерица не повернулась: то ли не услышала Атона, то ли не распознала в нем опасности. Атон воткнул самодельное лезвие под правую переднюю лапу ящерицы, туда, где чешуйки были тоньше. Оно с легкостью вошло в мягкую плоть. Камнетеска, ничего не понимая, беззвучно упала, схватившись за рану когтями другой лапы. Она тупо раздирала себя, пытаясь унять боль, а Атон, тяжело дыша, стоял и наблюдал за ней. Немного спустя он вырезал ей глаза и ушел. Когда он уходил, камнетеска еще трепыхалась и размазывала кровь по зеленому камню. Стены вновь сдвинулись, река и тропа стали прежними. На этот раз он увидел на дне реки каких-то тварей: безглазых, словно из резины, с извивающимися во все стороны плавниками. Наконец-то водяная жизнь! Еще несколько километров пройдено без приключений. Внезапно туннель прервался. Вода, падая из высокой вертикальной шахты, пенилась в круглом озерце и вытекала в русло, вдоль которого он шел. Тропа огибала озеро и круглым ходом уходила в каменную стену. Он заглянул в этот резко обрывавшийся туннель и ничего не увидел. Потом приложил к стене ухо и услышал отдаленный стук, биение чьего-то сердца. Кто-то там был. Кто-то очень большой. Атон глянул в озеро и глубоко внизу увидел странную шаровидную медузу, в метр диаметром, покачивавшуюся в выбоине как раз под водопадом. Он запрокинул голову и увидел... свет. Солнечный свет. Стены шахты были не обработаны. Отдельные слои представляли собой концентрические круги. Некоторые из них выпирали из стены на несколько сантиметров, приближаясь к зеркальному столбу падающей воды. Одна сторона была сравнительно гладкой, словно вода когда-то размыла ее начисто, но с каждой стороны между стеной и водой оставалось сантиметров по тридцать. Атон снял мех для воды - нелепую обузу при таких обстоятельствах - оставил его вместе с прочими вещами и приготовился к самому сложному восхождению в жизни. Шахта была диаметром около метра и, похоже, слегка расширялась кверху. Атон прижался к гладкой стороне, раскинул руки полукругом, упершись в стену на уровне плеч, и поднял ногу, чтобы упереть ее о противоположную стену. Потом уперся другой ногой и стал медленно подниматься, так чтобы столб воды безвредно струился между его расставленными ногами. Он отжался руками от стены и приподнялся, после чего сделал два крохотных шажка по дальней стене. И так снова и снова, продвигаясь каждый раз сантиметров по пять. Подъем поначалу не был труден, но впереди предстоял длинный путь. Атон решил не беречь силы, поскольку даже отдых в таком положении был утомителен. Если он сумеет быстро достичь верха, там он найдет возможность для отдыха. Если же не доберется туда сразу, усталость вообще помешает ему подняться. Он ускорил движение, до боли упираясь спиной о камень; мышцы его ног напрягались, расслаблялись и вновь напрягались. Первыми стали уставать руки, и он повернул их ладонями вниз, изогнув так, чтобы можно было продвигаться вверх; он обдирал себе локти, однако это мало его беспокоило. Усталость нарастала, но Атон продолжал подъем. Его глаза не отрывались от неподвижного водяного столба, находившегося под самой рукой, позволяя его глубинам себя гипнотизировать. Ему хотелось отпустить стену, на мгновение обхватить эту совершенную форму и, целуя ее гладкую и чистую поверхность, съехать по ней вниз. Внезапно он ощутил жажду: сильнее, чем когда-либо в жизни, до ужаса невыносимую - а холодная струя у самого лица изводила язык и горло танталовыми муками. "Один глоток, - понял он, - и все кончено". Искал-то он чашу смерти, которой лишили его воздух и огонь, и никогда не находил ее так восхитительно близко, как сейчас. Смерть. Почему он убил камнетеску? Это был акт чистого садизма, и он им наслаждался. Почему? Почему он хотел умереть? Что с ним? В зеркале перед ним засияли переменчивые глаза Злобы, намекая на ответ, который он не смел понять. Она была в огне; она была в воде. Узники Хтона правы, что страшились его. Он влюблен в зло. Но мощь облика Злобы его поддерживала. Раньше он не мог убить предмет своего страха, так сильны были узы детства. Но после тягот Хтона у него будут силы, и он сделает то, что необходимо сделать. Во-первых, он разгадает тайну миньонетки, отправившись на ее родную планету, о которой рассказал, получив за это гранат, Первоцвет. Миньон - запретная планета, местоположение которой, как и Хтона, хранилось в тайне - из-за ее смертоносных жителей. Нет - они были людьми, но генная инженерия вызвала непонятные процессы в раковине человеческого тела и сделала их менее похожими на основу вида, чем многие нечеловеческие расы. Нет, Первоцвет утверждал, что не знает, что случилось с ее обитателями, и вдруг ушел, как будто расспросы Атона вызывали у него отвращение. Больше Первоцвет с Атоном не разговаривал; и никто не разговаривал, кроме немногословного Старшого да Гранатки. Но ведь сам-то он не с Миньона. Он только хотел знать. Что в нем отталкивало этих грубых заключенных? Почему он убил камнетеску? Это Злоба нуждалась в убийстве. Он - враг миньонетки, и больше ничей. Не считая этой страсти, он наделен свободой воли. "И каждый в тюрьме самого себя почти убежден в свободе", сказал древний поэт Оден в памятных глубинах ДЗЛ, которая сейчас хранится у Гранатки. "Почти убежден!" Наконец Атон достиг почти самой вершины. Бесконечные туннели ждали его в двадцати метрах внизу и, кажется, ждали тщетно. Еще полтора метра вверх, и солнечный свет захлестнул его лицо, солнечный свет вперемежку с льющейся водой. Зеленый свет исчез, не в силах встретиться лицом к лицу с солнцем: оно было ярче, намного ярче, чем за всю его жизнь - в любом из обитаемых миров. Окажется ли он беспомощным перед сиянием свободы? Атон ждал, всматриваясь в него, заставляя свои глаза привыкнуть прежде, чем двинуться дальше. Его голова поднялась над краем, и всего в полуметре от себя он увидел поверхность планеты. Жерло пещеры совпадало со сверкавшей поверхностью воды, засасывая ее вниз. В ней отражалось дерево - пальма. Запах свежего воздуха буйно бил в нос. Из воды, образуя купол, поднимались созданные человеком сталагмиты: стальные прутья. Совершенная тюрьма: звук водопада заглушит любую попытку позвать на помощь, даже если ухо не принадлежит тюремному стражу. Прутья, конечно же, не поддадутся нажиму. Любая попытка выломать или изогнуть их вызовет сигнал тревоги. Установленные внутри пещеры они не позволяли делать знаки кому-либо; вода, втекающая внутрь, не вынесет весть наружу. Почти убежден. Это не выход из Хтона. Это пайка Тантала. Спуска Атон не помнил. Он обнаружил, что лежит на узкой тропе с болью в плечах, спине, бедрах. Ссадины горели по всему позвоночнику и на ступнях. Какое-то слово вертелось у него в голове, отдаваясь эхом в туннелях мозга. Он сосредоточился, и оно возникло: ручей. И вдруг он с достовернос